Текст книги "Поле под репу (СИ)"

Автор книги: Елена Тыртышникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)

– Почту за честь, прекрасная госпожа, – поклонился музыкант, помахивая несуществующим плащом.

– Тогда я освобожу тебя, – хозяйка сияла восторгом. – Стража!

– Спа… – начал было опять кланяться Тацу, однако осечься не осёкся, но запнулся на полуслове. По лицу парня пробежала тень ужаса. Правда, уже через мгновение, когда менестрель продолжил, Дуне подумалось, что ей примерещилось: – …бо, госпожа, не стоит открывать для меня замок. Негоже друзей бросать, а я им друг. Вроде как директор нашего балагана.

Он сел на прежнее место. Златовласка поскучнела.

– Мог бы и солгать. Я бы поверила, – и ушла в сопровождении подоспевших охранников, шелестя столь подходящим по стати, возрасту и положению платьем.

Некоторое время в камере царила тишина.

– Вот дерьмо, – наконец выдал оценку менестрель.

– Неужто, – откликнулась Дуня. Шок от явления златовласки отпустил, зато обида и злость вцепились в тело, разум и душу. Как он мог?! Находиться рядом с Тацу не хотелось, но странница вернулась на их койку. Наверное, потому, что там было насижено.

– Угу.

Они ещё помолчали.

– Перестук, значит? – хмыкнула девушка. Вот же, даже съязвить толком не получается.

– Перестук? – изумился мастер Лучель. – Ничего себе переводец. Я, что, ещё на тебя и заклинание умудрился наложить?

– Не помню, – не то чтобы солгала Дуня. Она без всякого волшебства понимала, о чём говорили златовласка и менестрель.

Очередную затянувшуюся паузу оборвал чародей.

– Мальчик мой, ты совсем охренел или как? – накинулся он на напарника. Лично девушка полагала, что совсем. – Она же практически тебя на волю отправила!

Дуня вскинулась и недоумённо посмотрела на мага, затем на певца.

Глупая! Дурочка!

Открытие тотчас легко, пусть не сказать что непринуждённо, подтвердил Тацу.

– Понимаешь, Лу, жутко мне стало. Выйти я отсюда бы вышел, а, вот, освободить вас могло и не получиться.

– И что вы её оба так испугались? – удивился мастер Лучель. – Обыкновенная старуха. Что делать теперь будем?

– Не знаю, – вздохнул певец. – Лаура, чем ты ей насолила?

– Не знаю, – эхом вернула вздох девушка. Она была искренна.

За Дуней пришли, когда узники ещё не успели заскучать. Каждый замкнулся в себе, не ища поддержки у других, и думал о чём-то своём, потому трудно было определить, сколько секунд – минут? часов? суток?! – пробежало. Вот златовласка оставила их. Вот они перекинулись парой-другой слов. Вот закрыли рты… И загремели ключи, заскрежетал засов, скрипнули петли – дверь с зарешечённым оконцем отворилась. Менестрель даже не попробовал встать на защиту подопечной – лишь рукой осторожно и незаметно коснулся руки. Девушка и не ждала большего. Она поднялась, чувствуя, как в спину ей шепчут губы «прости». За что? За то, что действительно не может помочь? Да он даже не обязан.

Златовласка прислала за пленницей охрану. Хозяйка встретила Дуню за ближайшим поворотом.

– Кто ты?

Признаться, девушка не нашлась с ответом.

– Хм, я и не сомневалась, что не скажешь, – златовласка не выглядела ни разочарованной, ни сердитой. – Ну, пойдём.

Стражники окружили их, ясно давая понять, что сбежать арестантке не удастся. Однако, если забыть про этих крепких мужиков, могло показаться, что две подруги – как когда-то два друга, Вирьян и сэр Л'рут – идут по полупустому коридору и мило беседуют о чём-то своём, то ли обсуждая нынешние дела, то ли вспоминая минувшие дни. Так в некотором роде и было, разве что удав и кролик более похожи на приятелей, нежели Дуня и низвергнутая белокурая богиня.

– А ты знаешь, я забыла своё имя. Давно забыла. Иногда мне кажется, что у меня его и не было. Свою молодость я помню смутно, но ты и твой фокусник оставили по себе яркие картинки.

– Не выдумали ли вы их? – осмелела Дуня.

– Ого, какая ты стала вежливая. До того тыкала, будто мне ровня… Может, и выдумала, – если не считать вспышки у камеры, златовласка и впрямь стала спокойнее: раньше – девушка тому случайный свидетель – узница бы уже схлопотала по лицу, а сейчас на неё даже не накричали. Теперь златовласка, словно хитрая змея, не кидалась на всякого наступившего на неё, а ждала лишь ей удобного момента для нападения. – Может, я намечтала и счастливое детство, и любящих родителей, и мой замок, но в тюрьме ты оказалась не моей фантазией, без моего участия. Тебя арестовала стража за торговлю телом, своим телом.

Не так всё было! Верно ведь? Их взяли за пьянство и почти отпустили. Дуня приоткрыла рот, но так и не издала ни звука. К чему? С тем, кто слышит только себя, не поспоришь, разве что подкинешь ещё доказательств своей неправоты.

– Это ли не подтверждает мои слова? – пожалуй, златовласка и разговаривала-то с собой. – Но они мне не поверили. Они называли тебя невинным ребёнком. Ребёнком! Тебя! Переростка! Шваль подзаборную. И всё требовали сказать, что я с тобой сделала. Женишок твой… сэр, ага, как же! такой же фокусник, как тот, лысый. Он всю душу из меня вытряс. А ты молодец, красиво всё подстроила. Умна. Кто ж знал, что влюбку открывать не надо – фокусник как запах учуял, прямо-таки взбесился, а потом ещё и кровь нашёл. Следы оставила, а инструмент с собой прихватила…

Инструмент? Дуня нахмурилась. Это о кинжале и флаконе?.. Ой, а ведь действительно, тогда в запале девушка прихватила «подарочки» златовласки и благополучно забыла о них, как о совершенно бесполезных вещах. Как она себя обозвала? Хомячок запасливый? Точно! Небось дурман и клинок болтаются где-то на дне сумки – то-то та казалась хозяйке чересчур тяжёлой. Н-да.

– Потом твой фокусник, когда поостыл… хотя, по мне, он больше прикидывался, видать, ты и его надурила… В общем, сэр фокусник всё вызнать пытался, где ж я так научилась людей привораживать. А чему учиться, если я прекрасна? Влюбку, было дело, на всякий случай выменяла, – рассказчица внезапно вернулась из далёких времён. – Хм, всё никак не пойму, что ты такого в хозяйской сокровищнице приглядела – мне там на глаза ничего интересного не попалось, а ради цацек ты и за фокусника пошла бы.

Дуня пожала плечами. Её охватили сомнения.

– Что-то пропало? – попробовала она зайти с другой стороны.

– Меня не спрашивали. Заперли в темнице, а эта хозяйская шлюха, Вруля-оглобля…

Все-то у златовласки шлюхи. Конечно, дамы в замке сэра Л'рута отличались весёлым нравом, целомудрием не страдали, но с моралью считались. Да и Вруля… Ничего такого этакого за старшей горничной Дуня не замечала.

– …а затем женишку твоему не до меня или тебя стало…

«Сладкоежка?» – вспыхнуло в мозгу, радостно и обречёно одновременно.

– …с невестушкой господина и хозяина, – златовласка буквально выплюнула эти два слова, – беда приключилась: сначала внезапно осиротела, потом её замок вместе с ней до основания разрушили. Народу полегло… Чёртов ключник новостями последними поделился. Сэр фокусник по нижайшей просьбе Императора туда ускакал. Ну как же! Племянница Его Величества, видите ли, внучато-троюродная, кажется. А я, между прочим, кузина короля!

Они остановились у глухой, окованной двери. За ней что-то шипело.

– Сэр фокусник-то меня в покое оставил, да собаки тело бродяжки какой-то под руинами нашли, лекарь, сказали, тебя по ауре крови определил. Господин и хозяин не смог мою судьбу решить, фокусник твой не возвращался всё, потому людишкам своим на суд отдал. Они меня к каторге приговорили. Представляешь? К каторге! За то, что я ничего не сделала! Ничего! А я ведь просила, умоляла поставить меня перед Высшим судом, но, видите ли, Император да чародеи заняты, варваров диких никак одолеть не могут.

– Мне жаль, – тихо пробормотала Дуня. – Верите?

– Верю, – она кривовато улыбнулась. – Верю-верю. Ты ведь понятливая. Я тебе сейчас расскажу… и покажу, что мне пришлось пережить в каменоломнях, потом – в солеварне, затем – в Истоке Серебра…

Дуня побледнела.

Её вернули в камеру. Привели. Поставили где-то по центру, да и заперли дверь. Дуня не двигалась, лишь смотрела куда-то широко открытыми глазами.

– Что тебе сделали? – рядом вырос Тацу.

– Ничего.

Ничего. Только действительно показали, что было и что собираются. И тот, кого мучили, проклинал не мучителей и не ту, что велела мучить, а ту, которая смотрела. Дуню.

– Ничего, – повторила она.

– Глупая, – шепнул менестрель и прижал несчастную к груди, начал укачивать, ласково поглаживая по давно нечёсаным и немытым волосам. – Лу! Придумай что-нибудь!

– Что? – глухо откликнулся волшебник. – Не знаю, откуда у местных такая сила, но здесь и сейчас я всего лишь старикашка, обвешанный жемчугом да золотом. – В голосе чародея где-то глубоко-глубоко внутри тлел всепоглощающий ужас, готовый в любое мгновение вспыхнуть яростным пожаром и сожрать мага. Оно и понятно: всемогуществу вдвойне страшнее, когда оно беспомощно, хотя чем нынешняя ситуация отличалась от той, что сложилась в мёртвом мире? Неужели у них и впрямь нет выхода? – Мальчик мой, это ты у нас специалист по тюрьмам. Тебе, похоже, и искать дорогу на волю.

– Пожалуй, – кивнул музыкант. – Есть у меня кое-что…

Он отстранился от Дуни и потянулся к груди. К кобуре под мышкой, к «пистолету» – догадалась девушка. Медленное движение отрезвило странницу, привело в чувство. Ведь это секрет! Секрет от мастера Лучеля. И, вроде бы, это – крайнее средство. Наверняка есть иной, более разумный путь! Дуня остановила руку друга, обхватив ту ладонями.

– Спойте. Это помогает… думать.

– Согласен.

Тацу вздохнул и на пробу начал какую-то песенку. Неуверенно и преувеличенно весело.

 
Один великий трубадур
Решил закончить путь…
 

Дуня шмыгнула носом и посмотрела вверх на менестреля, прямо в глаза. Затем уточнила:

 
Вершиной подвигов своих
Он выбрал дамы грудь?
 

Парень поперхнулся.

– Э-ээ, не совсем, – он покраснел. Затем улыбнулся, фыркнул. Расхохотался. Девушка прыснула следом, мастер Лучель тоже сдавленно захрюкал.

– Ты в следующий раз, мальчик мой, говори, что она певичка, а не танцорка.

– А скакать вы, двое, мне предлагаете?

– Я угадала? – спросила Дуня.

– В целом, да, – Тацу усадил девушку на койку. – Есть хочешь? Мы тут для тебя заначили.

Он вытянул из-под лежака холщовый мешок. Внутри лежали хлеб, сыр и репа. Дуня хотела было отказаться, но организм, подчиняясь требованиям желудка, не дозволил совершить подобную дурость. Через краткий миг девушка старательно позабыла уготовленное ей. Сейчас – это ведь сейчас, верно?

– Вы всё-таки спойте, а? – промычала она с набитым ртом. – Только про любовь. И героическое.

– Конечно, – менестрель всё оттуда же достал длинную доску со струнами. И это у охранников выпросил да припрятал? Прохиндей. Выберутся они отсюда, обязательно выберутся!

Первой из любовно-героических баллад оказалась «Благослови, отец!». Куда ж без неё? К тому же под весёлую песенку хорошо пошёл не только на удивление свежий хлеб, но и недоваренная репа, и ароматный, словно носки Тацу, сыр. Ну, наверное, как носки – парень предусмотрительно сапоги не снимал. Да и мастер Лучель с башмаками не расставался. И Дуня, впрочем, со своими ботиночками, тоже – правда, большей частью из-за того, что боялась потерять эти и не найти других, настолько же удобных. Нынешние девушке достались от Утки и оказались, в отличие от одежды, впору.

За «Благослови, отец!» рикошетом по камере поскакала другая – тоже задорная, тоже про любовь и тоже о героических юношах. Потом ещё одна, следующая. Затем опять «Благослови, отец!». И так далее.

– Мальчик мой, беру свои слова обратно, – волшебник улыбнулся. Над предложением такого мага Дуня бы подумала. – Может, и возьмут тебя в консерваторию.

– Да ну, Лу, я уже туда не хочу, – рассмеялся менестрель и припал кружке с водой. – К тому же тренькающие рифмоплёты наверняка там не в чести. Да и наивному мне дорожка уже проторена… – Он, изменившись в лице, осёкся. Пощипал струны, недовольно покачал головой. – Наивным был я…

Мастер Лучель тихо, практически беззвучно вздохнул. Кажется, волшебник остро пожалел, что сделал напарнику комплимент.

 
Был юным я, наивным,
В груди пылал огонь…
 

И по тюрьме полилась иная песня. Грустная. О том, что прежде чем совершать подвиги ради любимой, стоит поинтересоваться у той, а нужны ли они ей. И если нужны, то какие. Хотя песню никак нельзя было назвать радостной, Дуне та понравилась куда больше разудалых частушек. Девушка, подперев «Алёнушкой» щёку, восторженно смотрела, как менестрель ласкает странный инструмент. Как Дуне хотелось, чтобы Тацу пел для неё…

 
…Зачем богатства мира,
Когда не стало той,
Что, думалось, велела
Вести войска мне в бой?
 

Тацу умолк. Словно финальному проигрышу, слушатели внимали тишине.

– Она погибла, да? – догадалась Дуня.

Менестрель вздрогнул и озадаченно посмотрел на странницу. Моргнул, будто отгоняя сон, как тогда, в трактире, перед тем как подставить, указать стражникам в пластинчатых юбочках на черноволосую девицу, «убийцу» сумасшедшего короля. Открыл рот…

– Ты совсем без ума или как? – раздался от решётки капризный голосок. – Это ведь всего лишь песня. Верно?

Защитник дёрнул щекой и обернулся к прутьям. Дуня последовала примеру. Узников посетил златокудрый ангел, не иначе.

– Вроде того, малышка, – ухмыльнулся музыкант.

– Я не малышка! – топнула ножкой пятнадцатилетняя, не старше, гостья.

Дуня во все глаза смотрела на явление. Если бы странница совсем недавно не разбила портрет, она, пожалуй, не признала бы «натурщицу», благо только что видела ту в более подержанном варианте. Златовласка добыла эликсир молодости?

– И кто же ты, не-малышка? – Тацу дурел прямо на глазах, мастер Лучель, похоже, не отставал. Неужели мужчинам только и подавай, что пышногрудую блондинку да помоложе? Почему они ведутся на такую фальшивку?.. Впрочем, вынужденно признала Дуня, юная посетительница была настоящей.

– Я – баронесса Л'лалио, – гордо выпятила подбородок девчонка. – Я здесь хозяйка. И я решаю вашу судьбу.

О Небеса!

Златовласка, как и большинство обитателей замка сэра Л'рута, не знала имени невесты господина. Волей случая оно было известно Дуне. Госпожа Л'лалио, она же, видимо, баронесса, вот это, почему-то казалось, строптивое и самовлюблённое, но всё же невинное дитя. То есть получается, что Император отдал верному рыцарю в жёны ту, которая пару десятков лет спустя стала любовницей тому, кто должен был быть её мужем? Юная баронесса добралась до суженого несколько позже и одновременно раньше. И, может, Вирьян зря подозревал красотку в привороте. Бедняжка! Что же произошло?.. Или Дуня ошиблась и перед ней всего лишь предок белокурой чертовки? Ведь с предком сэра Л'рута девушка уже встречалась. Да, наверное, так. Но как же они похожи!

– И что же блистательная баронесса Л'лалио решила? – Тацу склонился перед хозяйкой с куда большим почтением, изяществом и желанием, чем перед грозной златовлаской.

– Вы мне нравитесь.

И улыбки-то у них одинаковые. Говорят, изредка случаются такие совпадения.

– О! – менестрель склонился ещё ниже. Если продолжит в том же духе, лоб расшибёт.

Мастер Лучель расшаркиваться перед ангелочком не стал, однако сел, как подобает, и величественно расправил плечи. Н-да, маг, повелитель природы, царь стихий – вне всяких сомнений.

– Не скажу, что все трое…

Дуня легко догадалась, кто не входит в список симпатий баронессы. Что уж лукавить, чувство взаимно: красивая женщина – радость для мужских глаз.

– Но, может, мне не попадались достойные чародеи. В нашу глушь редко кто наведывается.

Странница постаралась не смотреть на волшебника. Девушке без труда это удалось, так как её занимало собственное смущение. Опять она думает о людях плохо. Зачем? Чтобы потом удивляться? Какая же она…

– Поверьте, баронесса, мастер Лучель достойный человек и чародей, – защищая то ли напарника, то ли единственную надежду вернуться домой, Тацу скорчил серьёзную мину. При общем желании истечь слюной выглядело это… С удовольствием съеденный под хорошую музыку обед явственно попросился наружу. Да чем парень думает?!

– Я тебе верю. Ты великий песнопевец, – глаза юной хозяйки сияли сапфирами. Наверное, девчонке пошла бы брошь с менестрелевской куртки, в которую Тацу вновь укутал Дуню. Самого же Тацу можно было маслом намазывать на хлеб. Наблюдая метаморфозу, видя, как умный мужчина превращается в амёбу, странница мрачнела с каждой секундой. Девушке очень-очень хотелось сказать какую-нибудь мерзость и вовсе не об ангелочке по ту сторону решётки. Ангелочке, который, похоже, и не понимал, что творит одним своим присутствием. – А ты, правда, танцорка?

Дуня не сразу сообразила, что баронесса обращается к ней.

– Всё зависит оттого, что ты… – И как это Тацу умудрился ткнуть странницу под лопатку, когда мгновение назад стоял в нескольких шагах от подопечной? – …вы имеете в виду.

Судя по внезапно порозовевшим щекам, госпожа Л'лалио имела в виду то же, что и все остальные.

– Вроде того, малышка, – буркнула, повторяясь за музыкантом, Дуня. Как ни странно, её баронесса поправлять не стала.

– И ты видела всё на свете?

– Э-ээ, кое в каких странах побывала, – уклонилась от прямого ответа узница.

Юная хозяйка кивнула, мило улыбнулась, затем попыталась сделать умное лицо – не очень-то получилось. Скорее, вышло хитрющее – как у ребёнка, которому запрещают немногое, но этого немногого шаловливое чадо и привыкло добиваться.

– Я вас освобожу, – она помолчала, красиво выдерживая паузу, – но при условии.

– А как же?.. – Дуня не поинтересовалась каком – баронесса всё равно сама скажет, а о златовласке стоило бы разузнать побольше.

– Советница? – поморщилась госпожа Л'лалио. – Я здесь хозяйка, не она. Она, конечно, мудра, не спорю, но в последнее время берёт много воли. Она мне не указ! – девчонка вновь топнула ножкой. – Вы возьмёте меня с собой?

Прежде чем Тацу успел согласиться, Дуня поспешила вмешаться. Она сама от себя не ожидала такой прыти.

– Зачем тебе? – второй тычок девушка проигнорировала, хотя менестрель опять умело – явно целился! – угодил в болевую точку. – К чему тебе менять жизнь в родном замке на бродяжничество в сомнительной компании?

– К чему? И ты, танцорка, меня спрашиваешь? – неподдельно удивилась юная баронесса. – Ты гуляешь там, где хочешь! Ты смотришь на мир не из-за занавеси в карете и не из узкого оконца на высокой башне! Ты не ждёшь, когда чудеса свалятся на тебя, а сама ищешь их! И ты выбираешь себе мужчин!

Как она ошибается, во всём! А уж насколько романтичное представление о проституции – у этого ангелочка с головой-то всё в порядке? Или наслушалась любовных баллад от сочинителей, вроде странствующего Тацу? Нет, не похоже – к последней его песне хозяйка отнеслась не сказать что серьёзно.

– Малышка, ты ничего не замечаешь?

– А что? – гладкий лоб девчонки пошёл складками: реакция не на обращение, а на мыслительный процесс. Госпожа Л'лалио вряд ли была глупа, она действительно не поняла намёка. – Что я должна заметить?

– Где сейчас нахожусь я, беззаботная танцорка?

– В тюрьме, – просветлела баронесса. Из-за переливающихся золотом волос и предпочтения мягких тонов в одежде казалось, что над головой посетительницы зажёгся нимб. Наивная, искренняя. Святая! Или, возможно, блаженная. – Ты находишься в тюрьме.

– А теперь представь себя на моём месте, – не сдавалась Дуня. – Мне повезло… – ложь сама сорвалась с губ, – что мою судьбы решаешь ты. Как поступил бы твой отец?

– Папа… пусть боги хранят его душу… добрый. Он отпустил бы. Я его законов не меняла. А дядя… пусть и к нему боги будут ласковы… велел бы выпороть и послать в работный дом, – кажется она поняла. – Так, всегда можно вернуться домой.

– У меня ещё не вышло, – вздохнула странница, но её слова миновали чужие уши.

– И всё лучше, чем безропотно ждать замужества! – голос хозяйки переполнял мечтательный восторг. – Дядюшка… нет, не тот… пусть ему с богами будет хорошо… а Его Величество милостиво выбрал мне супруга. Я не могу спорить с Императором, но я даже на портретах не видела своего жениха! Не знаю его имени! Говорят, он старше моего почившего отца. Старик! А ещё… ещё… сей благородный рыцарь, – она произнесла это тем же тоном, с тем же выражением, как до того златовласка поминала сэра Л'рута, что, вероятно, единственный раз в жизни поступил не как подобает, так и не дав защиту той, которой позволил всё. – Сей благородный рыцарь потерял стыд и совесть! Толкуют, он открыто живёт с любовницей и не одной! И мне велят стать женой этого?! Никогда!

– Но если ты уйдёшь с нами, тебя разве не станут искать?

– Ничего, советница скажет, что я больна и не могу выйти к людям. И траур мне не дозволяет. Нас ни за что не догонят!

Дуня с трудом подавила вскрик. Чересчур. Чересчур много совпадений! Эту девочку, это замечтавшееся дитя во что бы то ни стало следует остановить, отговорить от безумия! Но как? Дуня же не умеет. Она вообще предпочитает молча наблюдать, иногда действовать, но избрать инструментом убеждения слово, а не наглядный пример… нет, она не может, это выше её сил. Но ведь она уже начала. Да только как продолжить?

И странницу осенило. Ну конечно же! Как поступила бы мама? И ей надо так же. Девушка напрягла память – давно всё это было, очень давно, в детстве, когда Дуня ещё ввязывалась в драки, терялась в парках развлечения и во дворах соседних домов, шарила в садах и грядках, что коза в чужом огороде. Давно. Прямо-таки предания старины глубокой.

«Если все выпрыгнут из окна, ты тоже выпрыгнешь?»

Нет, не совсем то. О! Вот оно!

«Подобает ли…»

– Подобает ли дево… – узница осеклась, быстро исправилась. – Подобает ли баронессе прислушиваться к бабьим пересудам? Да и когда и кому были верны мужчины до свадьбы? – Дуня старалась не кусать губы, иначе эффект пропадёт. Но неужели это она говорит? Может, дух какой на неё снизошёл? – Когда жених увидит тебя, госпожа, навсегда забудет других. Он же на руках тебя носить станет! Исполнит любую твою прихоть!

Хозяйка призадумалась. Кажется, арестантка попала в цель – юная баронесса не без основания считала себя центром мироздания, и ей требовалось немного повзрослеть, чтобы принять, осознать, что её теория несколько ошибочна.

– Советница о том же вещает, – кивнула собеседница. – А ещё говорит, что первый мужчина должен быть опытным.

Дуня покраснела. Вероятно, это-то испортило неплохое начало.

– Ещё советница хихикает, что раньше овдовею. А я не хочу раньше! – госпожа Л'лалио снова притопнула ножкой – длинная узкая юбка пошла завораживающей волной. – Вы просто обе мне завидуете! Советница – молодости и красоте, ты… – она, прищурившись, всмотрелась в Дуню. – А ты тоже! Ты тоже боишься своей старости! Ты не хочешь мне отдать песнопевца, хотя отлично понимаешь, что он выбрал меня. Вот!

Что?! Да… Как же…

Наверное, с узницей приключилось то же, что и в замке приснопамятного сэра Л'рута, когда девушка, пьяная от недосыпа, ослушалась пусть и ложного, но приказа начальства – не выполнила положенную работу. В результате чего, между прочим, едва не оказалась в статусе замужней леди. Вот и сейчас вряд ли Дуня была полностью в здравом уме.

– Я не слепая, вижу, что и кого выбрал! Его воля, его желания! – вспыхнула странница. – А мне-то что? Бери, если нужен – мне он и даром не сдался! – Сказав, она поняла, что пьяна. Пьяна не так, как накануне, да беда – симптомы практически те же. И язык не желал остановиться. – Только попомни свои же слова, когда станешь постарше, малышка!

Девушка зажала руками рот: если не способен разум, пусть за дело берётся плоть. Баронесса, к счастью, на странное поведение горе-наставницы не обратила внимания, испуганно отпрыгнув от решётки и вглядываясь в несправедливо – по крайней мере, со стороны Дуни – обвинённого Тацу. Затем, всхлипнув, развернулась и бросилась прочь, лишь золотистый росчерк, след взметнувшихся волос, застыл на мгновение в полумраке темницы. Лисий хвостик последовал за хозяйкой.

Дуня перевела дух. Госпожа Л'лалио обиделась – ничего хорошего для пленников, – зато подуется у себя в покоях да остынет, дурь из головушки выветрит. А если не успеет, то время для побега всё равно упустит.

– Лаура, ты что творишь? – прошипел над ухом менестрель. – Ты чем вообще думаешь? Она же нас почти выпустила!

Странница посмотрела на музыканта. Тот вовсе не представлялся разогретым киселём, будто это не Тацу мгновение назад плавился под ясным взором синих глаз.

– Но… я…

Оба сокамерника взирали на неё… с брезгливостью? Но почему? За что? Что она такого сделала?

– Ведь мы выберемся, как-нибудь, – неуверенно начала Дуня. – Зачем же портить жизнь наивной девице?

– Портить жизнь? – покачал головой мастер Лучель. – Похоже, я ошибся. Извини, девочка, ты и впрямь такая, какой кажешься. – Он расслабился и потёр виски, скрипуче вздохнул, позвякивая многочисленными украшениями. Точь-в-точь сухое дерево, увешенное колокольчиками… и денёк ветреный. – Как же здесь неуютно! И что ж нам так не везёт? Саламандра, газ. Теперь – вот это. Чем же здесь магию блокируют? Не пойму никак – никогда с такой системой не сталкивался.

– Не причитай, Лу.

– Я размышляю, мальчик мой, – фыркнул чародей. Он не был расстроен тем, что не понравился смазливой малолетке. – Девочка-девочка, нам бы выйти за ограничительный периметр – и поминай как звали.

– А госпожа Л'лалио?

– А что госпожа? – пожал плечами Тацу. – Верно, мы собирались ею воспользоваться, потому подыграли. Знаю я таких, пересекался, – он отошёл. Судя по отстранённым, холодным глазам, парень обиделся. Было за что – какое право Дуня имела разбазаривать его персону? Никакого. Но… она же всего лишь сказала то, что следовало. Ну, ещё немного разозлилась. – Разбалованный, эгоистичный ребёнок. Испортить ей жизнь трудно. Хотя бы потому, Лаура, что это опасно для собственной жизни. Мы хотели… смыться. А ты…

А она? А она всё испортила душеспасительной речью. Проявила инициативу, понимаешь ли. Всегда молчала – зачем сейчас вмешалась?

Дуня устало опустилась на койку. За дверью заскрежетало. Златовласка вернулась?

Не совсем. На пороге вместо златовласки стоял златокудрый ангелочек – баронесса не испугалась мрачного предупреждения, она, похоже, бегала за шубкой, которая и лежала-то не очень далеко, где-нибудь в караулке, у стражи. Юная хозяйка хорошо подготовилась. По крайней мере, ей так казалось: на дворе лютовала зима, поэтому красотка укуталась в некое подобие манто – серебристый, в рыжих пятнах мех сиял в свете чадящих факелов с той же силой, что и волосы госпожи Л'лалио. Собственно, на этом сборы девчонки в дальний поход закончились – не было видно ни тюков с запасами, ни тёплой одежды для узников. Возможно, то и другое лежало там же, где до сего момента дожидалась хозяйку шуба, но вряд ли – для чего тогда девица облачилась в манто? Неужели только для того, чтобы показать, как она будет хороша среди снегов?

– Если не хочешь идти с нами, оставайся, танцорка.

– Э нет, – вновь поднялся Тацу. Госпожа Л'лалио восторженно задрала подбородок. Как Дуня её понимала. – Блистательная баронесса, танцорка пойдёт с нами. Или мы никуда не пойдём.

Странница озадаченно моргнула: и как это вяжется с тем выговором, который менестрель с магом только что ей устроили? Хозяйка надула губки – она тоже не понимала, куда клонит избранник.

– Первое правило циркачей и путешественников, – подхватил мастер Лучель. – Куда один – туда и все.

Эть? Волшебник только что придумал? Судя по одобрительному кивку менестреля, нет. Или парочка мыслит одинаково, что совместные приключения если и не отрицали, то подвергали сомнению. И как быть с общепринятым «Семеро одного не ждут»? Те же вопросы явственно отразились на лице юной хозяйки.

– Разве не куда все – туда и один? – подивилась она вслух.

– Нет, – виновато развёл руками музыкант. – Если прелестнейшая баронесса желает стать циркачкой и путешественницей, то придётся следовать некоторым правилам. Их немного, они непривычные. Но они лёгкие.

И госпожа Л'лалио купится на этот бред?! Ведь и наивности есть граница… Укутанная в меха девчонка расцвела. Купилась.

– Я желаю быть циркачкой и путешественницей.

– Значит, вы циркачка и путешественница, – вернул ей улыбку Тацу. Улыбку покровительственную, насмешливую, полную, пожалуй, научного интереса, несколько саркастическую. Уж никак не улыбку влюблённого идиота. Дуня не хотела бы, чтобы такой же «осчастливили» её.

– И отсюда следует, что куда я – туда и все. Так?

– Так, – очередной виноватый взгляд менестрель адресовал нечаянной попутчице. Ей же, наверное, предназначался тяжкий вздох чародея. – Лаура, прости. Сама понимаешь – правила…

– Мы идём?! – потеряла терпение хозяйка.

– Идём-идём, – успокоил её мастер Лучель, тоже поднимаясь.

– Слава всем богам! – радостно захлопала в ладоши баронесса. – Вперёд, вперёд!

«Труба зовёт», – то ли сердито, то ли печально добавила про себя Дуня и совершенно не удивилась, когда услыхала недоумённо-высокомерное:

– Что здесь происходит?

– Ой, – златокудрый ангелочек впорхнул в клеть, уступая дорогу седому демону. – Советница?

– Я, – подтвердила очевидное златовласка. Вероятно, охранники на разумность молоденькой госпожи не понадеялись и донесли о её более чем подозрительной деятельности мудрой наставнице. Правильно, вообще-то, сделали. Отчего, откровенно сказать, ни узникам в целом, ни Дуне в частности легче не было. – И я не слышу твоего ответа. Что здесь происходит?

Сейчас, когда они стояли, обуреваемые одинаковыми чувствами, друг напротив друга, их несомненная схожесть бросалась в глаза. Госпожа Л'лалио и златовласка. Первая – стройная и тонкая, вторая – прямая и исхудавшая. Одна – ещё не вытянувшаяся ввысь, другая – усохшая с годами. Та – ярко сверкающая непокорными прядями, эта – тускло поблёскивающая тщательно уложенными волосами. Что там причёски, они вообще во вкусах сличались: цвета, покрой одежды, украшения, косметика – только-то добавить поправку на возраст. Первая юна, вторая стара, но обе осознают себя в полной мере, а потому и ведут соответственно: баронесса озаряла мир восторженными синими глазищами, советница поглощала, напитывалась этим светом ожидания чуда… Госпожа Л'лалио была своевольна и строптива, златовласка же привыкла иметь то, что хочет – и никакая каторга, никакие беды и страдания не выбили из неё это.

Как? Неужели? Неужели никто не обратил внимания? Ладно, баронесса – юность не в силах разглядеть в старости себя. Пускай, златовласка – старость всегда и во всём видит если не себя, то, по крайней мере, упущенные возможности, то, чем она могла бы быть. Но окружение? Родичи хозяйки, стража, челядь, мимолётные гости – куда же они все смотрят? А Тацу? А мастер Лучель?.. Дуня осторожно обернулась к сокамерникам. Менестреля – и, похоже, он не притворялся – мутило. Парень, как и до того, пытался оказаться подальше от златовласки: он медленно, но верно пятился от женщины, вновь выбрав странницу преградой, последней линией обороны от старухи, что внушала ему необъяснимый сторонним – и Дуне тоже – ужас. Чего испугался молодой и крепкий мужчина, воитель и определённо авантюрист? Почему ему, который неоднократно спасал довольно-таки неуклюжую девушку, не стыдно прятаться за её спиной, искренне считать, что подопечная способна дать ему защиту? Или Дуня служит не защитой, а щитом? Нет, не верится, Тацу ни разу не поступил с девушкой подло. Пользовался – было. Но и взамен отдавал себя, не скупясь – странница не чувствовала себя жертвой. Даже на постоялом дворе имени «Благослови, отец!» менестрель хотя формально подставил «подельницу», как таковой опасности не подверг – он отлично знал, что не оставляет Дуню без помощи, что за ней присматривают. А что в «лаборатории» пистолетик свой ко лбу приложил, так ведь тоже неспроста… И вот этот человек боится слабой старушки, прикрываясь едва ли более сильной девушкой? Странно.