Текст книги "Игры Обмена. Материальная цивилизация, экономика и капитализм в XV-XIII вв. Том 2"

Автор книги: Фернан Бродель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 55 страниц)

==525

• Жандармы – здесь тяжеловооруженные всадники так называемых ордонансовых рот,созданных в 1445 г. и положивших начало постоянной королевской армии во Франции.– Прим. перев.216 См.статью Р.Гаскона

(Gascon R.) в: Histoire économique et sociale de la France.Éd. F. Braudel, P. Labrousse, 1976, I, p. 424; Seyssel C. Histoire singulière du roy Loys Χ II.1558, p. 14.

217 Stone L. An Elizabethan : Sir Horati Pallavicino.1956, p. 42. 2" Это выражение принадлежит К. Марксу. 219 Imbert J. Histoire économique.1965, p. 206.

2W Ibid.,p. 207; Le Blanc. Traité historique des monnayes de France. 1692,p. 175– 176.

стве и сохранить «времена дешевого хлеба». Благодаря ему, писал в 1519 г. Клод Сэссель, дисциплину «столь сурово поддерживают, наказывая какое-то малое число самых виновных, грабежи ... столь подавлены, что жандармы * не посмели бы взять у крестьянина яйцо, не заплатив за него»216. И не потому ли, что она сохраняла эти драгоценные и хрупкие блага – мир, дисциплину, порядок,– королевская власть во Франции столь быстро восстановилась после религиозных войн и после серьезных смут Фронды и сделалась «абсолютной»?

ЗАТРАТЫ ПРЕВЫШАЮТ ПОСТУПЛЕНИЯ: ОБРАЩЕНИЕ К ЗАЙМАМ

Для [выполнения] всех своих задач государство нуждалось в деньгах, и все больше и больше по мере того, как оно распространяло и разнообразило свою власть. Оно более не могло жить как прежде, за счет домена государя. Оно должно было наложить руку на богатство, находившееся в обращении.

И значит, именно в рамках рыночной экономики образовывались в одно и то же время определенный капитализм и определенное современное государство. Между двумя этими эволюциями было не одно совпадение. Главная аналогия заключалась в том, что в обоих случаях речь шла об утверждении иерархической структуры, в одном случае малозаметной, в другом, в государстве, зримой и выставленной напоказ. Другая аналогия: современное государство, как и капитализм, ради обогащения прибегает к монополиям: «португальцы – на перец, испанцы – на серебро, французы – на соль, шведы – на медь, папская власть – на квасцы»217. К этому следует добавить в случае с Испанией монополию на отгонное овцеводство (Mesta)и монополию на связи с Новым Светом (Casa de la Contratacion).

Но так же точно, как капитализм, развиваясь, не упраздняет традиционные виды деятельности, на которые он иной раз опирается, «как на костыли» 218, так и государство приспосабливает прежние политические конструкции, проникая между ними, чтобы навязать им, как оно это может, свою власть, свою монету, свой налог, свое правосудие, свой командный язык. Существовали вполне одновременно проникновение и наложение, завоевания и приспособление. Филипп-Август, став хозяином Турени, в 1203 г. ввел в королевстве турский денье, который с этого времени будет обращаться наряду с денье парижским, и эта парижскаясистема исчезнет, только поздно, при Людовике XIV . Именно Людовик Святой своим ордонансом 1262 г. навязал всему королевству королевскую монету , но начавшееся завоевание завершилось только спустя три столетия, в XVI в. В том, что касалось налога, наблюдалась та же медлительность: Филипп Красивый, который первым ввел королевский налог с сеньориальных земель, делал это хитро и осторожно. В 1302 г. он советовал своим агентам: «Против воли баронов не собирайте вовсе сих денег на их землях». Или еще: «И должны совершать сии сборы и [соби-

==526

Сборщик налогов. Рисунок художника французской школы, конец XVI в. Париж, Лувр. Фото издательства Ларусс-

==527

Ordonnances des Rois de France de la troisième race.Éd. de Laurière, 1723, t. I, p. 371. (инструкция к ордонансу касательно субсидии на Фландрскую войну, 1302 г.).

222 Ardant G. Histoire de l'impôt,1971, I,p. 238.

223 Вес С. Les Marchands écrivains à Florence, 1355—1434,p. 62.

224 Luzzato G. Storia economica di Venezia,p. 208.

225 Hamilton J. Origin and growth of the national debt in Western Europe.—"American Economic Review",№ 2, may 1947, p. 118.

рать] деньги с как можно меньшим шумом и елико возможно менее понуждая простой народ, и будьте внимательны к тому, чтобы к исполнению ваших распоряжений приставить сержантов снисходительных и сговорчивых» 221. Пройдет почти столетие, пока при Карле V игра не будет выиграна; поставленная под угрозу в правление Карла VI, она снова будет выиграна при Карле VII: ордонанс от 2 ноября 1439 г. передал определение [размера] тальи на усмотрение короля 222.

Из-за медленного прогресса своей налоговой системы, из-за несовершенной организации своих финансов государство пребывало в затруднительном, даже абсурдном положении: его траты постоянно превышали его доходы, а траты эти были необходимы, неизбежны изо дня в день, тогда как доходы – это то, что еще надлежит получить, да и не всегда есть уверенность, что получишь. Следовательно, государь понимал образ жизни государства не в соответствии с буржуазной мудростью, заключавшейся в том, чтобы вписывать свои расходы в свои доходы, а не тратить сначала в надежде найти затем необходимые ресурсы. Затраты бежали впереди; о том, чтобы их настигнуть, думали, но в общем, с исключениями, подтверждавшими правило, никому это не удавалось.

Обращаться к налогоплательщикам, преследовать их, изобретать новые налоги, создавать лотереи – все было тщетно, дефицит углублялся, как пропасть. Невозможно было выйти за определенные границы, заставить поступать в государственные сундуки весь запас монеты в королевстве. Хитрость налогоплательщика, а в случае нужды – и его гнев были достаточно действенны. Джованни ди Паголо Морелли, флорентиец XIV в., давая своим потомкам советы в деловых вопросах, писал; «Как огня остерегайся лгать», за исключением того, что касается налогов, где это позволительно, ибо тогда «ты совершаешь сие не ради того, чтобы присвоить чужое добро, но дабы. воспрепятствовать тому, чтобы забрали неподобающим образом твое» 223. Во времена Людовика XIII и Людовика XIV причиною мятежей во Франции почти всегда были чересчур обременительные фискальные поборы.

И тогда у государства оставалось только одно решение: занимать деньги. Да еще это надо было уметь сделать: оперировать кредитом нелегко, и государственный долг стал на Западе всеобщим явлением поздно, в XIII в.: во Франции – с Филиппа Красивого (1285—1314), гораздо раньше, несомненно, в Италии, где возникновение венецианского Монте Веккьотеряется во мраке веков 224. То была поздняя, но инновация: Дж. Хэмилтон мог написать, [что] «государственный долг – одно из очень редких явлений, чьи корни не достигают греко-римской античности» 225.

Чтобы соответствовать формам и требованиям финансирования, государство вынуждено было выработать целую политику, которую трудно понять сразу, и еще труднее было проводить. Если бы Венеция не избрала решение в виде принудительного займа, если бы она не заставляла богатых подписываться на заем] и в конечном счете не имела бы из-за войны затруднений с выплатой своих долгов, она могла бы считаться ранней

==528

С XII в.; см.: Pirenne H. Histoire économique de l'Occident médiéval.1951, p. 35, note 2. Первым крупным займом во Франции был будто бы заем, заключенный в 1295 г. для военной кампании против Англии в Гиени. См.: Florange Ch. Curiosités financières...,1928, p. l.

227 Я не хотел ни умножать число ссылок, которые легко можно найти в [моей] La Méditerranée, ни давать отсылки к публикуемому труду Фелипе Руиса (Ruiz F. El Siglo de los Genoveses), скоторым я

познакомился несколько лет назад.

моделью капиталистического благоразумия. В самом деле, с XIII в. она изобрела выход, который станет выходом и для победоносной Англии XVIII в.: с венецианским займом, как и с займом английским, всегда бывало связано выделение какой-то группы доходов, за счет которой производились выплата процентов и возмещение займа. И как и в Англии, могущие передаваться облигации [государственного] займа продавались на рынке, иногда выше, [но] обычно – ниже номинала. Специальному учреждению поручалось контролировать распространение займа и обеспечивать выплату каждые два года процентов в размере 5 % (в то время как частные ссуды предоставлялись из 20 %). Это учреждение носило в Венеции, как и в других итальянских городах, название Монте (Monte).За плохо нам известным Монте Веккъопоследовал в 1482 г. Монте Нуово;позднее будет создан Монте Нуовиссимо.В Генуе аналогичная ситуация завершится иным решением. В то время как в Венеции государство оставалось хозяином источников доходов, которые гарантировали заем, генуэзские заимодавцы завладели почти всеми доходами Республики и, дабы ими управлять к своей выгоде, создали в 1407 г. настоящее государство в государстве – знаменитый [банк] «Каса ди Сан-Джорджо» (Casa ai San Giorgio).

Не все европейские государства знали с самого начала игры такую отработанную финансовую технику, но какое из них не занимало деньги, притом очень рано? Короли Англии еще до XIV в. обращались к уроженцам Лукки, а затем долгое время к флорентийцам; бургундские Валуа – к своим добрым городам; Карл VII – к своему главному казначею Жаку Кёру; Людовик XI – к [уполномоченным] Медичи, обосновавшимся в Лионе; Франциск I основал в 1522 г. ренты на парижскую Ратушу: это был своего рода Монте,ибо король уступил Ратуше доходы, которые гарантировали выплату процентов. Папа очень рано обратился к кредиту, чтобы сбалансировать папские финансы, которые не могли существовать за счет одних только доходов Святого Престола в момент, когда сокращались или исчезали выплаты христианского мира. Карлу V приходилось занимать деньги в соответствии с масштабами его грандиозной политики: он разом превзошёл всех своих современников. Его сын Филипп II от него не отстанет. И впоследствии государственный долг будет лишь расти. Многие из капиталов, накопленных в Амстердаме, в XVIII в. исчезнут в сундуках европейских государей. Но мы хотели бы, прежде чем заняться этим международным рынком кредита, на котором мы еще остановимся подробно и который был царством заимодавцев и заемщиков, поближе рассмотреть на малоизвестном примере Кастилии и классическом примере Англии механизм государства, занятый поисками денег.

227

КАСТИЛЬСКИЕ ХУРОСИ АСЬЕНТОС

В XV в. короли Кастилии учредили ренты (juros),обеспечивавшиеся отчуждаемыми для этого доходами. Место полу-

==529

В новелле «Цыганочка». См.:Сервантес М.

Назидательные новеллы.М.-Л., 1934, I. с. 89.

чения дохода давало свое название хурос,которые впоследствии в различных случаях будут именоваться хуросна монополию связей с Индиями (Casa de la Contratacion),на орденские пастбища (Maestrazgos),на пограничные таможни (Puertos Secos),на участие в доходах Индий (Almojarizfazgo de Indias)и т. д. Один из персонажей Сервантеса говорит: поместить свои деньги «как кто-нибудь, имеющий хуро на травы Эстремадуры [пастбища Maestrazgos]» ("со/по quien tiene un juro sobre las yerbas de Extremadura")228.

Великое распространение рент датируется правлениями Карла V и Филиппа II, Хуропредставало тогда в разнообразных формах: ренты постоянной (juro perpétua),пожизненной (de рог vida),подлежащей возмещению (al quitar).В зависимости от более или менее надежных королевских доходов, которые их обеспечивали, имелись хуросхорошие и менее хорошие. Другая причина разнообразия: ставка процента могла варьировать от 5 до 14% и более. Хотя и не существовало организованного рынка ценных бумаг, какой мы позже увидим функционирующим в Амстердаме или в Лондоне, хуроспродавались и обменивались, и курс их изменялся, но обычно бывал ниже номинала. 18 марта 1577 г., правда, в разгар финансового кризиса, хуроспродавались за 55 % их стоимости.

Добавим, что одно время будут существовать залоговые хурос (juros de cauciôn),дававшиеся в залог деловым людям, которые по контрактам-асьенго (asientos)авансировали Филиппа II громадными суммами. Эти асьентос,на которые особенно охотно] соглашались генуэзские купцы начиная с 1552—1557 гг., вскоре составили очень крупный неконсолидированный долг. И правительство Кастилии во время своих последовавших одно за другим банкротств (в 1557, 1560, 1576, 1596, 1606, 1627 гг.) действовало всякий раз одинаково: оно обращало часть неконсолидированного долга в долг консолидидированный – операция, на наш взгляд, не удивительная. Правда, между тем с 1560 по 1575 г. оно будет соглашаться на то, чтобы хурос,переданные его заимодавцам, не были более просто залогом (cauciôn),но гарантийными хурос (juros de resguardo),которые деловой человек имел право сам продавать публике, если он обеспечит оплату купонов и если возвратит королю другие хурос(из того же процента) в момент окончательного расчета.

В силу такой практики генуэзские деловые люди (hombres de négocias)держали в своих руках рынок хурос,покупая при понижении, продавая при повышении [курса], обменивая «плохо помещенные» на «помещенные хорошо». Будучи хозяевами рынка, они могли играть почти наверняка. И тем не менее самый из них знаменитый – Николае Гримальди, князь Салернский (он купил за деньги этот привлекательный неаполитанский титул), в 1575 г. объявил себя несостоятельным как раз вследствие чересчур рискованных спекуляций с хурос.Впрочем, с течением времени испанское правительство сообразило, что такое крутое средство, как банкротство, было не единственным в его распоряжении: оно могло приостановить выплату процентов по хурос,уменьшить их ставку, конвертировать ренты. В феврале 1582 г. Филиппу II предложили конверсию процента

К оглавлению

==530

с хурос,обеспечиваемых севильскими торговыми пошлинами (alcabalas),ставка процента которых находилась на уровне 6– 7%. Обладатели рент имели бы выбор: либо сохранить свои ценные бумаги из нового процента (размер которого документ не уточняет), либо потребовать возврата своих денег; на это был бы выделен «миллион золотом» по первом же прибытии «Флота Индий». Но венецианец, который нам это сообщает, полагает, что ввиду медленности возмещения владельцы рент предпочтут продать свои бумаги третьему лицу, которое согласится на новую ставку процента. В конце концов эта операция не осуществилась.

Драма испанских финансов заключалась в том, что им постоянно приходилось прибегать к новым асьентос.Во времена Карла V первые роли в таких авансах, которые иногда требовали предоставить внезапно, удерживали банкиры Южной Германии – Вельзеры, и еще более – Фуггеры. Не будем жалеть этих денежных князей. Однако же они были вправе испытывать беспокойство. Они видели, как много звонкой монеты покидало их сундуки. Чтобы добиться ее возврата, все время приходилось ждать, порой угрожать, обзаводиться залогами: так Фуггеры станут хозяевами Maestrazgos(пастбищ, принадлежавших рыцарским орденам св. Иакова, Калатрава и Алькантара) и разработчиками ртутных рудников Альмадена. И еще того хуже: чтобы получить обратно данные взаймы деньги, приходилось их авансировать снова. Оказавшись практически вне игры с асьентос,начиная с банкротства 1557 г., Фуггеры снова в нее включились в конце столетия в надежде возместить себе невозместимое.

Якоб Фуггер и его счетовод Немецкий эстамп XVI в.– эпохи, когда этот

аугсбургский торговый дом, первейший в мире, ссужал огромные суммы Карлу V На расположенных сзади ящиках – названия крупных торговых центров Европы Фототека издательства А Колэн

==531

Оливарес Гаспар де Гусман (1587—1645)– фаворит короля Филиппа IV, фактический правитель Испании в 1621—1643 гг.– Прим. перев.

Около 1557 г. началось царствование банкиров генуэзских – Гримальди, Пинелли, Ломеллини, Спинола, Дориа,– все они принадлежали к старому дворянству (nobili vecchi)республики св. Георгия. Для своих все более и более широких операций они организовали денежные ярмарки, так называемые безансонские, которые с 1579 г. будут долгое время проходить в Пьяченце. С того времени они одновременно стали и хозяевами богатства Испании, государственного и частного (кто в Испании – дворяне, служители церкви и особенно «служилые» – не доверял им деньги?), и как бы рикошетом—хозяевами всего богатства Европы, по меньшей мере поддававшегося мобилизации богатства. В Италии каждый будет играть на безансонских ярмарках и ссужать генуэзцам деньги даже не ведая об этом, пока не окажется, подобно венецианцам, застигнут врасплох испанским банкротством 1596 г., которое им обойдется весьма дорого.

Генуэзские купцы были необходимы Католическому королю, ибо они преобразовывали в постоянный потокпоток прерывистый, доставлявший в Севилью американский белый металл. Начиная с 1567 г. нужно было регулярно, ежемесячно платить испанским войскам, что сражались в Нидерландах. Они требовали, чтобы им платили золотом, и их требования будут удовлетворяться вплоть до конца царствования Филиппа II (1598 г.). И следовательно, необходимо было к тому же, чтобы генуэзцы обменивали американское серебро на золото. Они преуспеют в решении этой двойной задачи и будут служить Католическому королю до самого банкротства в 1627 г.

Тогда они уйдут с авансцены. После немецких банкиров то был второй скакун, которого загнал испанский всадник. В 20 – 30-е годы XVII в. эстафету примут португальские новые христиане. Граф, а затем герцог Оливарес * включил их в игру со знанием дела: фактически то были подставные лица, марионетки крупных нидерландских протестантских купцов. Через них Испания пользовалась выгодами кругооборотов голландского кредита и тогда, когда в 1621 г. возобновилась война с Соединенными Провинциями.

Нет никакого сомнения, что Испания во времена своего величия плохо умела брать взаймы и позволяла своим кредиторам обирать себя. Порой ее владыки пытались воспротивиться, даже отомстить за себя: банкротство 1575 г. Филипп II организовал ради того, чтобы избавиться от генуэзцев. Но тщетно. И в 1627 г. последние именно по собственной воле отступятся, вернее, откажутся от возобновления асъентос.Капитализм в международном масштабе мог уже поступать как хозяин мира.

АНГЛИЙСКАЯ ФИНАНСОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ: 1688—1756 гг.

229

Dickson P.M.G. The Financial revolution in England. A Study in the development of public credit, 1688– 1756.1967.

Англия успешно осуществила в XVIII в. свою политику государственных займов, а еще лучше – то, что П. Дж. М. Диксон назвал ее «финансовой революцией». Выражение это справедливо, коль скоро оно прилагается к очевидной новизне, но оно спорно, если вспомнить о медлительности процесса, начавшегося самое

34

·

==532

A.N., G 7, 1699.

малое с 1660 г. и достигшего широкого размаха с 1688 г., чтобы завершиться только в начале Семилетней войны (1756—1763 гг.). Следовательно, он потребовал длительного (на протяжении почти столетия) вызревания, благоприятных обстоятельств плюс неослабевающего экономического подъема.

Эта финансовая революция, что завершилась преобразованием государственного кредита, стала возможна лишь благодаря глубокой предварительной реорганизации английских финансов, общий смысл которой ясен. В целом в 1640 г. и даже еще в 1660 г. английские финансы по своей структуре имели довольно близкое сходство с финансами Франции того же времени. Ни с той, ни с другой стороны Ла-Манша не было государственных финансов, централизованных и зависевших единственно от государства. Слишком многое предоставлялось частной инициативе сборщиков налогов, которые одновременно были признанными заимодавцами короля, финансистов, у которых были собственные дела, и чиновников, которые от государства не зависели, так как свои должности покупали. И это не считая постоянного обращения к лондонскому Сити, так же как король Франции обращался к своему доброму городу Парижу. Английская реформа, целью которой было избавиться от посредников, которые паразитировали на государстве, совершалась незаметно и последовательно, однако же без того, чтобы можно было различить хоть какую-то руководящую нить. Первыми ее мерами были передача в ведение государства таможен (1671 г.) и акцизного сбора (1683 г.), налога на потребление, введенного по образцу Голландии; одной из последних мер – создание в 1714 г. должности лорда-казначея (Lord Treasurer),повлекшее за собой учреждение ведомства Казначейства (Board of Treasury),в общем Совета финансов, который будет надзирать за поступлением доходов в государственную казну (Exchequer).На сегодняшнем нашем языке мы бы сказали, что имела место национализация финансов, включая в этот медленный процесс и контроль над Английским банком (контроль, который установится лишь к середине XVIII в., хоть банк был основан в 1694г.) плюс (с 1660г.) решающий голос парламента в вотировании кредитов и новых налогов.

О том, что такая национализация была глубоким административным преобразованием, что она изменила все социальные и институциональные взаимоотношения агентов государства, можно судить по случайному, и к сожалению, слишком краткому замечанию французских наблюдателей. Правительство Людовика XIV дважды посылало в Англию Аниссона и Фенеллона, представителей [соответственно] Лиона и Бордо в Совете торговли, для ведения переговоров о торговом соглашении, которое, впрочем, заключено не будет. Вот что они писали 24 января 1713 г. из Лондона генеральному контролеру финансов Демаре: «Коль скоро чиновники здесь, как и везде в иных местах, весьма корыстолюбивы, мы надеемся достичь цели с помощью денег, тем более что подарки, кои мы им предложили, вовсе не пахнут подкупом, понеже все здесь находится в государственном управлении» 230. Была ли коррумпированность чиновника менее заметна, потому что он в принципе представлял государство,– это еще надо бы посмотреть. Что определенно, так это то, что в глазах француз-

==533

* Аугсбургекая лига – союз (с 1686 г.) Австрии, Голландии, Испании, Швеции и немецких княжеств против Франции Людовика XIV; впоследствии (1689 г.) к союзу примкнула и Англия.– Прим. персе.

ских наблюдателей английская организация, довольно близкая к бюрократии в современном понимании, была оригинальной и отличной от того, что они знали: «Все здесь находится в государственном управлении».

Во всяком случае, не взяв таким путем в руки финансовый аппарат государства, Англия не смогла бы развить, как она это сделала, эффективную систему кредита, хоть современники долго эту систему поносили. Не будем приписывать слишком большого влияния в установлении этой системы Вильгельму III, голландскому статхаудеру, ставшему королем Англии. Конечно, он с самого начала делал крупные займы «на голландский манер», дабы привязать ксвоему делу, бывшему еще ненадежным, большое число обладателей государственных рент. Но английское правительство занимало деньги, чтобы справиться с трудностями войны Аугсбургской лиги (1689—1697 гг.) *, а затем войны за Испанское наследство (1701—1713 гг.), как раз еще старыми, даже устарелыми способами. Решающее новшество – долгосрочный заем – приживалось медленно. Правители мало-помалу узнавали, что имеется доступный рынок для долгосрочных займов под низкий процент; что существует как бы заранее установленное соотношение между реальной суммой налогов и возможным объемом займов (последние могли без всякого ущерба быть увеличены на треть общей суммы налога), между массой краткосрочных долгов и массой долга долгосрочного; что истинной, единственной опасностью было бы предназначить для выплаты процента ресурсы ненадежные или же изначально оцененные неверно. Эти правила, долгое время оспаривавшиеся, выявятся лишь с того дня, как игра станет вестись трезво и в больших масштабах. Мало-помалу диалектика краткосрочного и долгосрочного будет осознана, чего отнюдь еще не было в 1713 г., году Утрехтского мира, когда долгосрочные займы именовали еще «подлежащими возмещению или самоликвидирующимися» («repayable or self liquidating»).Как бы сам собой долгосрочный заем превращался в заем вечный. С этого времени государство не должно было более его возмещать и могло, превратив свой текущий долг в долг консолидированный, не истощать свои ресурсы кредита или наличных денег. Что же до заимодавца, то он может передать свои бумаги третьему лицу – это было разрешено с 1692 г. – и, значит, всякий раз, как он того пожелает, вернуть свой аванс. То было чудо: государство не возвращает долги, а кредитор получает обратно свои деньги по своему желанию.

Чудо это не было даровым. Нужно было, чтобы противники долга, вскоре ставшего чудовищным, не одержали верх в начавшихся широких дебатах. Такая система покоилась на «кредите» государства, на доверии публики; следовательно, долг мог существовать лишь благодаря созданию парламентом новых доходов, предназначавшихся всякий раз для регулярной выплаты процентов. В этой игре у определенных слоев населения – земельных собственников (которые в виде поземельного налога, land tax,выплачивали государству пятую часть своего дохода), потребителей или торговцев тем или иным облагавшимся налогом продуктом – возникало ощущение, что операция проделывается за их счет в пользу класса паразитов, спекулянтов: держателей

==534

·" Warszawa, A.G., Fundusz Radziwillow, 26 декабря 1719 г. 232 Pinto I„ de. Op. cit.,p. 1, note 2.

рент, лиц, предоставляющих капиталы, негоциантов (чьи доходы не облагались), [всех] этих денежных людей (moneyed men), которыеважничают и презирают работящую нацию. Разве не заинтересованы они, эти спекулянты, в разжигании войны, ведь новая война для них – сплошной выигрыш, ибо она повлечет за собою для государства новые займы и повышение размеров процента? Война с Испанией (1739 г.), первый крупный политический надлом столетия, будет в значительной мере делом их рук. Вследствие этого было естественным, что система консолидированного долга, в которой ныне можно видеть важнейшую основу английской стабильности, подвергалась яростным нападкам современников во имя добрых принципов здоровой экономики. На самом же деле она была всего лишь прагматическим плодом обстоятельств.

Именно крупные купцы, золотых дел мастера, банковские дома, специализировавшиеся на выпуске займов, одним словом, именно деловой мир Лондона, решающего и исключительного сердца нации, обеспечил успех политики займов. Свою роль сыграла в этом и заграница. В 20-е годы XVIII в., на пороге периода правления Уолпола и в течение всего этого периода, голландский капитализм проявил себя решающим участником этой операции. 19 декабря 1719г. из Лондона сообщали о «новых выпусках займа более чем на 100 тыс. фунтов стерлингов с намерением употребить их в наших фондах» 231. Фонды – это английское слово (Funds),обозначающее государственные ценные бумаги. Иногда будут также говорить «ценные бумаги» (securities),«аннуитеты» (annuities).

Как объяснить массовые покупки голландцами английских ценных бумаг? Ставка процента в Англии часто (но не всегда) бывала выше процента, практиковавшегося в Соединенных Провинциях. И английские фонды в отличие от амстердамских аннуитетов были свободны от обложения, а это было преимуществом. С другой стороны, Голландия имела с Англией положительное торговое сальдо: для голландских [торговых] домов, обосновавшихся в Лондоне, английские фонды представляли легкое и удобно мобилизуемое помещение их прибылей. Иные доходили до того, что реинвестировали доход со своих ценных бумаг. Таким образом, начиная с середины столетия амстердамский рынок образовывал единое целое с лондонским. Спекуляция английскими фондами с оплатой наличными или к определенному сроку была на обоих рынках гораздо более активной и разнообразной, нежели акциями нидерландских компаний. В целом, хоть процессы эти и не могут быть сведены к простой схеме, Амстердам пользовался параллельным рынком английских фондов, дабы сбалансировать свои операции по краткосрочному кредиту. Утверждали даже, будто голландцы в какой-то момент владели четвертью или одной пятой английских облигаций государственного долга. Это слишком сильно сказано. «Я знаю ото всех банкиров Лондона,– писал в 1771 г. Исаак де Пинто,– что заграница обладает не более чем одной восьмой национального долга» 232.

Впрочем, это неважно. Нечего удивляться тому факту, что английское величие складывалось в ущерб ближнему, голландским заимодавцам. Но также и в ущерб заимодавцам француз-

==535

Сообщение Тадича.

234 Mortimer T. Every Man his own broker.1775, p. 165. 235 Исаак де Пинто (Pinto I., de. Op. cit.),который похвалялся в 1771 r. (p. 13), что был первым, кто заявил, что «государственный долг обогатил Англию», и который превосходно объясняет выгоды системы, к тому же сравнивая ее с французской, указывает, что англичане вообще, и не самые малые, «не ведают ее природы» и по-дурацки ей противятся (р. 43).

236 АВПР,35/6, 390, л. 114.

237 АВПР, 35/6, 320, л. 167. Письмо Симолина, Лондон, 23 марта (3 апреля) 1781 г.

238 Bilanci generali.

Séria seconda. Venezia, 1912.

238 Mollat M. Comptes

généraux de l'État

bourguignon entre 1416

et 1420.1964.

240 Braudel F. Médit...,II, p. 33 и график.

241 Ibid.,II, p. 31.

242 См. переведенный С. Дж. Шоу бюджет османского Египта (Shaw S.I. The Budget f Ottoman Egypt, 1596– 1597.1968) и в особенности уже опубликованные работы Омера Лютфи Баркана. 243 См., например: Macartney. Voyage dans l'intérieur de la Chine et en Tartarie,IV, p. 119 (1793 г.: 66 млн. фунтов); Vivero R. British Museum, Add. 18287, f0 49 (1632 г.: 130 млн. золотых экю).

244 Abbé Prévost. Histoire générale des voyages, X,p. 238 sq.

245 A.N., К 1352 (1720) илиA.E., Russie M. et D., 7, f" 298—305 (около 1779 г.).

ским, из швейцарских кантонов или немецким. В XVI и XVII вв. флорентийские, неаполитанские или генуэзские ренты не были бы столь надежными, если бы не иностранный подписчик. К 1600 г. рагузинцы владели этими рентами на 300 тыс. дукатов 233. Капиталы смеялись над границами. Они направлялись туда, где безопаснее. И все же сама ли по себе система, сама ли финансовая революция обеспечили английское величие? Англичане в конце концов уверовали в это. В 1769 г. Томас Мортимер в седьмом издании [своей] книги «Каждый сам себе брокер» говорил о государственном кредите как о «вечном чуде в политике, каковое одновременно и изумляет государства Европы, и внушает им великий страх» («standing miracle in politics, which at once astonishes and over-awes the States of Europe»)234. В 1771 г. трактат де Пинто, который мы часто цитировали, превозносил его до небес 235. Питт в 1786 г. говорил, что он «убежден, что на этом вопросе государственного долга покоятся мощь и даже независимость нации» 23".

И все же Симолин, русский посол в Лондоне, который тоже понимал выгоды английского консолидированного долга, видел в нем одну из причин растущей дороговизны, сделавшейся в Лондоне с 1781 г. «огромной и превосходящей любое воображение» 237. Не удержаться от мысли, что этот рост долга и цен мог бы иметь совсем иные последствия, ежели бы Англия одновременно не захватила господство над миром. Например, если бы она не одержала верх над Францией в Северной Америке и в Индии, в двух этих регионах, ставших очевидными опорными пунктами ее взлета.