Текст книги "Кошмар на улице Зелёных драконов (СИ)"
Автор книги: Елена Свительская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 42 страниц)
Свиток 5 – Песня чужого гуциня
Ли Кин
Лежала, не могла уснуть. Вспоминала родной дом. Хоть эту комнату молодой господин Вэй Юан прибрал для меня – даже более просторную, чем в доме родном – я все равно не могла уснуть поверх старой и чужой постели. Пусть даже постели старые мы от пыли вытряхнули вечером, выбили пыль старательно. И завтра Вэй Юан велел купить новые, даже три! Я раньше никогда надолго не покидала дом, а тут уже две ночи там не была! Родители и наши мастера наверняка волнуются!
О, только бы отец мать в бордель не продал! Или, если я исчезну, то им хватит еды? Хотя, наверное, отцу самому придется продавать тогда посуду. Постыдное дело для чиновника и аристократа! Или заставит наших стариков? Нет, надо утром доброго господина спросить, можно ли я буду делать работу по дому и хоть вечерком, хоть утром на час буду родителей навещать? Да и матери нельзя на рынок, хоть ее и мало кто видел в императорском дворце, но мало ли? Он вроде добрый, этот благородный младший Вэй! Он даже прибрался в комнате с алтарем прежних хозяев! Хоть имени хозяина убившегося не знал, но сделал заранее две таблички для него и его рано почившей жены!
Этот Вэй… меня от звучания такого иногда мороз пробирает до костей! Как вспомню жуткий храм с улицы Зеленых драконов в тот день! И того жуткого юношу! Храм драконов Вэй… лучше не вспоминать! Ноги моей больше там не будет!
А потом молодые хозяева стали ругаться. Громко, злобно! Что—то хотел сделать Вэй Юан, чего старший брат совсем не хотел. Мне жаль стало доброго младшего господина, и я бросилась к ним. А когда пыталась спросить, не нужно ли сделать что—нибудь, они оба потребовали меня убраться! И даже Вэй Юан! От него это вдвойне обидно было услышать! Этот резкий тон! Да он даже со стражами господина Сина так не говорил, хотя они вообще без приглашения вломились, ворота и забор снесли! А я чего же?
Сжав кулаки, ушла.
Ненавижу Вэй Мина! Ненавижу даже господина Вэй Юана! Вэй… Вэй… Имена братьев—хозяев звучат так же, как и богов того проклятого храма с улицы Зеленых драконов! Как подумала об этом, так мне снова поплохело.
И уснуть не смогла. Хотя их крики быстро затихли. To ли помирились, то ли в тайны свои меня не хотели посвящать. Я и ушла подальше, чтобы не слушать. Если они меня выгонят – хоть один – мне придется уйти, но тогда больше уроков боя не будет! А так хорошо дерется молодой господин! Я должна, просто обязана у него учиться! Он так красив… когда дерется, он словно воин, спустившийся с небес! Божественно красивый, божественно ловкий! Ты, что ли, влюбилась, Ли Кин?.. Ты?! Нет, дура, на что ему ты? Даже если б встретил в женской одежде, на что ему ты? С твоей—то плоской грудью и неказистым твоим лицом, с узкими бедрами? Не то, что уродина, так и, может, здоровых детей много родить не смогу. У, мерзкая моя фигура! Но как он красив…
Уснуть не смогла, потому прокралась на кухню со своим светильником, прихватила тряпку для пыли и таз с чистой водой. И отправилась в самую дальнюю комнату воевать с пылью. Завтра они увидят несколько чистых комнат и, может, передумают любопытную морду выгонять? Хотя бы младший господин?..
Я уже начала комнату вторую, но еще не появилась на небе полоска зари. Ночь была долгой. Ночь была страшной. Что—то горело в городе. Люди кричали, бегали, суетились. Я едва сдержалась, чтобы не пойти проверять как там мой родной дом. Или стоило убежать?
– Это тюрьма горит, – сказали тихо за спиной.
Обернулась. Вскрикнула. Попятилась.
Беловолосый дух присел на корточки передо мной. Спросил, хитрый, и отвлек:
– Твой дом в стороне от тюрьмы?
– Вообще с другого края города! – ответила я прежде, чем успела подумать.
– Ну и хорошо, – он вроде на шаг отступил, а уже стоит у шкафчика запыленного.
Нет. присел, предварительно откинув полу призрачной одежды, штанами на сидение из пыли опустился. Весь в белом, беловолосый и поверх трона белого. Посмотрел, голову медленно повернув, словно император. Призраков. Брр!
– Я тебе помешал, Ли Кин? Прости.
– О—откуда…
– Я все слышу, – грустно улыбнулся он. – Ты говорила сама с собой. Я же… – запнулся, потемнели от боли светло—карие глаза, – Я же в мече живу.
– А… ты… это… – робко покосилась на снятые ножны, лежащие у стены.
– Где меч, там и я, – он нахмурился, упер локоть в ногу, подпер щеку кулаком. – Не знаю, чего ты так меня боишься? Я могу передвигаться только внутри этой железной тюрьмы и там, куда хозяин это оружие несет. Вот на что мне твоя смерть? Я тогда навечно замру на месте, – внезапно улыбнулся. – Или меня какой—нибудь разбойник унесет. Только и буду слышать. что чьи—то крики.
– А тебе разве не наплевать, кого тобою режут? – удивленно подалась к нему, вместе с грязной тряпкой.
– Нет, как—то… – он поморщился. – Не все равно.
– А если тебя на стену повесят в богатом доме? На почетном месте? Или на драгоценной подставке?
Его красноречиво перекосило от такой мысли. Значит, и правда привязан к этой штуке. И, надо же, больше всего дух меча хочет просто путешествовать!
– Погоди, а откуда ты узнал, что именно тюрьма горит? – вскочила.
– Я могу немного ходить, но поблизости от меча, – он вздохнул. – Но все равно меня почти никто не видит. Не с кем поговорить!
– Ты и поговорить любишь? – уставилась на этот диковинный меч.
To есть, на его духа. В сказках иногда говорилось, что у редких и могущественных мечей бывают духи, но я никогда не думала, что такой будет у меня! И где его только взял тот демон? Но, впрочем, этот юноша не спешил говорить о прежнем владельце, а я спрашивать не решилась. Все равно господин Хэй однажды за мной придет и долг потребует. А пока я свободна! Я могу жить привольно! Чего не скажешь вот об этом существе. Мне даже его стало жаль немного.
– Если тебе жаль, то, может, положишь меня с улицы, шагов на пять в стороне? Я тогда смогу залезть на крышу и сверху пожар увидеть! – он деловито вскочил, бодро, как мальчишка. – И через забор перемахнуть смогу! А если твой дом будет гореть… на какой, кстати, он улице?
– Улица Седых сомов, – робко сказала я, ступила к нему. – Да, пожалуйста, расскажи. Там… там мои родители.
– Обязательно предупрежу! – радостно заверил он.
И я просьбу его выполнила. Надо же, кому—то пять шагов в сторону – и уже открывается целый мир! И, если я могу хоть кого—то порадовать, просто выставив меч на улицу, за пять шагов от дома, то я непременно это сделаю. Тем более, я прекрасно понимаю его: грустно, когда ты так ограничен в возможностях.
Да и благодарна я ему была, что он обещал следить ради блага моих родителей. Но ведь хитрый какой! Дождался доброго хозяина и воспользовался! Хотя, вроде, сказал, сам никуда не убежит. Странный меч.
Но уборка хорошо прочищала мысли. Хорошо чувства мятущиеся успокаивала. Я уже примерно придумала. Как я завтра к господину Вэй Юану подойду. Старший господин вряд ли послушает. Он меня бесит почти так же, как и тот юноша из храма драконов Вэй. To, что этот гад тогда сказал… фу, нет! Хватит об этом думать, Ли Кин!
Во второй комнате уже – жуткая ночь еще не кончалась, хотя вопли в городе притихли, из чего я с радостью сделала вывод, что пожар остановился – я внесла светильник, ногою придвинула толстенную подушку из пыли, поставила светильник на пол. И, когда подняла взгляд, сердце замерло от знакомого силуэта.
Рванулась вперед, упала перед ним на колени – из—за пыли было не больно – протянула к нему дрожащие руки. Робко сдунула пыль. Не пошла. Пришлось бережно приподнимать пылевые плотные покрывала руками, осторожно разрывать, клочок за клочком, чтобы извлечь инструмент. Целый! И из—за пылевого слоя недавно протекшая крыша не смогла гуцинь повредить. Старинный. И такой красивый! Я бережно положила его на колени, столик под ним заботливо очистила. Потом положила сверху инструмент. Немного больше, чем мой. Мой треснутый. Из—за него!
Хоть я поклялась больше никогда не играть, но искушение при виде прекрасного инструмента было так велико! Я осторожно столик от стены отодвинула – по полу протянулось две темных полосы – и поближе к светильнику. Сама села позади, лицом к дверям. Робко тронула струны. Надо чтоб тихо. А не то прибежит молодой господин. Главное их не разбудить. Но до чего же гуцинь хорош!
Глаза закрыла, робко тронула струны. Эта музыка наполняла меня силой. Как будто у меня от нее отрастали крылья. Даже медитация, которой меня зачем—то научил младший господин, и которую я немного поделала «для усиления ци» меня так не впечатлила. Не впечатлила совсем, ибо ноги жутко затекли и потом ужасно болели! Но эта дивная музыка…
Не знаю, я играла какую—то определенную пьесу или ото всех понемножку. Только я и божественное звучание музыки… только я и гуцинь… боги, до чего же хорошо! Душа моя поет, растворившись и танцуя между этими струнами!
Я. глаза прикрыв. словно снова видела горы. Какие на картинах художников. До того, как отец их продал. Словно вовсе и не продавал. Будто я стою на вершине. и легкий ветерок треплет полы моих одежд и мои распущенные волосы. Боги, до чего же хорошо! Я могу все забыть… журчание чистого, прохладного ручья… ручей я видела у друга отца, маленькою, покуда нас еще приглашали иногда в гости… горы я видела только на картинах… но они представлялись мне. большие, вечные… спокойные… душу наполнял, расширял и растопил небывалый покой… нежные переливы музыки, нежные переливы песни, которые рождали струны… о музыка! Ах, музыка! Как же я могла тебя забыть?.. Я никогда не смогу тебя забыть! Покуда ты существуешь, покуда существуют мои руки и мои уши, покуда в мире существуют хотя бы две струны, я никогда не смогу тебя забыть! Покуда я жива. я никогда не смогу забыть музыку… шум ветра в осенних листьях… листья тихо опадают… утром. когда мир покрывается инеем, когда земля покрывается инеем, листья падают, громко шурша… я однажды утром услышала и удивилась. что листья в инее так громко падают! Так опускаются… они будут также опадать и опускаться на деревьях в горах… свежесть и шум водопада будут бить мне в лицо… нежно касаясь… волосы мои будет развевать и ласкать ветер… меня никогда не ласкали руки мужчины, но я помню то ощущение. когда в детстве ласкал мои волосы ветер… ветер в горах… я его когда—нибудь увижу? Почувствую?..
Когда я открыла глаза, то невольно отпрянула. Беловолосый юноша сидел прямо передо мной! Прямо за столиком!
– Т—ты что?
– Слушаю, – безмятежно улыбнулся он, божественно умиротворенный и красивый.
Тьфу! Мне же вроде нравился господин Вэй Юан? Но дух меча тоже весьма красив. Тот – сильный воин, а у этого хрупкая красота, юношеская. Миловиднее лицо.
– Просто, музыка – эта одно из малочисленных доступных мне удовольствий, – он уныло провел какой—то узор по столу. Но, даже если б там не осталась пыль, я бы ничего не увидела. – Я могу только прикасаться к этому мечу и его ножнам. Ненадолго. Но когда—то давно… – грустно улыбнулся, глаза поднял грустные—грустные. – Когда—то я был живой и тоже очень любил музыку. Надо мной даже шутили, что я слепой и не вижу даже богинь. И, что я вообще не вижу ничего, стоит мне увидеть перед собою гуцинь. – вздохнул. – Но прежний мой… мой хозяин не любил музыку. У меня были самые сладкие воспоминания, связанные с ней. А у него – какие—то печальные. Так я томился. Испугался, что он меня кому—то вздумал подарить. Так трясся, думая, что ты будешь обычным! – улыбнулся. – Но сегодня я даже рад, что мы встретились именно с тобой: ты так же не можешь пройти мимо, увидев инструмент!
Он вдруг сжал мои руки. Я ничего не почувствовала. Нет, словно ветер прохладный меня коснулся.
– Умоляю, сыграй еще!
– Ну… – смущенно потеребила прядь, выбившуюся во время уборки. – А какие песни и мелодии ты любишь? Прости, петь я боюсь: а то вдруг хозяин услышит и придет. Но сыграть смогу.
– Ты, скорее, не знаешь моих любимых, – он нахмурился, потом вдруг взгляд его просветлел. – Или… я покажу тебе?
– Но ты же не можешь…
Вздрогнула. Когда он исчез. А потом вдруг ветром дунуло за мной.
И из—под моих рук проскользнули полупрозрачные руки в белых одеждах, легли длинные, изящные, тонкие пальцы на струны. Кажется, он за мною на коленях сидел. Как будто меня обняв. Непривычно. Но не холодно. Терпимый ветерок. Осенний… интересно, какой ветер в горах?..
– Можно… – голос его дрогнул, стал неожиданно робким. – Можно я тебе так покажу? Все равно я ничего не чувствую, когда касаюсь тебя. Да и ты вряд ли что—то чувствуешь, – вздохнул. – Разве что холод.
– Ты не холодный! – робко сказала я.
– Тогда… можно?..
Это была странная просьба. Мужчина, сидевший так вплотную ко мне! Хотя и мертвый уже мужчина. Мне стало холодно на миг от этой мысли. Он отстранился и уже в следующее мгновение стоял передо мной, глухо сказал:
– Прости! – и в миг следующий стоял уже возле дверей. Грустный– грустный.
– Вернись! – внезапно попросила я. – И… – он робко взглянул на меня. – И научи меня играть твою самую любимую песню!
– Любимую? – он мечтательно улыбнулся, смотря как будто сквозь меня. – Может… «Небесный лекарь»? Там юноша бродит высоко в горах, нежно дует осенний ветер, и опадают, шурша, яркие листья…
– Ты читаешь мои мысли?! – потрясенно вскричала я.
– Ты же… – смутился он. – Ты – хозяин меча. Мой хозяин.
Жаль его стало, смотревшего так устало.
– Давай, просто мой друг?
Внезапно предложила. Сама смутилась. Но от его счастливой и широкой улыбки у меня что—то затрепетало. Он был прекрасен как бог в этот миг, как бог, безумно счастливый!
И в следующий миг снова осторожно присел сзади меня. Проскользнули под моими изящные. полупрозрачные руки, длинные, красивые пальцы легли на струны. Пальцы музыканта.
Он робко тронул струны. Пальцы прошли сквозь них, застряли в глубине инструмента. Он горько вздохнул. Но робко извлек руки, стараясь держать пальцы почти у струн. Осторожно рукою сдвинул. Я положила мою руку поверх его, вздрогнула от прикосновения – будто весною рука опустилась в теплый ручей и нежные воды ее обвили – и не сразу смогла коснуться струны.
– Мягче, – глухо сказал он мне в ухо.
И я робко повторила.
Мелодия… странная мелодия… неземная… и его мягкий голос, красивый… когда он осторожно шептал мне в уши. Когда мне казалось, будто его длинные волосы упали мне на плечо, мягкие, пушистые, невесомые… когда его любая музыка, до того гармоничная и изящная, будто неземная, обхватила ночную тишину и обняла нас… о, эти дивные мгновения! Первый раз я смогла разделить с кем—то прекрасную музыку! Он знал поэму, куда лучшую, чем мать моя выучила во дворце! И он куда тоньше чувствовал музыку. А когда он запел…
В небесных горах идет музыкант.
Спой лекарь, излечи мою душу!
С тех пор, как встречаю тебя,
Покой моего сердца нарушил!
Спой мне, любимый. красивую песню!
Меня ждет сам Император Небес,
Но только с тобою сердце воскресло!
Я только с тобою теряю покой.
Стал мне не мил дворец прекрасный:
Мечта хрустальная фей и дерзких людей.
Меня не манит уж более блеск ожерелий:
Они не так, как блеск твоих глаз. прекрасны.
Яд твоих слов и твоих струн застрял в груди…
Яд твоих поцелуев в моих снах так прекрасен!
Молю тебя: не молчи!
Не разбивай Мою растерянную душу, о музыкант!
О, зачем, я так мечтала тогда
Войти в холодный и вечный дворец?
Зачем мне убор жены Императора?
Золотой феникс – это жалкий птенец.
Меня уносят на роскошных крыльях
Переливы твоих мелодий.
Крадучась, я тенью иду за тобой.
Боясь спугнуть твой робкий покой.
Спой мне, любимый! Забыться дай!
Если занято сердце твое,
Ты просто меня убей!
Не отдай меня ему! Не отдай!
Когда нас кто—то увидит —
Даже на небе ничего не бывает вечно
– Все боги меня осудят.
В Бездонном тогда
Ущелье душа моя смерть увидит.
В небесных горах идет музыкант.
Спой лекарь, излечи мою душу!
С тех пор, как встречаю тебя,
Покой моего сердца нарушил!
И вроде еще не отзвучала музыка… или я повторила прекрасный мотив по кругу… я не сразу подняла глаза и увидела как дух сидит за столом и… плачет?!
– Прости, я могу только примерно…
– Так хорошо! – всхлипнул он. – Так очень хорошо! Ты можешь… сыграть мне еще хоть раз?
Я прислушалась. Ночь еще не закончилась. Хотя вроде небо за распахнутою дверью сверху чуть просветлело. Начиналась заря. И тихо было в городе. Хозяева нас еще не заметили. Или решили позволить мне играть в ночной тишине. Или решили, что это звучит гуцинь у соседей. а потому не пытались мне помешать.
– Хорошо, – улыбнулась, – я сыграю тебе еще. Если запутаюсь – ты меня поправишь. Ой, прости, я на «ты».„
– Сыграй, мой друг, еще, – улыбнулся он, утирая льющиеся слезы.
Хоть они и падали вниз, но на пыли следов даже от его слез не проступало. Бедный, ни чувств выказать, ни даже сыграть любимую мелодию! Я буду стараться изо всех сил для него! Тем более, он мне показал божественно красивую мелодию.
Пальцы мои снова на струны легли.
– Только… – робко подался он вперед и внезапно затих.
– Только? – робко посмотрела ему в глаза.
– А ты могла бы… – волосы распустить?
– Зачем? – отпрянула назад.
– Так делали девушки. У меня на родине. В моем доме, – он смущенно потупился. – Когда ты играла мелодию моей родины, я почувствовал на миг, что я дома, закрыв глаза…
– Ты мне льстишь!
– Нет, у тебя приличные навыки и потрясающая память. Раз увидела, раз услышала – и уже смогла повторить! Если б ты была моей ученицей, я бы прославился на Небесах!
– На Небесах? – робко спросила я и возмутилась уже: – Ну перестань! Я несколько лет не брала гуцинь!
– Даже так? – он насмешливо скинул брови.
– Да, я ужасна!
– Нет, ты играешь как небесная фея, – внезапная улыбка. – Ты только волосы распусти. На чуть—чуть.
– Ты на что меня соблазняешь?!
– Я тебя ни на что не могу соблазнить, – грустно опустил голову он – длинные белые пряди закрыли лицо и увлажнившиеся глаза – и сказал тихо из—под занавеси, которою укрылся от меня: – Ни на что, кроме музыки и драки.
– Лучше соблазни меня…
Он быстро выглянул из—под нежных и ровных прядей.
– На музыку, – сказала я, запнувшись. Он странно волновал меня в этот миг.
– Хорошо, – грустно улыбнулся он. – Я соблазню тебя на музыку. Ты только волосы распусти. Пожалуйста.
Вроде это совсем мелочь. И он говорит, что это его обрадует. Надеюсь, хозяева нас не увидят.
И я робко вытащила шпильку деревянную из волос, дала им рассыпаться по плечам.
– Тебе так больше идет, – как—то странно улыбнулся он.
– Перестань!
– Правда!
– Еще одна ложь – и музыки больше не будет!
– Я молчу—молчу! Но я честный небесный бог…
– Кто?! – ахнула я.
– В музыке! – нагло усмехнулся он, приосанился, расправил плечи.
– Да ну тебя! – вздохнула. – Кстати, как тебя?..
– Ён Ниан, – он голову склонил. – Иероглифы «Вечные годы», – грустно улыбнулся. – А твои?
– «Красивая цитра», – робко улыбнулась.
– Почти! – засмеялся юноша. – Но почему твои родители подарили тебе не цитру, а гуцинь?
– Потом расскажу, – вздохнула. – Это долгая история.
– Хорошо, потом расскажи. Я надеюсь, мы еще надолго с тобою вдвоем.
Это прозвучало как—то провокационно. Но, впрочем, по небу уже скользнула заря. Скоро хозяева могут проснуться. И обнаружить, что играют в нашем поместье, а не у других.
Я немного оправила волосы – Ён Ниан внимательно за жестом моим резким проследил, головою качнул укоризненно – и пальцы опустила на струны.
И снова в красивую мелодию погрузилась, утонув и растворившись в ней всею душой.
А он запел:
В небесных горах идет музыкант. Спой лекарь, излечи мою душу! С тех пор, как встречаю тебя. Покой моего сердца нарушил!
И я с удовольствием ласкала и теребила струны, отдавшись его голосу и музыке, которой он мою душу в эту ночь научил…
Снова горы… в горах облетают желтые листья… легкий осенний ветер, пока еще не холодный… нежное звучание ручья… как звонкий смех небесной феи, которой обещал сыграть ее возлюбленный…
Но почему его божественно прекрасный голос вдруг затих?
Робко подняла взгляд. Ён Ниана передо мной не было. Хотя падала на светильник чья—то тень от дверей.
Робко голову подняла.
От дверей на меня смотрел молодой хозяин.
Свиток 5 – Песня чужого гуциня – 2
Ян Лин
– А это обязательно делать? – осторожно уточнила Ки Ю, обвязывая веревкой левую лапу задушенной курицы.
– Это может быть полезно, – серьезно отозвался я, разглядывая план Шоу Шана, купленный у знакомого переписчика.
To есть, селянке представил его незнакомым, да сметливый парень притворился, будто деревянное украшение у моего пояса он прежде не видел. Быстро слетал вглубь лавки и принес все, что нужно. Жаль, при наличии этих любопытных глаз и ушей – девушка в город выбрапась второй лишь раз в жизни – я не мог уточнить, слышно ли что про клан Хэ У. А, с другой стороны, и к лучшему, если мои названные братья не узнают, что я жив. Вдруг нас заманил в засаду один из них? А так деревянная бирка – просто знак каждого, не лично мой.
– Но эти бедные птицы… – с тех пор, как я посвятил ее в часть плана, Ки Ю за обреченных соседок этой, умершей одною из первых, волновалась не меньше, чем за жизнь родного брата, ожидавшего казни в тюрьме.
– Птиц все равно съедят. А нам нужно выманить тигра из логова.
– Но тюрьма находится в другой стороне от куриной лавки!
На нас с подозрением посмотрели двое стражей, совершавших обход. Я успел отвернуться и прижать к себе девушку. С курицей. Из—под полы соломенной шляпы покосился на охранников порядка. Те еще смотрели на нас. Расслышали?.. Мысленно ругнувшись, я впился в губы Ки Ю в поцелуе. Больше ничего не мог подумать. Ну, на что мужчине и миловидной девушке на городской улице обсуждать тюрьму и куриц?
Ки Ю отчаянно трепыхнулась, совсем как стыренная курица пару часов назад. Можно было и не красть, но суматоха лишняя вокруг куриной лавки могла стражу немного отвлечь. А у меня освободится время для атаки главы стражи Шоу Шана.
– Курица, курица! – проворчал я, выпуская девушку на немного. – Я из—за твоих глаз как в тюрьме, а ты только и можешь, что рассуждать, как приготовить эту злосчастную курицу к обеду.
– Так я ж для… вас стараюсь, господин, – она вроде игру подхватила, но все равно смотрела на меня с подозрением.
Как и эти проклятые парни. И беднота с улицы. О врата преисподней! Мне ж еще столько надо до казни успеть!
Чтоб они отцепились, я отстранил девушку от курицы и поцеловал покрепче. Ее упругое упрямое тело внезапно обмякло, а губы приоткрылись. Демоны ада, я ж не за этим… хотя губы у нее мягкие, сладкие… то есть, горькие. Она каких—то горьких трав намешала к тому супу.
Когда я отстранился – она села, где стояла – стражей уже не было, да и мальчишки—оборванцы уже отцепились. Курица нашлась не в руке Ки Ю, а поодаль, так и не сумевшая сбежать в чьих—то хватких руках от веревки, в которую потрясенная селянка судорожно вцепилась.
– А хорошо ты ее привязала, крепко, – оценил я.
– А?.. – она все еще туго соображала.
Надеюсь, это был не первый ее поцелуй? Не хотелось бы осложнений в виде чьей—то глупой первой влюбленности.
Но курица наконец—то была обвязана красивым узлом – Ки Ю постаралась, лишь бы больше в глаза мне не смотреть – и отпустив ее в лавку за шпильками, чтоб купила менее заметную, но с острием поострее – я взвалил курицу на спину, нет, спрятал под плащ, и отправился отыскивать усадьбу господина Сина.
По дороге сделал крюк, ноги верные вынесли на рынок.
Купить фонарь – всего—то дело. При свете дня пламя не слишком заметно. Да и за куриной лавкой кроме тощего ободранца—вора никого не оказалось. Он, получив от меня серебряный слиток, постучал себя по губам и сразу убег.
Фонарь на крышу добросил, но вот та не желала загораться. Пришлось лезть самому. Трава прихваченная не хотела загораться. Пришлось подпалить шляпу вместе с плащом, крышу подковырять, чтоб лучше прогорела. Зато когда огненный сгусток попал меж куриных клеток… дивный был шум! Я аж сам едва не оглох. Люди с рынка переполошились.
Зато спуститься было сложно – лавка торговца птицею горела. птицы отчаянно гомонили внутри, шарахаясь по клеткам от огня и задыхаясь от дыма. Поскорее б они там задохнулись! А люди лавку окружили. Едва успел перепрыгнуть на соседнюю крышу, пробежал, пригибаясь, обнимая дохлую курицу. Зря взял с собой. Надо было припрятать где—нибудь. О, только б мне после того пожарища совсем мозги не отшибло! Пригодились бы.
За край перегнувшись, увидел стражей, бегущих к лавке: то ли помогать тушить, то ли помогать воровать – в суете люди пытались помочь хозяину по—разному.
С трудом спрыгнул с крыши, с досадой обнаружив, что скорость после растраты силы демона во мне уже не та. Хотя спасибо телу: мышцы помогли более—менее прилично приземлиться и ничего не переломать. Ко встрече с драконом надо заново будет готовиться. И осталось только семь месяцев, увы. Как не вовремя я растратил дар господина Хэ У!
Парнишка—вор протянул мне серьезно какой—то мешок, кивнул серьезно на курицу. Я вообще—то помощи не заказывал, но раз он так настаивает…
Схватил мешок, завернул в него труп убитой птицы, кинулся в сторону от гомонящей толпы. А уж как орали подыхающие от страху и огня птицы! Орали чудесно! Толпа на рынке росла, торговцы, судя по шуму, спешно оттаскивали самое драгоценное, чем торговали по—соседству, да били чем– то ошалевших от счастья воров.
– Может, еще чего—нибудь? – этот гад меня догнал, заглянул в глаза услужливо.
Кажется, я дал этому бездельнику слишком много. Лишние глаза и уши мне не нужны. Тем более, сегодня.
Хотел даже его прирезать потихоньку, кинжалом из—под сапога, потом припомнил, что в некоторых местах воришки, калеки—попрошайки и всякий сброд действуют заодно, а мне, потерявшему колдовскую силу, да еще и срочно обязанному вытащить того придурка до казни, война с местным отребьем ни к чему. Как бы от него избавиться?..
А морда эта, молодостью сияющая и здоровьем, дружелюбно бежала возле и услужливо заглядывала мне в глаза, силясь поиметь с меня еще что—нибудь.
Я пробежал немного, потом шепнул:
– Расскажи, что готовится нападение на чиновничью управу. Сегодня же.
– Там стража серьезная, тебе лучше не…
– Да я не туда! – прошипел сквозь зубы.
– А, тогда есть смысл, – и убежал все—таки.
На дерево близ усадьбы господина Сина я все—таки взлетел, разбежавшись и прыгнув. И, кстати, успел: только успел пристроиться меж ветвей потолще, как выскочил сам Син, в доспехах и алом плаще, опоясанный поясом с ножнами, надевая шлем. За ним бежало несколько воинов. Несколько десятков неслись к ним по улице.
– В чиновничью управу! – проорал глава стражи. – Живо!
Значит, тот ворюга помог. Даже не спросил, зачем. И на том ему спасибо.
Я выждал немного, приподнявшись, посмотрел за забор. Слуги вроде заняты были обычным делом. А, нет, сгрудились за углом, обсуждая что—то. Я успел метнуться. привязать курицу к воротам и сбежать, прежде, чем кто– то из женщин взвизгнул во дворе.
Жаль, конечно, что дар от демона не работает, но управлялись же люди сколько—то без них!
Где—то посредине пути между лавкой догорающей и усадьбой Сина, я пристроился на постоялом дворе. Сел прямо на улице, заказал себе риса с мясом, вина. Уже доедал, как из усадьбы Сина раб вспотевший и встрепанный пробежал. Чуть погодя – я уже неторопливо тянул вино и ждал пирожков, сваренных на пару – с сотня стражников пробежала к Сину. Понятно, он не слишком—то и любит местных чиновников. Но это мне только на руку. О, только бы чиновники суетились и бранились подольше! Осталось только поджечь тюрьму.
Покуда сидел, люди взволнованно обсуждали лавку сгоревшую. Сгоревшую вполне – кто мог из соседей, тот поспешно сбегал по гостям и по дальним борделям, поскольку «запах горелых перьев стоял адский». И, заодно, обронили, что казнь охранников того борделя отложили на пару часов, покуда все уляжется. Не хотелось, видимо, Сину стоять под запах паленых благовоний.
Ну, что ж, пришло время поджигать тюрьму. С даром бы просто стену выломал. Ну да дракон не будет ждать, покуда ко мне вернется запас сил. Если вернется вообще. Пора тренироваться, Ян Лин!
Ах да, надо б сходить за Ки Ю. Нет, будет под ногами мешаться. Да и казнить собирались после пыток только тех двоих горемычных неудачников—охранников. А… а если выпустить всех? Может, там были заключенные поважнее, так, что Син не сразу заподозрит на сына гостеприимного селянина.
– Вот те богами клянусь! – пылко сказали сбоку. – Не вру! Честное слово, не вру!
Ох, тут еще кто—то в них верит? Смешные дураки!
– Лежали трупы у реки. Я за стражей ушел, мы добегаем – и нету их.
– Да прикопали. Или пустили на корм рыбам.
– Людей—то могли. но вот двух дохлых лошадей так особо не утащишь!
– Прикопали. может?
Я напрягся, прислушался. Уж не про братьев ли моих названных речь?
Как назло. двух мелких чиновников подвыпивших интересовали не столько происшествия у реки – трупы моих друзей да видение какое—то из свихнувшихся ночью светлячков – но и груди баб из борделя с улицы Зеленых драконов. Будь неладны эти драконы! Везде эти морды! И ладно бы настоящие! Нет, хорошо, что у них храм стырили: они, судя по комментариям оживившихся соседей болтунов, давно ничего не делали полезного. Если делали когда—либо вообще. Или не хорошо? Вдруг дракон от храма прохудившегося и замаранного похудеет и потеряет сил. так что их уже не хватит на спасение Ну О?
Словом, за этими думами и за подслушиванием потерял я час или поболее драгоценного времени. Тем более, что происшествие с трупами моих воинов и их лошадей и правда было подозрительным: ну, не могли их так быстро оттащить к реке, чтоб утопить, да и свидетель из местных уверял товарищей, что и не похоже было по земле, что они просто были где—то прикопаны. И следов, что их волокли, не осталось сверху. Да и откуда на месте исчезнувших трупов людей и лошадей столько пепла?
– Да, может… – я все—таки не удержался и влез. – Что их попросту сожгли, покуда вы бегали за стражей или искали с телегою людей?
– Ага, прямо так быстро тело и прогорит! – возмутился очевидец, задетый за живое моим неверием. – Чтобы трупы, да еще и лошадиные, огромные, так быстро прогорели, да чтоб ничего не осталось от костей… где ж это видано?
– Так вроде в ту ночь ливень шел? – бороду пощипал старик из торговцев, тощую, скверно одетый, видать дела паршиво его шли. – Мой старший зять в ту пору за повитухою ходил, оба вымокли насквозь. Боялись мы, они так передохнут, вымерзнув в пути. И после чихали, у бабки дрожали руки. Едва внучонка моего об пол не убила, выронив! – сердито чашею вина хряпнул он по столу.
Дождь шел?! А точно! Дождь с перебоями шел. А мокрые ткани и волосы не горят. Земля, кстати, была с водою намешана, лужи, грязь. Скользкая мокрота. Она б к утру могла не просохнуть. А говорят, что вместо трупов нашли пепел!
