Текст книги "Поле под репу (СИ)"

Автор книги: Елена Тыртышникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц)

2

Изучая латынь, первокурсники мединститута случайно вызвали дьявола.

(Анекдот)

– Чудные дела на дальних границах Империи творятся.

– Тебе-то откуда знать? – оборвала толстушку миловидная девица.

Госпожа Вруля. «Госпожа» – это, конечно, не при хозяине замка, сэре Л'руте, и не при его гостях, только – между слуг. Высокая, с мужчину, что её нисколько не уродовало, прямая как палка, изначально угловатая. Ответственная работа сгладила резкие черты и научила плавным движениям – Вруля усердным трудом, прежде всего над собой, заслужила звание старшей горничной. В её-то годы. Говорят, раньше славилась вспыльчивым, но отходчивым нравом. Теперь, скорее уж, гонором. Испортила хорошую девицу златовласая зазноба сэра Л'рута.

Когда бывшие рабы появились в замке, на них смотрели осторожно, но по-доброму. Сейчас и вовсе почти всех принимали за своих, родных… однако будь у местных выбор, они бы пришлых баб на порог не пустили бы. А всё из-за пассии хозяина. Та, поначалу тихая и скромная, вскоре захватила внутреннюю власть. Красотка возомнила себя хозяйкой – и вела себя соответственно. Приказывала, требовала, не терпела возражений и даже наказывала. И без того не ангельский характер её окончательно испортился, когда любовница господина поняла, что полноправной хозяйкой ей не стать. Да, сэр Л'рут и впрямь души не чаял в грешной богине и уж точно не замечал творимое ею, но отдавал себе отчёт: пусть его любимая и благородной крови, ни женой, ни матерью его наследников она стать не сможет. У аристократов немало ограничений. Вот и срывала красотка злобу на слугах, и больше всех доставалось тем, кто был ближе – старшей горничной. И та не выдержала, начала отыгрываться на подчинённых.

Впрочем, нет, да и прорвётся прежняя Вруля, как сейчас – за общий стол на кухне села, не чинясь не рядясь.

– Ты же за ворота замка не выходишь, Пышка.

– Она не выходит? – вступилась за помощницу старшая повариха. Несмотря на должность, она отличалась болезненной худобой. – Это Леска за ворота носа не кажет, хотя уж с десяток парней ей прогуляться предлагали. А вот Пышечка наша ох как любит деревенские сеновалы. Вот и давеча с песнопевцем бродячим куда-то сбежала…

– Так это он, что ли, сказок тебе понарассказывал? – покачала головой Вруля. – Пышечка, мужик что угодно бабе наплетёт, лишь бы приголубила.

Младшая повариха, нисколько не смущённая ни проповедью, ни мнением о себе начальницы, утробно расхохоталась – все её три подбородка мелко затряслись, словно студень в дрожащей руке. Вообще, она вся походила на огромный кусок желе, угодивший в горы во время обвалов.

– Девочка моя, – Пышка не боялась старшей горничной даже, когда та изволила гневаться. – Это тебе сказки надобно рассказывать, а мне – подмигнуть достаточно. Глянь на меня. Если уж мужик ластится, значит, любовь у него ко мне истинная… пусть и мимолётная. Песнопевец мне баллады пообещал посвятить, вот! Надеюсь, когда-нибудь да услышу.

Вообще-то, толстушка несколько преувеличивала своё уродство. Если физически, то она впрямь была страшна как смертный грех, причём не один, а все семь. Она не относилась к тому типу очень больших женщин, которых ласково называли пышками, скорее ей в качестве имени подошло бы «опара» или «квашня». Слишком много жира, тяжёлая отдышка, грубый голос, ужасные манеры (правда, не за столом – всё, что касалось еды, для неё было свято), но… Душа! Светлая, добрая, она озаряла Пышку и заставляла тянуться к ней – и ухажёров, и подруг, тех и других настоящих, а не поддельных. И язык не поворачивался обозвать повариху толстухой, только нежно – толстушкой.

– Ладно-ладно, – сдалась Вруля. – Рассказывай уж, что тебе песнопевец в ушко намурлыкал.

– А он и правда мурлыкать умеет, – хихикнула Пышка. Получилось гулко, словно крикнули в глубокий колодец «э-ге-гей!». – А поведал он мне следующее… Кстати, на хлебень налегайте. Удался он мне сегодня. Только Леске оставьте – уж больно девке он нравится. И чего она в нём нашла? Нет, вещь, конечно, хорошая, иначе бы не делала, но… вот ведь! Странная девка! Бабоньки, может, ей доходчиво объяснить надобно, что от неё парни хотят?

– Не надо, – отмахнулась старшая горничная. – По глазам вижу, что всё понимает. Сохнет, наверное, по ком… Или обычаи иноземные не дозволяют.

– А Чернушке дозволили, – вмешалась надзирательница птичника и скотного двора.

– Чернушка – девица бойкая. Лучшего жениха Дальних курлык под венец загнала. И это ж всего денька три охмуряла! – Вруля озадаченно хмыкнула. – И правильно, а то парень совсем от рук отбился… Пышка, не отвлекайся!

– А я что… – Повариха разлила по кружкам коричневый пенистый напиток. – У полуденных границ Империи нашей, как раз за Мёртвыми увалами… Ну, это, где одни руины и призраки…

– Знаем, не дуры!

– Угу. Так вот, за Мёртвыми увалами, на подходах к Волглому древостою обретаются полудикие племена. Императора нашего они называют не иначе, как Большим Вождём, но своим господином и повелителем не считают. На их счастье, Империи они не нужны – земли у них бедные, разве что у самого Древостоя плодородные, да там нечисти – лучше с голоду помереть! Один только крестощит гигантский чего стоит!.. Правда, с леса-то дикари и кормятся, да на соседние племена набегают.

– Ой, и откуда ж ты такая умная? – не утерпела птичница.

– Не зря же я с песнопевцем не только миловалась, но и лясы точила, – Пышка мечтательно улыбнулась. – Он ведь началу свидетелем был – гостил у племени ксюханцев, легенды собирал. Песнопевцы, они же иной раз рыцарей посмелее будут – куда только голову не сунут, лишь бы новую историю услышать!

Так вот, ясноголосый мой как раз откланяться надумал, как явился ко ксюханцам юнец. Мальчишка совсем ещё. Одет не как воин, отличительного знака барда тоже нет, на горожанина не похож, для лапотника фигура не та, для невольника или беглого каторжника чересчур уж нос высоко задирает, а для благородной крови далековато в одиночку забрался. В общем, ни то, ни сё, ни это. Да ещё с голубыми глазищами, что по местным поверьям проклятием считается. Пацана из селения не погнали, ибо порченых за порог выставлять надобно осторожно, чтобы горестями своими не зацепил. А мальчишка, наглец, возьми и потребуй к себе вождя. Не позвал, не испросил дозволения с ним свидеться, а именно что потребовал!

Понятное дело, никакого бы вождя чужаку не предъявили, но тот милка моего в путь-дорогу собрать решил – больно уж пение его по вкусу пришлось, отпускать не хотел. Так случайно и вышло, как мальчишка желал – нос к носу с местным набольшим столкнулся. И нет бы поклониться да смутиться, он вдруг заявляет – мол, так и так, но теперь я ваш Верховный Вождь, и вы все должны мне подчиниться. Беспрекословно. Вот так и сказал. Тут уж безумца, понятное дело, никакие проклятия не спасли бы – отхлестали бы мальчишку по спине да тому, что пониже, и в степь голым отправили бы попрыгать. Но ничего такого.

По какой-то своей надобности в тот же день… что там! в тот же час! миг!.. заглянул в селение лесничий Волглого древостоя, шаман их главный. Уважали его племена больше тотемов своих и почивших предков. Именно к нему на поклон вожди шли, если дела хотели решить миром – как он скажет, так и будет. И вот великий этот чародей вдруг возьми и в ноги чужаку грохнись. Мол, видение ему было… Если уж лесничий в мальчишке Верховного Вождя признал, что уж говорить о ксюханцах – все на колени попадали и головы склонили. Мой медоголосый тоже не отставал. И, конечно же, про дорогу дальнюю забыл – что ему байки и сказки, когда у него на глазах историю творят!

– Историю? А разве это уже не история? – удивился поварёнок. Его за общий стол не пустили, а усадили в углу репу чистить.

– Нет, Рыжик, это ещё не история. История вот-вот начнётся, – фыркнула Пышка. – А что это ты Лескину работу делаешь?

Мальчишка радостно вскинулся – с овощами возиться никто не любил.

– Я наказала, – отрезала старшая повариха. – Нечего в баню к девкам голым лезть. Чего удумал! В новые шайки лягушек напустил. И где их только по зиме отыскал, уразуметь не могу!

Шкодник покраснел и с остервенением дёрнул увядшую ботву, отчего приплюснутый бледно-жёлтый корнеплод отлетел в одну сторону, Рыжик свалился со скамеечки в другую, а из перевёрнутой бадьи вывалились очистки.

– Ах, негодник! Вот же – руки-крюки! – вскочила начальница. – Даже Леска так не чудит! Раз не умеешь, значит, будешь учиться. Госпожа Вруля, отдаю тебе Леску теперь в полное распоряжение.

– Спасибо, – благодарной старшая горничная не выглядела. – Удружила, нечего сказать. Ладно, к чему-нибудь приставлю… А, кстати, не у лекаря ли Рыжик квакш украл? То-то он вчера потерянный ходил. Я-то полагала, что с хозяйской шлю… встретился.

– Что ж, у лекаря и выясним, – голос поварихи ничего хорошего не предвещал. – Пышка, рассказывай дальше.

– Рассказываю… Признали ксюханцы мальчишку Верховным Вождём. Тот, кстати, Молнией нарёкся. Созвали совет племён. И там, благодаря всё тому же лесничему, чужак главным сделался. Но не для всех. Несколько дальних племён из-за непогоды на совет не явились и решение его не приняли. Племена те были большими и жили у границ Волглого древостоя с обычным лесом, так что бед и страха почти не знали. Молнии по вкусу их отказ не пришёлся… В общем, набег не набег устроил, а народу немного порезал и всё ж таки Вождём стал. А потом лесничий к предкам ушёл, а перед смертью Молнию наследником нарёк. Тут уж избранность мальчишки никто не оспаривал.

– Удачно-то как! – скептически хмыкнула умная Вруля.

– Не то слово, – кивнула Пышка. – Сладкоречивым мой заметил, что шаман накануне с протеже рассорились. Подозрительный мальчишка.

– Так, что же песнопевец с вестью тревожной в столицу не заспешил?

– За кого ты его принимаешь?! – возмутилась повариха. – Поспешил, да ещё как! Да вот только и Молния без дела не сидел. Молва долетела, что мальчишка сумел-таки объединить дикарей, да ещё и закатных варваров под себя подмял. Умный не по годам, хваткий. И в Империю до поры до времени не лез… А вот теперь угрожает.

– Война? – охнула старая надзирательница за котами. Полосатых и хищных мурлык в замке было много, чтобы мышей-крыс да прочих паразитов стало поменьше. – Неужели Его Величество допустит?

– Да что ты, полоумная! – замахала на неё руками Вруля. – Конечно, не допустит!

– Но, сдаётся мне, – заговорщицки подмигнула Пышка, – с Молнией ему как с равным придётся считаться. Толкуют, дочь младшую ему в жёны всучить хочет… а ведь руку принцессы сам Коралловый Князь просил!

– Не возьмёт, – неожиданно вмешалась птичница.

– С чего ты взяла? – подивилась рассказчица.

– Да с того. Это ты с песнопевцами крутишься, а я с торгашами дело имею. Они тоже в новостях кое-что смыслят, – клювастая, как её подопечные, женщина завладела общим вниманием. О Пышке тотчас позабыли. – Любит этот Молния кого-то. А если и не любит, то верность хранит.

– Кому?

– А той, которая его силой наделила. Ведь для того чтобы власть захватить и удержать, недостаточно только ума и хитрости, нужна и сила. Да и если верно, что Молния всё дельце с шаманом состряпал, то, как же простой мальчишка мудрого чародея охмурил? Не-еет, магия у него за спиной. Только не своя – дарёная.

– Брехня, – снова заспорила Вруля. – Уж это точно байки.

– Не скажи, – Пышка на птичницу нисколько не обиделась. – Колокольчик мой видел амулет на груди парнишки. Вроде как простое колечко обручальное, только каменное. А в нём искры золотые – то почти невидимые, то сверкают, что солнца не надо. А мощью от него веет… Песнопевцы ведь тоже немного чародеи, они волшбу за версту чуют. На его-то глазах Молния к амулету не обращался, но кто знает, что он им творил, когда опасность подстерегала?

– Эй, так это же про него, выходит, баллада «Сила невесты»? – пискнул из угла Рыжик. О репе он давно забыл, слушая беседу старших. – Там ещё кольцо пулю из баллистера остановило. А ещё поётся, что кольцо это жениху подарила богиня – мол, докажи родичам моим, что меня достоин, а любовь моя будет тебя хранить…

На этом месте Дуня всё-таки уронила на пол тазы.

Ох, Сладкоежка – Чингисхан и Бонапарт в одном лице. Ох, натворил дел. Н-да, не зря он устроил представление со спасением «приёмной сестры» – легенды ведь должны с чего-то начинаться.

Дерзкий, любознательный, умный. Порывистый и вместе с тем расчётливый – уж как он сэра Режа и других воинов об устройстве Империи расспрашивал, о политике говорил, армией интересовался. Выходит, планы коварные строил – со Сладкоежки станется. Он был готов рискнуть всем и, если дело не выгорит, лечь на плаху – без сожалений и слёз. Собственно, рискнуть он уже рискнул… Другой вопрос, чем? Уж кто-кто, а странный мальчишка, похоже, всегда и во всём имел запасной вариант, как тогда, в городе «вечного праздника». Не удалось бы имперским разведчикам спасти рабов, стал бы Сладкоежка их поставщиком. Ненадолго, конечно, до удобного только ему момента. И вряд ли Пятиглазый пережил бы тот момент.

А как с колечком-то всё обернул. Любопытно даже, не специально ли племя выбирал, в котором гостил менестрель, местный аналог журналиста. Уж тот постарался и приукрасить историю, и разнести весть как о юном полководце, так и о тайнах, его окружающих. Паренёк за время путешествия с отрядом «кумира» и последующим освобождением невольников уяснил, что для него опаснее всего, что превращает умных и сильных мужчин в дурней и слабаков. Женщина. Стервозная златовласка, не ведая того, дала мальчишке бесплатный урок, а Пятиглазый, казалось бы, не так уж и подпавший под её чары, своей гибелью продемонстрировал, как с такими женщинами нельзя обращаться. Не выстави он красотку на помост, сэр Л'рут не вмешался бы – и «кумир», набив карманы звонкой монетой, покинул бы опасный город до прихода регулярный войск. А там уж – вывернулся бы наверняка.

Что может защитить от женщин? Любовь. Но лучше не своя – своя-то для других, что красная тряпка для быка. Если несчастная, то страдальца следует утешить. Если всепоглощающая, то отнять, переделать под себя, пересилить конкурентку. Если к мужчине, то исправить недоразумение, вылечить… А если это любовь богини? И с нею можно соперничать, но стоит ли, если эта любовь дарит избраннику удачу? С удачей, пусть и чужой, следует быть осторожным…

И ещё этот поганец увёл у Дуни единственный чего-то стоящий амулет. Может, он, как башмачки Дороти и Элли, перенёс бы домой? Впрочем, девушка из-за колечка почти не переживала – вручила его Сладкоежке Дуня без задней мысли. Действительно хотела поделиться с пареньком чем-то своим, кусочком души – ведь он, пусть опасный и непредсказуемый, сделал то же самое. Да и магические свойства каменной безделушки с немалой долей вероятности могли оказаться весьма преувеличенными.

Способны ли люди, как говорится, обычные смертные, поверить, что какой-то мальчишка может ни с того ни с сего встать во главе победоносной армии? В принципе, способны, даже если эта армия и не досталась мальчишке по наследству. Но куда как менее опасно, реши они, что малолетнего выскочку ведёт великая сила, например, магия. Своя ли, заёмная – роли не играет. Так что выставленным напоказ колечком Сладкоежка убил двух зайцев: и от охотниц на первых порах уберёгся, и сверхъестественность свою как бы подтвердил. А то, что она вся в уме – Дуня отчего-то считала, что друг и защитник не солгал насчёт волшебства – и странного единении с миром, другим знать не положено. Незачем извещать потенциальных врагов, что твоей улыбкой улыбается солнце, твоим гневом звенит сталь на поле боя, твоё искреннее смущение заливает воздух ароматом роз… Хотя… было ли смущение таким уж искренним? И смущении ли то было? Может, что-то иное? Впрочем, Дуня, откровенно говоря, не очень-то стремилась выяснить подробности – тогда, на площади ей больше понравился запах горькой полыни, нежели сладких роз, пусть от пышного их букета она и не отказалась бы.

А вдруг Сладкоежка захватит Империю и прискачет сюда, к уже присягнувшему ему сэру Л'руту, потребует к себе Дуню и, встав на колено, благоговейно преподнесёт цветы? Руку и сердце, конечно, не предложит – сдалась им, тем более юному Сладкоежке, такая глупость. Нет, сделает другу одолжение, покажет всем в замке, какова на деле Евдокия Лебедева…

– Леска! Уснула она, что ли? Лес! Кара небесная! Лес!

Подремали-помечтали – и хватит, пора к реальности возвращаться. А реальность такова, что Евдокия Лебедева, она же Лес, или просто Леска, разиня, каких поискать надо. Опять всё испортила.

– И-иизвините, – пискнула Дуня и кинулась собирать тазы. Всё, старшая повариха забудет о прегрешениях Рыжика и затребует безрукую иноземку обратно – тазы-то кухонные, для варенья. Интересно, а что они собрались варить по зиме? И, главное, из чего?

– Эй ты, мракобес, помоги! – рявкнула американским сержантом Пышка. Хорошо получилось – поварёнок даже поморщиться не догадался, сразу же кинулся поднимать утварь. – Леска, оставь, это теперь его забота. Лучше глотни, – она протянула тяжёлую, наполненную до краёв деревянную кружку, – твоё, любимое.

Передав посуду Рыжику, Дуня обхватила кружку и осторожно поднесла ко рту, пригубила. Глаза сами собой закрылись. Хлебень. Или самый настоящий и самый-самый вкусный на свете квас.

– Я ж говорила, дуреет она с него.

– Куда уж дальше? – фыркнула госпожа Вруля.

Дуня привычно не обратила на колкость внимания. Она наслаждалась. Пышка удивлялась, что иноземка нашла в хлебне, а путешественница между мирами делала вид, что не понимает вопроса. Не могла она сказать толстушке правду. Девушка нашла в хлебне дом. Дом, по которому отчаянно скучала, куда стремилась всей душой… и куда, похоже, ей никогда не вернуться.

Отыскать дорогу без чьей-либо помощи у Дуни не получилось – посиделки в обнимку с книгой, единственное путное, что пришло в голову, ничего не дали; все описанные в фантастике способы обращения к магии оказались не действенными. Даже какой-нибудь астрал не открывался. Молитвам пока не доставало искренности, пророческие видения не снисходили и, как прежде, никто не спешил предложить свои услуги пленнице чужого мира. С военным чародеем побеседовать не удалось, а замковый… хм, замкового волшебника смело можно было отнести к разряду местечковых мифов и легенд – жил он в угловой, обособленно стоящей башне, его не видели, но изредка слышали. Из людей у него никто не прибирался, а пищу оставляли на специальном столике, на кухне – та исчезала, а через некоторое время появлялись пустые тарелки и чашки. На кой ляд такой маг сдался хозяину, никто тоже не знал и не догадывался.

Другой учёный муж, лекарь, отчего-то пугал Дуню до немоты, что в сочетании с плохим владением языка привело к удручающим последствиями – при виде усталой чужачки, лекарь, крепкий, здоровенный мужик, спорящий в силе с кузнецом, сворачивал в сторону. Он, несмотря на профессию, суеверно боялся подхватить от Лески-растяпы сумасшествие. Да и косорукость приобрести тоже не желал.

Набиться к сэру Л'руту на серьёзный разговор не выходило – его покой (точнее, свой) надёжно хранила златовласка. Объясняться с ней девушка уж точно не собиралась, и вряд ли получилось бы что-нибудь хорошее – богиня не любила Дуню столь же яростно, сколь и Врулю. Если старшую горничную она унижала, чтобы развеять досаду, то за что прицепилась к Леске-полотёрке, та плохо понимала. Может, за то, что Пятиглазый их выставил на помост одновременно? Или потому, что Сладкоежка кинулся защищать ничем не примечательную иноземку, не замечая блистательную красавицу? Или… Да кто её знает, откуда взялась неприязнь – не нравились они друг другу, и всё тут. К тому же, хозяин оказался нечастым гостем в собственном замке – Империя требовала.

Испросить совета у старших, поделиться тайной как-то не находилось повода. Искать знатоков за воротами Дуня тоже не могла – банально не имела тёплой одежды, чтобы выйти в зиму, а одолжить, как казалось девушке, было не у кого. Вынуждено она искала путь домой сама.

Но как его найти? С чего начать?.. Был у них преподаватель, он частенько приговаривал на семинарах: если не знаешь, с чего начать ответ, вытирай доску. Вот Дуня и вытирала… то есть мыла полы. Подметала, мыла, драила – и не видела этому конца. Ох, глядя на средневековые замки и просто большие дома, виллы звёзд, девушка всегда задавалась вопросом, как же в них убирают. Руками. Вечно. Она начинала от парадного входа и заканчивала у лестницы на второй этаж, чтобы с утра продолжить с того места, где остановилась накануне – и так до вечера. Изо дня в день, чтобы добраться до чердаков, пыльных, но к счастью не требующих пока веника и тряпки, и возвращалась вниз, вновь к главным дверям. На следующий круг. И это притом, что в господские покои и большинство комнат Дуне ход был запрещён, там работали служанки рангом выше.

В чёрном труде минул день, второй, неделя. Затем другая. Месяц. Кажется, ещё один. Дуня сбилась со счёта – только неожиданно заметила, что когда-то короткие волосы вдруг достигли плеч.

Чуть позже, к более-менее освоенному полотёрству добавились задания по кухне. Ничего ответственного и тонкого девушке не поручали – репу почистить, небьющуюся посуду вымыть, сковороды и котлы от жира и пригоревшей пищи отскрести. На что-нибудь более интересное Дуне рассчитывать не приходилось – чересчур неловкой она оказалась.

Девушка и не предполагала, насколько же она не приспособлена к быту. Дома, если оно и замечалось, то незло веселило окружающих, здесь же неуклюжесть иноземной девицы бросалась в глаза. И сколько бы Дуня ни старалась, всегда выходило только хуже. В шуты же, на тёплое местечко, благо то освободилось, горемыка записываться не захотела – остатки гордости не позволяли, да и мелких насмешек более чем хватало.

Так и ползала она по замку, изредка, но как-то уже неубедительно мечтая о прежней жизни.

– Леска, поди сюда!

Дуня вздрогнула, едва не столкнув огромную каменную вазу, за которой пряталась в нише. Хорошее укрытие, где тебя никто не только не видит, но и не ищет. Туда помещалась как изрядно отощавшая девушка, так и ведро со шваброй. Там было сухо и тепло, имелось место для свечного огарка. Но, главное, там царило одиночество, ощущение музея – вот-вот раздастся вечерний звонок и старушки, кто ласково, кто ворчливо, а кто откровенно сердито, погонят посетителей вон. И Дуня восхищённо-разочарованная вернётся домой.

Напала жуткая хандра. Ничего не хотелось делать, ни о чём не желалось думать. Мечталось лишь о том, чтобы Дуню оставили в покое… и она, наверное, наложит на себя руки. К счастью, мрачная тоска не дозволяла сотворить такую глупость – и полотёрка Леска слепо пялилась в пустоту.

Зимнее солнце не заглядывало в окна-бойницы, отгородившись от страждущих хмурыми облаками и метелью. Упало давление – глаза смыкались на ходу. Заснуть мешала раздражающая чёлка – она вновь отросла настолько, чтобы стать неудобной. Ныл глубинной болью недолеченный зуб мудрости, отчего сводило подбородок и висок, кажется, начала опухать щека… Дом мелькнул радостным воспоминанием, и Дуня вдруг отчётливо поняла, что её ни родные, ни друзья уже не ждут. Сколько времени прошло! Куда ей теперь стремиться? И цель, единственная цель в жизни исчезла – раз и навсегда. Девушке стало дурно. Она, бросив работу, хотя сейчас именно в ней было спасение, забралась подальше от чужих глаз. И застыла. Если бы не полный досады зов Врули, Дуня свихнулась бы.

– Леска! Вылезай! Я знаю, что ты где-то здесь!

Отчаянная мысль вызревала – кому она нужна? Кому она нужна?!! Зачем всё?!! Этот плод, уже сладковатый от гнили, должен был упасть и разлететься мокрой, неприглядной мякотью, когда…

– Леска! Я что? Должна сама тебя оттуда выковыривать? А ну, вылезай, негодница! – и крепкая рука старшей горничной выдернула Дуню из укрытия – за волосы, на каменный пол. – Ты чего тут удумала?! Мне ещё призраков неприкаянных не хватало!

От пощёчины, захватившей и скулу, и шею, девушка резко пришла в себя.

– Что вам, госпожа Вруля?

Строгая красавица внимательно посмотрела на странноватую подчинённую. Наверное, что-то увидела, кивнула.

– Нам рук не хватает, а ты лодырничаешь! – рявкнула горничная. – Ёлка к мужу в семью уехала, сестрица её, Сосенка, животом мается, а тебя от кухни освободили. Иди, в библиотеке приберись!

– Библиотеке? – тоска издохла, уступив место любопытству. Ну, конечно, ей нужна библиотека! Это же знание! Там наверняка что-нибудь полезное найдётся! И Дуня вернётся домой… а что не один месяц с пропажи минул, так придумает что-нибудь, амнезией отбрешется! – А это где?

– Где, – передразнила Вруля. – Интересно, отчего не спрашиваешь, что это такое? – она махнула рукой, явно не требуя ответа. – За малым залом, северный коридор, самый конец, у лестницы.

– Резные двери? Там ещё два факела… – припомнила девушка.

– Они самые. Пол вымоешь. Осторожно! Мебель протрёшь сухой тряпкой, статуи – влажной. Для книг возьми пёрышко, – начальница вручила пушистую метёлку на длинной шарнирной ножке. – Там есть специальный подъёмник, увидишь. И воду смени!

Раздав указания и не дожидаясь понятливых кивков или уточняющих вопросов, Вруля замаршировала по своим делам. Их у старшей горничной имелось куда больше, чем у какой-то полотёрки.

Трудно сказать, чего Дуня ожидала от библиотеки. Вероятней всего – разнообразия, вряд ли – чудесных подарков и открытий. Поэтому, войдя в книгохранилище, девушка привычно осмотрела пол, прикинула объём работы, оптимальный обход помещения и принялась за уборку. Раньше, дома, она бы с интересом изучила обстановку, украдкой потрогала бы все гобелены на стенах, сунула бы нос в бойницы, к цветным витражам и, конечно же, открыв рот от изумления, разглядывала бы растущие ввысь стеллажи и прячущийся в полумраке стрельчатый потолок. Но сейчас Дуня твёрдо знала: сначала надо сделать дело, быстро и хорошо, а потом всё время в твоём распоряжении. Однако лишь камень и дерево под ногами засияли вымытым блюдцем и Дуня, разогнувшись, подняла глаза, прежняя студентка вернулась – «пёрышко» обвисло в безвольно опущенной руке.

Книги. Много книг. Куда там гиперкнижным и библиотекам! Это было царство книг, не иначе!

Толстые полки взлетали вверх, тиснёные золотом и серебром корешки мерцали, словно не книги это, а вычурные светильники. Ощущение усилилось, когда среди драгоценных металлов глаз выделил рубиновые узоры. Затем стали попадаться изумрудные и сапфировые. Потом роскошь потеснилась, дозволила соседствовать рядом мелу и углю. Когда же восторг схлынул, забирая с собой слепоту, стройные блестящие ряды распались – книги разнились как по ширине и высоте, так и по качеству исполнения обложек. Наверняка – по цене и содержанию. Тесно прижимались друг к другу заключённые в резное дерево фолианты и затянутые в сероватую мешковину книжечки, щеголяли бархатом изящные томики и морщились потрескавшейся кожей талмуды. Здесь, кажется, присутствовала и бумага вплоть до картона, и пергамент с берестой, что в очередной раз убедило Дуню – это параллельный мир со своими законами и историей.

Благоговейно затаив дыхание, девушка медленно прошла вдоль стеллажей, затем вернулась туда, где оставила ведро и прочий инвентарь. Но работу не возобновила. Заткнув за пояс метёлку и вытерши мокрые от волнения руки, Дуня ласково погладила переплёты. А потом резко потянула ближайшую книгу на себя, открыла.

Картинок как таковых не было. Как, впрочем, и букв – страницу от края до края, с тонким ободком полей занимал… рисунок не рисунок, что-то вроде плетёного кельтского узора или подробной схемы для вязания. Пролистав томик, девушка убедилась, что и на других страницах изображено то же самое. Лишь приглядевшись, Дуня заметила некоторые различия, однако системы не нашла. Пожав плечами – если уж говорить на местном языке сразу не получилось, кто сказал, что читать выйдет? да и какое-нибудь шифрование магическое вполне могло существовать, – путешественница между мирами взялась за другую книгу. Там картина повторилась. Вздохнув, девушка всё-таки попытала счастья с третьей.

Здесь явно писали буквами, но строчками или столбиками, справа налево или слева направо – не разобрать, каждый символ, довольно-таки простой в начертании, отстоял от другого на равном расстоянии как в стороны, так вверх и вниз, снова заполняя всё пространство страниц неким подобием таблицы. Таблицы эти окаймляли, а иногда делили цветочные узоры, которые своей вычурностью и пестротой лишь подчёркивали строгость текста в целом и букв по отдельности – те походили на обеднённую только до прямых линий катакану.

В следующих книгах письмена смотрелись более привычно – имелись абзацы и красные строки, большие и малые буквы, иллюстрации. Один фолиант пестрел пометками на полях красными и синими чернилами. Но если расположение символов не вызывало удивления, то и знакомыми они не выглядели. Более того, они явно были разными и не только во всём, как если бы перед Дуней положили книги на грузинском и китайском, но и в частностях, как в более-менее схожих русском и английском языках.

– Полиглот он, что ли? – пробормотала поражённая девушка. Таких людей она всегда уважала.

– Да нет, – раздалось за спиной. – Л'руту библиотека по наследству осталась. Сам-то он, слава богам, общий имперский освоил – и то хорошо.

Дуня испуганно обернулась. Позади, вольготно развалившись в глубоком и, что любопытно, мягком кресле, сидел мужчина. Он, закинув ногу на ногу и подперев кулаком подбородок, внимательно наблюдал за девушкой. Судя по позе, сидел он здесь давно, возможно ещё до того, как странная полотёрка явилась в библиотеку.

Этикету Дуню ещё не учили, оправдываться было глупо, а вести себя вызывающе, вставать в позу – ещё глупее. Но что-то требовалось сделать.

– Что у тебя с щекой? – не дождавшись реакции, поинтересовался незнакомец. Успевшая потупиться в поисках ответа, девушка вскинулась.

– Зуб… – и с явной паузой добавила вечно забываемое: – Господин.

Она не специально. Она не грубила, не пыталась отстаивать право быть иноземкой, дитём своего века и страны – она действительно забывала, что в этом монастыре иной устав и лучше бы ему следовать.

Известно, что к хорошему быстро привыкают. Надо признать, к плохому – тоже. Человек, как крыса, вообще ко всему привыкает. Вот и Дуня привыкла подчиняться… да и учиться особенно не пришлось – девушка никогда не была лидером, родителей и старших (не обязательно по годам) слушалась, от чужого мнения зависела. Даже несколько удивительно, что уже на втором курсе жила не с семьёй и не в общежитии, а с двумя школьными подругами в съёмной квартире. И это, скорее, была заслуга подруг и отца с матерью, нежели самой девушки. Так что ломать себя в параллельном мире чересчур сильно не пришлось.