Текст книги "Поле под репу (СИ)"

Автор книги: Елена Тыртышникова

4

 
Мы к вам приехали на час —
Привет! Bonjour! Hello!
А ну скорей любите нас —
Вам крупно повезло!
 

(Певцы заграничные)

 
Руки ловят пустоту…
Странно, страшно – не пойму:
Жизнь при мне да сердца нет —
Потерял и всё ищу
Глупость детскую свою.
Руки гладят пустоту…
Странно, страшно – трепещу:
Сердца нет, душа болит —
Вдруг найду да не верну
Ту, которую люблю…
 

Дуня помешивала деревянной ложкой суп из реповой ботвы с репово-чесночной заправкой. Суп был донельзя жидким, пресным и нисколько не насыщал. Впрочем, наесться от одного лишь взгляда на еду мало кому удавалось. Рядом дымилась плошка с кашей. Дуня и на неё смотрела с изрядной долей сомнения.

«Эльфы» щедро и даже настойчиво предлагали взять жаркое или дичь – в кошельках самозванных покровителей звенела монета, – но девушка отказалась. К мясным блюдам она не испытывала доверия, потому что к своему глубокому сожалению и разочарованию ненароком увидела, как тут готовят. А ведь так хотелось чего-нибудь животного происхождения! Ей ещё повезло: хозяин харчевни догадался предложить сыр. И то хлеб – усмехнулась про себя Дуня.

Общий зал был полон. Здесь ели, пили, курили, гоготали, шумели, слушали менестреля и делились последними новостями. Главной и всё ещё бурно обсуждаемой оставалось подлое – а как же иначе? – убийство короля. Вообще-то набольшего называли иначе, но заклинание, которое прочитали близнецы (оба брата оказались магами), упорно переводило термин в настолько заумное словосочетание, что Дуня не стала мучиться и решила для себя называть правителя королём, благо корону она на его голове видела… Наследник безвременно ушедшего господина и повелителя поведал душещипательную историю и за поимку злодеев пообещал тысячу золотых. Когда четвёрка воров – тогда они всё ещё были вместе – узнала о сумме вознаграждения, Дуня никак не могла решить: гордиться ли ей или бежать от подозрительно заинтересованных взглядов. Но потом братцы удосужились изучить описание коварных убийц и посчитали, что результат не стоит будущих усилий. Поди докажи страже, что это – именно та девица, которую разыскивают. Если певца-напарника юный принц, или, вернее сказать, уже король, обрисовал с фотографической точностью, то при воспоминании о Дуне у парнишки явно разыгралось воображение: от собственно девушки остались только чёрные с алым волосы (и те оказались на полметра длиннее) и раскосые глаза, что, надо признать, даже в портовом городе было бы яркой приметой, не вспыхни тут же в столице мода на чёрно-красные парики и причёски.

Тяга рядовых и не очень граждан к экзотическому облику полностью соответствовала всеобщему настроению: как-то незаметно, быстро и легко траур по почившему владыке перешёл во всенародное гулянье. Конечно, это объяснялось, если оно того требовало, очень просто: король умер! Да здравствует король! Но Дуня ещё ни разу не видела, чтобы с такой нескрываемой радостью предавались печали: горожане едва не танцевали, украшая дома чёрно-белыми лентами, часа за два до официального подтверждения смерти государя. Наследник сообщил подданным о трагедии, когда девушка спала, то есть – на рассвете.

Вести распространились по столице и, похоже, за её пределами со скоростью пожара в сухостое.

 
Руки сжали пустоту…
 

Менестреля попросили завязать с иноземщиной и тягомотиной и изобразить что-нибудь весёлое или героическое. Что именно – публика не сошлась, предоставляя выбор исполнителю. Тот поспешил, пока не началась явно назревающая потасовка – вряд ли хозяин заведения будет доволен песнопевцем, если из-за его раздумий все столы переломают.

 
Так было: подвиг совершить
Решил один юнец.
К папаше наш герой пришёл:
«Благослови, отец!»
 
 
Родитель тихо застонал —
Не первый раз глупец
В неистовстве чумном кричит:
«Благослови, отец!»
 
 
…Младенец мокрый завопил —
И имя нёс мудрец,
Когда несчастный услыхал:
«Благослови, отец!»
 
 
С тех пор отцу покоя нет —
За что, скажи, Творец!
Ведь сына все теперь зовут
«Благослови, отец!»
 

Дуня поморщилась. Не из-за песни как таковой – она-то девушке нравилась, забавная, – а потому, что та мешала думать.

Всё ж таки «эльфы», а, прежде всего, их конкуренты, не сдали «лунную дочь» властям лишь благодаря тому, что воров объявили пособниками убийц. Вряд ли идея принадлежала новому правителю, скорее уж – начальнику стражи, упустившему опасных преступников, хотя Дуня не поручилась бы. Со слов и музыкального узника, и близнецов выходило, что венценосный парнишка куда как не прост и всё обдумывает не на два и не на три шага вперёд. Вылитый Сладкоежка!.. Но, что бы ни послужило причиной, знакомство с тюрьмой Дуня не продолжила.

 
В чулане заперли дитя,
Но меч нашёл, наглец,
И с хламом тем к ногам припал:
«Благослови, отец!»
 

«Эльфы» решили покинуть город. Зачем – преследовать ушлого менестреля или по каким другим делам – она не совсем поняла. Её это, в общем-то, не особенно интересовало – отправляться куда-либо в компании странноватой парочки девушка не намеревалась, хотя отлично понимала, что за высокие стены выбраться ей необходимо, но неожиданно у братьев отыскался изумительный аргумент «за».

– …Зачем я вам сдалась? Какой смысл мне помогать?

– Да незачем. Ты нам просто понравилась.

– Допустим, – не стала спорить Дуня. – Я забавная. Да и если порассуждать, то мигом попадусь страже. Я им такого про вас насочиняю… Нет, – девушка виновато втянула голову в плечи, – я не угрожаю. Мне кажется, что именно так и будет, если меня испугают. А это так легко.

– Но ты правда нам понравилась, – нисколько не встревожился Уголь (он действительно имел такую кличку). – И скажи откровенно: какая тебе-то разница, куда и с кем идти? Чем заняться?

– Что? – не поняла странница.

– Ясно же как солнечный день! Ты не из этого мира. Явиться неизвестно откуда, посреди ночи, в знойный приморский город в валенках, шерстяной шали и нижней юбке да в чудесном, воздушном платье, не знать языка и порядков, увязаться за первыми встречными и вляпаться в неприятности… Конечно, и абориген с этим справится, но не такой, как ты. Ты не приспособлена к приключениям.

– Родных у тебя здесь нет, – подхватил братец. – Пристанища – тоже, как и дела. Настаивать не будем, но… У тебя есть идеи, как быть дальше?

Идей не было, кроме одной.

– А вернуть домой вы меня можете?

Они ответили не сразу. То ли подбирали слова, чтобы окончательно не расстроить, то ли опять совещались. Они утверждали (и зачем-то рассказали Дуне, хотя она и не спрашивала), что мысленное общение не является чем-то обычным даже для чародеев. Мол, у них это выходит лишь оттого, что братья уже в материнской утробе были волшебниками, где и научились разговаривать молча, а не вслух. Впрочем, тут же «эльфы» признались, что без наследственности тоже не обошлось: для расы их отца подобный симбиоз был вполне естественен у близнецов. Другой вопрос, что двойняшки и тем более тройняшки среди представителей родительского вида встречались редко и, к сожалению, часто сводили мать в могилу.

– Понимаешь ли, Лаура, – Уголь отчего-то прицепился к этому имени и ни в какую не желал называть Дуню иначе, – раз тот мир исторгнул тебя в этот без твоего согласия, ты не принадлежишь ему, пусть даже ты и сделала там первый вдох.

– Значит, не можете, – резюмировала девушка. Она не стала уточнять, что мир, «её исторгнувший», родным ей ни в коей мере не был. – И чем вы предлагаете заняться?

– Поиском, – широко улыбнулись «эльфы». И не требовалось уточнять – каким и чего. – Но сначала мы покинем город…

И они его покинули. Но каких же мучений это стоило Дуне!

Сама девушка не считала, что ей нужна маскировка – при таких-то настроениях в столице и ныне бесплатном выезде! Однако братья думали иначе. Возможно, они не ошибались.

Ищут мужчину и девушку? Хорошо, пусть будет юноша при двух мужчинах. Дуня сопротивлялась целый день… если, конечно, так можно назвать то, что она безвылазно сидела, запертая в съёмном домике братьев, пока те рыскали по городу – выведывали новости, слушали сплетни, покупали одежду и продукты в дорогу. По сути, странница не знала, а только могла поверить «эльфам» на слово, когда они рассказали о своих делах. Вернувшись, близнецы облачили девушку в тёмно-серый костюм – точь-в-точь одеяние лекарей из китайских фильмов, только и не хватало шапочки с зелёным овальным камнем. Волосы новоявленные опекуны хотели было обрезать, но смилостивились и собрали в пучок а-ля самурай. А для полноты картины подвели чёрной тушью глаза. Дуня искренне порадовалась, что добрые самаритяне не предложили полюбоваться на себя в зеркало… хотя посмотреть было интересно.

Однако самым ужасным оказалось другое: «эльфы» заставили перебинтовать грудь. Впервые девушка не обрадовалась тому, что таковая у неё имеется: всё болело, дышалось на грани обморока и это в без того душном городе. Дуня не знала, почему не только выжила, но и выдержала пытку. А после был мул.

Сами «эльфы» внешность не меняли – заплели по две косицы по вискам, словно бы это хоть сколько-нибудь отражалось на их узнаваемости. Или неузнаваемости. Да тем и ограничились. Уши они, кстати, имели не заострённые, а вполне нормальные, разве что зататуированные напрочь. Помимо, Уголь носил витую серьгу с явно дорогими камнями. Эльфами братья, если уж на то пошло, тоже не были, оказавшись наполовину людьми (по матушке), наполовину турронцами (по батюшке). Турронская кровь и наделила воров, так сказать, классической эльфийской внешностью, хотя, если родичи близнецов и жили в лесах, то явно не в тех, где растут деревья. Словоохотливые до болтливости братья при описании отчего дома почему-то в подробности не вдавались, да и не то чтобы у Дуни, измученной двухдневной поездкой верхом и стискивающим рёбра маскарадным одеянием, имелись силы слушать. Она и есть-то не могла – сегодня близнецы её заставили.

Однако еда, несмотря на голод, в девушку упорно не лезла, шевелиться было опасно – ягодицы и бёдра напоминали о себе при любом неловком движении. И ко всему прочему страдалица чувствовала себя неуютно: ей чудилось, что все в зале пялятся исключительно на неё, хотя вниманием посетителей всецело владел менестрель. Он вещал что-то о ларцах и венцах, а «Благослови, отец!» слажено подхватывал весь зал. Кроме угрюмой Дуни, оставленной турронцами в одиночестве – они о чём-то беседовали с хозяином харчевни у подсобки.

Чего же им всё-таки надо?

 
Меж делом подвиг сам пришёл к
«Благослови, отец!».
Легко герой умерил пыл —
Такой уж тут конец.
 

Услышать от них правду… Что-то подсказывало девушке: это – можно, но только если удастся поймать на лжи… но насколько близнецы окажутся честны при сочинении новых баек, выдаваемых за объяснения?

Гул вокруг нарастал. Похоже, публике финал баллады пришёлся не по вкусу. Этак и до погрома недалеко, а там уж и до вызова стражи… Стражи? Стражи! Как же она не заметила? Как забыла?! Ведь ответ был перед самым носом! Или, скорее, вопрос. Как с Вирьяном.

Тогда, при аресте, когда Уголь пытался уверить патрульных, что Лаура одновременно может зваться Лес, он упомянул тех самых эльфов, которые живут среди деревьев. Множества деревьев, как переводилось имя «сестрицы». Но переводилось, всего лишь созвучное, только для Дуни, а не для других. И заклинание, насколько разобралась девушка, не помогало, что, собственно, было видно по стражу порядка. Выходит, Уголь знал, о чём говорит. Знал язык Дуни. Хотя… нет, она не ошибается: если и воин, и сам турронец под «углём» имел в виду «уголь», то Дуня, представляясь Лес, вовсе не думала о рощах и чащах. Она-то и заметила, на что похоже её имя благодаря обмолвке «эльфа». И ещё…

Ах да…

Казалось, новая музыкальная фраза, тихо начатая менестрелем, не могла пробиться сквозь возмущение, которым кипел обеденный зал, но шум отрубило как по волшебству. Не зря Пышка говорила, что песнопевцы в чём-то маги, не зря.

 
Ах да, друзья, совсем забыл,
Что наш сказал юнец,
Когда от сына донеслось:
«Благослови, отец!»
 

Посетители радостно завопили, и Дуня всё-таки изволила посмотреть на источник восторга – исполнителя. Да так и остолбенела. Мало того что наглец даже костюмчик тюремный не удосужился сменить, так ещё зарабатывал всё тем же, на чём погорел. За несколько дней у него заметно прибавилось растительности на лице, однако борода не сбила бы с толку не то что опытного стражника, а любого мало-мальски наблюдательного человека. Если уж девушка узнала «напарника», то и другим напрягаться не придётся. С другой стороны, остановила себя Дуня, она бы ни за что не забыла парня, который так её обнимал. Наверное.

Бывший узник поклонился «достопочтенной публике». Та даже этот жест встретила овациями… и, как ни странно, отпустила, словно понимая, что менестрель не только заслужил отдых, но и нуждается в нём. Рядом с певцом буквально из ничего материализовался поднос с едой и огромная кружка пенистого эля. По крайней мере, нечто похожее заказывали «эльфы». К еде и выпивке прилагалась румяная подавальщица. Улыбка на губах миловидной девушки и огонёк неподдельного интереса в глазах менестреля подсказывали, что эта парочка скоро исчезнет и, вероятно, на всю ночь. И вряд ли хозяин заведения станет возражать – певец явно выполнил свою часть договора, постояльцам на этот вечер хватит.

Менестрель взялся за кружку. Кто-то из посетителей высоко поднял руку со своей и прогорланил:

– Благослови, отец!

Зал подхватил здравицу, певец ответил… и тут увидел Дуню. Не заметить её было трудно: от крика, которого она никак не ожидала, девушка дёрнулась и пролила на себя суп. Варево за всё то время, что она его гипнотизировала, нисколько не остыло и обожгло колени, отчего Дуня вскочила, но, стукнувшись о стол, упала обратно на лавку. Бёдрам и ягодицам измывательство не понравилось – тело скрючило, а лицо перекосило. И как раз на прелестное создание, в кое превратилась девушка, наткнулся взгляд менестреля. Парень определённо был хорошим актёром, так как он не поперхнулся – спокойно проглотил всё, что успел отправить в рот, и вежливо поинтересовался:

– Вам не нравится… господин ученик чародея?

– Мне? – прокаркала Дуня. Пока она путешествовала с близнецами, она не только не ела, но почти и не пила, оттого голос её осип, в чём имелся лишь один плюс – не прорезались, всегда не к месту, звонкие женские нотки. – Что?

– Баллада, – недоумённо откликнулся певец. – Не я же.

Раздались смешки. Подавальщица рядом со звездой вечера прикрыла ладошкой рот, чтобы посетитель не видел, как он веселит прислугу.

– Баллада? – вот теперь на неё точно все пялились. Кажется, Дуня стала новым эстрадным номером – клоунской антрепризой. – Баллада как баллада.

– О! – менестрель отставил кружку и подался вперёд. Красотка в белоснежном переднике нахмурилась, но её достоинства по частям и присутствие вообще были проигнорированы. Ну да, что творцу плотские утехи – они его не минуют, – когда кому-то не по вкусу его творения. – Может, вы хотите что-то другое услышать, господин ученик чародея?

– Другое? – несчастная осторожно посмотрела на турронцев, но тех не интересовало происходящее в зале и в какое глупое положение угодила их подопечная. – Историю… – с трудом нашлась та. – Про мальчика, девушку…

Видимо, менестрелю Дунин затравленный взгляд в сторону близнецов показался скрытой угрозой – и то ли парень испугался обиженных за оскорблённую сестру «братцев», то ли воры были правы, и певец точно так же, как они, охотился за статуэткой и встрече с конкурентами не обрадовался бы, но так или иначе «напарник», отложив ужин, вновь развернулся к залу.

– Историю? Про мальчика и девушку? – хмыкнул менестрель. – Что ж, это можно.

Подавальщица вся пошла пятнами и исчезла на кухне. Дуне подумалось, что оставаться под одной крышей с разгневанной девицей ей не хочется. Одна надежда, что «эльфам» взбредёт в голову отправиться куда подальше на ночь глядя или их не удивит желание девушки поспать под кроватью.

– Говорят, в далёкой-предалёкой стране…

Дуня замерла. Она не сводила глаз с певца, пока тот не замолчал. Она искренне полагала, что сейчас ей поведают сказку о белом бычке – мол, почему не надо говорить братцам об истинном похитителе ангела. Это – моё. Или мне нужнее. Или же ей в лицах обрисуют, во что выльется откровенность… Но менестрель действительно поведал историю. Про мальчика и девушку.

– Говорят, в далёкой-предалёкой стране, в стародавние времена, у Великого леса…

– Где эльфы живут? – насмешливо перебил пьяный голос. – Хватит про поганых шкодников байки плести! При мальчишке бы постеснялся – без того видно, что матушка его с остроухим нагрешила.

Надо же, а в этом Уголь не соврал. Почти.

– О-оо… – протянул рассказчик. – Если вы, уважаемый, называете эльфами огромных страшных пауков, то, безусловно, они там живут. А ещё там бродят волки величиной с хорошего коня и высоко в кронах деревьев, над сетями-ловушками вьют гнёзда птицы кры-ых. Это – маленькие прекрасные пташки. Они сверкают радугой в пасмурный день, выводят чудесные трели в ясный. Снесённые ими яйца похожи на драгоценные камни, а пух, которым они выстилают гнёзда мягче лебяжьего… но этих птичек боятся даже гигантские пауки, волки в страхе удирают прочь, а деревья, на которых решили поселиться кры-ых, плачут кровавыми слезами, потому что птенцы кры-ых – это один большой рот с множеством острых зубов. Птенцы всегда голодны. Всё замирает в Великом лесу, когда самка выбирает самца, а после откладывает яйца и высиживает их. Супруг не покидает её до тех пор, пока последнее из их чудовищ не превратится в сияющее чудо… Впрочем, моя история не об этом.

У Великого леса, аккурат за Прибежищем мёртвых, жило маленькое, но гордое и бесстрашное племя. Ксеницы. Они верили в богов, слушали природу и подчинялись Старшему шаману, единственному из людей, кто осмелился поставить дом рядом с ловчими сетями пауков, под гнездовьями кры-ых.

И вот однажды ко ксеницам пришёл мальчик. Необычный, не похожий ни на одного из членов племени или соседних племён, ни на тех, кто забредал в суровый край из-за Прибежища мёртвых – из страны за могильниками, где не выли по ночам огромные волки, а пауки были не больше кулака ребёнка, где из перьев птицы кры-ых делали дамские украшения, а из яиц – шкатулки для обручальных колец. Там текли полноводные реки, волновались на свежем ветру, не пахнущем гарью и гнилью, сочные пастбища, колосились пышные нивы, а тенистые леса дарили только лишь живительную прохладу и пищу. Хорошая была страна, не то что приютившая ксеницев.

Спросил вождь племени гостя: «Кто ты такой?» И услыхал в ответ: «Сын бога». Так оно и было. Мальчишка был сыном бога, бога-громовержца. Его даже звали Молнией. Но умолчал гость, что бога не здешнего, а настолько дивных и чужих земель, что о них не ведали и в Большой стране, славной ещё и учёными мужами. Что там! Об этих землях не слышали родные боги племени.

«Что ты хочешь, сын бога?» – спросил Вождь. «Сделать вас счастливыми», – ответил Молния. Правду ли он сказал, никто не знает. Не известно: хотел ли он сделать кого-то счастливым или же только себя. В его глазах блестел смех и алым огнём пылала ярость, но видели люди, если желали увидеть, что где-то глубоко-глубоко внутри живёт, тяжко ворочается и вздыхает тоска. И отчего-то за этой тоской шли люди, словно желая избавить от неё мальчишку. Но они не могли. Они не могли вернуть сына бога домой.

Мальчишка не знал, в чём беда, чем он провинился перед отцом да настолько, что родитель низверг его, притом в неведомые доселе земли. Молния недоумевал, злился, проклинал… но более всего хотел вернуться к отцу. Нет, не для того, чтобы отомстить, разобраться, простить – просто-напросто вернуться в семью. Но представления не имел – как. И всё же, несмотря на отчаянье, не имея подсказок, с чего же начинать, сын бога не сдавался, не терял надежды, что когда-нибудь он отыщет дорогу, которая приведёт к порогу родного дома. А потом…

Так бывает. Молния вырос. О-оо, он всё ещё оставался мальчишкой, но его озарило: почему это он пытается найти отринувшую его семью, когда можно создать свою? Зачем ему уже чужой дом, когда стоит возвести свой? К чему ему воспитание отца, когда пора самому воспитывать сына?.. Конечно, мальчишки ни с того ни с сего не задаются такими вопросами. Молния встретил девушку. Богиню вечернего ветра. И полюбил всем сердцем. Но чтобы завоевать девушку, тем более богиню, следует постараться. И тогда Молния решил: если ему не суждено стать верховным богом, то он станет верховным правителем людей. Оттого-то он и явился ко ксеницам.

– И что? – не удержался кто-то из зала.

«Очень приятно, царь… тьфу-ты, богиня», – оценила историю Дуня. Названия были не такими, как помнила их странница, но деятельный Сладкоежка узнавался сразу.

– В общем-то, ничего, – хмыкнул менестрель. – Раз сын бога задумал стать владыкой людей, он станет. Не сразу, но и медлить не будет. Сначала Молния возглавил племя, затем был избран Вождём вождей племён Великого леса – сам Старший шаман поклонился в ноги мальчишке. После духи Прибежища мёртвых признали в нём господина душ, а потом был черёд Большой страны. Не минуло и года, как Молнию провозгласили Императором. Конечно, легко всё это только на словах, на деле трудно пришлось сыну бога, но его хранили крылья вечернего ветра так же, как он хранил верность своей богине.

– И они поженились и были счастливы? – не унимался слушатель.

– Нет, – улыбнулся рассказчик. – Возлюбленная Молнии оказалась девушкой ветреной – что взять с богини ветра, пусть и вечернего? Не дождалась она его. А, может, сын бога и сам оказался виноват: когда он вёл войска, сила и вера богини была с ним, когда воссел на трон, закрутился, завертелся, дозволил придворной жизни захватить себя – коронация, законы-указы, знакомство с подданными, выполнение обещаний… Он действительно сделал ксеницев счастливыми… Когда опомнился, кинулся свататься к богине, но той уж и след простыл.

– Тогда бросил юный Император страну и отправился на поиски избранницы? – фыркнул всё тот же скептик.

– Да нет, – искренне удивился певец. – Молния уже был большим мальчиком и ответственным. Преемника себе он подготовил ещё во время битв – как чувствовал, что не удержать ему корону, не усидеть на троне. Разве может стать Императрицей богиня вечернего ветра? Потому сын бога отречения не боялся, он ждал его. А Империя поныне процветает, хотя в Императорах нет ни капли крови первого владыки.

– То есть Молния всё-таки решил найти возлюбленную?

– Нет, – хихикнул менестрель. Дуню, как и прочих в зале, накрыло подозрение, что парень над ними издевается. – Что искать ветра в поле? Править без богини Молнии показалось скучно. К тому же, за мальчишкой явился отец, сам бог-громовержец. Выяснилось, что не выгонял он сына из дома – кто-то из завистливых членов семейства подсуетился. Обнялись родичи, да и вернулся Молния к своим божественным обязанностям. Вот и весь сказ.

– А мораль?! – возмутился обманутый надоеда.

– Мораль? – менестрель пробежался пальцами по струнам похожего на гусли инструмента. Получилось небрежно и насмешливо. – Это всего лишь легенда, какая в ней мораль?.. Хотя… вы близки к истине, господин воин, из всякой легенды кое-что вынести можно. Из этой… – снова захохотали струны. – Нет никого, кто бы был всезнающ и всегда прав – даже боги ошибаются. Благие намерения могут привести к благим делам, а какова бы ни оказалась причина, следствие может выйти любым. И… пожалуй, ещё: какова бы ни была цель, обдумывайте пути к ней. Пусть результат получится не тем, зато дорога останется хорошей.

– Заумно больно.

– Да уж как есть, – вновь усмехнулся исполнитель. – Споём?

Посетители радостно прогорланили несколько куплетов «Благослови, отец!», и певца-рассказчика сменили музыканты. Начались танцы. Менестрель вместе с едой и выпивкой незаметно исчез, а за Дуней наконец-то пришли «эльфы». Близнецы забрали девушку в выделенную им на троих комнатку.

Несправедливо! Обидно! Завидно аж до посинения!

Нет ничего хуже размышлений «ах если бы да кабы» – внутри всё занимается от досады, от желания всё переиграть, доказать что-то. Иногда думы захватывают всё существо, порождают глупую надежду – и приходят сны, в которых всё иначе, всё не так, как случилось. И после них так тошно!

Как же так? Как она умудрилась всё на свете проморгать-прохлопать?! Сначала магический амулет. Ей нисколечко не жалко, особенно для Сладкоежки – кому-то тирана-завоевателя, а ей просто друга и защитника, даже учителя. Но всё должно, обязано обернуться иначе! Потому что затем она упустила и самого подростка. Он ведь приходил за ней, как хотелось, как мечталось, да её уже не было. И что он теперь о ней подумает?

Дуня, жалея себя, хлюпнула носом, готовая вот-вот разреветься, благо по утверждению турронцев грим относился к классу особо водостойких.

И ничего она не ветреная! За Вирьяна же замуж не выскочила… Впрочем, в этом не было ни её заслуги, ни вины – случайно вышло. Да и не суть: главное, Сладкоежку не дождалась – Дуня и после россказней менестреля не считала, что странный, удивительный паренёк явился бы за её рукой и сердцем. Дело в другом! Ей хотелось с ним свидеться, но она ничего для этого не предприняла. А ведь могла – знала, кем он стал и куда направлялся, имела время и подумать, и придумать, как поступить. Но она не пыталась. Вообще!

– Ты бы смотрел, куда прёшь! – рявкнули в лицо.

– Ой, простите, – пискнула девушка и отпрыгнула в сторону. Похожий на белобрысого веснушчатого медведя детина, которому прошлась по ногам Дуня, добродушно отмахнулся. Он спешил в уборную, только-только покинутую странницей.

Шеренга домиков с вырезанными в дверях окошками в виде сердечек, ромбиков и полумесяцев выстроилась на заднем дворе харчевни. На ближайших подступах к ним подозрительно чмокающую землю устилали мостки – на одном из них Дуня и не сумела разойтись с другим постояльцем.

Здесь, как ни странно для столь популярного места, царили тишина и покой старого кладбища: не возились в грязи куры, не сновали туда-сюда посетители и работники, не складировались полезные в быту вещи и не валялся разномастный хлам. Только унылый ветер умело, как давешний менестрель на «гуслях», играл на нервах да тоскливо подвывал в такт. И не догадаешься, что рядом – вот она, перед носом! – расположилась переполненная людьми харчевня, где шумно веселятся и спокойно отдыхают. Ох, а каково же на этом дворике в тёмную ночь, без фонарика! С фонариком-то или со свечой – ещё страшнее!

Дуня боялась идти сюда, но близнецы наотрез отказались сопроводить девушку – мол, как оно смотреться будет! Взрослый юноша без пригляду до нужника дойти не в состоянии! Пришлось выбирать: штаны испортить (замену никто предлагать не собирался) или пересилить себя и добежать до домиков, где и предаться скорбным думам о смысле существования. И что такого может случиться там, куда несутся со всех ног и откуда возвращаются вразвалочку?

Обманом деву не прельстить…

Внутренние уговоры не помогали, потому обратно девушка преодолела дворик быстрее, чем туда, и вскарабкалась по лестнице на галерею второго этажа за какую-то пару-тройку секунд, чтобы встретиться с мурлыкающим под нос песенки «напарничком».

– Вот скажи мне, – он опёрся локтем о перила, злонамеренно перекрывая проход к двери в харчевню. – Тебя и без того ни родители, ни боги красотой не наделили, так почто ты себя и вовсе в страшилище жуткое превратила?

Странница задохнулась от возмущения. Между прочим, не более четверти часа назад вот этот же хам называл её богиней! Которую любят и во имя которой совершают безумные подвиги!

Менестрель, без труда догадавшись о чужих чувствах, присвистнул.

– Чудная ты, право слово, – покачал он головой. – Ты, что, всякой сказанной про тебя гадости веришь? Глупо. Ты – миленькая. Даже в этом… – Он окинул Дуню от пучка на макушке до мягких чёрных тапок на ногах таким взглядом, что девушка не знала, как реагировать: то ли с кулаками наброситься на обидчика, то ли стыдливо зардеться, то ли громко выкликивать служителей закона, требуя защиты от домогательств певца. – Даже в этом, хм, наряде. Только вот…

Он вполне невинно дёрнул за полу лёгкой рубахи-курточки – и бинты шёлковыми лентами скатились по рёбрам на талию, соскользнули на бёдра, где и повисли, любопытными змеями выглядывая из-под одежды. Достаточно было чуть шевельнуться, чтобы они упали на пол и сковали ноги, словно развязанные шнурки на детских ботиночках.

О! Как это восхитительно вдохнуть полной грудью, дышать глубоко и не стесняясь, не боясь, что лёгкие лопнут от напряжения, а кости, их сжавшие, не расколются и не рассыплются в труху.

– Да что вы себе поз!..

Нахал критически осмотрел дело рук своих. На долгий миг замер, затем сморгнул, будто пробуждаясь ото сна. Артист! Клоун из цирка, не иначе!

– У тебя лицо побагровело, – поделился он. – Помрёшь без воздуха, а мне потом доказывать твоим братцам, что я не при делах. Нет уж, увольте! Родственнички покойного – жуть как недоверчивы!

– Вы меня преследуете? – сердито буркнула Дуня.

– Я? – получила в ответ искреннее удивление. – Господин ученик мага, скромный сказитель прибыл в эту милую гостиницу на полдня раньше вашего. – Менестрель театрально прижал ладонь к сердцу. То ли изображал удар, то ли душевный порыв.

– А откуда скромному сказителю известна история про мальчика и девушку? – поинтересовалась «ученик мага». Она и сама точно не знала, какой вопрос задаёт: о Сладкоежке или всё-таки об ангеле.

– Ну и как, по-твоему, я могу притворяться странствующим менестрелем, не имея в запасе разных историй?

– Где вы её услышали? – не сдавалась Дуня. Какие-то подозрительные совпадения выходили: сначала статуэтка, теперь легенда, где центральными фигурами один деятельный сверх меры подросток и она, Дуня.

– Извини, профессиональные секреты не выдаю.

– Жаль, – путешественница не решилась настаивать, зато ей в голову постучалась другая мысль. – А что-нибудь о турронцах не расскажете?

Не пора ли изучить близнецов по альтернативным, то есть не по их собственным байкам, источникам?

– Турронцев? Это ещё кто такие? Которые халву… нет, не то, нугу поедают? – менестрель призадумался. – Не-а, о них историй не слышал. Но насочинять могу. Правда, не сейчас.

– И почему же?.. – начала было Дуня, но, проследив ставший напряжённым взгляд, осеклась. С галереи, а, точнее, со схода на внешнюю лестницу, у которой расположились собеседники, открывался изумительный вид не только на почётный караул домиков отдохновения, но и на подъездную дорогу к харчевне и гостинице при ней. Сейчас по этой дороге маршировал отряд мужчин в пластинчатых юбочках. Вела его, насколько сумела разобрать Дуня, та самая подавальщица, приятному времяпрепровождению которой невольно помешала странница.