Текст книги "Академия Аркан (ЛП)"
Автор книги: Элис Кова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)
– Случайное везение, – бросаю.
– Удача, да, – задумчиво повторяет он.
Я недовольно сжимаю губы. Его прозрачные намёки раздражают не меньше, чем слухи.
– Это всё, профессор?
– Пока что – да. – Он отмахивается рукой. Я уже готова выскочить, но его взгляд не отпускает меня до самой двери. И я заставляю себя идти ровно, не ускоряя шаг.
***
Дни текут в однообразии. Утренние занятия – поочерёдно рисование, владение и чтение. После – библиотека или практика. За едой мы тоже держимся вместе: Лурен, Кел, Сорза, Дристин и я. Их компания делает всё это хоть немного терпимее.
Я наконец чувствую в себе достаточно сил, чтобы снова вернуться в святилище. Полностью я ещё не восстановилась, но больше не чувствую себя стеклянной. Рядом с Сорзой всё проще: её дружеское присутствие и ощущение, что я не одна, дают чувство безопасности. И – как бы мне ни было неприятно признавать, что Торнброу хоть в чём-то оказался прав, – возможность вызывать карты без движений действительно успокаивает. Особенно после того, как Эза, Кел и Нидус в прошлый раз просто схватили меня за руки.
Дни продолжают идти в своём ритме.
– Кто-нибудь из вас уже думал, чем будет заниматься на День Монет? – спрашивает Лурен, когда мы впятером направляемся в общую. Она всю неделю вежливо долбит меня просьбами помочь ей с рисованием. В конце концов я сдалась и решила посидеть с ней, вместо того чтобы сбегать в святилище и работать над своей Старшей. Взамен она исправно снабжает меня всеми слухами об академии.
Я предупредила Лурен, что мой способ рисования всё ещё не тот, что хотела бы видеть профессор Даскфлэйм – она сама дала мне это понять очень жёстко, когда я недавно восполняла пробелы. Но мои карты работают. А вот про карты Лурен то же самое сказать нельзя.
– Наверное, буду чертить, – пожимаю плечами. – Это у меня лучше всего получается.
– И это хорошая стратегия. Познакомишься с другими дворянами: многие приходят на День Монет, чтобы пополнить запас карт сверх тех, что могут изготовить арканисты их клана, – одобряет Дристин.
– Именно об этом я и подумала, – вру.
Все говорят, что День Монет создан ради «помощи обществу». Но если только дворяне имеют право владеть картами и при этом копят их, то какая это помощь? Только самым богатым.
– Ты могла бы и овладеть, – Сорза поправляет охапку книг в руках. Она регулярно опустошает библиотеку, и я с радостью не раз помогала ей в этом.
Я до сих пор охочусь за сведениями о карте Мир – ищу так часто и осторожно, как только могу. Но найти почти нечего. Не удивлюсь, если Каэлис велел подчистить все записи.
– Поразительно, что ты можешь использовать столько карт подряд и не уставать. Я после трёх – и всё, на день выжат, – жалуется Дристин, когда мы входим в общую.
– Просто везёт, наверное, – отвечаю, когда мы рассаживаемся за боковой столик. Студенты проходят мимо, не обращая на нас внимания.
– Но серьёзно, ты используешь карты, как третьекурсница. Может, и лучше, – Дристин склоняется ближе, понижая голос.
– Да ну, – отмахиваюсь я.
– Может, у неё есть какой-то секрет, о котором она не говорит, – шутит Сорза. Я метаю в неё молниеносный взгляд. Она поджимает губы, явно сдерживаясь, чтобы не выдать больше.
– Подумай только, сколько ты сможешь после следующего подношения в Чашу Аркан, – Лурен раскрывает один из своих журналов, испещрённых рисунками символов и пометками для рисования. Дристин тоже достаёт тетради. Похоже, сегодня Лурен не получит от меня личного урока.
– Забавно, – Дристин поправляет очки и ещё тише говорит: – А вы никогда не думали, что, может, есть способы пользоваться старшими арканами без жертвоприношения Чаше?
Я встречаюсь взглядом с Сорзой. Мы обе, без сомнения, подумали об одном и том же – о том, что значит быть Старшей. Но в его словах есть доля истины. И подтверждает её Кел.
– Я слышала, что некоторые арканисты от природы способны использовать более сложные карты, – говорит она. – Что при правильной практике и тренировке они могут даже сами открывать эти способности, без Чаши.
– Кел! – ахает Лурен, возмущённо. – Такие речи против закона. Продвигаться в таро можно только через Чашу!
– Я же не говорю, что собираюсь так делать. Просто так говорят. За сплетни меня стража не утащит, – ухмыляется Кел.
Лурен толкает её в плечо.
– Пусть это и правда будут просто сплетни. Я не переживу, если ты что-то скрываешь от меня.
– Сомневаюсь, что кто-то из нас скрывает силы, если мы все пытаемся помочь друг другу пройти испытания, – Дристин чешет затылок.
Сорза фыркает.
– Что? – он поворачивается к ней.
– Ничего.
– Да что? – настаивает он.
– Да ничего, – смеётся она.
Разговор постепенно стихает. Я раскрываю свои книги и вытаскиваю инструменты для рисования.
Я даже не думала о следующем подношении Чаше Аркан… Это проблема следующего года. Сначала мне нужно хотя бы одну монету получить от студента на День Монет. Потом пройти Испытания Тройки Мечей. Сделать выбор дома – из тех, что дали мне монету, – и чтобы они меня приняли. И при этом всё время поддерживать иллюзию наследницы, безумно влюблённой в Каэлиса. И ещё – каким-то образом подделать Старшие Арканы, которые он хочет. И остаться вне любых слухов о беглянке из Халазара.
Этого более чем достаточно, чтобы держать меня занятой. Всё, что придётся отдать Чаше на втором курсе, слишком далеко, чтобы об этом думать. Но хотя бы пользоваться всеми картами, которые я могу начертить и вызвать, будет облегчением. Скрывать силу – занятие, которое я ненавижу.
***
Чтение, пожалуй, худший из всех предметов. Принципы я знаю уже много лет, но это Арина всегда бралась за него так, словно ястреб поймал восходящий поток над Схождением. Моё же равнодушие к теме только усугубляется манерой профессора Ротоу.
Лас Ротоу выглядит довольно эксцентрично: светлая кожа, чёрные глаза. Она вечно увешана причудливыми украшениями, резко контрастирующими с воздушными, чаще всего шёлковыми одеждами. Длинные волнистые волосы свободно спадают на плечи, в них всегда прячется белая прядь.
Но стиль её преподавания полностью расходится с её артистичным обликом. Лас учит чтению так же, как профессор Даскфлэйм учит рисованию: жёстко и исключительно в рамках традиционной символики карт. В её методике нет места для нюансов. И Лурен имела несчастье убедиться в этом на собственном опыте.
– Профессор, а в вашем примере Семёрку Кубков нельзя трактовать более положительно? – Она отбрасывает волосы с глаз своим привычным скромным жестом, но в голосе слышится уверенность. Если есть предмет, где Лурен по-настоящему сияет, так это чтение.
– Семёрка Кубков символизирует иллюзию положительного выбора, – повторяет Лас только что сказанное, раскладывая карты для примера. Одновременно она поправляет на лбу украшение – сегодня это ряд крошечных обсидиановых звёздочек. – Изобилие вариантов, которые при внимательном рассмотрении оказываются не столь идеальными, как кажутся на первый взгляд.
– Но если в раскладе есть ещё и Десятка Монет, означающая богатство и долгосрочный успех, разве это не намекает, что все варианты в Семёрке Кубков хороши?
– Десятка Монет выпала в позиции будущего, и она никак не влияет на Семёрку Кубков, находящуюся в позиции нынешнего конфликта, – профессор Ротоу серьёзна до предела. В её трактовке нет места тому, чтобы смысл карт менялся в зависимости от других карт расклада, вопрошающего, ситуации… или просто интуиции читателя.
– Понятно… – Даже если Лурен не произносит это вслух, я вижу возражение в её глазах. Стиль её чтения так сильно напоминает Арину, что у меня сжимается сердце.
Арина всегда читала иначе: закрывала глаза, чуть покачивалась, водя ладонями над картами, словно дирижируя симфонией шёпотов самой вселенной. Она выбирала голоса, которые нужно услышать. Читала сердцем – и каждое её слово звучало с безоговорочной уверенностью. Поэтому её расклады всегда оказывались пугающе точными.
– А если карты выпадут перевёрнутыми, вверх ногами, профессор? – спрашивает Кел. В классе поднимается гул.
Мои уши настораживаются. Перевёрнутые карты – одна из тем, о которых я так и не выспросила Каэлиса, хотя легенды о нём требуют ответа. Но подозреваю, что он расскажет мне мало. Поэтому я ловлю каждое слово Лас.
Она складывает пальцы на животе, и десятки её колец звякают. Этот жест она делает всегда, когда раздражена, словно старается напомнить себе не сорваться на крик из самой груди. Странное зрелище для обычно мягкой и тихой профессора.
– В чтении, если карта выпадает перевёрнутой, её нужно просто развернуть правильно, – говорит она.
– Но разве перевёрнутые карты не дурное знамение? – уточняет Сорза.
– Перевёрнутые карты – это не более чем сказки, которыми пугают детей, – настаивает Лас. – Существует лишь один способ правильно читать и использовать таро.
– Формально перевёрнутые карты всё же существуют, – осмеливается вставить Алор. – При владении, если арканист недостаточно искусен или карта плохо начерчена, она может «перевернуться» и стать нестабильной. Магия искажается. Иногда даже обращается против владельца.
– Именно так, – кивает Лас и чуть улыбается, словно Алор только что подтвердила её правоту. – Перевёрнутые карты «существуют» лишь мгновение – как результат плохого исполнения. Арканисты не могут сознательно использовать перевёрнутую карту, так же как не могут её прочитать. К счастью, в чтении карту можно легко «исправить». У карт есть одна сила, одно значение. Ничего больше и ничего меньше.
Пока она говорит, я чувствую на себе взгляды. Я – представительница клана, о котором ходят слухи, что его уничтожила перевёрнутая карта. Но слухи расходятся: был ли это осознанный вызов перевёрнутой карты? Или Каэлис потерял над ней контроль? Первое звучит легендарно страшно. Второе – и вовсе измена.
Я держу язык за зубами.
– А теперь вернёмся к сегодняшнему занятию, – продолжает Лас. – Мы сделаем расклад на смену сезона, когда мы встречаем осень, Сезон Монет. Напоминаю: до Дня Монет осталось чуть больше тридцати дней. Сейчас самое время довести свои навыки чтения до совершенства – они могут помочь вам впечатлить студента настолько, что он наградит вас монетой.
Каждому студенту выдают колоду для занятий по чтению, но выносить её из класса запрещено, чтобы не возникало искушения попробовать карты, которые якобы нам не по силам. Я тщательно перетасовываю колоду и веером раскладываю карты.
Первую карту кладу наверх расклада – это моё настоящее положение. Под ней – центральная проблема, что ждёт меня в новом сезоне. Слева и справа от центральной – то, что известно, и то, что скрыто. А под ними – вероятный исход.
Каждая карта кладётся рубашкой вверх, чтобы их читать по порядку, а затем рассматривать целостно. Я замираю, держа ладонь над верхней. Но не решаюсь перевернуть. От неё исходит странная, неприятная энергия, будто сама карта пытается оттолкнуть мои пальцы.
Я заставляю себя раскрывать их одну за другой.
Верхняя – настоящее положение: Семёрка Мечей.
Центр – проблема: Десятка Монет.
Центр слева – что известно: Рыцарь Мечей.
Центр справа – что неизвестно: Король Мечей.
Нижняя – вероятный исход: Десятка Мечей.
Я долго смотрю на расклад, затем поворачиваю единственную карту, что выпала перевёрнутой, – Рыцаря Мечей. Мои пальцы задерживаются на ней. Рыцарь Мечей… Я мгновенно вижу в мужчине на карте Каэлиса – суровая линия челюсти, глубокие глаза, в которых бушует едва сдерживаемая ярость.
А что скрыто… Король Мечей.
Мысли шумят так громко, что я не сразу замечаю профессора Лас у своего стола. Она издаёт негромкий звук – почти как недовольство, но на самом деле ещё хуже: жалость.
– Тебя ждёт тяжёлая осень перед наступлением зимы, Клара.
– Карты показывают лишь то, что может быть, – парирую я.
– То, что, скорее всего, будет, – мягко поправляет она.
– Но всё же не то, что будет наверняка.
– Для более искусного читателя, возможно, и то, что будет, – её слова тут же заставляют меня вспомнить Арину. Её расклады никогда не ошибались. Будь она здесь, она знала бы точно, что ждёт впереди. Лас легко постукивает по моей парте. – Учись усерднее, Клара. Испытания Трёх Мечей – это не только бой и эффектная работа с картами. Хороший читатель может получить преимущество, заранее зная, что грядёт.
Я смотрю на карты, желая, чтобы они изменились, показали что-то иное, чего я ещё не знаю. Но передо мной только Принц и Король Мечей, обрамляющие карту, означающую День Монет, – Десятку Монет.
Трактовок тут немного. Каэлис и король Нейтор поглотят мой День Монет. А итог?
Десятка Мечей – карта, где человек пронзён десятью огненными клинками. Она предвещает лишь одно: муки.
Глава 29
– Спокойно, спокойно! – Мирион вскидывает обе руки, затем опускает их на колени и тяжело дышит. – Я сдаюсь.
Я выпрямляюсь, отпускаю магию и вытираю лоб. Иногда я всё ещё тренируюсь одна, но вечерами прихожу в Святилище Старших, где можно упражняться в поединках на узкой дуэльной полосе. После тяжёлого начала этого года я решила во что бы то ни стало освоить таро так, как того требует академия. Одна мысль о том, что я могу провалить то, в чём уверена в своих силах, отвратительна. К тому же это единственное место, где я могу по-настоящему развернуться, сражаясь с теми, кто тоже способен использовать полную колоду.
– Непохоже на тебя – так проигрывать, – замечает Элорин своим мелодичным, чуть сонным голосом. Её глаза скользят ко мне. – Если бы только ты могла направить эту же уверенность в рисование Колеса.
– Грубо, – мой тон сух, как и горло, и я иду к большому кувшину с водой, что поставил для нас Тал.
– Рано или поздно тебе придётся это освоить, – продолжает Элорин, не отступая.
– Думаешь, я не хочу? – я пью и бросаю на неё косой взгляд.
– Убегая от практики рисования, ты не приблизишься к мастерству. – Каждое слово она произносит отстранённо-прекрасно, как и всегда. Лицо Элорин редко выдаёт радость, печаль или вообще какие-либо эмоции. Она словно фарфоровая кукла, расписанная яркими красками: её аура спокойна, её облик безупречен. Но, несмотря на радужные ткани, в которые она всегда облачена, в ней порой нет и тени души.
– Она справится в своё время, – Мирион подходит ко мне и тоже наливает воды. Поднимая стакан, он дарит мне тёплую, ободряющую улыбку. Мирион – один из немногих людей, кто никогда не заставлял меня держать оборону.
– Я пойду умоюсь перед ужином, – объявляет он после того, как осушает стакан. – На пустой желудок толку мало.
– Я догоню чуть позже. Мне стоит поработать над рисованием, – я направляюсь к столу и бросаю на Элорин выразительный взгляд. Она лишь едва улыбается – победа её, пусть и мелкая.
Мирион уходит, вскоре за ним – и Тал. Элорин усаживается у огня, раскрыв книгу, снятую с полки вдоль стены святилища. Здесь встречаются экземпляры более редкие, чем даже в библиотеке. Но, увы, ни слова о Мире я так и не нашла. Я кошусь на Элорин, пока рисую, но если она и замечает, то никак не выдаёт этого.
Сорза наконец потягивается с громким стоном и заявляет:
– На сегодня хватит. – Часы она просидела, склонившись над своей картой. Её попытки столь же безуспешны, как и мои, но до прорыва она явно ближе. – Идёшь, Клара?
Я качаю головой. – Иди без меня.
– Спрячу тебе еды в комнате, – не первый раз она предлагает помощь, и всегда выполняет обещанное.
– Ты слишком добра ко мне.
– И не поспоришь, – она машет рукой и уходит.
Теперь остались только мы с Элорин. Я не позволю ей снова уйти раньше меня и потом утверждать, будто я не прилагаю усилий. Склонившись над страницей, я продолжаю механически выводить линии. В этих рисунках нет души. Я не чувствую никакой связи – они столь же безжизненны, как линии Рейтаны Даскфлейм. Но выглядят как работа.
Луна уже поднялась, и ужин давно позади, когда Элорин наконец зевает и с показной грацией захлопывает книгу. Прижимая пыльный том к боку, она задерживает на мне взгляд. Я отвечаю, и время словно тянется дольше, чем вся наша молчаливая дуэль за эти часы.
– У тебя не выйдет, знаешь ли.
Моё перо останавливается. – Что именно?
– Притворяться, что тормозишь обучение, чтобы избежать задания. Не выйдет. – В её безжизненных глазах вдруг появляется новый оттенок. Голубизна мутнеет, темнеет, и я понимаю, какой шторм она прячет под безмятежной маской.
– Я не пыталась тянуть время.
– Ну конечно, – скептически отвечает она.
– Нет, правда, – настаиваю я. А потом слова вырываются сами: – Если уж на то пошло, меня бесит, что у меня не получается рисовать эту карту. Впервые таро не даётся мне естественно, и это сводит меня с ума. – Я вовремя останавливаюсь, прежде чем сказать лишнее. Элорин отводит прядь за ухо, и в её движении мелькает вина.
Люди почему-то склонны говорить при мне больше, чем хотели бы. Элорин сама сказала в первый день в святилище: если я задам вопрос, они признаются в том, что обычно скрыли бы. Только теперь я понимаю, что имела она в виду. Это признание вырвалось у меня само.
– Тебе стоило бы хотеть тянуть время, – шепчет она, отводя взгляд.
– Почему?
– Потому что как только получится, они возьмут тебя и выжмут все силы, что смогут.
– Они? – я откладываю перо. Догадываюсь, о ком речь, но хочу услышать от неё.
– Те аристократы, к которым тебя прикрепят… сам король. – Её взгляд уходит в окно, в пустоту, в горизонт, словно только там она знала вкус свободы. – Мы существуем ради них.
– Мы существуем ради себя, – я отказываюсь принять меньшее. Она оборачивается, но не спорит – только улыбается, и в улыбке ясно читается её несогласие.
– Ты знаешь, к какому клану тебя отправят? – спрашиваю я.
– Не клан, а королевский двор в Очаге Судьбы. Моя сила Верховной Жрицы слишком ценна, чтобы быть где-то ещё, кроме как рядом с королём.
– В чём именно твоя сила? – только теперь я понимаю, как мало знаю о магии Старших. Мирион говорил мне, что с помощью Влюблённых он может заставить двух людей полюбить друг друга. Эза показал свою силу, когда напал на меня. Тал признался в своём умении снимать чужую боль Солнцем ещё в мой первый день. Сорза всё ещё пытается разобраться со своей магией, как и я. Сила Сайласа мне известна… Но Кайл – Император, Нидус – Башня, Элорин – Верховная Жрица… я не знаю, что делают их карты.
– Я могу заглянуть в разум человека и узнать его сокровенные мысли – ту правду, которую он прячет от мира. – Я откидываюсь на спинку стула. Элорин смеётся над моей реакцией. – Не волнуйся, я не использовала это на тебе и не стану без просьбы… или приказа короны. Мне не доставляет удовольствия раздавать свои воспоминания. Я предпочитаю хранить их для себя, а не обменивать на чужие.
– Могу себе представить.
– Надеюсь, ради тебя, что требования к рисованию Фортуны окажутся куда мягче.
Она оставляет меня наедине с мыслями. Я смотрю на страницу, полную бессмысленных каракулей. Моё бессилие в рисовании связано не только с тем, что я не знаю верного символа Фортуны. В животе сжимается тревожный комок. Я не знаю, что должна отдать в жертву. Пока не узнаю, магия не сложится в форму. Что, если для Колеса Фортуны потребуется больше, чем я способна вынести?
Я слышу шаги и думаю, что это Сайлас, пришедший навестить меня, как он иногда делает, когда большинство уже спит в общежитиях. Но едва я сосредотачиваюсь на звуке, понимаю – это не он.
Мужчина с волосами, сияющими в лунном свете белым, ухмыляется, его рука уже тянется к колоде на бедре.
– Эза. – Из моего голоса исчезло всё тепло. Последние недели наши пути пересекались лишь мимолётно, да и то всегда при других людях – по моей инициативе. Сейчас мы одни. Будто он нарочно искал встречи.
– Серый Клинок, – он презрительно бросает имя, под которым я была известна в Халазаре. Задевает с первой же секунды. Я делаю вид, что возвращаюсь к бумаге, берусь за перо. Но он не тот, кого можно проигнорировать. Каждая клеточка моего тела чувствует его присутствие. – Слышал, ты здесь не упускаешь возможности тренироваться.
– Моё имя Редуин, – поправляю я. Откуда он столько знает обо мне? Тогда, когда напал… и теперь.
– Мы оба знаем, что нет, – он усмехается. И прав, разумеется. Но и настоящее мое имя не Серый Клинок.
– Именно так. И то, что я делаю здесь, вовсе не тайна, – я делаю несколько раздражённых штрихов пером.
– Хочу увидеть, на что способен узник Халазара.
– Не знаю, что тебе наговорили обо мне, но уверяю – всё это неправда, – я поднимаю на него взгляд, чувствуя, как в животе вспыхивает ненависть. Но сдерживаюсь. – Более того, мне неинтересно показывать тебе что-либо.
– Раньше в этом году ты не казалась такой неохотной.
Я не позволю тебе взять верх. – Я передумала.
– А если я не дам тебе выбора? – с дикой улыбкой он пересекает комнату. – Почему бы мне не рассказать всем, что ты и есть та самая беглянка из Халазара, и не вернуть тебя в клетку, где мрази вроде тебя и место? Не думаю, что королю понравится, когда до него дойдёт, что какая-то шлюха пробралась в постель его сына с помощью лжи.
Его угроза, пусть и риторическая, впивается в меня. Почему он всё ещё не выдал меня? Он уверен в моей личности, и прав. Так почему же не сообщил профессору, не призвал стражей? Почему ограничивается лишь нападками и издёвкой?
Потому что он не может вернуть меня назад. Я не даю этому осознанию отразиться в голосе. Что бы он ни знал, чем бы ни угрожал, дороги в Халазар для меня больше нет. – Иначе ты уже сделал бы это.
Взгляд Эзы становится холодным.
– Думаешь, ты такая сильная? Но ты боишься Каэля не меньше остальных.
Я едва сдерживаю смех. Чёрт, Каэль был прав… быть его невестой – само по себе защита.
– Ты ничего не знаешь, – рычит он.
– Ах, правда? – я бросаю вызов.
– Халазар был слишком милостив к такой, как ты. – Одна карта поднимается из его колоды, вращаясь вокруг него. С каждым поворотом передо мной вспыхивает лик Повешенного. Цена, которую он отдал за эту проклятую карту, явно ничтожна. – Может, найдём в твоём прошлом место посерьёзнее. Ещё темнее. Или я создам собственную ментальную тюрьму. Посмотрим, чей разум сильнее.
Я выпускаю перо из пальцев, сердце бешено колотится.
– Ведь всего несколько ударов и перо, пронзившее твою ладонь, – и ты сломалась. Совсем пустяк.
Откуда он знает о видении такие подробности? Лёд пробегает по венам, сковывая тело. Он что, видел моё видение? Или сам создал его, как сказал?
Сколько бы я ни тренировалась, рядом с Эзой я вновь обнажена, уязвима, разорвана на куски. Мысль о том, что он наблюдал за мной в тот момент, пока я была во власти его Повешенного, выворачивает душу наизнанку.
– Постоянно полагаться на одну-единственную карту Старших Арканов – не так уж впечатляет, – я встаю, готовая ко всему. Напряжение в воздухе готово разорваться. – И невольно возникает вопрос, насколько ты сам силён, если вынужден всё время держаться за один трюк.
Его ноздри раздуваются. Мужчины вроде него так предсказуемы.
– Я могу одолеть тебя и без своей карты.
– Ну конечно, – мои слова звучат почти песней, с насмешкой. Я намеренно дразню его, провоцирую на драку. Пусть уж нападёт в открытую, чем ударит в спину. – Хотя вряд ли ты рискнёшь без Нидуса или Кайла. Или Алора, пожалуй. Поразительно, насколько ты не любишь сражаться, когда у тебя нет численного перевеса.
Я ожидала, что это станет последней каплей. Но не ожидала, что он с рыком метнётся через стол, позабыв про карту. Повешенный падает, словно серебряная звезда, покинутая хозяином. Его руки хватают меня за горло.
Мир переворачивается. Мы падаем на пол.
Мы с Эзой катимся по каменным плитам. Всё, чему меня учил Грегор за эти годы, все уличные драки, все стычки со стражами – всё это вспыхивает во мне, возвращает силу. Мой кулак врезается ему в челюсть, и из его горла вырывается сдавленный звук. Как же сладко расколотить это чересчур красивое лицо. Его пальцы соскальзывают с моего горла, он откатывается в сторону.
Ответом становится треск льда, разошедшегося по полу от его Туза Кубков. Я отпрыгиваю, ладонь взмывает над моей колодой. Старая привычка: в настоящей драке я тянусь к картам. По моему зову поднимается карта, и вокруг вспыхивает огонь – Туз Жезлов, гасит его лёд шипением.
Мы тяжело дышим, встаём и начинаем кружить друг вокруг друга. Лунный свет и дрожащие языки свечей в канделябрах танцуют по стенам. Лёд и огонь отражаются на наших лицах.
– У тебя неплохой удар, – он двигает челюстью, кровь стекает с губ.
– А у тебя – слабая челюсть.
Его лицо искажается в ярости, две карты поднимаются из колоды. Я готова. Уворачиваюсь от нового ледяного удара, но сбиваюсь с шага, когда одна из его карт выпускает бледно-фиолетовую дымку. Веки тяжелеют.
Четвёрка Кубков. Сон. Вялость. Я успеваю вызвать свою Четвёрку Мечей – исцеление – прежде чем рухнуть в пустой сон.
Туман рассеивается как раз вовремя, чтобы я увидела Эзу, тянущегося к упавшему Повешенному. Карта дрожит, оживая. Но прежде, чем он коснётся её, я бью своим умом – Двойкой Мечей. Эза пошатывается, мир перед его глазами, должно быть, кружится. Смятение делает его тело мягким, лишает решимости. Я бросаюсь вперёд.
Грань между физическим и магическим боем стирается. Карты растворяются, расплетаются в нити света, взрываются разноцветной пылью, исчезают в мареве.
Я не дралась так уже целую вечность. По-настоящему. Без сдерживаний. Захлёбываюсь дыханием, в крови, каждая мышца горит. Злость и отчаяние толкают меня вперёд. Мой болевой порог куда выше его. Я ставлю на это свою жизнь.
– Перестань… двигаться… сука, – рычит он. Я не вижу, какая карта ударяет меня.
Меня швыряет, я перекатываюсь через дальний стол, и только стена останавливает моё тело. В глазах вспыхивают искры. Эза уже тянется к Повешенному. Нет… я не вернусь туда. Но тело не слушается. Я не могу пошевелить даже пальцем.
– Я не вернусь туда, – сиплю. Вернуться в Халазар, даже только в мыслях… – Я лучше умру.
Мне трудно стоять: рука соскальзывает по стене, покрытой кровью. Эза почти дотянулся до своей карты – и сможет активировать её одной мыслью. Я обрушиваюсь на стол, за которым сидела, каракули всё ещё раскиданы по листам, а кровь из носа падает звёздными каплями.
Если когда-либо мне нужна была удача…
Колесо Фортуны. Поворот судьбы. Оно несложно. Его нельзя контролировать. Оно вбирает всё и ничто. Я черчу круг на листе, затем ещё один, незавершённый, вокруг. Линии тянутся от внешнего кольца к центру. Я вбиваю ладонь в бумагу и выплёскиваю всё – всю магию, всю себя, каждую крупицу удачи, что была у меня. Символ вспыхивает серебристым светом и исчезает.
Но этого оказалось мало. Эза наконец касается своей карты. Она поднимается в воздух. Я замираю в ожидании удара. Но он не приходит.
Приоткрыв глаза, я вижу, что он сам в замешательстве смотрит на карту. Его Повешенный разлетелся в десяток обрывков, став бесполезным. Поворот судьбы. Не так, как я представляла… но именно то, что было нужно.
Я бросаюсь на него. Не с магией – всем телом.
Я сверху. Эза беспомощен подо мной. Он больше не сопротивляется, но я уже не могу остановиться. Я бью и бью, наша кровь смешивается. Вся боль, копившаяся во мне, наконец находит выход.
Он больше никогда не заставит меня чувствовать себя маленькой. Никто не заставит. Я убью любого, кто посмеет угрожать мне или тем, кого я люблю. Для них не будет пощады. Не будет мира. Я перекрою к чёрту весь этот мир, если только это позволит мне сохранить семью и защитить её.
Я и правда могла бы убить его… пока чья-то сила резко не отрывает меня прочь.
Железная хватка Каэлиса сжимает моё запястье, он рывком поднимает меня с Эзы. Я спотыкаюсь и падаю на пол. Эза не теряет времени: сплёвывает кровь и переворачивается на бок.
– Чудовищная тварь! Она напала на меня без всякой причины! – кривится он.
Взгляд принца холоден, как и его хватка, когда он оглядывает разгром, что мы устроили в некогда уютном убежище Старших. Его глаза останавливаются на мне, смягчаются – и тут же вновь каменеют. Опасность сочится из ауры Каэлиса, и этого хватает, чтобы даже Эза отшатнулся.
– Назови её тварью ещё раз – и познаешь нечто куда хуже её кулаков, – голос Каэлиса, словно ледяное пламя. Горький и обжигающий. Почти рык.
– Но, но… – начинает Эза.
– У меня есть твоя золотая карта, Эза. Даже если ты умрёшь, её можно будет использовать, чтобы призвать Мир. Ты мне больше не нужен. – Каэлис усиливает угрозу.
– Твой отец скажет иначе.
Это задевает.
– Убирайся. Сейчас же. И набирайся ума, пока я не увижу тебя снова, иначе проверим эту теорию.
Эза кое-как встаёт, пошатываясь. Бросает на меня уничтожающий взгляд.
– Прячься за его спиной, как трусиха. Мы всё равно закончим это.
Я не успеваю ответить, он уже уходит.
Каэлис поворачивается ко мне.
– Он начал, – выдыхаю я, прежде чем принц скажет хоть слово.
– Я знаю, что он начал. – В его голосе нет укора. – Когда я не увидел тебя на ужине, пошёл искать… – Его вторая рука чуть двигается, словно хочет коснуться моего лица. И я понимаю: это первый раз, когда мы так близко наедине после того злополучного вечера.
Холодок пробегает по спине. Уязвимость просачивается в вены, вытесняя боевой азарт. Каэлис волнуется… за меня? Невероятно.
– Мне не нужна твоя защита, – возражаю я, не в силах вынести его взгляд. Саму мысль, что он может бояться за меня.
– Нет, конечно. – Он качает головой. – Но тебе нужно, чтобы я удержал отцовский гнев, если ты прикончишь одного из его Старших после того, как закончишь золотую карту. – Принц поднимается. Я не упускаю: «всяческие пытки» звучат как нечто ещё худшее, чем Халазар. – А теперь – пойдём.
– Куда?
– В мои покои.
– Я не хочу. – Возражение звучит слабее, чем должно.
– Я и не спрашивал. – Его губы чуть трогает усмешка, но глаза всё ещё полны тревоги. – Считай это приказом принца.
– Как ты смеешь… – начинаю я.
– Ты вся в крови и синяках, Клара. И я не позволю, чтобы мою будущую жену видели так, будто она свалилась с лестницы, устланной кинжалами, а я не сделал ничего. – Я не двигаюсь. Он поднимает бровь. – Что теперь? – вздыхает Каэлис.
– Мне плевать, как я выгляжу. Я не твой трофей, чтобы наряжать и выставлять напоказ.
Он опускается на колено, его глаза на уровне моих. Странность того, что принц склоняется передо мной, кружит голову сильнее, чем удары Эзы.
– Хорошо. Мне всё равно, как ты выглядишь. Будь окровавленной. Будь королевой крыс из Города Затмений, если уж так хочешь. Но я никогда не позволю сказать, что мне безразличны те, кто ближе всего ко мне.
Эти слова ложатся на меня, словно целебная мазь. Слова, так похожие на мои собственные. Тёплый жар разливается по телу. Впервые я понимаю в нём нечто.
– Я близка тебе? – мой голос становится мягким.
– Ты не видишь вокруг меня толпы друзей, не так ли?
