Текст книги "Кошмар на улице Зелёных драконов (СИ)"

Автор книги: Елена Свительская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 42 страниц)

Свиток 6 – Смех учителя

Вэй Юан

Я стоял у входа в храм. Те же мерзкие красные фонари весели. Новая мерзкая непристойная гравюра. Какой—то воин обнимает красотку, у той из—под платья на сей раз виднеется носок ступни вообще без туфельки! Но, когда я ее сорвал, на шум никто уже не выскочил. Понятно, пока не нашли новых охранников. Даже покуда свиток рвал и мял, никто не выскочил. Было пугающе тихо, словно там все внезапно умерли или затихарились.

Покуда стоял, серьезно задумавшись, не поджечь ли храм под шумок – так его быстро очистить можно от скверны – никто по улице не вышел. Судя по шуму, люди толпись с другой стороны. Там вовсю кипели спасательные работы и лютая бойня с огнем.

Очень хотелось всякий сброд испепелить. Просто взять и испепелить.

Но потом подумал, что наш родовой храм – это, в некотором смысле, еще один наш дом. Вдруг там вещи какие—то не каменные еще сохранились? Хотя бы сброшенные в уголке. Я же не могу и драгоценное наше имущество взять и сжечь!

Еще напрягала шумиха в городе. Как бы до нашей усадьбы пламя не добралось. Если брат опять лежит, напившись, может и прогореть. Вроде это не очень совместимо с жизнью. Тем более, там еще был тот человеческий мальчишка, который вздумал проситься ко мне в ученики. Еще и вспомнил, что люди так же работают не по ночам. А это значит, что в архив мне нужно наведаться будет днем.

Так что, в итоге, я предпочел вернуться домой.

Старший брат обнаружился не пьяным. Ох, да я же обещал принести ему вина!

Вэй Мин устроился на своей постели полулежа, локтем опираясь о столик, на котором лежал гуцинь. Но даже играть наследнику дома Зеленых глициний было лень. Он просто смотрел куда—то в пустоту, сдвинув изящные брови. И, кажется, даже не заметил моего возвращения. Вот кто—то носится по городу и сражается, чтобы спасти родовой храм, а кто—то то слуг себе выискивает, то развлечения!

Намеренно громко топотал, приближаясь к этому бездельнику. О, почему наследник нашего клана именно он?!

Но в памяти запоздало всплыл наш недавний с братом разговор.

О да, он только лишь пришел и занял чужое место, что при иных обстоятельствах было бы ему недозволенно. Ок стал наследником только по тому, что самый старший брат – и он же сам о достоинствах его говорил – погиб слишком рано. Брат… он расскажет мне о нем когда—нибудь?..

Ох, может, при храме стоило помянуть о душе самого старшего брата? Но я, как назло, был слишком зол, когда опять увидел развратный притон на месте нашего святилища. Я так хотел уничтожить всех этих глупых, мерзких людей, что стоя там совсем не смог вспомнить о нем! Злость заслонила мою глаза, ненависть затопила мою душу. Я не вспомнил. Я не смог вспомнить. Я не видел. Пришел, забыл, будто и не было той части семьи, как будто его тоже не было. Хотя я уже знал!

Да, впрочем, и старший… средний, то есть, брат, даже и не думал ходить к храму, чтобы память главного наследника почтить. Он—то молчит почему же?

Но Вэй Мин лишь покосился на меня, когда я вошел в покои наши. Про вино ничего не сказал. Нервно разложил веер, нервно сложил. Разложил и обмахнулся. Вроде и не было особой жары.

– Кошмары меня замучали! – внезапно пожаловался Вэй Мин. – А ты что бродишь по ночам?

– Так говорил же! – растеряно посмотрел на него.

– Когда говорил? – растерянно посмотрел на меня.

– Да перед моим уходом.

Вэй Мин сложил веер. Разложил.

– Тебе, похоже, приснилось.

– Что?! – я рухнул перед ним на колени. – Но ты же сам говорил…

– Что говорил? – распахнул глаза пошире наследник семьи.

To есть, не он наследник.

– Ну, помнишь, старший брат. Третий сын отца. Которого осудили и сбросили в Бездонное ущелье. Ты, кстати, имени его так и не назвал. Скажи его имя! – ухватил брата за рукав.

– Какой еще третий брат? – вытаращился на меня он. – Нас было только два.

– Но ты сам сказал…

И получил по лбу сложенным веером.

– Мало ли, что тебе там приснилось, Вэй Юан!

– Но это все меняет! И твое вымученное безделье, и внезапно запустевший храм… все это вполне может быть следствием гнева Императора на наш клан, поскольку наш наследник что—то натворил. Или же он мог обидеть не Императора, тогда к падению храма причастен не он.

– Ох, младший брат, младший брат! – укоризненно сказал Вэй Мин. – Мало ли что снится по ночам? Тем более, утверждать, будто у нас был свой осужденный на гибель в Бездонном ущелье…

Я опять не успел увернуться от веера, хоть на этот раз он не так злобно бил.

– Да как у тебя язык только повернулся?! Совсем не веришь в благородство дома Зеленых глициний?!

– Но как же?.. – потрясенно сел возле его ног, лоб ушибленный потер. – Неужели, старшего брата вовсе не было?

– Знаешь, – Вэй Мик сел уже, за плечи приобняв, – мне как—то раз приснилось будто я – Его Мудрость и Величие Блестящей земли Небес, живу в еще более роскошном дворце, чем тот, а сам Минж… – брат захихикал. – А сам Минж – раб, чистящий мои туфли. А какие прелестные небесные феи служили мне! Мм… их объятия… эти ласки! – мечтательно глаза прикрыл, вдруг ухмыльнулся. – А, впрочем, ты не знаешь, – и посмотрел внезапно серьезно на меня. – Вот я глаза прикрыл, изможденный уже от ночи с прелестными красотками, глаза открываю – и входит Минж. И я его в гневе спросил, почему на моих туфлях нынче прилипли крупицы песка? Почему он мою обувь вообще не почистил?! А ему это совсем не понравилось! – и внезапно захохотал, хотя посерьезнел резко. – Тогда, конечно, ему и мне было не смешно. Ну, словом, снам не следует уж очень верить, младший брат! Обман это все!

А взгляд какой—то странный на меня. Я так и не понял, что он называл обманом, этот шутник, иллюзорные миры и связи между существами, рождающиеся во снах, слова сегодняшние о третьем брате или этот дурацкий разговор о жутком случае неуважения к Минжу?

– Так что там, кстати, с нашим храмом? – деловито осведомился Вэй Мин, поправляя по—хозяйски ворот моего верхнего одеяния. – Ты, я уверен, сегодня снова успел туда сходить и, может статься, опять там что—то новое сделал. Пришел, видно, мне похвастаться каким—то очередным великим деянием своим? – но на «великим» глаза его смеялись.

На брата этого никак и ничем не угодишь! Ведь он—то сам вообще для дела ничего не сделал!

– У храма вроде без изменений, все те же мерзкие деяния вершат людишки. А в городе творится…

Тонкие пальцы сжали мой ворот, натянув и заставив меня остановиться:

– Мне все равно, что происходит в городе. Да хоть пусть весь уж Шоу Шан сгорит!

– Но если будешь сам валяться нетрезвым и спать мертвецким сном, то в час, когда на нашу усадьбу пламя перекинется, ты отсюда выйти забудешь. И угоришь!

– О, милый мой, заботливый мой братец! – Вэй Мин небрежно смахнул с моего плеча что—то несуществующее, вдруг ворот мой перехватил, что мне дышать стало уже трудно. – Коль хочешь стать великим гвардейцем Императора, то будь добр, своими подвигами сам займись! Чтоб ни один гнилой язык потом не мог отца, тебя и меня уж упрекнуть, что храм сопляк от дома Зеленых глициний был не в силах спасти самостоятельно, а вечно к помощи великого и наимудрейшего брата он прибегал!

– Что ж ты, ежели такой великий и мудрейший, с храмом ничего уж сам не сделаешь? – не выдержал уже я. – Мы несколько дней уж здесь, а ты только делаешь, что жрешь да спишь, жрешь да спишь!

– Но—но! – длинные пальцы больно сжали мой подбородок. – Я еще и музицирую!

– Велика заслуга! – проворчал я. – Всю ночь в городе живыми сгорают люди, а ты тут сидишь, закрывшись ото всех, да медитируешь!

– О, мой милый, добрый мой, заботливый брат, – Вэй Мин опять стал то ли оглаживать меня по плечу, то ли смахивать что—то несуществующее, а я напрягся, ожидая, что вслед за этим он опять начнет меня душить или ударит. – Ты упрекать пришел меня, что там сгорают люди, но ты сам—то хоть одного из них вытащил из огня?

– Да ты!.. – оттолкнув его, вскочил.

И отшатнулся от острых когтей его, распахнувшихся веером.

– Тот, кто сам не является примером добродетели, никогда не должен учить чему– либо других!

– Да хорошо! – я прокричал, сжимая кулаки. – Твои слова запомню, о мудрейший из наследников! Твоих советов больше никогда и ни за что не спрошу! Я все, слышишь, я все уж сделаю сам! Я один все сделаю! И так и скажу всем, скажу и матушке, и господину нашему, и Императору, что сам Вэй Мин ровным счетом ничего не сделал, чтоб спасти родовой наш храм!

– Иди—иди… – брат обратно упал на свою постель, ухватил веер брошенный, обмахнулся им или отмахнулся им от меня. – Иди, учи жить наших родителей и наших верующих! – глазами сердито сверкнул на меня, заполыхал внутри его глаз неведомый огонь. – Ты думаешь, что одним лишь своим напором и клинком ты совершишь благие дела? Но ты не знаешь, что путь воина и путь бога – это тропы, ведущие на разные стороны горы – к обрыву и на гребень. Ты можешь сколь угодно резать людей, да сколь угодно грозить зарезать их, ты можешь вышибить из них слова молитвы и исполнение каких угодно ритуалов, но это не поможет тебе заполучить свет и одной—единственной души!

– Как будто б ты сумел!

– О да… – Вэй Мин сдвинулся с постелью от меня, к стене. – Я видел яркую душу! Душу, свет которой не сравним ни с чем… нежное течение ци… с той легкостью не сравниться даже ветерку Небес, омывающему в полете лицо! – веки сомкнул, устало прислонившись к стене. – Я шел за ней… я следил за ней… это была душа последнего нашего верующего, – глаза открыв, он посмотрел наверх, как будто вместо темных балок и крыши он мог увидеть там чистое небо. – Можно стать императором земель, можно стать хозяином чьего—то тела, но стать императором чьего—то сердца – это иное. Сердце так мало, сердце так хрупко. Стать императором чьего—то сердца насильно не дано никому. И делать… я не могу ответить, что нужно делать, чтобы бог смог обрести своего верующего, потому что я своего верующего обрести не сумел… – протянул вдруг ко мне дрожащую руку, глаза распахнул. – Не роняй, гуцинь! О, прошу, не роняй свой гуцинь!

– Так это ж твой… – смущенно от инструмента отодвинулся. – Или… все же бывших хозяев дома?..

Но брат застыл, руку протянув вперед. Ко мне или не ко мне?

Резко обернувшись, никого за собой не увидел.

– Держи гуцинь! – взмолился Вэй Мин. – Держи гуцинь!

Он одеяние над сердцем скомкал. Я увидел течение крови у его шеи.

Он… сам себя зарезал?.. Но он же не мог! Руки его были у меня на виду! Или кто—то проклял его со стороны?!

Или… тот колдун здесь?!

Но брат задыхался, сминая ворот.

Я упал на колени возле него, ткань рванул. Застыл потерянно.

От плеча его, над сердцем шло три столбца кровавых иероглифов, совсем не знакомых мне. Они мерцали, словно что—то вырезало их изнутри.

Брат согнулся и застонал. По шее за спину его уходил новый ряд кровавых иероглифов.

Я испуганно потянулся к нему. Он завалился на бок. Рукав задравшийся обнажил выступающие изнутри кровавые иероглифы, от запястья шедшие к локтю.

– Держи гуцинь! – он ухватился за мой сапог. – Держи его!

Я запоздало вспомнил, что нечто похожее случилось с нами незадолго до того, как посланцы Императора пришли. Это могло быть их атакующим колдовством? Или это след рассыпающейся ци родового храма? Это… отблеск нашей погибели?..

– Держи… – Вэй Мин закашлялся, словно его душили. – Держи гуцинь!

Остаток ночи я просидел, плача, возле него. Лишь ненадолго сбежал, чтоб принести воды.

Я боялся позвать на помощь слугу из—за этих непонятных иероглифов, то проступавших в разных местах, то исчезавших бесследно. Я боялся из—за этого послать Яо Чуана за здешним лекарем. Да и могло ли быть ведомо земному лекарю что—то о болезнях богов? Да еще и пожары, смута эта в городе… сейчас, когда столько случилось, когда люди измучены ночью бессонной и напуганы, им говорить, что у кого—то проступают неясные знаки на теле и он терзается, словно умрет… если они назовут нас злобными колдунами или демонами, если набросятся всем городом, то вдруг я не успею брата отсюда унести? Даже в драконьем облике могу не успеть.

И я сидел возле него. Я видел, как он метается. Видел его слезы. Он иногда будто замечал меня, пытался нащупать мою руку – я торопливо трогал его горячие и мокрые пальцы – и, ухватившись, отчаянно молил:

– Держи гуцинь! Держи гуцинь!

Уже на заре, уставший, я запоздало подумал, что в гуцине повесившегося хозяина могло быть заключено злое древнее колдовство. Быть может, оно жену и его сгубило? И потому с тех пор в доме этом никто не живет? Ведь очень мощную злую ауру и ци даже люди способны почувствовать: страх начинают испытывать, хотят обойти стороной.

Вскочив, я рванулся к столику, на котором лежал инструмент жуткий, подальше его оттащил.

Быть может, брат отгадку мне дать пытался, но у самого избавиться от инструмента не хватило сил?

Я занес гуцинь над головой, размахнулся…

Вскочив, наследник дома Зеленых глициний упал на колени к моим ногам, обхватил их.

– Нет! – отчаянно прокричал он. – Не трогай! Не разбивай его!

– Но он проклят! – я поднял жуткий инструмент повыше, чтоб он не мог дотянуться до него.

– Это я проклят! – расплакался Вэй Мин. – Я проклят, что ничего не спросил у него! Но этот гуцинь – это последнее, что… – взгляд прояснился его.

И уже драконье тело метнулось мимо меня, цапнуло гуцинь и, прижав к животу, с грохотом вылетело во двор.

Обезумел?!

Я рванулся за ним.

Свиток 6 – Смех учителя – 2

Вэй Мин сидел на траве у колодца, гуцинь прижимая к себе.

Но, стоило послышаться легким шагам Яо Чуана – парнишке удавалось ходить как—то по—особому, не так мощно касаясь земли, как другие юноши его возраста – как хвостатой зверюгой рванулся обратно, унеся с собою гуцинь. Иллюзией поспешно стену прикрыл, будто целая. Я едва успел хвостом сметнуть все щепки настоящей стены разрушенной и снова обернуться обратно в человека. Надеюсь, из—за забора никто не увидел?

Яо Чуан, бледный, лохматый, весь в пыли, как будто из метели вышел, нес чан с грязною водою и тряпку. Говорить ему или не говорить, что нездоровится старшему господину? Эх, так просто и не объяснить…

– Что поесть? – спросил у него.

Голос получился резким. Яо Чуан неожиданно выронил таз. Пришлось убавить тон. Брату нездоровится, слуга здоровый мог бы ему помочь. Да и вообще, не нравится мне запугивать людей, которые ничего храму не сделали.

За братом проследил до завтрака, он хоть толком не спал, но смотрел уже осмысленно и спину держал ровно, расправив плечи. Как будто император этой земли. Что ж, если гордость наследника снова при нем, то он уж как—нибудь без меня до вечера дотянет. Или я смогу довершить дела до полудня. Расследование не может подождать.

Чиновничью управу найти было не сложно. Сложнее было прорваться сквозь заслон оборванных, обожженных, покрытых копотью горожан, что сидели и лежали у ворот, умоляя о снисхождении местных чиновников и помощи. Они так вцепились в мои ноги, когда я к воротам пошел, словно хотели меня на куски порвать. Бледные, усталые. Ну да, ночь у многих была тяжелая.

Я прогулялся в ближайшую лавку, обменяв слиток серебряный и слиток из золота на большой мешок мелочи. С трудом его донес до ворот. Там, когда люди голодными тиграми опять ко мне обернулись, руками разорвал мешок и дождем монеты темные посыпались к моим ногам. Люди замерли потрясенно. Стражи у ворот тоже ко мне повернулись.

– Мне надо пройти в чиновничью управу, – сказал я твердо.

– А это? – спросил старик с рукою обожженной аж до локтя.

– А это… – я улыбнулся. – Это вам.

Едва отскочить успел, когда они все с воплями на горку монет кинулись. Так бы и меня самого растащили на куски! Даже этот, с рукою с горелою почти до кости, рукою этой загребущей рвался вперед, бил по лбу влезшего впереди, тянулся к монетам… ох, люди!

На меня стражники серьезно посмотрели, когда поравнялся с ними.

– Ну, извините, больше мелочи нету.

Тогда, забыв обо мне, да покидав копья, они рванулись хищными птицами на толпу.

А я спокойно прошел.

Чиновники не работали. Собрались на две группки – в приемной и позади двора – и живо обсуждали новости и сплетни. Стоило потрудиться, вспомнив все известные мне слова вежливые, что могли бы подойти для местных и не выдать, откуда я родом, чтоб узнать хоть кое—что.

Но когда узнал – мне поплохело.

Да, покупку земли и построек здесь кто—то регистрировал. В основном, по сделкам с землею возился хранитель архива Бо Хай. Второй помогал ему, но тот умер пять лет назад. А Бо Хай хорошо управлялся и сам. Только этой ночью его убили. А к хранилищу свитков меня, незнакомого и местного, чиновники пускать отказались.

– Разве что притащите нам убийцу этого несчастного, – ухмыльнулся высокий и полный, к которому все здешние рабы и служащие обращались как «господин Чжан». – Тогда подумаем.

– Но мне очень надо…

– Послушайте, юноша! – он нетерпеливо сложил веер. – Здесь вам не мамкин двор, никто с вами нянькаться не будет!

– Вы видели, сколько народу снаружи ожидает нашей милости и участия? – поддержал его другой, молодой и худой, чином явно пониже.

– Я уж не решаюсь спросить, как вы вообще сюда прошли, покуда приемный час еще не начался! – сердито погладил тощую бороду седой как снег старик.

Упс!

– Так уж и быть, на первый раз мы вам милостиво простим ваше нахальство, но впредь попросим вас не беспокоить нас без повода! – проворчал чиновник Чжан.

– Но у меня есть повод! – возмутился я.

– И у людей снаружи есть повод! Сотня и два новых повода! И все важные! – вскричал Чжан. – Так почему мы должны первым делом угождать вам?!

– Совсем обнаглели! – проворчал толстый старик. – To общипанную курицу повесили над воротами господина Сина, то застрелили Бо Хая и заставили зарезаться его дочь, то средь бела дня вваливаются к занятым людям с требованиями! Ага, мы обязаны просто бежать и исполнять!

– Да просто она его игрушка! – проворчал Чжан, сердито обмахнувшись веером. – Ты все еще тут?!

– А не скажите ли вы, любезный господин…

Под взглядом его мрачным смиренно очи опустил.

– Не скажете ли мне, не нашел ли уже глава стражи каких—либо зацепок о господине Бо Хай?

– Ты, что ли, его убил? – прищурился чиновник.

– Мне—то зачем?! – сердито на него посмотрел.

– А шляешься тут с вопросами подозрительными!

– Мне просто надо узнать…

– Вот сам Сина и разыщи! А мы не рабы на побегушках, чтоб послания доносить до тебя и сведенья!

Чжан хотел огреть меня сложенным веером, но я успел уклониться. Торопливо ушел.

Как некстати убили хранителя городского архива! И, думаю, пока назначат нового, покуда тот разберется, что к чему, пройдет время. Несколько дней точно. Мне, конечно, лезть с излишними расспросами про убитого ни к чему, но у здешней стражи и без того хватает забот: куда—то погорельцев пристроить, что—то родственникам погибших объяснить, поджигателей найти, издевавшихся над Сином с общипанной курицей найти, найти убийцу Бо Хая… словом, до архива мне не дойти.

Разве что поспрашивать у семьи и рабов убитого, не было ли чего подозрительного и, то ли самому побегать за убийцей, то ли к господину Сину сведенья добытые принести, может, у него в суматохе добытых меньше моего будет, а я напрошусь, чтоб поскорее меня пустили в архив. Ну, или ночью в архив пролезть самому. Только я не знаю, где что у них лежит. И нельзя попадаться.

Еще можно поспрашивать людей на улице, походить, послушать. Люди многое будут говорить в эти дни. Главное только слоняться в людных местах и слушать.

Зашел в военную управу. Господина Сина на месте не было. По крайней мере, так мне рявкнула стража у ворот. Зашел домой к господину Сину. Там рабы сказали, что господин должен быть в военной управе, а домой он с прошлой ночи не заходил. Ну, или в чиновничьей управе. Ага, там я был, а они о нем вообще ничего не слышали. Что за день?! Попадись мне только убийца Бо Хая, который все запутал – своими руками задушу! Покуда люди тут разбираются, да чинят расследования, мой род может умереть!

Побродил еще немного. У рынка приостановился. Странное такое было чувство… будто с городом что—то не то. Страх такой закрался в душу… как перед грозой. Люди ползали медленно, переговаривались то громко, то тихо. Не было такого оживления, как в дни предыдущие. Как затишье перед бурей. Или будто лес замирает перед появлением крупного хищника. Когда все твари мелкие, все насекомые и птицы слышат поступь тигра и обмирают, мертвыми прикидываясь. Нехорошая, зловещая тишина.

Сел в придорожной корчме поесть да послушать. Люди многое говорили. Да об убитом Бо Хае не говорил никто. Что ж, я поем, послушаю. Ночью сам пролезу в архив, чтобы сохранить побольше времени. Должно ж в каком—то из свитков числиться имя того, кто продавал наш храм, кто свидетелем в сделке той гнусной выступил!

Долго слушал, долго ждал, когда стряпухи приготовят новую порцию еды: много обездоленных да любопытных нынче ели вне своих жилищ. Люди могли только молиться и говорить.

Вдруг что—то случилось. Что—то проползло по дальней улице. Что—то… темное.

Едва удержался, чтобы не вскочить.

Аурой демонической повеяло! Я видел только одного демона, прорвавшегося в Небесную столицу, но этот запах ауры, эту ци с привкусом гнили, глаза жуткие эти запомнил.

Напрягся, ладонь положил на рукоять.

Зло приближалось. Зло было все ближе и ближе.

Но странно, день был ясный, солнечный, людей по улицам сновало множество. Но никто не орал, завидев демона. Люди были на этой улице и ближайших. А зло приближалось. Все ближе и ближе, ближе и ближе…

Я выжидал, вглядываясь в лица крестьян, волочивших мешки, из которых стекала тонкая полоска риса в дорожную пыль.

Вот, два стражника прошли, с копотью на лицах, вспотевшие, полурастрепанные, у одного обгорел снизу и поверху плащ, у другого вмятина на доспехах. Прошли, переговариваясь. Старуха прошла с двумя девочками—рабынями, опрятно одетыми и державшими ее под руки, у одной, постарше на год, корзина большая была на локте. Вот, пробежал юноша—посыльный. Вот бродяга проковылял с обгорелою клюкой. Неужели, люди совсем не видят демона? Люди совсем не беспокоятся?!

Вот, наконец из—за угла лавки шелка показался он. Я еще не увидел лица его, но уже внутри все обмерло.

Молодой воин в простых черных одеждах. Верхнее одеяние, перехваченное широким поясом с деревянными темными подвесками на причудливых синих узлах, в руке ножны с простым мечом. Волосы, собранные в косу на четыре пряди, перевязанные черною лентою с серебряными подвесками, выходят из—под большой остроконечной широкополой шляпы.

Демон просто шел по улице. Он не нападал ни на кого, не бранился ни с кем. Просто шел! Невозмутимо. Люди как будто вообще не замечали его. Только его аура… эта аура…

Невольно принюхался.

Странно, гнилью не веяло, но его кровавая аура с черными разводами… кровавая? Это еще что?! А еще к солоноватому запаху крови примешался… тусклый аромат лотосов?! Что за иллюзия?!

Демон внезапно остановился. Когда уже поравнялся со мной. Толкнул его случайно пробегавший мальчишка—разносчик. Толкнул сердито его в спину, развернувшись, свободною рукою воин. Вскрикнув, мальчишка упал, рассыпались в пыли пирожки. Их тут же подхватил несколько старик в обгорелой одежде, торопливо прочь заковылял. Мальчишка расплакался, не зная, хватать оставшиеся, уже грязные, или бежать за ним. А этот мужчина…

Он вдруг снял с пояса одну из подвесок, мальчишке на колени кинул.

– Что это, господин? – возмутился тот. – Мне на что?!

– Ни у кого не найдешь таких узлов. Продай его. Но… если еще хоть раз ты меня заденешь – то получишь по шее, – мужчина ножны меча к горлу разносчика прижал, заставляя отшатнуться.

По дороге проезжал на лошади стражник. Люди вскрикивали, разбегались. Он несся на этого, укрывшего лицо. Лошадь неслась прямо на него. Демон… вдруг побежал на лошадь, подпрыгнул… перекувыркнулся над нею и спокойно приземлился уже за ней. Лошадь от испуга встала на дыбы, стражник не сразу успокоил ее. А я… я застыл, любуясь подвесками на косе: серебряный феникс и два серебряных дракона. Дракона?!

Я потрясенно поднялся, локтем кувшин соседа зацепив.

На грохот демон обернулся. Голову приподнял, чтоб разглядеть меня. На миг. Молодое лицо. Глаза как будто человечьи. Но эта аура…