Текст книги "Игры Обмена. Материальная цивилизация, экономика и капитализм в XV-XIII вв. Том 2"

Автор книги: Фернан Бродель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 55 страниц)

Таким образом, различать, как мы это делаем, внутри того большого множества, какое образует общество, несколько множеств, притом лучше всего известных,– это подразделение банальное. [Таковы], конечно, экономика на надлежащем месте; социальная иерархия, или социальные рамки (чтобы не сказать «общество», которое для меня есть множество множеств) ;политика; культура – каждое из этих множеств в свою очередь подразделяется на подмножества и далее в таком же роде.. В такой схеме глобальная история (или, лучше сказать, глобализирующая, т. е. желающая стать всеобщей, стремящаяся к этому, но никогда не могущая быть таковой вполне) – это изучение по меньшей мере четырех «систем»)/;самих по себе, затеняв их отношениях, их зависимостях, их взаимном перекрытии, с многочисленными корреляциями и переменными величинами, присущими каждой группе, переменными, которыми не должно априорно жертвовать ради взаимопеременных (intervariables)и наоборот ".

Недостижимый идеал – представить все в едином плане и в едином движении. Метод, какой можно порекомендовать, заключается в том, чтобы, разделяя, сохранять в уме глобальное видение: оно непременно проявится в объяснении, будет воссоздавать единство, побудит не верить мнимой простоте общества, не пользоваться этими расхожими формулировками – общество сословное, общество классовое или общество потребления,– не вдумавшись заранее в общую оценку, которую они навязывают. И, следовательно, не верить в удобные тождества: купец = буржуа, или купцы = капиталистам, или же аристократы = земельным собственникам 12; не говорить о буржуазии или о дворянстве так, как если бы слова эти безошибочно определяли хорошо очерченные множества, как если бы легко различимые границы разделяли либо категории, либо классы, тогда как перегородки эти «столь же текучи, как вода» 13.

Больше того, важно не воображать априори, будто такой-то или такой-то сектор мог раз и навсегда обладать превосходством над [каким-то] другим или над всеми другими. Я, например, не верю в неоспоримое и постоянное превосходство политической истории, в священный приоритет государства. В зависимости от

==463

Variétés, III,p. 312, Advis de Guillaume noueux is Halles." Fourquet P. L'Idéal historique.1976.

обстоятельств государство могло определять почти все или не вызывать почти никаких последствий. Поль Адан в рукописи своей «Истории Франции» утверждает, будто из моей книги о Средиземноморье явствует подавляющее превосходство политической роли Филиппа II. Не накладывает ли исследователь таким способом свое видение на сложную картину? На самом же деле секторы, группы, системы не переставали вести игру друг с другом в остававшейся подвижной иерархии, внутри глобального общества, которое более или менее плотно их охватывало, но никогда не предоставляло им полной свободы.

В Европе, где все видно лучше, чем в иных местах, в той Европе, что вырвалась вперед всего мира, быстро развивавшаяся экономика довольно часто начиная с XI или XII в. и еще более определенно – начиная с XVI в. опережала другие секторы. Она заставляла эти секторы определяться в зависимости от нее, и нет никакого сомнения, что именно это утверждавшееся первенство оказалось одной из основ ранней современности небольшого континента. Но напрасно было бы думать, что до этих столетий экономического старта экономика почти ничего не значила и что никто не смог бы написать, как тот французский памфлетист 1622 г., что-де «всякий город, республика или королевство существуют главным образом зерном, вином, мясом и лесом» Было бы напрасно также думать, будто перед лицом нараставшей мощи экономики, чреватой многочисленными революционными переменами, прочие секторы, все общество в целом не играли своей роли, порой (хотя и редко) ускоряя развитие, а чаще чиня препоны, оказывая противодействие, тормозя, и это тянулось на протяжении веков. Любое общество пронизывали противодействующие потоки, оно щетинилось препятствиями, упорными пережитками, перекрывавшими дороги, долговременными структурами, чье постоянство представляет на взгляд историка бросающуюся в глаза характеристику. Эти историческиеструктуры видимы, различимы, в определенном смысле измеримы: мерою служит их продолжительное существование.

Франсуа Фурке, говоря в [своей] небольшой полемической и конструктивной книжке иным языком 15, сводит эти столкновения к конфликту между «желанием» и «возможностью». С одной стороны – индивид, руководимый не своими потребностями, но желаниями, подобно движущейся массе, заряженной электричеством; с другой – репрессивный аппарат власти, какова бы ни была эта власть, который поддерживает порядок во имя равновесия и эффективности общества. Вместе с Марксом я полагаю, что потребности служат одним объяснением, а вместе с Фурке – что желания суть не менее широкое объяснение (но разве могут желания не включать потребности?), что аппарат власти политической и ничуть не менее экономической тоже] объяснение. Но это ведь не единственные социальные константы; есть и другие.

И именно в этом множестве конфликтовавших сил рождался экономический напор, со средних веков до XVIII в. увлекавший за собой капитализм, продвижение которого было более или менее медленным в зависимости от страны и очень разным. И как раз сопротивление, препятствия, какие он встречал на сво-

==464

ем пути, и окажутся на первом плане в наших объяснениях на последующих страницах.

00.htm – glava25

СОЦИАЛЬНЫЕ ИЕРАРХИИ

16

Bosi K. Kasten, Stände, Klassen in

mittelalterlichen

Deutschland.—

ZBLO,32, 1969. Нельзя

употреблять это слово

в его строгом значении.

17 По поводу индийских каст см.статью Клода Мейассу: Meillassoux С. У a-t-il des castes aux Indes'! – «Cahiers internationaux de sociologie»,1973, p.5—29.

" Gourvitch G. La Vocation actuelle de la sociologie.1963, I, p. 365 sq.

19 Touraine A. Pour

la sociologie.1974, p. 57.

20 Abbé Prévost.

Histoire générale

des voyages,t.1, p.8.

21 Van Rechteren. Voyages.1628—1632, V, p.69.

В единственном ли, во множественном ли числе, но [словосочетание] социальная иерархияв конечном счете обозначает банальное,но важнейшее содержание слова общество,возведенное здесь ради удобства нашего изложения в самый высокий ранг. Я бы предпочел говорить об иерархиях, а не о социальных стратах, категориях, или даже классах. Хотя всякое общество определенного размера имеет свои страты, свои категории, даже S свои касты 16 и свои классы, последние в объективированном виде или нет, т. е. ощущаемые сознанием или нет, с их извечной классовой борьбой. [И так] всеобщества 17. И значит, на сей раз я не согласен с Жоржем Гурвичем, когда он утверждает, будто классовая борьба предполагает как непременное условие ясное осознание этой борьбы и противоречий, каковое осознание, если ему в том поверить, будто бы не существовало в доиндустриальном обществе 8. Но ведь в изобилии имеются доказательства противоположного. И несомненно, был прав Ален Турэн, когда писал: «Любое общество, часть продукта которого изымается из потребления и накопляется», таит в себе «классовый конфликт» .Иначе говоря, все общества.

Но вернемся к слову, которое мы предпочитаем,– к слову иерархия.Оно само собою, без особых затруднений приложимо ко всей истории обществ с высокой плотностью населения: ни одно из таких обществ не развивалось по горизонтали, как общество равных. Все [они] откровенно иерархизированы. Отсюда и удивление португальских первооткрывателей, когда к 1446 г. на атлантическом побережье Сахары на широте мыса Кабу-ду-Рескати и в иных местах они вступили в контакт с крохотными берберскими племенами, при случае продававшими черных невольников и золотой песок: «У них не было короля!» Однако же, если присмотреться поближе, то они образовывали кланы, кланы имели своих предводителей. Первобытные народы Тайваня (Формозы) около 1630 г. удивляли голландцев не меньше: «У них нет ни короля, ни государя. Они постоянно воюют, т. е. одна деревня с другой» 21. Но ведь деревни – это группирование, это корпорация. Даже общества утопистов, воображавшиеся как реальные общества наоборот, обычно оставались иерархизированными. Даже сообщество греческих богов на Олимпе было иерархическим. Вывод: не существует общества без каркаса, без структуры.

Наши нынешние общества, какова бы ни была их политическая система, пожалуй, не более эгалитарны, чем общества былых времен. [Но] по крайней мере яростно оспаривавшаяся привилегия потеряла здесь некоторую часть своего наивного простодушия. Вчера же, напротив, в сословных обществах сохранять свой ранг было формой достоинства, своего рода добродетелью. Был смешон и подлежал осуждению лишь тот, кто

==465

Суд Королевской скамьи при Генрихе VI. судьи, секретари суда, а внизу – осужденные. Иллюстрация из английской рукописи XV в. Библиотека Иннер Темпл. Фотография библиотеки.

выставлял напоказ знаки не своего социального ранга. Взгляните, что предлагал один из прожектеров первых лет XVIII в. ι против вредоносности деклассирования и роскоши, расточительницы сбережений: пусть король Франции пожалует принцам, герцогам, титулованным особам и их супругам голубую ленту, «как та, что носят командоры Мальтийского ордена и ордена

==466

Α. Ν., Κ 910,27 bis.

св. Лазаря»; прочим дворянам – красную ленту; пусть все офицеры, сержанты, солдаты всегда носят униформу; пусть ливрея будет обязательна для слуг, включая камердинеров и дворецких, «но чтобы не могли они нашивать на поля шляп ни галуны, ни какое бы то ни было золото либо серебро». Не будет ли это идеальным решением, которое, упразднив затраты на пышность, «сделало бы для мелкого люда невозможным смешиваться с великими [мира сего] » 22?

Обычно тем, что мешало такому смешению, было просто разделение между богатством, роскошью, с одной стороны, и нищетой – с другой, между властью, авторитетом, с одной стороны, и повиновением – с другой. «Одна часть человечества,– гласит итальянский текст 1776г.,—подвергается столь грубому обращению, что впору умереть, ради того чтобы другая часть обжиралась так, что впору лопнуть».

МНОЖЕСТВЕННОСТЬ ОБЩЕСТВ

23

Например, для Артура Бойда Хибберта (Hibbert A. В.) («Past and Present»,1953, № 3) и Клода Казна (Cahen С.) («La Pensée,»juillet 1956, p. 95—96) феодализм не означает отрицания торговли. Ортодоксальную точку зрения см. у Шарля Парэна и Пьера Вилара (Parain Ch., Vilar P. Mode de production féodal et classes sociales en système précapitaliste.– «Les Cahiers du Centre d'Etudes et Recherches marxistes»,1968, № 59).

24 Он датируется самое раннее временем Реставрации, его нет еще в «Неологии» («La Néologie»}Л.-С. Мерсье, вышедшей в 1801 г. См.: Landais N. Dictionnaire général et grammatical.1934, Π, ρ.26.

25 Армандо Сапори и Джино Луццатто.

26 Gourvitch G. Déterminismes sociaux et liberté humaine.2° éd., 1963, p. 261 sq. " Bloch M. La Société féodale. 1vol., 1939—1940.

Иерархический порядок никогда не бывает простым, любое общество – это разнообразие, множественность; оно делится наперекор самому себе, и это разделение есть, вероятно, самое его существо.

Возьмем пример: так называемое «феодальное» общество, изначально присущий которому плюрализм пришлось-таки признать и объяснять марксистским и «марксиствующим» историкам и экономистам, изо всех сил старающимся определить это общество 23. Могу ли я сразу же и до того, как двигаться далее, сказать, что я испытываю к столь часто употребляемому слову феодализмтакую же аллергию, какую испытывали Марк Блок или Люсьен Февр? Этот неологизм 2 , ведущий свое происхождение из вульгарной латыни (feodum —феод), для них, как и для меня, относится лишь к ленному владению и к тому, что от него зависит,– и ничего более. Помещать все общество Европы с XI по XV в. под этой вокабулой не более логично, чем обозначать словом капитализмвсю совокупность этого же общества между XVI и XXвв. Но оставим этот спор. Согласимся даже, что так называемое феодальное общество – еще одна расхожая формула – могло бы обозначать большой этап социальной истории Европы, что [вполне] законно использовать это выражение как удобную этикетку там, где мы с таким же успехом могли бы говорить о Европе А, обозначая как Европу В следующий этап [ее истории] . Во всяком случае, между А и В с появлением того, что два знаменитых историка назвали «подлинным Возрождением» (между Χ и XIII вв.) 25, обозначится сочленение.

Лучшим описанием так называемого феодального общества остается, на мой взгляд, краткая сводка Жоржа Гурвича (конечно, чересчур поспешная и категоричная) , которая, будучи задумана после внимательного прочтения чудесной книги Марка Блока 27, своеобразно развивает ее выводы. Это «феодальное» общество, сформированное веками «выпадения в осадок», разрушения, вызревания, было [формой] сосуществования по меньшей мере пяти «обществ», пяти разных иерархий. Самым древ-

==467

ним, располагавшимся у основания и пришедшим в расстройство, было общество сеньориальное, чьи [истоки] теряются во мраке веков, которое группировало в небольшие свои ячейки сеньеров и ближайших к ним крестьян. Менее древним, и однако же простиравшим свои корни очень далеко, до самой Римской империи, а духовные свои корни – еще глубже, было общество теократическое, которое с помощью силы и упорства строила римская церковь, ибо ей требовалось не только завоевать, но и удержать своих верных адептов, а значит, без конца заново завладевать ими. Значительная часть прибавочного продукта ранней Европы шла на содержание этого громадного и обширного предприятия: соборы, церкви, монастыри, церковные ренты. Что это было – вложение капитала или растранжиривание его? Третья система: вокруг территориального государства организовывалось более молодое общество, выраставшее среди других и искавшее в них опору. Государство потерпело крушение во времена последних Каролингов, но, как часто бывает, крушение не было тотальным. Четвертый субсектор: феодальный строй в точном значении слова, прочная надстройка, стремившаяся к вершине [социальной структуры] по пустотам, сохранявшимся благодаря ослаблению государства, надстройка, объединявшая сеньеров в длинную иерархическую цепочку и пытавшаяся посредством такой иерархии все удержать, всем управлять. Но церковь не будет целиком захвачена ячейками системы, государство в один прекрасный день разорвет эту сеть; а что касается крестьянина, то он будет зачастую жить в стороне от этой ажитации наверху. Наконец, пятая и последняя система, с нашей точки зрения, важнейшая из всех – города. Они выросли или появились заново начиная с Χ—XI вв. [Города] – особые государства, особые общества, особые цивилизации, особые экономики. Города были детищем далекого прошлого: в них зачастую оживал Рим. Но были они и детищем настоящего времени, которое обеспечивало им расцвет. Они были также новыми творениями: в первую голову результатом колоссального разделения труда – между деревней, с одной стороны, и городом, с другой, результатом долго сохранявшейся благоприятной конъюнктуры, возрождавшейся торговли, вновь появившейся монеты. Благодаря монете, великому множителю, возникал как бы электрический ток, который от Византии и стран ислама через безбрежное пространство Средиземного моря оказывался подключен к Западу. Когда же впоследствии все море станет христианским, наступят новый подъем и потрясение всей прежней Европы.

Итак, в целом – несколько обществ, которые сосуществовали, которые худо ли, хорошо ли опирались друг на друга. То была не одна система, но несколько систем, не одна иерархия, но несколько иерархий, не одно сословие, но сословия, не один способ производства, но несколько, не одна культура, но несколько культур, [само] сознаний, языков, образов жизни. Все слова надлежит поставить во множественном числе.

Жорж Гурвич, не заблуждавшийся на этот счет, несколько поспешно заключил, что пять обществ, о которых идет речь и на которые разделялась вся совокупность феодального общества, были антиномичны, чужды друг другу; что выйти из [ка-

==468

Heers J. Le Clan familial au Moyen Age.1974.

кого-то] одного из них означало выйти в пустоту, в безнадежность. На самом деле общества эти жили совместно, они перемешивались, предполагали определенную связность. Города-государства брали своих людей у тех сеньериальных земель и деревень, что их окружали, присоединяя к себе не одних только крестьян, но также и сеньеров, или, лучше сказать, группы сеньеров, рождавшиеся в деревенской местности и остававшиеся, обосновываясь в городе, прочными кланами, связанными нерушимыми узами 28. Находившееся в [самом] центре церкви папство с XIII в. обращалось к сиенским банкирам, поручая им сбор налогов, которые оно взимало с христианства. Английская королевская власть в лице Эдуарда I обращалась к кредиторам в Лукке, а затем во Флоренции. Сеньеры очень быстро оказались продавцами зерна и скота, правда нужно было, чтобы купцы их покупали. Что же до городов, то известно, что они были прототипом нового времени и послужили моделью при рождении современного государства и национальной экономики; что в ущерб прочим обществам они оставались по преимуществу местами накопления и богатства.

С учетом всего сказанного любое общество, или субобщество, или социальная группа, начиная с семьи, имели своюсобственную иерархию: церковь так же, как и территориальное государство; торговый город с его патрициатом так же, как феодальное общество, которое в общем было всего лишь иерархической структурой], как и сеньериальный режим с сеньером по одну сторону и крестьянином по другую. Разве внутренне взаимосвязанноеглобальное общество не представляет иерархии, которой удалось навязать себя всей совокупности, не обязательно уничтожая других?

Не беда, что среди всех этих обществ, которые делят между собой общество глобальное, всегда бывали одно или несколько таких], которые, стремясь навязать себя прочим, подготавливали изменение совокупности – изменение, всегда намечавшееся очень медленно, затем утверждавшееся, пока не происходила позднее новая трансформация, на сей раз направленная против прежде] победоноснойили победоносныхтрансформаций. Такой плюрализм оказывался важнейшим фактором движения в такой же мере, как и сопротивления движению. Перед лицом констатации этого любая эволюционная схема, даже марксова, становится более ясной.

БРОСИМ ВЗГЛЯД ПО ВЕРТИКАЛИ: ОГРАНИЧЕННОЕ ЧИСЛО ПРИВИЛЕГИРОВАННЫХ

Тем не менее, если на [всю] совокупность общества взглянуть сверху, то сначала бросаются в глаза не эти субкатегории, но, конечно, изначально существовавшее неравенство, разделявшее массу сверху донизу в соответствии с размерами богатства и власти. Всякое наблюдение вскрывает это внутреннее неравенство, которое было постоянным законом [всех] обществ. Как признают социологи, это структурный закон, не знающий исключений. Но как же его объяснить, этот закон?

==469

29

Thiers A. De la propriété.1848, p. 93.

30 Melon J.-F. Op. cit., p.126.

31Mills Ch. W. The Power Elite.1959. (русский перевод: Миллс Ч. Р. Властвующая элита.М., ИЛ, 1959).

32 Delle lettere di

Messer Claudio Tolomei.

Venezia, 1547, f"

144v°—145. На этот

пассаж обратил

мое внимание Серджо

Бертелли.

Что мы сразу же видим на вершине пирамиды, так это горстку привилегированных. Обычно к этой крохотной группке стекается все: им принадлежат власть, богатство, значительная доля прибавочного продукта; за ними – право управлять, руководить, направлять, принимать решения, обеспечивать процесс капиталовложений и, следовательно, производства. Обращение богатств и услуг, денежный поток замыкаются на них. Ниже их находилось многоэтажное множество агентовэкономики, тружеников всяких рангов, масса управляемых. А ниже всех – огромное скопление социальных отбросов: мир безработных.

Разумеется, карты из социальной колоды раздавались не раз и навсегда, но «пересдачи» бывали редки и всегда скупы. Люди могли яростно рваться вверх по лестнице социальной иерархии, на это порой требовалось несколько поколений, а добравшись туда, они не могли удержаться без борьбы. Эта социальная война существует постоянно с тех пор, как существуют живые общества с их шкалой почестей и с их ограниченным доступом к власти. Значит, мы наперед знаем, что по-настоящему несущественно, кто именно – государство, дворянство, буржуазия, капитализм или же культура – тем или иным способом захватит ключевые позиции в обществе. Именно на этой высоте управляли, распоряжались, судили, наставляли, накапливали богатства и даже мыслили; именно здесь создавалась и воссоздавалась блистательная культура.

Удивительно то, что привилегированные всегдабывали столь малочисленны. Удивительно, потому что существовало социальное продвижение, потому что эта крохотная группа зависела от прибавочного продукта, который предоставлял в их распоряжение труд непривилегированных, и с увеличением этого прибавочного продукта горстка людей наверху должна была бы разрастись [в числе]. Но ведь этого почти не происходило, что сегодня,что в прошлом. Согласно лозунгу Народного фронта, Франция 1936 г. вся целиком зависела от «200 семейств», сравнительно малозаметных, но всемогущих; этот политический лозунг легко вызывал улыбку. Но веком раньше Адольф Тьер писал, не впадая в эмоции: «...в таком государстве, как Франция, известно, что [на] двенадцать миллионов семейств ...существует самое большее две или три сотни семей, обладающих богатством» 29. А еще столетием раньше столь же убежденный сторонник существующего социального порядка, как и Тьер, Жан-Франсуа Мелон объяснял, что «роскошь нации ограничена тысячью человек в сравнении с двадцатью миллионами других, кои не менее счастливы, чем они ...когда,– добавлял он,– добрая полиция заставляет их спокойно наслаждаться плодами своих трудов».

Так ли уж отличаются от этого наши нынешние демократии?? По крайней мере известна книга Ч. Р. Миллса 31 о «Властвующей элите» и элите богатства, которая подчеркивает удивительную узость той группы, от которой зависит любое решение, важное для всех нынешних Соединенных Штатов. Там национальная элита тоже состоит из нескольких господствующих семейств, и династии эти мало меняются с годами. С необходимыми поправками, таков был уже язык Клаудио Толомеи, сиенского писателя, в послании Габриэле Чезано от 21 января 1531 г.32 «В лю-

К оглавлению

==470

" Lane P. C. Venice, a maritime Republic.1973, p. 324. См. также: Beloch K.J.

Bevölkerungsgeschichte Italiens.Bd III, 1961, S. 21—22.

бой республике, даже великой,– писал он,– в любом государстве, даже народном, редко бывает, чтобы к командным должностям поднималось более пятидесяти граждан. Ни в Афинах или Риме, ни в Венеции или Лукке граждане, управляющие государством, не были многочисленны, хоть сии земли и управляются как республики» («...benché si reggano queste terre sott nome di republica»), Вобщем, не существовало ли коварного закона очень малого числа, каким бы ни были рассматриваемые общество или эпоха в том или другом регионе мира? Закона, поистине вызывающего раздражение, ибо мы плохо различаем его причины. Однако же это реальность, которая непрестанно дерзко предстает перед нами. Спорить бесполезно: все свидетельства сходятся.

В Венеции перед [эпидемией] чумы в 1575 г. нобили (Nobili)составляли самое большее 10 тыс. человек – мужчин, женщин и детей,– самая высокая цифра в венецианской истории. То есть 5% процентов общего населения (Венеция и прочие территории республики, Dogado),насчитывавшего около 200 тыс. жителей . К тому же из этой малости следует еще исключить обедневших дворян, зачастую доведенных до своего рода официального нищенства, которые, будучи выброшены в скромный квартал Сан-Барнаба, именовались ироническим прозвищем «барнаботти» (Barnabotti).И даже после такого изъятия остальная часть патрициев включала не только богатых негоциантов. После чумы 1630 г. число этих последних сократилось настолько,

Пышно и церемонно обставлен выход жены лорд-мэра Лондона. Зарисовка из альбома Георга Хольцшуэра, который посетил Англию между 1621 и 1625гг. Фототека издательства А. Колэн.

==471

Lane 1 С Ор cit,ρ 429—430

'"' Saiiitolon Relazione delta Repubhca dl Genova1684, Venezia, Marciana, 6045 с 11—8

что мы видим всего лишь 14 или 15 человек, способных занимать высшие государственные должности 34. В Генуе, которую считают столь типично капиталистической, согласно одному донесению 1684 г., дворянство, державшее в своих руках республику в силу своих титулов и в не меньшей степени – своих денег, составляло самое большее 700 человек (без учета семьи) на примерно 80 тыс. жителей

Нюрнбергские патриции танцуют в большом зале Ратуши Тесноты не наблюдается! Нюрнберг , Городская библиотека Фото А Шмидта

Strauss G

Protestant dogma and city government The case f Nuremberg—'Past and Present ,1967, № 36. p 38-58

И эти венецианские и генуэзские проценты принадлежали еще к числу самых высоких. В Нюрнберге 36 власть с XIV в. находилась в руках малочисленной аристократии (43 патрицианские фамилии, утвержденные законом),т.е. 150—200 человек на 20 тыс. жителей города плюс 20 тыс. в его округе. Эти семейства обладали исключительным правом назначать представителей во Внутренний совет, а он избирал Семерых старейшин (фактически решавших все, правивших, распоряжавшихся и вершивших суд, ни перед кем не отчитываясь) из состава нескольких старинных исторических фамилий, зачастую очень богатых, известных уже в XIII в. Такая привилегия и объясняет то, что в нюрнбергских погодных записях без конца встречаются одни и те же имена. Город чудесным образом не пострадает, пройдя через бесконечные смуты в Германии XIV—XV вв.

==472

37

Baert-Duholand С. А. В. F., de. Tableau de la Grande-Bretagne.An VIII, IV, p. 7.

38 Boxer С. R. The Dutch seaborne Empire, 1600—1800.1965, p. 11. юСм.: Gascon R. Histoire économique et sociale de la France.Ed. F. Braudel, P. Labrousse, I, p. 407. 40 Ramsay G. D. The City of London.1975, p. 12.

41 Dahlgren E. W. Les Relations commerciales et maritimes entre la France et les côtes du Pacifique.1909, I, p. 36—37, note 2.

42 Dornic F. L'Industrie textile dans le Maine (1650– ISIS).1955,p.178. * Талья – прямой налог, преимущественно с крестьянства.– Прим. перев.

43 Teneur J. Les Commerçants dunkerquois à la fin du XVlll· siècle et les problèmes économiques de leur temps.—"Revue du Nord", 1966,p. 21.

44 Цит. у Шарля Каррьера: Carrière Ch. Négociants marseillais au XVIIIe siècle.1973, I, p. 215—216.

45 Ibid.,p. 265.

46 Ссылка утеряна.

В 1525 г. Господа старейшины (Herren Älteren)решительно возьмут курс на Реформацию – и этим все будет сказано раз и навсегда. В Лондоне в 1603 г., в конце царствования Елизаветы, все дела находились во власти менее чем 200 крупных купцов 37. В Нидерландах в XVII в. правившая аристократия – регенты городов и провинциальные власти – насчитывала 10 тыс. человек при населении 2 млн. человек 38. В Лионе, городе особом из-за его вольностей и его богатства, иронические упреки клира городским советникам (8 ноября 1558 г.) были недвусмысленны: «Вы, господа советники [фактически хозяева городского управления], кои почти все купцы... В городе нет и тридцати особ, кои могли бы надеяться на то, чтобы стать советниками» 39. Такая же ограниченная группа была в XVI в. и в Антверпене – группа городских «сенаторов», англичане называли их «лордами» 40. В Севилье, по словам одного французского купца, в 1702 г. «консульский суд состоит из 4 или 5 частных лиц, кои направляют коммерцию в соответствии со своими частными целями» и которые одни только и обогащаются в ущерб другим негоциантам. Памятная записка от 1704 г. без колебания говорит об «ужасающих беззакониях севильских консулов» 41. В 1749 г. в Ле-Мане производство и торговля шерстяной кисеей, создававшие богатство города, находились во власти восьми или девяти негоциантов, «господ Кюро, Верона, Дегранжа, Монтару, Гарнье, Нуэ, Фреара и Бодье» 42. В конце Старого порядка Дюнкерк, разбогатевший благодаря своему положению портофранко, был городом с населением немногим более 20 тыс. человек, находившимся в руках денежной аристократии, которую ни в коей мере не соблазняло затеряться в рядах дворянства, к тому же не представленного внутри города (intra muros).И в самом деле, к чему добиваться для себя дворянского достоинства, когда живешь в вольном городе, где всякий обладает огромной привилегией не платить ни талью *, ни габель, ни гербовый сбор? Узкий круг дюнкеркской буржуазии образовал замкнутую касту с «настоящими династиями: Фоконье, Трекса, Коффэн, Лермит, Спэн» 43. Те же реальности существовали в Марселе. По словам А. Шабо 44, «на протяжении 150 лет [до 1789 г.]. должности эшевенов удерживали несколько, самое большее десяток, семейств, из которых многочисленные женитьбы и замужества, крестничества вскоре сделали всего лишь одно». Посчитаем вместе с Ш. Каррьером марсельских негоциантов в XVIII в.: «Даже менее 1 % населения ... меньшинство ничтожное, но обладающее богатством и господствующее над всей жизнедеятельностью города, поскольку оно сохраняет за собой управление им»45. Во Флоренции «обладателей привилегий» (benefiziati)было 3 тыс. или более того в XV в.; к 1760 г. их было всего 800—1000 человек, так что членам лотарингской ветви Габсбургов, сделавшимся в 1737 г. после угасания [рода] Медичи великими герцогами Тосканскими, пришлось создавать новых дворян 46. В середине XVIII в. такой небольшой и вполне ординарный город, как Пьяченца (30 тыс. жителей), насчитывал 250– 300 дворянских семейств, т. е. от 1250 до 1500 привилегированных (мужчин, женщин и детей), т. е. 4—5 % населения. Но такой процент, будучи относительно высоким, включал дворян всякого

==473

Nasalli Rocca Ε // Patrizialo piacentin nell eta del pnncipai Consideraziom di slona glundica, sociale e statistica – Sludi in onore di Cesare Manaresi1952, ρ 227—257

4M См статью Робертса (Roberts J M ) в The European Nobility in the Eighteenth CenturyEd A Goodwill, 1953. ρ 67

'э Gentil da Silva Banque et credit en Italie au XVIIe siècleΙ, ρ 369—370, note 92 50 Deane Ph , Cole W A British economic growth Ved, 1967, p 2 f , Pollard S Crossley D W The Wealth of Britain1968, p 153 f 5 Pollard S Crossley 0 W Op cil, p169

рода и состояния. А так как городское дворянство было в этой сельской местности единственным богатым классом, то следовало бы прибавить к населению Пьяченцы 170 тыс. крестьян ее деревенской округи. При такой общей численности [жителей] в 200 тыс. человек процент упал бы ниже 1 % 47.