Текст книги "Дочь солнца. Хатшепсут"

Автор книги: Элоиз Джарвис Мак-Гроу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 39 страниц)

ГЛАВА 5

В маленькой, прокопчённой дымом вечно горящего очага винной лавке, затерявшейся в Городе Мёртвых, над остатками полуденной трапезы сидел молодой человек. Перед ним стоял почти пустой кувшин – судя по остаткам пищи на блюде, он предпочёл вино еде. Это был высокий мужчина лет тридцати. Он не отличался красотой, но его внешность обращала на себя внимание – у незнакомца были широкие кустистые брови и резкие морщины, подобно шрамам сбегавшие от носа к уголкам рта. Его квадратные плечи и жилистые руки, обхватившие чашу, производили впечатление грубой силы; чёрные глаза блестели, словно он радовался какой-то шутке. На нём был серебряный головной убор, сверкавший даже в тусклом полумраке так, что глазам было больно, поэтому не было заметно, что шенти на нём из обыкновеннейшего полотна, а нагрудное ожерелье и браслеты не золотые, а позолоченные. Кроме него, в лавке никого не было, если не считать толстого хозяина, который мыл посуду в углу и внимательно рассматривал своего посетителя.

Дверь лавки отворилась, звякнул колокольчик. Очень худой человек, в руках у которого были приспособления для письма[38]38
  Приспособления для письма – набор письменных принадлежностей писца и художника, состоявший из деревянной дощечки с лунками для красок и продольным углублением для тростинок, которые использовались как кисточки (для этого конец тростинки разжёвывали), и сосудика с водой.


[Закрыть], подошёл к хозяину.

– Кто-то здесь звал писца Сенмена?

Хозяин указал мокрым пальцем на молодого человека в углу и возвратился к своей посуде. Слегка приподняв брови при виде роскошного серебряного убора, писец подошёл к низенькому столику, за которым на грубой тростниковой циновке сидел, подогнув под себя одну ногу, посетитель. Слегка обескураженный безучастным поведением незнакомца, писец неуверенно спросил:

   – Ты просил о моих услугах?

Посетитель ответил не сразу. Он пристально поглядел на стоявшего с таким видом, будто его что-то позабавило, а затем, к удивлению писца, рассмеялся.

   – Подойди, Сенмен! – наконец сказал он. Его голос был глубоким и звучным, но странно надтреснутым, словно звук колокола с изъяном. – Ты не узнаешь родного брата?

   – Сенмут![39]39
  Сенмут – выдающийся архитектор, фаворит Хатшепсут. Занимал высокое положение в храме Амона и при дворе.


[Закрыть] – Писец отодвинул блюдо с объедками, чтобы расчистить на столе место для своих принадлежностей, и уселся, скрестив ноги, по другую сторону стола. – Во имя Амона! Я не знал, верить ли своим глазам, подумал, что ошибся в этом полумраке. Прошло пять лет... нет, шесть, а то и больше... Клянусь всеми богами, на тебе не было серебряных одежд, когда ты покинул Фивы! – Не скрывая зависти, он посмотрел на голову брата и нагнулся к нему, опершись о локоть. – Что привело тебя из Гермонтиса[40]40
  Гермонтис – город на левом берегу Нила, неподалёку от Фив.


[Закрыть]?

   – Хеб-Сед, конечно.

   – Хеб-Сед!

   – Ну конечно. Монту[41]41
  Монту – фиванский бог войны, бог-победитель. Изображался в виде воина с головой сокола, короной с двумя перьями и копьём.


[Закрыть], возможно, не столь великий бог, как некоторые другие, которых можно было бы назвать, но вряд ли он мог бы прозябать в своём храме, когда остальные собираются здесь на празднество. Он приплыл вчера с подобающей свитой.

   – И с каких пор храмовый писец входит в эту свиту?

Сенмут ухмыльнулся:

   – Я больше не храмовый писец, мой бдительный братец. Я теперь Главный пророк[42]42
  Главный пророк – Верховный жрец в храме.


[Закрыть] Монту в Гермонтисе.

   – А я – хему-нечер, Первый раб Амона[43]43
  Хему-нечер, Первый раб Амона – титул четырёх первосвященников Амона в Фивах. Наряду с Верховным жрецом руководили жизнью храма. Относились к числу самых почитаемых людей Египта. В романе, видимо, для повышения значения Сенмута, говорится об одном Первом рабе Амона.


[Закрыть], – с издёвкой подхватил Сенмен, – у меня сорок рабов, и я распоряжаюсь всем имуществом Амона, и его хранилищами, полями и садами, скотом и его большим храмом, что за рекой.

   – У Первого раба Амона много больше, чем сорок рабов, – прервал его Сенмут. – У тебя бедное воображение, брат Сенмен.

   – Если тебе можно пошутить, то и мне тоже, – прорычал тот.

   – Но я не шучу. Больше того, я говорю правду. Я стал Главным пророком Монту с последнего сезона тему[44]44
  Шему – засушливый сезон с конца марта по конец июля, когда в течение примерно 50 дней дует южный сухой ветер хамсин, время сбора урожая.


[Закрыть], когда убирали урожай.

Сенмен оторвал взгляд от головы собеседника и почесал подбородок.

   – Действительно, ты вновь появился в мире, – неохотно признал он.

   – Неужели эта тиара заставляет тебя страдать, мой честный и трудолюбивый брат? Трудно перенести вид такого украшения на самом молодом и никчёмном члене нашего никчёмного семейства, на шалопае, которого ты в последний раз видел одетым в грязные лохмотья на берегу реки. Он вытряс из тебя несколько дебенов[45]45
  Дебен – весовая мера (90 г) для драгоценных металлов и меди, драгоценных камней. В Египте времён Нового царства не было чеканной монеты.


[Закрыть] для поездки на север, поскольку по пятам за ним гнались стражники.

   – Ты всё ещё должен мне пять дебенов, – фыркнул Сенмен. Не успел он договорить, как на стол упало несколько кусков меди. Сенмут негромко рассмеялся.

   – Видишь, я готов к встрече с тобой. Я знал, что это будет первая тема, которую мы обсудим, после моего головного убора. Спасибо тебе за деньги. Я также благодарен за то, что ты по-братски наблюдал за мной всё это время и заботился обо мне.

Сенмен смел медь со стола в кушак.

   – Ты, кажется, хорошо справился и без моего попечения, – проворчал он. – У меня самого было много трудностей. Аменемхет узнал, что ты, как всегда, устроился неплохо – стал храмовым писцом в Гермонтисе. Я не видел необходимости беспокоиться о тебе.

   – Ты не видел необходимости беспокоиться обо мне с тех пор, как мне исполнилось пять лет.

   – Нет, это ты не нуждался ни в чьей опеке с пяти лет, последовал ответ. – Я бы даже тогда поостерёгся называть тебя беспомощным невинным младенцем.

Сенмут рассмеялся и крикнул потному толстяку хозяину:

   – Ещё вина! Финикового, а не этого кислого виноградного пойла. Убери эти объедки, пока я не заболел от твоей еды, и принеси две чаши, живо!

   – Над чем ты смеёшься? – спросил Сенмен.

   – Я думаю о грязном сорванце, на которого орал этот самый жирный лавочник и лупил его за то, что он воровал рыбу из его бочки. Сорванец сейчас восседает на лучшем месте у этой свиньи и отдаёт ему распоряжения.

   – Он узнал тебя?

   – Даже ты меня не узнал, дорогой братец. Я покончил с грязным речным берегом – надеюсь, навсегда. – Он взял кувшин с вином, который принёс хозяин, наполнил до краёв две чаши, попробовал и пренебрежительным жестом отослал толстяка прочь. – А теперь, – сказал он, пододвинув чашу Сенмену и наклонившись к нему, – расскажи мне о родне. Как дела у наших благородных родителей, его зловонного превосходительства Ремоса, господина рыбных прилавков, и Хат-нуфер, воющей гиены, моей матери, созданной богиней Мут[46]46
  Мут («мать») – богиня неба, жена Амона. Изображалась в виде женщины. Священное животное – корова.


[Закрыть] по своему образу и подобию?

Сенмен взглянул в его приятно улыбающееся лицо.

   – Клянусь грудями Хатор[47]47
  Хатор – богиня неба, одна из самых почитаемых в Египте. В древнейший период почиталась как Небесная Корова, родившая Солнце. Изображалась женщиной с рогами и иногда ушами коровы. Хатор почиталась также как богиня любви, веселья, пляски. Её атрибутом был систр. Иногда отождествлялась с Исидой, а также с Бает, Сехмет и многими другими богинями.


[Закрыть]! – воскликнул он. – Брат, рядом с тобой и гранит покажется мягким.

   – Ты не ответил на мой вопрос. Наши родители всё ещё живы?

   – Мать кое-как живёт, когда стянет медяшку-другую у какого-нибудь растяпы, а обычно клянчит у сыновей. Думаю, она иногда продаёт корзины на рынке. Отец умер два года назад. Его растоптала лошадь вельможи, когда он однажды ночью заснул пьяный посреди улицы перед своей лавчонкой. Его лодку и сети мы продали – этого как раз хватило на похороны.

   – А его хлыст? Его вы тоже продали или сохранили, чтобы сечь своих собственных сыновей?

   – Хлыста мы не нашли. Скорее всего он его пропил. К тому же у меня нет сыновей.

   – А жена есть?

Сенмен мотнул головой и протянул брату пустую чашу. Сенмут налил себе и Сенмену, выпил одним глотком и налил снова.

   – А как дела у наших братьев? Я недавно услыхал, что Аменемхет был жрецом на божественной барке Амона.

   – Был и есть. Он плавал в Гермонтис по делам храма и всюду о тебе расспрашивал. Па-ири покинул храм, чтобы стать надсмотрщиком за стадами в хозяйстве где-то на севере. Он счёл, что там его ждёт лучшее будущее.

   – Па-ири – дурак, – заметил Сенмут. – Для сына бедняка в Египте нигде нет будущего, только в храме. Ты тоже дурак, Сенмен! Квартальный писец, у любого на побегушках. Разве ты не хочешь лучшего?

   – Может быть, ты меня научишь, – возразил Сенмен, обиженно уставившись мигающими глазами на тиару. – Ты же сам был писцом, когда я последний раз видел тебя. Умоляю, расскажи мне, как ты достигаешь в жизни высот – если, конечно, об этом можно говорить вслух!

На лице Сенмута показалась довольная ухмылка.

   – Мой дорогой Сенмен, разве ты не завидуешь этой шапке? Ты не можешь оторвать от неё глаз, а в твоём голосе, обычно таком вкрадчивом, явственно слышится досада.

   – Давай рассказывай, как тебе это удалось. Проходимец, вечно убегающий от стражников, за душой ни медяшки...

   – Трудом, братец. Честным трудом и прилежанием. Ещё полезно знать, как зовут любовницу Верховного жреца. И знать саму любовницу, конечно.

   – А, любовницу... Тогда понятно. Изысканный кавалер доволокитился до чина.

   – Ради Амона, мог же я с ней познакомиться!

Морщины вокруг рта Сенмута стали глубже, когда он наклонился и заговорил, оставив шутливый тон.

   – Я очень долго был усердным, можешь поверить! Сначала когда учился искусству писца – у тебя, братец, перед тем, как покинуть Фивы шесть лет назад.

   – Ты был плохим учеником!

   – Я исправился, это было необходимо. В Гермонтисе я не мог по-другому заработать на кусок хлеба. Затем я нашёл архитектора, которому понадобились мои услуги, и уговорил его взять меня к себе на службу. Я узнал от него много – даже больше, чем хотел. Даже больше, чем смогу забыть. – Сенмут запнулся, взгляд его сделался задумчивым. – Мне было трудно уйти от него, когда случай привёл меня в храм.

   – Тогда почему ты ушёл, дурак? Ты мог сам стать архитектором!

   – И стану, когда-нибудь, – парировал Сенмут. – Но не буду, как он, строить жалкие склады и домишки из земляных кирпичей. Я мечу куда дальше. И, чтобы попасть туда, я должен сперва вскарабкаться наверх.

   – У тебя не хватает откровенности – вот ещё один твой недостаток, – сухо сказал Сенмен. – Мне кажется, что ты говорил, что стал Верховным жрецом Монту, не так ли?

Сенмут ответил на издёвку взрывом беззвучного смеха.

   – Мой возлюбленный брат, – сказал он, перегнувшись через стол, – воображение снова подводит тебя. Через десять лет я стану Первым рабом Амона.

   – Да, конечно! А потом станешь фараоном, – криво улыбнулся Сенмен.

   – Подожди, и увидишь, шучу ли я. Или ты думаешь, что я отправил себя в пожизненное изгнание из Фив?

   – Одни боги знают, на что ты рассчитываешь, мой скользкий, как рыба, брат! Но всё же ты закончишь в петле.

   – Может, и так. – Сенмут пожал плечами, осушил чашу и заглянул в пустой кувшин. – Мне опротивело отсиживаться в затхлом логове. Но прежде чем мы расстанемся, я дам тебе поручение. – Он порылся в кушаке и извлёк горсть медяшек. – Отнеси это завтра жрецу некрополя. Попроси его ставить пиво в отцовскую гробницу каждую неделю, сколько хватит денег.

Сенмен недоумённо взглянул на него, а затем разразился хохотом:

   – В гробницу нашего почтенного отца, его смердящего превосходительства?!

   – Я не желаю, чтобы его жаждущее Ка[48]48
  Ка – один из элементов, составляющих, по верованиям египтян, человеческую сущность, олицетворение жизненной силы человека, незримый двойник, рождающийся вместе с человеком и существующий нераздельно с ним как при жизни, так и после смерти. Ка определяет судьбу человека. Обитая в гробнице, Ка могло покидать её и устремляться в загробный мир.


[Закрыть] посылало проклятия всем моим планам. Пусть он получит своё пиво. – Сенмут встал и обошёл вокруг стола. – А сейчас я буду торговаться с тобой. Заплати за вино, и когда я стану Первым рабом Амона, ты будешь Первым писцом.

   – Заплатить за вино! – воскликнул Сенмен и свирепо вскочил. – Ты, высокопоставленный и могучий в серебряных одеждах! Плати сам.

   – Увы, не могу. – Сенмут пожал плечами и вывернул свой пустой пояс. – Сегодня утром я сыграл в чёт-нечет во дворе храма, и мне не повезло.

   – Ну ты, чёртов пройдоха! Помилуй Амон, ты не проведёшь меня своими штучками! – Сенмен смел со стола медяшки и в бешенстве потряс ими перед лицом брата. – Ты заплатишь! Я возьму деньги отсюда!

   – Ты ограбишь мертвеца? – смятенным голосом воскликнул Сенмут.

Сенмен уставился на него и принялся монотонно сыпать проклятиями, пока хватило дыхания. Стряхнув медь в пояс, он выудил оттуда пять медяшек, которые Сенмут только что дал ему, вернув долг шестилетней давности, продолжая бормотать, собрал свои письменные принадлежности, заплатил жирному хозяину за вино и вышел из харчевни, не взглянув на брата.

Сенмут, беззвучно посмеиваясь, не спеша вышел вслед за ним.

На улице он на мгновение замер, зажмурившись от солнечного света. Вино приятно ударило в голову. Он с удовольствием вспоминал встречу с братом, особенно разговор о серебряной тиаре. Затем он удостоверился, что наиболее потёртые края его одежд спрятаны от наблюдателей, и отправился по улице, с тайным весельем отмечая почтительные или же завистливые взгляды всех прохожих. Чтобы отвести глаза от великолепной тиары и увидеть ничего не стоящее ожерелье и грубо сотканную юбку, человек должен был быть мудрым или хотя бы практичным. Уже два года, точно рассчитав игру и приобретя своё одеяние, он расхаживал повсюду с видом богача. И ему даже ссужали деньги.

Хорошенькая юная корзинщица улыбнулась Сенмуту из-за прилавка, и он с подчёркнутой вежливостью поклонился в ответ. Оказалось, что у него прекрасное настроение, он даже слегка пьян. Но не слишком. Теперь ему нужно решить, как использовать предстоящий длинный день.

Повернув в улицу, ведущую к западу, он вскоре выбрался из скопища мастерских и лавчонок на дорогу, которая вела в пустыню. Не поднимая глаз от земли, он быстро пошёл в сторону освещённых солнцем скал, лежавших в полумиле. У подножия скал, на которые он не позволял себе взглянуть, находился старинный храм Неб-Хепет-Ра, первого фиванского фараона Черной Земли. Как и все другие старинные храмы вверх и вниз по Нилу, он понёс большой ущерб за те два проклятых столетия, когда проклятые гиксосы правили Египтом, но его руины всё ещё были великолепны. Они обладали странной привлекательностью даже в глазах уличного шалопая, каким Сенмут был когда-то. Теперь он вернулся, чтобы взглянуть на него снова – на этот раз глазами архитектора.

Через несколько минут быстрой ходьбы он остановился, чтобы перевести дыхание, и, прикрыв глаза от солнца, взглянул на храм словно впервые. Храм стоял рядом с твердыней скал, красивый, как всегда, возможно, даже красивее, чем был в воспоминаниях: две длинные террасы, плавно вырастающие из ровной пустыни, невысокие ступени, ведущие на ограждённое колоннами крыльцо.

Сенмут преодолел остаток пути и медленно обошёл две стены храма, измеряя шагами их длину. Камнем на песке он высчитал соотношения длины и ширины, на глаз прикинул высоту, затем, пожав плечами, швырнул камень прочь. Пропорции были восхитительными, но не уникальными. Не пропорции определяли прелесть этого древнего храма. Архитектор, построивший этот подарок давнего фараона богине Хатор, знал какой-то другой секрет, нечто, делавшее храм неповторимым.

Возможно, храм действительно создан богами, а архитектор сам не ведал, что творил прекрасное, думал Сенмут, проходя мимо колонн, отбрасывавших резкие тени на крыльцо.

Сенмут не верил в это. Где-то крылся ответ, вот только сможет ли он его отыскать? Если отыщет, то даже скудость его знаний не помешает ему стать мастером-архитектором – конечно, если он оправдает своё сегодняшнее хвастовство перед Сенменом и вскарабкается сперва на более низкие высоты. Он улыбнулся, и морщины вокруг рта стали глубже. Он вовсе не страшился перемен, твёрдо зная, что люди делятся на дураков и пройдох. Сложная система храмовой иерархии открывала тысячи путей для человека, который лезет вверх, стараясь не наступать другим на ноги.

Дойдя до северного конца колоннады, он оглянулся, окинул взглядом её лёгкую протяжённую перспективу и сошёл по лестнице на песок. Вино играло в его голове; прогулка по полуденной жаре нисколько не ослабила его действия. В нескольких локтях от него стояла маленькая кумирня из сырого кирпича, воздвигнутая одним из фараонов, умерших в незапамятные времена. Окружённая стеной с трёх сторон, закрытая низкой кровлей, она так и манила спрятаться от солнца в холодке.

Когда Сенмут вошёл внутрь и заморгал, привыкая к темноте, то вдруг обнаружил, что он не один. На каменной скамейке у стены, подогнув под себя ногу, сидела очень молодая и очень грязная девушка, рассматривавшая его с нескрываемым любопытством.

Он вяло улыбнулся ей и отвесил шутовской поклон.

   – Клянусь моим Ка, – воскликнул он, – это же сама Хатор! Откуда ты взялась, красотка?

   – Ты обращаешься ко мне? – раздался ответ.

Он огляделся по сторонам и пожал плечами.

   – Я не вижу больше никого, кто мог бы привлечь моё внимание. – Он удобно расположился рядом. Девушка была не столь хорошенькой, как та маленькая корзинщица, и уж совсем не могла сравниться с любовницей Верховного жреца. Его оценивающий взгляд прошёлся по нежной шее и крепким юным грудям. Вино подсказывало, что её ни в коем случае нельзя было назвать непривлекательной. Полагаю, ты назовёшь своё имя, – предложил он. – Это позволит избежать неловкости.

К его изумлению, девушка рассмеялась.

   – Я обойдусь тем именем, которое ты уже назвал.

   – Хатор? Это подходит тебе, хотя я ещё никогда не встречал такую грязную богиню. Может быть, Вашу Божественность истоптали ваши священные стада?

   – Нечто в этом роде.

Он откинулся на стену, удивлённо взглянув на собеседницу.

   – Тебя не назовёшь разговорчивой. Ты что же, хочешь погубить нашу беседу в самом зародыше?

   – Пожалуй, и мне пора задать несколько вопросов, – сухо бросила она.

   – Конечно. С чего начнём?

   – С непонятных действий, которые ты совершал последние полчаса. Я наблюдала за тобой, и мне показалось, что тебя очень интересует этот храм.

   – Действительно, интересует, – подтвердил Сенмут.

   – Почему же?

   – Я – нечто вроде архитектора. У этого храма есть секрет, который мог бы иметь для меня огромное значение. И я пытаюсь его разгадать.

   – С помощью измерений и царапания на песке?

Она и впрямь наблюдала за ним.

   – Этот секрет как-то связан с пропорциями, – объяснил он, – но ты не поймёшь этого, малышка. Это слово архитекторов.

   – Может, и я пойму? Мой отец в своё время построил несколько зданий, а я смотрела, как его архитекторы работают со своими планами.

   – Твой отец богат? – удивлённо спросил Сенмут. Она показалась ему дочерью лавочника или, возможно, служанкой – должно быть, из-за одежды.

Она, не отводя глаз, разглядывала свои руки.

   – Это были только пристройки, но работа показалась мне интересной.

   – Держу пари, что ты тоже показалась, архитекторам интересной, – заметил он с улыбкой. Девушка всё больше и больше привлекала его. Её нос, изогнутый красивой дугой, выглядел высокомерным. Лицо украшали нежные скулы и ноздри. На первый взгляд оно показалось плосковатым, но постоянно меняющееся выражение наполняло его скрытой прелестью. Возможно, очаровывала её манера двигаться – то, как она дотрагивалась до головы, откидывала назад волосы или холодно глядела на него большими тёмными глазами с удивительно красивыми веками. Неясно было, что порождало эту прелесть, но она отодвигала в тень яркие прелести корзинщицы.

   – Если они и находили меня интересной, то не показывали этого, – сказала девушка. – Думаю, что на самом деле они считали меня помехой. Но тем не менее я наблюдала за ними. И прекрасно знаю, что ты называешь «пропорциями». А теперь объясни мне, что это за секрет.

   – Если бы я мог это сделать, то никакого секрета не было бы. Как раз этого я не могу объяснить, почему храм Неб-Хепет-Ра самый красивый в Египте.

   – Ты так думаешь? – удивлённо спросила она.

   – Ну конечно!

   – Красивее, чем великий храм Амона в Фивах?

   – Определённо!

Девушка поднялась и подошла к открытому выходу из кумирни, двигаясь с гибкой смелой грацией, вновь привлёкшей его внимание. Опершись руками о кирпичи, она рассматривала храм.

   – Отсюда не видно того, о чём я говорю, – подсказал Сенмут. – Просто закрой глаза и представь его таким, как видишь, подъезжая по пустыне. Низкий и длинный, с колоннами белыми, как слоновая кость, на фоне скал.

Девушка бросила на него любопытный взгляд и последовала совету, в то время как Сенмут восхищался её ресницами.

   – Белые, по сравнению со своими собственными тенями, – вдруг сказала она.

   – Прошу прощения?

   – Колонны выделяются на фоне тени от порталов, что за ними, а не на фоне скал. Если бы фоном им служил этот грубый жёлтый камень, то красота была бы утеряна. Их форма отображается так отчётливо только благодаря глубокой тени.

   – Правда. «На фоне скал» – это лишь фигура речи.

Конечно, фон создаёт тень... – Внезапно заколебавшись, он потёр подбородок.

Её слова что-то подсказывали, но он никак не мог уловить смысла подсказки. Тени, колонны...

   – Думаю, что я знаю твой секрет, – сказала она, вернувшись на скамейку. – Всё дело в простоте. Глаз видит форму храма, а не его украшения. Даже эти огромные статуи Хатор, вырастающие из фасада, имеют такие простые очертания, что их величина не подавляет остальное.

   – Ты умница, малышка! – Сенмут был поражён тем, насколько быстро и легко она поняла суть дела. – Действительно, детали подчинены общей задаче, но такое встречается и в других храмах, а они всё равно выглядят массивными, придавленными к земле. Возьмём, например, пилоны[49]49
  Пилоны – башни с наклонными стенами, между которыми находился проход в храм.


[Закрыть] южных ворот храма Амона.

   – Да, это верно, – задумчиво произнесла она. – Храм Амона не обладает этим воздушным изяществом... и кроме того, разве это требуется от обители Сильного Быка?

Её точка зрения была хорошо обоснована. Сенмут, задетый за живое, пустился в спор, временами забывая, что разговаривает не с архитектором.

   – Это верно, но разве нет другого пути для того, чтобы продемонстрировать величие, кроме умножения размера и тяжести, установки колонн, столь гигантских, что человек чувствует себя муравьём пред мощью бога? Я не вижу причины, почему почтение к Амону и красавице Хатор нельзя выразить, создав лёгкий и стройный храм.

   – Лёгкость, стройность, изящество, простота, – произнесла девушка. – Несомненно, твой секрет заключается в сумме этих качеств.

Он потряс головой, возвращаясь к прерванному изучению храма.

   – Конечно, на первый взгляд это очень просто! Как домик, который ребёнок строит из кубиков. Горизонтальные террасы, вертикальные колонны – их сочетание порождает эту гармонию, а скаты на заднем плане усиливают её! Без сомнения, в этом заключается часть обаяния храма, но ведь многие храмы подобным образом сочетаются с фоном. Секрет не в этом. Нет, это не твоя сумма. Это нечто, не связанное со всем остальным... Взять, к примеру, лотос, малышка. Его форма, его цвет, его лепестки и листья – всё красиво. Но он не будет лотосом без своего аромата, который нельзя ни увидеть, ни потрогать. Вот этот аромат я и ищу.

Сенмут, смеясь, обернулся к ней. Её глаза потеплели, в них был интерес.

   – Ты нравишься мне, архитектор, – сказала она с удивлением. – Ты можешь открыть мне своё имя, если хочешь.

Его широкие брови взметнулись. Где, во имя Амона, эта девка выучила царские повадки? Он встал и, кривляясь, поклонился ей.

   – Сенмут из Гермонтиса, Главный пророк Монту, ваша прелесть. Я умоляю мою госпожу простить меня, но я не имел позволения представиться.

Она приняла извинение с достоинством вельможной дамы, и молодой человек снова уселся, забавляясь в душе. Она, конечно, играла, но держалась с потрясающим достоинством, которое не нарушали такие пустяки, как спутанные волосы и испачканная щека. Вероятно, она была служанкой высокородной дамы, у которой научилась манерам знати.

   – Главный пророк Монту, – повторила она. – Значит, ты приехал в Фивы для Хеб-Седа.

   – Да. Я предстану перед Двойным троном в День подношений с дарами от Монту и собственными глазами увижу фараона К тому же, – добавил он, – я должен постараться увидеть и наследника.

   – Зачем? Пройдёт ещё не один год, прежде чем он сядет на трон. Хеб-Сед вновь сделает фараона полным сил и мощи, богом среди богов, как в пору расцвета. Почему ты качаешь головой? Разве ты не веришь в это?

Сенмут пожал плечами.

   – Малышка, фараон уже прожил долгую жизнь. Я слышал, что за эти годы он уже зашёл так далеко на Западный Путь, что даже Хеб-Сед не сможет вернуть его оттуда. Боюсь, что Египту следует теперь взирать на Немощного. Об этой мрачной неизбежности говорят на улицах Фив.

   – И о чём ещё говорят на улицах Фив?

   – Говорят, что царевич так же слаб духом, как и телом. Разве ты сама не слышала? Об этом говорят везде. Хорошо, если бы царевна была царевичем – симпатичная девица и во всех отношениях дочь фараона. Некоторые даже думают, что фараон мог бы порушить все традиции и назвать наследником её, а не Немощного. Я думаю, что обо всём этом должны идти споры. Вот только не будет ли это ошибкой, а, малышка?

Девушка смотрела на него с изумлением; он даже засомневался, что она услышала вопрос, и собрался уже повторить его, когда она быстро отвернулась.

   – А ты думаешь, что фараон может назвать наследницей Хатшепсут?

Он рассмеялся, откинув голову.

   – Моя прекрасная Хатор, разве я похож на невинного младенца? Фараон назовёт наследником своего сына, можешь быть уверена. Другого просто не может быть.

   – Может быть, просто никогда не было такой царевны? – Она заявила это с таким жаром, что Сенмут расхохотался.

   – Может быть, ты тоже поспорила с кем-нибудь? Оставь свои надежды! Даже если царевна Хатшепсут так хороша, вряд ли она сможет управлять Египтом!

   – Она справилась бы с этим лучше, чем её болезненный брат! И ты не докажешь обратного! Может быть, ты знаком с Её Высочеством?

   – Не больше, чем ты, – смеясь проговорил Сенмут. Он пришёл в полный восторг от того впечатления, которое произвела на сей раз его серебряная тиара. Девчонка явно повысила его в ранге, раз задала такой вопрос! Несомненно, ей польстил разговор со столь знатным и благородным человеком, каким она должна была его считать, и уж, конечно, она согласится познакомиться поближе.

Да, наверняка. Неожиданно мысль показалась ему очень привлекательной. Это уединённое место как нельзя лучше подходило для небольшого развлечения. Желание с новой силой проснулось, в Сенмуте, когда он вновь оглядел её круглые золотистые груди, плавные и нежные очертания тела и бёдер под грязной белой юбкой. Она была очаровательна. Гибкий ум, неброская красота, бедра, стройные, почти как у мальчика, – всё это разожгло огонь в его крови. И этот огонь необходимо погасить, решил он, придвигаясь ближе к ней. Изучение храма подождёт.

   – Конечно, – заметил он, – кто-нибудь может держать пари, и не взглянув на царевну, если знает женщин. Вот если Её Высочество такая девушка, как ты...

   – То что?

Неправильно истолковав мелькнувший в её глазах интерес, он довольно усмехнулся.

   – Тогда она действительно будет править Египтом, хотя и не так, как фараон.

   – Я не понимаю тебя, архитектор. Разве может тот, кто правит Египтом, не иметь короны?

Он мягко рассмеялся, как бы случайно протянув руку вдоль спинки скамьи.

   – И это говоришь ты, которой предстоит скрутить своими красивыми ручками несчётное число юношей? Она будет управлять через этого слабака – царевича Ненни, который наверняка станет её мужем. Клянусь моим Ка, я завидую ему, если она похожа на тебя!

Вдали показалась колесница, нёсшаяся в их сторону по пустынной дороге. Сенмут послал ей в душе проклятия. Однако девушка не обратила на неё внимания. Не отрывая от него широко раскрытых глаз, она чуть слышно прошептала:

   – Править – через Немощного?

   – Конечно. Разве сможет он отказать ей в чём-нибудь, если она похожа на тебя – с мужским умом и телом, достойным Хатор?

Он придвинулся вплотную к девушке, и его рука, оторвавшись от камня, быстро и легко пробежала по обнажённому плечу. В мгновение ока она вскочила на ноги и хлестнула Сенмута по обеим щекам с изумившей его силой.

   – Как ты посмел коснуться меня?

В первый миг молодой человек не поверил случившемуся, затем в нём поднялся гнев, ещё больше распаливший желание. Он вскочил, прижал её к стене и стиснул в объятиях.

   – Ты слишком далеко зашла в своих играх, маленькая властительница!

Казалось, она потеряла дар речи. Сенмут осторожно обвёл взглядом её приоткрытые губы, широко распахнутые глаза, спутанные волосы и поразился, как он мог счесть её бесцветной. Под оглушительный стук сердца он прижал девушку к себе и впился в губы грубым долгим поцелуем.

Он потратил много времени и сил прежде, чем её сопротивление сменилось безотчётным, но безошибочно угадываемым ответом. К этому моменту он содрогался от страсти. Не разжимая объятий, Сенмут оторвал свои губы от её рта и принялся целовать её щёки и шею.

   – Ради всех богов! – прошептал он. – Я должен взять тебя, малышка. Я никогда не касался такой нежной щеки и такой прекрасной груди... Не отталкивай меня, твоё сердце так же колотится, и дышишь ты так же часто, как и я. Ну, давай же, ложись со мной!

Она не подчинилась, наоборот – попыталась вырваться, бросив на него взгляд, который он запомнил на всю жизнь: исполненный страха, смущения и страсти. Он был достаточно искушённым, чтобы понять, что оказался первым мужчиной, дотронувшимся до неё. Грохот колесницы всё громче доносился с дороги, а они смотрели в глаза друг другу. Затем она сказала напряжённым, но дрожащим голосом:

– Отпусти меня, архитектор. Предупреждаю. Отпусти меня.

Что-то в её тоне заставило его мгновенно, без раздумий подчиниться. Секундой позже он уже проклял свою глупость и попытался схватить девушку, которая выбежала из кумирни и по залитому ослепительным солнцем песку понеслась к приближавшейся колеснице. К его изумлению, колесница остановилась, словно ехала именно за ней. Она прыгнула вознице за спину, и тот сразу повернул лошадей – огромных вороных жеребцов, редкостных на вид – и погнал их галопом по дороге к Фивам, так и не подъехав к храму.

Жадно хватая ртом воздух, Сенмут, продолжавший пребывать во власти охватившей его ярости, высунулся из дверного проёма. Пламя, горевшее в его душе, должно было вот-вот испепелить тело. Из-под руки он с кривой усмешкой взглянул на облако пыли, скрывающее удаляющуюся колесницу, и поплёлся по песку к храму.

Часом позже, ощущая, что провёл день в погоне за призраками, он отправился в обратный путь через пустыню. Его настроение было далёким от идеального: он устал, был весь покрыт пылью, хмель давно выветрился из головы, он не разгадал секрета, и в довершение всего, никак не мог выбросить из головы эту девчонку.

Обернувшись, он бросил угрюмый взгляд на храм. Он находился всё там же, невозмутимый в своей красоте, продолжая насмехаться над ним. С этой стороны его вид был особенно прекрасен, это, должно быть, зависело от рисунка колонн, таких белых на фоне скал. Или же на фоне затенённых фронтонов, как она сказала. Эта часть их разговора была преддверием открытия. Тени, колонны... повторение белых вертикалей рядом с иссиня-серыми...

Внезапно он осознал, в чём дело. Он смотрел на пространства между колоннами так же, как на сами колонны. Эти иссиня-серые вертикали были необходимы для создания образа, хотя их и не было на самом деле – они являлись пустым пространством, неосязаемым воздухом. Тени должны были падать именно так, создавая соотношение частей. Древний архитектор, построивший Неб-Хепет-Ра, вычислил меру для пустоты между колоннами, сделав её столь же важной частью постройки, как и колонны. Он использовал в строительстве пространство как камень, а свет, воздух и тень – как драгоценные металлы, завершающие отделку.