Текст книги "Поле под репу (СИ)"

Автор книги: Елена Тыртышникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)

– А я думала, что артисты берут себе звучные, пафосные имена, – мозги отключились, и странницу это совершенно не волновало.

– …Гремучая, – мрачно закончил юноша.

– А меня здесь – Лауретта. Лесная, – припомнила ориентировку Дуня.

– Очень рад. Горшок и грязную воду сливать в дырку под доской в цветочек. Я ушёл.

Путешественница между мирами как раз запустила в использованную воду грязную одежду и размышляла, сумеет ли расчесать паклю, в которую превратились волосы, когда из спальни донеслось шебуршание. После секундного колебания отбросив предположение о возвращении Ливэна, он же Змейка Под… тьфу ты, Гремучая, девушка отказалась и от мысли, что в номер явилась горничная. Не зря же флейтист упоминал щеколду! Да и в шорохах чудилось что-то крадущееся, осторожное, ласковое. С чего это горничной быть ласковой? Дуня прильнула к щели между дверью и косяком.

Незваных гостей было не меньше, чем двое. По крайней мере, шуршание отличалось разной насыщенностью, словно эхо шелеста газеты, да и вряд ли одинокий вор – а кем ещё могли быть посетители? – стал бы разговаривать сам с собою. В поле зрения попадали лишь тени, отзвук движения – оно и понятно, угол обзора не отличался широтой. Но вот один из невидимок раскрылся – подошёл к столу и начал деловито перебирать бумаги, иногда гость оборачивался по направлению ко входу или комоду (они как раз располагались напротив основного окна, с места Дуни не просматривались) и что-то бросал явно недовольным тоном. Нет, не воры. Во всяком случае, не те, что охотятся за обычными драгоценностями. Какие-нибудь конкуренты? Представители чего-то, вроде гильдии бродячих музыкантов, которой Ливэн, естественно, не удосужился заплатить? Вполне возможно, хотя девушка, скорее, причислила бы их к спецорганам: строгий, чуть более длинный, чем привычно, синий бушлат на ровном рядку золочённых пуговиц сразу заставлял думать о чём-то государственном, вроде бы тайном, но откровенно устрашающем. Ко всему прочему, посетитель обладал звериной грацией и повадками, что очень подходило к волчьей форме головы и острым ушам. Дуня, грешным делом, решила, что это Олорк, но обладатель форменной куртки был иной масти и, если верить тем же признакам, что и у давешней дамочки в оранжевом комбинезоне, принадлежал к женскому полу.

«Волчица» раздосадовано хлопнула когтистой ручкой по столу – не нашла искомое. И вдруг замерла. Неужто почуяла Дуню?.. В следующий миг раздался лёгкий цокающий стук – точно собака спрыгнула с насиженного пригорка, – затем треск (кажется, с силой дёрнули и распахнули дверцы стенного шкафа). Одновременно олоркова сестрица резко подняла отложенную до того штуковину – небольшой арбалет – и нацелила куда-то в сторону, на предполагаемого противника. В шкафу, конечно же, никто не прятался, что читалось по дёрнувшимся плечам и очередной порции бурчания. Странница боялась перевести дух – и правильно, так как профессионалы не расслабились, они предпочитали верить внутренним ощущениям, а не лжи перед глазами. «Волчица» повернулась к единственному месту в номере, где ещё могли скрываться нежелательные свидетели. К ванной комнате. Дуня испуганно застыла – только бы не вошли, только бы не вошли… И, как ни удивительно, гости не изучили подозрительный закуток. Почему – выяснилось несколько позже, когда посетители удалились, а девушка, перестирав и развесив (здесь обнаружилась замечательнейшая бельевая верёвка) одежду, попыталась выйти в спальню: Ливэн-шутник приставил к двери стул, который с грохотом упал на пол и едва не заставил странницу осесть следом в обмороке. Весельчак! С другой стороны, именно это и уберегло Дуню от встречи с опасными незнакомцами.

– Только без рук!!!

Странница с трудом оторвала голову от подушки и обвела комнату мутным взором. Несмотря на всё-таки догнавшую Дуню ночь, в номере было светло из-за непрерывных фейерверков за окном и уличных огней. Там и сям, как и днём (девушка сдвинула только совсем уж мешающие при ходьбе кучи), валялись вещи, опять раззявил тёмный беззубый рот шкаф (из-за деятельности «волчицы» со товарищи покорёженная створка отказывалась держаться на уготовленном мастером месте), колыхалось на сквознячке бельё Ливэна (в спальне тоже нашлись верёвки и крючья, видимо, привнесённая прежними жильцами модификация – наверное, номер переделывали вовсе не из чердака, как предположил юноша, а уже из комнаты для прислуги). Сам хозяин лежал рядышком на кровати, благо та, хоть и не двуспальная, была широкой. Ливэн вытянулся, так сказать, по стойке смирно и не то что боялся, не мог пошевелиться, ибо Дуня сжимала несчастного в страстных объятиях. Тьфу ты! Достойная ученица Тацу!

Пунцовая от стыда, девушка расцепила руки.

– Уф, – ужас медленно покинул поблескивающую последними веснушками физиономию. Постепенно он сменился недовольством.

– Ты зачем залез в мою кровать?

– Я? В твою? – изумился Ливэн. – Это вообще-то моя кровать. – Он схватил ещё не оккупированную девушкой вторую подушку и сполз на пол. Из-за края донеслось: – Вот и делай после этого добрые дела! Подобрал, называется, бедную сиротку на улице.

– Я не сиротка.

Странница хотела была напомнить некоему заключённому сто сорок четыре, что тот ей должен, но, смутившись, промолчала.

– М-мм, Ливэн? – она перевернулась и сдвинулась с центра постели.

– Змейка!

– Ну, Змейка Гремучая, – не стала спорить Дуня. – Я тебя не гоню.

– Ещё бы ты меня гнала! – откликнулся юноша и… А странница-то полагала, что он откажется или, по крайней мере, поотнекивается для приличия, однако флейтист вместе с подушкой мигом перекочевал обратно на кровать. Более того, он выковырял из-под Дуни часть одеяла и натянул на себя.

– Вот и делай после этого добрые дела, – тихо передразнила девушка. В принципе, не было холодно, но против чего-нибудь тёплого, как кошка, странница не возражала. А Ливэн к тому же ещё и урчал… или заставлял чувствовать, что урчит. – От тебя духами несёт.

И впрямь музыканта окутывала дикая смесь цветочных ароматов: традиционные сирень, ландыш, роза; свербящие в носу почихунчиком васильки; едва уловимые на общем фоне ромашка и календула; манящий, приятный и вызывающий головокружение болотный багульник; крокус – и другие. И, словно в насмешку, сквозь этот букет пробивались тмин и гвоздика. Ага, заменить тмин корицей и грейпфрутом – да подавать юношу вместо глинтвейна.

– Ты бы определилась: пускаешь меня под бок или нет.

Вместо ответа Дуня засунула голову под подушку (кажется, Ливэн тоже) и закрыла глаза, вскоре без сопротивления провалилась в дремотные кущи – сейчас девушке не могла помешать даже храпящая рота солдат, решившая подсушить портянки во время отбоя, что уж говорить о благоухающих юнцах… Как же странница ошибалась!

– Лауретта? Эй, Лауретта!

– У?

– Ты зачем щеколду подняла? Я уж подумал, что ты сбежала.

– Куда ж я денусь? – простонала мученица. – Тут какие-то волки в синих мундирах шарили. Вон, шкаф сломали. Они и подняли, а назад не опустили.

– Что?!! – Ливэн вскочил, заставляя вынырнуть из-под подушки и Дуню. – А ты раньше сказать не могла?

– Ты не спрашивал.

– Что они делали? – парень разумно решил не тратиться на борьбу с женской логикой – очевидно, уже сталкивался и понимал бесполезность сего занятия, – а задал вопрос по существу.

– Трудно сказать – я же в щель подсматривала, – девушка привстала, юноша вовсе спрыгнул с кровати. – Что-то искали. Мне показалось, что не нашли.

– В-вот… – парень осёкся – воспитание или возраст ещё не позволяли ему грубо ругаться при даме, поэтому флейтист ограничился простеньким: – Гадство! Ну, что им всем неймётся?! Лауретта, поднимайся!

– Зачем?

– Я ухожу.

– А можно я останусь? – полным надежды голосом поинтересовалась Дуня.

– М-мм… Можно, – после некоторых размышлений дозволил музыкант. Само великодушие! – Заодно за номер заплатишь, а то я три дня как в долг живу.

– Чем? – удивилась странница.

– Не моя проблема, – парень спешно натянул штаны, сунул ноги в сапоги и по одной ему понятной системе начал собирать бумаги, футляры, мешочки и одежду в рюкзачок.

– Ты лучше складывай, а не комкай – больше влезет, – подсказала девушка. – И бельё запасное прихвати – оно чистое, я прополоскала, и должно было высохнуть. Поверь моему опыту, бельё лишним не бывает.

Полутьма не скрыла, как покраснел Ливэн.

– Разберусь, – сердито буркнул он, однако советам последовал. – Слушай, а ты ничего особенного в них не заметила?

– Как? Обзор-то не очень был. Да и видела я всего одного… одну посетительницу. Повадки и внешность волчьи, куртки тёмно-синие, пуговицы золочёные.

– А пилоток не разглядела?

– Нет. Только маленький самострел.

– Какого же они подразделения? Гончие или всё-таки летуны?

Дуня не ответила – ясно, что юноша обращался к себе. Да и выданное ему описание заставляло задуматься.

Два хмыря в синем, с золотыми пуговицами, в плащах.

Да это же слова Крештена! Как раз о той компании, что искала стопщиков по вагонам, прилетела на каких-то «ласточках» – во-во, пожелезник и пилотки упоминал! – и раздала всем желающим и не очень красочные ориентировки на одну девицу отдалённо азиатского вида и рыжего… хорошо-хорошо, русоволосого юнца. Н-да, выходит, Дуне тоже ни к чему встречаться с местным законом.

– Я с тобой!

– Вот и умничка, – оценил собрат-преступник. – Вот и молодец. Поторопись со сборами! – Он змейкой, в оправдание нового имени, не иначе, скользнул к двери и осторожно выглянул в коридор. Послышалось раздосадованное шипение. – Опоздали. Быстрее в окно!

– Я сейчас! – Дуня споро зашнуровала ботиночки и ринулась в ванную комнату.

– Ты куда? – изумился хозяин. – В то окно даже ты не протиснешься.

– Вещи, – пояснила девушка.

– Вещи? У тебя соображалка работает?

Дуня приостановилась, не понимая, куда он клонит – тотчас во входную дверь властно постучали и потребовали чего-то непререкаемым тоном. Ливэн развёл руками – мол, теперь дошло?

– Но я же не одета! – вспыхнула странница. Возмущалась она, впрочем, на ходу, при помощи флейтиста взбираясь на подоконник – не самое простое дело, так как девушка одной рукой пыталась подцепить низ ночной сорочки и покрепче перехватить сумку (лямка вместе с рукавом сползала с плеча).

– Да ладно тебе! Сейчас же маскарад – считай, что это наряд привидения. К тому же ты человечка – здесь вас считают экзотикой, и, как бы ты ни выглядела, во что бы ни обрядилась, ты всё равно будешь, хм, необычной. Так что – хоть голой ходи… Хотя нет, голой не стоит – вызовешь нездоровый интерес. Или наоборот – чересчур уж здоровый.

За окном, к счастью, была не пустота глубиной в пять этажей, а она же, но отделённая от стены карнизом шириной в шаг. Всего-то в каких-то семи метрах вправо «небесная тропка» заворачивала за угол здания и выводила на крышу соседнего дома. Вернее сказать, к мостку-трапу, перекинутому через узкую щель между двумя строениями. Н-да, Ливэн определённо выбирал чердачный номер не без умысла – и стоимость апартаментов играла не главную роль.

– А ты кто? – Дуню трясло. Конечно, нет ничего лучше гор, да и на краю обрывов девушка во время путешествия оказывалась не единожды, и падала с немалой высоты, но всё равно страх холодил живот и запястья. Однако странница шла вперёд, даже не придерживаясь для равновесия стены, так как обе руки были заняты: права – проводником, левая – ношей.

– То есть? – флейтист не обернулся, лишь поднажал.

– Ты говоришь, что я человечка. Тогда, кто ты?

На соседней крыше, ровной, но утыканной домиками-сараями, трубами да подозрительного вида конструкциями – то ли антеннами, то ли столбами для бельевых верёвок, – они вновь замедлили ход. Захламлённость крыши заставляла петлять и беспрерывно вглядываться под ноги.

– А-аа, ты об этом. Ну, я только на половинку человек. По маме.

Дуня непроизвольно хихикнула, припоминая, как в портовом городе и на постоялом дворе, её жалели за то, что мама спуталась с папой, а в поезде, в вагончике ночной смены – что папа спутался с мамой.

– Чего смешного? – обиделся Ливэн.

– Я не по твоему поводу, – успокоила девушка. – Мне, вот, пеняли, что отец у меня эльф, а затем – что матушка человек.

– Эльф? У тебя в роду? Ну ты удумала!

Странница нахмурилась. Она общую кровь да родственные связи с эльфами не имела и иметь не желала даже дома – среди принцев, что в мечтах осаживали белых коней у её крылечка, остроухих красавцев не наблюдалось, хотя полукровки и встречались. После же знакомства с Олорком, который как раз таки утверждал, что практически брат воздушной расе, Дуне и вовсе расхотелось пересекаться с мифическими существами. В смысле, конкретно с этими и намерено. Но зачем же вот так сразу ей гадости говорить?

– Знаешь, какие они страшные? Бе-ее.

Девушка ошарашено мотнула головой и открыла рот для вопроса, да так и застыла. Было отчего – они выбрались к краю здания, и Дуня наконец-то смогла по-настоящему оценить место, куда угодила.

Гостиница, в номере которой никому не нужной тряпкой трепалось ветром такое удобное платье – о как же жаль и саму одежду, и потраченные на её стирку усилия! – явно располагалась на окраине города. И от этого только выигрывала, ибо в центре просто-напросто не возможно понять, рядом с чем – да и на чём – находишься. Город окружал огромное дерево. И не только окружал, но и рос на нём. Улицами служили толстые ветви: снизу цеплялись дома, словно гигантские гнёзда птичек-ткачей, сверху шли дороги, по ним, похоже, передвигались не только при помощи своего тела. Судя по мерцающей рже огоньков на листьях, те тоже как-то использовались – по крайней мере, до тех пор, пока не отмирали. Широченный ствол обвивали пандусы серпантинов. Они кишели, снующими туда-сюда муравьишками – постоянными или временными обитателями удивительного мегаполиса. И всюду – с ветки на ветку или с ветки на землю – свешивались ольховыми серёжками или лианами подъёмники. Ясное дело, раса, привыкшая к лифтам, установит их и в рукотворных жилищах.

– Мощный скворечник? – хмыкнул Ливэн.

– Да.

Выходит, ни зрение, ни воображение Дуню на железной дороге не обманули – она и впрямь видела древесных титанов. Любопытно, а замки-небоскрёбы тоже не примерещились?

– И как это вельфы тут власть захватили – ведь по земле бегали, не смея взгляд вверх понять! – посетовал юноша. – Умудрились даже летяг и крыланов вытеснить! Вон, только перьерукие более-менее на высоких должностях держатся. А хитинники! Ну ничего, если вельфы не одумаются, хитинники здесь такое устроят… лучше тогда оказаться где-нибудь подальше…

– Э-ээ, – глубокомысленно прокомментировала слушательница.

Рядом с кроной вились птицы. После сравнительного анализа их и веток сам собою напрашивался неутешительный вывод: не всякий самолёт по размеру превосходил этих пташек. Но чего-то подобного Дуня и ожидала ещё днём, во время пробежки к гостинице, когда заметила тени «стрижей» на мостовой.

– Красиво.

– Угу.

– Самое то место, чтобы назначить девушке свидание. Верно, Лауретта?

Он, что, советуется? Или приглашает? Странница не успела ответить, как преследователи намекнули – мимо просвистело что-то членовредителькое – может, место и то, да время неподходящее.

– У-уу! Идиот! – сквозь зубы ругнулся парень и толкнул Дуню, сам шлёпнулся на живот, прополз под прутьями решётки, ограждающей крышу, перевалил за дождевой жёлоб и исчез. – Лауретта! Что ты копаешься?! Не трусь – здесь лестница, а потом пожарный ход. Ничего страшного!

Странница, довольно-таки быстро сообразив, что после падения у неё больше шансов выжить, чем под обстрелом, ринулась к перилам. Естественно застряла.

– Лауретта?

– Сумка не пролазит, – пискнула горемыка. – И сорочка зацепилась.

– Брось!

– С ума сошёл?!

Щёки вновь жгло. Что там олорковы братцы и сестрицы – почему-то девушка решила, что они и есть вельфы – в синих мундирах да с оружием наперевес! Какое ей дело до улицы, далёкой настолько, чтобы аккурат разбиться всмятку! К чему… К чему размышления о смерти, когда с той стороны, с места Ливэна открывается «чудный» вид?.. Сгореть Дуне от стыда не дали две руки, сжавшиеся на лодыжках и дёрнувшие вниз. Несчастная выскользнула из ночной рубахи, но лямку не выпустила – на ней и повисла, что позволило напарничку перехватить девушку за талию и прижать к себе. Ноги вместо воздуха нащупали твёрдую, вроде бы, поверхность.

– Брось, я сказал, – рыкнул флейтист. Интересно, а он-то чем держится, хвостом что ли?

– Ни за что, – пропыхтела странница. Между прочим, из-за этой чёртовой сумки с Тацу сейчас госпожа Л'лалио, а не Дуня! И пусть златовласка утверждала, что ничего предосудительного между ними не случилось, сам факт, знание, что красотка рядом с менестрелем чрезвычайно расстраивал… сердил девушку. И не в последнюю очередь из-за того, что Дуня не понимала – почему: защитник ведь ей никем не приходился, а баронесса не была таким уж плохим человеком.

Странница напряглась, потянула – и едва не улетела за сумкой к мостовой, к счастью Ливэн сумел остановить падение обеих.

– Тьфу ты, связался с дурой… – придушенно, однако вполне беззлобно шикнул он и затащил подопечную в нишу, под широко расставленные когтистые лапы какой-то статуи. Поднёс палец к губам – мол, тихо! – и бросил что-то наподобие игрушки-пружинки на лестницу между балконами (видимо, пожарный ход). Игрушка, дребезжа, покатилась по ступеням – создалось впечатление, что кто-то спешно бежит вниз. На простенькую обманку купились и охотники.

Было… хм, прохладно – ветерок обдувал разгорячённое очередным преследованием, неотпускающим смущением и мужскими руками практически нагое тело. Сердце бешено колотилось. За спиной успокаивающе урчал – теперь-то звук слышался отчётливо – Ливэн. Успокаивающе, умиротворённо… и довольно. Это не змейка, это кот какой-то! Причём, имеются подозрения, что если не мартовский, то в целом весенний.

– Да не трясись ты так, – даже его голос стал походить на сытое мурлыканье. – Они ушли. Там внизу толпа, так что им и в голову не придёт, что мы застряли по дороге – они решат, что мы просто быстро бегаем. А тебя я не уроню, держу крепко.

Это-то Дуню и нервировало. Впрочем, когда она осмелилась заглянуть за руки и сумку, обнаружился куда как более сильный повод для волнения.

– Ливэн?

– Змейка!

– Ну, Змейка Гремучая, – с тяжким вздохом исправилась девушка, опять. – Мне бы тоже в голову не пришло, что мы застряли по дороге.

– То есть?

– Сам посмотри.

Юноша с трудом высунулся из-за плеча Дуни.

– Ой, – оценил парень.

– Как мы сюда забрались?

– Понятия не имею.

– А как выбираться будем?

– Не знаю, – икнул он. Девушка икнула следом.

– Мамочки, – всхлипнула она.

– Полностью тебя поддерживаю, Лауретта.

Как ни странно, в роли бригады спасения горе-альпинистов выступил закон. На удачу, обычный, а не связанный с опасными типами волчьей наружности. А если и связанный, то не напрямую. Мимо пролетела птичка, очертаниями напоминающая обычную ворону, разве что покрупнее – «скалолазы» не обратили на неё ни малейшего внимания, так как были всецело поглощены двумя взаимоисключающими занятиями: попыткой друг о друга согреться (это сначала ветерок казался прохладным, потом стало ясно, что он холодный) и вялым спором. Ливэн снова предлагал выкинуться сумку: авось кому-нибудь на голову упадёт – их и заметят. Дуня лишь крепче прижимала к груди сокровище, найдя, однако, более разумный аргумент против, нежели истеричное «не отдам!». А именно: она соглашалась, да, их заметят, но так, что лучше уж самим спрыгнуть. Флейтист как раз придумывал контраргумент, когда птичка пролетела обратно… хвостом назад. У птички светились маховые перья. Парочка ненадолго онемела, а когда пришла в себя, у их носов качался толстый канат с петелькой для седока. Ливэн запихал туда Дуню, а сам вцепился в верёвку руками – облегчать работу той стороне он не намеревался, за что, надо признать, странница была безмерно ему благодарна, так как в нынешнем виде показываться кому-либо в одиночку она не хотела.

На крыше их встретили четверо: трое в алом крештеновских габаритов и один в чёрном, тоже высокий, но узкий.

– Пожарные, – юноша кивнул на крепышей, затем на тонкого: – Полисмен.

Обладатели огненных костюмчиков как один скрестили руки на груди и внимательно посмотрели на улов. Девушка прикрылась сумкой, хотя нижнее бельё на страннице всё-таки имелось. Всем своим видом троица выражала осуждение. Помня просьбу бригадира не соблазнять его ребят, Дуня очень удивилась, осознав, что мужчины недовольны вовсе не её поведением, а Ливэна.

– Чего это они, Ли… Змейка?

Полисмен что-то сказал, отчётливо, но не понятно, не сердито, но строго.

– Лауретта, у тебя есть запасное платье?

– Да. Только оно не очень.

– Лучше не очень, чем вообще ничего, – хмыкнул флейтист. – Встань у меня за спиной. Они верят, что ты не убежишь.

Дуня, то краснея, то бледнея, быстро облачилась в униформу кафе «Дракон и Роза». Костюм Утки висел на девушке мешком из-под картошки на вешалке-стойке. Тем временем Ливэн вытянул руки – полисмен тотчас защёлкнул на запястьях браслеты наручников. Юноша вздохнул.

– Зачем это?

– Я арестован за аморальное поведение в общественном месте, а также за осквернение памятников искусства. Ну и до кучи – за совращение несовершеннолетней.

– Но? – девушка переводила испуганный взгляд с узкого аборигена на широких, с них на флейтиста, а с того обратно на полисмена. Пожарные, кстати, происходящим больше не интересовались – они, кинув на прощание по короткому слову, зашли в один из домиков. Красный, в полоску, с широкой дверью, с рядом окошек и трубой по внешней стене – точь-в-точь газовой. Не то чтобы Дуня во время бегства смотрела по сторонам, но такое строение она должна была запомнить. – Я совершеннолетняя. Ска…

– Не волнуйся, – успокоил Ливэн. – Ты тоже арестована. Обвинения те же.

– Это как?

– Ну, здесь я тоже несовершеннолетний. Если ты меня соблазнила, то…

– Логично, – моргнула Дуня. Словно подчиняясь мановению ресниц, тень вокруг лишнего домика ожила и оказалась птицей. Стриж. Пташка засеменила к краю и, оттолкнувшись от перил, сиганула вниз. Точно – стриж. Великан.

– Лауретта, – позвал юноша. – Руки. У тебя новое украшение.

Странница не сопротивлялась. В тюрьму – так в тюрьму. За аморальное поведение – так за аморальное поведение. Впервой, что ли? Уже хорошо: она видит, как её арестовывают. Осталось к визуальному ряду добавить вразумительную звуковую дорожку. Но, как говорится, всё ещё впереди.

В камере было тихо, чисто и сухо. Один недостаток – многолюдно, так что на сон в лежачем положении рассчитывать не приходилось, но Ливэн великодушно предоставил в качестве подушки свои жёсткие колени. Дуня полагала, что не заснёт – сцена до мелочей походила на произошедшее всего сутки или двое назад, – однако очнулась только тогда, когда охрана принесла завтрак. Вероятно, в странствиях в девушке начала вырабатываться солдатская привычка спать в любую свободную минуту, то есть впрок. А вот наедаться впрок пока не получалось – большая часть завтрака осела в желудке довольного этим собрата по непристойному поведению, Дуня же осилила только пару ложек рисовой каши.

– Ли… Змейка?

О! С какой завистью сокамерники смотрели, как флейтист уплетает вторую порцию кровяной колбасы! Сам парень взглядов не замечал, более того, судя по той готовности, с которой он занялся содержанием Дуниной тарелки, Ливэн наивно мог принять эти пылкие взоры за сочувствие одному голодному мальчику.

– Что?

– Куда делся твой акцент? Я ещё вчера, когда ты вернулся, почувствовала неладное.

– А-аа, это! – юноша перевёл дух. – Тут один из шибко прогрессивных вельфов революционные речи толкал. А как их толкать, если никто не понимает? Вот он и шарахнул по невинным гулякам заклинанием перевода. Я как раз мимо пробегал. Чистая случайность.

– Точно? – не поверила Дуня.

– Точно, – нагло солгал флейтист, однако поймать его на горячем не вышло, так как юных соблазнителей несовершеннолетних вызвали на допрос.

– Та-ак-с, что у нас тут?

Их привели в достаточно просторную комнату, напоминавшую бы школьный класс, будь столы чуть поменьше, не Г-образной формы и не развёрнуты группами по четыре друг к другу этакими угловатыми цветочками. Дуню и Ливэна посадили у стеночки, у самого крайнего, правда, ополовиненного «цветка». Зато у окошка – за решёткой с трудом просматривалась залитая кисельным туманом улица, несмотря на раннее утро, уже проснувшаяся… или ещё не ложившаяся. На подоконник пристроили вещи арестантов – сумку и рюкзачок. Одна – пухлая, другой – угловатый, с торчащим из горлышка футляром для флейты.

– Почему я его понимаю? – девушка подсела поближе к юноше и покосилась на очередного аборигена в чёрном. Мужчина в глубокой задумчивости изучал какую-то бумагу с восковым оттиском печати на шерстяной нити – наверное, отчёт вчерашнего полисмена. Был представитель закона несколько постарше вчерашнего, пошире, но с точки зрения Дуни, всё равно ещё чересчур узок. Форменной фуражки он не носил, демонстрируя намечающийся ёжик волос и щеголяя заострёнными ушами с серебряными колечками на самых кончиках. Чёрная куртка блестела чёрными же пуговицами и мерцала, по-видимому, знаками отличия на плечах, груди и запястьях – набору разнокалиберных полумесяцев… или начальными фазами луны?

– Это же дознавальная, – столь же тихо ответил юноша и кивнул на потолок. Там, в утренних облаках, меж мягко светящихся кристаллов-звёзд (их количество совпадало с количеством «цветочков» внизу) танцевал сине-голубой змей, его чешуйки сияли драгоценными камнями – будто не нарисованный он, а живой. Чудилось, что он дышит, что мышцы бегают под кожей, а длинные, чуть ли не вполовину тела усы недовольно или игриво колышутся на ветру. Ветру, порождённому самим странным – пугающим и притягивающим – существом. Красавец! – …в Управлении общественной безопасности, порядка и культуры. Не центральное отделение, но и не глухомань какая. Да и город сам по себе большой, торжества опять же – здесь заклинания на любые случаи жизни заготовлены, не то что переводчики.

– Тогда почему полисмен, который нас сюда привёз, им не пользовался?

– Торжества, – повторился Ливэн. – Думаю, сюда притащили курсантов и внутренние войска – каждого встречного да поперечного амулетом не снабдишь. Нам ещё повезло, что так быстро отыскали и тотчас сняли, а то бы куковали на верхотуре денька два, пока сами и не свалились бы.

– Кхм, – вернул шушукавшуюся парочку к действительности тощий полисмен. – Безобразничаем, значит?

– Безобразничаем, – покаянно вздохнул юноша. На месте остроухого Дуня в этот погорелый театр не поверила бы.

– Нехорошо.

– Нехорошо, – вновь смиренно согласился флейтист, после чего представитель закона и его «преступник» вздохнули уже хором. Девушка, приоткрыв рот, наблюдала за обоими… что оба прекрасно видели.

– Я дознаватель Вайнот…

«Почему нет?» – выбрались откуда-то из глубин мозга познания в английском языке. Однако заклинание не спешило выдавать какой-либо перевод – видимо, Дунин являлся её же выдумкой.

– Имя? – это не прозвучало резко или зло, однако явно показывало, что шутки кончились. – Лизмейка…

– Нет, – покачал головой юноша и кинул полный досады и обещания мести взгляд на странницу. – Не Лизмейка, а Ли Змейка. – Прищурился. – Она – Лауретта Лесная.

– А я про неё ещё не спрашивал. Род деятельности?

– Вы оборотень? – вмешалась девушка. Мозаика, наконец-то, сложилась в картину, точнее – в портрет. – Брат по Луне… Луны…

– С чего ты взяла, человечка? – полисмен недоумённо обернулся к «совратительнице».

Ливэн осёкся, не начав толком говорить, да и другие существа в комнате – допрашивающие и допрашиваемые – замолчали, готовые внимать любому слову арестантки. Та уже давно отметила, что вызывает неподдельный интерес одним своим присутствием – каким-то образом все видели в ней, казалось бы, такой же двуногой, двурукой и одноголовой как большинство, представителя расы людей, которая здесь явно была на особом положении. Чутьё и опыт говорили, что на положении умеющей играть в шахматы обезьяны. Забавно, примерно так же в портовой столице и её окрестностях странницу считали результатом не то чтобы одобряемой, но и не яро осуждаемой связи с эльфом. Однако там, в мире убиенного тирана, по крайней мере, можно было предположить, откуда у других подобные мысли – для тех мест Дуня имела чуть более привычного узкие глаза и забавную расцветку волос. А здесь-то, где количество разумных рас зашкаливало за все разумные пределы? При этом внешнее разнообразие как раз укладывалось в норму. В чём же причина? Где на Дуне написано, что она человечка?

– Да вот, пересекалась с одним ненароком, – поёжилась девушка. Быть в центре внимания ей не нравилось. И это из неё близнецы-турронцы вознамерились сотворить звезду сцены, пусть и кабацкой? – Он на железке работает, на вас очень похож. А ещё у вас фазы луны на мундире и серебра много.

Дуня нахмурилась. Вообще-то в её представлении оборотни и серебро плохо сочетались, однако пожелезник обматывал ей руки именно серебряной верёвкой – и нисколько той не боялся, а, скорее, использовал в качестве какого-то индикатора.

– Эти, хм, фазы луны, человечка, означают, что я – главный дознаватель округа Саженцев, ночная смена, – некоторое время потратив на переваривание услышанного, объяснил полисмен. – Насколько мне известно, на железной дороге действительно работает брат Луны, причём один-единственный. Мой кузен. И он катается по человеческим резервациям, так что ты, девонька, выкрутилась – встретить ты его вполне могла… – Он вновь глянул на бумаги в руках и вполголоса, для себя, но, не скрываясь, добавил: – Хотя… У них сейчас вроде как закрытый состав, но пожелезники всегда отличались странностями… Итак, Ли Змейка, чем занимаешься?

Судя по кислому выражению лица, Ливэн надеялся, что главный дознаватель забудет вопрос, но служителя закона не так-то легко было сбить с толку. Тем более Дуня и не стремилась.

– Музыкант.

– На чём играешь? – полисмен черканул что-то в тетради. – Или поёшь?

– Могу и спеть, – флегматично пожал плечами юноша. – Но предпочитаю флейту и ударные, могу на скрипке, но скрипка с моим мнением не согласна.

– А на гитаре? – оживился дознаватель.

– Да хоть на тетиве лука, – легко откликнулся парень. Ого! Самородок! Дуне очень захотелось услышать, как он это делает.

– В гильдии состоишь? В какой-нибудь. О местной даже не спрашиваю.

– Нет. Ещё нет.

– Выходит, старших товарищей нет. Другие опекуны?

– Отец, – удивлённо моргнул Ливэн. – Но он дома. Далеко.

– Знает, чем ты занимаешься?

– Ну-уу… Имеет определённое представление, – почему-то не сумел сочинить новую сказочку юноша.