Текст книги "Кошмар на улице Зелёных драконов (СИ)"
Автор книги: Елена Свительская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 42 страниц)
Кошмар на улице Зеленых драконов
Елена Свительская
Свиток 1 – Прощание с Небом
Вэй Юан
Ветер развевал длинные волосы, заплетенные в тонкие косички у висков и собранные отчасти на затылке серебряным кольцом с длинной острой шпилькой, но сам юноша, стоящий у обрыва скалы, сохранял неподвижность: замерло тело, замерла рука с мечом, замерло, казалось, и само его сердце. Но, стоило юноше, развалившемуся на каменном ложе поодаль, достать уже очередной кувшин с вином, как воин у обрыва резко повернулся, вскинул меч, шумно выдохнул. Яркий, слепящий глаза огненный шар устремился к напивающемуся. Но тот, внезапно оказавшись слишком ловким, торопливо оттолкнул бутылку и выставил вперед руку с трепещущим фазаном. И в сторону он лениво перекатился вовремя – полыхнуло огнем, ветер метнул в нос воину запах горелых перьев, но жаренная мясная корочка серьезно захрустела, оказавшись под почти ровными белоснежными зубами.
– Вэй Мин! – гневно вскричал воин, снова поднимая свой длинный и тяжелый меч – солнце по—особому высветило древние письмена на лезвии, составляя новый узор из вязи закругленных иероглифов. – Чем тебе не угодил священный фазан из Заповедного сада Небесного Императора?!
– Чем такая прелесть может не угодить? – спросил ленивец, серьезно прожевав откушенную плоть, и проглотил, облизнувшись.
– Да ты знаешь… – воин задыхался от гнева. – Знаешь, что тебе устроят за убийство одного из священных золотых фазанов?
– Я подумаю потом, когда уже устроят, – Вэй Мин лениво оправил полы длинного одеяния и сменил позу, улегшись на бок. – Тогда и узнаю, – и степенно от ножки прожаренной откусил.
– Ты… ты!
– Утихни, Вэй Юан! – лениво зевнул юноша, дожевав еще кусочек священной плоти. – Ты, кажется, собирался тренироваться.
– Но если… если у меня будут из—за тебя проблемы перед Великим Экзаменом, которые помешают мне тренироваться…
– Проблемы могут случиться из—за чего угодно, – серьезно отозвался Вэй Мин, снова впиваясь в священную плоть.
– Ты!.. – Вэй Юан судорожно сжал рукоять меча. – О, за что же боги послали мне такого никчемного брата?!
– Старшего, между прочим, – поморщился Вэй Мин, указал на притихшего, гневно раздувающего ноздри юношу заострившимся и идеально чистым ногтем указательного пальца. – Давай, начинай уже меня уважать! Прояви почтение к старшему брату!
– К наследнику, который опозорил весь дом Зеленых глициний? К тому, который уже двести лет не мог даже одного единственного задания с Великого Экзамена выполнить правильно?!
Но его особо не слушали, а сосредоточенно хрустели фазаном.
Внезапно прогремел гром, и огромная кроваво—красная молния разрезала небо. А затем рука Вэй Юана, держащая меч, задрожала. Кровавые иероглифы прошлись по его запястью до указательного пальца. Лицо воина исказилось от ужасной боли.
– Проклятье! Да что же это?!
Вэй Мин равнодушно посмотрел на свою руку, по которой неясные письмена прошлись от среднего пальца аж до локтя, поморщился, когда проступил последний, самый большой иероглиф.
– Проклятье, наверное, – невозмутимо отметил он.
– 3—за что? – подхватив запястье руки, держащей меч, прошипел Вэй Юан сквозь зубы.
– За фазана, наверное? – Вэй Мин, вздохнув, откусил приличный кусок.
– Да хватит жрать уже!!!
– А вдруг в темнице на дне Бездонного ущелья поесть уже не дадут?
Сердце Вэй Юана сжалось напугано. Бездонное ущелье, дно мира богов, место ссылки худших из преступников! Говорят, многие из них, падая, лишенные Ци и с крыльями отрубленными, разбиваются о камни. А редкие выжившие, искалеченные, ползут, пытаясь взобраться наверх, убивают других изгнанников и пожирают их души, чтобы хоть немного пополнить запас Ци. Тамошние изгнанные боги превращаются в демонов! Пусть даже в мир богов подняться они не могут, только если прорвутся в мир людей по какой—то редкой тропе—трещине, то на землях людей начинаются великие бедствия. И люди богов—изгнанников зовут только чудовищами! А брат так легкомысленно о казни и о затхлом том мире говорит! Но даже если и минует их участь сия, то с Экзаменом в помощники или в воины Императора могут возникнуть осложнения.
– Что?! – младший брат резко развернулся. – Но как же Великий Экзамен?! Меня в личную гвардию Императора Небес не возьмут, если я не сдам!
– Да на следующий год может уже и выпуштят, – прохрустел наследник.
Солнце заслонили силуэты летящих фениксов и драконов. Рука Вэй Юана с мечом задрожала.
– Но я хотел сдать с первой попытки!!!
– Я тоже хотел, – лениво сознался Вэй Мин, переворачиваясь на спину, сгибая одну ногу, и, обняв тушку погибшей птицы уже обоими руками, поднес к лицу и вгрызся в ее нутро, замазав все лицо в подтекающем жире.
Ли Кин
Отец сегодня был необычайно серьезным, даже серьезнее, чем обычно. Опять, что ли, всю выручку с нашей гончарной мастерской в Маджонг проиграл?! Мать притихпа на кухне, робко пытаясь что—то приготовить для нас и гончаров, последних трех оставшихся.
Кухарку—то отец давно продал, гончары почти все уже разбежались. Осталось только трое совсем древних стариков, до того старых, что, казалось, они даже выйти за стены поместья не смогут. Но они, помятуя о верности еще отцу нашего хозяина, всегда работали примерно, лишь совсем по тяжелым болезням из мастерской да от печей отлучаясь. Их трудами мы и жили. Служанок, что помогали матери, пришлось отпустить искать лучшей доли у более приличных хозяев.
Так что пока мать драла сорную траву во дворе, стремясь из нее приготовить что—то хоть мало—мальски приличное на обед, я протирала от пыли мебель и последние нераспроданные предметы, намывала полы. Сама не знаю, зачем, ведь гости к нам давно не ходили.
– Госпожа, но зачем это все? – часто спрашивала я. – К отцу давно уже не ходят: все его друзья уже спились или забыли его, а меня, если руки будут как у служанки, замуж никто не захочет взять.
– Молчи, Ли Кин! – вздыхала мать, утирая края глаз, по форме напоминающих лепестки лотосов: последнее, что осталось из ее украшений после долгой и нелегкой жизни во дворце, а потом и с моим отцом. – Молчи и крепись. Регулярные упражнения закаляют волю.
– И толку—то мне с этой воли? – однажды не сдержалась я. – Вы ж не воина из меня растите!
И мать потерянно притихла. Наследника они с отцом ждали давно, да рождались у них только девочки. Из семерых до дней юности дожила только я одна. Мать часто плакала украдкой. Отец, когда не был слишком пьян и не ходил в трактир, утешал ее, повторяя, что в том нет ее вины, а во всем виноваты «подруги» ее из дворца, которые неизвестно чем и неизвестно сколько поили ее. Да, впрочем, соседям этого не объяснишь.
Что отец похитил наложницу из дворца, безлунной ночью топившуюся на мосту близ столицы, каким—то чудом сбежав из дворца, то – тайна семейная, о которой никто из нас никогда не говорил. Мне и то сказали лишь раз, когда двенадцать мне минуло. И отец просил жизнью родителей моих поклясться, что я о том никому никогда не скажу.
Да, впрочем, когда подросла да обрывки из слухов о жизни в гареме главном столицы наслушавшись, я поняла, почему. Там регулярно кого—то травили, выводили младенцев из животов, делали из лучших красавиц «свинью», братья наследника гибли при каких—то таинственных обстоятельствах, однажды слег и больше не встал наш наследник, и долго, шумно выбирали нового, короче, жизнь в столице и во Внутреннем дворце кипела. Но я бы предпочла, чтобы жизнь моя так не кипела вовсе. Тем более, что дочерью у матери я была третьей, так что возможности моего родства с великим императором никакой не было. Да и мать б моя жутко умерла, если б узнали, что наложница императора сбежала и ложится с кем—то еще. Короче, мать молчала. И я молчала.
– Как поедите, приходите в мой зал со свитками! – шепнул мне отец, внезапно оказавшийся у меня за спиной.
Я от неожиданности аж тряпку выронила, которой протирала старый, отполированный давно и посеревший уже пол.
– Господин, а вы разве обедать не будете?
– Нет уж, что—то не охота мне, – как—то нервно, резко как—то и быстро возразил хозяин поместья и главный, единственный мужчина семьи. – Да и гончарам надо же чем—то питаться. Они десятка четыре верно служили мне и моему отцу.
– Отдать мастерам вашу долю – это так благородно! – я пылко сжала тряпку.
Ну, наконец—то – и даже при моей незамужней и домашней еще жизни – наш господин проявил себя благородно! И я это видела! Даже хотелось расплакаться от радости!
– А когда вы поедите, то заходите с госпожой ко мне! – велел наш благородный господин и торопливо ушел.
Смахивая слезы с уголков глаз, я бодро закивала.
Раз он сегодня серьезный такой, то, может, решил поклясться у табличек с именами предков, что больше не будет играть в Маджонг? Или… сердце даже сбилось с ритма от волнения. Или он мне жениха наконец—то нашел? О, это была бы огромная удача для нас! Я всем сердцем и давно уже хотела послужить родителям, принести хоть немного полезных связей и хороших вещей в наш опустевший и обветшалый дом, дать нашим трем верным гончарам при жизни еще хоть раз нормально поесть! Но я понимала, что на хороший брак девушке из такой бедной семьи, да еще с некрасивым лицом, рассчитывать не стоит.
Словом, обед прошел в великом молчании: матери тоже было интересно, о чем таком важном наш господин хотел с нами поговорить. А старики—гончары просто радовались, что их порции сегодня стали больше – им раза четыре палочками побольше можно было жижи сорной и кореньев сваренных из мисок зачерпнуть. Хотя, разумеется, первым делом глава их, Ко Инг, уточнил, не слег ли наш господин или, того хуже, и да спасут нас от этого милосердные боги, не умер ли он совсем?
– Может, взять захотел вторую жену? – серьезно спросила мать.
Я аж поперхнулась.
– А что? – невозмутимо спросила она, пряча, впрочем, глаза за тарелкою с чаем. – Я только добра ему желаю. Так ведь она, может, наследника ему родит. И господин, чтобы жизнь мальчика того сохранить, вынужден будет стать серьезным.
Я шумно выдохнула. Но смолчала.
– Ли Кин! – возмутилась мать. – Это что еще за манеры? Благородные девицы так не ведут!
– Простите, госпожа! – глаза убрала в мою тарелку, почти уже опустелую, эх.
– Или, может, к господину заходила чья—то сваха?..
– Да, хорошо бы, – вздохнула. – Давно пора.
А старики промолчали, не желая влезать в хозяйские дела.
– О, только бы не пьяницу! – мать сжала ворот резко. – И только бы у него нефритовый жезл работал!
– Г—госпожа! – вскричала я, алея и пряча лицо за грязным рукавом.
– О, не за старика б только!
Но обед, к счастью, вскоре уже закончился – есть—то было особо и нечего – и мы с хозяйкой поместья, оправив платья, умыв лица и руки, расчесавшись торопливо, к господину нашему отправились. Сердце взволнованно билось в моей груди. О, сейчас узнаем. Узнаем скоро совсем! О, только бы он гуцинь мой не вздумал продать! Украшения мы с матерью уже и отдали все, но гуцинь мой старый, рыдая обе, просили у нас не забирать. Должна же я играть учиться у матери! Должно же у меня хоть что—то быть, как у приличных девиц из благородной семьи! Да, мы бедны, но мать же меня воспитывала!
Отец сидел у жаровни и, хмурясь, торопливо тянул чай из треснувшей чаши старинной. Слишком потрепанной, чтоб ее можно было продать. Сам себе чаю заварил? Мать не просил? Что ж это такое с ним?
Мы робко опустились по другую сторону стола.
– Что же вы надумали, мой господин? – робко спросила мать, слишком долго ожидая ответа его и не утерпев.
Отец резко отставил чашу, с громким стуком на столик потрескавшийся поставил, чай пролив. Ну, хоть сегодня чай, а не вино. Уже есть в жизни нечто прекрасное! Может, господин наш решился взяться за ум? О, только б не приводил другую женщину! Та, если молоденькая и дура, да еще если наследника ему родит, станет совсем невыносимой. Уж я—то соседей с поместья слева наслушалась! Их служанки регулярно бури в хозяйских покоях обсуждали. Но у семьи Кан хотя бы были слуги, эх. Несколько десятков слуг.
– Я долго думал и понял, что так продолжаться не может, – серьезно изрек наш господин.
– Как же вы предлагаете нам выкрутиться? – мать робко подняла глаза, вдруг на колени бросилась пред ним. – О, только не отдавайте Ли Кин за старика! Лучше за вдовца! Но молодого совсем! Пусть хоть ее ласкает по ночам! Даже если недолго совсем!
– Нет, – отец вздохнул. – С таким приданным ее не берут даже вдовцы и старики. Даже тот хромой урод с улицы Серых водорослей отказался со мною о том говорить.
Я виновато опустила голову. И почему я родилась такою уродливой? Тело, почти лишенное груди, грубые черты лица. Когда я в прошлом году начала выходить в город на рынок, кутаясь в плащ, чтобы спрятать мое потрепанное платье – служанку тогда отпустили последнюю совсем – то служанка Ли Фэн с улицы Зеленых драконов, брезгливо посмотрев на меня с тяжелой корзинкой, слишком нетихо уточнила: «О, неужели семья Хан с улицы Лазурных облаков наконец—то наняла себе слугу?». Она! Приняла меня за юношу! Слугу или раба! О, да зачем же я выжила совсем?! Как я смогу послужить родителям с такою грубою внешностью?!
Хотя, правда, отец сказал, застав меня у матери в слезах, что хоть то и грустно получилось, но, может, мне из дому, юношей одевшись, выходить, когда надо совершить грязную какую—то работу? Ведь матери из дома выходить нельзя, чтоб евнухам столичным да воинам на глаза не попалась, чтоб ее никто не вспомнил. Да и мы с ним на праздники не ходим, украшения покупать мне и наряды вместе не выходили – соседи и не знают моего лица. А так притворимся, будто просто наняли себе одного молоденького слугу. И выйдет, что наша юная госпожа, дочь его единственная, вроде и не причем, не имеет отношение к грязной работе.
Мне за мать страшно было, да и мудрость была в словах господина, забота о чести моей в его словах была. Так что, зубы сжав, я одевалась в простую юношескую одежду, волосы собрав в простой пучок на затылке, да тряпки старой обрывком перевязав, да плащ плотный, тяжелый накинув, шляпой соломенной с полями длинными лицо прикрыв, так только и выходила на улицу.
Шумно выдохнув, господин наш изрек, прямо вдруг посмотрев на нас:
– Я решил, что надобно одну из вас продать в бордель.
Я судорожно сжала рукав.
– Выбирайте сами, кого, – резко сказал, отвернувшись, отец.
Внезапно сгорбился, разрыдался.
– Я сам не могу выбрать!
Если бы земля внезапно разверзлась подо мной, я б не была так напугана. To есть, я знала, что так бывает, что мужья ради того, чтоб прокормить иль вылечить родителей, в бордель продают жен или дочерей, что девушек издавна продают на улицу Красных фонарей из—за родительских долгов, но… но вроде у нас к тому не шло? И так вдруг!
– Я, правда, не могу выбрать! – горестно выкрикнул отец. – Но и смотреть, как вы чахнете, сорными травами питаясь, выдирая стебли последние у стен и печей, я больше не могу! А наши почтенные старики могут в любой день умереть, хоть сразу все!
– Пусть уж тогда я, – мать голову покорно опустила, руки сложила перед собою на коленях.
– Тебя мне сложнее всего будет отпустить! – всхлипнул отец.
Она, глаза подняв на него, сжала вдруг его ладони в своих.
– Двадцать три года я провела с вами как в раю, мой господин! Пора б и чем—то за доброту вашу и нежность вам отплатить! – всхлипнула. – И дочку… мою нежную, хрупкую Ли Кин я отдать в руки грубых пьянчуг не хочу! Пусть уж за вдовца, да хоть за слугу нищего, но чтобы он одну ее ласкал! А уж нрав у нее такой… – всхлипнула,
– Скромная, тихая, милая… он б ее непременно однажды полюбил!
Когда я увидела такую пылкую любовь ее к отцу и верную такую заботу жертвенную обо мне, то мне стало намного больше горше и совестно. О, почему я родилась такой? Лицо красивое, да грудь достойная – единственное приданное бедной девушки. У меня же не было даже того. Даже груди!
– Да, я понимаю, ты любишь ее, наше сокровище, – отец грустно развернулся ко мне. – Но и ты подумай, Ли Кин, вот что ты видишь здесь? Разве ты что—то видишь здесь, таская корзины тяжелые с изделиями из глины на рынок, из—за каждой монеты мелкой с торговцами жадными торгуясь, овощи с рынка таща, чтоб снова и снова не смогла ты прилично поесть? А в бордели мужчины ходят и красивые, богатые, молодые. Может, твой первый будет такой. Или даже в наложницы тебя заберет? – глаза загорелись мечтательно его. – А еще в бордели ходят отдыхать люди самые талантливые Шоу Шана: поэты, художники, музыканты. А уж если я тебя продам в бордель столичный…
– Но отец! – вскричала я, вскочив, сердце ужасно рвалось из груди.
– Там каждый день будет музыка звучать. И, может, там часто ты сможешь во время свободное упражняться на гуцине?
– Но отец! – расплакалась я.
– Решайте сами, кого мне продать! – сердито вскричал он и вскочив, локтем сшибив чашку свою любимую на пол.
Чашка разбилась. Он и не заметил, из покоев своих выскочив.
Чашка разбилась. Как и мое сердце.
Свиток 1 – Прощание с Небом – 2
Эн Лэй
Тусклый свет окутывал залу, с окнами, прикрытыми едва просвечивающей бордовой материей. Кое—где из мрака каменные столы и ложе выхватывали светильники на металлических темных подставках.
Один юноша в одеянии черном возлежал на каменном ложе, красной тканью обтянутом, перебирая струны гуциня. У ног его лежали две прекрасных девушки в коротких, обтягивающих платьях, с волосами, собранными в высокие прически и украшенные множеством серебряных шпилек с красными камнями—кристаллами на концах, руки с запястий и по локоть почти в нефритовых браслетах.
В стороне, на ложе другом сидел поверх желтовато—коричневой ткани, скрестив ноги, другой юноша, в синем, чуть менее красивый, но все равно его дыхание земных б девиц оборвалось, взгляд их задержись на нем. Особенно, когда бы он повернулся, открывая половину лба, щеки и подбородка слева, обезображенные бугристым шрамом, в котором прослеживались кое—где ровные углы. Он что—то серьезно записывал синей тушью на узких, светлых, деревянных табличках, которых множество, исписанных и чистых, лежало вокруг него.
Зашумели где—то в стороне, снаружи.
– Глянь, что там, – лениво потребовал музицировавший.
Тот сразу же поднялся. Черным вихрем метнулся во двор.
Там воины в синих одеждах окружили воина в сиренево—сером, зажали в пять кругов. Под ногами первого и второго уже лежали трупы.
– Господин Эн Лэй! – радостно сказал стражник с краю.
Вышедший взмахнул рукою – и всех воинов разметало. Только мертвые остались лежать. С ухмылкою Эн Лэй медленно дошел до незваного гостя, остановился шагах в шести.
– Безоружный? – вскинул брови насмешливо гость.
Но тот только усмехнулся, голову склонив. Блеснули его алые глаза, расширились до овалов черные зрачки, снова сжались в полоски. Он увидел огненные крылья у гостя, прятавшего под плащом серым и легким лицо. Миг– и пропали те.
– И зачем же в Бездонное ущелье пожаловал феникс? – насмешливо уточнил Эн Лэй.
Враг метнулся на него, сверкнул в руке каменный черный клинок с красными прожилками.
Эн Лэй пальцами за лезвие перехватил. Поднял взгляд, заметив под капюшоном и иллюзией тумана перепуганное лицо. Потом пальцы сжал. Но не горячая кровь брызнула на руку незваного гостя, а лишь острые обломки.
– Исчадие ада! Ему было семь тысяч лет! И сделал его…
– Мастер Тумана, – насмешливо сказал Эн Лэй.
От кинжала, вытащенного из рукава врагом, уклонился. Метнулись и опали на широкие плечи волнистые черные волосы.
Феникс нанес еще серию ударов. Но противник оказался в десятки раз ловчее и гибче. Он лишь уклонялся, смеясь.
А потом, оказавшись вплотную к пришельцу, сжал рукою его горло, поднял над землей. Росту он был немного его повыше.
– Говори! Зачем ты приперся в Бездонное ущелье?
Феникс, внезапно ухмыльнувшись, колено поднял, норовя ударить в пах. И охнул, отшатнувшись, едва успел сбить полами плаща пламя, охватившее его ногу и слизавшее почти все штаны. Остался лишь жалкий горелый обрывок, прикрывающий нефритовый жезл. Усмехнулся Эн Лэй, ведь противник, отскочив и озаботившись сохранением своего орудия, не заметил, как с него слетел капюшон.
– И зачем же к нам пожаловал Минж? – насмешливо спросил Эн Лэй.
– Исчадие ада! – выругался тот, признанный.
Местный страж, отступив на пару шагов, с усмешкою поклонился. Только руку положил не на сердце себе, как то делали на Небе, а к своей заднице.
А потом на ладони его появилась искристая голубая сфера.
– Хозяин, нам нужен глава летописцев Его Мудрости и Величия Блестящей земли Небес? – прокричал он.
Сжался феникс. Не то от ужаса, не то приметив едва светящееся голубое кольцо на сухой земле вокруг его ног.
– А разве твоя рука уже отсохла? – насмешливо отозвался возлежавший с гуцинем.
Эн Лэй только усмехнулся. Голубое пламя поднялось вокруг Минжа, сжалось в тесный кокон.
– Я не воевать пришел! – прохрипел тот.
И заорал от боли.
Пламя скатилось с его головы, плотно спеленав тело.
– Я помощи… просить пришел! – отчаянно прохрипел он. – Я готов заплатить!
– Чем же ты готов одарить изгнанников? – насмешливо спросили из залы.
– Чем вам будет угодно! Хотите, свою дочь вам в наложницы отдам! Или все сокровища с моего поместья!
– Эн Лэй, а сколько у меня наложниц? – лениво отозвались изнутри.
– Семь тысяч, господин! – на миг задумавшись, ответил слуга в синем.
– На ближайшие пару сотен лет хватит, я думаю.
– Ну… тогда… тогда… хотите, отдам половину моей Ци?
– Жену отдай свою, если не лень! – отозвались изнутри.
– Ж—жену? – вздрогнул Минж.
– Любимую. Что родила твоего наследника!
– Ж—жену… – Минж побелел.
– Мне пекинесов моих кормить нечем, – грустно сказали изнутри. – Вы уже пару лет никого не сбрасывали в Бездонное ущелье! Всех своих нелюбимых слуг я им уже скормил! Эн Лэя разве что…
Эн Лэй вздрогнул, посмотрел на вход в дом в ужасе.
– Но у него почерк слишком красивый! – печально отозвались внутри.
Феникс медлил, по лбу капля пота скатилась.
– И еще он такой горячий в постели! Или, может, ты мне компанию составишь вместо него?
Теперь и Минж в ужасе посмотрел на дверной проем. Не заметил, как уголки губ Эн Лэя дрогнули в улыбке.
– Лучше уж жену! – выдохнул Минж.
– Мать наследника? – капризно отозвался хозяин Бездонного ущелья. – Она, говорят, самая красивая. А моим пекинесам должно достаться самое лучшее!
– Ее, ее! – торопливо закричал глава небесных летописцев.
Эн Лэй тихо вздохнул.
– А душу свою отдать не хочешь? – внезапно серьезно спросили изнутри.
– Да ни за что!!!
– Эк Лэй, вынимай! Он сказал «да»!
– Не—е—е—ет!!! – проорал Минж во всю мощь своей глотки.
– Ну нет, так нет, – с некоторым опоздание отозвался хозяин Бездонного ущелья, дав гостю как следует продрать глотку и даже качать хрипнуть. – Тогда сбросишь завтра сюда жену.
– Так быстро не выйдет, – замялся Минж. – Надо же подобрать весомый повод для казни.
– И жезл свой нефритовый почесать? Ну уж нет! Чтоб завтра же на рассвете ее сбросили сюда! Или… – голос на несколько мгновений примолк. – Или же Эн Лэй всем богам Поднебесной расскажет, что к нам приходил Минж и пытался нас подкупить. Весомый удар по твоей репутации, не находишь? И, если уж жену не спустишь свою, то покормим вскоре пекинесов моих хоть тобою.
– Х—хорошо! – едва не рыдая, крикнул феникс.
Он сгорбился, да перья в крыльях его – их только соперник его видел – поблекли и перестали гореть огнем. Дымили лишь.
– Так, а просить—то ты хотел чего? – хозяин деловито уточнил вскоре, так и не соизволив выйти для приличного заключения сделки.
– Скоро в мир людей, на земли, кои тамошний народ зовет Поднебесной, сошлют одного или двух молодых драконов, – лицо мужчины исказилось от ненависти. – Убейте их!
– А с чего ты вообще взял, что мы можем проникнуть в мир людей? – хмуро спросил вдруг Эн Лэй.
Минж напрягся. Но он и без того сильно уже подставился, явившись сюда со своею просьбою. Вздохнув глубоко, как перед тем, как стал спускаться с обрыва к ним, сказал, сердито в глаза прислужнику местного главы посмотрев:
– Слухи ходят разные. Говорят, что вы из мира людей девок воруете. Тем более, что это место находится между миром богов и миром людей.
Эн Лэй мрачно молчал. Покосился на проход в покои своего господина. Надо ли вообще говорить свои секреты жителям Неба? Не пощадившим их!
После долгого молчания изнутри грустно сказали:
– Да как же без девок—то?!
– И верно! – вздохнул Минж, поддакнув.
Еще подумав, глава Бездонного ущелья изрек:
– Мы сделаем все, что в наших силах.
– Ну, хорошо, – Минж покосился на Эн Лэя. – Тогда… я пошел?
Тот плечами пожал, сползло пламя голубое к ногам феникса, заставив того поморщиться.
Глава небесных летописцев сорвался на бег, торопливо черно—огненной птицей вспорхнул с негостеприимного двора.
Эн Лэй некоторое время смотрел ему вслед, поднимающемуся ввысь, потом вошел в просторный дом, сверху казавшийся обычной скалой.
Прошел несколько шагов.
– Что делать будем?
Покосился на него хозяин Бездонного ущелья: блеснули красные глаза с узким зрачком.
Палец указательный поднял, качнул головой.
Эн Лэй обернулся, метнул кинжал. Тот к стене ровной каменной прибил птицу, пробив ей горло.
– Пекинесам? – усмехнулся прислужник.
– Слишком тощая тварь. Выкинь этого духа!
Эн Лэй рукою повел – от стены отделился с мерзким скрежетом большой кусок с прибитой птицей и, когда прислужник вышел, то каменный обломок и истекающая кровью птица на нем полетели вслед.
Он прошел сколько—то еще, у трещины подножия зеленой горы остановился.
– Ниже только Великий океан, – усмехнулся. – Дурья ты башка! Надеюсь, хоть плате пообещанной успел порадоваться?
– Разве… – измученная прохрипела птица. – Разве сам ты… хотел… всю жизнь… быть рабом?
Дрогнула рука Эн Лэя. Камень дрогнул, накренился, захрипела птица, когда лезвие вошло ей в шею и в грудь еще вглубь.
Но резко взмахнул прислужник рукой – и камень к ущелью отлетел. Сжал и разжал кулак – и камень рухнул вниз. Долго вслушивался, но не услышал плеск.
– Да, впрочем, тут лететь далеко, – сказал сам себе.
И, отвернувшись, прочь пошел. Рукою взмахнул, отходя – и в рукав к нему уже чистый кинжал вернулся.
Внизу обрыва, на тонком уступе, осталась лежать худенькая девушка, скрючившаяся. Тонкое голубое платье, разодранное на тонком бедре и тощем плече, почти все уже залила кровь из шеи, пробитой аж до ключицы. Дрогнули, сжимаясь, тонкие пальцы. Волосы, заплетенные в бесчисленные тонкие косички, утонули в крови. Кровь потекла с уступа вниз.
