Текст книги "Игры Обмена. Материальная цивилизация, экономика и капитализм в XV-XIII вв. Том 2"

141 См .Makkai L. в: Histoire de la Hongrie,p. 163.

142 Transehe-Roseneck A., von. Gutsherr und Bauer im 17. und 18. Jahrhundert.1890, S. 34, Anm. 2.

143 Ziekursch J. Hundert Jahre Schlesischer Agrargeschichte.1915, S. 84.

''14 Haun F.J. Bauer und Gutsherr in Kursachsen.1892, S. 185. 145 Wallerstein I. The Modern World System,1974, p. 313, note 58. В конце XVI в. барщина редко доходила до 4 дней в неделю; в XVIII же веке крестьянские хозяйства тех же размеров обязаны были отрабатывать, как общее правило, от 4 до б барщинных дней в неделю. Эти цифры относятся к самым крупным крестьянским хозяйствам, с остальных барщинная повинность была меньше, варьируя в зависимости от размеров хозяйств. Но тенденция к возрастанию повинностей и, в частности, барщины была всеобщей. См. Rutkowski J. p. cit.,p. 142, 257.

Польше она была ничтожна; статуты 1519 и 1529 гг. установили ее в размере одного дня в неделю, стало быть, 52 дней в году; к 1550 г. она была доведена до трех дней в неделю, а к 1600 г.– до шести 140. В Венгрии эволюция была такой же: один день в неделю в 1514 г., потом два, затем три, вскоре после того – каждая вторая неделя и в конечном счете отмена всякой вообще регламентации; теперь барщина зависела только от произвола барина 141. В Трансильвании – четыре дня в неделю; крестьяне, помимо воскресенья, имели только два дня для работы на себя. Но в Ливонии в 1589—1590 гг. «jeder Gesinde mitt Ochsen oder P ferdt alle Dage»142; ошибка тут невозможна: «любой барщинник работает с упряжкой быков или конной упряжкой каждый день».И еще двумя столетиями позднее, в 1798 г., в Нижней Силезии официально утверждалось, что «крестьянские барщинные работы не ограничиваются» 143. В Саксонии существовал как бы своего рода рекрутский набор молодежи, зачислявшейся на два-три года на барские работы 144. В России именно крестьянская задолженность позволила дворянам добиваться от своих кабальных записей, прикреплявших их к земле,– своего рода «добровольной крепости», как тогда говорили, которая позднее будет узаконена .

Короче говоря, пусть и смягченное, так или иначе организованное, но правило, устанавливавшее шесть барщинных дней в неделю, обнаруживало тенденцию распространиться почти повсеместно. Может быть, стоило бы оставить в стороне крестьян коронных владений и небольших владений городских. Может быть, даже и существовал менее тяжкий режим в Чехии или в Восточной Пруссии. По правде сказать, невозможны никакая статистика и, как следствие, никакое картографирование: барщинные работы всегда приспосабливались к реальностям крестьянского общества и труда крестьян. Владельцы самых крупных наделов поставляли на барщину рабочие упряжки; для этой цели они содержали избыточных тягловых животных и на такие работы отряжали сына или работника. Но такая барщина «упряжная» (немецкие Spanndiensteили Spannwerke)не освобождала от барщины «вручную» (Handwerke),а так как во всех барских деревнях были и мелкие крестьяне и безземельные поденщики, существовала целая серия особых порядков и норм отработки. Так что барщинный труд использовали для всего: для услужения в доме, в конюшнях, в ригах, в хлевах, на пахоте, сенокосе, жатве, для перевозок, на земляных работах, при валке леса. В общем, то была огромных масштабов мобилизация всей рабочей силы деревенского мира, сделавшаяся как бы естественной. Всегда легко было еще немного «затянуть гайки»: достаточно изменить продолжительность работы, задержать у себя упряжку, увеличить подлежащие перевозке грузы, удлинить маршруты. И пригрозить в случае необходимости.

Это всеобщее увеличение тягот барщины в странах Восточной Европы имело как внешние, так и внутренние причины. Внешние – массовый спрос со стороны Западной Европы, которую нужно было кормить и снабжать сырьем. Отсюда вытекали все возраставшие требования на пригодную для экспорта

==261

Зерно прибывало в Гданьск (Данциг) по Висле навалом в барках, челнах, иной раз – и на плотах.

В левом нижнем углу картины видны нос судна и

тянущие его бурлаки.

Фото Хенрыка Романовского.

==262

Ссылка утеряна. * Кодекс Вербёци – трехчастный свод феодального права Венгрии (Opus Tripartitum), составленный

королевским нотариусом Иштваном Вербёци и утвержденный сеймом в 1514 г.– Прим. перев.147 D'Eszlary С. La situation des serfs en Hongrie de 1514 à 1848.—"Revue d'histoire économique et sociale",I960, p. 385. 148 Leszczynski J. Der Klassenkampf der berlausitzer Bauern in den Jahren 1635– 1720.1964, S. 66 f.

продукцию. Внутренние – в нараставшей конкуренции между государством, городами и панами, эти последние почти везде (за исключением России) занимали господствующее положение. Следствием захирения городов и городских рынков, слабости государства было присвоение рабочей силы (а заодно и производительных земель), способствовавшее успеху феодалов. Барщина была громадным двигателем на службе того, что немецкие историки называют «поместным владением» (Gutsherrschaft)в противоположность традиционному сеньериальному Grundherrschaft —«земельному владению». В XVIII в. в Силезии насчитали за год 373 621 день барщины с пароконными упряжками и 495 127 дней – с бычьими упряжками. В Моравии эти цифры составили соответственно 4282 тыс. и 1 409 114 дней 146.

Этот тяжкий режим не мог установиться за один день. Он прокладывал себе дорогу постепенно, так же постепенно и привыкали к нему; и без насилия не обходилось. В Венгрии Кодекс Вербёци *провозгласил прикрепление к земле крестьянства на вечные времена (perpétua rusticitas)именно после поражения восстания Дожи в 1514 г. 147 А веком позже, в 1608 г., оно будет провозглашено заново после восстания гайдуков, этих беглых крестьян, живших разбоем и грабежом, направленными против турок.

В самом деле, побег был оружием крестьянина против чересчур требовательного господина. Как схватить человека, который удирает ночью на телеге, с женой, детьми, наспех собранным добром, со своими коровами? Всего несколько оборотов колеса – и ему обеспечено содействие на всем пути со стороны товарищей по несчастью. А в конечном счете – прибежище в другом барском имении либо среди людей вне закона. После окончания Тридцатилетней войны сословное собрание (Landtag)Лужицкой земли захлестнули жалобы и гнев «пострадавших» сеньеров. Они требовали: пускай хотя бы наказывают тех, кто помогает беглым и принимает их; пусть пойманным беглым отрезают уши или носы или же пусть их клеймят каленым железом. Неужели же нельзя добиться рескрипта от курфюрста-электора Саксонского в Дрездене 148? Но бесконечный список рескриптов, запрещавших свободное передвижение крепостных (в Моравии – в 1638, 1658, 1687, 1699, 1712 гг.; в Силезии—в 1699, 1709, 1714, 1720 гг.), доказывает бессилие законодательства в этом вопросе.

Зато сеньерам удалось заключить крестьянство в замкнутые экономические единицы, порой весьма обширные. Вспомните о графах Черниных в Чехии, о польских Радзивиллах или Чарторыских, о венгерских магнатах, торговавших вином и скотом. Эти экономические единицы жили замкнутые в себе. Крестьянин практически не имел более доступа к городским рынкам (к тому же сильно сократившимся). Когда он там появлялся, это бывало лишь для мелких торговых сделок, ради того, чтобы собрать немного денег, в которых он нуждался для выплаты каких-либо повинностей или для того, чтобы выпить в трактире (который тоже был барской собственностью) стакан пива или водки.

Но эта экономическая единица в конечном счете не автар-

==263

'" Hoffmann A. Die Grundherrschaft als Unternehmen.– "Zeitschrift für Agrargeschichte und Agrarsoziologie ",1958, S. 123—131.

кична, ибо она открыта вверх. Сеньер, собственник крепостных и земель, как и в былые времена, производит зерно, лес, скот, вино, а позднее – шафран или табак в соответствии со спросом далекого клиента. Настоящий поток барского зерна спускался по Висле до Гданьска. Из Венгрии на дальние расстояния вывозили вино и перегоняли скот; в придунайских провинциях растили пшеницу и разводили овец, предназначенных для ненасытных аппетитов Стамбула. Повсюду в зоне «вторичного закрепощения» домениальная экономика покрывала все, она окружала города, порабощала их – столь странный реванш со стороны деревни!

А вдобавок случалось и так, что эти имения владели собственными местечками и служили базой для предприятий промышленных: кирпичных, винокуренных и пивоваренных заводов, мельниц, фаянсовых мастерских, домен (так было в Силезии). Эти мануфактуры использовали рабочую силу, принужденную трудиться, а очень часто и даровое сырье, которое поэтому не должно было включаться в строгую бухгалтерию дебета и кредита. В Австрии на протяжении второй половины XVIII в. сеньеры участвовали в организации текстильных мануфактур. Они были особенно активны и сознавали свои возможности; они непрерывно продолжали «округление» (Arrondierung)своих имений, узурпируя права государя на распоряжение лесами и на отправление юрисдикции, вводили новые культуры, например табак, и подчиняли себе любой городок, до которого могли дотянуться, обращая к своей выгоде и его городские ввозные пошлины .

Но вернемся к нашему вопросу: что свидетельствовало о капитализме среди многочисленных аспектов «вторичного закрепощения»? Ничто, отвечает в своей книге Витольд Куда, и его аргументы определенно существенны. Если вы исходите из традиционного портрета капиталиста, если принимаете этот «фоторобот» – рационализация, расчет, инвестиции, максимизация прибыли,– тогда да, магнат или польский пан – не капиталисты. Для них все слишком просто, ежели провести сравнение между уровнем денежных богатств, которого они достигали, и уровнем натуральной экономики, которая была у них под ногами. Они не ведут расчетов, коль скоро машина работает сама собой. Они не стремятся изо всех сил снизить свои издержки производства, они почти не заботятся об улучшении почв, ни даже о поддержании их плодородия – между тем почва эта составляет их капитал. Они отказываются от любых реальных капиталовложений, довольствуясь, сколь это возможно, своими крепостными, даровой рабочей силой. Урожай, каким бы он ни был, был тогда для них прибылен: они продавали его в Гданьске, чтобы автоматически обменять на изделия, произведенные на Западе, главным образом предметы роскоши. Около 1820 г. (правда. Куда не смог точно определить во времени происшедшие перемены) ситуация оказывается совсем иной: немалое число земельных собственников отныне рассматривают свою землю как капитал, который настоятельно необходимо сохранить, улучшить, каких бы затрат это ни стоило. Настолько быстро, насколько это только возможно, они избавляются от

==264

'°° Kula W. Op. cit.,p. 138.

151 Delumeau J. La

Civilisation de la

Renaissance.1967, p.

287.

своих крепостных, ибо это огромное число едоков, чей труд малоэффективен; им хозяева предпочитают наемных работников. Их «экономический расчет» уже не тот, что прежде: теперь он, хоть и с опозданием, подчинился правилам хозяйствования, теперь они озабочены сопоставлением капиталовложений, себестоимости и прибавочного продукта. Один этот контраст служит решительным аргументом за то, чтобы отнести польских магнатов XVIII в. к числу феодальных сеньеров, а не предпринимателей 150.

Разумеется, не против этого аргумента собираюсь я выступить. Однако мне кажется, что «вторичное закрепощение» было оборотной стороной торгового капитализма, который в положении на Востоке Европы находил свою выгоду, а для некоторой своей части – и самый смысл существования. Крупный земельный собственник не был капиталистом, но он был на службе у капитализма амстердамского или какого другого орудием и соратником. Он составлял часть системы.Самый крупный польский вельможный пан получал авансы от гданьского купца и через его посредство – от купца голландского. В некотором смысле он находился в таком же подчиненном положении, что и сеговийский овцевод, который в XVI в. продавал шерсть своих баранов генуэзским купцам задолго до стрижки. Или в положении тех земледельцев, испытывавших нужду или не знавших ее, но тем не менее всегда старавшихся получить задаток, земледельцев, которые во все времена и по всей Европе продавали свое зерно на корню купцам всех мастей, мелким или крупным, которым такое положение давало возможность получать незаконные прибыли и позволяло уклоняться от рыночных регламентов и рыночных цен. Будем ли мы теперь говорить, что наши сеньеры находились среди жертв, а не в числе действующих лиц или участников некоего капитализма, который издали, через посредников, сообразуясь только со своими вкусами и своими потребностями, держал в руках все, что можно было мобилизовать с помощью морских маршрутов, речных путей и ограниченной пропускной способности сухопутных дорог?

И да и нет. Была некоторая разница между сеговийским овцеводом или выращивавшим зерно земледельцем, которые в общем-то лишь подчинялись диктату ростовщика, и польским ясновельможным паном, который, хоть и находился в невыгодной позиции на рынке в Гданьске, у себя-то дома былвсемогущ. Этим всемогуществом он и пользовался, дабы организовать производство таким образом, чтобы оно отвечало капиталистическому спросу, который пана занимал лишь постольку, поскольку отвечал его собственному спросу на предметы роскоши. В 1534 г. правительнице Нидерландов писали: «Все сии большие вельможи и господа Польши и Пруссии за двадцать пять лет до сего времени нашли средство посылать по неким рекам все свое зерно в Данцвик и там оное продавать господам сказанного города. И по сей причине королевство Польское и большие вельможи сделались зело богаты» 151. Ежели понимать этот текст буквально, можно было бы вообразить себе «джентльменов-фермеров», предпринимателей а-ля Шумпетер. Ничего подобного! Это именно западный предприниматель явился и посту-

==265

По поводу капиталистического или некапиталистического характера помещичьих начинаний см. спор между И. Нихтвайсом и Ю. Кучинским в: "Zeitschrift für

Geschichtswissenschaft",1953—1954.

чал у их ворот. Но именно польский вельможа обладал властью – и он доказал это! – чтобы поставить себе на службу крестьян и добрую часть городов, установить господство над земледелием и даже над мануфактурой, так сказать, над всем производством. Когда он мобилизовывал эту силу на службу иноземному капитализму, он сам становился в системе действующим лицом. Без него не было бы «вторичного закрепощения», а без «вторичного закрепощения» объем производства зерновых, шедших на экспорт,был бы несоизмеримо меньшим. Крестьяне-то предпочли бы есть собственное зерно или обменивать его на рынке на другие товары, если бы, с одной стороны, барин не присвоил все средства производстваи если бы, с другой стороны, он попросту не убил уже оживленную рыночную экономику, оставив за собой все средства обмена.Это не была феодальная система, не была она отнюдь и сколько-нибудь самодостаточной экономикой. Речь шла о системе, где, как говорит сам В. Куда, сеньер всеми традиционными средствами старался увеличить количество товарного зерна. И определенно то не была современная капиталистическая агрикультура на английский манер. То была монопольная экономика, с монополией производства, монополией распределения, и все это – на службе международной системы, которая сама была, несомненно, в значительной

162

степени капиталистической

КАПИТАЛИЗМ И АМЕРИКАНСКИЕ ПЛАНТАЦИИ

Европа начиналась заново в Америке. Для нее то было громадной удачей. Она начиналась там заново во всем своем разнообразии, которое накладывалось на разнообразие нового континента.

Результатом был «пучок» разных форм опыта. Во французской Канаде попытка насадить сверху сеньериальный порядок не удалась с самого начала. Что касается английских колоний, то Север был свободной страной, как и Англия,– и за ним было отдаленное будущее. Юг же был рабовладельческим, рабовладельческие порядки царили на всех плантациях, особенно плантациях сахарного тростника на Антильских островах и на нескончаемом побережье Бразилии. Стихийно возникшие сеньериальные порядки процветали в скотоводческих зонах, таких, как Венесуэла и внутренние области Бразилии. По всей Испанской Америке с ее многочисленным аборигенным населением феодальные порядки не привились. Правда, крестьян-индейцев жаловали испанским сеньерам, но энкомьенды (encomiendas),дававшиеся пожизненно, были скорее бенефициями,нежели феодами;испанское правительство не пожелало навязывать феодальные порядки требовательному миру энкомендерос,оно долго сохраняло его под своим контролем.

Среди всего этого опыта нас интересуют одни только плантации. Они были в гораздо большей степени, чем поместья с «вторичным закрепощением», образованиями капиталистическими по преимуществу. Деньги, кредит, торговля, обмены привязывали их к восточному побережью океана. Все управлялось на

==266

Плантация в провинции

Пернамбуку жилой дом и сахарный завод (водяная мельница, жернова, подвоз гужом тростника, варочные котлы) На заднем плане барский дом (casa grande),a еще дальше – бараки невольников (senzalas)Картуш с карты из книги Barlaeus С Rerum per octenmum in Brasilia et alibi gestarum histonaAmsterdam, 1647 Фото Национальной библиотеки

53 Léry J de Histoire d un voyage faici en la terre de Brésil Pp P Gaffarel 1880 II p 20—21

расстоянии, а именно из Севильи, Кадиса, Бордо, Нанта, Руана, Амстердама, Бристоля, Ливерпуля, Лондона.

Чтобы создать эти плантации, потребовалось доставить со старого континента все господ – колонистов, принадлежавших к белой расе, рабочую силу – африканских чернокожих (ибо индеец прибрежных районов не вынес столкновения с пришельцами) и даже самые растения, за исключением табака Для сахарного тростника понадобилось одновременно с ним ввезти и технику производства сахара, внедренную португальцами на Мадейре и на отдаленных островах Гвинейского залива (Принсипи, Сан-Томе) – до такой степени, что эти островные мирки были как бы пред-Америками, пред-Бразилиями. Во всяком случае, едва ли найдется нечто более показательное, чем неумение французов обходиться с сахарным тростником они заставляли вымачивать его в воде, получая из него некую разновидность уксуса. И происходило это в заливе Рио-де-Жанейро, куда пригнала французов мечта адмирала Колиньи о величии .

Как раз на побережье бразильского Северо-востока (Нордэсте) и на юге, на острове Сан-Висенти, были заложены около 1550 г. первые американские поля сахарного тростника со своими мельницами и своими «машинами» – эти энженьос де ассукар (engenhos de assucar).Облик этих «сахарных земель» был везде один и тот же· заболоченные низины, поблескивающие водой, транспортные барки на прибрежных реках, скрипящие колесами «повозки, запряженные быками» (carros de boi),на проселочных дорогах. И плюс «триада», недавно еще характерная для окрестностей Ресифи или Сан-Салвадора: дом хозяина (casa grande),бараки рабов (senzalas)и, наконец, мельница для тростника. Хозяин разъезжал верхом, царил в своей семье – семье непомерно разросшейся из-за свободы нравов, которую не смущал цвет кожи его рабынь,– и вершил над своими людьми короткий

==267

'" Freyre G. Casa Grande e Senzala, 5eéd., 1946.

155 Mauro F. Le Portugal et l'Atlantique au XVII siècle. I960, p. 213 sq.""' Piffer Canabrava A. A industriad açucar nas

ilhas inglesas e francesas do mär das Antilhas(машинописный текст диссертации). Säo Paulo, 1946, p. 8 sq. * Рисвикскиммиром закончилась война Франции с

Аугсбургской лигой (коалиция Австрии, Англии, Голландии, Испании, Швеции и немецких княжеств), начавшаяся в 1688 г.– Прим. перев.

157 Debien G. La sucrerie Galbaud du Fort (1690—1802).—"Notes d'histoire coloniale",I, 1941.

158 Слово guildiverieпроисходит от слова guildive, τ. e.водка, выгоняемая из«сахарных сиропов и из пены первых варок». Тафия,синоним для guildiverie,употреблялось будто бы неграми и индейцами. (По данным словаря Литтре).

и окончательный суд и расправу: мы как бы находимся в Лакедемоне или в Риме времен Тарквиниев 154.

Так как мы располагаем подробными счетами, скажем сразу же, что сама по себе бразильская сахарная плантация (энженьо де ассукар)не была превосходным вложением капитала. Прибыли, подсчитанные с определенной степенью правдоподобия, доходили до 4—5% 155. А случались и неудачи. В этом мире на античный манер в рыночную экономику был вовлечен один только хозяин (senhor de engenho).Он купил своих невольников, он сделал заем, чтобы построить свою мельницу, он продает свой урожай, а порой и урожай небольших энженъос,живших под его прикрытием. Но сам он зависел от купцов, обосновавшихся в нижнем городе Сан-Салвадора или же в Ресифи, у подножия Олинды – города сеньеров. Через них он связан с лиссабонскими негоциантами, которые авансируют его средствами и товарами, как будут это делать негоцианты Бордо или Нанта в отношении плантаторов Сан-Доминго, Мартиники и Гваделупы. Именно европейская коммерция распоряжается производством и сбытом заморских стран.

На Антильские острова культура тростника и сахарная промышленность были, вероятно,перенесены португальскими марранами, изгнанными с бразильского Северо-Востока вслед за уходом голландцев в 1654г. 156 Но лишь к 1680г. сахар достигнет западной части Сан-Доминго, удерживавшейся французами с середины XVII в. (юридически – только после Рисвикского мира 1697г.*).

Габриель Дебьен детально описал одну из плантаций острова, наверняка не из самых лучших, между Леоганом на западе и Порт-о-Пренсом на востоке, на некотором расстоянии от моря, которое было видно с небольшого холма, где располагался главный жилой дом 157. Никола Гальбо дю Фор вступил во владение этой запущенной сахарной плантацией в 1735 г. Прибыв на место, чтобы вновь привести ее в рабочее состояние, он восстановил постройки, по-новому разместил мельницы и котлы, пополнил число рабов и вновь заложил делянки посадок тростника. Вода поступала из ручья – порой он бывал опасным гостем, но почти пересыхал «в засуху». Жилой дом хозяев не был casa grande:три комнаты, кирпичные стены, беленные известью, тростниковое покрытие, огромная кухня. В двух шагах от дома – склад. Чуть дальше – домик эконома – надсмотрщика и счетовода, чье перо и чьи подсчеты были необходимы для ведения хозяйства; затем – сад, сахарный завод, очистка, мельницы, кузница, винокурня (guildiverie)158. Наша плантация не была устроена «по-белому», т. e. она поставляла лишь сахар-сырец, неотбеленный; но она перегоняла в винокурне шлаки (пену) и сиропы. И тафия,сахарная водка, которая там производилась, продавалась на месте, она обеспечивала более быстрые поступления доходов, чем экспорт во Францию. Имелись также «сарай» для двуколок (тележек, на которых перевозили срезанный тростник), колокол, созывавший рабов на молитву, а тем более на работу, кухня, лазарет, бараки невольников (их было больше сотни) и, наконец, делянки-ква-Зрагы («квадрат» был немного больше одного гектара), засаженные тростником,

==268

Cavignac J. Op. cit.,p. 173, note 1. 16α Savary, цит. у: Cavignac J. Op. cit.,p. 49, note 3.

161 Debien G. La sucrerie

Galbaud du Fort...,p. 67—68.

и пространство, оставлявшееся для продовольственных культур (батата, бананов, риса, фонио, маниоки, иньяма), культур, разведение которых порой оставлялось невольникам, перепродававшим часть урожая своей же плантации. Быки, мулы и лошади кормились как могли в саванне, окружавшей холмы и служившей возможным резервом земель для новых плантаций.

Во время вторичного пребывания в Леогане в 1762—1767 гг. Никола дю Фор, дабы привести в порядок дела, которые вновь оказались неблестящими, попытался ввести новшества: лучше кормить животных, практиковать интенсивное земледелие с необычно сильным унавоживанием (что само по себе было спорной политикой). Но и противоположная политика была в не меньшей мере открыта для критики: расширение посадок по необходимости означало увеличение численности невольников. А ведь невольники стоили дорого. И более того, когда плантатор оставлял за себя «прокуратора» (доверенное лицо) или же управляющего и последние, что бы ни произошло, получали процент с продукта, они наращивали этот процент, не заботясь об издержках: собственник разорялся, а .управляющие в это же время богатели.

Плантатор, создавал ли он свое хозяйство на сахаре, на кофе, индиго, даже на хлопке, обычно не мог похвалиться тем, что не знает счета деньгам. Колониальные продукты продавались в Европе по дорогой цене. Но урожай-то получали только раз в году; требовалось время, чтобы сбыть его и получить его цену, тогда как расходы были повседневными и весьма тяжкими. То, что плантатор покупал для своего собственного содержания или же для своего хозяйства, поступало морем, отягощенное транспортными расходами, а особенно теми наценками, которые купцы и перекупщики устанавливали по своему произволу. В самом деле, «исключительное право», запрещавшее Островам торговать с заграницей, подчиняло их торговой монополии метрополии. Колонисты не отказывались от возможности прибегать к контрабанде с ее дешевыми поставками и выгодными обменными операциями. Но эти противозаконные методы не были ни легкими, ни достаточными. В 1727 г. внезапно явилась и стала свирепствовать французская эскадра. И купец с Мартиники пишет: «Жителям [то] зело досаждает, зато сие доставляет удовольствие негоциантам, ибо можно сказать, что интересы их совершенно несовместны» 15Э. К тому же как избежать уловок судовладельцев? Они знали (кстати, Савари им это советует вполне откровенно), в какие месяцы надобно прибыть, дабы найти сахара по низким ценам; в какое время, когда тропическое солнце уже, вероятно, заставило созреть вина, удобно будет появиться с добрым количеством бочек, каковые «тогда не преминут... быть проданы все, какие только можно, за наличные деньги» 160. И плюс к тому цены сами по себе вздувались с течением XVIII в. И значит, на Островах в ту эпоху все бывало безумно дорого: продовольствие, скобяной товар, медные котлы для варки сахара, бордоские вина, текстильные товары и, наконец, невольники. «Я ничего не трачу»,– писал в 1763 г. Никола Гальбо дю Фор. А в следующем году: ужин мой «составляет немного хлеба с засахаренными фруктами» 1Ь1. В последующем же положение

==269

"'2 Debien G. A SaintDomingue avec deux jeunes économes de plantation ( Ï777– 1788).—"Notes d'histoire coloniale",VII, 1945, p. 57. Выражение «гурдскийпиастр» (piastre gourde),или «жирный пиастр», происходит от испанского gorda —«жирный».

"•3 Léon P. Marchands et spéculateurs dauphinois dans le monde antillais, les Dolle et les Raby.1963, p. 130. "''' См. Crouzet F. в: Higounet Ch. Histoire de Bordeaux,t. V, 1968, p. 224; см. Léon P. в: Braudel P., Labrousse E. Histoire économique et sociale de la France.II. 1970, p. 502, figure 52.

только ухудшалось. 13 мая 1782 г. молодой колонист пишет: «После начала войны [за независимость британских колоний] наши сапожники берут за пару башмаков 3 [пиастра] гурдских, что составляет 24 ливра 15 су, а мне требуется моя пара ежемесячно... Чулки из самой грубой нити продаются по 9 ливров за пару. Грубая бязь для рабочих рубашек стоит 6 ливров; а это составляет, таким образом, '12 ливров 10 су с шитьем. 16 ливров 10 су – это приемлемая, но не великолепная шляпа... Таким же образом, портные берут 60 ливров за шитье костюма, 15 – за куртку и столько же за короткие штаны. Что же до съестного. то за муку платили до... 330 ливров за бочку, за бочонок вина – 600—700 ливров, за бочонок солонины – 150 ливров, за окорок – 75 ливров, а за свечи – по 4 ливра 10 су за фунт» 162. Конечно, это было военное время. Но войны и нападения корсаров в американских морях не были редкостью.

При сбыте своего продукта плантатор, если он его продавал на месте, страдал от сезонных колебаний, которые приводили к быстрому падению цен на 12, 15, 18% в те моменты, когда сахар производился в изобилии. Если он прибегал к услугам комиссионера в метрополии, ему приходилось ждать уплаты месяцами, а иной раз и годами, если принять во внимание медлительность сообщений. Что же касается цен, на которые можно было рассчитывать, то ведь рынок колониальных товаров в европейских портах, к примеру в Бордо, относился к числу более всего подверженных спекуляции. Для купцов обычным было играть на повышение или на понижение, а для перекупщиков прекрасным оправданием было то, что товары следует придерживать на складе, дабы дождаться лучшей цены. Отсюда и долгие ожидания, которые зачастую означали для плантатора отсутствие денег, необходимость брать взаймы. Если еще к тому же он, надеясь на будущее богатство, влезал в долги с самого начала, чтобы купить всю свою плантацию или часть ее, всех рабов или часть их, то он быстро оказывался во власти своих заимодавцев.

Бордоские негоцианты, комиссионеры и арматоры, которые заставляли пользоваться услугами своих судов, своих капитанов (каковым зачастую вменялось в обязанность продавать хозяйские грузы), своими складами, своими спасительными авансами, были, таким образом, господами механизма, производившего колониальные богатства. Любой колонист, повседневную деятельность которого можно проследить, пространно говорит об этом в своей] переписке. Так, семейства Раби и Доль, бывшие, в частности, компаньонами в эксплуатации обширной плантации Ваз в одной из лучших зон Сан-Доминго, в 1787 г. вынуждены будут целиком отдаться на милость крупной брюссельской фирмы «Фредерик Ромберг и сын», чей филиал в Бордо считался (не слишком справедливо) несокрушимой опорой всей жизни крупного порта 163.

Все это, несомненно, плохо согласуется с глобальными цифрами, имеющимися в нашем распоряжении. В Бордо, через который шла половина торговли французских колоний, экспорт составлял только треть, потом четверть, потом снова треть бордоского импорта продуктов Сан-Доминго, Гваделупы и Мартиники 164.

К оглавлению

==270

Rambert G. Histoire du commerce de Marseille,VI, p. 654—655. "ili cm. Crouzet P. в: «Histoire de Bordeaux»,p. 230, note 40.

'" Léon P. Op. cit.,p. 56.

168 Buist M. G. At spes

non fracta. Hope et Co, 1770—1815.1974. p. 20—2

Таким же был разрыв в Марселе 165. Нет ли здесь противоречия? Если товарный баланс складывался подобным образом к выгоде Островов, они должны были бы пребывать в состоянии полного процветания. А затем из Франции как компенсация должны были бы поступать деньги. Но ведь Сан-Доминго, если касаться только его, постоянно терял свои пиастры: приходя контрабандным путем из близлежащей Испанской Америки, они лишь проходили через остров и—странное дело!—после 1783г. в огромных количествах отправлялись в Бордо 166. Кажущийся парадокс – не возникал ли он из-за того, что баланс подводился во французских портах и в местных ценах? Если проделать тот же расчет, перебравшись на Острова, то масса французских изделий, которые там сбывались, составляла куда более крупную сумму, чем в Бордо, в то время как колониальный экспорт до своей отправки в метрополию имел меньшую стоимость: она прибавит к закупочным ценам транспортные издержки, комиссионные и т. п. Следовательно, разрыв между двумя цифрами оказывается меньшим.