Текст книги "Поле под репу (СИ)"

Автор книги: Елена Тыртышникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)

– Да если б от вас потом разило, – вздохнула странница. Что за чушь она несёт? – Всё васильки перебивают. А у меня на них аллергия… – И ещё более отстранёно поинтересовалась: – А зачем вы про дам врёте, если голубой?

– Что?! Да с чего ты… – он схватил девушку за плечи, казалось, решив прямо на месте доказать, что предпочитает женщин, но вдруг отпрянул, прижимая ладонь ко рту. – Ты-то к себе принюхивалась?

Несчастная побледнела. Однако не от оскорбления, а потому, что уловила непередаваемую смесь запахов тлена и ржавчины. И этот чудо-аромат исходил от неё. Точнее – от сумки.

– О Небеса! – охнула эстрагоновской присказкой Дуня. – Грибы!

Из-за «криогеника», чистоплюя и обострившегося желания Триль поскорее женить братца, девушка забыла отдать собранный урожай Раю, а тот не напомнил. Удивительная плесень, счищенная из-под сломанных зеркал генератора, сейчас разложенная по бумажным пакетикам, покоилась в кармане рядом с деньгами гостеприимного бригадира с железки. И, видимо, хлипкая тара прохудилась.

– Какая гадость!

Странница с лёгкостью отыскала источник вони и отшвырнула от себя подальше… и только после поняла: для того чтобы менестрель заговорил настолько невнятно и глухо, ему потребовалась бы дополнительная челюсть и полный рот свинца.

Дуня оглянулась на ограждающие этаж перила. Не ошиблась. Туда же смотрел и музыкант.

Держась одной лапой за перекладину, а во второй сжимая сияющий дознаватель, за ними наблюдала хозяйственная тварь. С явным таким интересом, даже не гастрономическим. Самым удивительным и страшным, если верить истории. Научным.

А девушка-то гадала, что это они так разболтались?

– Самец. Самка. Хорошо. Как мама учила. Только самец опять гниёт. Болеет?

Аромат грибочков пробился сквозь завороженный ужас – и друг по несчастью, в которого и случилось «подальше», нашарил пакетик и инстинктивно бросил тот в морду чудовища. Тварь разумно отшатнулась, но не утерпела, словно бы в её роду встречались дрессированные собаки, и поймала снаряд зубастой пастью. Тотчас булькнуло и голову образины разнесло на части.

Как там говорил Рай: некоторые смеси ядовиты, а другие – вообще взрываются?

Туловище, увлекая за собой перила, рухнуло вниз, но жертвы ничего не видели, так как измазанные содержанием чужой черепушки знакомили мир с содержанием своих желудков. Пару рвало долго и мучительно. Причём, если один останавливался, то сразу не мог не продолжить, так как слышал другого. Но когда-то это безобразие прекратиться должно было.

– Пожалуйста, уведите меня отсюда! – жалобно всхлипнула Дуня. – Я хочу домой.

– Домой? – менестрель поднялся. Его очевидно шатало, когда он шёл к девушке, но пистолет в его руке не дрожал. Прохладное дуло упёрлось в лоб. – Сейчас ты мне всё скажешь. Кто ты? На кого работаешь? И зачем постоянно преследуешь меня?

Постоянно? Если третий раз для него постоянно, то его родители зря волнуются об отсутствии внуков – лучше бы обеспокоились их количеством… если, конечно, он действительно не голубой.

– У вас было оружие? Но почему вы им… – девушка осеклась. Солдаты ведь тоже автоматами не пользовались. Да и что могут сделать какие-то пульки?.. Например, убить. Дуня взмокла – так она не боялась даже в ту самую первую ночь, когда к ней прицепился бородач.

– Отвечай, дура, – процедил сквозь зубы парень. – Если не сама, то кто тобою пользуется?

– Пользуется? – моргнула бедняжка… Пользуется – вторили мысли. И, будто бы рядом опять кто-то играл с дознавателем, разочаровано вздохнула: – Так, это не ваши песни? Мне они так понравились. Грустно…

– Как это не мои? – отступил он. – Мои. Для…

Почему-то он весь скукожился – неуместные обвинения принесли ему необъяснимую боль, от которой он хотел во что бы то ни стало избавиться, убежать. Певец сделал ещё один шаг и оскользнулся на том, чем пара совместными усилиями с чудовищем изгваздала пол.

Пошатнулся. Практически восстановил равновесие… но, ринувшаяся на помощь Дуня, случайно подтолкнула менестреля. И крупный мужчина не устоял от прикосновения хрупкой девушки – рухнул вслед за поверженной тварью.

Нет! Она не хотела! Она хотела спасти, а не уничтожить!

С такой высоты не выжить. Даже чудовище разбилось бы, что уж говорить о человеке! Это только дуракам, вроде неё, везёт – сколько падала, а ни одной сломанной косточки. Да она и не знала, что её может ждать. К нему судьба милосердия не проявила.

Он летел, а Дуня отчего-то видела безмерное удивление на его лице. Он молчал. А потом он выстрелил. Нет, не из мести, не из желания прихватить с собой ту, которую наверняка считал коварной убийцей. Это была случайность. И случайно пуля, не задев, стукнулась в стену.

Взрыв. Дуня обернулась. Позади, плюясь синими молниями, кружил смерч. «И он не пользовался таким оружием?» – почему-то мелькнуло в голове. Девушку потянуло в воронку. Сопротивляясь, странница попыталась уцепиться за пол, но руки скользнули по мерзкой жиже, и Дуня лишилась чувств. Она не знала, что пистолет выстрелил ещё раз – менестреля, или того, кто им назывался, поглотил похожий вихрь. Парень приземлился совсем не там, где должен был, что, впрочем, нисколько не смягчило удар. Дико, но так коротко вскрикнув, несчастный затих.

 
Танцует ветер на полях,
Вздымает к небу ветер прах —
И пепел снегом вниз летит,
В полях он кости порошит.
 

Под столь жизнепрославляющую песню, или всё-таки благодаря ей, Дуня очнулась. Ощущение полёта не покинуло её – она словно бы качалась на воздушных волнах, ещё чересчур густых, чтобы быть невесомыми, и уже удивительно неосязаемых, чтобы назваться морскими. Колыбель, если не утроба матери… Запахло озоном, волоски по всему телу встали дыбом. Девушка распахнула глаза – мга из грязно-серой превратилась в голубоватую с синими прожилками.

Что это?

Мысль была ленивой, как и движение. И ответ на дельный вопрос совершенно не интересовал. Здесь было хорошо – так же зимним утром под пуховым одеялом, когда в запасе есть ещё минута-другая перед настырным звонком будильника. Только здесь минута не собиралась заканчиваться, от сони никто не требовал выбираться из тёплого нутра в освежающую прохладу квартиры, а потом в удручающе промозглый холод улицы.

Или всё-таки требовал?

Дуня, сначала потому, что так следовало, а затем из любопытства, огляделась. Туннель из вечности в бесконечность. По нему можно плыть и плыть, ни о чём не думая, с каждым мигом забывая, кто ты и что натворил. Хорошо.

Или не очень?

Девушка нахмурилась и резко села. Зря она! Нет, незримая опора не провалилась под странницей, но тело ускорило полёт. Она совсем не желала этого! Ей это не нравится! Хватит!.. Туннель со стороны бесконечности потемнел, в прозрачном до селе воздухе заклубились тучи, заполыхали, словно в такт сердцу, зарницы. Дуня не хотела туда. И потому рванула на себя ближайшую синюю нить, обернувшуюся белой молнией – от испуга выпустила, но нужного добилась: голубая стена разъехалась. В дыру заглянуло золотое солнце – и девушка нырнула в прореху.

Какой обман! Как жестоко! Дуня не ожидала такой подлости от обещающего спасение светила – вне грозового туннеля царствовала вовсе не омытая слепым дождиком пастораль, а властвовала куда как мрачная картина. Тяжёлые, угрюмые небеса нависали над пологими холмами. Порывистый ветер трепал останки боевых знамён, богатых накидок, отороченных некогда серебристым мехом, и простеньких коричневато-серых солдатских плащей, хлопал попонами лошадей, лентами бинтов, не так уж давно бывших чьей-то одеждой. И ветер разносил по округе сводящий с ума смрад – кровь, гарь, разложение… Нет, Дуню встретила не легкомысленная идиллия, а апофеоз войны. Сон. Жуткий сон, что привиделся в горячечном бреду, решительно стал явью.

Трупы. Горы трупов! Люди, животные. И не люди, и не животные. Практически все искорёженные, изуродованные, обожённые. Кое-где просто каша из мяса и костей, а столовыми приборами отовсюду торчат древки поломанных копий, осколки мечей, остовы каких-то, наверное, осадных или оборонительных конструкций.

Трупы. И ни одной живой души. Хотя бы падальщика! Хотя бы традиционных чёрных, обожравшихся до неподъёмности воронов, что слетелись тучей на пир – к этим телам страшно было прикасаться. Хотя бы мародёров! Но здесь нечего было искать, нечего было грабить.

Трупы. Трупы, трупы, трупы.

И тишина. Сколько бы ни силился ветер, терзая поруганные стяги, подвывая в лишённых плоти костях, он не мог отогнать мертвенную тишину. Потому чистый мужской голос – то ли низкий тенор, то ли уже баритон – был слышен далеко-далеко.

 
Танцует ветер на полях,
Вздымает к небу ветер прах —
И пепел снегом вниз летит,
В полях он кости порошит.
Скрипит он настом под ногой
И серебрится под луной,
Стволы поломанных хребтов…
 

– Проклятье! – вмешался другой, тоже мужской и чем-то знакомый голос. Глубокий, властный. И раздражённый. – Мальчик мой, ты когда-нибудь заткнёшься?! Без тебя тошно!

– Так, искусство для того и существует, чтобы помочь пережить горе, устоять перед лицом беды, напитать силой перед новыми испытаниями, – беззаботно, явно что-то цитируя, откликнулся исполнитель.

– О да. Но не найдётся у тебя в репертуаре чего-нибудь повеселее?

– Ты же сам предыдущую балладу отверг…

– Это которая про кровавую сечу? – буркнул второй. – Жизнеутверждающая такая песенка, радостная, прямо-таки надорвался от смеха…

– …к тому же, – проигнорировал замечание музыкант, – прочувствуй, какая тебе оказана честь! Ты становишься свидетелем рождения шедевра!

– О-оо, я польщён. Но тебя не смущает, мальчик мой, что схватки-то у роженицы затянулись? Эта шедевра лезет из тебя уж полчаса. И… – критик помолчал. – Знаешь, никак даже не определюсь – понос это или всё же запор. Мальчик мой, наверное, тебе боятся сказать, но твои шедевры только по кабакам и барам исполняют. Большой зал консерватории тебе не грозит.

– О! Никогда не был в консерватории! Меня туда примут? – радостно восхитился певец. Похоже, сочинителя чужое мнение о сомнительности его таланта не расстроило.

– Тебя туда не пустят.

– А за взятку? Большую? По такому поводу я и у отца одолжить могу.

– Тогда, мальчик мой, песни разучивать ты будешь уже с тюремным хором.

– Да тюрьма мне дом родной.

– Выражусь иначе, раз уж у тебя в голове лишь овации да выкрики «бис». Он тебя женит, мальчик мой, и спрашивать не будет. И ты не рыпнешься, сделаешь, как велят. Поверь.

– Лу, – мигом скис собеседник. – Можешь ты испортить настроение, хотя оно и без того хреновое. Догадаться слабо, что мне страшно, что у меня поджилки трясутся? Я не железный, не бесчувственный! – огрызнулся он. – Не совсем уж дурак!

– Извини, погорячился. Мальчик мой, не хотел тебя обидеть – самого пробирает до дрожи, а тут ещё ты. Поёшь краше, чем вся эта жуть, – вздохнул старший. Затем с живым интересом спросил: – Тебя действительно не волнует, что твои творения распевают пьяные мужики и развесёлые, хм, девушки?

– Я люблю развесёлых, хм, девушек. С ними, хм, весело.

– А только что сказал, что не совсем дурак, – снова вздохнул второй. – Своя тебе женщина нужна.

– А тебя всё-таки отец подкупил? Да и не тебе меня учить.

– Если другие отчаялись, то можно и мне. Подружка – это хорошо, согласен…

– Завязывай, а! – оборвал певец. – Есть у меня девушка.

– Тогда совести у тебя нет, – начал по новой отчитывать критик, но осёкся. – Эй! Кто здесь? Вылезай!

Убежище, стенами которому служили три относительно целых трупа, из пугающей ловушки вдруг превратилось в уютную норку, покидать её не хотелось, хотя Дуня очутилась там не по своей воле – оступилась на втором же шаге, сделанном в этом чудесном мире. Кажется, она мечтала о покое. Н-да.

– Вылезай! – повторился Лу.

Может, он не ей? Кому-то другому? Мало ли. Девушка боялась выбираться наружу, пока не разглядит собеседников – добровольно попадаться на глаза тем, кто разгуливает между мертвецами, когда даже трупоеды сюда не сунулись, это… как-то неразумно, что ли.

– Э-ээ, ты уверен?

– Вот ты сам не чувствуешь? Не прикидывайся… Вылезай!

– А вы меня не убьёте? – пискнула несчастная.

– Ну-уу, – протянул второй. – Если ты не умертвие, то… – голосу его не доставало уверенности, или, точнее, доверия, – …конечно нет!

Дуня затихла. Пусть идут своей дорогой.

– Не хочешь вылезать?

Девушка не ответила – так просто её не поймают.

– Знаешь, у меня немало возможностей выкурить тебя оттуда, – поделился Лу. – Так что, давай, без насилия.

И тотчас, вопреки добрым предложениям, Дуню ухватили за волосы и репкой выдернули из ямки.

– Вот это да! Девочка. Обычная живая девочка.

– Мастер Лучель? – узнала его странница.

6

 
По дороге с облаками,
По дороге с облаками
Очень нравится, когда мы
Возвращаемся назад.
 

(«По дороге с облаками», финальная песня)

– Мы знакомы?

Он был практически таким, каким его запомнила, а потом, приукрасив, дорисовала образ Дуня. Высокий, широкоплечий, но тощий. С длинными, но соразмерными телу руками. Загорелый тем бронзовым загаром, который свойственен туристам, каждое лето, от начала сезона и до его конца, отдыхающим на ласковом морском побережье. С роскошными пепельного цвета волосами, забранными в конский хвост, и при том с забавно выбритой буквально по всей поверхности черепушке – та, как и в бытность мастера Лучеля ходячим мертвецом, сияла, словно бильярдный шар. И это-то при отсутствии яркого солнца! В ушах, оттягивая мочки, качались крупные серьги – гроздья тёмно-красного винограда в золотой сетке. От ноздри, сверкающей гладким колечком, тянулась к брови тонкая цепочка с монетками-оберегами; поверх канареечно-жёлтого балахона, забранного у горла и бряцающих многочисленными браслетами запястий, светились без помощи извне бусы-чётки и амулеты; на изящных пальцах чародея пестрели разноцветными каменьями кольца и перстни. Не человек, а мечта зарвавшейся сороки… или самопередвигающаяся новогодняя ёлка.

– Встречались, – промямлила девушка. – Мимолётом.

– Не припомню… – начал было он, прищуривая светло-серые, с золотистой искоркой на дне глаза, но его бесцеремонно перебил спутник, соизволивший-таки отпустить волосы.

– Лаура? – он осторожно, хотя и без спроса, перенёс пленницу на более устойчивый участок этой… даже трудно сказать, что братской могилы – местом упокоения многих.

Дуня медленно обернулась.

Она его узнала. По голосу. Ещё в туннеле. И всё-таки до последнего боялась ошибиться. Ведь теперь всё в порядке! Всё хорошо! Он же даже не попытался свернуть ей шею – имел, между прочим, право.

– Эх, чувствовал: что-то в тебе не так, – позади стоял менестрель. – Где-то я тебя видел.

– Вы выжили?

Она хотела крикнуть на весь этот… на все миры, но лишь придушенно прошептала. Она желала, заливаясь слезами, броситься к нему на шею, но только доверчиво смотрела на него снизу вверх. А вдруг исчезнет, развеется туманной дымкой.

– Да что мне сделается? – легко отмахнулся он. – Стража не так уж и рвалась арестовать убийцу сумасшедшего тирана. И на них другие заботы свалились быстро – кто-то спёр талисман города, так что ни тебя, ни меня не искали.

Восторг и счастье талой водой скатились с лица и впитались в мёртвую землю под ногами. Дуня охнула. Мираж. Как есть – мираж! Вгляделась в его ясные, такие сейчас небесно-голубые, будто в тон к топазовой броши, скрепляющей ворот, глаза. Ни грамма понимания, ненависти, упрёка… ужаса и боли. Затем, догадавшись, перевела взор на раненую щёку. Ничего. Но она же сама решила, что шрама не будет видно… Однако под столь пристальным вниманием певец несколько смутился и покраснел, а тонкий белый крест так и не проявился. И не намечающаяся светлая щетина тому виной. Шрама ещё не было.

– Т-ты ч-ччего? – попятился парень.

– Бриться надо чаще, – фыркнул мастер Лучель.

– Ага, и по всей поверхности, – огрызнулся менестрель.

Дуня не обратила на лёгкую пикировку внимания. Если шрам ещё не появился, то это значит… Это же…

– Лаура?

– Э… – не сразу сообразила девушка. Всё-таки Лаурой она была немногим больше четырёх суток… Да что там! Она и на Леску не сразу откликнулась бы – тогда, с Раем, теперь-то она отчётливо понимала, она искала повод никуда не уходить. Даже свистни повар, она и то бы замерла в надежде, что он попросит остаться. И уж тем более она не могла не обернуться на зов того, кто из-за неё должен погибнуть. Но от мастера Лучеля она ничего такого не ждала. – Что?

– Хм, не очень-то она похожа на Лауру, – хмыкнул тот. – Но тебе, мальчик мой, виднее… Так, говоришь, где вы познакомились?

Ничего менестрель не говорил. И, похоже, не собирался, однако маг умел выжидать – ему волей-неволей хотелось ответить, так как молчание казалось исключительно невежливым поведением.

– Ну-уу, – тут бы парню просто-напросто нахамить старшему другу или твёрдо сказать, мол, не твоё это дело, что музыканту явно было по силам, однако он предпочёл вновь покраснеть и, почесав в затылке, признаться: – В тюрьме. Сидели вместе. Лу, где я ещё могу встретиться с приличной девушкой?

– Ты? С приличной? – скривился чародей. – Тебе уж точно негде. – И он резко перешёл на другой язык: – Послало начальство напарничка! Ремень и плаха по нему плачут! А ещё сопли вытирай, смотри, чтоб пальчик не ушиб да штанишки не испачкал. Терпеть не могу блатников выгуливать!

– Это ты на каком так пространно материшься? – удивился менестрель. – Меня, значит, хорошим манерам учишь, а сам такое говорить при невинной девице не стесняешься.

– Я не матерюсь, – вернулся к подопечному мастер Лучель. – Я на жизнь, мальчик мой, жалуюсь.

А по поводу чего, не сказал – отметила Дуня, но с певцом делиться пока не стала. Пусть и у неё будет козырь в рукаве. Да и разобраться, как такое вышло, не мешало. Одно точно – волшебный переводчик ни при чём, девушка отлично понимала мага.

– Лаура, как ты тут оказалась? – продолжил тем временем допрос чародей. Зануда и прилипала! С другой стороны, не будь здесь волшебника, в следователя обязательно поиграл бы «подельничек», если припомнить его действия в «лаборатории». Зато теперь они объяснимы и логичны.

– Не знаю, – нисколько не погрешила против истины путешественница. – Попала в какой-то странный туннель, испугалась, задёргалась. Покарябала стену – и вывалилась сюда.

– Не помнишь, девочка, как очутилась в туннеле?

– Уж не добровольно, – снова не солгала Дуня. – Я сознание потеряла. Очнулась уже, когда плыла.

Три языка. Не считая английского, на котором она вряд ли смогла общаться, но признать признала бы. Итак, три языка: один, родной, она знает хорошо… Интересно, а Вирьян его тоже знал или всё-таки пользовался заклинанием? Девушка постаралась припомнить их недолгие беседы, если конечно пару-другую фраз можно назвать разговором. Нет, ничего похожего на море. Впрочем, шум прибоя она стала улавливать только после того, как менестрель объяснил что да как. Н-да… Неважно. Не о том она сейчас думает.

Итак, родной, язык сэра Л'рута и язык Рая. Интересно, каким они сейчас пользуются?

– Эй, ты что, заснула? – менестрель пощёлкал пальцами перед носом.

– А? Что? – моргнула Дуня. И напряглась – опять упустила момент? Какой же язык?

– Спрашиваю, тебя вернуть домой? – пояснил парень.

Девушка вскинулась. Некоторое время непонимающе смотрела на музыканта, а потом пролепетала:

– А вы… можете? Да?

Неужели всё так просто? Неужели всё закончилось? Конец метаниям! Домой… Её глаза заполнились слезами.

– Мы? – улыбнулся менестрель. – Конечно, можем.

– Снова-здорово, – буркнул в сторону мастер Лучель. – Распушил хвост петушок.

– Лу! В самом деле, прекрати ругаться! Или бухтеть… Ну, в общем, завязывай ты уж, чем там занят.

Опять другой, известный чародею и Дуне, но не певцу, язык. Но тут-то чего такого? Зачем скрывать не без причинное раздражение, если каких-то минут десять назад прекрасно отчитывал подопечного понятными тому словами? Что-то страннице волшебник перестал нравиться, а ведь после приключений в башне он был ей более чем симпатичен – не как скелет, разумеется, а как призрак, человек, потерявший, а затем обретший веру в себя… С другой стороны, когда этому суждено ещё случиться! Надо бы предупредить мага. И, конечно же, менестреля!

– Он намекает, что я-то ничего не могу, – пустился в объяснения певец. – Из нас волшебник только он, а я так, мальчик на побегушках. Так что по части возвращения это всё-таки к нему.

– А-аа, – протянула Дуня и повернулась к мастеру Лучелю. Тот отшатнулся. – Вы же можете? Да?

– Могу, – вздохнул он. – Вернее сказать, способен. Но…

– Но? – путешественница спала с лица. Отчего? Откуда? Всегда и всюду лезет это проклятое «но»!

– Девочка, если тебя вытолкнуло из родного мира, как бы оно грустно и жестоко не звучало, тебе нет в нём места, понимаешь? Я и впрямь могу отослать тебя обратно, но долго ли ты там продержишься? Уверяю тебя – нет. Хорошо, если тебя возьмёт мир, которому ты предназначена, однако вероятнее всего тебя ждёт смерть. Ты – что-то вроде болезни. Один раз от тебя избавились легко, во второй – лекарство… методы станут жёстче…

– Это всего лишь гипотеза. Одна из, – вмешался в процесс вразумления менестрель.

– Но пока она подтверждается практикой, – недовольно поморщился маг. – А ещё эти Стражи…

– Кто? Стражи? Какие стражи? Почему я о них не слышал?

– Не положено.

– Мне?!

Музыкант кинул на старшего друга такой взгляд, что будь объектом его внимания Дуня, она бы раз десять подумала, что положено этому человеку, что нет и о чём с ним лучше не разговаривать.

– Мальчик мой, это касается только чародеев… хотя бы потому, что мы и сами толком не разобрались, кто и что они такое, на кого работают, как действуют. Лично мне… не то чтобы всегда, но иногда кажется… Эх, даже чаще обычного мне кажется, что они проявление божественной воли…

– Тебе? Волшебнику?

– Вот именно! Мне, волшебнику. Одно я точно могу сказать: они способны помешать нежелательным возвращениям, и мне им противопоставить нечего.

– Я хочу домой, – всхлипнула Дуня. Ещё чуть-чуть – и она разревётся в голос.

Мастер Лучель некоторое время всматривался в её блестящие глаза, а потом дрогнул – видимо, его сердце не было каменным.

– Ладно, твоя судьба – твой выбор. Сосредоточься. Я всё сделаю сам, просто представь, куда тебе надо. Я ведь правильно понимаю: якорей своего мира ты не знаешь, верно?

– Якорей? Вы говорите о чём-то вроде координат? Нет, не знаю, – помотала головой девушка. И зажмурилась – по скулам пробежали и тотчас высохли слезинки, оставив по себе незаметные солёные дорожки.

– Сосредоточься, – повторился маг.

Дуня зажмурилась ещё крепче, чувствуя, как пошёл хмурыми складками лоб, как морщится старым мандарином нос, склеиваются тонкой нитью губы, а от силы, с какой она стиснула зубы, сводит челюсти. Но всё это не помогало – перед глазами стояла серо-розовая хмарь, расцвеченная пульсирующими в такт сердцу кругами. И только где-то на краю сознания, в воображении мелькали яркие картинки, не имеющие никакого отношения к реальности. Это не были ни родительская, ни съёмная квартиры. Это не походило ни на институт, ни на виды вдруг любимого всей душой города. В этом не признавались и другие миры: ни угрюмое всхолмье, с которого она начала самое странное путешествие в своей жизни, ни каморка в замке сэра Л'рута, ни камера в тюрьме-дворце морской столицы, ни узилище развесёлого Ливэна. В Эстрагоне девушка тоже ничего подобного не встречала.

Домик. Белый домик в полтора этажа. Окружённый низким заборчиком и ровно постриженным газоном. Кажется, с пластмассово-цветастым треугольником детских качелей сбоку и собачьей будкой напротив. Домик с рекламной открытки из какого-нибудь фильма. Такой же искусственный в своей игрушечной идеальности. Нет-нет, ей совсем не туда! Там страшнее, чем во время продажи рабов! Чем под приглядом у хозяйственной твари! Нет!

Девушка замычала, отгоняя наваждение, но скупое воображение, мигом зацепившись за слово «открытка», стало подсовывать голубенький мишек, воздушные шарики, умильных котят и забавных щенков.

Нет!

И тут Дуня резко распахнула глаза.

Не признать это странница не могла. Даже если бы очень постаралась. Многоэтажная, прочувствованная, цветастая… э-ээ, фраза. Несмотря на смысл, красивая. Органичная. О да, мастер Лучель умел пользоваться, хм, сими словесами – по-настоящему умел, не то что подростки (телом и умом), которые монотонно и бездумно расставляют «неопределённые артикли» там, где им совсем не место. Маг был, в самом деле был способен матерной бранью описать прелесть заката, чудо любви, горечь утраты… Конкретно сейчас он ругался на чём свет стоит.

И это он в башне будет её отчитывать за… за… за пару-другую неприличных слов?! Дуне удалось не покраснеть, а с тем и выдать себя, лишь потому, что она никогда не воспринимала мат буквально – только как нечто цельное, выражающее досаду, злость, обиду, изредка что-то иное. И раздражающее, коробящее слух, заставляющее брезгливо морщиться… Странница догадалась прикрыть рот ладошками, чтобы спрятать охватившие её эмоции, и бросила осторожный взгляд на менестреля – не заметил ли? Н-да, тот пылал стоп-сигналом – верно, зачем знать, если отлично слышишь и чувствуешь?

– Ч-что случилось? – тихо пискнула девушка. Неужели всё из-за её дурацких домиков и фужеров с шампанским да праздничных салютов?.. Вот идиотка! До Дуни наконец-то дошло, на каком языке говорил чародей. Ей совсем не нужно притворяться! И мучить воображение! Ей достаточно сказать мастеру Лучелю, что ей нужно туда, откуда маг нахватался столь удивительно ёмких выражений.

– Что случилось? – буркнул волшебник. – А то, мальчики и девочки, что мы здесь застряли.

– Как застряли? – озвучил вопрос Дуни певец и прижал девушку к груди, ласково и успокаивающе поглаживаю по плечу. Судя по тому, как бухало его сердце, успокаивал он не только «напарницу».

Интересно, а когда это она успела к нему прилепиться? То, что сделала это она сама, Дуня не сомневалась, так как мастер Лучель сдвинулся относительно неё, но не приметного лошадиного трупа, словно подушечка для иголок утыканного обломанными копьями.

– Очень просто. У меня нет энергии. Нет энергии – нет магии. Нет магии – нет переноса.

– А почему нет, Лу?

– Откуда мне знать. Может, место такое… – чародей помолчал, размышляя, затем кивнул. – Точно. Так и есть. А я-то думал, что мне тут так не нравится!

Дуня посмотрела вверх на менестреля. Менестрель посмотрел вниз на Дуню. Оба одинаково скривились, неожиданно понимая друг друга без слов. Обоим казалось, что на поле, усеянном трупами, многое может не понравиться. В первую очередь, собственно трупы. Вероятно, у мага имелось иное мнение.

– Полный магический ноль. Впрочем, и то плюс, что не минус.

– И что это значит? Ты теперь не волшебник? Ну, здесь, по крайней мере.

– Что ты, мальчик мой, как был волшебником – так им и остался. Видишь ли, перестать быть волшебником невозможно… или очень трудно. Это как кувшину перестать быть кувшином – не по назначению, а по существу. Для того чтобы кувшин стал чем-то другим, его нужно, например, разбить. А я живой вроде как.

– Но отсюда мы выбраться не можем?

– Пока да, – мастер Лучель насмешливо, если не сказать презрительно, фыркнул. – Я специалист, мальчик мой. Есть у меня нужный амулетик, по сути – отмычка, но большего нам и не требуется. Обождём немного, пока он зарядится. Заодно местечко отыщем… хм, более энергоёмкое. Должен же где-то этот ад заканчиваться! К тому же у тебя есть шанс впервые выполнить задание полностью.

Внутри менестреля что-то скрипнуло. Как забавно, однако, звучит зубовный скрежет, если приникаешь к кому-то ухом. Или это драконий рык?..

– А я? – вклинилась Дуня. Ей было интересно их послушать, но сначала стоило выяснить свою судьбу. – ЧТО БУДЕТ СО МНОЙ?!! – Усилившийся ветер всё же поборол тишину, накрывшую ватным одеялом поле неизвестной битвы, и естественно в тот самым миг, когда страннице захотелось поговорить, потому ей пришлось кричать во всю глотку.

Ветер, словно испугавшись девичьего вопля, одумался и оставил в покое всё, что можно было трепать и где есть возможность повыть. Тренировавшийся в пирокинезе на мастере Лучеле (без всякого, надо признать, успеха) музыкант вздрогнул и легко отставил от себя Дуню, потряс головой, одновременно прочищая левое ухо мизинцем. Кажется, что-то даже вытащил оттуда – по крайней мере, руку о штаны вытер. Девушка тотчас решила, что обниматься к нему она больше не полезет… хотя учитывая, чем испачкана её одежда, ещё неясно, кто от этого выигрывал.

– Знаешь, не надо так орать – я тебя услышал бы, – осторожно и медленно произнёс парень, будто бы общался с сумасшедшей или диким зверем. – Это называется резонанс. – Он постучал себя пальцем по груди. – Ты погуляешь с нами. Наверное, оно и к лучшему – от нас тебя проще доставить домой.

– Неужели? – яда в голосе мастера Лучеля хватило бы как раз на то, чтобы завалить трупами ещё одно поле, аналогичное по площади тому, где они стояли.

– Но ведь твоя отмычка не открывает двери прямо в управление? Не так ли, Лу?

– Избалованный щенок! – для разнообразия чародей не стал менять язык. – Ты хоть иногда можешь думать чем-то другим, а не тем, чем думаешь обычно?!

– И чем тебя моя голова не устраивает? – начал было менестрель, но тут ему пришлось ловить Дуню, которой всё же стало дурно от воздуха, наполненного смрадом. Странно даже, как девушка так долго терпела – видимо, адреналин мог и не такие чудеса сотворить. – Вот идиотка! – В ноздрю что-то запихали, затем во вторую. Дышать стало легче, хотя от горького запаха и общей слабости кружилась голова. – Лу, представляешь, эта… кхм, великого ума девица пользовалась своим носом!

– Мальчик мой, выбирай выражения – она всё слышит.

Дуню с колен подняли ввысь. «Забавно, насколько он быстро перешёл от избалованного щенка к этому отвратительному „моему мальчику“, – вяло подумала девушка, отстранённо наблюдая, как музыкант пытается завязать узлом её руки у себя на шее. – И к выражениям опять цепляется. А что тут ещё скажешь? Никакого откровения же – как есть идиотка, хоть бы платком прикрылась…» Странница попробовала помочь самозванному опекуну, но руки отказались повиноваться хозяйке и безвольно упали вниз.

– Сам-то недалеко ушёл – свои затычки ей отдал.

– Лу! Кто мне только что говорил, что она всё слышит?!

– Ты же их не из задницы вынул.

А откуда?

– Лу!

– Мальчик мой, тебя здесь некому тащить…

– Я на своих резервах продержусь суток двое. Нам ведь хватит?

– Должно.

– Ну, так пошли, поищем местечко поуютнее – когда вываливались, заприметил я рощицу. Может, там и воздух будет посвежее…

– Вряд ли.

– …и, Лу, будь добр, повесь мне на плечо её сумку.

– Мальчик мой, зачем нам лишнюю тяжесть тащить?