Текст книги "Дочь солнца. Хатшепсут"

Автор книги: Элоиз Джарвис Мак-Гроу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 39 страниц)

Рехми-ра наклонился вперёд.

   – Поселитесь в северном крыле. Вам не нужно иметь дела с Неферур или её матерью. Разыщите сначала министров. Ходите за ними по пятам. Встречайтесь с каждым из них, одним за другим, требуйте ваш трон, продолжайте настаивать, пока всем им не начнёт казаться, что они оказались в муравейнике. Когда-то они были благородными людьми... Я думаю, что хоть кто-то из них сломается.

   – Да, этому плану я могу следовать, – сказал Тот. – Клянусь Расчленённым, я последую ему! Загонять их в угол, одного за другим, раз за разом...

   – Тогда начнём с Нехси, – негромко заключил Амену.

ГЛАВА 4

В скалах на западе что-то происходило. Когда летняя жара наконец отступила перед северным ветерком, крестьяне, тащившие по дамбам на рынок свои корзины, стали с любопытством приглядываться к тучам пыли, вздымавшимся в отдалении, и различали среди них кучки рабочих.

Конечно, это был какой-то новый замысел царицы, говорили они друг другу, разглядывая длинную сложную систему каналов, которые были построены лишь для того, чтобы наполнить водой два одинаковых бассейна, с величайшим тщанием вырытые среди песков. Но для чего ей нужны были эти бассейны в пустыне?

Толпа рабочих ломала небольшое святилище из кирпича-сырца, с незапамятных времён стоявшее около разрушенного старинного храма Неб-хепет-Ра. Другие рабочие в хаотическом на первый взгляд беспорядке рыли вокруг ямы.

Старый стекольщик, горячась, доказывал сыну, пока они лазили по крыше своей мастерской в Городе Мёртвых, укладывая на солому свежие пальмовые ветви, что в пустыне закладывают фундамент. Может быть, там будет воздвигнута колоссальная статуя царицы. За углом была мастерская каменотёсов, где как раз в это время обретала форму именно такая гранитная статуя в три человеческих роста – она представляла великую царицу в виде Осириса, которым та, конечно, когда-нибудь станет...

Тайна раскрылась однажды утром, когда царский глашатай в сопровождении ставшей уже привычной группы писцов вышел из дворца. Они разошлись по всем улицам и рынкам Фив, чтобы провозгласить новое царское известие.

Его Величество Ма-ке-Ра, божественный Гор и дочь Солнца, изрекает их ртами своим внимающим подданным, что она вновь слышала голос своего отца Амона, обращавшегося к ней. На сей раз он повелел ей построить собственной рукой для него дом – небольшой изящный храм, прекрасней, чем любой когда-либо известный Дом Амона. Ему надлежит называться Джесер-Джесеру. Святыня Святынь. Это прекрасное здание будет не только местом поклонения Амону, но и памятником Тутмосу Первому, самой царице и её величию. А потом, когда она присоединится к кругу богов и как Осирис станет управлять Тёмной Землёй, её Ка получит здесь вечные почести, подношения пищи, благовонных масел, дымок возжигаемого ладана. В час восхода солнца следующего за нынешним дня в излучине западных утёсов состоится церемония Натяжения Бечевы. Бог в своей барке самолично будет присутствовать при обряде.

Все Фивы немедленно пожелали посмотреть обряд. Утром великого дня задолго до восхода солнца освещённое тонким полумесяцем пространство у подножия скал, которому предстояло подвергнуться разметке, было окружено людьми; вся городская дорога была черна от продолжавших подходить толп. Последние прибывшие под ропот окружающих протискивались на удобные места, вытягивали шеи, подпрыгивали, выглядывая из-за голов; самые удачливые пробивались в первые ряды и могли наблюдать всю тщательную подготовку к действу. Кроме выложенных кирпичом котлованов фундамента, образовывавших план храма, на не заполненном людьми пространстве находились столы, заваленные осенними плодами; были привязаны жертвенные волы, которые жалобно мычали, предчувствуя свою, смерть под ножом жреца; высились кучи зелёных гроздьев персей[133]133
  ...зелёные гроздья персей – плоды одноимённого фруктового дерева, считавшегося в Древнем Египте и Персии священным.


[Закрыть], груды кувшинчиков с мазями, коробки, полные памятных скарабеев[134]134
  Скарабей – маленькое скульптурное изображение священного жука-навозника.


[Закрыть], которых в надлежащий момент предстояло горстями швырять в ямы, и глиняные кувшины с надписью: «Дочь Ра Хатшепсут сделала этот памятник для своего отца Амона во время натяжки бечевы для храма Амона, чуда из чудес»[135]135
  «Дочь Ра Хатшепсут...» — Цит. по: Жак К. Египет великих фараонов. История и легенда./ Пер. с фр. – М.; Наука, 1992. – С. 139.


[Закрыть]. Около бассейнов стояли клетки с гусями и утками – их должны были выпустить в тот момент, когда Прекрасный Бог собственноручно швырнёт дротик, а потом приступит к нарезке папируса на куски, пригодные для изготовления бумаги, чтобы провозгласить бассейны и землю посвящёнными её отцу Амону.

И они смогут увидеть все – они даже смогут рассмотреть лицо Сиятельной Ма-ке-Ра. Вытягивая шеи, они оборачивались в сторону дворца.

Царская процессия, находившаяся вне поля зрения среди опустевших лавчонок Города Мёртвых, десять минут назад прибыла к месту остановки: согласно детально разработанному плану, барка бога должна была появиться здесь в то же время. На всём протяжении царской процессии рабы опустили опахала, носильщики поставили носилки наземь, сановники вышли из них и принялись рассматривать пустынную улицу.

В передних носилках сидела напряжённая и взволнованная Хатшепсут. Сенмут, шедший на почётном месте рядом с носилками, наклонился, пытаясь её успокоить.

   – Возлюбленная моя, в этом нет никаких предзнаменований. Молю тебя, успокойся. Мы явились сюда немного раньше, вот и всё. Хапусенеб приглядит за всем, бог прибудет вовремя... Разве он когда-нибудь подводил тебя? Всё будет хорошо, не волнуйся...

   – Это происки Тота, – жёстко прервала его Хатшепсут. – Я знала, знала это! Целый месяц, а то и больше он досаждал моим министрам, им пришлось окружить себя стражей, иначе они просто не в состоянии были выполнять свои обычные обязанности – однако я думала, что он хотя бы будет вести себя прилично и не станет появляться у меня на пути! Но вчера – вчера, накануне обряда, поздним вечером – он посмел ворваться в Царские Покои, словно имел на это право, и потребовал увидеться со мной!

   – Я просил тебя никогда не говорить с ним.

   – Я не смогла избежать этого! Он... – Хатшепсут осеклась, а затем продолжала уже менее пронзительным голосом: – Сенмут, я слишком милосердна, чтобы отказать ему в просьбе. Понимаю, я допускаю очень много ошибок в отношениях с ним и всегда допускала. Даже сегодня, когда я закладываю свой собственный храм, я брошу в ямы несколько скарабеев, на которых будет написано его имя, чтобы он мог разделить со мной покровительство богов. И чем же он вознаграждает меня? Творит злобные заклинания, призывает плохие предзнаменования...

   – Мой лотос, нет никаких предзнаменований, кроме хороших. Эго всего-навсего небольшая задержка. – Сенмут бросил через плечо нетерпеливый взгляд, чтобы убедиться, что улица всё ещё пуста.

   – Хорошие! – яростно повторила Хатшепсут. – Значит, ты называешь болезнь Нефер хорошим предзнаменованием? Даже необходимость видеться с Тотом выводит её из равновесия. Ничего удивительного! Это и меня выводит из равновесия...

Сенмут с любопытством посмотрел на неё.

   – Что же он говорил, когда ворвался, требуя разговора с тобой?

   – Ничего, – прошептала царица. – Вообще ничего. Похоже, что он был не в силах говорить, оказавшись лицом к лицу со мной. Он приоткрыл рот, как будто хотел заговорить, но молчал. Он просто смотрел на меня... Сенмут, мне не нравится, как он смотрит на меня! А потом отвернулся и ушёл...

   – Разреши мне встретиться с ним попозже, – мрачно сказал Сенмут. – Клянусь, мне безразлично, как он смотрит на меня. Если бы ты только позволила избавить тебя от этих утомительных сцен...

   – Хорошо, Сенмут, – сказала она, устало откинувшись на подушки. – Когда церемония кончится. Ты прав. – С этими словами она вновь выпрямилась. – Смотри! Вот они! Видишь, первые жрицы.

Сенмут рывком выпрямился и оглянулся на заполнявшуюся улицу; другие сановники уже спешили к своим носилкам.

Лицо Хатшепсут просияло.

   – Как глупо было расстраиваться из-за этого ненавистного мальчишки. – Она улыбнулась, но вдруг улыбка исчезла, и она вцепилась в руку своего спутника. – Сенмут! Как ты думаешь, он появится здесь – на церемонии?

   – Моя возлюбленная! Подумай, станет ли он сам выставлять себя на позор пред твоим величием? Он не появится сегодня рядом с тобой.

   – Ну конечно же, нет. Конечно. – Её лицо опять прояснилось, она уселась, на губах играла безмятежная царственная полуулыбка, глаза горели от нетерпения. – Процессия может трогаться.

Сенмут махнул своей большой жилистой рукой, и носилки наконец поднялись.

Часом позже все ямы были заполнены, все волы закланы, все гимны пропеты. Толпы рассеялись, чтобы целый день веселиться за счёт царицы.

Хатшепсут на мгновение задержалась с Сенмутом около носилок, воодушевлённо оглядываясь на изгиб скал, напоминавший морской залив.

   – Всё прошло великолепно. Боги не позволили такому пошевелиться, сказать слово – сегодня ничего не нарушило удовольствия Моего Величества. – Она наконец вошла в носилки, но опять высунулась, глядя на Сенмута блестящими глазами. – Это – последнее доказательство. Всё, что я сделала, было верно.

   – Естественно, – мягко сказал он. – Моя дорогая, перестань волноваться.

Сенмут не волновался. В его жизнерадостном сознании не было места для волнения, он едва слышал, что говорила его драгоценная царица. Когда носилки Хатшепсут отбыли, его глаза и мысли возвратились к свежеосвящённому песчаному прямоугольнику, ограниченному кольями и шнуром. Там, на этом пятачке, стояло заброшенное святилище из сырого кирпича, в котором когда-то давным-давно честолюбивая трущобная крыса, влившая в себя чересчур много вина, опрометчиво поцеловала дочь Солнца. Там, на этом пятачке, должен был вырасти прекраснейший на земле храм, построенный той же самой трущобной крысой, которая теперь сильно изменилась и решила запечатлеть для вечности самую удачную из своих ошибок.

Сознание Сенмута было опьянено, он забыл обо всех заботах. Его самые невероятные амбиции воплощались.

Но в тот же день вечером, пока на улицах Фив продолжал гудеть праздник Натяжения Бечевы, он в одиночку возвратился в песчаный залив в скалах и долго расхаживал там, снова и снова вымеряя шагами расстояния, отходя назад, чтобы представить себе колонны, возвышающиеся на фоне утёсов, и задумчиво глядя на шнур. Когда жрец в конце концов направился в город, на его хмуром лице застыло выражение неудовлетворённости, тяжёлые брови насупились.

Ограниченный шнуром прямоугольник песка начал казаться слишком маленьким для образа, сложившегося в его представлениях.

Уже через месяц после Натяжения Бечевы форма и размер котлована, отрытого для храма Ма-ке-Ра, казались никак не связанными с торжественно заложенными контурами фундамента. Незаметно для народа план будущего сооружения изменился, его размеры увеличились, ось храма оказалась ориентированной на восток вместо юго-востока, но это не сопровождалось ни фанфарами, ни ликованием. Заверения в доброй воле богов были, так или иначе, получены; всем стало ясно, что Хатшепсут – любимица Амона. Что касается огромных дополнительных расходов, которых требовали произведённые изменения, то эту задачу можно было спокойно и просто решить с помощью ужесточения налогов.

К этому народное внимание тоже не привлекалось.

Зимой облака пыли, постоянно вздымавшиеся у подножия утёсов, стали так же привычны фиванцам, как и непотревоженные пески, лежавшие на этом месте прежде, а их любопытство стали занимать другие вещи. Прежде всего загадка пяти больших судов: законченные постройкой, они покачивались на швартовах во всём блеске яркой новой краски. Для чего они предназначались? Куда должны были плыть? И почему не плыли?

К исходу зимы эта тайна также получила разрешение. Однажды из дельты прибыл гонец с сообщением для царицы. На следующий день у пяти судов закопошились носильщики, поднимавшие на борт торговые товары и провизию для длительного плавания. На третий день дворцовые писцы вновь рассыпались по улицам Фив со свитками царских воззваний. В это время Сенмут стоял перед придворными, собранными в Тронном зале, и разворачивал точно такой же свиток.

– Молчание... молчание... молчание... молчание...

На рынках гончары остановили свои колеса, домохозяйки перестали шнырять по прилавкам, ювелиры положили свои молоточки.

   – Его Величество Ма-ке-Ра говорит моим ртом... – Рехми-ра шагнул в коридор, проходивший вдоль Тронного зала, обнаружил, что он пуст, прошёл на другую сторону и приложил ухо к стене.

Мрачный, с твёрдо сжатым ртом Тот неохотно присоединился к нему, говоря про себя, что совершенно не хотел слушать, что его всё это не интересует.

   – Приказание, которое отдаётся с трона, есть божественная непреложная истина...

Амену, проезжавший перекрёсток во влекомой лошадьми колеснице, бросил поводья ближайшему из уличных мальчишек и присоединился к толпе вокруг писца.

   – ...Изречено, что пути в Пунт должны быть найдены, что дороги к террасам, где произрастают мирровые деревья, должны быть проложены.

Пунт! Когда значение сказанного стало доходить до народа, по всему городу загудели голоса, люди недоверчиво выпучили глаза. Она посылала эти суда в Пунт?

   – ...Глас отца моего Амона звучал, говоря такие слова: «Приветствую мою любимую дочь! Ты есть царь, Хатшепсут. Я дал тебе все земли и все страны, и ещё я дал тебе весь Пунт. Воззри пред днём твоей славы, ибо никто доселе не ступал на террасы, миррой поросшие, и не ведали люди, где они суть... Пунт был ведом, как изо рта единого в ухо некое словеса канут, и рот другой слова повторит, и так дошла сия весть от предков...»

   – Изо рта в ухо... – в волнении прошептал в Тронном зале побледневший от ужаса Футайи своему другу Инени. – Больше никто о нём ничего не слышал и никогда не услышит! Эта земля – всего-навсего сказка. Ради нежного имени Хатор, не может же она говорить всё это серьёзно...

Он метнул отчаянный взгляд в сторону трона, где изящно и прямо сидела Хатшепсут со счастливой улыбкой удачи на губах и безмятежной уверенностью в глазах.

   – «...чудеса, добытые от той далёкой земли, – продолжали мириады писцов, – под рукой наших предков, царей Нижнего Египта, приносились от одного к другому как воздаяние за уплаты многие...»

Охваченный чрезвычайным изумлением, Тот медленно повернулся и встретил взгляд Рехми-ра. Внезапно он вспомнил давний полдень и голоса Нехси и Хатшепсут, обсуждавших недостаток мирры. Неужели она ещё тогда задумала всё это? Но это безумие, совершенное безумие.

   – «...Но посланцам моим довлеет достичь её. Я поведу их на воде и на земле, сыщут они недоступные каналы и досягнут террас, где мирровые деревья прозябают в красоте. Сие есть славнейшая из земель в славной Стране Богов, сие место радости моей». Таково было слово отца моего Амона к Моему Величеству».

Во внутреннем дворе храма писец сделал паузу, чтобы откашляться, и Хапусенеб, как всегда спокойно и невозмутимо стоявший на ступенях, облизал пересохшие губы.

   – «Я построила суда, чтобы плыть в этот путь. Я выбрала князя Нехси, достойнейшего в Обеих Землях, чтобы командовал он ими в плавании к террасам, поросшим мирровыми деревьями, через канал, рукой Моего Величества прорытый к Великому Красному морю. С сего дня надлежит Хапусенебу, Верховному жрецу Амона, служить мне царским кравчим и отправлять все обязанности визиря Земли Египетской».

Как только писцы закончили чтение и скатали свои папирусы, по всем Фивам поднялся шум. Смена визиря и поход в Пунт – и об обоих событиях сообщается в одном и том же воззвании! Люди не успевали выговаривать слова. Около пяти новых кораблей собирались толпы удивлённых зевак. Эти самые корабли поплывут в сказочную страну? Такую далёкую, такую неведомую... А разве это не просто сказка? А может быть, эти прекрасные крепкие корабли не вернутся обратно? А может быть, даже Ма-ке-Ра не в силах совершить это чудо?

   – Не важно, – сказал молодой лодочник, глядя на первое судно горящими глазами, – там нужно моё ремесло, и я иду туда. Эй! Кто со мной? Если мы не вернёмся, никто не заплачет! Значит, мы остались в Пунте, целыми днями нюхаем мирру и жрём в компании с богами!

Он помчался по причалу к трапу и исчез среди носильщиков и тюков с товарами. Через несколько секунд вслед за ним бросилось больше дюжины людей.

   – Она искушает Великих, – с сомнением в голосе пробормотал старый судья своему коллеге, когда они возвращались на службу.

   – Она великая владычица, – взволнованным шёпотом откликнулся другой. – Но, клянусь костями Осириса, посылать самого Нехси навстречу таким неведомым опасностям...

«Я вижу в этом руку Сенмута, – думал брат Первого раба Амона, Сенмен, возвращаясь в особняк на Дороге Мут. — Наконец-то он получил визиря, которым он может полностью управлять».

Во дворце Футайи загнал в угол широко улыбавшегося Сенмута и засыпал его взволнованными вопросами:

   – Вы знали, что она собирается сделать это? И не остановили её? Во имя Амона, почтенный! Мы должны отговорить её от такого опасного...

   – Но почему, превосходнейший?

   – Почему? – Футайи потерял дар речи и несколько секунд только шипел. – Мой дорогой Сенмут, она провела всего год на троне и просит богов совершить чудо! А если они откажутся? Это будет выглядеть так, будто она потеряла их расположение!

   – Чушь! Она любимица Амона.

   – Но даже Амон не может довести суда к несуществующей земле! Если случится неудача... Клянусь грудями Хатор, вы не понимаете, что случится с её величием, с... с вами, со мной, со всеми нами?

   – Мой мрачный друг, успокойтесь. И представьте – хотя бы на мгновение, – что случится, если она достигнет успеха. Достаточно одного такого успеха, и она будет сидеть на троне прочнее, чем сам Ра.

В тот самый момент, когда Сенмут произносил эти слова, в северное крыло дворца вошёл Амену. Он взлетел по лестнице через две ступеньки, пронёсся по коридору и ворвался в покои низложенного царя.

   – Тьесу, Рехми-ра! Вы слышали?

   – Да, мы слышали. – Оба повернулись от стола с кубками в руках. Тот с ликующим видом наполнил ещё один кубок и подвинул его Амену. – У нас впервые появилась надежда, настоящая надежда! Эти прекрасные новые корабли – что ж, они никогда не вернутся. Они пропадут, и она тоже. Выпей с нами, Амену! За плавание Ма-ке-Ра!

Через три дня, в золотом сиянии утра, пять судов Нехси отчалили, направляясь в дельту и удивительный канал. Люди переполнили причалы, облепили оба берега реки на целую лигу. Одни желали им успеха и громко говорили о мирровых террасах, другие, понизив голоса, предсказывали беду. Большинство стояли молча, собираясь посмотреть, что из всего этого выйдет. Пока последний яркий парус не превратился в отдалённое пятнышко, они провожали его глазами, прикрывая глаза от солнца.

Никто не знает, далеко ли находится Пунт, но все знали, что ждать придётся долго. Наступил сезон Урожая, и люди были заняты, потом налетели ветры и принесли жару, по реке потекла бурлящая грязь, но никто не глядел на север, было ясно, что суда не вернутся по обмелевшему Нилу, в котором едва хватало воды, чтобы поднимать рыбацкие плоскодонки.

Но когда вода стала прибывать, взгляды постепенно стали обращаться вниз по реке, а ко времени паводка туда уже смотрели все. Вскоре после этого прошёл слух, будто новый визирь Хапусенеб сказал, что путешествие должно было занять год.

Год! Ай, прошло только девять месяцев. Люди неохотно вернулись к своей работе, и напряжение ожидания несколько ослабло.

Но во дворец спокойствие не пришло. Обстановка в совете накалялась с каждой неделей, а лица министров вытягивались. Только Сенмут продолжал выказывать миру мягкую улыбку, скрывавшую любые сомнения, которые у него могли появиться; у одной лишь Хатшепсут не было сомнений вообще.

Прошёл десятый месяц, за ним одиннадцатый, поля вновь покрылись изумрудной зеленью, а суда всё ещё не возвращались.

   – Пусть теперь попробуют заявить, что она божественна! – воскликнул Рехми-ра, когда они втроём стояли в павильоне на крыше крыла дворца, где обитал Тот, глядя на заходящее солнце.

   – У них остался месяц, – сказал Амену. – Иначе с легендой будет покончено.

   – С ней было бы уже покончено, если бы они осмелились признать это. – Оттолкнувшись от перил, Рехми-ра прошёл под тент и уселся в кресло. Амену, бросив последний взгляд на реку, присоединился к нему.

   – Так что, по-вашему, мы должны будем делать, когда придёт время? – задумчиво спросил он.

   – Я не думаю, что нам придётся вообще что-нибудь делать! Год закончится, суда не придут, и все узнают об этом. Нам потребуется только прийти во главе с Тьесу в Тронный зал, низложить Ма-ке-Ра как узурпатора, которым она на самом деле является, и потребовать от имени Гора и Всемогущего Ра вернуть корону.

На лице Амену появилось удовлетворённое выражение, прищуренные глаза продолжали задумчиво исследовать окрашенное закатным цветом небо.

   – Это будет непросто, – промолвил он.

   – Ты думаешь о Ма-ке-Ра. А я говорю, что даже она будет вынуждена признать...

   – Не будь дураком. Она не признает ничего.

   – Даже поставленная перед фактом? Когда станет ясно, что Амон, другие боги отказали ей в поддержке!

   – Совет не согласится, да и правители номов. От этого зависят их жизни. Они падут вместе с ней. У них нет выбора.

Чёрные глаза Рехми-ра уставились в лицо друга.

   – Тогда нужно предоставить им выбор!

   – Именно об этом я и думал. Простить их или, по крайней мере, обещать сохранение их чести и состояния, если они подтвердят, что Тьесу – фараон и всегда был им.

Тот стоял, прислонившись к перилам. Он еле слышал доносившееся сзади бормотание, не замечал пылавшего перед ним неба. Прошёл ещё день, а пять парусов всё ещё не появились на реке, хотя тут и там мелькали мелкие судёнышки, выкрашенные закатом в цвет крови. Каждый раз, когда закат свидетельствовал, что судов опять нет, каменное напряжение в нём крепло, в душе нарастали надежды и опасения. Каждое утро он просыпался, утомлённый страхом перед наступавшим днём, каждый вечер он ложился спать, взвинченный тем, что день опять ничего не принёс. А от утра до вечера он вышагивал по саду, вышагивал по своим палатам, пытаясь забыться чтением творений древних писцов из дворцового архива, но тем не менее часы от восхода до заката ползли невыносимо медленно.

«Ещё один день прошёл, – сказал себе Тот, наслаждаясь этой мыслью, как наслаждается человек, считающий своё золото. – Ещё день мой. Ещё несколько недель – и корона тоже будет моей».

Он оперся на перила, вспоминая Мемфис, последний час его коронации, когда корона наконец навсегда возлегла на его свежевыбритый череп. Он ощутил тогда странную тяжесть и шёл осторожно, удерживая её на голове, и тайно волновался, потому что это был момент, когда, казалось ему, он стал богом, но всё же не чувствовал в себе никакого отличия от смертного царевича, каким только что был. Он с тревогой ждал мига, когда божественность разольётся в нём, но священный миг не наступил.

Он наступит теперь, подумал Тот. Как только минут эти последние недели. Пусть Ма-ке-Ра изображает из себя всё, что хочет, – на сей раз она перехитрила сама себя. Все держат в руках Хапи – владыка Нила и владыка Амон – господин ветров. Пусть они решат.

Когда двенадцатый месяц стал приближаться к концу, нетерпеливо ожидавшие возвращения кораблей люди забеспокоились. Хапусенеб говорил, что путешествие займёт год. Во имя Амона, имел ли он в виду год с точностью до дня? А может быть, суда вернутся пораньше, перешёптывались женщины, дожидавшиеся своих сыновей, возлюбленных, мужей, уплывших в составе команды или стражи Нехси. Если они прибудут до объявленного дня, никто не усомнится в авторитете Верховного жреца, тем более никто его не будет ругать, нет, наоборот, убеждали друг друга женщины. Их почтение к Его Святости станет даже ещё больше, если пять парусов прямо сейчас появятся вон из-за того изгиба реки... Но как они ни всматривались в даль, паруса не появлялись.

Они прибудут завтра, небрежным тоном уверяли друг друга вельможи в своих садах или роскошных обеденных залах. Возможно, послезавтра. А может быть, даже и на следующей неделе.

И в конце концов кто-то усомнился и прошептал:

– Что, если они вообще не вернутся?

Словно открыли дверь или отодвинули засов. Один человек это сказал, тысяча повторила, а затем страхи заполонили Фивы и стали просачиваться во все стороны. Нил уже истощался; вернутся ли в него воды, если боги отвернулись от Ма-ке-Ра? А что, если следующей весной вместо этих тучных злаков люди увидят одну лишь пыль, зияющие злые трещины в земле и умирающих детей?

Наконец последний день года наступил, и пошёл своим чередом, и закончился, а паруса не появились.

На следующее утро храмы оказались забиты обезумевшими людьми, на рынках началась паника. Женщины обрезали волосы, рвали на себе одежды, с воплями выбегали на улицы, посыпая головы пылью.

Тогда за дело взялась Хатшепсут. Она выехала из дворца на колеснице, запряжённой двумя танцующими жеребцами, переправилась через реку на царской барке и сошла на противоположный берег на виду у оборвавших разговоры людей. Колесница ослепительно сверкала золотом, лошади были белы как полотно, и Ма-ке-Ра собственноручно держала поводья – изящная прямая фигурка с церемониальной бородой, увенчанная Двойной короной, умело управляла парой возбуждённых лошадей. Она не торопясь, не глядя ни вправо, ни влево, проехала к храму Амона по улицам, заполненным притихшими толпами. Её лицо было безмятежным, как и подобало богу.

Паника медленно улеглась. Она не прекратилась, но поддалась силе фараона. Притихшие, напряжённые люди вернулись к уборке урожая. Они могли подождать ещё немного.

   – Я же говорил, что это будет непросто, – напомнил Амену, обращаясь к Рехми-ра.

   – Ну и что? У нас же есть план на этот случай! Почему бы не взяться за него?

   – Будет легче, если мы позволим всем проникнуться такой же уверенностью, какая есть у нас. Подождём, пока урожай не будет собран или почти собран. Тогда мы начнём с северных номов, собирая правителей, как спелые сливы, и постепенно вернёмся назад, в Фивы. Вы согласны, Тьесу?

Тот не отвечал. Несмотря на охватившее его ликующее возбуждение, поступок Хатшепсут и его результат отложились в его сознании и мешали поверить в близкую победу.

   – Ей потребовалось всего-навсего показаться! – сказал он. – Боги, моё лицо ни на кого никогда так не действовало! Что они увидели? Не какой-то её поступок, просто её самое, и этого оказалось достаточно.

   – Нет, они видели корону, – со смехом сказал Амену.

   – Она узурпатор, вот она кто, – добавил Рехми-ра.

   – Да. – Какое-то мгновение он обдумывал крошечный, затруднительный вопрос, застрявший в глубине его сознания, и в конце концов отбросил его. – Да, – повторил он. – Теперь всё подтверждает это. – Ощущение победы вновь охватило его, подняло высоко-высоко, на ту головокружительную вершину, на которой он пребывал всё утро. Он вскочил со стула и радостно заходил по комнате. – Амену, твой план хорош. Пусть они видят в ней свои чаяния, пока не поймут, что же видят на самом деле и что она представляет собой! И тогда мы отправимся на север.

Тремя неделями позже он решил, что ждать достаточно. Он приказал команде подготовить свою барку, высокомерно пробился через тихие толпы, собравшиеся вокруг дворца, и поплыл на север, собирать первые спелые сливы.

В Мемфисе их встретила новость, которую из верховьев реки спешили доставить царице. Суда показались в дельте.