Текст книги "Кошмар на улице Зелёных драконов (СИ)"

Автор книги: Елена Свительская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 42 страниц)

– Демоны?.. – приподнялся напуганный молодой.

– Да может и даосы, – погладил тощую густую бородку какой—то старик, как будто из торговцев. – Шли, скажем, даосы али один, а там трупы. Ну, и милосердно они всех пожгли, да с молитвой, чтобы души их упокоились, а не бродили тенями иль демонами по округам. Не все же как ты… – укоризненно на болтуна—очевидца посмотрел, – бросают несчастных страдальцев посреди дороги!

Обсуждение стало бурное. Еще бы. Даосы таинственные, демоны.

А я призадумался, правду ли трупы напарников моих и двух лошадей могли магическим огнем испепелить? А могли же! А мог ли это быть… припершийся дракон?.. Они, я слышал, и огнем плюются временами. Или топят водой, бурю устраивают. Зависит, уж какой дракон. Хм… надо б у местных расспросить, какой стихией управляют драконы из местного храма. Если так подумать… из храма драконьего устроили бордель, давно уже не совершают богослужений. С чего б тут и не явиться разгневанному дракону? И чудно, что люди местные такое непотребство с драконьим храмом сотворили! Но только б морда эта драконья в ближайшие семь месяцев долез до мира людей! Я бы продал душу демонам, чтоб уже те дракона притащили ко мне, да где же их найдешь? Тем более, душа моя давно уже заложена господину Хэ У…

Потом беготня какая—то с края улицы привлекла наш шум. Вскрики женские. Отчаянный вскрик.

Ки Ю убегала от шести стражников. Волосы растрепанные, руку простреленную прижимала к груди. Мешочек, в который слиток положила, мною на шпильку острую доверенный, от пояса исчез. Да и шпильки не видно было. Одежда в пыли дорожной, расползались кровавые пятна. Эта дура решила сделать что—то сама, покуда я исчез?! Ох, а я, наверное, и правда надолго ушел, на место условленное не пришел, хотя до казни остались считанные часы!

Люди поднялись, попятились. Один из стражников на бегу выхватил из колчана стрелу, на тетиву наложил.

– Ложись!!! – рявкнул я.

Ки Ю услышала. Узнала мой голос. Посмотрела на меня отчаянно.

И рухнула, пронзенная стрелой!

Стражники остановились. Ко мне повернулись двое. Другие четверо обступили неподвижную девушку. Но до того, как ноги и плащи их закрыли ее, я заметил расползающуюся вокруг нее кровавую лужу и что она уже не двигается. Да что она пыталась сделать сама?! Дура!!!

Но раз она была одна, значит, брата спасти ей с ее куриными мозгами не удалось. И… и хотя бы брата я мог ее еще попытаться спасти. Совестно стало. что девку за собою увел, поклялся ей и ее отцу, что помогу, но… но принесу только ее охладевший труп. Или… несколько мгновений у меня еще есть?..

Сила Хэ У так и не отозвалась. Стражники двое остались возле убитой. а четверо рванулись на меня. Раз я ей кричал. решили, что я сообщник?

Я перемахнул через стол – разбились тарелки и расплескались вино и супы – и решительно шагнул навстречу воинам, вынимая меч. К счастью. другие едоки и постояльцы посторонились, предпочитая не ввязываться.

И тело, к счастью, еще сохранило свою силу! Мой вопль яростный вышел достаточно громким, а взмах верного старого меча таким же. как и всегда: я голову первому срубил вместе с куском груди и плеча. И, залитый хлещущей из плоти обрубленной кровью, с яростью демона обрушился на других.

Двое оторопели от моего напора, быстро легли, крича и кровь разбрызгивая от срезанных по локоть и по плечо рук. А последний долго еще сопротивлялся. Старик. Мускулистый, еще крепкий. Взгляд воина, которого не напугать и не взять ничем.

Мой удар. Его защита.

Его поворот и удар. Моя защита.

Мой выпад, атака… он увернулся с ловкостью, неожиданной для престарелого уже тела.

Его мощный удар раскроил стол за моей спиной и отхватил кусок одеяния молодого чиновника, не успевшего отпрыгнуть.

Я пинком поддал по ближайшему, уже перевернутому столу – и падающими мисками, и чашами, и парой кувшинов, да тяжелой столешницей сверх размазало по земле жирного молокососа.

Свиток 5 – Песня чужого гуциня – 3

С яростным воплем соперник сделал выпад вперед. Я наклонился, лезвие пропуская над собой, пнул по руке его.

Он меч свой выронил на миг да левой рукой перехватил. Он выпрямился, глазами сверкнув сердито. Я выпрямился.

Красавец! Ради таких соперников стоит жить! И ради таких не жалко и помереть!

– Спаси… его… – прошелестело из—за спин людей. – Хотя бы его… спаси!

И эта глупая женщина опять мне напомнила, ради чего я в этот раз пришел в Шоу Шан.

– Если я спасу его… – проорал, уклоняясь от удара крепкого воина. – Ты тогда… – снова увернулся и опрокинул левую рукою на него стол. – Ты, скорее всего, подохнешь, дура!

Он изловчился попасть мне по руке, покуда я вслушивался, скажет ли Ки Ю еще чего.

Я меч перехватил в левую. прошел за столом.

Зрители, с глазами горящими следившие, как я убиваю местных стражей, попятились еще.

Да двое оставшихся стражей следили за нами, не пытаясь помочь напарнику! И стояли возле нее! Дьявольские морды! Мне хватать ее или бежать за ним? Казнь может скоро уже начаться, но и без помощи Ки Ю скоро умрет. Или она обречена уже?

– Разве можно… – с трудом голос юный прошелестел. – Чтоб умерли мы… вдвоем?.. Спаси его!

Она добровольно отказалась от последнего шанса жить!

А на улицу уже наползали тихой поступью сумерки.

Вроде казнь хотели до вечера отложить? Или уже выволакивают тех? Или… они уже умерли? Дело гиблое и там, и здесь. Но если я не уйду, то Ки Ю подохнет без своей единственной надежды! До чего же мерзко, когда от тебя зависит и чья—то жизнь, и чья—то угасающая, единственная мечта!

– Спаси… – она приподнялась из последних сил. – Его!

А стражник ей на руку наступил.

– Молчи, с…

И упал, с горлом распоротым моим брошенным мечом.

Криво усмехнулся старик. Горько даже усмехнулся.

– Ну, прости, – сказал я одними губами лишь. – Ты хорош, но мы…

Губы сдвинулись его. Как будто он сам сказал мне: «Иди!». И помедлил, смертельно промедлил, когда я выхватил метательный нож из рукава.

С кинжалом из сапога я бросился на последнего оставшегося воина Шоу Шана.

Он был напуган падением сильного напарника. Я был слишком зол, что уже двое сегодня дохнут из—за меня. И, может даже, подохнет или издох уже, кровь разбрызгивая, третий. Кровь разбрызгивая на такие же любопытные морды людей. Кому—то тут день, когда на кону честь и дыхание жизни, а кому—то лишь бы посмотреть!

Упал, кровью из глотки захлебываясь, последний мой враг на сегодняшний забег. Я, извернувшись, от брошенной кем—то столешницы, выхватил из горла убитого свой меч. Тот кровью всхлипнул. Его меч выхватив из ослабевшей руки, глотку толстяку—прислужнику заткнул. Или перерубил плечо? Да и все равно.

Ки Ю у которой я опустился – люди испуганно стояли в стороне, боясь подходить – последним движением, отчаянным, руку смахнула мою.

– Его… – прохрипела, захлебываясь кровью.

И что—то дрогнуло во мне в этот миг от глупого этого самопожертвования.

Вернул в ножны свой меч. Схватил на руки ее. Разбежался, запрыгнул на крышу. пролетел стрелою. спрыгнул на улицу, пока лишь пустынную.

– Нет! – слабо дернулась она, пальцами пыталась вцепиться в ткань моего одеяния верхнего, но разжались тонкие пальцы, она обмякла в моих руках.

Так когда—то умирала на моих руках сваренная заживо Ну О. Нет! Нет!!!

– Я приючу?..

Шарахнулся от парня со светильником.

Опустил осторожно неподвижную девушку на землю. Выхватил меч.

Скверно одетый парнишка вытащил кинжал.

– Это я, брат. Не помнишь?..

Мы покружили немного вокруг нее. Он, как и я, осторожно переступал через ее окровавленные руки и ноги. Я запоздало узнал в нем того воришку, которому отдал серебряный слиток.

– Опять ты?

– Я спрячу ее, – кивнул он на тело неподвижное. – Но не могу обещать, что спасу. Лекари у нас уж какие есть. А ты, брат. беги, куда шел.

– И ты даже не спросишь, куда я шел? – я недоверчиво нахмурился.

– Ты столько сделал сегодня… видно. было из—за чего. – он губу куснул, спрятал простенький кинжал в рукаве. – Тем более, эти чиновники… – шумно выдохнул. сжал кулаки. – Я тоже ненавижу чиновников.

– Сочтемся. брат! – неожиданно вырвалось у меня из глубины души.

Души пока еще моей.

– Иди! – проворчал он. – Она тоже хотела. чтобы ты спешил!

– Сочтемся. брат! – я повторил и, положив на кулак ладонь, впервые за долгое время поклонился хоть одному.

Он только горько улыбнулся в ответ:

– Ищи потом Ли У.

– Найду! – пообещал я.

Разбежался, заскочил на крышу. Сделав шаг, обернулся.

Он, осторожно опустив горящий светильник на землю, подхватил бережно неподвижную девушку на руки. Нет, присел. Опустил. Светильник, разбежавшись, запустил через чей—то забор – там что—то вспыхнуло и закричали люди – после чего торопливо подхватил Ки Ю и скрылся во тьме. Умный парень. Спасибо ему.

А я, разбежавшись, оказался на крыше следующей усадьбы и быстро побежал к тюрьме. Надо спешить. О, только б я успел помочь хотя бы кому– то одному!

Напал на отряд стражников – шестеро, совершавшие обход. Вроде к ночи их стало побольше?..

Быстро головы срубил всем, меч поспешно обтерев о плащ одного из них, в ножны вернул. Два факела подхватил. Успел на забор спрыгнуть и пробежать, до того как рабы усадьбы иль лавки ближайшей выбежали на шум. Один факел сбросил за чужой забор. К несчастью, там ничего не вспыхнуло. Но трупы сзади – трупы очередные – внимание жителей всполошившихся привлекут.

Так добежал до дома, соседнего со зданием тюрьмы, факел опустил за забор. Вроде не выскочил никто.

У тюрьмы избитых троих уволакивали внутрь. Казнь снова отменили? Ага, трое стражников в доспехах и шлемах шепчутся в стороне. Шумиха воинов здешних всполошила.

Прислушался. Ага, они запутались, откуда теперь ждать нападения.

– …Чиновничью управу! – бурно жестикулировал один.

– Не, господина Сина!

– Да Чжан с нас головы сорвет и оставит подыхать в нужнике…

Моя былая мощная ци не пробудилась и не проявилась. Увы.

Пробежался по крыше. Был замечен. Спрыгнул на двор тюрьмы, пробежался меж пятен присохшей крови. Загреб сухой соломы со стороны. Успел увернуться от чьего—то меча и запрыгнул на крышу. Разбросал солому, сухую и мокрую – что за невезенье – по крыше потом, мечом продырявив, факел низко в дыру воткнул. Увернувшись от пущенной стрелы, подбросил на факел соломы. Спрыгнул с другой стороны.

Приземлился на воина, схватившегося за оружие. Вытащить он не успел – ударом я снес ему пол головы – и соскочил с трупа на землю. Разбегались рабы в грубой одежде из одной скверной темно—синей грубой материи, окружили меня воины. С факелами. Вот дивно.

Дальнейшее помню смутно. Точно помню, как быстро убил семерых. Еще пару факелов закинул на крышу. Убил, замучившись, троих. Перемахнул через забор и убежал по улице. Они не все были столь же ловкими, чтобы перемахнуть как я через забор. Троих ловкачей кинжалом добил и, разбежавшись, скрылся на другой крыше. Залег, вслушиваясь.

Стражи Шоу Шана высыпали на улицу, несколько отрядов разбежались: доносить Сину и искать меня. По крышам лазить не додумались. Или не умели. Да вот только солома как—то не зажглась.

Пришлось спрыгнуть. Зарезать бегущий отряд. Завладеть чьим—то колчаном и луком. Спрыгнуть за чужой забор. Застрелить несущуюся орущую собаку. Застрелить воинов, засыпавшихся в ворота. Убежать по забору, уворачиваясь от стрел. Перемахнуть на чью—то крышу. Затаиться.

Отряды ищущих и докладывающих вроде уже пробежали все мимо меня. Спустился на улицу. Подобрал пару камней. Снова затаился на крыше, торопливо высекая искры. Пришлось подстрелить троих любопытных хозяйских рабов и семерых воинов на улице. Но успел спрятаться на крыше соседней усадьбы.

Искры наконец—то получились. Дьявольские ворота, я солому забыл! Пришлось обвязать древко обрывком своего плаща и начинать заново. Подстрелил еще троих.

У меня остались две стрелы. В городе становилось шумно. люди выпрыгивали на дворы. стражники как очумелые носились по улицам большими и маленькими отрядами. Ну, вроде не до казни им?

Ткань наконец—то загорелась от упавшей искры. Погасла. напоровшись на кровавое пятно. Нет!

Подстрелил еще одного любопытного – простого чиновника, хозяина дома, видимо, на крыше которого я залег – и осталась последняя стрела. Подступал по ближайшей улице отряд воинов. полураздетых. Ну, еще чуть– чуть! Давайте, камни! Еще чуть—чуть! Мне б искры!..

Искра. Загоревшаяся ткань на последней стреле. Я поднялся – они меня заметили снизу, и кто—то потянулся схватить лук– и прицелился.

У меня последняя стрела. Я должен поджечь тюрьму!

Чужая стрела впилась в мою ногу. Они замерли, ожидая, что заору и свалюсь. Но я лишь закусил губу. Чуть замешкался – ткань на стреле полыхала вовсю – и наконец—то выстрелил.

Демоны. больно же!!!

Горящая стрела улетела вперед прежде, чем ее додумался сбить тот смышленый толстяк.

Я не сразу решился сдвинуться – и щеку царапнула другая стрела. Я упал за крышу, прячась от града новых вражеских стрел.

Заорали вдалеке.

Прислушался.

Горящая стрела угодила в человека. Тот вспыхнул, судя по отчаянным воплям. Ну, вот. Последняя моя попытка провалилась. И я ранен.

Лежал на чужой крыше, прислушавшись, как собираются рабы убитого хозяина снизу. Как воины шепчутся за стеной.

Ци, подаренная демоном, не пробудилась. Кажется, я растратил тогда уже совсем. Ну что ж, принц Ян Лин, будешь жить теперь как простой человек.

А снизу между тем рабы и слуги убитого мною чиновника встретились с подбежавшим отрядом стражи, обсуждая внезапно застреленного господина. И, кажется, заподозрили, что убийца его и человек с простреленной ногой – один. И обсуждали, что с простреленною ногой я б не успел отбежать далеко от земли. Кажется, они зацепятся за это. Окружат крышу или усадьбу подстреленного мною.

Новые вопли заставили меня поднапрячься. Осторожно перегнулся за край крыши. Стрела тут же просвистела над моей головой. Вот дурень, раскрыл, что я еще тут прячусь!

Но до того как нырнуть обратно, увидел, что тюрьма вовсю уже горит. Или усадьба около. Куда—то тот, подстреленный горящей стрелой, умудрился припасть или рухнуть, отчего пелена огня расползлась с его одежды и волос вокруг. Сам—то он уже не вопил.

Шумно выдохнув, я лег на крышу. Тюрьма или около нее горит. Брат умершей Ки Ю заперт внутри. Меня вот—вот придут сдергивать с крыши. Хоть я поджег тюрьму – хочется верить, что поджег именно тюрьму – но все еще больше запуталось.

Сжал кулаки. Так, еще немножко полежать. Нет, выдернуть стрелу, сжав зубы, чтобы не проронить ни единого крика. Поспешно рану перевязать обрывком плаща. Собраться с силами и, чуть передохнув, мне надо убегать по забору и по крышам. Если убегу. Но, пламя преисподней, Ян Лин, ты же до сих пор не подох, хотя долго был один! И на этот раз не намерен сдохнуть!

Свиток 5 – Песня чужого гуциня – 4

Бо Хай

Тихо шуршал метлою, двор подметая, раб молодой.

Страшно ругалась хозяйка, разбивая вазу ночную о чью—то голову.

Я, бесшумно вылезши из—за стола, выглянул, окно приоткрыв, наружу. Стараясь чернилами бумаги да реек не замарать. А то она опять подумает, что во всем виновата Чун Тао.

Старшая моя жена ногами избивала молодую женщину. Платье в пыли метнулось светло—синее. Я, выдохнув с облегчением, вернулся за стол и принялся новый иероглиф ножом прочерчивать по бамбуковой пластине. Жалко, конечно, молодую девку, но если я вмешаюсь, госпожа подумает, будто я решил новую наложницу в свои покои притащить. Житья не будет ни бедняжке, ни мне.

Робко дверь приоткрыв, в комнату, склонившись, вошел старый раб.

– А, перестань! – отмахнулся я.

Он молча, но с красноречиво исказившимся мукой лицом, выпрямился. К столу подошел и, легко голову склонив, осторожно с подноса переставил чайник и две чаши возле меня. Но в стороне от дощечек тонких и чернил.

– Не стоит, – со вздохом на вторую чашу покосился.

– Госпожа и из—за этого изволила ее бить? – нахмурился добросердечный старик.

Сглотнув, кивнул.

Мы постояли возле стола в молчании.

– Пора уже, кажется, в управу чиновничью идти? – вздохнув, я немного пригубил чай.

А то он обидится. Особенно, если готовила она.

– Да просто две чаши! – слуга не выдержав, возмутился. – С чего она решила—то, что вы непременно должны пить с ней?!

– Она за этим как—то застала нас, – со вздохом опустил чашу на стол.

Получилось резко и громко. Я расплескал заботливо приготовленный для меня чай.

– Так за чаем же, не за чем—то еще! – старик, в отличие от меня, возмущаться вслух еще не перестал.

Он единственный мог. Из любви ко мне. Ребенком еще был, когда он за мною следил. И, когда старшая жена была еще молода – вскоре после свадьбы – он замешкался от больной руки, а она надумала его пнуть под колено. Отчего он упал, нос разбил, встать не мог. А я, разъярившись, руку тогда на жену поднял. Единственный раз то было. Родители ее – богатые столичные чиновники – прознав, покоя меня лишили, нажали на моих, те тоже долго ныли и писали мне слезливые письма, чтоб я не смел более эту вздорную девку обидеть. Но она хотя бы с тех пор верного слугу не смела обижать. Хотя бы его одного.

– Она ж девчонка еще! – возмущался верный Фан. – Ну, чего же удумала госпожа—то? Какое там в наложницы?! Тем более, вам она…

– Нет! – обрезал я его, за руку перехватив и крепко сжав. – Не продолжай!

– Но ведь не можете же вы наложницею взять ее! – возмутился слуга, а шепот уже перешел. – Как можно—то? Она же – ваша кровь!

– Госпожа не должна знать! – я руки его сжал.

– Но тогда госпожа перестанет ревнова…

– Что я не должна знать?! – на пороге возникла, всколыхнув полными телесами и пестро расшитыми шелками, старшая жена.

Мы молчали. Меня она застала возле слуги, держащего того за руки. Что ж она удумает—то на этот раз?!

– Что я не должна знать?! – госпожа уперла руки в боки, сверкнув нефритовыми браслетами в золоте. – Ты опять шлялся по борделям, старая ты развалина?!

– Да я там лет двадцать как уже не был! – возмутился я.

– Так я и поверила тебе! Кто ту мерзкую рабыню за руки держал? Кто?!

– Так она поскользнулась и почти упала…

– Ах, сколько всего! Сколько всего! Только и горазд, что девок лапать молодых! Ах, иначе бы упала она?! Да и пусть бы упала! Пусть бы разбила наглую морду!

– Госпожа, я только сказать пришел… – начал было Фан, стремясь гнев ее навлечь на него, но отвести от меня.

– А ты заткнись! – истерично вскричала женщина, кулаком хряпнула по косяку. – Ишь, выискался! Затычка в каждом кувшине! Ишь, разошелся, старый пердун!

– Милая моя… – начал было я.

– Ишь, как запел! Милая! А по борделям кто шлялся? Кто только что сказал, что шлялся?!

– Так то ж было двадцать лет назад! – возмутился я. – Я еще и тогда женат не был!

– А той молодой морде сколько? Явно поменьше, чем двадцать!

– Какой морде? – я напрягся.

– Да дурню тому, молодому, с которым ты шептался за лавкою менялы? Он разве тебе не сын? И от кого ты, наглая твоя морда, его нагулял?!

– А ты, что ли, следила за мною? – сорвался я. – Ты, что ли, за мной всегда следишь?!

– А кабы не следила я за тобою, ты бы эту наглую морду в дом притащил! Раба! В дом! Ишь, чего удумал! Рабская чтоб морда росла вместе с моим сыном?!

– Я твоего сына не трогал и ты моего не трожь! – сжал кулаки.

Но змея эта была неуемна, снова наметилась ядовитыми клыками в сердце:

– Поздно! – расхохоталась. – Поздно! Как бы не я, ты бы опозорил весь наш род! Но я уж позаботилась, чтобы его не было! Я—то хоть позаботилась, чтобы этот выродок порог дома не перешел!

У меня перехватило сердце. Сжалось, дыхание задохнулось внутри.

– Что ты… с ним сделала?!

– Да ничего особого! – жуткая женщина руки скрестила на груди. – Я от этого выродка очистила наш дом.

Схватив с подставки меч, вытащив из—за пылью покрытых ножен, я ступил к ней.

– Что ты с ним сделала? Где мой сын?!

– Да ничего, – жена попятилась. – Он и не мучился совсем…

– Ты… – меч дрогнул в моей руке. – Ты убила моего сына?!

– Так ведь… – она испуганно сглотнула. – Выродок в знатном роду не должен быть. Он – как бельмо на глазу. Его не должно было быть…

– Что ты с ним сделала? – лезвие прижал к этой шее, которую давно бы следовало переломить.

– Избили его! – Фан всхлипнул. – Удавку на шею. Стянули. Да утопили в Хуанхэ!

– Ты! – госпожа руку выбросила из—под лезвия, указав на трясущегося слугу. – Ты обещал молчать! Да я тебя…

– Я тебя убью! – прошипел я сквозь зубы.

Она отступила. Наткнулась на стену. Вжалась.

Я торопливо шагнул к ней, возвращая лезвие к мерзкой шее.

– Я написала отцу… – глаза ее нервно забегали.

– Убейте ее, господин! – Фан упал на колени. – Спасите нас от нее!

– Написала отцу про Чун Тао! – выпалила жена.

– Рабыня Чун Тао мне никто! – рявкнул я.

Что—то разбилось за дверью. Она услышала?!

Сердце снова сжалось болезненно. Уши поймали всхлип и топот ног.

Лучше б мне руки и ноги обрезали, да оставили подыхать в дерьме, чем хоть волос сорван был с головы ее! Но если я мое расположение к девочке бедной этой покажу, то хозяйка ей житья не даст. И даже сына… даже бедного моего внебрачного сына… он еще отказался от помощи, когда я за ним пришел. Он отказался от имени моего! И Фан… Фан меня предал. Фан все рассказал ей! Этой холодной змее!

– Я написала отцу! – жена сорвалась на крик. – Я послала ему ее портрет! Если я внезапно умру… если я как—то странно умру… он поклялся ее заживо сварить! – сжала кулаки, – Он сварит твою мерзкую подстилку заживо, слышишь?! И так и надо этой шлюхе! – расхохоталась. – Так и надо ей!

Мучительно сжалось сердце. Меч дрогнул в моей руке.

А жена ударила меня между ног коленом, оттолкнула.

– Я всех убью! – проорала мне в лицо. резко рассмеялась. – Я убила Фан, я убила Тин! Я убью всех твоих шлюх, старый бездельник! Чтобы не порочил ты имя моей семьи!

Я хотел сказать ей… хотел воткнуть лезвие в эту холодную грудь. Я обо всем забыл… я хотел воткнуть… но адски болело сердце. дыхание оборвалось в груди.

Меч выпал из руки. Я ослабевший рухнул на колени.

Фан метнулся ко мне.

– Господин! – испуганно закричал. – Господин!

– И пусть подохнет! Давно пора дела все передать моему сыну! – прошипела госпожа сквозь зубы. – Ты! – рявкнула она – и сжался трусливый старик. – Скажешь кому—то, что припадок у господина случился из—за меня – я тебе все пальцы отрублю и заживо буду варить в кипятке!

Я хотел сказать… я хотел что—то сказать, но мир плыл… словно лезвие мне в сердце воткнули… лезвие давно мне воткнули в грудь.

– Госпожа! – разрыдался Фан, и слезы горячие упали на мою грудь и лицо. – Позвольте хоть лекаря позвать, госпожа!

Ведь она не могла никогда плакать из—за меня. Ведь она никогда не плакала из—за меня, даже когда я в ту зиму страшно заболел. Только Тин… она сказала, что Тин она тоже убила. Только Чун Тао…

– Чун… Тао… – сорвалось с губ.

Как будет жить моя малышка, если я умру?.. Я не должен умирать теперь!

– Я эту Чун Тао за врачом пошлю! – крикнула визгливо госпожа. – Скажу, что ты так велел! И ты, Фан, скажи, что слышал, что сам господин так велел. А если не добежит… – и жуткая, мучительная тишина. – Если Чун Тао до лекаря не добежит или он тебя не спасет… я ее заживо сварю в кипятке! – и, расхохотавшись, выскочила вон.

Я хотел что—то сказать… я не мог говорить…

Когда очнулся, свечи горели возле стола. Возле постели Фан на коленях сидел, опустив голову и плечи. Куда—то невидяще перед собою смотрел. Но, стоило мне шевельнуться, встрепенулся, голову поднял, глаза, блеснувшие с надеждой.

– Мой господин! Вы очнулись, мой господин!

– Она… – выдохнул я с трудом.

– Чун Тао в порядке, – шепнул он, склонившись ко мне. – Она за лекарем успела. И иглы его оказались полезны. Только младшая госпожа будто случайно просыпала рис во дворе. И теперь Чун Тао сидит и перебирает его от грязи. Младшая госпожа не велели ее кормить, покуда все из грязи не подберет.

И вторая жена туда же! Да что они все так привязались к ней?!

– Она вроде не хотела, – торопливо шепнул Фан, – но она боится старшей жены, а они незадолго до того шептались с ней в стороне.

С трудом сел. Кажется, поморщившись сильно, раз так заволновался старик.

– Она…

– В порядке, в порядке, говорю!

На улице было шумно. Пахло паленым, когда сменялся ветер.

– Лавка куриная днем сгорела. Хозяин разорился, – доложил сообразительный Фан.

– Работа… – дернулся я, запоздало вспомнив, что как раз собирался днем туда сходить, когда свиток доделаю и чаю выпью.

– На чиновничью управу сегодня было покушение.

– Что?! – резко к нему повернулся.

– Очень стражи бегали. Но вроде успели предотвратить. Но над воротами господина Сина кто—то повесил дохлую ощипанную курицу.

Устало голову растер. Волосы, из—под шпильки выбившиеся, упали на лицо, закрыли от меня мир. Черные, длинные волосы с нитями седины. Ну, вот и кончилось мое лето.

Но больше было жаль несчастного сына, погибшего из—за жадности и жестокости старшей жены. Где теперь его могила? Похоронят ли рыбаки его прогнившее тело, когда выловят из воды? Хоть они похоронят его по– человечески, если родной отец не сумел?..

Голову руками обхватил.

Родной отец… защитить не сумел… своего наследника… он же мой старший сын! Он!!! И почему я так боялся гнева госпожи и осуждения людей? Ну и что, что он был лишь рабом из борделя, сыном одной из шлюх? Он был мой сын! Мой сын… только уже поздно. Только бы я сумел спасти Чун Тао! Хотя б успел спасти ее… но как спасти ее? Как сохранить жизнь и счастье моей малышки?!

– Курицу подвесившего не нашли. Но из—за этих шутников много кто сегодня толком работал. Даже вроде б казнь перенесли.

– Казнь?! – я схватил его за руку в ужасе.

– Да не ее, не ее, успокойтесь, господин! Там двоих казнят. Которые допустили воровство в борделе. Или… а улик—то и нет никаких… или сами же и ограбили посетителей.

– Ну их! – ноги на пол, поморщившись, спустил. – Чун Тао…

– Я рассказал ей, – старик виновато опустил голову.

– Жене?! – я вскочил.

Он отчаянно сжал мои плечи, удержав.

– Вашей дочери.

– За… – я слюною заглотнулся. – Зачем?!

Не сразу сумел прокашляться. Резало изнутри и горло. В эту ночь смерть опять проходила близко от меня совсем. Но моя дочь… только я могу защитить ее в мире этом всем!

– Она все поняла, господин, – глухо сказал Фан, глаза виноватые пряча.

– Что?.. – снова дернулся я. – Что она поняла?!

– Почему вы забрали ее из борделя, господин. Она сказала, что совсем не злится. Что там она была рабой. И здесь. Только здесь теперь есть добрый господин, который о ней заботится. Хотя бы иногда. Она сказала, что не злится, что отец оттуда ее забрал.

– Молчи! – я зажал ему рот рукой. – Молчи!

Даже если он не соврал, чтобы успокоить меня, даже если эта маленькая невинная девочка что—то поняла и хотя бы попыталась простить своего жестокого отца, разве поймет это старшая госпожа? Она уже убила моего сына! Сына второй девушки из другого борделя она уже удушила, избив, и отправила рыб кормить!

Как—то шумно стало во дворе. Или на улице.

– Вы сидите, а я сам схожу! – потребовал верный старик.

И торопливо ушел.

Я сидел, замерев, на постели.

Страшно шумели. В колокол начали бить. Кажется, где—то начался пожар. Чун Тао… только б не ее…

Сильно ослабло тело. Болели ожоги. Шел с трудом, хватаясь за стены и предметы. Что—то упало и разбилось за мной. Да хоть ваза та драгоценная, подарок императора деду! Перед лицом смерти все равно. Власть не спасет меня… клан не спасет меня… богатство не спасет меня… но, хвала всем богам, я еще живой! Я защищу свою дочь!

С трудом дверь отварил, вступил в ночную тишину.

Жутко кричали на улице. Кого—то ловили.

Воздух, гарью воняющий, вдохнул, поморщился.

Я защищу свою дочь! Я ведь еще живой. Я не должен умирать. Не теперь. Не сейчас.

Сделал еще несколько шагов. Выпрямился, расправил плечи.

Моя отцовская забота внезапно придала мне сил.

Сделал еще несколько шагов.

Стрела просвистела над крышей покоев младшей жены.

Я в ужасе туда посмотрел.

Люди за забором бегами, мрак колыхался от дуновения ветра над десятками факелов. А с крыши человек на меня смотрел. Я видел его силуэт, освещенный неровным бегом факелов за забором. Сидел как раз с этой стороны. Он увидел меня. Повернулся ко мне, хотя я выступил из темноты. Хотя я оставался стоять в темноте, под тенью крыши галереи. Он… умел видеть в темноте?!

Я испуганно замер.

Он поднял лук, повернувшись уже ко мне.

Моя Чун Тао! Я должен людей предупредить! Я должен…

Отчаянно руку к нему протянул, то ли в мольбе меня пощадить, то ли пытаясь заслониться. Не определился, с чего начать. Он…

Стрела, просвистев, разорвала ночную темноту и пробила мне грудь. Отчаянно заглотнул ртом воздух. Я не должен умирать! Не сейчас… не теперь…

Я видел его глаза в темноте… равнодушный даже взгляд…

Я видел ночное небо и звезды. мерцавшие надо мной…

И слуги вокруг забегали… отчаянно кричали рабы..