Текст книги "Поле под репу (СИ)"

Автор книги: Елена Тыртышникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)

Странница наконец-то проморгалась. Воздух здесь был почище – кожу не щипало, дышалось почти легко. Звуки битвы отдалились. Впрочем, сама битва никуда не делась: менестрель вывел их обоих на полянку в рощице. Или, точнее, в круг тонких, но ветвистых, с густой красно-зелёной кроной деревьев. Наверное, парень хотел здесь спрятаться и передохнуть. К сожалению, не один он оказался таким умным.

Ближе к центру расположилась довольно-таки простенькая на вид конструкция из брёвен, шестов, тонких верёвок и кожаных ремней, вместительного, но пустого ящика и ковша на длинной ручке – то ли неказистые качели, то катапульта. Дуня склонялась ко второму варианту, однако допускала с ненулевой вероятностью и первый – в своём путешествии она и не такое повидала! Рядом стоял, судя по всему, обслуживающий персонал – трое крупных мужиков… Опять?.. Они же охрана: у одного в руках лента (наверное, праща), у двух других – самострелы. У всех на поясах такие же сабли, что и у Тацу. Лица серьёзные, хмурые. Настороженные, но страха нет ни в позах, ни во взгляде.

Который из бойцов говорил, Дуня не успела заметить. Да и толку-то? Разве что по старой памяти пискнуть «я не понимаю», но и тогда она не очень-то нуждалась в конкретном собеседнике. Потому девушка молчала. Зато менестрель заливался соловьём. Не помогло. Артист, знаток многих языков и наречий, он не сумел разъяснить ребятам, кто таков и что тут делает. Два арбалета поднялись – понятный жест, – и Дуня полетела на траву. Несмотря на вновь набежавшие из-за ушибленного локтя слёзы, странница увидела всё… или, по крайней мере, общую картину.

Более всего это походило на танец. В принципе, практически все единоборства сравнивают с танцами – и этот бой полностью оправдывал сравнение. Не хватало музыки… С другой стороны, главным действующим лицом, исполнителем был музыкант, который владел не только голосом, но и разными инструментами. Зачем толпа народа во фраках, если треугольниками звенят клинки, скрипкой стонет тетива арбалета и виолончелью гудят блоки катапульты? Литаврами ухают далёкие взрывы, флейтой переливается свит камней, фаготом басят раскаты грома. И барабанная дробь. Настоящая барабанная дробь, что принесли порывы вдруг расшалившегося ветра-буяна.

Менестрель скользил по поляне. Каждое движение в соответствии с заданным ритмом… или, быть может, именно Тацу выбрал размер и темп? Защитник кружил и прыгал, кланялся и неожиданно застывал на месте. Он плавно поводил руками и резко вскидывал ноги. И, казалось, в этом бое-танце певцу были законными партнёрами вовсе не противники, а стихии – Воздух и Земля. Ведь нельзя же передвигаться настолько неуловимо медленно, чтобы в следующий миг так явственно быстро очутиться в иной точке пространства! Или можно?.. А потом всё закончилось. И вряд ли парню понадобилось больше пяти секунд.

– Ого, – восхищённо и вместе с тем испуганно выдохнула Дуня. – Эк вы их.

Защитник не обратил внимания на полупридушенные, источающие панику восторги.

– Это надо же, – поморщился он. – Убежище решил поискать, а вывел на орудийный расчёт. Мастер клоунады, диплом только осталось получить! – Оборотился к подопечной. – Лаура, уходим по-быстрому. Ещё чего доброго их хва…

К метательной машине выскочил паренёк. Одет по форме – так же, как и безвременно почившая команда при катапульте. Какой-нибудь посыльный из штаба. Солдатик, наверное, не успел оценить представшее перед глазами, как его настигла смерть.

Дуня второй раз в жизни видела, как убивают. Вот так, не в бою, не в драке, не в потасовке и даже не случайно. Жизнь и смерть на мгновение соединили двоих. Жертву, беззащитную не умением или волей, а своим неведением. И убийцу, никем не сдерживаемого, всесильного своей нежданностью. Как и прежде – а ведь никогда не подумала бы! – девушка была на стороне того, кто нёс смерть. Путешественница между мирами всей душой верила, что Сладкоежка в праве, и искренне надеялась, что Тацу прав.

И всё-таки сейчас ей жаль жертву. Себе на беду мальчишка – абориген, кажется, был немногим старше Дуни и уж точно по возрасту не обогнал менестреля – выбрался на полянку. Музыкант, осёкшись, метательным ножом швырнул кривую саблю – и та вошла юному воину в грудь. Солдат посмотрел на клинок – безмерное удивление отразилось в округлившихся глазах… или близорукой Дуне примерещилось? – и тихо осел на землю. Он не издал ни звука.

– Вот дерьмо! – Тацу шлёпнул кулаком по ладони. – Без языка мне тут обе армии вырезать придётся, если мы хотим выжить. И почему мы не угодили на пустынный морской пляж?

Какие у них одинаковые мечты.

– Без языка? – уточнила девушка. Хотя «оздоровительная» пробежка и лицезрение менестреля, кхм, за работой послужили неплохой встряской, мысли всё равно расплывались и аморфно расползались по частям в разные стороны, отказываясь соединяться во что-то целое. Как же сложно думать!

– Угу. Местный в мой арсенал не входил. Удивляться тут, конечно, нечему – сколько миров и сколько в каждом из них языков! Но могло и повезти для разнообразия. И заклинаньице тю-тю. Обычно это не проблема – выдать себя за чужестранца проще простого, до кучи прогорланить песенку более-менее мелодичную… Но когда стреляют… Тоже можно, но я хорош. Эх, острые клинки как-то не способствуют мирным переговорам. Н-да.

Признаться, Дуня практически всё сказанное пропустила мимо ушей. Мозг не желал анализировать полученную информацию, спасибо ещё, дозволил зацепиться за два слова – «язык» и «заклинаньице» (как хорошо, что в цине существует понятие о чарах и волшебстве!) – и намекнул… Ну, было же, было!

– О Небеса! – девушка хлопнула ладошкой по лбу и полезла в сумку, пока из памяти не утекло то, что пришло с озарением. – Вот он!

Тубус спотыкающегося на ровном месте стражника. В голове не отложился момент, когда странница засунула футляр в боковое отделение верной спутницы, но руки хорошо помнили, как сжимали шершавую трубку, а опыт подсказывал, что арестантка, она же беглянка, не могла взять и просто выкинуть чужое имущество. Она же намусорит!

– Поможет?

Менестрель просветлел. Ибо помогло… Правда, в свете поведанного о саламандре… Хотя. Разве свиток с заклинанием – это само заклинание? Вряд ли, скорее – бумажка с набором слов, а, следовательно, не из чего было выпивать магию. Ведь так? Да и тогда, на полянке Дуню не интересовали подробности. К тому же знать она ничего не знала о страшном оружии, кроме того, о чём предупреждал предок сэра Л'рута и что, как выразился мастер Лучель, ядерка тоже не исключена. Тацу же, благодарно кивнув, перебрал листочки, выбрал приглянувшийся и зачитал текст, затем вернул тубус.

Вовремя. Похоже, к орудийному расчёту направлялись снабженцы. Ящик-то при катапульте пустовал. Новоприбывшие, как и отправленные в потусторонний мир охранники с курьером, напряглись, но тоже начали задавать вопросы – и это несмотря на сразу замеченные трупы. Для Дуни всё оборачивалось тарабарщиной, а вот музыкант с бойцами разговаривал на равных – по крайней мере, и у него, и у воинов выражение лиц были вполне осмысленными.

– …заграничный певец.

– …

– Нет, вам концерты давать не собирались. Случайно тут очутились. Шли, никого не трогали. Раз – и уже здесь.

– …

– Возможно. Но лично я полагаю, что чудом. Магией.

Солдаты загоготали – кажется, зря менестрель завёл речь о волшебстве, аборигенами, похоже, всякая сверхъестественность принималась за неплохую шутку. Зато расслабились и опустили самострелы. Может, за безобидных идиотов примут? Дуня перевела дух, да рано радовалась – воин, который вёл допрос, взмахом руки прервал веселье и явно приказал взяться за оружие. Начальство? Заговорил он более зло.

– …

И угрожающе низко.

– Что ж, вы меня раскусили, командир, – Тацу высокомерно вскинул брови. – Верно, я эр-ле-ти. – Было ли это именем, должностью или названием, странница не разобрала, но после «признания» отряд снабженцев весь подобрался и, как мог, вытянулся во фронт. – Это моя эр-ле.

Хм, а это уже о ней, Дуне. Что бы оно ни значило, девушка попыталась улыбнуться солдатам. Судя по тому, что вздрогнули не только простые воины, но и командир с менестрелем, вышло нечто ужасное. Ну и пусть.

– … – откашлявшись, пробормотал старший.

– Естественно, – не очень уверенно откликнулся певец. – Она понимает только меня… когда настроение есть.

Что это он имел в виду?

– …

– Мм-м? Что? – нахмурился защитник. – Я похож на того, кто уничтожает своих, пусть и редкостных остолопов?!

Этот неправедный гнев по поводу четырёх тел?

– … – командир не сдавался, но явно из чувства долга, а не веря чутью. Неплохому, между прочим. Зря не верит.

– Да неужели?

Воин пожал плечами.

Тацу определённо приняли за какую-то шишку. Он и вёл себя соответствующе. Актёр. Удивительно талантливый актёр. Впрочем, что-то подсказывало единственной поистине благодарной зрительнице, даже очень-очень хорошей игры не достаточно для этого естественного, врождённого умения повелевать, несгибаемой веры в свою исключительность и правоту, способности принимать уважение, а то и подобострастие от окружающих. Кажется, парень не столько играл, сколько был самим собой. Настоящим. Или – Дуня задумалась – или, скорее, привычным.

Кто же он такой? Девушке так хотелось задать уже физически мучающий её вопрос, но она не решалась – на этот раз не потому, что не хватало смелости, а из-за мешавшихся под ногами солдат. Вернее, толпившихся рядом. Ждущих, всё ещё настороженных. Похоже, восторженных и надеющихся на чудо. Солдаты не позволяли менестрелю ни сказать правду, ни красиво да убедительно соврать. Они вообще не допускали какой-либо беседы между эр-ле-ти и его эр-ле, так как у тюремного заклинания имелся побочных эффект – применившего чары понимал и впрямь любой, в том числе и тот, к кому носитель ни в коей мере не обращался. А сейчас Тацу только околичностей не хватало. И всё-таки парень сумел улучить момент для разъяснений.

– Лаура, – быстро шепнул менестрель, когда их каким-то недоразумением оставили один на один в громадной землянке. Видимо, иных убежищ от вражеского обстрела здесь просто-напросто не могли устроить. Наверняка противник прятался в точно таких же, возможно, за тонкой стеной перегноя схоронках. – Молюсь, чтобы я не промахнулся. Вроде меня считают большим человеком, хотя пока до доверия далеко, но это как раз дело поправимое. Контакт беру на себя, а ты не отставай. И не перечь, пожалуйста, а то погорим. На удачу, ты с ними в разных фазах, так что ошибок не бойся.

– А кем?

– Что?

– Кем они вас считают?

– Командором. Я… главнокомандующий теперь, – он криво улыбнулся. – У них тут невесело.

– А если они догадаются, что их обманывают, подло и цинично.

– Догадаются, не догадаются – без разницы, ибо подло и цинично я их обманывать не буду. Я немножко привру. Здесь всё плохо и может стать только хуже. Мне всего лишь необходимо прикинуться хорошим генералом… командором.

– Получится ли? – вернула улыбку, полную сомнения, Дуня. Игра – это игра. Драка – это драка. А война – это…

– Война, – закончил за девушку менестрель. Выходит, она умудрилась высказать мысли вслух. Ведь не собиралась. – Да, Лаура, я в курсе. – Он поморщился. – Что ж, придётся тряхнуть стариной…

– Стариной? Сколько вам лет?

– Двадцать четыре. А что?

– Ничего.

Н-да, старичок. Прямо-таки дедуля ветхий!

Странница открыла рот, но опоздала – местные спохватились и вернулись к эр-ле-ти и его эр-ле, что бы то ни значило. И всего-то четверть часа спустя Дуня узнала, что намеревался сделать Тацу и чем «тряхнуть». Он повёл войска в бой. И те пошли. Не ошиблись в выборе, ибо к вечеру эта битва, это сражение оказались за новым командором. Командором, что не стал расспрашивать подчинённых о ситуации. Командором, который действовал на основе увиденного за недолгой «оздоровительной» пробежкой. Командором, бывшим лишь бродячим певцом и актёром, который решил «прикинуться хорошим генералом».

Прикинуться.

Как же!

Тацу принёс принявшей его армии победу – и людей уже не интересовало, настоящий ли он эр-ле-ти или наглый самозванец…

– Как кушать хочется! – вздохнула Дуня. У неё же маковой росинки во рту не было суток трое, если не больше. Странно, как продержаться-то удалось?

– Покопайся в куртке, – присоветовал менестрель. – Может, сухарь какой завалялся.

Девушка сунулась в карманы. Кажется, там много чего завалялось – не хватало только мышеловки. Сухаря тоже не было, зато обнаружился дутый шелестящий пакетик. Яркий, блестящий, испещрённый округлыми иероглифами. Судя по виду, он лежал здесь немалое время.

– Это съедобно?

– Вряд ли, – Тацу повертел находку в руках, привычным движением надорвал, словно упаковку чипсов. – Но жрать можно. – Вернул пакетик Дуне. – И чего ты на пиру не поела?

Странница заглянула внутрь. Обещанный «хлебушек».

– Хотя нет, к лучшему это. Иначе камеру я б не отмыл.

Девушка мрачно вгрызлась в сухарь. Тьфу ты! И впрямь несъедобный: мало того, что каменный и плесневелый, так ещё и со вкусом приснопамятной горчицы. Однако выбирать не приходилось, желудок настоятельно и на повышенных тонах требовал своё.

– Где вы так навострились генералами прикидываться?

– Было дело… – начал парень, но его ворчливо перебил мастер Лучель.

– Скоморох он балаганный, – забрюзжал маг. – Всё никак цирк догнать не может.

– Спасибо, Лу, – трудно определить, возмущался ли менестрель или ему всё равно. – Я знал, что ты меня не разочаруешь.

Что это волшебник?.. Ах да, он же настоящий спектакль, в отличие от Дуни, сидевшей на первом ряду, пропустил.

…Было сражение. Была победа. Был пир.

Если при приближении эр-ле-ти все радовались, то от его эр-ле шарахались, как от прокажённой. Почему?

– Лаура, милая моя… – Эть, таким вкрадчивым тоном лучше уж «геморройная»! – Ты солдат-то прекращай пугать. И завязывай с улыбками – мне боевой дух нужен, а не толпа заик.

– Зачем же?

А как всё хорошо начиналось! Объятия, поцелуи…

– К чему мне заики? – искренне удивился Тацу.

– Я о боевом духе.

– Армия должна быть готова к сражениям.

– К сражениям? Каким? – чем больше Дуня злилась, тем она становилась смелее. – Что вам до того?

– Моя же армия. Как иначе?

– Ваша? С каких пор?

– Лаура, ты меня изумляешь, – и он не врал. – При тебе же согласился. Раз уж взялся за дело, то доведу его до конца… К тому же, скажи мне откровенно, ты умеешь перемещаться между мирами?

Вряд ли он имел в виду спонтанные прыжки неизвестно куда и неизвестно когда.

– Нет, полагаю, – пришла к выводу девушка.

– Я тоже, – менестрель развёл руками. – Нам нужна помощь. То есть следует привлечь к себе внимание. Наилучший способ – стать знаменитостью. В этом мире и в этой стране война – что ещё нужно?

Да только свет в оконце – как в песне. Дуня-то думала, что проще и логичнее отыскать знающих людей… Но, если поразмыслить, девушка регулярно на них натыкалась, а толку – ноль.

– И в любом случае, нам нужно устроиться в безопасном месте. Здесь и сейчас безопаснее всего быть эр-ле-ти и его эр-ле.

По скромному Дуниному мнению, Тацу просто-напросто не нравилась роль статиста.

– И кто же это такие в действительности? Да и откуда вам известно, правую ли вы сторону выбрали?

– Лаура, – он хмыкнул. – В войне редко бывает правая сторона. Но даже если мы ошиблись, у нас есть возможность стать правыми, правильными. И единственно верными.

– Победителями?

Менестрель долго смотрел на подопечную. А потом всё-таки сказал:

– И ими тоже.

– А…

– Обожди, – оборвал новоявленный генерал. – К нам идут. Ведут кого-то.

Вот так быстро, просто и без предупреждения наполеоновские планы Тацу приказали долго жить. Бойцы – его воины – наткнулись на обессиленного мастера Лучеля. Волшебник, тотчас выданный эр-ле-ти за фокусника – и попробуйте только спросить, кто же он на самом деле! – пообещал напарнику и его крале вытащить всех из этого в более подходящий мир, но чуть попозже, когда поднакопит магию, для чего чародею требовались вода, обильная еда и двенадцать часов здорового сна. Так как в лагере счастливо звенел и облегчённо смеялся самый настоящий пир в честь разгрома противника, то всего перечисленного имелось в достатке.

Дуня почему-то не обрадовалась. Кажется, менестрель тоже расстроился. Он отдалился от странницы и мага, позволил офицерам увести себя к главному столу и в целом занялся общественно-политической деятельностью. Эр-ле и «фокусник» остались одни. Как-то у них в руках очутились полные стаканы с вином. И отчего-то Дуня то попробовала, хотя она и шампанское пила редко и очень давно…

– Нет бы сразу набивать животы, вы решили, что без аперитива не обойдётесь… аристократы, – в последнем слове явным подтекстом звучало классическое «дегенераты». Тацу вздохнул. – Вы наклюкались. Сразу. Признаю, я тоже хорош – мне тогда было весело. Ну, не хотелось мне замечать ваших лиц… а ведь у тебя, Лаура, такая милая улыбка… особенно, когда ты спишь. Нет бы сообразить, что ты не для меня стараешься, рожи корчишь… Да и всё бы ничего, не приведи ты ко мне Лу, который с пьяных глаз таки надумал показать фокус. Нажравшийся могущественный маг, пусть и ослабевший, похуже фейерры напасть. В результате, мы трое снова оказались не там, где должны были.

Дуня поперхнулась. Прокашлялась и взялась за следующий сухарь. После третьего они неплохо пошли, тем более что девушке досталось в некотором роде ассорти… горчично-плесневелое: горчица сладкая, горчица горькая, горчица кислая плюс плесень вполне себе пенициллиновая.

Интересно, почему Тацу не сказал, зачем Дуня привела к нему мага? И не приводила она, вообще-то, никого – чародей сам за ней хвостом ходил. Весь разговор из головы выпал, но предложение выйти замуж девушка отлично помнила.

– …не смотри на него так, – несколько оклемавшись после довольно-таки грубой транспортировки (солдаты об удобстве пленника не заботились), мастер Лучель стал самим собой, тем, из мёртвого мира, а не из одинокой башни во владениях сэра Л'рута. – Не твоего поля ягодка.

– Что?

– Не строй насчёт него планы.

– Планы? – удивлённо переспросила девушка. – Какие планы? Я его второй раз в жизни вижу!.. – замялась. – Ну, третий.

– Да-да, – согласился чародей. – Конечно.

– Э-ээ… – вообще-то верно, в мире чокнутого монарха они пересекались дважды. – Четвёртый.

– Вот-вот, – странница так и не поняла, поверил ей мастер Лучель или нет. – Не строй планы, не питай иллюзий: поиграет – и выбросит.

– Правда?

Волшебник кивнул и пригубил вино. Дуня последовала примеру. Они помолчали. Всё-таки хорошо, что они не нужны местным. Тихо. Нет суеты.

– Выходи за меня замуж, Лаура.

Тогда у девушки имелся шанс протрезветь.

– И с чего это у вас ко мне внезапная любовь приключилась? – Но пьяной быть проще, так как вопросы слетали с языка, даже не пытаясь спрятаться в глубинах мозга. – Я же вам сразу не понравилась. Вы так были недовольны тем, что Тацу со мной возится…

– Недоволен. Трата сил, отвлечение внимания. Ты мешаешь, – спокойно согласился мастер Лучель. – И что?

– Но?.. – нахмурилась Дуня, она не понимала его логику.

– А насчёт любви, – перебил чародей. – Когда это брак и любовь были связаны?

Странница задумалась.

– Случается.

– Верно. Каков твой ответ, Лаура?

Она глянула на волшебника. Предложение ещё более «заманчивое», чем от Олорка. Так, «волк-креогеник» Дуню хотя бы физически привлекал, а у мастера Лучеля имелся всего один плюс: по чародею сразу было видно, что у него в достатке лучших друзей девушки. Беда, однако, в том, что Дуня не разбиралась ни в бриллиантах, ни вообще в драгоценностях. Красиво, некрасиво – как ещё судить?

– Девочка, – наверное, сомнения отразились на её лице, – ты мне… хм, интересна. Ты мне подходишь, устраиваешь меня. Но после Тацу не беги за утешением и лаской. Ты мне нужна сейчас, а не потом.

Какая мерзость!

– А не пойти ли вам, мастер, куда подальше?! – Волшебник оказался первым из женихов, кого она честно отшила. Не сбежала, не смолчала, боясь обидеть или впрямь размышляя, не согласиться ли. А ведь так и следовало поступать раньше, со всеми предыдущими. – Знаете, Тацу обещал мне всё!

И пусть. Пусть выбросил, ведь сначала – чародей же сам только что предупредил – ведь сначала поиграет…

– Я к вам не просто так мастера Лучеля «привела», – напомнила менестрелю Дуня.

– О да, – кисло согласился тот. Не хотел думать об этом? – Ты потребовала сдуру мной обещанное «всё».

– И что же это?

Музыкант передёрнул плечами. Ему неприятно?

– Не поверишь, мороженое и клятву научиться вышивать гладью.

Про мороженое-то соврал. Не этого захотела Дуня. Научиться вышивать гладью – да. Мороженое – нет. Она желала, чтобы Тацу ни при каких обстоятельствах не позвал бы странноватую подопечную в жёны.

– И? – неужели её голос полон надежды?

– И… – передразнил менестрель. – Я обещал всё? Обещал. Я дал клятву.

Обе. И он не отступится, не из тех. Хотя о том, что такое «гладь», парень понятия не имел.

– Вымыться бы, – вздохнула Дуня.

– Да. Не мешает.

– А как мы в тюрьму заселились? – прохрипел со своей койки мастер Лучель.

Тацу ответил не сразу, словно о чём-то раздумывая.

– Как пьянь подзаборная.

– То есть?

На странницу накатила усталость. Упаковка сухариков едва не вывалилась из ослабевшей руки и не разлетелась по всей камере – опекун вовремя заметил неладное и перехватил еду, из его большой ладони ничто не просыпалось. Парень свернул пакетик и хозяйственно припрятал в карман сумки. Дуниной. Правильно – девушка не снимала ту, как только подняла в мёртвом мире.

– Поспи, – девушка, скорее, почувствовала улыбку, чем увидела. Подчиняясь то ли собственному непреодолимому желанию, то ли настойчивости Тацу, Дуня положила голову менестрелю на колени, подтянула ноги, пряча под куртку. – Лу, ты, похоже, подцепил какую-то заразу у фейерры. Сначала безоружных выкинул на поле боя, в гущу сражения, затем вдребадан пьяных – во двор какого-то баронского замка. Это нам ещё повезло, что вы оба лыка не вязали, а я наоборот мог говорить членораздельно – моё враньё никто не оспаривал возмущёнными воплями. Впрочем, трудно понять, что лучше – быть пойманным на лжи или слушать ваш храп и оттирать ваши слюни… Переместились мы, стоит признать, вполне себе удачно – неподалёку от старых выгребных ям, но, к сожалению, вам обоим не понравился запах, и вы бодренько потопали, куда ноги повели. Задержать я вас не успел. Да и не очень-то стремился. Так мы и вырулили аккурат на казарму. А дальше у меня был выбор: признаться, что мы шпионы и зависнуть в петлях праздничной гирляндой, или ещё чего придумать, чтобы быть отправленными в тюрьму за пьянство средь бела дня.

– Э! А почему не в ночлежку? – возмутился маг.

– С ума сошёл?! – ошарашено рявкнул певец. Он дёрнулся, от чего, уже практически заснувшая, Дуня очнулась. – Там же запаршиветь можно. А тюрьма здесь ничего – просторная, пустая. К тому же я сомневаюсь, что здесь имеются подобного рода заведения. Так или иначе, мне пришлось решать, а, как я уже упоминал, меня тоже обвинить в трезвости было проблематично – выдал нас за бродячих актёров. Я – понятно кто. Ты, Лу, теперь фокусник – и только посмей вякнуть, что волшебник. Местный барон… точнее, молоденькая баронесса… а ещё вернее, её советница явно страдает… хотя нет, наслаждается паранойей: проведает, что ты настоящий маг, устроит пляски с раскалёнными щипцами. Между прочим, у меня в планах, пусть и долгосрочных, всё-таки размножение значится.

– А я кто? – заинтересовано пискнула Дуня.

– Ты? Танцорка.

Девушка удивлённо моргнула.

– Я не то чтобы умею танцевать. Люблю, конечно, но и только.

– Да им всё равно, как тебя обзывать, – отмахнулся Тацу. – Главное, чтобы веселей скакала.

– Что?!! – как-то неожиданно поняв истинный смысл сказанного, Дуня вскочила.

– Не бойся, – фыркнул менестрель и без труда уложил подопечную обратно. – Я тебя в обиду не дам. И баронесса здесь прогрессивная. Побеседуем с местным священником о вреде алкоголя и греховности нашего… твоего пути, поболтаем с советницей, если она до завтра вернётся, выложим штраф за непотребное поведение в общественном месте, а также оплатим наше пребывание в этом милом отеле – и можем катиться на все четыре стороны. Правда, на улице зима, так что, Лу, ты давай, быстрее силы восстанавливай, а то замёрзнем без кола и двора.

Дуня пробудилась из-за неприятного, настойчивого… жадного взгляда. Открыла глаза. Менестрель, склонив над ней голову, сладко спал, чуть слышно похрапывал, из уголка его рта текла слюна. Ага, ей, значит, пенял. Судя по руладам, доносившимся откуда-то сбоку, мастер Лучель также был ни при чём. Девушка нахмурилась и медленно поднялась, стараясь не потревожить большую подушку, осмотрелась. За решёткой, у самых прутьев кто-то стоял. Именно ему, точнее сказать, ей – гость подметал длинной юбкой пол – принадлежал плотоядный взор.

Странница встала и сделала несколько шагов – в полутьме, с плохим зрением она никак не могла рассмотреть женщину. Кто такая? Что за выражение у неё на лице? И соответствует ли оно взгляду?.. Ещё приблизилась к решётке – и охнула, мигом растревожив сокамерников. По ту сторону прутьев стояла златовласка.

Это только со стороны молодости старость кажется одинаковой, на самом деле старость бывает разной. Величественной, перед которой в благоговении падаешь на колени. Спокойной, мимо которой проходишь, не замечая, если нет нужды, так как полагаешь ту саму собой разумеющейся. Мудрой, которой внимаешь. Печальной и тихой, горю которой искренне сочувствуешь. Раздражённой всем и вся, над которой посмеиваешься. Дикой и безумной, от которой шарахаешься, бежишь, словно от огня или заразной болезни – только бы не коснулась, только бы не обожгла, только бы не зацепила. Разлагающейся заживо, от которой умираешь сердцем. Глядя на одного старика, не боишься гулять по свету и двести лет. Посмотрев же на другого, сделаешь всё, чтобы встретить смерть пораньше. Одну старую женщину не сможешь назвать иначе, как дамой. Вторую – бабушкой. Третью – каргой. Чья-то старость подобна дубу, может и гнилому внутри, но столь непоколебимому снаружи. У иных она, что скошенная трава. Кто-то усыхает, сохраняя прежние формы, кто-то вянет, опадая выцветшем платьем на вешалке, а кто-то представляется заспиртованным экспонатом кунсткамеры.

Богиня-чертовка сэра Л'рута – а это оказалась именно она – была стара. И старость её была омерзительна. Нет, вовсе не потому, что краше в гроб кладут, и не из-за того, что бывшая рабыня и госпожа утратила своё неповторимое, чудесное великолепие. Дуню передёрнуло от отвращения даже не оттого, что девушка видела златовласку юной на фотографии и зрелой в жизни. Нет. В любовнице сэра Л'рута просматривалось иное. Глядя на эту бледную злую старуху, как-то сразу понималось, что когда-то она блистала красотой… вот только об её утрате не хотелось ни сожалеть, ни мстительно ей злорадствовать. И Дуня не могла понять почему. Ведь златовласка так и осталась королевой, но теперь чудилось, что – окончательно и бесповоротно – фальшивой, хотя и раньше она не отличалась натуральностью: прима-балерина Большого театра, на которую смотришь с задних рядов галёрки, превратилась в размалёванную куклу мужской клоунады… Неужели всё так плохо? Или беда в обычной ревности, в личном неприятии этой женщины? А, может, виновата сама златовласка? Вдруг она ничего не знала об инструкции «Хмуриться не надо, Лада», а потому не осталась Ладушкой?

Белокурые волосы стали белыми, они пенными волнами опадали на плечи, а не топорщились мочалом, но речь всё равно не шла о благородной седине, золото так и не обернулось серебром. Отчего? Дело в голубых глазах? Когда-то небесно-синие, они выцвели и взирали на мир слепой пустотой… Да нет же! Что-то на дне их ворочалось, жило, тянуло в себя душу, ища изъяны на внутренней стороне. При взгляде в эти глаза вспоминался заключённый сто сорок четыре, он же Ливэн, с его поистине дурной шуткой.

– Ты, – не спросила, узнала. Как жаль, что она и впрямь не слепа – так бы не увидела, не заметила. – А это я.

И заставила во что бы то ни стало узнать себя.

Почему? Почему Дуню снова ведёт вбок от тошноты? Почему девушку мутит, когда она смотрит на этот призрак? Ведь ничего особенного…

– Ты испортила мне жизнь. Дважды. Теперь заплатишь.

И голос-то нормальный, обычный – не дребезжащий и не скрипучий. В нём даже поубавилось неприятных истерично-жеманных ноток. Этот голос соответствовал ожидаемой мудрости возраста. Так, отчего Дуня испугана? Из-за обвинения в том, чего не было? Из-за угрозы? Из-за того, что златовласка – хозяйка положения? Вряд ли. Она ведь и раньше была практически всесильной госпожой… Почему Дуню трясёт? Почему быть в мире, убитом саламандрой, куда как приятней, чем с этой… этим существом? Что себе напридумывала девушка?

– Жаль, как жаль, что я была глупа и не слушалась своей учительницы. К счастью, мне выпал шанс всё исправить, получить своё. И ты получишь… – она помолчала. – Получишь, обещаю… – И не сдержала тона, нервно рявкнула: – Хватит! Дошло?! Хватит, дрянь, изображать невинность!!! Эти, – кивок на сокамерников, – не купятся… – Утихла, остыла. – Нет, и эти купились. Как странно? Они, даже Пятиглазый, верили в твою невинность. Глупцы. Наивные глупцы.

Она посмотрела на мужчин. Дуня – как стыдно! – облегчённо вздохнула и замерла, словно лишь внимание златовласки позволяло двигаться, пятиться к Тацу. Ведь тот защитит. Как-нибудь. Хотя бы своим близким присутствием, тёплым дыханием, живым запахом. И девушку не волнует, что парню давно уж нужны мыло и зубная щётка… Дуня сейчас как обнажённая на холодном ветру. Куда делись силы? Где добрый спаситель? Ну, что он стоит, вернее, сидит там, где и сидел? Не шевелится, только слушает.

– Фокусник, значит, – взгляд хозяйки зацепился за мастера Лучеля. – Кажется, я тебя встречала. Ты помогал этой… – она прищурилась. – А, пожалуй, ты тоже хорошо знаешь её суть. Ты помогал ей тогда с открытыми глазами. Ведь в этой дряни магии ни на медяк, без тебя она просто смазливая девка. Интересно, совесть не мучает? Из-за тебя и твоей ставленницы я, ребёнок, превратилась в шлюху. Как же я ненавижу фокусников! – златовласка вернулась к Дуне. – Но тебе было мало… – и резко о ней позабыла, отвлечённая всё-таки поднявшимся на ноги Тацу. – А ты кто? Ты с ними?

– Я? – изумлённо переспросил менестрель и в два огромных шага очутился у решётки, дозволяя хозяйке разглядеть «гостя». – Случайно повстречались да винца набрались. Я странствующий певец Перестук Дождя. Слыхали?

– Кажется, – расцвела в улыбке златовласка. Такая она была человеком. – Люблю певцов. Ты исполнишь что-нибудь для меня?