Текст книги "Игры Обмена. Материальная цивилизация, экономика и капитализм в XV-XIII вв. Том 2"

239 B.N. (Paris), Ms. 21779, 176 v° (1713). 240 Gandilhon R. Politique économique de Louis XI.1941, p. 416—417.

жет на время быть покрыт векселями, т. е. отсрочен. Если же он сохраняется, то, разумеется, покрывается переводом [долга] в металле. Именно такой трансферт, когда мы, историки, можем его наблюдать, и есть искомый индикатор,который вносит ясность в проблему взаимоотношений двух наших экономических единиц, одна из коих заставляет другую, желает та того или нет, расстаться с частью ее запасов монеты или драгоценного металла.

Вся меркантилистская политика стремилась к по меньшей мере уравновешенному балансу. Речь шла о том, чтобы всеми средствами избегать вывоза драгоценных металлов. Так, если бы в январе-феврале 1703 г. вместо того, чтобы для английских войск, сражавшихся в Голландии, закупать припасы на месте, им отправили «зерно, мануфактурные изделия и прочие продукты», то соответствующие суммы денег «могли бы остаться» на острове. Подобная мысль могла прийти лишь в голову правительства, одержимого боязнью потерять свои металлические запасы. Оказавшись в августе того же года перед лицом необходимости выплатить Португалии по условиям договора лорда Метуэна * субсидии наличными деньгами, Англия предложила выплатить их зерном и пшеницей, «дабы одновременно и выполнить свои обязательства, и успокоить озабоченность, вызывавшуюся нежеланием вывозить наличные деньги королевства» 238.

Впрочем, «достичь баланса» 239, уравновесить экспорт и импорт – это был лишь минимум. Лучше всего было бы иметь положительный баланс. То была мечта всех меркантилистских правительств, отождествлявших национальное богатство с денежными запасами. Все такие идеи возникли, что довольно логично, одновременно с появлением территориальных государств: едва родившись, государства оборонялись, должны были обороняться. С октября 1462 г. Людовик XI принимал меры, чтобы держать под контролем и ограничить вывоз в Рим «золота и серебра в разменной монете и иного, кои могли бы быть отчуждены, изъяты и вывезены за пределы нашего королевства» 240.

ЦИФРЫ, НУЖДАЮЩИЕСЯ В ИСТОЛКОВАНИИ

241

Sanchez Aloornoz N. Un testigo del comerci indiano: Tomas de Mercado y Nueva Espana. —"Revista de historia de America",p. 122.

242 Turgot. Op. cit.,I, p.378.

Движения торгового баланса, когда о них знаешь, не всегда просты для истолкования. И не существовало правил, приложением, и только приложением, которых был бы каждый [отдельный] случай. Так, вы не скажете при виде громадного вывоза металла, на какой осуждена была Испанская Америка, что ее баланс был дефицитным. Отец Меркадо в 1564 г. не заблуждался на сей счет: в данном случае, говорит он, «золото и серебро во всех этих областях Америки считаются разновидностью товара, коего цена растет или падает по тем же причинам, что и обычного товара» 241. А относительно Испании Тюрго объяснял, что-де «серебро есть ее продовольствие; что, не будучи в состоянии обменять его на деньги, ей приходится менять его на съестные припасы» 242. И не скажешь также, не взвесивши все

==196

за и против, что баланс между Россией и Англией в 1786 г. был выгоден для первой и невыгоден для последней, ибо обычно Россия продавала больше, чем покупала у своего партнера. Но трудно присоединиться и к противоположному мнению, которое изо всех сил пытался поддержать в октябре 1786 г. Джон Ньюмен. Русский консул в Халле, крупном порте, куда прямо приходили, пройдя датские проливы, доверху нагруженные английские корабли, возвращавшиеся из России, он видел – считал, что видит,– проблему по-своему. Ньюмен берет цифры известные и неопровержимые: в 1785 г. через русские таможни прошло на 1300 тыс. фунтов товаров, предназначенных для Англии; в обратном направлении – на 500 тыс.– выигрыш для империи Екатерины II в 800 тыс. фунтов. «Но,– пишет Ньюмен,– невзирая на сию явную денежную выгоду для России, я всегда утверждал и сейчас еще утверждаю, что не Россия,

100 Экспорт и импорт Франции, 1715—1780 гг.

Балансы Франции и Англии в XVII в.

Как показывают их торговые балансы, Англия и Франция жили с удобствами в ущерб

всему миру до рубежа 70-х годов XVIII в.

Тогда возникли малоположительные или же отрицательные сальдо.

Что было тому причиной: конъюнктура, общий упадок торгового капитализма, или же (что более правдоподобно) потрясения, вызванные Американской войной за независимость?

Для Франции график составлен по данным статьи

Руджиеро Романо – Romano R. Document!

е prime consideraziom intorno alia „balance

==197

243

ΑΒΠΡ ,35/6, 765.

244 Mun T. A Discourse f Trade from England into the East Indies.1621, p. 26.

а одна только[вот где преувеличение] Великобритания от оной торговли получает выгоду». В самом деле, поясняет он, подумайте о последствиях обмена, о фрахте примерно 400 английских кораблей «каждый в 300 тонн грузоподъемности, т. е. около 7—8 тыс. моряков», об увеличении цены русских товаров, Как только они попадают на английскую землю (15%), обо всем том, что эти грузы дают для промышленности острова, а затем для его реэкспорта 243. Мы видим, что Джон Ньюмен подозревал, что о балансе между двумя странами можно судить, только основываясь на целом ряде показателей. Здесь было интуитивное предвидение современных теорий баланса. Когда в 1621 г. Томас Мэн говорил более кратко: «Серебро, вывезенное в Индию, в конечном счете приносит впятеро больше своей стоимости» 244, он говорил более или менее то же самое, но также и другое.

du commerce" délia Francia, 1716—1780.—

Studi in onore ai Armando Sapori.

1957, II, p. 1268—1279. Неизданные источники этой

работы указаны на р. 1268, note 2.

Для Англии кривая, единственной задачей которой

было показать в общих чертах движение английской торговли, заимствована у Уильяма Плэйфера, одного из первых английских статистиков.

См .:Playfair W. Tableaux d'arithmétique linéaire, du commerce, des finances et de la dette

nationale de l'Angleterre.1789; Idem.

Thé Exports and Imports and General Trade

of England, the National debst...,1786.

==198

2411* A.N., G', 1686, 53.

246 Bouvier R. Quevedo, «homme du diable, homme de Dieu».1929, p. 305—306.

247 О Франции и Пьемонте см.: A.N., G7, 1685, 108; о Сицилии и Генуэзской республике см.: Ustariz G., de. Théorie et pratique du commerce et de la marine.1753, p. 52—53; об Иране и Индии см.: Voyage de Gardane(рукопись Гос. Библиотеки СССР им. В. И. Ленина), р. 55.

Помимо этого, частичный баланс имеет значение, лишь будучи помещен в контекст всей торговли, в совокупность всех балансов одной и той же экономики. Один баланс Англия – Индия или же Россия – Англия не дает [верного] освещения подлинной проблемы. Нам потребовались бы все балансы России, либо все балансы Индии, либо все балансы Англии. Именно таким способом сегодня любая национальная экономика подводит ежегодно общий итог своего внешнего баланса.

Беда в том, что для прошлого мы знаем почти одни только частичные балансы между [отдельными] странами. Одни из них – классические, другие заслуживали бы быть таковыми. В XV в. баланс для Англии, экспортера шерсти, был благоприятен по отношению к Италии; но если взять исходной точкой Фландрию, то он будет благоприятен именно для Италии. Долгое время баланс был положителен для Франции относительно Германии, но сделался благоприятен для последней если и не в результате первой блокады, декретированной Имперским сеймом (Reichstag)в 1676 г., то по крайней мере вслед за прибытием французских протестантов после отмены Нантского эдикта в 1685 г. Напротив, для Франции долгое время был благоприятен баланс с Нидерландами, и он навсегда останется таким по отношению к Испании. Не будем создавать в наших портах затруднений для испанцев, гласит один французский официальный документ 1700 г. 245; речь тут идет «о благе общем и частном», поскольку «преимущество в торговле между Испанией и Францией всецело на стороне Франции». Разве не говаривали уже в предшествовавшем веке, в 1635 г., грубовато, но правдиво, что французы – это «блохи, которые грызут Испанию» 246?

Тут или там баланс колебался, даже менял свой смысл. Заметим лишь, не придавая этим сведениям всеобщего значения, что в 1693 г. он был благоприятен для Франции в ее отношениях с Пьемонтом; что в 1724 г. в торговле между Сицилией и Генуэзской республикой он был неблагоприятным для последней; что в 1808 г., по беглому свидетельству одного нашего путешественника, в Иране торговля «с Индией [в то время] была прибыльной» 247.

И лишь один-единственный баланс, казалось, раз и навсегда «застыл» в одном и том же положении со времен Римской империи и до XIX в.– баланс левантинской торговли, всегда бывший, как известно, пассивным к невыгоде Европы.

ФРАНЦИЯ И АНГЛИЯ ДО И ПОСЛЕ 1700 г.

Остановимся на мгновение на классическом случае англофранцузского баланса (однако так ли уж хорошо он известен, как утверждают?). На протяжении последней четверти XVII в. и в первые годы века XVIII десятки раз заявлялось, и решительно, что баланс был благоприятен для Франции. Последняя будто бы извлекала из своей торговли с Англией в среднем годовую прибыль в полтора миллиона фунтов стерлингов.

Во всяком случае, именно это утверждали в октябре 1675 г.

==199

Торжество у лорд-мэра Лондона около 1750г. (картина А. Каналетто).

29 октября каждого года на Темзе выстраивался традиционный кортеж судов.

Наряду с судами корпораций Сити среди них были

и небольшие ялики – те самые, несомненно, которые некий французский путешественник, посетивший Лондон в 1728г., именовал «гондолами» (см. гл. 1, прим. 84), ибо они играли на Темзе роль «водных фиакров», как гондолы – на каналах Венеции.

Прага, Национальная галерея.

фото Жиродона.

К оглавлению

==200

248

A.d.S. Genova, Lettere Consoli, I, 26—29.

249 Priestley M. Anglo-

French Trade and the

Unfavourable

Controversy, 1660—1685.—"Economic

History Review",1951, p. 37 sq.

• Поншартрен Жером, граф(1643—1727)—

французский

государственный

деятель, в 1689—1699 гг.—

генеральный контролер

финансов. С 1699 г.—

государственный канцлер

Людовика XIV.—

Прим. перев.

260 A.E., C.P.,Angleterre, 208—209.

251 A.N., G7, 1699.

в палате общин, и именно это повторяет в своих письмах Карло Оттоне, генуэзский агент в Лондоне, в сентябре 1676 г. и в январе 1678 г. 248 Оттоне даже говорит, что почерпнул эти цифры из беседы, которую он имел с послом Соединенных Провинций, отнюдь не благожелательным наблюдателем поступков и деяний французов. Одну из причин такого превышения к выгоде Франции усматривали в ее мануфактурных изделиях, «продаваемых на острове намного дешевле, нежели те, что изготовляемы на месте, ибо французский ремесленник довольствуется умеренною прибылью...». Ситуация странная, так как эти французские изделия, на самом деле запрещенные английским правительством, в Англию доставлялись контрабандным путем. Но от этого англичанам еще сильнее хотелось «уравновесить сию торговлю» («ai bilanciare questo commer ci о»),как объяснял наш генуэзец, согласно очень верной формуле. А для сего – заставить Францию широко использовать английское сукно 249.

В таких условиях, как только наступает война, представляется удобный случай положить конец этому мерзкому и ненавистному вторжению французской коммерции. 18 марта 1699 г. чрезвычайный посол [в Англии] де Таллар пишет Поншартрену *: «То, что англичане получали из Франции до объявления последней войны [так называемой войны Аугсбургской лиги, 1688—1697 гг.], представляло, по их мнению, суммы намного более значительные, нежели то, что приходило к нам из Англии. Они столь преисполнены этой веры и столь убеждены, что наше богатство проистекает от них, что со времени начала войны поставили себе за главное воспрепятствовать тому, чтобы в их страну могло поступать какое бы то ни было французское вино или какой бы то ни было французский товар – ни прямо, ни косвенным путем» 260. Чтобы этот текст обрел весь свой смысл, следует вспомнить, что некогда война не вела к разрыву всех торговых связей между воюющими сторонами. И, значит, такой абсолютный запрет сам по себе несколько противоречил международным обычаям.

Прошли годы. В 1701 г. война вспыхнула вновь из-за наследства Карла II Испанского. Потом, когда военные действия закончились, пошла речь о восстановлении между двумя коронами торговых отношений, которые на сей раз были серьезно нарушены. Так, летом 1713 г. в Лондон направились двое «экспертов» – Аниссон, лионский представитель в Совете торговли, и Фенеллон, представитель Парижа. Так как переговоры подвигались плохо и затянулись надолго, у Аниссона было время познакомиться с отчетами о дебатах в палате общин и с реестрами английских таможен. И с каким же изумлением констатировал он, что все, что говорится по поводу баланса между двумя нациями, просто-напросто неверно! И что «в течение более 50 лет торговля Англии превосходила на несколько миллионов французскую торговлю» 251. Речь явно шла о миллионах турских ливров. Вот он, грубый и неожиданный факт. Следует ли этому верить? Верить тому, что великолепное официальное лицемерие будто бы настолько систематически скрывало цифры, недвусмысленно демонстрировавшие перевес в балансе в пользу острова? В данном случае было бы полезно тщательное обследование лондонских и парижских

==201

252

АВПР,35/6, 381.

253 Schulm E. Op cit.,ρ. 308 sq, особенно с. 319—320.

архивов. Но нет уверенности, что оно сказало бы последнее слово на сей счет. Интерпретация официальных цифр предполагает неизбежные ошибки. Купцы, чиновники-исполнители занимались тем, что лгали правительствам, а правительства лгали самим себе. Я хорошо знаю, что правда 1713 г. вовсе не правда 1786 г., и наоборот. И тем не менее сразу же после Иденского договора, подписанного между Францией и Англией в 1786 г., русская корреспонденция из Лондона (от 10 апреля 1787 г.), только повторяющая расхожую информацию, отмечала, что цифры «дают [лишь] весьма несовершенное представление о природе и размахе сей франко-английской] торговли, поелику из источников узнаешь, что законная коммерция между обоими королевствами составляет самое большее третью часть всей торговли, две же ее трети производятся контрабандою, от каковой сей торговый договор даст противоядие к выгоде двух правительств» .В таких условиях к чему обсуждать официальные цифры? Сверх них нам был бы необходим баланс контрабандной торговли.

Перипетии долгих франко-английских торговых переговоров в 1713 г. не вносят ясности в этот вопрос. А все-таки их эхо в английском общественном мнении вскрывает националистические страсти, лежавшие под поверхностью меркантилизма. И когда 18 июня 1713 г. проект был провален в палате общин 194 голосами против 185, взрыв народного ликования был куда более силен, чем при объявлении о мире. В Лондоне устроили фейерверк, иллюминацию, множество развлечений. В Ковентри ткачи устроили манифестацию – в длинной процессии несли на шесте овечью шерсть, а на другом шесте – четвертьлитровую бутылку и плакат с надписью «Нет английской шерсти за французское вино!» («No English wool for French wine!»).Все это было исполнено оживления, ни в коей мере не согласуемого с экономическим резоном, отмеченного печатью национальных страстей и ошибок 253, ибо вполне очевидно, что в правильно понятых интересах обеих наций было бы взаимно открыть двери. Сорока годами позднее Дэвид Юм с иронией заметит, что «большинство англичан сочло бы, что государство катится в пропасть, ежели бы французские вина могли ввозиться в Англию в достаточно большом количестве... И мы отправляемся в Испанию и Португалию на поиски вин более дорогих и менее приятных, нежели те, кои мы могли получать во Франции».

АНГЛИЯ И ПОРТУГАЛИЯ 254

254

В этом разделе была использована вся переписка русского консула в Лисабоне Й.А.Борхерса с 1770 по 1794 г: АВПР, начиная с 72/5, 217, л. 58. Договор Метуэна оставался в силе до 1836 г. См.: Schulm E. p. cit.,p. 290.

Когда говорят о Португалии XVIII в., хор историков справедливо взывает к имени лорда Метуэна, человека, который с 1702 г., на пороге того, что будет долгой войной за Испанское наследство, отправился добиваться союза с маленькой Португалией, дабы атаковать с тыла Испанию, верную герцогу Анжуйскому, Филиппу V, и французам. Заключенный союз наделал много шума, но .никто не кричал тогда о чуде по поводу сопровождавшего его торгового договора, простой рутинной статьи трактата. Разве не подписывали аналогичные договоры между Лондоном и Лисабоном в 1642, 1654, 1661 гг.? И более того, в разное время

==202

АВПР,725, 226, л.73 и об. 10 ноября1772 г.;273, л. 25 и об.

м рынков

и в разных условиях французы, голландцы, шведы получили те же преимущества. Следовательно, судьбу англо-португальских отношений не следует заносить в актив одного только слишком знаменитого договора. Она была следствием экономических процессов, которые в конце концов захлопнулись, как ловушка, вокруг Португалии.

На пороге XVIII в. Португалия практически покинула Индийский океан. Время от времени она отправляла туда корабль, нагруженный преступниками: Гоа был для португальцев тем же, чем будет Кайенна для французов или Австралия – для англичан. Эта старинная связь вновь приобретала для Португалии торговый интерес лишь тогда, когда великие державы находились в состоянии войны. Тогда один, два, три корабля под португальским флагом (снаряженные, впрочем, другими) отправлялись вокруг мыса Доброй Надежды. По возвращении иностранцы, игравшие в эту опасную игру, зачастую разорялись; у португальца же был слишком большой опыт, чтобы не быть осторожным.

Зато его повседневной заботой была огромная Бразилия, за которой он надзирал и подъем которой эксплуатировал. Хозяевами Бразилии были купцы королевства – прежде всего король, а затем негоцианты Лисабона и Порту и их купеческие колонии, обосновавшиеся в Ресифи, в Параибе, в Баие – столице Бразилии, а затем – в Рио-де-Жанейро, новой столице начиная с 1763 г. Издеваться над этими ненавистными португальцами с их громадными перстнями на пальцах, с их серебряной посудой – какое же это было удовольствие для бразильца! Притом [этому бразильцу] еще нужно было преуспеть. Всякий раз, как Бразилия бралась за что-то новое – сахар, потом золото, потом алмазы, позднее – кофе, – от этого еще больше выгадывала и еще больше почивала на лаврах именно португальская купеческая аристократия. Через устье Тежу вливался поток богатств: кожи, сахар, касонад, китовый жир, красильное дерево, хлопок, табак, золотой песок, шкатулки, наполненные алмазами... Говорили, что король португальский был богатейшим государем Европы: его замкам, его дворцам не в чем было завидовать Версалю, разве только в скромности. Огромный город Лисабон рос как растение-паразит: «бидонвили» сменили поля, некогда существовавшие на его окраинах. Богачи сделались более богатыми, слишком богатыми, бедняки – нищими. И однако же высокая заработная плата привлекала в Португалию «великое множество людей, выходцев из провинции Галисия [в Испании], коих мы здесь называем гальегос, занимающихся в этой столице, равно как и в главных португальских городах, ремеслом носильщика, чернорабочего и слуги наподобие савойцев в Париже и в больших городах Франции» 255. С несколько унылым завершением века атмосфера стала более тяжелой: ночные нападения на людей или на жилища, убийства, кражи, в которых принимали участие почтенные буржуа города, сделались повседневной участью последнего. Лисабон, Португалия [в целом] беззаботно относились к конъюнктуре на Атлантическом океане: ежели она благоприятна, всякий жил в свое удовольствие; а ежели плоха, то [ведь] дела не так уж быстро принимали скверный оборот.

Именно посреди вялого процветания этой небольшой страны

==203

' Помбал, Себастьян Жозе ди Карвалью-иМелу (1699—1782), маркиз – португальский государственный деятель, представитель просвещенного абсолютизма. С 1750 г.– министр иностранных дел, в 1756—1777 гг.– первый министр.– Прим . перев .

"6 Fischer H.E.S. The Portugal Trade.1971, p. 35, 38. " Ibidem."' Malouet P.-V. Mémoires.1874, t. I, p. 10—11.

англичанин использовал свои преимущества. Он ее формировал по своему усмотрению. Так, он развил ваноградники севера страны], создав успех вин Порту; он взял на себя снабжение Лисабона зерном и бочками с сельдью; он ввозил туда свои сукна целыми штуками, так что в них можно было одеть всех крестьян Португалии и наводнить ими далекий бразильский рынок. Золото, алмазы оплачивали все, золото Бразилии, которое, появившись в Лисабоне, продолжало свой путь на север. Могло бы быть и по-иному: Португалия могла бы защитить свой рынок, создать промышленность; именно так будет считать Помбал *. Но английское решение было решением, не требовавшим усилий. Условия торговли (the terms of trade)были даже благоприятны для Португалии: в то время как цена английских сукон снижалась, цена экспортируемых португальских товаров возрастала. Ведя такую игру, англичане мало-помалу завладели рынком. Торговля с Бразилией, ключ к португальскому богатству, требовала капиталов, омертвляемых в длительном кругообороте. Англичане играли в Лисабоне роль, некогда сыгранную голландцами в Севилье: они поставляли товар, который отправлялся затем в Бразилию, и к тому же в кредит.Отсутствие во Франции торгового центра масштаба Лондона или Амстердама, источника мощного долгосрочного кредита, было, «вероятно, тем фактором, который самым серьезным образом ставил в невыгодное положение французских купцов» 256, которые, однако же, тоже образовали в Лисабоне крупную колонию. В противоположность этому проблему составляет как раз скромная активность голландцев на этом рынке.

Во всяком случае, игра была сделана еще до того, как наступил настоящий взлет XVIII в. Уже в 1730 г. один француз смог записать: «Коммерция англичан в Лисабоне – самая крупная из всех; и даже, по мнению многих, она столь же велика, как торговля [всех] прочих наций, вместе взятых» 257. То был блистательный успех, который следует отнести на счет португальской вялости, но в не меньшей мере и на счет упорства англичан. В 1759 г. Малуэ, будущий член Учредительного собрания, проехал по Португалии, бывшей в его глазах английской «колонией». «Все золото Бразилии,– поясняет он,– переправлялось в Англию, каковая держала Португалию под игом. Я приведу только один пример, дабы заклеймить администрацию маркиза Помбала: вина Порту, единственная статья вывоза, представляющая интерес для этой страны, целиком закупались одной английской компанией, коей каждый [земельный] собственник был обязан продавать их по ценам, устанавливавшимся английскими оценщиками» 258. Я думаю, что Малуэ был прав. Да, торговая колонизация имеет место, когда иностранец имеет доступ непосредственно к рынку, к производству.

Однако к 1770—1772 гг., в пору, когда великая эпоха бразильского золота, казалось, миновала – но корабли с золотом и алмазами еще прибывали, – когда конъюнктура в целом приняла в Европе плохой оборот, в англо-португальском балансе началось движение. Примет ли он противоположный характер? Для этого потребуется еще время. К 1772 г., пусть даже лишь своими попытками торговли с Марокко, Лисабон попытался разжать клещи английского хозяйничанья, «остановить, насколько сие для него

==204

•"'9 АВПР, 72/5, 226, л 59, Борхерс – Остерману, Лисабон, 6 октября 1772 г 260 Там же, 72/5, 270, л 52 и об , 23 апреля 1782 г

"' Там же, 72/5, 297, л 22, 13 декабря 1791 r

окажется возможно, отток золота» в Лондон 259. Но без большого успеха. Однако десятью годами позднее наметился выход. Португальское правительство решило в самом деле «чеканить много монеты в серебре и весьма мало – в золоте». К величайшему неудовольствию англичан, которые «не находят никакой выгоды в [обратном ввозе] серебра, но [жаждут] лишь золота. Это малая война, каковую Португалия втихомолку ведет против них»,– заключает русский консул в Лисабоне 260. Тем не менее, по словам того же консула Борхерса, немца на службе у Екатерины II, придется дожидаться еще почти десять лет, чтобы узреть ошеломляющее зрелище английского корабля, зашедшего в Лисабон, но не грузящего там золото. В декабре 1791 г. он пишет: «Фрегат «Пегасус», быть может, первый с тех пор, как существуют торговые отношения между обеими странами, который возвратится в свое отечество, не вывезя золота» .И действительно, в балансе произошел переворот: «Всякий пакетбот или судно, приходящие из Англии», привозят обратно в Лисабон «часть португальской монеты... ввозившейся [в Англию] в течение примерно столетия» (по словам историка, не меньше 25 млн. фунтов стерлингов с

Лисабон в XVII в. Фото Жиродона.

" 'Fischer H E S Op cil, ρ136

26·' АВПР,72/5, 297, л 25, 20 декабря 1791 г

1700 по 1760 г.) 262. Один только пакетбот в том же самом декабре 1791 г. только что выгрузил этой монеты на 18 тыс. фунтов2 Оставалось бы обсудить эту проблему саму по себе. Или же, скорее, включить ее во всеобщую историю, которая вскоре начнет становиться трагической с началом войны Англии против революционной Франции. Но это не входит здесь в наши намерения.

==205

2" Обо всем комплексе проблем см.: Bog I. Der Aussenhandel stmitteleuropas, 1450– 1650.1971.

шNllsson S. A. Den ryska marknaden.– Цит. в кн.: Hroch M. Die Rolle des zentrateuropäischen Handels im Ausgleich der Handelsbilanz zwischen Ost– und Westeuropa, 1550– 1650.—Bog. I. Op. cit.,p. 5, note 1; Attmann А. The Russian and Polish Markets in International Trade, 1500—1600.1973. "6 Hroch M. Op. cit.,p.1—27.

267 См. доклад Маккаи (Makkai L.), Неделя Прато, апрель 1975 г.

264

ЕВРОПА ВОСТОЧНАЯ, ЕВРОПА ЗАПАДНАЯ

Все эти примеры довольно ясны. Есть более трудные случаи. Так, Западная Европа в общем имела неблагоприятный [торговый] баланс со странами Балтийского бассейна, этого северного Средиземноморья, которое связывало воедино враждовавшие народы со сходными экономиками: Швецию, Московскую Русь, Польшу, заэльбскую Германию, Данию. И баланс этот ставит не один трудно разрешимый вопрос.

В самом деле, после сенсационной статьи С. А. Нильссона (1944 г.), которая только сегодня становится в полной мере известна западным историкам, и после других исследований, в частности книги Артура Атмана, переведенной на английский язык в 1973 г., представляется, что пассив западного баланса лишь весьма неполно покрывался непосредственно металлом 265. Иначе говоря, количество серебра, которое оказывалось в городах Балтийского моря и объем которого оценивают историки (как, например, в случае с Нарвой), было ниже количества, которое уравновесило бы дефицита Запада. На месте расчета не хватало белого металла, и не очень понятно, каким иным способом мог бы быть уравновешен баланс в данном случае. Историки ищут объяснение, которое от них ускользает.

Здесь нет другого пути, кроме того, каким пошел С. А. Нильссон, включив баланс северной торговли в совокупность обменов и торговых перевозок так называемой Восточной Европы. Он полагал, что часть избытка [серебра] от торговли на Балтике возвращалась в Европу благодаря цепным обменам между Европой Восточной, Центральной и Западной, но на этот раз – по путям и торговым потокам континентальным, через Польшу и Германию. Будучи дефицитным на севере, баланс Запада отчасти компенсировался благоприятным балансом торговли сухопутной, и компенсация происходила – такова соблазнительная гипотеза шведского историка – посредством лейпцигских ярмарок. На что Мирослав Грох возражал, выдвинув довод, что купцы Восточной Европы стали постоянно посещать эти ярмарки только с начала XVIII в. (особенно это относилось к нараставшей массе еврейских купцов из Польши). Ставить Лейпциг в центре уравновешивания баланса что означало бы ошибиться эпохой. По мнению М. Гроха, можно было бы самое большее задержаться на определенных торговых потоках через Познань и Вроцлав, которые, по-видимому, были дефицитными для стран Востока. Но в этом случае речь шла бы лишь о ручейках .

Однако гипотеза Нильссона не должна бы быть неверна. Возможно, ее следовало бы лишь еще расширить. Известно, например, что Венгрия, страна – производитель серебра, сталкивалась с постоянной утечкой своей хорошей полновесной монеты за рубеж, т. е. частично на Запад. И пустота заполнялась мелкой польской монетой с примесью серебра, которая, так сказать, обеспечивала все денежное обращение в Венгрии 267.

Более того, наряду с товарами имелись и векселя. Это факт, что они существовали на пространствах Востока [Европы] с XVI в., что в следующем веке они сделались более многочисленными. В этом случае присутствие, или отсутствие, или малое число куп-

==206

Экономика передлицом рынков206

Варшавские евреи во второй половине XVIII в. Деталь картины А.

Каналетто. фото Александры Скаржиньской.

268 Эрнст Крокер (Kroker E.

Handelsgeschichte der Stadt Leipzig, 1925, S. 87)утверждает это вполне определенно. 26Э Archiwy

Krakowskie, ItaL, 382. 270 См. настоящую работу, т. 3, гл. 3.

цов из Восточной Европы на лейпцигских ярмарках едва ли может считаться убедительным аргументом. Заметим мимоходом, что вопреки тому, что говорит М. Грох, польские евреи были многочисленны на лейпцигских ярмарках уже в XVII в.268 Но, даже не бывая лично на этих ярмарках, Марк Аурелио Федерико, итальянский галантерейщик, обосновавшийся в Кракове, в 1683– 1685 гг. выписывал векселя на друзей, которые у него были в Лейпциге269. И наконец, вексель, когда он отправлялся из Прибалтики прямо в Амстердам или наоборот (vice versa),чаще всего бывал следствием ссуды, аванса под товары. Эти авансовые выплаты, приносившие процент,– разве не были они отчислением с металлических излишков, которые приобрел или должен был приобрести Восток? Пусть читатель обратится к тому, что я скажу впоследствии по поводу Голландии и ее так называемой акцептнойторговли 270. И пусть он также не забывает, что Прибалтика была областью, над которой Запад господствовал и которую он эксплуатировал. Существовала тесная корреляция цен между Амстердамом и Гданьском – но именно Амстердам определял эти цены, распоряжался игрой и делал выгодный для себя выбор.

Скажем же в заключение: классическая торговля на Балтике не может более пониматься как замкнутый на себе кругооборот. Будучи торговлей между несколькими партнерами, она приводила в движение товары, наличные деньги и кредит. Пути кредита от этого не переставали множиться. Чтобы их понять, необходимы поездки в Лейпциг, Вроцлав, Познань, но также и в Нюрнберг, и во Франкфурт, и даже, если я не очень ошибаюсь, в Стамбул