Текст книги "Звездное вещество"

– Да, весь ученый мир знает наши журналы «Успехи физических наук» или «Журнал технической физики», но пробиться в эти издания можно, только получив такой бл и стательный результат, какой был у Сандерса. – И еще одно ранит меня, папочка. Американец с помощью ЭВМ легко перекрыл то, что ты так замечательно родил своей интуицией в глубокой душевной смуте, в этих коктебельских твоих страданиях. А следом и циркотрон порожден трагическим сверх у силием духа. Как же это все «по-нашенски», по-русски!.. Так и видятся мне два Прометея Один извлекает уголек из божественного костра длинными удобными щипцами, а другой хв а тает его голыми руками и несет его людям, перебрасывая с ладошки на ладошку...

– Очень похоже. Зато ладони у нас покрепче. К твоему сведению, ни Сандерс, ни кто др у гой, до периодического уип-эффекта до сих пор не додумались. Я следил за всеми публик а циями и выступлениями Роберта Сандерса на конференциях. Он сумел укоротить и м пульс до наносекунды и нейтроны получил, но до наших результатов ему очень далеко.

– Ты хоть на тот раз "застолбил " в мировой науке свои открытия?

– Что ты, Дарья! Ты слабо себе представляешь режим секретности в наших НИИ. Едва мы «утер-р-ли нос этому амер-р-иканцу», как того хотелось нашему Ряби н кину, все наши результаты были тут же засекречены, потому что ими заинтересов а лись военные...

– Ладно, ладно. Не рассказывай вслух. Лучше пиши дальше.

Глава 9. ОЗЕРНЫЙ СЕМИНАР

Две белых рубашки, на день доклада и для банкета. Теплый свитер Жениной вязки. Носовые платки и носки, мыльница, бритва и зубная щетка, и даже синий томик "Незабудок" Пришвина, чтобы в дороге не скучно было. Все это уже лежало на кресле, самому оставалось лишь уложить вещи в портфель. Отыскал в кладовушке еще и свои резиновые сапоги. В портфель они не помещались. Пришлось сложить голенищем в голенище и приторочить к портфелю веревочкой.Сидя у секретера, Маша старательно выводила строки крючков, принадлежащих прописной "р". Даша уже расправилась с каллиграфией и, расположившись со своей работой на подоконнике, раскрашивала акварелью нарядное лиловое платьице для плоской картонной куклы.

– Ты уже сейчас уезжаешь, папочка? – спросила Маша с печалью.

– А что такое озерный семинар? – спросила Даша, не отрываясь от своих занятий.

– Приеду, все вам расскажу. Мамочке от меня привет!

– У нее сейчас будет большая переменка, – сказала Маша, глянув на будильник. – Ты подойди к учительской, открой дверь и позови ее.

– Не стану, Машенька, – засмеялся я. – Видишь сапоги у меня. Не ловко же с сапогами в школу, правда?

Дочери повисли на моей шее. Этакие "кандидатки в акселератки", выше всех мальчишек в классе. В окно светило послеполуденное солнце. Волосы у дочек были сухие и горячие. Заныло сердце – не хотелось расставаться даже и на каких-то четыре дня...У проходной толпились "семинаристы" – элита и цвет синявин-ского НИИ, лучшие из лучших. Царев, Красилов. Рязанов – имена!.. Дрожь в коленках сама собой исчезла, когда вошел в круг. От того ли, что увидел – у Царева сапоги точно так же привязаны к портфелю. Или от того, что никто на появление здесь Величко ну никак не прореагировал, кроме Пересветова да невесть откуда взявшегося Стадню-ка, который заулыбался мне несколько медово. Пересветов потрогал погон моего плаща:

– Принарядился, как в Ленинград? Видишь, большинство здесь предпочитает спортивно-колхозный стиль одежды.

Стаднюк, впрочем, тоже был одет достаточно парадно. Сколько же на виделись? Лет пять? С тех пор, как Георгий Иванович уехал в Саратов руководить крупным родственным НИИ. Теперь он приехал на знаменитый озерный семинар фирмы Бердышева, чтобы набраться ума-разума?..Между тем раздвинулись ворота, величественно выплыл из них красный "Икарус", зеркалящий на солнце своими огромными стеклами. Следом двигался еще и голубенький микроавтобус, набитый под самую крышу рулонами и тубусами с демонстрационными плакатами докладов семинара. В "Икарусе" я замялся, пропуская Пересветова к окну, но тот подтолкнул меня в плечо:

– Садись, садись, ради бога, Сашка! Мне эта дорожка на в диковинку, Да и люблю я, грешный, "покемарить" в дороге. Кстати, я узнал: твой доклад сразу после моего на утреннем заседании завтра. Вся надежда на то, что твой доклад вызовет на семинаре "фураж"!– Что это еще за "фураж" такой, Алексей Сергеевич?– Ну. это из анекдота про Петьку и Василия Ивановича. Анка побывала в Париже и произвела там "фураж", потому что смешала вместе фурор и кураж. Величко, чтобы получить фураж для своих плазменных лошадок, ты должен произвести фурор. Иначе – кранты, придется закрывать лавочку! Так что с этой вот минуты сознательно выводи себя на должный кураж. Понял теперь?– А что Генеральный не знает ничего про наш нейтронный выход? Ты ему так ничего и не говорил?– Не все так просто, Сашка! Говорить-то я ему говорил, да только так, чтобы он не очень-то и расслышал. Ладно, ты не бей себе это в голову, это мои хлопоты. Твоя задача так "вкусно" сервировать свое блюдо, чтобы у Генерального слюнки потекли, руки зачесались продолжить твою работу в своем НИИ.– Или дать нам по шее?– Не исключено. А рука у него тяжелехонька, уж это я знаю не понаслышке.

...И побежали мимо окон "Икаруса" родные улицы, потом родные окрестные леса, деревни и поля. А через полчаса пути – уже и не узнать ничего, потому что, не имея собственной машины, не ездил я никогда по этой дороге, ведущей к далекому Лешачьему озеру в некогда глухой край староверских святынь да пустыней... Мотор то ровно и басовито гудел, то вдруг замолкал, когда машина уносилась под уклон, и снова мощным рывком подхватывал, чтобы вынести на очередной бугор.Откинувшись на спинку сиденья, Пересветов действительно уснул. Я же не мог оторвать взора от картин милого сердцу Подмосковья. От этих осиянных сентябрьским солнышком просторов под неоглядным небом с мазками перистых облаков. От набегающих навстречу лесов с редкими еще вкраплениями осенней рыжины... Легко сказать -выводи себя на кураж! От мысли о предстоящем меня охватывало нешуточное волнение.Полтора с лишним года назад, в марте 70-го я положил на стол Пересветова свои листки с расчетами и эскизами циркотрона и сказал плохо повинующимся голосом:

– Вот этим, Алеша, можно показать Сандерсу "кузькину мать"!

– Может, он нам еще что-нибудь покажет? – улыбнулся Пересветов. – Тебе не знакома такая ситуация? Оставь, я посмотрю.

Часа не прошло Пересветов застучал в стенку, приглашая зайти.

– Значит, решил ты, Сашка, свой магнит к делу приспособить?

– Не пропадать же добру. Но главное здесь – не магнит, а кольцо резонаторов.– Ну, да – "арена цирка"! Я же и говорил всегда, что ты артист. Но, чтобы на этот раз не вышло у нас клоунады, готовь хорошую математическую модель – и на ЭВМ! Все просчитать, прощупать в цифрах, настроить горы графиков, как у Сандерса, а потом уже и показывать ему мамочку этого самого Кузьмы.– Алешка-а-а! – я почти задрожал от нетерпения. – Обрати внимание, здесь же все усложнилось раз в сто по сравнению с классическим уип-эффектом. Любая математическая модель окажется крайне приблизительной и потому бесполезной. Нужно строить живой циркотрон.

Мы крепко поспорили в этот раз. Я упрямо стоял на своем, и Пересветов махнул на меня рукой:

– Ладно. Мог бы я и "власть употребить", но не стану. Скорее всего в данном конкретном случае ты прав, но в принципе недооценка машинных расчетов может тебе снова дорого стоить... Вот что, сейчас же, не дожидаясь результатов эксперимента, оформляй заявку на изобретение.

...Увы, в авторском свидетельстве нам отказали. Устройство циркотрона, дескать, полностью воспроизводит конструкцию и элементы давно известного электронного прибора – магнетрона СВЧ. Замена "электронных спиц", характерных для этого прибора, плазменными сгустками в циркотроне никакой новизны не несет. Крайне сомнителен и положительный эффект предлагаемого изобретения, а именно – высвобождение термоядерной энергии, так как... И следовал свод "непреложных" доводов эксперта, свидетельствующих, что он что-то читал о "токамаках", но ничего не слышал об инерциальных методах удержания высокотемпературной плазмы. Отказывали также и в авторстве на открытие, поскольку предполагаемое заявителем явление сводилось лишь к периодическому повторению с нарастающей интенсивностью известного явления "whip-effect", наблюдавшегося экспериментально американским ученым Сандерсом в сверхкоротких импульсах в неидеальной плазме, то есть в условиях близких к гипотезе заявителя.Это послание принес нам Дед Мороз в качестве подарка к наступающему 1971 году. Мне и моей группе некогда было ввязываться в дискуссию с экспертизой. В то время мы как раз начали "холодные", без плазмы, прогоны циркотрона с целью отработки СВЧ накачки кольца резонаторов. Не очень ладилось, приходилось снова и снова прибегать к переделкам. Серегин и Бубнов еще весной защитили свои дипломные проекты, стали штатными инженерами и осваивали не очень привычные для них сверхвысокие частоты... Первое включение гелиевой плазмой состоялось только в марте, примерно в годовщину посещения семейством Величко цирка на Цветном бульваре. Утро того дня было пасмурное и слякотное. По дороге на работу меня томило предчувствие провала. Я ведь так привык уже к неудачам на своей установке с ее шеститонным магнитом! И вот включились, и Юрка Серегин заорал не своим голосом: "Есть!" Ему вменялось наблюдение за осциллографом, фиксирующим основной результат опыта – уплотнение плазмы. Опыт повторили, и снова был дикий Юркин вскрик. Я стоял рядом и своими глазами видел острый всплеск на экране. Я позвал Пересветова:

– Есть "уип-эффект", Алешка! Хочешь посмотреть?

Опыт повторили еще и еще при увеличивающемся числе зрителей, потому что каждый всплеск на экране сопровождался уже хоровыми вскриками, так что в лабораторию Пересветова сбегались соседи по этажу. Серегин сказал, что придется продавать входные билеты по полтиннику, как в кино.

– Вы лучше измерьте величину уплотнения плазмы, – сказал Пе-ресветов. – Чтобы публике не пришлось платить зря.

Измеренное уплотнение оказалось равно 16 единицам. Пересве-тов пожал мне руку:

– Поздравляю, Саша! С таким уплотнением можно уже попробовать и на дейтерии.

Вечером того дня я пришел домой усталый и даже погасший. Сообщил буднично:

– Свершилось, Женечка, в циркотроне сегодня было вещество звезд.

– И в такой день ты смеешь быть тусклым? – возмутилась Женя. -Немедленно неси шампанское!

Мне пришлось бежать по мартовскому гололеду, чтобы успеть в магазин до закрытия.

– За тебя, Санечка! – сказала Женя, поднимая бокал. – За твою доминанту! Пусть она и дальше тебя ведет.

Я отшутился:

– Вот теперь могу тебе совершенно точно сказать, Женюра, в чем состоит "система Станиславского" для приведения инженера Величко в творческое состояние. Стоит тебе только припугнуть разводом, и вот нам, пожалуйста – изобретение. Так было дважды.

Женя вздрогнула и посмотрела в мои глаза тревожно, без улыбки. За весь год мы ни разу не коснулись этой темы. Потом Женя отпила из бокала и засмеялась:

– Что же, и славно, Санечка! Это мы можем тебе в любой момент организовать. Ты только намекни, когда будешь нуждаться, а если я снова пережимать начну, как оба прошлых раза, ты мне вот так рукой похлопай, как в самбо. Ладно?

– Женя, а ты и вправду могла тогда уйти к писателю?

– Что это с тобою сегодня, Величко? Впрочем, в день такого успеха ты даже это знать имеешь право... – Женя улыбнулась печально. -Слушай, если уж для тебя это так важно. В те две недели в Староконюшенном я ходила мимо телефона в коридоре, как мимо свернувшейся змеи. Стоило мне только поднять трубку и набрать номер, Санечка... За месяц до этого я как раз его рассказы редактировала. Он часто бывал у нас в редакции. Было это все так дико, но было! Вот когда двое ни слова не говорят, и оба знают...

– Что же меня спасло?

– Благодари Надежду Максимовну. Она ни слова мне не сказала, но здесь было то же самое – двое ничего друг другу не говорят, но знают. Все она понимала, что происходит, и думала: "Вот только сделай это, гадина!"

– Но ты ведь все равно гадиной не была?

– Была, Сашка, страшно признаться в этом, но была! Когда-то Стас Забарский меня на своей "Яве" катал и хвалился, что стоит его папашке, заведующему каким-то отделом на Старой площади, где-то нажать, и мои стихи будут публиковаться в лучших журналах. Для этого мне только следует стать Забарской. Тогда я тоже была гадиной, голова ведь кругом шла от всех этих возможностей. Только Надька не молчала. Орала на меня: "Они твоих родителей уничтожили, а ты им потомство собираешься рожать!" И снова, Санечка, стала я гадиной год назад от мысли, что при т а к о м-то друге, который не чета моему несчастному Величко, и мое дарование зацветет пышным цветом. Но Надежда у меня мудрая! Усадила она меня пальто шить и от дурных мыслей увела. Когда же я тебя с Дарьей возле цирка увидела, ахнула: "Что с мужиком сделала, дурища?" В цирке ты и вовсе почернел и ушел куда-то от нас. Я же не знала еще, что лошадки, бегущие по цирковой арене, вынесли тебя к новой блестящей идее... Дома ты с детьми возился, в цирк играл с таким азартом, словно и тебе пять лет от роду, и я поняла, что вас троих разлучать нельзя. И в тот вечер бесповорот но решила, что мой удел на этом свете быть не столько любимой сколько любящей. Обычный удел русской женщины.

Мне хотелось сказать Жене, что она ошибается, что она несказанно любима, но я лишь молча привлек ее и обнял. И вдруг увидел смоляных ее локонах первую серебряную нить. Хотелось молить ее прощении за уходящую молодость. За то, что никак не удается мне дойти до такого решительного успеха, чтобы он принес славу и достаток, которые украсили бы ее, Женечки, жизнь так, как она этого за служивала... Женя отстранилась и сказала:

– Откроюсь я тебе, Сашка, раз уж день у нас такой сегодня. Осенью наши зайки пойдут в школу. Так вот все эти десять лет, я хочу быть рядом с ними. Возьмусь преподавать в школе русскую литературу... Устала я ездить в электричках, да и "акушерство" литературно: обрыдло, и вообще дела наши журналистские протухают. Не могу больше так жить, мой миленький, не могу!

В те дни еще не было беспокойства за судьбу свершаемой нами работы. Казалось, стоит только получить нейтроны в соответствии техническим заданием, и последует каскад еще более ярких свершений. Конечно же, эта легкость была только кажущейся. Чего стоила одна только техника безопасности при появлении нейтронов! Не дай бог облучить персонал. Мы тщательно готовились. Циркотрон обложили свинцовыми листами. Установка включалась дистанционно.... И вот свершилось! В мае на решающий опыт мы пригласили того самого Дмитриева, что втравил меня в "нейтронное дерби". И он, сам шутливо назвавший себя "спортивным комиссаром", зафиксировал результат– детектор нейтронов давал резкий всплеск синхронно со всплеском уплотнения плазмы. Сомнений не было: "уип-эффект с периодически повторяющимся воздействием" вышел ноздря в ноздрю с другими участниками "нейтронного дерби". Летние месяцы ушли на тщательную обработку всего экспериментального материала и написание обстоятельного отчета по нашей НИР. Слово "непрофильная", могильной стужей дохнувшее в душу, я впервые услышал от того же Дмитриева, бывшего и председателем Госкомиссии по приемке работы.. Шутливо взвесив в руке отчет, он мне сказал:

– Знаете, Александр Николаевич, это тянет почти на докторскую. По вы не защитите даже кандидатской. Для ваших технических наук здесь недостает убедительного внедрения результатов, а для наших, физико-математических, – серьезного теоретического обоснования ваших блестящих интуитивных находок и интерпретации огромного пласта полученной вами эмпирики... Вообще судьба вашей работы тревожна. Она ведь непрофильная для вашего НИИ, и вряд ли ваше руководство захочет втягиваться в проблему термоядерного синтеза, конца которой в двадцатом веке не видно даже и через призму радужных прогнозов, нарисованных вами в последней главе отчета. Наш институт вряд ли заинтересуется вашими результатами. Мы ведь тоже маемся с "непрофильным термоядом", который вечно висит на волоске при обсуждении тематики нашего лазерного НИИ... Ах, как жаль, что вам не удалось выиграть "дерби" с бешеным перевесом. Пожалуй, только мировой "скандал" обеспечил бы вам прочное будущее.

И поселилась в моем сердце после этого разговора великая тревога. В конце августа, когда ушли в министерство на утверждение материалы Госкомиссии, я вошел в кабинетик Пересветова и, дурашливо копируя своего Серегина, сказал:

– Шеф Алексей Сергеевич, я все сделал, что вы приказывали. Что прикажете мне делать дальше?– Садись, Саша, поговорим. Я и сам ломаю голову над тем же... В сентябре на Лешачьем озере состоится традиционный семинар нашего НИИ. Давай попробуем "навести шороху", как говорит мой хулиганистый сынище. Семинар этот Бердышев понимает как "ярмарку идей". Я в этом году намерен высунуться со своей металлоэлектрони-кой. Давай выставим напоказ и твои достижения. Согласен? Тогда я поставлю твой доклад в проект программы семинара. Если генеральный сразу не вычеркнет, это уже половина успеха. Но только половина. Остальное покажет реакция Бердышева на твое сообщение.

Дорога все неслась и неслась навстречу "Икарусу"...Голубой "жигуленок", неведомо откуда взявшись, то обходил и уносился вперед, то снова медленно отставал, уступая красному гиганту, рвавшему в клочья своей прямоугольной грудью воздух дороги. Я оглянулся и увидел за выпуклым наклонным стеклом "жигуленка" молодую пару. И вспомнил серебряные нити, которых у Жени заметно больше стало за прошедшие полгода... Ах, как же мне теперь хотелось успеха, немедленного яркого и весомого, не ради себя, ради Жени!

Чтобы... Чтобы... Ну, хотя бы вот так же мчаться на собственной машине! И чтобы светилось счастьем лицо Жени, сидящей рядом...

Я раскрыл пришвинские "Незабудки" и наткнулся на слова словно бы обо мне написанные: "То место, где я стою, единственное Тут я все занимаю, и другому встать не возможно. Я последнюю рубашку, последний кусок хлеба готов отдать ближнему, но места своего никому уступить не могу, и если возьмут его силой, то на месте это для себя ничего не найдут, и не поймут, из-за чего я на нем бился, что стоял".Проснулся Пересветов. Щурясь без очков, посмотрел за окно.

– Приближаемся, – сказал он. – Замечаешь, леса здесь много глуше наших синявинских. Настоящие брусничные боры. Однако же я придавил! Почти два часа.

Упоительный полет автобуса вдруг сменился чем-то похожим на морскую качку, потому что мы свернули с асфальтированного шоссе на гравийную насыпную дорогу в темном и густом лесу с буйными папоротниками и густыми черниками между замшелых сосен и елей. Еще через полчаса в прогалах леса мятой фольгой сверкнуло озеро, открылись, наконец, база отдыха, – корпуса и домики, уютно стоящие среди матерого березняка.У ворот базы встречал "семинаристов" сам Владислав Петрович Бердышев. Раньше всех он примчался сюда на своей черной "Волге". Вроде бы для проверки готовности к приему семинара, но скорее все го– именно ради церемониала этой встречи... Люди выходили из "Икаруса", разминая затекшие ноги и спины, гуськом шли к воротам по тропинке, выложенной среди болотца бетонными плитками. Кому то Бердышев крепко пожимал руку, кого-то приветствовал лишь улыбкой, в чей-то адрес отпустил дружелюбную, но хлесткую шутку вызвавшую взрыв смеха. И каждый понимал свое место и значение в этом церемониале. На Величко, к примеру, он посмотрел с усилием припоминания, но лишь коротко кивнул на мое: "Здравствуйте, Влади слав Петрович!" Но, хотя я был еще "никто" среди таких замечательных людей, столько сделавших для фирмы и для страны, как Стани слав Васильевич Царев или Леонард Гаврилович Красилов, азарт и нетерпение уже овладевали мною...

Нас поселили в трехместном номере вместе со Стаднюком. Он уже сидел на правой кровати у окна и переодевался в тренировочньй костюм.– Так вот кто мои соседи! – воскликнул он. – Очень рад. Вы не возражаете против самовольного захвата места?Ради бога, мы ничуть не были в претензии... Сбросив плащ пиджак, я натянул любимый свой свитер. На правах старого знакомого я расспрашивал Стаднюка о его Саратовском НИИ – о профиле перспективах. Георгий Иванович отвечал односложно и достаточно протокольно.

– Пойду-ка я в шахматишки погоняю до ужина! – сказал он наконец.

Когда Стаднюк вышел, Пересветов спросил с неловкой улыбкой:

– Ты что, Сашка, ничего о Стаднюке не слышал, что ли? – А что с ним?

– Не директор он уже в Саратове. Освобожден по настоятельным просьбам трудящихся, а короче – со звоном и треском, чуть с партбилетом не расстался. Попросился обратно в Синявино. Уже и квартиру получил, вот только с трудоустройством пока не ясно... Пойдем побродим по бережочку.

Над черной щетиной леса за озером низко висело закатное солнце. Чуть плескалась прозрачная желтоватая вода. Поодаль на глубоком месте ухал, кряхтел и хохотал, наслаждаясь купанием в холодной воде, толстый "морж" Красилов, который и в январе, говорят, проныривает от проруби к проруби.

– Ты работал у Стаднюка. Скажи, что это за человек?

– А что, отличный мужик. Много я ему обязан. Учил меня уму-разуму!

– Это он тебя в цех подальше от науки спровадил?

– Я не в обиде. Считай, я сам туда ушел, по совести. Прибор мой не очень-то поначалу шел в цехе. А почему ты спрашиваешь, Алешка?

– Так, из любопытства, – уклончиво ответил Пересветов.