Текст книги "Рубедо (СИ)"
Автор книги: Елена Ершова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 36 страниц)
– Сегодня же с утра отнесешь на Лангерштрассе!
– Вас понял, – Кристоф ловко спрятал письмо за пазухой и плеснул в обе стопки снова. – За любовь, герр Феликс!
– За нее, – эхом откликнулся Генрих и, осушив ее, уронил голову на перебинтованные руки.
– Это тоскливое воскресенье я проведу с тенями, – затянул между тем певец, и аккорды полились, трогая неизвестно с чего защемившее сердце. – Моя любовь и я решили со всем покончить. Скоро здесь будут цветы, скоро здесь будут молитвы. Не нужно рыданий, пусть знают: я рад был покинуть ваш мир…[25]25
Вольная интерпретация песни «Мрачное воскресенье», автор Режё Шереш.
[Закрыть]
– Забавно, – сказал Генрих, поднимая лицо и напряженно вглядываясь в дрожащий дымный полумрак. – Только в Авьене можно услышать столь трогательный романс о смерти.
И, будто отзываясь на его слова, с дальнего угла прокричали:
– Давай-ка что-нибудь повеселее, любезный!
– Милого Августина давай! – откликнулись рядом.
– К черту Августина! – пьяно ответили тут же. – Спой про рыбачку!
– Помалкивайте! – сердито прикрикнул Генрих. – Мне нравится эта! Продолжай!
Певец продолжил. Прикрыв глаза, старательно выводил:
– …до последнего вздоха я буду молиться о тебе…
– Кто там такой умный нарисовался, чтобы рот затыкать? – послышалось с соседней скамьи, и рослый парень привстал из-за стола.
– Сиди, Клаус! – зашикали на него собутыльники, и Кристоф. Перегнувшись через стол, зашипел тоже:
– Не забывайте, кто вы, ваше высочество! Не ровен час, узнают!
– Да-да, ты прав, – согласно закивал Генрих, пряча в рукава зудящие руки. – Плесни-ка еще!
И все же нет-нет, да и косился на соседний стол, прислушиваясь к громким прокуренным голосам.
– Вот я и говорю, – продолжая прерванный разговор, загудел рослый Клаус.
– Пора уже не болтать по пустому, а действовать! Сколько было этих обещаний? Мы, как бараны, все терпим да идем, куда нас поведут. А ведут не на сочные пастбища! На бойню!
– Так ведь начались перемены-то, – возразил ему парень в засаленной кепке. – Больницы строят. Скоро, может, и школы для наших детишек…
– Кого учить будут, если мы все как мухи перемрем? – фыркнул в кружку росляк, и пена осела у него на подбородке. – Да и чему учить? Церкви нашей разве школы нужны? Ей бы денег несли, да побольше! А управлять проще неграмотными и нищими!
– Кронпринц обещал, – подал голос черный, как жук, мужчина, и Генрих насторожился, – что не за горами реформа в образовании. Я своими ушами слышал!
– Болтать – не мешки ворочать! – досадливо возразил Клаус и вытер лицо рукавом. – Что он обещал? Реформу? Да кто ж ему позволит! У кормушки министры стоят во главе с его преосвященством и старым Эттингеном!
– Да, старик засиделся, – поддакнул парень в кепке. – Его бы того…
Генрих побелел.
«…гнилой зуб нужно рвать без сожаления, с корнем», – вспомнились слова Медши.
Он опрокинул стопку и даже не почувствовал вкуса.
– Ты громче скажи, не все шпики слышали! – зашикал на парня чернявый.
– А что? – приосанился тот. – Мы-то вот где, – он широким жестом обвел кабак. – А его величество кайзер – эвон! – ткнул пальцем в потолок. – Какое ему дело до того, что делается внизу? До простых людей? До наших взглядов и мыслей? Он, поди, и в газетах читает только то, что для него подчеркивают карандашом!
Все захохотали, а Генрих привстал, но ему в рукав опять вцепился Кристоф.
– Прошу вас! Господа ради! – зашептал он, заглядывая в глаза. – Говорил же, что это плохая идея, так вы не слушали… Уйдемте прямо сейчас, а?
– Останемся, – ледяным тоном выцедил Генрих и опустился на скамью. Его потряхивало, под кожей сновали огненные мушки. Полуприкрыв подрагивающие веки, он попытался считать про себя, но даже сквозь счет слышал звенящий шепот:
– Если вставать – то всем миром. Если скашивать – то все сорняки. Всех толстосумов! Фабрикантов! Хилых аристократишек! Весь род императорский, гнилой!
– Императрицу-то за что? – усомнился чернявый. – Все ж таки женщина! И даже святая. С ее приездом и суп наваристей, и хлеба больше дают.
– И телеса у нее ничего, сдобные, – заметил парень в кепке, и снова грянул хохот.
– Мерзавец! – одними губами произнес Генрих, не дойдя и до цифры «восемь». Огненная волна, всегда дремавшая после морфия, пробудилась раньше срока и ударила в грудь, и он стиснул в ладони пустую стопку.
– Кому хлеб, а кому трюфеля, – не услышав его, выплюнул Клаус. – Все они одного поля ягода. Если уж сносить старое – так до основ, до пыли!
– А как же Спаситель? – осведомился кто-то, невидимый Генриху и прежде молчавший.
– Были бы лекарства, и без спасения обойдемся! – задорно крикнул парень в кепке.
– Так для того больницы им и строятся!
– Строятся, – ухмыльнулся Клаус. – Да только людей помирает больше, чем излечивается! Я спрашиваю: что прямо сейчас сделал для нас Спаситель? По большему счету ничего! Пустозвон и бездельник!
– Довольно! – стопка в руке Генриха накалилась и лопнула, брызнув осколками в стороны. – А ну, извинись, грязное животное!
– Кто? – сейчас же окрысился Клаус и тяжело поднялся над столом. – чего сказал? Это ты кому?
– Тебе, сукин сын! – Генрих привстал тоже, стряхивая с локтя вцепившегося Кристофа.
– А ты кто такой, чтоб перед тобой извиняться? Родственник кайзеру?
– Может быть.
Уши заложило от хохота.
– Иди проспись, родственник! – крикнул парень в кепке и засвистел, стуча по столу кружкой. Генриха бросило в жар: от локтя до пальцев щекочуще пробежала молния и задрожала, забилась под бинтами. Еще немного и…
Клаус ощерился, показав желтые зубы. Сложив из пальцев фигу, ткнул в Генриха обгрызенным ногтем.
– Вот тебе, а не извинения! Выкуси!
…и Генрих ударил.
Боли не было – удар пришелся вскользь. И не было пламени – лишь искры осыпались из-под манжеты. Зато под пальцами хрустнул носовой хрящ, и багряная струйка выплеснулась Клаусу на подбородок.
– Сука-а! – завопил тот и по-обезьяньи вспрыгнул на стол.
Завизжали служанки, брызнули в стороны посетители, аккордеонист выдал столь дикий и фальшивый аккорд, что задребезжали на полках бутылки.
– У-убью! – завыли над ухом.
Генрих подобрался пружиной, но его тут же подхватили под локоть, просипели знакомым голосом Кристофа:
– Позвольте! Не королевское это дело!
И, оттеснив за спину, встретил обидчика апперкотом. Подвывая, Клаус повалился на скамью.
– Ребята! – проорал кто-то. – Наших бьют!
И повыскакивали с мест, выворотив столы и лавки. На пол полетела посуда. Подошвы давили стекло. Остро несло потом, перегаром и кровью. Где-то в отдалении заверещали полицейские свистки. Кто-то налетел на Генриха, толкнул в спину. Генрих развернулся, ударил наугад. Попал? Промазал? Его руку перехватили, и из дымной мути вынырнуло раскрасневшееся лицо кучера.
– Уходим, ваше высочество! – прокричал он. – Бежим!
И оба помчались к дверям.
Навстречу метели, подальше от людных улиц, во мрак и тишину. Генрих бежал – и чувствовал приятную тяжесть в плече, ни на грамм не сожалея о поступке.
– Бездельник, значит? – задыхаясь, шептал он. – Так вот тебе, подлец, целое дело! Век будешь вспоминать! А что письмо, Кристоф? Не забыл ли?
Кучер, охая при каждом шаге, бубнил под нос:
– Никак не забыл, ваше высочество… Да только я не мальчишка… чтоб драться! И годы не те, и сила не та… Ах, Дева заступница! Непросто же служить вам, ваше высочество… или жженному быть… или битому быть… прямо скажем, из рук вон!
Авьенский университет, Штубенфиртель.
Вкус у чая оказался горьким, травяным. Марго пригубила из вежливости и оставила кружку в ладонях.
– Вы пейте, – заметив ее гримасу, сказал доктор Уэнрайт. – Ничто так не проясняет сознание, как правильно заваренный чай, а этот я привез из Бхарата.
– Благодарю вас, – устало улыбнулась баронесса. – Мое сознание сейчас спутанно как старая пряжа. Не знаю, что меня больше поразило: эта тетрадь или чудесное исцеление Родиона…
…или письмо, прочитанное впопыхах и спрятанное в лифе. Слово «приказываю» пульсировало в височной жилке, и всю дорогу до Штубенфиртеля казалось, что по пятам тащится один и тот же фиакр, запряженный невзрачными серыми лошадьми. Высадившись у каменной лестницы университета, Марго обернулась – но не увидела ничего. А после – подхваченная толпой вечно спешащих студентов, ослепленная новомодными электрическими лампами, потерянная в лабиринте бесконечных коридоров, лестничных пролетов, анфилад, дверей с медными табличками, мраморных статуй и чучел животных, – вовсе позабыла и о письме, и о снедающей ее тревоге.
– Кто бы ни составлял эти заметки, – вывел из задумчивости доктор Уэнрайт, – он продвинулся гораздо дальше меня. «Материя, сохраненная путем высушивания», – процитировал ютландец и задумчиво покачал головой.
– Подумать только! Я тоже пробовал прокаливание на железном листе, но до инсенирации дошел не сразу. – И, поймав напряженный взгляд баронессы, пояснил: – Сжигание до образования золы.
– Красная пыль, – сказала Марго, нервно оглаживая горячий бок кружки.
– Обратите внимание, как точно этот процесс повторяет стадии алхимической трансформации, – подхватил Уэнрайт. – Мы сжигаем материал до черноты нигредо, после чего он превращается в белую золу – альбедо, а после при помощи универсального растворителя, алкагеста, доводится до состояния красной пыли – рубедо.
– И кто ее вкусит – обретет бессмертие, – прошептала Марго и, отведя глаза, вздрогнула, встретившись с пустым взглядом скелета. Притаившись в углу лаборатории, он хищно ухмылялся, приоткрыв костяной рот.
– По крайней мере, излечит раны. Я бы хотел осмотреть Родиона как можно скорее. Он в порядке? Кожные высыпания? Слабость? Тошнота? – перечислял Уэнрайт, и, с облегчением вздыхая после каждого отрицательного ответа Марго, закончил: – Так передайте ему, что я жду!
– Я передам. Но он не хочет никуда выходить, так удручен гибелью вашего пациента…
Ютландец крякнул и ущипнул себя за ус.
– Знаю. И я удручен не меньше. Мне не удалось получить и доли чего-то, похожего на вашу «красную пыль». Но приостановление роста vivum fluidum в опытном образце дало мне ложную надежду… и она не оправдалась. Моя большая неудача, миссис. И моя вина…
– Не ваша, – резко отозвалась Марго, отставляя кружку. – Вы только исполняли чужой приказ. – И, заметив, как подобрался ютландец, досадливо отмахнулась: – Ах, не отпирайтесь, герр Уэнрайт! Я прекрасно осведомлена, чье возвращение стоило человеческой жизни!
– Вы несправедливы в обвинениях, миссис, – мягко ответил доктор Уэнрайт.
– Харри мне друг, но так же коллега. Вы знаете, что мы познакомились при поступлении в университет? – и, не обращая внимания на гримасы Марго, заулыбался, припоминая. – Я приехал по обмену, а он представился вымышленным именем, чтобы получить доступ к экзаменам. Мы оба выдержали испытания на отлично, но я продолжил обучение, а Харри – нет, повинуясь воле отца. Большое упущение для науки.
– Возможно, его величество был прав, – все еще раздраженно сказала Марго. – Его высочество привык получать желаемое, а те, кто потакает своим прихотям, не слишком задумываются о последствиях! Мы с вами значим для них не больше, чем… чем… – взгляд упал на золотой корешок иллюстрированной энциклопедии, – чем бабочки-однодневки!
Она умолкла, переводя дух и с долей раздражения глядя на качающего головой ютландца.
– Никакой приказ не заставит меня делать что-либо, если я не уверен в результате. А я был уверен… уверен! Да! Я ведь потратил ни один год на эти опыты! И то, что вы мне принесли… о! Это выведет мои исследования на совершенно новый уровень! Как жаль, что порошка ничтожно мало! Я разрываюсь между желанием испытать его немедля и разложить на составляющие!
– Увы, это все, что я смогла наскрести, – удрученно сказала Марго, вспоминая взвившуюся от ее чихания пыль и исчезающие под ладонью ожоги на плече Родиона. – Тешу себя надеждой, что вы разберетесь в этом лучше меня. Только умоляю… умоляю! – подалась вперед, заглядывая в посерьезневшее лицо ютландца, – не говорите ничего его высочеству! Ни о том, что я приходила к вам, ни о «красной пыли», ни об…
Она умолкла и со страхом глянула на пузырек, аккуратно установленный на штативе.
– Это не яд, – ответил на ее невысказанные страхи Уэнрайт. – Но внутрь его лучше не употреблять. Особенно, – тут его взгляд стал многозначительным, – женщине.
– Почему? – быстро спросила Марго, и сделалось неуютно.
«…Возьмите эту настойку, – как наяву послышался шипящий голос Дьюлы. – Трех капель хватит, чтобы ее высочество никогда не смогла бы зачать наследника…»
– Такие настойки популярны у недобросовестных знахарок для избавления от плода, – продолжил ютландец. – Откуда это у вас?
– Не все ли равно, – тускло ответила Марго, сдерживая ниоткуда взявшуюся дрожь. Ладони сделались неприятно липкими, и под ворот блузы скатилась липкая капля.
– Ваше право не говорить, – донесся будто издалека напряженный голос Уэнрайта. – Но я надеюсь, вы сами не принимали это.
– Нет-нет…
– Рассчитываю на ваше благоразумие. И еще, – он выдержал паузу, собирая в морщины широкий лоб, – как давно вы видели кронпринца?
– Давно, – эхом отозвалась Марго, ощущая жгучее прикосновение кольца и письма за подкладкой. – Еще до отъезда…
– Уверены?
– Да.
Подняв глаза, напоролась на внимательный взгляд Уэнрайта. Сосредоточенный, какой-то ощупывающий взгляд. От внезапной догадки огнем полыхнули щеки.
– Доктор Уэнрайт! Уж не думаете ли вы, будто я…
– А вы нет? – прямо осведомился он.
Марго покачала головой.
– Мой муж, доктор Уэнрайт, – подбирая слова, заговорила она, – был довольно… жестоким человеком. И относился ко мне совсем не так, как полагается относиться к юной супруге. Я не смогла осчастливить его наследником. И боюсь, доктор, не смогу никого…
Сосредоточенность во взгляде сменилась изумлением, затем сочувствием, и Марго отвернулась, чтобы не увидеть еще и жалость. В конце концов, она давно смирилась с этим, и сожаления Уэнрайта прозвучали бы неуместно. Но к ее облегчению, он сказал совершенно другое:
– Тогда я оставлю это у себя, миссис Штейгер, и с удовольствием выменяю на другой эликсир. Он совершенно безвреден, поможет справиться с бессонницей и усталостью. Не отказывайтесь, я лишь хочу помочь вам.
– Благодарю вас, доктор, – искренне отозвалась Марго, принимая пузырек и пряча его в ридикюль.
– Эти капли не помешали бы и Харри, – продолжил он, возвращая на лицо выражение озабоченности. – Говорите, вы видели его еще до отъезда? Это плохо, плохо… – вздохнув, добавил негромко: – У меня есть все опасения считать, что его высочество серьезно болен…
Он не успел договорить: на лестнице послышались торопливые шаги, и в кабинет вбежал запыхавшийся смуглый мальчишка.
– Сир! – с порога прокричал он. – Полиция! Там!
И ткнул пальцем за спину.
Доктор Уэнрайт вскочил.
– Какого черта! – гневно начал он, и потерянно обернулся, оглядывая пробирки и колбы, штатив со все еще установленным на него пузырьком, шкатулку с остатками «красной пыли».
Марго сразу все поняла.
– Дайте сюда! – сказала она, поднимаясь тоже. – Я спрячу.
– Но как же?.. – попытался возразить Уэнрайт, а Марго уже поспешно заворачивала шкатулку в носовой платок.
– Не спорьте. Эта пыльца не должна попасть в дурные руки.
«…руки Дьюлы», – закончила про себя.
Ей хватило несколько минут, чтобы, едва отвернувшись от опешившего Уэнрайта, спрятать шкатулку под юбку, как следом за смуглым мальчишкой вошли полицейские.
Их было трое – на черных шинелях поблескивали талые снежинки, – и двое сразу зашагали по кругу, скидывая книги с полок, переворачивая письменные приборы и чучела птиц. Марго видела, как возмущенно выпрямился доктор Уэнрайт, и когда он заговорил, в тоне послышались стальные нотки:
– Господа! Настоятельно прошу объяснить причину столь бесцеремонного вторжения!
Третий, остановившийся на порогу, стянул припорошенное снегом шако, и ответил хорошо знакомым голосом инспектора Вебера:
– Согласно донесению, герр Уэнрайт, здесь проводятся незаконные алхимические опыты, потому умерьте пыл и не препятствуйте обыску. Я представляю закон.
Повел по сторонам холодными глазами, остановился на Марго. Та поджала губы, натягиваясь, как струнка. Сердце затрепыхалось, заныло, толкая по венам закипающую от негодования кровь.
– Баронесса, – сухо сказал Вебер и слегка наклонил голову в приветствии.
– Примите мое почтение и разочарование.
– Объяснитесь, инспектор! – потребовала она, оставаясь стоять и чувствуя впивающийся в бедро угол шкатулки.
– Майор, – поправил Вебер. – Можете поздравить, баронесса, теперь я возглавляю отдел Авьенского эвиденцбюро. А разочарован я потому, что не ожидал от вас сговора с преступником.
– С преступником? – вспыхнула Марго. – Докто Уэнрайт уважаемый человек!
– Тогда как вы объясните это? – Вебер качнул головой, и Марго с упавшим сердцем увидела, как один из полицейских разглядывает настойку, полученную от Дьюлы.
– Это… мое, – с усилием выговорила она. – Я пришла к доктору за консультацией и…
– И пособничаете в опасных опытах, – подхватил Вебер, подходя ближе и принимая пузырек. – Вы знаете, что алхимия запрещена в Авьене?
– Но не ложе «Рубедо», – возразил Уэнрайт, наконец, справившись с потрясением. – Я уважаемый человек, господин майор. К тому же, подданный Ютланда.
– И в случае обнаружения состава преступления, вы будете высланы из страны, – спокойно сказал Вебер. – Зависит от вашей готовности сотрудничать с нами.
– Пожалуйста! – Уэнрайт широким и нервным жестом обвел кабинет. – Громите, господа! Уничтожайте ценные экземпляры! Все наработки! Лекарства, которые я готовлю пациентам!
Пожав плечами, отошел к столу и отвернулся, поглядывая из-под нахмуренных бровей на бесчинствующих полицейских. Все пустые склянки отправлялись в мешок, все книги переворачивались и перетряхивались, и Марго кусала губы, чувствуя себя неуютно под тяжелым взглядом Вебера.
Он подступил ближе, коснулся ее плеча.
– Маргарита…
Она отступила:
– Не трогайте!
– Маргарита, – негромко повторил Вебер, пронизывая ее до нутра ледяным колючим взглядом. – Не скрою, мне неприятна эта встреча. Но солгу, если скажу, что не знал о ней.
– Не сомневаюсь! – зло сказала Марго. – Агенты следят не только за его высочеством, правда?
– Правда, – согласился Вебер. – Так проявите благоразумие. Я все еще на вашей стороне. Но если вы заупрямитесь и станете покрывать преступника, то ничем не смогу вам помочь.
– Я никого не покрываю, Отто, – устало ответила Марго. – Вы говорите «алхимия»? Хорошо! Но я ни разу не видела доктора Уэнрайта за опытами, а ведь не первый месяц сотрудничаю с ним в госпитале.
– Госпиталь – прикрытие. Вы понимаете, что будет, если я найду доказательства?
– Так ищите! – с вызовом бросила Марго. – Станете обыскивать женщину? На глазах у мужчин?! Хорошо! Только, прошу, не затягивайте позорную пытку!
И замерла, холодея при одной мысли о том, что Вебер свершит обещанное. Он долго молчал, хмурясь и играя желваками. После тяжело покачал головой.
– Нет, – произнес вслух, и Марго с облегчением выдохнула. – Вы знаете, я могу лишь взывать к вашей совести, Маргарита.
– Клянусь, я ничего не прячу! – солгала она.
Но ту же краем глаза уловила движение одного из полицейских: нагнувшись, он что-то поднял с паркета – сложенный вчетверо затоптанный лист.
И сердце вновь совершило кульбит и вспыхнуло от беспомощности и стыда.
– Баронессе фон Штейгер лично в руки, – вслух зачитал Вебер. – Властью мне данной, приказываю…
И умолк, глазами скользя по строчкам, затем его губы изогнулись в неприятной ухмылке.
– Прекрасно, – сказал он тоном, не предвещающим ничего прекрасного. – Ну что же, я ожидал.
Марго раздувала ноздри, хотела выдавить хоть слово – и не могла. Горло обложило сухостью, в голове колыхался туман.
– Когда его высочество приказывает – надо выполнять, – Вебер приблизился снова, и теперь стоял на расстоянии ладони, так что Марго различала мокрые кончики усов, и складку между бровями, и ощущала душных запах табака и пороха. Протянув руку, Вебер провел уголком письма по ее щеке – Марго отмерла и отшатнулась, точно от прокаженного. Майор трескуче рассмеялся.
– Выполняйте, – повторил он, возвращая письмо. – В конце концов, каждый служит стране в той степени, на которую способен.
И, отвернувшись, бросил подчиненным:
– Так что там, господа?
– Чисто, – неохотно отозвались полицейские. – Запрещенной литературы нет, порошки взяли на проверку.
– На этот раз повезло, – сквозь зубы процедил Вебер. – Но имейте в виду, один неверный шаг – и увидимся снова. А это не нужно ни вам, герр Уэнрайт, ни вам, фрау.
