Текст книги "Поле под репу (СИ)"

Автор книги: Елена Тыртышникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)

Один из аборигенов заговорил. То ли оно так было в действительности, то ли на Дуню повлияли собачьи ужимки, но голос показался лающим, с истерическим оттенком, характерным для мосек. Слов – конечно же! – не разобрать.

– Толмача у вас нет? Переводчика? А волшебника? – попробовала на трёх языках странница. Затем, подумав, добавила по-английски: – Wizard. Do you have wizard?

Зачем она это сказала? Решила продемонстрировать отсутствующие знания? Притвориться полиглотом? Угу, она бы ещё о традиционных немецком и французском для коллекции спросила. Хотя эффекта она кое-какого добилась: глаза аборигенов остекленели. Истуканы истуканами. Правда, к таким, если в своём уме, на капище не подойдёшь, разве что в музее, из-за мужского плеча глянешь.

– Понимаете, я ничего специально не нарушала. Я потерялась.

Тут бы и дать дёру, но Дуня продолжала заниматься сумкой. А что такого? Если девушке не очень понравилась чужая внешность, это же не повод, чтобы бежать неизвестно куда. Да и не все «комитеты по встрече» проявляли враждебность, скорее – наоборот, разве что дружелюбие пьянчужек из портового города было не того сорта, а с командой Пятиглазого лучше знакомства не сводить.

Копьеносцы снова попытались вступить в беседу.

– У? – девушка приподняла брови, но удивлённое выражение долго на лице не продержалось, сметённое очередной порцией чихания. Здесь, наверху непривычные запахи приморского берега и леса практически не чувствовались, зато аборигены принесли с собой другие. Мускус и что-то… Дуня нахмурилась. Что-то застарелое – ржа на железе или только-только подсохшая кровь на дереве.

Троица переглянулась и пала ниц. Ой! Неужели Дуню приняли за царицу или богиню? Точно! Ведь не зря Тацу про неё такие сказки душевные рассказывал!.. Ох, забыла девушка, как не раз уже убеждалась, что доверять первому впечатлению можно тогда, когда оно плохое. Лучше ошибиться и принять добряка за злодея, чем наоборот.

Местные встали. Гостеприимно махнули руками, однако в, казалось бы, приглашающих жестах отчётливо угадывался приказ, не терпящий возражений. Вот тебе и богиня. Небось у пограничников, или кто уж они, день вежливости сегодня.

– Поняла-поняла, – буркнула странница, но не пошевелилась. Мигом обнаружила у горла наконечники копий и, к непередаваемому ужасу, разглядела украшения. То, что она приняла за жемчуг или выбеленную глину, на поверку оказалось зубами – человеческими и нисколько не похожими на молочные.

Как ей это удалось, Дуня не знала. Вот она, прижавшись к корявому стволу, сидит на земле, а уже через мгновение огибает дерево и скидывается с обрыва… а потом обнаруживает себя в крупноячеистой сети. Девушка проявила чудеса ловкости, однако они не помогли справиться со скоростью и опытом аборигенов. Что ж, по крайней мере, одно во всё этом было хорошее: идти куда-либо на своих двоих Дуне теперь не требовалось. Вот тебе и царица. Полей, наверное.

Деревня, куда доставили странницу, ничего особенного собой не представляла: три улочки, вытоптанные за годы снежинкой, вились между средней убогости домишек, центром, местом пересечения тропок стала небольшая площадь. На ней – глиняный бортик колодца, наверное, главного, но не единственного (рядом народ не толпился), да нешумный базар прилавков на пять. Торговали всё теми же пёстрыми «футболками», украшениями, в том числе болезненно-белыми ожерельями, старым, явно «секонд-хэнд», оружием. Похоже, чем-то из бытового инвентаря и посудой вперемешку с плетёнками из травы. Отдельно старым тюлем висели сети, вроде той, в которой несли Дуню. Практически всё в селении – и частокол метра два в высоту, и стены хижин, и навесы да их опоры – были сделаны из деревянистых труб, видимо, местного аналога бамбука. Хорошее, между прочим, растение, универсальное: растёт быстро, всегда в достатке, годится и в пищу, и для строительства – вон, халупы да лотки у аборигенов тоже из чудесной травки. Из неё тут и оружие, исключая иноземный «антиквариат», и игрушки, и водяные желоба, и корзины. Даже мётлы: гоняя мусор да распугивая возящуюся в пыли ребятню, по улочкам бродили женщины в бамбуковых же шляпах от солнца.

До последнего Дуня надеялась, что бусы из зубов – это военный трофей, вроде скальпов у северных индейцев или когтей и костей у охотников. Однако в деревне странница окончательно пала духом и вовсе не от увиденных на подходах распятых на столбах (обычных, деревянных, кстати) скелетов или унизанных человеческими черепами шестов, а из-за продаваемых украшений – тем, что добыто в бою, не торгуют. По крайней мере, не так буднично, без сожалений и с постными лицами.

Каннибалы. Дуракам везёт – верно. Жаль, что по-дурацки.

Дуню выгрузили у навеса, являвшегося вроде бы частью базара и одновременно выглядевшего чем-то обособленным, уникальным, едва ли вообще связанным с деревней. Под черепичной, опять же в отличие от прочих, крышей в кресле-троне развалился полноватый, но ещё не заплывший жиром мужчина несколько более светлого оттенка, нежели остальное население. Вождь? У его ног, обутых в сандалии-лапти, кто на коленях, кто наоборот прижав их к подбородку, сидели старцы – во всяком случае, лица этих аборигенов избороздили морщины, жёсткие гривки мужчин были седыми, а кожа, скорее, тёмно-серой, чем чёрной. Советники? Мудрецы? Старейшины племени? Они все как один держали белые кувшинчики и медленно перекатывали по внешним стенкам сосудов палочки – словно наигрывали на чудных музыкальных инструментах. Символы власти? Ума? По бокам и за спинкой трона стояли худые женщины. Одна-то из этих жердей подскочила к «носильщикам» и затараторила – вновь захлёбывающийся лай-смех, разве что тоном повыше. Женщина явно выражала недовольство: размахивала руками, тыкала пальцами в морды добытчиков и периодически указывала на прижатую Дуней к животу сумку. Решила, что пленница беременна? Видимо так. Когда говорившая поутихла, копьеносцы не то чтобы легко, но и не особенно напрягаясь, вырвали у странницы сумку и тоже залаяли. Женщина улыбнулась и кинула одно-единственное слово, как и другие неизвестное, но для разнообразия понятное, ибо очевидное. «Уносите». Дуню подхватили под мышки и потянули прочь.

– Сумку верните, гады!

На крик пленницы, естественно, внимания не обратили… ну, старички прижались на мгновение лбами к земле, а затем выпрямились и вновь закрутили своими палочками как ни в чём не бывало.

Девушку отволокли за пределы селения. Там, вне охранного частокола, имелась вторая площадь, куда как более социально значимая для местных, нежели центральная с колодцем, вождём и базаром. Эта площадь была раз в три больше, утоптанная до бетонной крепости и чисто выметена. С двух сторон трибунами для зрителей стояли лавки под травянистыми крышами, их, как и опоры, увивали яркие цветы, дурманящий аромат которых перебивал даже запахи сопровождающих. С третьей стороны расположились рядком четыре крепких, сделанных с большим тщанием, чем жилища, домика. То есть формально на площадь выходило всего одно строение, куда сильным тычком и определили Дуню. Могли бы, между прочим, проявить вежливость! Ниц, видите ли, падают, а толкаются – какое неуважение к пище!

А напротив узилища раскинулся жуткий алтарь: несколько огромных кострищ, обложенных фигурными, отполированными до зеркального блеска камнями. Некоторые пустовали, над другими маслянисто посверкивали сложные конструкции, в них узнавались гигантские вертела и решётки для жарки мяса. Ещё над двумя высились два котла, словно бы сошедшие с экрана – точь-в-точь как в старых комедийных фильмах о людоедах, но смеха они не вызывали. Лучше бы Пятиглазому удалось продать её в бордель – промелькнуло в голове, – чем умирать так, не просто едой, а жертвой каким-то богам! Почему-то Дуню не покидало убеждение, что её назначили в дар высшим силам. Может, в другое время это племя самое мирное из всех живущих во всех вселенных… нет, вряд ли. Каннибалы они, у которых сегодня просто праздник. Ещё один праздник. Ещё. И настолько отличный от других! Зато наверняка закончится, как и остальные, плохо.

В домике царили полумрак и прохлада, пахло илом, хотя помещение выглядело сухим. Сам домик представлял собою немалых размеров яму глубиной где-то за метр – край выровненной глиняной стены находился как раз на уровне Дуниной груди. Сверху была поставлена коробка из вездесущего бамбука, толстые его трубы более-менее плотно подогнали друг к другу – щели вроде остались, да в них даже соломинку не пропихнёшь. Умно: ни подкоп, ни пролом не сделать. Уж всяко – не Дуниным рукам.

Из обстановки – куча тряпок в углу, на которую девушка сесть побрезговала. Как там говорил Тацу? Запаршиветь можно! С другой стороны, какая ей разница – блохастой её в суп отправят или вшивой на шампур? В соседнем углу на каменной ступеньке лежала еда, на вид растительного происхождения. Некоторое время странница приглядывалась к свежим, будто только что с грядки, овощам и зелени – в животе заурчало, – но так и не решилась попробовать. Во-первых, овощи смотрелись чересчур экзотично и незнакомо, во-вторых, мало ли, где тут огороды вскопали, а, в-третьих… В-третьих, понимание своего незавидного положения и уготовленной – тьфу ты! – участи напрочь отбивало аппетит. И вообще! Обойдутся они без фаршировки! Вот так… Однако сколько бы Дуня ни хорохорилась, страх всё сильнее овладевал ею. В какой-то момент девушка обнаружила, что ужас скрутил судорогой тело и бросил на непробиваемый пол. Странница хотела подняться, но смогла лишь заплакать, дёргано, скуляще, как брошенная собака… А потом вовсе оцепенела.

В сводящем с ума, изматывающем ожидании медленно проплыл или же наоборот скоро пролетел день. Комната окончательно погрузилась во тьму… а затем в зазоры меж бамбуковых труб хлынули крики, музыка сводного оркестра всевозможных барабанов и отсветы костров. Как ни странно, это было красиво и завораживающе – и почему-то заставило Дуню очнуться. Зря конечно. И уж совсем она ошиблась, когда припала глазом к щели в стене.

Площадь, озарённая кроваво-алым огнём факелов, не пустовала – на ней, нервно подёргиваясь, танцевали что-то ритуальное. Как есть праздник! Торжество с молебном, а напоследок – поедание святой… или освящённой пищи. На трибунах толпился народ, у алтаря-кухни сновали туда-сюда «повара» – они казались голыми, так как носили чёрные, под цвет кожи «футболки». Если отвлечься от ранее увиденного, позабыть бусы из зубов и висящие по дороге в деревню человеческие останки, то действо смотрелось вполне невинно, словно сюжет из какой-нибудь программы «Вокруг Света»… но до тех пор, пока отряд в белом не выволок обнажённых мужчину и женщину. Дуня покраснела – если в женщине, тёмной, но вроде бы не той породы, что племя, ничего особенного не было, то у мужчины, выгодно бледнокожего, имелось что демонстрировать. А потом… Потом Дуня остро пожалела, что взялась подглядывать.

Пленник затих первым. Наверное, ему повезло, он умер. Или же не осталось чем кричать. Пленница надрывалась, пока не охрипла. Но ещё долго девушке слышались стоны. Они, проникнув раз и навсегда в разум, легко пробивались сквозь грохот и вопли – и Дуне никак не удавалось заглушить эти стенания. Она давно сидела на полу, зажав уши ладонями, спрятав голову между колен и бормоча:

 
Пред войском демонов возник
Благослови, отец!
И деву спас от всех он бед,
Безумец и храбрец…
 

«Сладкоежка, это ведь ты, да? Ты защитишь меня, верно?»

Так и забылась.

Пришла в себя в позе окаменелого эмбриона. Рядом стояли двое. Мужчины, местные. Один, что помоложе, явно не из вчерашней троицы. Второй – непонятно. Оба в белых одеяниях, как у тех, что выводили жертв к алтарю. Неужели всё? По-настоящему, всё?

Старший гавкнул. Дуня лишь качнула головой. Тогда младший приставил копьё-лопату к подбородку девушки и потянул вверх – несчастная вынужденно поднялась. Абориген ткнул остриём во всё ещё халат. Дуня нахмурилась, затем сообразила, что тут предпочитают картошку не в мундире, а чищенную, и отшатнулась, однако мужчина сделал выпад, махнул несколько раз копьём – и свадебный наряд театрально осыпался лоскутами. Хвастун некоторое время молча разглядывал жертву, а потом затявкал. Странница, прикрываясь руками – хотя что может быть глупее? – попятилась. В отличие от безучастного ко всему старшего поколения, в юнце обнаружилась жизнь – вожделение читалось не только в его глазах.

Напарник низко зарычал, что молодого аборигена распалило ещё сильнее. Он, похоже, начал уговаривать старшего. Тогда тот просто-напросто вышвырнул разошедшегося дружка наружу, сам медленно вышел следом – и, судя по звукам, кому-то ох как досталось. Видимо, такие отношения с едой здесь не одобрялись. Что ж, Дуня только за.

Вновь загремело. На этот раз племя не стало дожидаться вечера. Или у них расписание строгое – девушке, в целом, было всё едино. Смерть явилась за ней. И явилась не в самом лучшем из своих обличий. Под душераздирающие крики первой на сегодня жертвы Дуню обвесили зеленью, той самой, увядавшей на столике – вероятно, власть имущие побоялись, что экзотическая пленница испортит обряд. В результате, девушка очутилась у алтаря более похожая на стог сена, чем на человекоподобное существо.

В котле было скучно. И холодно – либо вчера использовали не его, а соседний, который уже успели пустить в дело (к небу струился пар и пахло до омерзения аппетитно), либо остыл за ночь. А ещё – пусто. Ни тебе заправки, ни специй, маслица или жира – только Дуня в собственном соку да начавший облетать веник из трав. Девушка скинула с себя гадость и выстлала ею дно, затем села поверх, обняв колени и прижав их к подбородку.

Скучно. Куда все пропали? Глупый ритуал!

То, что это именно ритуал, а не обычный каннибализм, странница теперь не сомневалась – какое удовольствие готовить в этакой, с трудом прогреваемой махине да не освежёванную дичь? Или как Дуню правильно-то обозвать? Между прочим, у девушки, несмотря на скудный рацион, как раз возникла надобность в уединённом местечке для размышлений. Пакость! Притом ведь ноги от голода не держат – аборигенам пришлось жертву нести – и всякое непотребное мерещится. В запихивании себя в котёл Дуня никакого активного участия не принимала, глазея по сторонам, и углядела у алтаря людей. Десятки, разного пола, разных рас, они безучастно наблюдали за столь же индифферентной к происходящему девушкой и безумством праздника. Откровенно говоря, странница не обратила бы внимания на компанию – мало ли, что по обряду положено, – если бы не признала среди зрителей вчерашнего красавца. Такого же привлекательного и интересного, как вечером, словно бы и не было у него жуткой встречи с вертелом, разве что более бледного, чем требовала порода. Точно – галлюцинация. Или призрак – мастер Лучель Дуне являлся, так почему бы не заняться тем же и бедняге, не похороненному, а съеденному?

О-хо-хо, и впрямь скучно. Забыли они, что ли, про неё? Вон, костерок давно уж пора разжечь – Дуня же всё себе отморозит или, что вероятнее, действительно обделается.

Музыка и пение, до того походившие на шум и вопли, вдруг стали гамом и криками, уже настоящими. Странница, отупение которой медленно сменилось полноценным – как же ей всё это надоело! – раздражением, осторожно высунула нос из-за края котла. Прямо по курсу стоял бледный мужчина, возглавлявший призраков. Жертвы жуткого верования смотрели точно на сестру по несчастью. Ждали пополнения своих рядов? Лицо предводителя потекло, как когда-то плавилась физиономия мастера Лучеля, и из бездушного превратилось в ищущее, затем – во зло ухмыляющееся. Мужчина понял, что его видят. Похоже, он хотел что-то сказать, но то ли не смог, то ли раздумал, потому махнул рукой в сторону. Дуня проследила туманный росчерк.

Тюремные домики. У дальнего собирались аборигены. Звон, боевые кличи, стоны – кто-то из пленников явно не согласился уходить в иной мир в одиночку, без сопровождения гостеприимными хозяевами. Постепенно к месту боя стягивалось всё племя, даже женщины и дети, хотя ни те, ни другие не выглядели воинами. Жажда зрелищ? Наверное. Дуню она тоже захватила, незадачливая путешественница между мирами захотела посмотреть на смельчака. Вообще-то, девушка отлично понимала, что желание её какое-то неестественное, но сопротивляться была не в силах – её влекло, куда и остальных, с такой силой, что вопреки слабости и дрожи в конечностях бедняжка перевалила за край «кастрюльки»… Болезненный удар о землю, исцарапанные локти, ушибленные колени и камешек под ладонью отрезвили. Восставший пленник проиграет, но он подарил Дуне шанс. Странница развернулась к призракам.

– Мы можем помочь?

Призраки не ответили. Кажется, они услышали, но не поняли вопрос – переход из класса живых в разряд душ неупокоенных, видимо, как и перемещение из одного мира в другой, не обеспечивал знанием чужих языков или встроенным волшебным переводчиком. Дуня вздохнула – жаль, было бы куда легче – и поползла в противоположном от драки направлении, точно за алтарные украшения (вернее сказать, кухонную стенку с ненужными сейчас чудовищными принадлежностями). А там обнаружила чрезвычайно, конечно же исключительно по своему мнению, полезную вещь. Точнее – целый склад. Аборигены свалили в кучу имущество пленников, либо собираясь и их принести в дар жутким богам, либо планируя растащить добро после жертвоприношения. Там же лежала родная сумка, нетронутая, пузатая, с практически отремонтированной лямкой. Дуня, словно мать потерянное дитя, обхватила любимицу и попыталась подняться. Не получилось – ноги не держали. И хорошо, так как над головой засвистели камни и стрелы, пролетела пара копий, нормальных, а не лопатообразных. Что-то для одного и даже двух пленников размах великоват.

Выглянув из нечаянного укрытия, беглянка обнаружила, что на площади идёт настоящее сражение – может, всё и началось с восстания кого-то из узников, продолжилось оно группой куда как более свободной и вооружённой. Племя атаковали, определённо пользуясь праздником и тем, что торжества проводились вне защитного частокола – судя по всему, деревню желали вырезать под корень, на клинки насаживали без разбора мужчин, женщин, детей и стариков. И, что странно, Дуня не испытывала ни толики сочувствия хозяевам и не осуждала «гостей» – девушку поглотило омерзение. Она не пожалела бы и младенцев… тем более что нападение явно провалилось.

Неизвестные рубаки, наверное, хотели победить племя с наскока – ударить, вызвать панику, а затем скосить или затопать. У них не вышло: в селении проживало намного больше людей, чем видела Дуня или чем, казалось бы, могли вместить хижины. Да и женщины с детьми лишь со стороны представлялись неумелыми бойцами, на деле они бились, если не наравне со своими мужчинами, то, по крайней мере, с их яростью. А ещё они кусались. Собаки. Гиены. Ох, не зря природа наделила их такими мощными на вид челюстями! Хрупкий мальчик зубами перегрызал древко, а тощая женщина без труда отхватывала часть плоти животного или человека.

Дуню начало подташнивать. Как же быть? Разумные мысли не спешили приходить в голову, в экстремальной ситуации мозг не активизировался – ему требовалась подсказка, малю-ююсенькая… да беда – подсказывать было некому.

Пока девушка беспомощно подсматривала за боем, его ход успел несколько раз переломиться в ту и другую сторону. Понятное отчаяние «гостей» – среди сонма призраков местные красавцы не стояли – придавало сил, чужаки жаждали отомстить, но, прежде всего, избавиться от угрозы. И угрозы, судя по малому числу атакующих, нешуточной. Речь не шла об уничтожении каннибалов – это уже был вопрос выживаемости. Наблюдая же за манерой сражаться аборигенов, Дуня удивлялась тому, что вообще нашлись те, кто сумел напасть. Вероятно, людоеды поступали как рачительные хозяева – хорошие егеря следили за охотничьими угодьями. Да не уследили. Обычная ошибка обычного подхода… Подхода? Такого же как у говорящего крокодила из лаборатории?

Стоп! Лаборатория! Чудище, сумка. Грибочки!

Девушка открыла карман – на месте! Несколько бумажных пакетиков, целых и позабытых. Ну что ж…

Странница вновь посмотрела на площадь – оценить обстановку. Племя опять вытеснило атакующих к домикам-тюрьмам. Значит, не только можно, но и нужно действовать. Дуня надорвала обёртку, дождалась, когда резкая вонь перебила местные ароматы, и кинула снаряд в толпу.

Ничего не произошло.

Во-первых, «бомбочка» далеко не улетела – малый вес способствовал разве что планированию в воздухе. И как это ею Тацу швырялся? Да и Дуня не отставала. Во-вторых, взорвись плесень там, где упала, единственной пострадавшей оказалась бы именно девушка. В-третьих, аборигены не удосужились заметить ни диверсии в тылу, ни диверсантки как таковой – лишь самые крайние на миг замерли, принюхиваясь, наверное, ветерок в их сторону дохнул. Н-да.

Что же не так? Странница нахмурилась, вспоминая туннели огромной лаборатории. Там грибочки проявили себя не мгновенно, сначала ударив по обонянию, а уж потом разнесли мозги чудовищу. Время? Возможно, конечно, но что-то сомнительно: пакетик прохудился, когда беглецы карабкались по лестнице на свободу или чуть раньше, в вентиляции – запах ведь мог просочиться наружу не сразу. Тогда нужно немного подождать? Но вряд ли заботливый юноша Райдан втянул бы в сбор «урожая» подругу Лёсс, зная, что одно неуклюжее движение приведёт к трагедии. Молодой повар не стал бы рисковать ни девушкой, ни тем более окружающими – любимой сестрой и племянниками. Выходит, дело в ином. Вода? Пасть-то у крокодильчика была влажной, слюнявой.

Взгляд сам собою наткнулся на котёл с «супчиком». Собственно, что она теряет? Ещё один пакетик с вонючкой? Так у неё их пять! Навалившись на какой-то постамент (разделочный стол?), горе-террористка попытала удачи снова, теперь догадавшись использовать в качестве утяжелителя то ли толстую стрелу, то ли маленький дротик.

Фортуна поворачиваться лицом к девушке не торопилась: если носитель угодил туда, куда надо (и это притом, что в прицельных играх на школьных ярмарках и на развесёлом дне факультета Дуня победителем никогда не бывала, а заметным успехом в этой области оказалось попадание бадьёй в голову «ниндзя» при спасении сэра Л'рута), то снаряд отлепился на полпути, явно намереваясь приземлиться неподалёку от собрата. Девушка чертыхнулась – и словно бы заклинание какое жуткое сработало! Мимо проскочил абориген и, как Тацу до него, отмахнулся от источника непереносимой вони – чудом гадость булькнула в мерзость.

– Эть, – сказал Дуня и рухнула на спину.

Очнулась девушка оттого, что скрючило в судороге всё тело. Или же странница попросту дёрнулась и пришла в себя одновременно. Под спиной что-то острое, на груди – тяжёлое, ног, казалось бы, вообще нет. Всё лицо и волосы в липкой пакости и пыли.

Дуня полежала, собираясь с мыслями и силами. Крышей… девушка беззвучно фыркнула – балдахином на катафалке, не крышей… Балдахином – небо голубое, чистое, будто постиранное и выглаженное, без единой складки-облака. Вон и золотая лампада – яркая, режущая глаза, ещё не в зените. Одром – вытоптанная земля да чужой скарб. Саваном – каменное крошево. Ну, а то, что на лице, видимо, посмертная маска, косметика для покойников. И тишина. А как же скорбящие родственники? С трудом повернувшись, странница заметила лишь одного – того самого призрака, сидящего рядышком на корточках. Даже в нынешнем положении обоих к Дуне первым пришло смущение.

Призрак поплыл. Кажется, он хихикал. Затем поднялся и покрутился, старательно замирая в самых удивительных позах. Эксгибиционист! Издевается! Он явно собрался продемонстрировать несколько очевидных телодвижений, но из-за общей своей текучести передумал.

– Получилось? – обиженно прохрипела Дуня.

Мертвец не ответил, вернувшись обратно на корточки. Ну да, с языком у них проблема.

– Буду считать, что получилось, – договорилась с собой странница и решительно начала подниматься. Но не тут-то было! Слабость, ненакачанный пресс и отсутствие рук для опоры не дали ни сесть, ни перекатиться на бок.

Белёсый покойничек сочувственно покачал головой и коснулся плеча девушки. Похоже, именно из-за этого «электрошока» Дуня не покинула мир живых – тело подбросило с такой силой, что укрывавшие его камни фонтаном брызнули в стороны. Верно, мастер Лучель тоже отправлял незваную гостью башни в полёты.

– Спасибочки.

Вместе со свободой пришла боль (на удачу, вроде бы не из-за переломов и вывихов), тошнота и шум в ушах. Впрочем, у последнего имелся внешний источник. А ещё пахло гарью. Деревня?

Наверное, от встряски открылось второе дыхание. Во всяком случае, Дуня сумела утвердиться на ногах и оглядеться. Селение, радостно потрескивая и рассыпая снопы искр, полыхало. Вместе с ним превращались в золу «кухонные» принадлежности и те, кто ими пользовался.

Получилось.

И это только в полуобморочном состоянии можно было не заметить столп чёрного вонючего дыма.

 
Танцует ветер на полях,
Вздымает к небу ветер прах…
 

Ей даже удалось не переврать мелодию недописанной «шедевры».

– А где же спасители? – Дуня в общем-то и себя не спрашивал, так, бормотала вслух. Да и к нападавшим странницу не тянуло, мало ли… Однако призрак, каким-то образом догадавшись, о чём речь, принял вопрос на свой счёт – мертвец тоже встал и указал рукой вдаль. У горизонта клубилась пыль. Ушли. Не потрудившись погребением останков невинных жертв. – Не больно-то и хотелось…

Призрак и сейчас понял. Он пожал плечами – мол, права, подруга – и медленно начал исчезать. Он тоже её покидал, отомщённый и не сдерживаемый долгами. Практически испарившись, он вдруг стал резким, отчётливо видимым. В его неожиданно цветных глазах читался озорной огонёк. Вот мертвец окинул Дуню откровенно оценивающим взглядом, задержавшись на плоском, чистом (благодаря защите сумки) животике, весело подмигнул и вытянул вверх большой палец – словно говорил, кому-то повезёт. И всё-таки пропал. Покрасневшая всем телом, Дуня вздохнула. И побрела прочь. Вроде бы к морю. Прежде чем одеться, хотелось смыть с себя грязь.

Босая и нагая она шла по степи, немного прихрамывала. Сумка не стучала по бедру только потому, что Дуня из боязни нового обрыва ремешка поддерживала компаньонку рукой. Голову напекло, плечи и спину сожгло, кожу саднило. Пальцы на ногах были разбиты в кровь. Второе, третье и даже четвёртое дыхание иссякли, но девушка не задумывалась над тем, как она всё ещё двигается.

Ни обрыва к вожделенному морю, ни речушки – да хоть лужи! – ни деревца или кустика. Только суховатая трава.

Ошиблась направлением. Но Дуня не стала метаться, искать да размышлять, как быть, а шла, пока шлось.

В какой-то момент обнаружила, что идёт по чему-то, отдалённо напоминающему заброшенную сельскую дорогу. А потом появился он. Прискакал откуда-то сбоку, выбрал тот же путь, но обогнал. Затем вернулся и пустил странную, округлую, судя по тени, животину шагом.

Дуня не смотрела на незваного спутника. Какое ей до него дело? Хочет плестись рядом – пусть плетётся. Хочет пялиться – пусть пялится, благо всё едино не на что. Дуне плевать.

– Девочка, – наконец решился он. Странница не вздрогнула, виду не подала, что услышала, хотя в голосе незнакомца слышался шорох далёкого прибоя. Маг. Или тот, кто умеет пользоваться заклинаниями. – Девочка, ты безусловно красива и даже сейчас вызываешь интерес и желание, но должен отметить, ты поступаешь опрометчиво, гуляя обнажённой по пустыне. Ты неместная, у тебя слишком нежная плоть для здешнего солнца. Да и раны тебе следует промыть.

Девушка сделала ещё шаг-другой и упала. Всё. Дальше не шлось.

Её пытались поцеловать. В нос. Вернее, во всё лицо – нос был центром чужой любвеобильности.

– Лео! Отстань! – донеслось накатной волной. Мужской голос, памятный по нравоучению о голых девицах в горячих песках. – Она не будет с тобой играть. Ей нужно отдохнуть.

Дуня проморгалась. На переднем плане – огромные мясистые губы, то ли из-за формы, то ли и впрямь вытянутые в трубочку. За ними фоном – добродушные карие глаза в едва уловимую голубую искорку. Всё это окружали короткая желтоватая шерсть и запах, от которого свербело в носу – дикая смесь конского пота и цветочных духов.

– Лео! Сейчас надаю по твоей длинной шее и выдерну хвост!

Тон не соответствовал содержанию так же, как если бы мать обещала дать обожаемому чаду ремня, который в реальности мог вылиться разве что в лёгкий подзатыльник. Впрочем, подзатыльник – тоже неприятно, поэтому губы и глаза отдалились. К ним добавились узкие ушки, постоянно двигавшиеся – вверх-вниз, вперёд-назад, а теперь по кругу – и пять рожек.

– Лео, паршивец, займись лабиринтом.

Вообще-то это были не рожки, а букет васильков. Ей снова снятся цветочные жирафы? Странно, Дуня никогда не знала, что видит сон, пока не просыпалась, даже тогда, когда сон и пробуждение тоже случались во сне.

– Лео, я тебя понимаю, она поразила тебя в самое сердце. Но ваш роман обречён.

Зверюшка печально – или всё-таки кокетливо? – затрепетала ресницами и тряхнула головой. С рожек-васильков, как и в предыдущий раз, полетела пыльца. Дуню согнуло жестоким приступом чихания.

– Ну вот, разбудил.

Жираф отпрянул, но никуда не делся, наблюдая за происходящим издалека.

– Как ты себя чувствуешь, девочка? – рядом присел мужчина.

Носил он светлые одежды и сверкал на солнце русыми волосами. Внутри всё замерло – Тацу! Дуня расплылась в счастливой улыбке – и наваждение исчезло. Незнакомец был незнакомцем. Ничуть не похожим на менестреля – только и связывал их цвет шевелюры, да и он не без оговорок. Где-то более рыжий, с проблесками седины, а где-то – тёмно-коричневый вперемешку с синими, как костюмы советских школьников, прядями. Будто в пару к чёрно-алой причёске Дуни.

– Всё так плохо? – мужчина прикоснулся ладонью ко лбу. Девушка почувствовала покалывание – не в своём теле, в его. Как с Вирьяном, когда он лечил от воспаления лёгких. Волшебство, целебная магия. – О-оо, аллергия на васильки. Лео! – он посмотрел вверх, на жирафа. – У неё на тебя аллергия, так что иди – ешь свою акацию, заодно подравняешь мне садик.

Дуня ещё некоторое время бессмысленно пялилась на чародея, а потом поняла, что под скатившимся на талию одеялом ничего нет. Совсем ничего! Девушка судорожно потянула покрывало вверх и прижала к груди.

– Хе, и впрямь пробудилась, – оценил испуг русоволосый. – Да ты не бойся. Я тебя не трону – это раз. И два: я не лгал, тебе есть что показать, девочка. Другой вопрос, ты в целом не в моём вкусе, да и кушать тебе следует побольше. Неплохо бы добавить в рацион мяса.