Текст книги "Дочь солнца. Хатшепсут"

Автор книги: Элоиз Джарвис Мак-Гроу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 39 страниц)

ГЛАВА 2

Свежий утренний ветер нежно веял над лачугами, мастерскими и виллами западных Фив. В спальне на женской половине царского дворца Царская Дочь, Божественная Правительница, Великая Царская Супруга и Владычица Двух Земель Хемит-Амон-Хатшепсут беспокойно заворочалась на великолепном золотом ложе, ищущим движением протянула руку, затем вдруг резко отбросила покрывало и вцепилась пальцами в своё обнажённое бедро. Её глаза всё ещё оставались закрытыми, движения пальцев вскоре превратились в мягкое поглаживание, на сонном лице была удовлетворённая улыбка. Некоторое время рука неподвижно лежала на розовом пятнышке разыгравшейся плоти, затем легко скользнула вверх по шелковистому, чуть впалому животу, по крепким высоким грудям и раскрасневшейся от сна щеке. Высвободив вторую руку из спутанных волос, она закинула обе руки за голову, зевнула во весь рот и, изогнувшись всем телом, как кошка, чувственно потянулась. Затем наконец открыла глаза и прищурилась, ожидая нового дня.

Голубые лотосы свешивались из чаши на столике около её постели. За ними привычные нарисованные гуси простирали крылья на бледно-серой стене; на туалетном столике под ними в беспорядке стояли и валялись серебряные флаконы и горшочки с помадой, сверкавшие как звёзды в утреннем свете. Взгляд Хатшепсут сонно скользнул по сундукам с одеждой. На одном из стульев облачком дыма лежало платье из тонкого как паутина белейшего полотна; алые сандалии, брошенные одна на другую, валялись на полированном полу. Затем её глаза вновь поднялись к полосе утреннего неба, прорезанной лишь изящными колоннами, которыми завершалась сплошная стена комнаты. В безграничном синем пространстве медленно кружил ястреб.

По телу царицы пробежала лёгкая дрожь восхищения. Обхватив руками колени, она прижала их к груди. Если бы только сегодня случилось что-нибудь захватывающее, что-нибудь совершенно новое!..

Некоторое время она лежала неподвижно, обхватив колени и пытаясь сохранить свежесть восприятия. Затем неохотно разжала стиснутые пальцы и со вздохом вытянула ноги поверх покрывала.

Что-нибудь могло случиться... да, могло, но ничего никогда не случалось. С Великой Царской Женой и Царицей Египта ничего не должно было случаться. Что-то когда-то случалось, но это было давно, до смерти Аменмоса и до того, как Нении стал для неё не просто застенчивым худеньким мальчишкой, которого вечно отсылали прочь, чтобы он отдохнул или выпил козьего молока...

Козье молоко, без сомнения, должно прибавить тяжести хрупким костям Нефер. Нужно чем-нибудь подкормить ребёнка! Она такая худая. Конечно, она быстро растёт...

Вдруг в проем второго света влетела пчела и принялась жужжать около цветов лотоса. Как неуклюже она крутится, подумала Хатшепсут. Вот бы Тоту посмотреть на неё.

Она поправила подголовник из слоновой кости и улыбнулась, вспомнив, как мальчик вчера восхищался маленькой галерой. Она живо представила его подвижное энергичное лицо, детский локон, с которого всегда капала вода после очередного падения в пруд, полоска шенти, сбившейся или перекошенной на крепком подвижном тельце. Странно, он выглядел именно таким, каким должен был быть её собственный сын. Он так был похож на деда. Конечно, он не был её сыном, у неё не было сыновей... Эта мысль стёрла улыбку с лица Хатшепсут. «Во всём виноват Ненни, – с горечью подумала она. – Ненни виноват в том, что у меня родился не сын, а хилая маленькая девчонка. У меня, такой сильной и полной жизни. Я в жизни не болела! Это Ненни виноват в том, что дочь уродилась болезненная, я здесь ни при чём. Только Ненни. Ненни!»

Внезапно она выдернула из-под шеи подголовник и запустила его в дальний угол комнаты. Ну на что ей тратить свою силу! О, если бы Аменмос был жив, всё было бы по-другому! Он умел веселиться, любил развлекаться. При нём всегда были вечеринки и речные прогулки. А теперь... Торжественные, напыщенные беседы с главным поваром, с надсмотрщиком за винами, начальником садовников – со всеми, кому Аахмес уже дала распоряжения. Долгие часы приходится высиживать рядом с Ненни в Палате приёмов, не говоря ни слова. Еженедельный приём придворных дам с их старомодными манерами, их чопорной болтовнёй ни о чём и удушливым запахом их гелиотроповых духов.

«О, борода великого Птаха! Если бы я была фараоном, то вышвырнула бы их всех из дворца! – подумала Хатшепсут. – Если бы я была фараоном, то заставила бы события случаться, я устроила бы большой праздник, может быть, построила бы огромный памятник себе, чтобы все пялили глаза и удивлялись, проплывая вверх и вниз по Нилу... Да, но прежде всего мне нужно было бы вызвать художников, чтобы расписать заново Колонный зал, потому что эти надоевшие тростники украшают стены с того самого дня, когда Атум встал на Первобытный Холм и изблевал всех богов изо рта! Ничего никогда, никогда не меняется...»

Вода в реке поднималась и спадала, поля скрывались под паводком, а потом порождали зерно и в должное время превращались в растрескавшуюся корку высохшей земли, но она не могла поверить, что время движется. Её всегда окружали одни и те же лица, одни и те же голоса, даже напыщенные приветствия повторялись неизменно... Всё это было лишь условностями – приветствия, фразы, пронесённые неизменными через тысячелетия, вечные почести царице, но эти слова никогда не относились лично к ней. Хатшепсут сама употребляла их всю жизнь, зная, насколько они лицемерны: «Да будет Великая Царская Жена плодовита. Пусть у Вашего Сиятельства будет много сыновей. Да будете вы Матерью Царя...» Тайные хлысты, бьющие по самому больному месту. Это продолжается уже пять лет!

Пять лет. Они простирались за ней подобно пустыне, и лишь несколько событий различной значимости виднелись в этом пространстве подобно одиноким холмам. Замужество и коронация были первым холмом. Смерть Мутнофрет – вторым. Затем наступил памятный день, когда она, не находя себе места от скуки, сбежала, чтобы, как обычно, покататься на колеснице. Этот день закончился выкидышем. Взаимные обвинения, раскаяние; проказы закончились навсегда. Позднее, после бесконечных месяцев осторожности, родилась маленькая Нефер и жизнь потекла совсем монотонно. И это всё, что случилось с того дня, когда она стала египетской царицей.

Царица? Глаза Хатшепсут следили за неровным полётом пчелы, пока та не нашла проем верхнего света и не растворилась в синеве. Она слышала, что у пчёл есть царицы, которые живут в ульях, как в тюрьме, чтобы рожать малышей. А разве её участь была иной? Владычица Двух Земель... она даже не управляла собственным домом. Аахмес заказывала еду, давала указания садовникам и заправляла всеми делами. Когда Ненни выезжал, носилки Аахмес следовали в процессии вторыми. Когда он проводил приём, Аахмес стояла рядом с ним на Балконе Царских Появлений и бросала золото тем, кого он хотел наградить. И на Еженедельных приёмах были только гости Аахмес, опускающие головы, как положено, и бросавшие острые взгляды на талию Божественной Правительницы...

О, Амон! Сегодня был день приёма. Хатшепсут села в кровати и схватилась за голову. Да будет Великая Царская Супруга плодовита. Да будете вы Матерью Царя... А как сегодня чувствует себя маленькая царевна, наш дорогой ребёнок, так похожая на отца...

Может быть, с ней что-то не так, подумала она, или эти люди действительно непроходимо скучны? Возможно, такими были только высокородные, изящные и знатные. Низкорождённые не скучали. Стоит, например, вспомнить конюхов и кухарок, всё время шутящих во время работы, и лодочников на Ниле, поющих и перебрасывающихся насмешками и остротами. Ну, скажем, тот архитектор по имени Сенмут...

Перекатившись на живот, Великая Царская Жена выдернула лотос из чаши, стоявшей рядом с кроватью, и рассеянно помахала им перед носом. Опираясь на локоть, она взглянула на себя в медное зеркало, висевшее над туалетным столиком. Золотистое изящное тело, резко выделяющееся на белейшем покрывале, чернильно-чёрные волосы и ярко-синее пятно лотоса. Она бездумно передвинула руку, прикрывавшую её левую грудь, чуть-чуть подвинула одну ногу... Какое-то время Хатшепсут с неподдельным интересом рассматривала своё отражение, вяло поднимая кисть руки и расслабленно роняя её, рисуя пальцем узоры на изгибах боков и бёдер. Но вскоре её взгляд переместился, задумчиво уставившись в никуда. Затем она, крепко зажмурившись, перевернулась на спину, широко раскинула вытянутые руки и обняла пустоту. После этого женщина на несколько секунд замерла в напряжённой позе, а затем вздохнула и расслабилась.

«Почему я должна вставать? – подумала она. – На самом деле это абсолютно никому не нужно. Я могу бездельничать здесь с тем же успехом, что и в любом другом месте. Здесь даже будет не так скучно».

И всё же... Она приподнялась на локте, ударила в гонг, висевший рядом с дожем, затем опять легла на спину, засунула руки под голову и принялась болтать ступней из стороны в сторону.

«Надо попробовать давать малышке Нефер козье молоко», – подумала она.

Раздался лёгкий стук в дверь.

– Входи, входи, – резко бросила царица. – Ты не должна стучать, когда я тебя призываю. Поставь поднос... – Она вдруг умолкла. В комнату вошёл Ненни. Он закрыл за собой дверь и стоял, глядя на жену.

   – Ты поздно встаёшь, – сказал он. В хорошо знакомом голосе слышалась скованность.

   – А разве есть для чего вставать? – возразила она, нарочно принимаясь вновь болтать ногой.

Ненни ничего не ответил, но его лицо стало ещё больше похожим на маску, и лишь взгляд перемещался от её болтавшейся босой ступни вдоль всего тела. Подчинившись порыву, она закинула руки за голову и потянулась медленным чувственным движением.

Он отвёл глаза, прошёл через комнату и мимоходом бросил царице лежавшее на стуле платье.

   – Ты уже вызвала рабыню?

   – Да, вызвала, – пропела Хатшепсут. «Почему он не подойдёт и не овладеет мной, раз так меня хочет? – презрительно подумала она. – Нет, он всегда ждёт моего позволения, никогда не требует моей благосклонности, но просит о ней, как бы плохо я себя ни вела. Клянусь богами, он должен брать меня силой, раз называет себя мужчиной!»

Она снова вспомнила грубые сильные руки простолюдина по имени Сенмут и резко села, держа платье в руках.

   – Рабыня сейчас придёт. Когда ты мгновение назад вошёл, постучавшись, я подумала, что это она. Я уверена, что сегодня будет спелый виноград. Ты не хочешь освежить рот вместе со мной?

   – Нет, я ничего не хочу, – пробормотал он.

Она поднялась, завернулась в кусок чистого полотна и бросила на мужа нетерпеливый взгляд.

   – Ну садись, садись. – Когда Ненни опустился на стул, она повернулась к туалетному столику и начала расчёсывать свои густые волосы. – Что привело тебя сюда в этот час? Разве Нехси опоздал на утреннее совещание?

   – Он пришёл рано. Я уже видел его. – Нечто в его тоне заставило Хатшепсут попристальней вглядеться в его зеркальное отражение. – Что-нибудь не так?

   – Какие-то беспорядки в храме. Я не знаю что это. Вероятно, ничего серьёзного.

   – Ты должен был поговорить с этим жрецом вчера. Или с одним из тех, кто приходил раньше.

   – Они приходили лишь с просьбой об аудиенции для Акхема, Верховного жреца. Так мне сказал Нехси. Зачем мне нужно было видеть этих людей? Я очень мало знаю о храмовых делах – лишь то, что касается моих собственных обязанностей. Я рассчитываю, что Акхем управляется с делами жрецов. Но всё же мне говорили, что какие-то жрицы вызывают переполох своими видениями и прорицаниями, призывают к разладу, беспорядкам, открытому сопротивлению и неподчинению высшим...

   – Милосердный Осирис! В храме Амона? – Хатшепсут бросила гребень и повернулась к нему лицом. – Но ведь это серьёзно, Ненни!

   – Возможно, возможно! – Он нетерпеливо взмахнул тощими руками. – Если так, то это дело Верховного жреца и раба Амона. У меня достаточно забот, которые занимают всё время и силы. На моих плечах управление всем Египтом.

«Скорее на плечах Нехси! – подумала Хатшепсут. – На плечах старого Футайи и других министров, которые требуют указаний и не получают их, ожидают решения, пока могут, и оказываются вынужденными принимать их сами. Спасибо Амону, у них широкие плечи, и господин мой отец хорошо их обучил! О боги, если бы я родилась царевичем...»

Она поднялась из-за туалетного столика, подошла к стулу Ненни и со всё возрастающей досадой поглядела на его тонкую сутулую шею, напряжённое лицо, обрамленное полосатым немесом[80]80
  Немес – специальный царский головной платок, белый с красными полосами.


[Закрыть], и гордую кобру Египта, свисавшую перед его запавшими ускользающими глазами.

   – Ненни, ты не можешь отказать во встрече Верховному жрецу Амона!

   – Я увижусь с ним. Нехси предлагает, чтобы я дал ему аудиенцию в храме сегодня утром. Это – День жертвоприношения, я буду там в любом случае. Не могу представить себе, что хорошего может получиться, но Нехси настаивает.

   – О, ради сладкого имени Мут! Нехси предлагает, Нехси настаивает. Ты – фараон! Почему ты не можешь выпрямиться, дать указания, стать подобным богу и царю? Ты должен только приказать, и весь Египет подчинится. Ты не можешь всегда сидеть, избегая то одного дела, а то другого, ты должен действовать!

   – А если моё действие окажется неверным?

   – Ты снова беспокоишься об этом?

   – Да, снова. Как обычно. Всегда! – Он поднялся и стоя посмотрел на неё с такой горечью, что она умолкла. – Ты не знаешь этого беспокойства, моя милая Шесу, – сухо сказал он. – Ты не спрашиваешь себя: «Верно это или неверно?», но лишь: «Каким я желаю это видеть?» Так лучше. Значительно лучше, поверь мне. Ты счастливая.

   – Так уж и лучше! – возразила Хатшепсут. Она чувствовала, что не ответила по существу, но не могла придумать ничего другого. «Что он имеет в виду?» – возмущённо думала она. Действительно, царица спрашивала себя только о том, какими бы она хотела видеть вещи и события. Если они были такими, то, значит, были верными. Разве она не дочь Солнца? Она никогда не знала, как обходиться с Ненни, когда он был в таком настроении. Он становился загадкой для неё. – Я не вижу нужды в этих вопросах, – холодно сказала она. – Если у жрецов разброд, то они должны быть наказаны – или их должен объединить новый Верховный жрец.

   – Верно. Но кто им станет?

   – Это должен сказать ты.

   – А я хотел бы, чтобы было не так! Кто я такой, чтобы судить людей, чтобы решать их судьбу?

   – Ты – фараон, ты – бог!

Ненни начал было отвечать, но затем на его лицо легла тень невыносимой усталости. Замолчав на полуслове, он отвернулся.

К облегчению Хатшепсут, в этот момент в комнату вошла рабыня с подносом, на котором были фрукты и сыр. При виде фараона она резко остановилась и посмотрела на него с любопытством.

   – Пусть будет радостна Великая Царская Супруга, – негромко проговорила она, устанавливая поднос на низком столике и бросая взволнованные взгляды на Ненни.

   – Скажи Иене, пусть она приготовит мне ванну, – пробормотала Хатшепсут.

   – Немедленно, Сиятельная. Пусть у Божественной Правительницы будет много сыновей.

Девушка вышла, провожаемая свирепым взглядом Божественной Правительницы. Упав на стул, Хатшепсут выбрала на подносе фигу, раздражённо глядя в спину мужа. Как всегда, всё пошло не так. Они снова поссорились. Ей хотелось заговорить о переделке Колонного зала или даже об отмене Еженедельного приёма, но эти разговоры были не ко времени. И всё же надо было сегодня как-то скрыться от высокородных дам.

   – Ненни, – вдруг сказала она. – Позволь мне пойти с тобой в храм сегодня утром.

   – Конечно, если хочешь. – Он помолчал, а затем повернулся к ней со слабой иронической улыбкой. – Возможно ли, что ты захотела побыть в моём обществе?

Она взглянула на мужа, и небрежный ответ замер на её губах. «Ах боги, как он одинок», – подумала она. И после паузы сказала:

   – Я хотела бы этого чаще, Ненни, если бы ты был не такой угрюмый! Приходи, посиди со мной, и давай говорить о чём-нибудь, кроме храма! Разве мы не можем разок повеселиться? Мы не должны кидаться друг на друга, как кошка с собакой, из-за каждого разногласия...

   – Пока не станем мужем и женой.

   – Ну какая разница? Разве мы не можем жить по-дружески, как сестра и брат, если не как жена и муж? Ведь в браке есть ещё что-то, кроме... – Она умолкла, зная, что не должна говорить этого.

   – Кроме супружеского ложа? – закончил он с принуждённой лёгкостью. – Ты так легко могла бы забыть о нём, не так ли, моя Шесу? Это становится важно только для отвергнутого.

   – Ненни, – глухо произнесла она. – Я не отвергаю тебя.

   – Нет, не словами. – Он посмотрел в сторону и быстро проговорил: – Я ни в чём не обвиняю тебя, милая. Ты такая, какая есть, и не можешь стать другой, и никто не может. Ты исполняешь свой долг и достойна всяческих похвал. Давай поговорим о чём-нибудь повеселее, если хочешь.

Она поспешно пыталась сообразить, как сменить разговор, ей хотелось этого так же, как и мужу, но вдруг поняла тщетность собственных усилий.

   – Ненни, – мягко сказала она, – ты даже наслаждение превращаешь в труд! Если говорить честно, попытка поговорить о чём-нибудь весёлом будет означать, что мы захлопнули дверь перед весельем. Ну, осмотрись, подумай о чём-нибудь другом. Разве мы не можем устроить праздник, ну, скажем, отправиться на речную прогулку! Нет, без сомнения, ты не можешь оставить всё как есть. Но ты и не хочешь перемен! Ты предпочитаешь сидеть и скорбеть!

   – Нет, я не предпочитаю, это – просто... Я не одарён таким здоровьем, моя Шесу.

   – Я знаю.

Она вздохнула, склонив голову на подушку. Несколько мгновений они в молчании смотрели друг на друга. «Если бы только, если бы только...» – думала она, но не знала наверняка, чего же ожидает и почему ей кажется, что это ожидаемое никогда не сбудется.

   – Ты очень красивая, – прошептал Ненни. Её настроение моментально сменилось. Она села прямо и поспешно прикрылась платьем.

   – Ерунда. Я, наверно, похожа на жену Сета! У меня даже волосы не убраны.

   – Ты была бы красавицей, даже если бы они у тебя завивались, как у крестьянки.

Она знала, чего стоила Ненни эта фраза. Ему пришлось отбросить вечную броню своей иронии, сделать себя уязвимым. Но он всё ещё не научился этому. Стоило сказать ему лишь несколько спокойных слов, и он сразу же протянул руку за игрушкой... Деловитым повседневным движением, не глядя на него, она выбрала вторую фигу. Сандалии фараона прошлёпали по полированному полу, и она почувствовала, что Ненни стоит совсем рядом. Вдруг он стал чужим, отталкивающим, воспоминание о его прикосновениях и тяжёлом дыхании по ночам наполнили её отвращением. «Колонный зал, – цинично подумала она. – Слегка подольститься, приласкать разок-другой... Нет уж, пусть эти тростники останутся там навсегда! Они того не стоят».

   – Ненни, сядь, умоляю, – быстро проговорила она – Раздели со мной зга фрукты.

   – Нет, я уже должен идти. – Фараон поколебался и добавил с деланной непринуждённостью, хотя видно было, как он выдавливает из себя слова: – Тем не менее я охотно поужинаю с тобой сегодня вечером, если хочешь...

О боги, и после ужина он, застенчивый, с блеском желания в глазах, молча будет ожидать от неё знака, что она тоже хочет его. А она не будет его хотеть, никогда не хотела и не захочет, и он будет это осознавать, будет униженно пытаться возбудить в ней желание, потерпит неудачу, но это не разгневает его, а лишь глубже укоренит глубокое и безнадёжное желание. Борода Птаха! Свадебный обряд вручил ему её тело, так почему он не использует его, как любой другой, чтобы получать удовлетворение? Нет, ему нужно больше, он должен надеяться, он должен ждать... Тогда пусть ждёт дальше! – сердито подумала она. Но, конечно, это была глупость. Она должна иметь сыновей для Египта.

   – Как хочешь, – буркнула она.

Ответом ей было молчание. Затем Ненни резко отвернулся.

   – Нет, подождём, пока ты сама этого не захочешь. – Сандалии простучали по комнате, и напряжённый голос сказал: – Мы уедем в храм через два часа, прошу присоединиться ко мне во дворе. – Дверь за ним закрылась.

Хатшепсут сидела неподвижно, всё ещё держа в руках половинки разломленной фиги. Неожиданно царица швырнула их на поднос. Теперь уже она совершила промах, разве не так? Теперь она должна чувствовать себя чудовищем...

Её гнев прекратился так же быстро, как и возник. «Боги, – подумала она, – бедный Ненни, бедный Ненни, он не может справиться с этим, а теперь я снова нанесла ему рану. Но я тоже не могу с этим справиться».

Она вновь откинулась на подушки и, безразлично протянув руку, взяла фигу и вонзила в неё зубы.

Раздался торопливый стук, и дверь снова открылась. Старая Иена, ставшая ещё более седой и толстой, чем прежде, как и подобало носительнице звания няньки Божественной Правительницы и Великой Царской Супруги, суетливо вбежала в комнату.

   – Да возрадуется Ка Сиятельнейшей, – провозгласила она, глядя на свою царственную госпожу довольным любопытным взглядом. – Представьте моё смущение – я, как обычно, иду по коридору и лицом к лицу встречаю самого фараона, выходящего от моей госпожи.

   – Он лишь сказал мне несколько слов, – резким голосом сообщила ей Хатшепсут.

   – О... – упавшим голосом сказала Иена.

   – Мы говорили о храме.

   – Я уверена, что знать, о чём моя госпожа говорит с Его Величеством, совершенно не моё дело. – С выражением огромного достоинства старая нянька повернулась и принялась доставать одежду из сундука.

   – Да, это не твоё дело, моя любимая старушка, но всё же это касается тебя больше, чем главного дворецкого или старшего садовника, трёх дюжин престарелых высокородных дам или пяти дюжин рабов и прислужников в этом дворце! Они все собрались бы в этом коридоре, если бы посмели, чтобы записывать каждый раз, когда фараон посещает меня! Боги Египта! Как бы я хотела, чтобы они прекратили пялиться на мою сердцевину!

   – Ну-ну, моя госпожа, это же естественно. Помимо всего прочего Ваше Сиятельство – чрезвычайно важная особа, от чьей... сердцевины, как Ваше Сиятельство изволили выразиться, зависит будущее царского рода... Но я всё понимаю, моя Шесу.

Преданная маленькая толстуха стояла, держа в охапке гору накрахмаленного полотна, волосы её, как обычно, были растрёпаны, а лицо сморщилось в доброй улыбке. Хатшепсут отбросила плод, который держала в руке, соскочила с места и схватила её в объятия.

   – Ты всегда всё понимаешь, не так ли, Старая Никто, Старая Ну-Ну-Моя-Госпожа!

   – Да сохранит нас благословенная Исида, смотрите, что вы делаете – вы помнёте эти чудесные складки! – Высвободившись из объятий своей экспансивной госпожи, Иена оглядела одежды и бросила их на кровать. – Ну да, всё это нужно заново гладить, но это буду делать уже не я. Спасибо моей госпоже, которая всегда посылает одну-двух рабынь, чтобы помочь старой Иене справиться с её работой... а уж если я увижу, как одна из этих бездельниц рассматривает сердцевину моей госпожи!.. Ах, чувствуете, как прохладное дыхание северного ветра обвевает нас, просто блаженство, не так ли? Пойдёмте в ванную, нынче утренний приём, нужно наилучшим образом вымыть вас...

«По крайней мере, – рассуждала Хатшепсут, когда Иена через полчаса позволила ей сойти с массажного стола, – я сегодня проведу совсем немного времени в компании придворных дам. Скоро мы уезжаем в храм».

Царица знала, что возбуждение было беспричинным; ей предстояла хорошо знакомая поездка в носилках и царской барке, торжественные приветствия жрецов, необходимость долго стоять в набожной позе за спиной Ненни, пока будет гореть ладан... Всё же по сравнению с её обычными утренними занятиями казалось, что ей предстояло головокружительное приключение.

Хатшепсут сдержала вздох, вернулась в спальню и велела рабыне убрать её волосы.