Текст книги "Дочь солнца. Хатшепсут"

Автор книги: Элоиз Джарвис Мак-Гроу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 39 страниц)

Дочь солнца. Хатшепсут

Большая Советская энциклопедия.

Хатшепсут – единственная в истории Египта женщина-фараон, пятый правитель XVIII династии эпохи Нового царства. Датировка династии является предметом дискуссий. Традиционная хронология, основанная на некоторых астрономических данных, позволяет отнести её ко времени примерно между 1575 и 1350 до н.э. Иная хронологическая система базируется на соответствиях в описании событий египетскими источниками и Библией, и по её данным династия относится к более позднему периоду – приблизительно 1025-800 до н.э.

Правление XVIII династии следует за мрачным временем гиксосского владычества. Хатшепсут, внучка прародительницы династии, царицы Яхмос-Нофретари, была дочерью и избранной преемницей Тутмоса I, фараона, восстановившего влияние Египта в Палестине и Сирии. Правление Хатшепсут началось после смерти её отца (ок. 1525 до н.э.), хотя фараоном считался её болезненный сводный брат и муж Тутмос II. Спустя примерно десять лет Тутмос II умер, и Хатшепсут присвоила себе регалии фараона – бороду и корону. Её молодой пасынок Тутмос III вступил в брак с юной дочерью царицы, Хатшепсут II, и стал её младшим соправителем.

Часть I
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ

ГЛАВА 1

Нил сотворил с Египтом ежегодное чудо. Побуждаемый жрецами, людским фимиамом и льстивыми храмовыми песнопениями, мёртвый бог Осирис вновь восстал, чтобы принести жизнь и плодородную чёрную грязь на землю своих почитателей. Спокойно, но мощно воды, освещённые сиянием лета, набухли и вздулись, распространяясь по болотистым окрестностям сначала сверкающей сетью, а затем цельными кусками серебра с пятнами колышущейся травы. Иссушенные дальние поля на огромных просторах были поглощены половодьем. Рыба заиграла там, где предстояло вырасти зерну следующего урожая, деревни превратились в острова, а бездомные крысы собрались на дамбах.

Когда с севера подул холодный ветер, воды вернулись в своё древнее русло. Но умы людей уже затопило новое наводнение – волна страха, ужаса и смятения прошла по земле в двадцать пятый год царствования Доброго Бога[1]1
  Добрый Бог – один из традиционных эпитетов египетского царя.


[Закрыть] Тутмоса I[2]2
  Тутмос I — египетский фараон XVII династии (Новое царство), правил в 1538—1525 гг. до н.э. Проводил активную завоевательную политику. При нём войска Египта на юге завоевали Нубию до Третьего порога Нила, а на севере достигли реки Евфрат. Имя Тутмос буквально означает «порожденный Тотом».


[Закрыть]. Когда уровень воды достиг высшей отметки, далеко в пустыне произошёл несчастный случай на охоте и спутники Аменмоса, сына фараона, сильного, доблестного царевича, избранного наследником трона, на руках принесли в Фивы его изуродованное, безжизненное тело.

На несколько дней Египет и дворец впали в оцепенение. Затем люди начали шептаться, боясь за своё будущее. Наследник был мёртв. Чтобы не гневить богов, тут же следовало назвать другого. Почему фараон молчит, почему он бездействует? Он долго держал Египет, как бусину, охраняя и защищая его своей божественной властью от всех напастей. Конечно, он не оставит его сейчас, конечно, он не предаст свой народ в руки разгневанных богов!

   – Пусть великий Гор[3]3
  Гор (Хор) – один из самых почитавшихся богов Египта. Изображался в виде сокола, человека с головой сокола, крылатого солнца. Его символ – солнечный диск с распростертыми крыльями. В основном выступал как борющийся с силами мрака бог света, его глаза – луна и солнце. Являлся покровителем царской власти. Фараоны считались земным воплощением Гора, имя Гора входило обязательным компонентом в пятичленную титулатуру фараона. Часто отождествлялся с богом солнца Ра (см. прим. 8.).


[Закрыть] перестанет оплакивать своего погибшего сына, – шептались люди. – Пусть он назовёт нам другого наследника!

Он становился стар, Добрый Бог во дворце. После двадцати пяти лет, проведённых на троне Черной Земли, его связь с богами, таинственное единство, позволявшее фараону дышать одним дыханием с ними, размышлять с их мудростью, наделять Египет от их щедрости, начинала ослабевать. Признаки этого стали очевидны ещё до последнего и самого ужасного события. Разве не была скудна последняя жатва? Да и вино неважное, и скотина тощая и бесплодная... Видно, фараон лишился своих сверхъестественных способностей, иначе всего этого не случилось бы. И силы он тоже лишился, если верить ужасному слуху, просочившемуся из замершего дворца. Говорили, что когда Добрый Бог увидел, как рыдающие вельможи несут на руках тело его сына, то сам побелел подобно мертвецу, схватился за грудь и рухнул на руки своих приближённых. О, ужаснейшее из знамений! Ведь известно, что так складывают руки только те, к кому вплотную подступила смерть.

Если же фараон скончается, не назвав наследника... об этом было даже страшно подумать. Никто не сможет взойти на трон, пока Добрый Бог не ляжет в усыпальницу. А он не ляжет в усыпальницу, пока его тело не обретёт бессмертие после семидесяти дней, проведённых в ванне с бальзамами. Семьдесят дней оно должно плавать в растворе натрона[4]4
  Натрон — природная сода.


[Закрыть] и благовониях, поскольку оно не должно погибнуть[5]5
  ...Поскольку оно не должно погибнуть... — Процесс мумификации тел умерших фараонов, членов царских семей и высших сановников Египта занимал длительное время. Из тела, по возможности не вскрывая его, специальными инструментами удаляли мозг Й внутренности, которые складывали в специальные сосуды – канопы, затем труп тщательнейшим образом обмывали и выдерживали в минеральном растворе больше месяца, а затем высушивали в течение семидесяти дней.


[Закрыть]... но разве Египет не погибнет за это время, оставшись без вождя, защитника, без Сильного Быка[6]6
  Сильный Бык – один из традиционных эпитетов египетского царя.


[Закрыть] на троне, дело которого – повелевать ветрами и прорастанием зёрен, предстательствовать перед богами и вдувать небесное благоухание в ноздри своего народа, дабы тот мог жить?

   – Назови наследника! – с удвоенным страхом молили люди, умножая рыдания. – Пусть фараон назовёт другого Сильного Быка, другого Гора-в-гнезде вместо мёртвого Аменмоса, потому что нельзя оставлять нас, отчаявшихся, на милость демонов! Пусть он назовёт нам нового наследника!

Наконец безмолвие, заполнившее дворец, было нарушено, и раздались слова. Фараон объявил, что Празднество Вечности, редчайшая мистерия Хеб-Седа[7]7
  Хеб-Сед — празднование юбилея правления фараона (обычно 25 или 30 лет). Считалось, что обряд Хеб-Седа возрождает жизненные силы престарелого царя.


[Закрыть] пройдёт одновременно с новогодними ритуалами.

Хеб-Сед! Великое восхищение превозмогло людские страхи. Рынки и кривые улочки Фив, прилавки рыбников и виллы знати гудели от разговоров о нём. Старики вспоминали, дети расспрашивали. Слово прокатилось вверх и вниз по Нилу, от дельты до южных водопадов, и окутало жителей Египта паутиной благоговейного страха. Многие не видели Хеб-Седа ни разу в жизни. Но все были согласны, что вновь появилась надежда. Фараон не покинул свой народ, он пытался залатать повреждённую ткань своей божественности, устраивая самые потрясающие мистерии, известные людям. Смысл Хеб-Седа состоял в том, что фараон частично соблазнял, частично заставлял богов вновь сделать себя одним из них. Всё хорошо, или, по крайней мере, будет хорошо – по истечении пяти дней Хеб-Седа он обязательно назовёт нового наследника.

Но кто им окажется? Их страхи немного ослабли; у купцов и брадобреев на рыночных площадях и у знати на виллах появилось время подумать об этом. Они недоумённо косились друг на друга накрашенными глазами. Кто может стать наследником после смерти Аменмоса? Великая Царская Супруга Аахмес родила фараону четверых детей, и трое из них – наследный царевич Ваджимос, дочь Нефрубити, а теперь и доблестный Аменмос – лежали в усыпальницах. Осталась лишь шестнадцатилетняя царевна Хатшепсут, но дева ни при каких условиях не могла носить корону.

Правда, у фараона был сын от младшей жены – царевич Ненни...

И люди тревожно заглядывали в глаза друг другу.

   – Этот царевич Ненни, – откашлявшись, возражал брадобрей корзинщику, – этот Немощный... точнее, царевич Тутмос, как он был поименован в честь отца, Сильного Быка, но об этом редко вспоминают, и зовут его просто Ненни, Немощный...

   – Если бы брадобрей был любезен сказать ему что-нибудь и закончить свою мысль... – перебивал гончар.

   – Брадобрей будет только счастлив закончить, – холодно возражал собеседник, – если гончар не будет больше его перебивать. Как уже сказал брадобрей – на самом деле его слова были обращены к корзинщику и ни к кому другому, – этот самый царевич Ненни не был настоящим царевичем. Его матерью была Досточтимая Госпожа Мутнофрет, которая была, если брадобрей разбирался, кто кому и кем приходился в царской семье (а уж он-то разбирался, и наверняка лучше, чем многие другие, которых он мог бы назвать), – эта Госпожа Мутнофрет была просто младшей сестрой Аахмес, Божественной Царской Супруги, а древняя и не разбавленная примесями кровь Ра[8]8
  Ра — бог Солнца, один из самых почитавшихся богов Египта. Начиная с IV династии (Древнее царство, 2800—2600 гг. до н.э.) египетский царь получал при восшествии на престол особое тронное имя, связанное с именем бога Ра, сыном которого он считался. Представления о всемогуществе Ра привело к тому, что многие другие боги начинают рассматриваться как его проявление и поэтому отождествляются с ним (например, Амон-Ра, Ра-Горахути). По представлениям египтян, фараоны вели от Ра свой род.


[Закрыть], бога Солнца, текла только в жилах Аахмес. Поэтому этот самый царевич Ненни, или, как его следовало называть, царевич Тутмос...

   – ...Никогда не был бы избран наследником, если бы Аменмос был жив, – бросил гончар. Это и так все знали.

   – Однако, – осторожно вставлял корзинщик, – было бы интереснее ещё раз сказать об этом, прояснить в мозгах, так сказать. Разве гончар не согласен?

Гончар был согласен. Но было бы ещё интереснее прояснить, как фараон предполагает решить это дело. Царевич на самом деле не был царских кровей...

Верно-верно, рассудительно кивал корзинщик, в то время как пальцы его порхали взад-вперёд среди прутьев тростника, создавая уже второе изделие. Являлось ли это на самом деле препятствием? Этот царевич мог бы жениться на своей царственной сводной сестре Хатшепсут, которая унаследовала древнюю кровь, и всё было бы в порядке. Это был самый простой путь, позволявший преодолеть все затруднения, традиционный путь, которым следовали с древнейших времён во всех случаях, когда законным наследником Двойной короны[9]9
  Двойная корона – церемониальный головной убор фараона, символизировавший власть над Верхним и Нижним Египтом.


[Закрыть] вдруг оказывалась женщина.

   – Именно так, – испускал вздох одноглазый торговец луком, облокотившись на прилавок. – Разве нынешний фараон, Добрый Бог Тутмос Первый, не поднялся на трон именно таким образом? Он был просто благородным воином и достиг сана царя и бога благодаря своей женитьбе на царственной Аахмес.

   – Но это, – добавлял корзинщик, – не помешало Тутмосу вырасти с пальму и завоевать для Египта полмира, а земля процвела под его мощной дланью. Не так ли?

Да, так, всё так.

Но этот... этот царевич Ненни, этот Немощный, которого забывали величать настоящим именем, что, конечно, не означало неуважения, поскольку брадобрей надеялся, что он столь же благочестив, как и другие, и выказывает, возможно, даже больше уважения к царскому величию, чем большинство, зная при этом немного больше о предмете поклонения...

Гончар надеялся, что Амон[10]10
  Амон – Сокрытый, потаенный – местное божество Фив, роль которого усилилась в связи с политическим возвышением Фив. После изгнания захватчиков-гиксосов (см. прим. 15.) и превращения Фив в столицу Египта Амона стали считать главным богом, отцом богов и покровителем и отцом египетских фараонов. В связи с этим необычайно укрепилось положение жрецов храма Амона в Фивах, а сами они часто назывались Но-Амон (Нут-Амон) – Город Амона. Изображался обычно в виде человека (иногда с головой барана) в короне с двумя высокими перьями и солнечным диском. Отождествлялся со многими богами, в частности, с богом Солнца Ра и богом плодородия Аписом, почитавшимся в образе быка. Священные животные – бык и баран.


[Закрыть] и все другие боги впредь сохранят его от крикливых болтунов. Во имя Великой Матери Нила[11]11
  ...Великой Матери Нила... – Неточность: Хапи, бог Нила, податель влаги и урожая, величался Всемогущим Отцом. Изображался жирным человеком с большим животом и женской грудью, на голове тиара из папирусов, в руках – сосуды с водой.


[Закрыть], что брадобрей хочет сказать?

Что боги, равно как и Великая Мать Нил, гневаются, должно быть, на этого царевича, этого Немощного, отвечал брадобрей, краснея и чувствуя, что жара слишком сильна для египетского полудня. Разве они не наслали на него лихорадку и слабость с самого детства? Брадобрей хотел воззвать к разуму своих друзей, которыми были корзинщик и торговец луком, и спросить, разве не согласны они с его словами, если, конечно, они слышали его слова, несмотря на то, что их постоянно прерывали менее осведомленные личности, претендовавшие на участие в разговоре! Э, брадобрей должен согласиться, что у него есть серьёзные сомнения относительно этого Ненни, помимо недостатков его крови. Вот если бы благородная Хатшепсут была бы царевичем...

Ах, наконец-то брадобрей произнёс то, чего все ожидали! Если бы царевна была царевичем, они, пожалуй, получили бы назад Аменмоса. Гончар слышал, что она настоящая буря в облике девы, настоящая дочь своего отца. Это был бы странный брак – связать Немощного и эту девицу, то же, что повенчать черепаху с газелью, пустыню с Нилом.

На самом деле все царские свадьбы странные, рассуждал торговец луком, мигая единственным глазом. Они, царственные особы, женятся на собственных сёстрах, чтобы сохранить кровь в чистоте и чтобы дети были действительно царственными. Он счастлив, что не принадлежит к царскому роду, а является простым торговцем луком. У его сестры бородавка на носу и ляжки, как у гиппопотама.

О, конечно, если они собираются обсуждать ляжки, а не загадки крови, сквозь смех говорил гончар, то эта прислужница из таверны «Красная утка»...

Разговор больше не возвращался к особе наследника. Боги так или иначе разберутся со всем этим, Добрый Бог во дворце найдёт какой-то выход. Что брадобреи и торговцы луком знают об этих материях? Пребывая в добром здравии, они подзадоривали друг друга по мере того, как приближался Хеб-Сед и они готовились ликовать на улицах...

Но взгляды оставались озабоченными. Ненни, Немощный. На языке Египта «быть немощным» означало также «быть мёртвым».

Озабоченные взгляды были и у тех, кто разбирался в подобных материях и имел больше причин, чем брадобрей, беспокоиться о тайнах царствования. И почти в тот же час, когда гончар желал узнать, как фараон предполагает развязать столь трудный узел, трое вельмож, завтракавших в павильоне на крыше богатой виллы на западной окраине Фив, слушали хозяина, Инени[12]12
  Инени – выдающийся архитектор. Сохранилась его гробница с жизнеописанием.


[Закрыть], главного архитектора и надсмотрщика над всеми царскими работами.

   – Ох уж эта неуверенность, поразившая всех, как чума, – с сердцем проговорил Инени, бросая на тарелку огрызок пирожного. – Конечно, мы можем рассчитывать, что Добрый Бог знает, как ему поступить... вернее, как он должен поступить. Но я отдал бы сорок рабов, чтобы услышать это из его собственных уст. Это необычно, это... эта скрытность... Нехси, он говорил вам что-нибудь?

Царский кравчий, визирь Египта, которого звали Нехси[13]13
  Нехси – общее обозначение земель, лежавших к югу от Египта, где обитали чернокожие африканцы.


[Закрыть], Негр – важный красивый чёрный гигант в великолепном серебряном нагруднике, украшенном бирюзой, – медленно покачал головой.

   – И мне тоже, – бросил Футайи, хранитель царской сокровищницы и хранитель корон. Он раздражённо почесал голову под тщательно завитым париком, криво нахлобучил его и жестом отчаяния вытянул перед собой обе сморщенные ладони. – Хеб-Сед он обсуждал со мной до мельчайших подробностей. Постройка Тростникового дома, расположение алтарей, назначения, предложения, расходы на благовония и скот – всё это он обсуждал внимательно и точно, как всегда. Но о наследнике он не сказал ни слова.

   – Вероятно, это причиняет ему боль, – мягко заметил Нехси.

   – Конечно, это больно всем нам. – Инени поманил раба налить ещё вина, а затем взмахом руки отослал его подальше. – И всё же хватило бы одного слова, чтобы разрядить напряжение...

   – Фараон есть фараон, – произнёс чёрный великан. – Он поступает так, как хочет. Не нам его спрашивать.

Задумчивая тишина легла между тремя сотрапезниками. Инени, продолжавший гонять по тарелке кусочек пирожного, наконец промолвил:

   – Ну что, родился у царевича ребёнок?

   – Ребёнок? – откликнулся Футайи. – А, младенец наложницы из гарема... Не слышал.

   – Пока не родился, – сообщил Нехси.

Инени, пожав плечами, поднялся со стула, подошёл к краю крыши и, облокотившись о перила, окинул взором раскинувшиеся внизу лужайки и цветочные клумбы.

   – Вы думаете о царском роде и будущем династии? – спросил его Нехси.

   – А что может помочь ей, когда приходится думать о царевиче Ненни? Я могу поспорить, что с этим ребёнком произойдёт то же, что и с другим несколько лет назад. Вы помните? Маленькая девчонка, слабая от рождения, умерла прежде, чем ей исполнилось шесть месяцев, и её мать – вместе с ней.

   – Мать этого младенца, как говорят, исключительно здоровая молодая женщина.

   – Такова и царственная Хатшепсут. Но даже женившись на ней, сможет ли этот царевич произвести сыновей для Египта? Не будут ли они такими же слабыми, как и этот ребёнок...

   – Не пристало встревать в намерения богов, – прервал Футайи. Он с грохотом оттолкнул свой стул и принялся нервно расхаживать по павильону. – Давайте не будем гадать. Давайте не будем пытаться заглянуть далее великого чуда Хеб-Седа. Оно вернёт нам Доброго Бога во всей его мощи...

   – Если произойдёт вовремя, – сказал Инени.

Футайи приостановился; Инени повернулся спиной к прекрасным клумбам. Оба пожирали глазами царского стольника, всё так же спокойно и непоколебимо сидевшего в одиночестве за столом.

   – Друг Нехси, – поколебавшись, начал Футайи, – насчёт этого... этого прискорбного случая после смерти Аменмоса... точнее, в тот момент, когда его тело в первый раз принесли пред очи фараона...

Нехси, невозмутимый и важный, глядел в потолок.

Футайи и Инени обменялись неловкими взглядами, и Инени, подвинувшись к столу, с серьёзным видом оперся на него.

   – Мы с царским казначеем... нами движет не праздное любопытство, ваше превосходительство[14]14
  . ...ваше превосходительство... – Подробности системы устного титулования сановников в Древнем Египте до нас не дошли, но известно, что чинопочитание в Древнем Египте было очень развито. Автор вводит традиционные европейские обращения, вероятно, для оживления диалогов.


[Закрыть]... Мы никогда не думали совать нос в дела царской семьи. Но когда Сильный Бык Египта на наших глазах оказывается потрясённым, как любой смертный...

   – Что вы хотите узнать? – спокойно спросил Нехси.

   – Не повторялись ли с ним подобные припадки...

Нехси медленно перевернул свой бокал и аккуратно прикоснулся им сначала к одному, а потом к другому влажному следу, оставшемуся на столе.

   – Да, – сказал он наконец. – Повторялись.

   – Великий Амон милостив! – прошептал Футайи.

   – Нам нечего бояться, – раздался глубокий, мягкий голос Нехси. – Как вы сами сказали, чудо Хеб-Седа вернёт Сильному Быку всю его силу и мощь, как в дни его юности, когда он вёл Египет против гиксосов[15]15
  Гиксосы – кочевые азиатские племена, около 1700 г. до н.э. захватившие Египет. Поселившиеся в дельте гиксосы основали свою столицу Аварис. В начале XVI в. до н.э. (примерно за 20 лет до описываемых событий) господство гиксосов было полностью ликвидировано египтянами, возглавляемыми фараоном Яхмосом I при активном участии будущего фараона Тутмоса I.


[Закрыть]. После Хеб-Седа всё будет в порядке, кто бы ни стал его наследником.

Ветерок овевал павильон, касался лепестков лотосов, стоящих в большом бронзовом сосуде, и слегка колыхал навес.

   – О боги, пусть Амон приблизит день Хеб-Седа! – прошептал Инени.

По мере того как неторопливо приближался день Великого Юбилея, во всех концах Египта шли грандиозные приготовления к нему. Великий храм Амона в Фивах от зари до зари заполнял стук молотков и понукания: толпы работников преобразовывали его огромный внутренний двор в таинственную Сцену праздника. Сотня рабов, напоминавших трудолюбивых муравьёв, тянула сани, нагруженные глиняными кирпичами для Тростникового дома – временного дворца, в котором фараон со своим царственным семейством должен был провести пять дней праздника. Отряды корзинщиков исступлённо сооружали старомодные плетёные алтари, которые использовались только во время Хеб-Седа, становясь жилищем богов на время их пребывания в Фивах. И в каждом городе – священном Абидосе, где была погребена голова бога Осириса[16]16
  Осирис – бог производительных сил природы, царь подземного царства, старший сын бога земли Геба и богини неба Нут, брат и муж Исиды, брат Сета, отец Гора. Четвертый из богов, царствовавших на земле в изначальные времена, унаследовав власть Ра, Шу и Геба. Научил людей сеять злаки, выпекать хлеб, изготовлять пиво и вино, а также добывать и обрабатывать медную и золотую руды. Был убит завистливым Сетом. Исида зачала от мертвого Осириса сына Гора, победившего Сета и оживившего Осириса, который, оставив трон Гору, стал правителем загробного царства и верховным судьей душ умерших. Обычно изображался мужчиной с телом зеленого цвета, держащим в руках виноградную лозу или обвитым ею.


[Закрыть], Слоновьем острове на юге и Мемфисе на холодном севере – жрецы готовили своих богов к долгому речному плаванию.

Весь Египет не думал ни о чём ином – слухи были повсеместными, разговоры – нескончаемыми, страхи – великими. Среди звёзд искали знамения, огни не зажигали до захода солнца, каждый поминутно взвешивал, не повлечёт ли какое-нибудь его действие дурных последствий.

Это было время предвкушения великих чудес. Однажды все ужаснулись: в десятый день до начала Хеб-Седа, когда боги на множестве барок уже отправились в опасный путь в Фивы, чёрные тучи скрыли барку бога Солнца, Пил взволновался, и всё это сопровождал гром, подобный грохоту тысячи барабанов. Люди застонали в ужасе и воскурили фимиам; к утру тучи развеялись, но страхи остались.

На девятый день старый писец из деревни в дельте, разыскивая текст, который его юные ученики должны были написать под диктовку на своих покрытых глиной досках, наугад открыл свиток с Пророчествами древнего мудреца Неферроху и недолго думая продиктовал:

«Моё сердце содрогается. Да плачешь ты об этой стране, из которой произошёл. Смотри же, стране будет причинен вред, но не будут печалиться о ней, не будут говорить, не будут плакать. Азиаты спустятся в Египет, и чужеземец будет находиться рядом. Не услышит воинство. Я показываю тебе страну, переживающую болезнь... Будут делать стрелы из меди. Будут нуждаться в хлебе, находясь в крови, будут насмехаться над страданием. Не будут оплакивать умерших, так как человек будет беспокоиться лишь о себе... Будет жить человек, пока он будет сгибать свою спину. Один будет убивать другого...»[17]17
  «Моё сердце содрогается...» – отрывок из Пророчества Неферроху (XXIV в. до н.э.). Цит. но: Хрестоматия по истории Древнего Востока. Ч.1./ Пер. Н. С.Петровского. – М.; Высш. школа, 1980. – С.54—55.


[Закрыть]

Охваченный трепетом, старый писец умолк и внезапно охрипшим голосом велел внимавшим ему маленьким мальчикам начисто вымыть доски. Он поспешно дал им другой папирус для переписывания, вышел из школы-хижины и, прислонившись к двери и глядя на вздувшуюся реку, взмолился, чтобы не сбылись зловещие предсказания.

Если фараон умрёт прежде, чем будет назван наследник, говорил он себе, охваченный ужасом, то с Египтом произойдёт именно то, что описал этот древний, и люди не будут знать ничего, кроме ужаса и отчаяния...

Миновал девятый день до Хеб-Седа, миновал восьмой и седьмой. Река была усеяна множеством барок, увешанных золотыми ризами, за которыми скрывались обиталища богов. Они неторопливо плыли мимо деревень, полей и развалин древних храмов, а жрецы в это время пели и воскуривали благовония. Рыбаки в тростниковых лодках взирали в восхищении, снасти замирали в их руках; они забывали о ловле, когда мимо них проплывали Священные. Мальчишки с воплями бежали по берегам, пока величественное зрелище не скрывалось от их взоров за излучиной реки.

В деревне Буто, что в дельте, в хижине рубщика папируса на исходе седьмого дня умерла домашняя кошка. Рубщик папируса был немедленно вызван из болот; под рыдания и молитвы к Бает[18]18
  Баст – богиня веселья и радости, дочь Осириса и Исиды. Священное животное – кошка. Изображалась в виде женщины с головой кошки или кошки. Атрибут Баст – систр (см. прим. 30.). В Египте было принято торжественно хоронить священных животных в городах – центрах культов соответствующих богов, в данном случае в Бубастисе, где находился главный храм богини Бает.


[Закрыть], великой богине-кошке, он сбрил брови, так же поступили его жена и дети, положил кошку в ящик и поспешил к реке, где уселся в лодчонку и принялся бешено грести, чтобы окликнуть рулевого проплывавшего мимо купеческого судна.

   – Задержись на минутку, приятель! Если ты плывёшь на юг, я дам тебе священное поручение.

Рулевой наклонился со своего помоста близ огромного кормового весла, увидел свежевыбритые брови и тревожно нахмурился.

   – Твоя кошка умерла? – воскликнул он.

   – Да, и её нужно похоронить в Бубастисе, городе Великой Кошки. Прошу, остановись и возьми её с собой!

   – Друг, хорошо ли это будет? Великая Кошка отправилась в Фивы на Хеб-Сед!

   – Неужели Бает не в своём храме? – вскричал рубщик папируса.

   – Её барка вышла из дока Бубастиса четыре дня тому назад, я видел это своими глазами. Амон смилостивится над твоим несчастьем, друг! Хорони свою кошку там, где нашёл её труп, и зажги благовония. Вот всё, что я могу посоветовать.

Купеческое судно медленно двинулось вверх по реке, оставив лодочку качаться на волнах, а ошарашенный рубщик папируса сидел и испуганно смотрел ему вслед. Бает не пребывала в своём храме, а скиталась где-то далеко-далеко на юге из-за великой мистерии, именуемой Хеб-Сед. Мир перевернулся.

Бога были не единственными, кто держал путь в Фивы. В ковровых беседках своих барок богатые купцы и вельможи из провинции в роскоши плыли на празднество, буксируемые рабами и сопровождаемые поварами на кухонных баржах. Бедные писцы и звездочёты заплатили за проезд по Нилу из-за страстного стремления к знаниям; ремесленники и плотники – из-за желания повеселиться в столице. И со всех сторон в Город Бога слетались подарки, которыми фараон должен был купить благосклонность богов, – стада скота брели на юг из необозримых царских поместий в Центральном Египте, вереницы тяжело нагруженных рабов тащились на запад с золотых приисков в пустыне, лодки везли на север яшму и бирюзу из южных копей.

На пятый день до празднества некий старый ювелир из западной части Фив, стоя на коленях перед похожим на корзину горном, наносил последние штрихи на роскошный золотой венец, напоминавший развёрнутые крылья царского сокола. Его ученики и подмастерья в благоговении толпились вокруг, слушая слабый стариковский голос.

   – ...и оно должно стать тёмно-красным, не более – это будет правильный отжиг. Теперь смотрите, как я помешаю его в пламя... вот так! Вот это нужный цвет. Запомните его хорошенько; вы никогда не сможете правильно работать с металлом без отжига. Теперь кладём его на наковальню – нужно подправить соколиное крыло так, чтобы оно аккуратно касалось щеки царственной Аахмес. – Старик, хромая, поковылял к своему верстаку, ученики разбежались и принялись втихомолку проказничать. Надвинув венец на болванку и тщательно выбрав на полке молоток, ювелир принялся за окончательную подгонку. – Я выбрал молоток с плоским бойком, но вы будете пользоваться круглым, потому что с этим молотком нужно уметь правильно обращаться, чтобы не повредить золото. – Он легонько стукнул по краю крыла, и глухое бамм-м разнеслось по мастерской. Старик с лукавым видом потёр руки. – Ну как? Всё правильно?

   – Нет, мастер, – пробормотали ученики.

   – Конечно, я сделал не то. А теперь... – Кузнец высоко поднял руку, начал бить по венцу короткими точными ударами, и наковальня музыкально зазвенела. – А вот теперь правильно. Ухо должно быть настороже, как и глаз, а молоток держите вот так. Он должен звенеть, как струны лучшего арфиста... А теперь принесите золотую змею, что я сделал вчера, и приготовьте припой, потому что царица Аахмес пойдёт в этом венце в процессии Хеб-Седа и Царская кобра[19]19
  Царская кобра – Уто, богиня – покровительница города Буто, почиталась в образе змеи; её золотое изображение, называвшееся «урей», фараоны носили на голове, оно должно было оберегать фараона от врагов.


[Закрыть] должна гордо вздыматься над её лбом.

В бесплодной долине за холмами трое художников работали бок о бок в подземных покоях строившейся долгие годы гробницы фараона. Мерцающий свет факелов оживлял близкое к завершению изображение похоронной процессии.

   – Царевна Хатшепсут, – сказал один другому, любовно покрывая чёрным волосы грациозной женской фигурки. – Я слышал, что она самая красивая из живущих женщин. Мне говорили, что её волосы чернее ночного неба, её губы цвета алой сальвии[20]20
  Сальеия – декоративная разновидность шалфея.


[Закрыть], а её плоть из чистого золота.

   – Лучше бы ты не мечтал о царевне, а думал о своём художестве, – оборвал другой. – Царевны не для таких, как ты.

   – Разве это преступление – просто думать о ней? Люди могут думать о богинях. Я буду думать о царевне.

   – Что до меня, то я, пожалуй, не стал бы думать о том, что выше моего понимания, – вставил третий художник, мрачно нанося завершающие мазки на глаз одной из фигур. – Кстати, вовсе она не красавица. Мне сказал знающий человек, что она такая же невзрачная, как моя жена.

   – Пусть Амон задушит твою невзрачную жену, у которой полно бородавок и дурной язык. Не смей упоминать её имя рядом с...

   – Тихо! Тихо! – раздался голос десятника из соседнего зала. Он с хмурым видом появился в проёме и окинул критическим взглядом стены. Внезапно он мертвенно побледнел. – Что вы наделали, дураки! – хрипло завопил он. – Вы закончили картину... не осталось ни одной нераскрашенной ладони, ни клочка невызолоченного на царском саркофаге! О боги, да смилуется над нами Осирис!

Перепуганные художники уставились друг на друга, а потом побросали свои палитры и рухнули на колени, а десятник, шатаясь, заковылял вон из зала, в чернильную тьму лестницы, ведущей к свету дня, чтобы найти на другой стороне долины жреца и объяснить ему, что произошла ужасная ошибка, что они нечаянно закончили раскрашивать гробницу фараона и что это не значит, будто Добрый Бог уже готов умереть... ещё не готов, о боги, совсем не готов!

Так прошёл четвёртый день из оставшихся до Хеб-Седа, и третий, и второй, и всё это время барки богов ежечасно причаливали к храмовым причалам, а напряжённость нарастала и нарастала, пока не показалось, будто весь Египет затаил дыхание.

В залитое солнцем утро последнего дня перед началом тревога достигла наивысшего уровня. И воплощалась она не в любопытных толпах на берегу реки и не в суетящихся придворных во дворце, не в украшенных флагами храмах погрузившихся в ожидание Фив, но в одинокой фигуре скорохода, неподвижно сидевшего на западном берегу Нила недалеко от города и напряжённо смотревшего на юг, вниз по реке. Только одно из удивительных и неописуемых тростниковых капищ всё ещё пустовало. Барка Нехбет[21]21
  Нехбет (Нехебт) – в египетской мифологии богиня царской власти. Изображалась в виде женщины с хохолком коршуна на голове, в Белой короне Верхнего Египта; считалась символом Верхнего Египта. Её имя (как и имя богини Нижнего Египта Уто) вошло в титулатуру фараонов Объединённого Египта. Почиталась как олицетворение могущества фараона, считалось, что она обеспечивает ему победу над врагами. Иногда Нехбет изображали в виде змееголового коршуна. Во время праздника Хеб-Сед (см. прим. 7.) изображение Нехбет устанавливали на носу царской ладьи.


[Закрыть], богини-коршуна, всё ещё не прибыла с юга и уже опаздывала... зловеще опаздывала.

Скороход занял свой пост на рассвете. Теперь солнце стояло высоко, а он всё ещё ждал. Его босые ступни погрузились в свежий ил, его белая туника колебалась над бронзовыми мускулистыми ногами. Поблизости от него бурлила жизнь – квакали лягушки, коршуны с криками парили в ясном небе, играла рыба. Вода неслась мощным потоком, негромко шуршали стебли папируса. Время от времени остроносые рыбачьи лодки, украшенные гирляндами цветов, полные крестьян и их крикливых детей, проплывали по течению мимо него, направляясь в Фивы на завтрашнее торжество. Скороход был неподвижен. Ею подкрашенные глаза, в которых отражалось взволнованное ожидание, были направлены на отдалённую излучину реки и слезились от ослепляющей речной ряби, поэтому он не сразу признал блеск настоящего золота, который так долго ожидал.

И вдруг в отдалении чётко и ясно проявилась высокобортная барка, сияющая в блеске золота. Она огибала излучину, и на её мачте виднелся штандарт Нехбет.

Скороход повернулся и бросился к ближней дамбе, не замечая испуганно разлетавшихся перед ним болотных птиц. Выбравшись на сухую ровную поверхность дамбы, он помчался изо всех сил, которые сдерживал с самого утра, а его полуденная тень – маленькая чёрная лужица под ногами – торопилась вместе с ним. На западе, куда был направлен его бег, река изгибалась у пустынных холмов Ливии и подступала к скалам Фив. На восточном берегу Нила белые деревни уступали место пальмовым рощам, полям, домам городского предместья. Там открывался вид на южные причалы.

Движение на дамбе кипело. Ослы лягались, а празднично одетые крестьяне кричали вслед запыхавшемуся скороходу, не обращавшему на них никакого внимания. Большие и маленькие лодки сновали по высокой воде реки между обоими берегами, на которых раскинулся Град Амона. На восточном берегу, близ площади, простирались под полуденным солнцем разукрашенные паруса, розовые причалы, здания с отмытыми добела стенами и заполненными народом крышами. Это были Фивы, Но-Амон, Город Бога – сияющий позолотой, раскрашенный лазурью и зеленью, фиолетовым, коричным и охряным цветами, в великолепии порталов и богатстве отделки. На дальнем северном краю города скороход разглядел флаг, развевавшийся над тяжело раскинувшимся храмом Амона.

Близ царского причала скороход свернул к западу, на широкую дорогу, уводящую от Нила. Прямо перед ним вырастали высокие белые стены пер-нефер-нефер – Дома Доброго Бога, дворца фараона Ак-хепера-ке-Ра Джехути-мес-ирен-Амона, Тутмоса Первого.