Текст книги "20 лет (СИ)"

Автор книги: Екатерина Кузнецова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

Когда субботним утром было объявлено, что мы вчетвером с ночевой едем копать на дачу картошку, энтузиазм смене обстановки во мне не проснулся. Я не любила ездить на так называемую дачу. Разворачивающиеся картины были мало приятны. Но так как спрашивать моё мнение при любом раскладе никто б не стал, позавтракав бутербродами, собрав в пакеты старую одежду, платки, буханку хлеба, сосиски, перчатки, мы покинули квартиру. В часовом пути до деревни я слушала в наушниках музыку, Кирилл дремал на моём плече. Отчим, что казалось странным, который день вёл себя поразительно мирно. Глядя на них с заднего сиденья, я даже ловила моменты, когда он улыбался, шутил, вызывая на губах мамы счастливую улыбку. Подозрительно всё это было. Я ждала выход.

Приехали мы ближе к обеду. Изведали обстановку дома, переоделись и, вооружившись мешками с лопатами и вёдрами, вышли в огород, территория которого была сравнительно небольшой. С соседнего участка сверкнули любопытные взгляды, перешёптывания, смешки. С кем-то мама поздоровалась, поинтересовалась, как дела, как урожай. Те признались, что картошка порченная, практически вся с гнилью. Когда же мама с отчимом начали копать, а мы с Кириллом с вёдрами бегать за ними, то убедились, что картошка действительно плохая и у нас. Вся была заражена проволочником.

– И зачем её собирать? – канючил Кирюшка, выудив картофелины из лунки. – Есть её всё равно нельзя.

– Выкопать в любом случае нужно, иначе как в следующем году сажать? – бросила мама. – Меньше болтай, больше работай.

– В прошлом году тоже была гнилая, – не сдавался он. – Всё равно потом на выброс. Зачем сажать?

Несколько раз делали остановки, но в общем работа заняла около двух-трёх часов. Меня спасала музыка. Я тоже не понимала, какой смысл сажать эту картошку, если из года в год её пожирал проволочник. Никакой мор этого паразита не брал. Он гулял из одного огорода в другой. Морить его надо было коллективно, но не всем то было нужно. Когда сбор подошёл к концу, отчим принялся топить баню, а мы с Кириллом помыли руки, ноги и отправились по велению мамы в магазин за квасом да макаронами. Она рассчитывала, что удастся сообразить на ужин жареную картошку, потому не взяла ничего, кроме сосисок, однако жареная картошка обломалась. Ходить в местный "Продмаг" брату нравилось. Для него это была некая экзотика что ли. Он никогда ничего для себя не просил, зная со слов мамы, что в этом месте всё вдвоё дороже, чем в городе, но сам поход в магазин его, в отличие от меня, радовал.

Ему доставляло удовольствие улыбаться незнакомым, здороваться с попутчиками, рассказывать "чей он", "с кем приехал". Меня же это смущало. Под пристальные взгляды местных мы дошли до магазина, набрали рожки, квас, лимонад, мороженое, на выходе столкнулись с немолодой пухловатой женщиной в цветастом платье. Глаза её были слегка отёкшими, волосы сальными. Увидев нас, она улыбнулась довольно-таки доброй, обаятельной улыбкой, никак не гармонировавшей с лицом в целом. Представилась Светой, давней маминой подругой. Спросила, как дела у семьи, надолго ли приехали, получив желанный ответ, попросила предупредить "родителей", что она забежит вечером.

– Светка?! – воскликнула мама на радостях, занимаясь в кухне нарезкой овощей. На подоконнике уже стояла припасённая бутылка. – Сто лет её не видела! Как она? Мы в школе вместе учились, за одной партой сидели.

– Серьёзно? А выглядит она постарше лет на семь. Полная очень, лицо оттёкшее.

– Она с молодости стала баловаться выпивкой. Лечилась в наркодиспансере. Кодировалась уже сколько.

– У неё нет детей?

– Нет, она и замуж не вышла.

– Почему? Никто не встретился?

– Встречался один. У них любовь такая была, что вся деревня говорила, мы тогда как раз школу заканчивали. Она тоже собиралась в город ехать, парень её тем более тоже там уже учился на третьем курсе. А накануне наших вступительных экзаменов он застрелился. Она, понятное дело, никуда не поехала, осталась тут, сразу начала пить. Вот такой вот жизнь обернулась.

Я промолчала.

– Кир, сосиски с макаронами поставь пока варить. Кирилл куда пошёл?

– Во двор вышел со змеем своим, – ответила я, направившись к шкафу с посудой. – Когда баня будет готова?

– Часа через два – полтора. Если устала, отдохни. Закройся вон в спальне.

– Да не устала, – улыбнулась я, чувствуя комфорт, какого давно не было при общении с мамой. – Хороший день.

– Да, я тоже довольна. Главное, чтоб всё не завершилось плачевно. Как обычно.

– Вероятнее всего так и будет. С бутылкой иначе не бывает.

– Посмотрим.

Время до бани мы с Кириллом провели на улице. Собрали по банке смородины, малины, вишни, откопали в сарае старый велосипед, мышеловку, клетку для кроликов. Всё было покрыто пятисантиметровым слоем пыли, паутины, ржавчины. Не верилось, что когда-то в этом заброшенном месте обитала жизнь. Что тут прошли мамино детство, юность. Сколько помнил этот дом? Достаточно. Только вот счастья там не было. Будет ли когда-то? Не знаю. Явно не в нашей семье. И семьёй-то её сложно назвать. Скорее компанией людей, вынужденных обитать под одной крышей. Именно вынужденных.

Когда же к вечеру пришла Света, мы все успели поужинать, помыться. Кирюшка лежал на печке с телефоном, я читала книгу на пружинной скрипучей кровати, мама пила чай с неясно откуда взявшимися карамельками, а отчим начал потихоньку отхлёбывать из своей долгожданной бутылки. Ради этих мгновений он и терпел все предыдущие дни, держал над собой самообладание. Теперь же можно было оторваться. Мы не знали, чего ожидать от вечера, каким будет завершение этого спокойного на редкость дня, но то, что ничего хорошего он не предвещал – понятно было всем. Света вошла в дом по-свойски. На ней было то же цветастое платье, те же резиновые зелёные тапки, из под которых глядели пальцы с грязными ногтями. Сначала, конечно же, последовало трогательное приветствие между ней и мамой, слёзы, улыбки, восклицания. Потом, когда эмоции более или менее угасли, в силу вступил разговор из серии "Как дела? Где работаешь? Как здоровье? Кого схоронили? Кто вышел замуж? Кто развёлся?", длилось это около часа-полтора. После началось застолье. Света пришла не с пустыми руками, с литровой бутылкой "домашнего самогона".

– А чё ты нигде не работаешь? – доносился из кухни его нетрезвый голос. – В город бы поехала.

– У меня мать тут неходячая, на кого я её оставлю? Три года уже лежит, не встаёт. На её пенсию и живём, – ответила Света не без грусти. – Думаете, мне самой не настоиграла такая жизнь? Ещё как настоиграла, а куда деваться? Судьба так сложилась, сейчас уж поздно метаться.

– Почему поздно? Мать бы с собой забрала, тут дом продали, купили квартиру однокомнатную.

– Не продаются тут дома. Я уже интересовалась. Не едут люди сюда, не хотят, как мы, жизнь угробить. И правильно делают, я бы по своей воле тоже тут не осела.

– Свет, – вмешалась мама. – Ладно, метаться из деревни в город, допустим, поздно. Но бросать тебе надо пить – самое главное. Всё здоровье оставила ты на этом. Помню, какая была, когда школу заканчивали. Как я тебе тогда завидовала – красавица, медалистка, спортсменка, а как ты танцевала, помнишь? Учителя тебя в пример ставили.

– Помню, – горько произнесла она, усмехнувшись. – Ушло всё это.

– Весь класс был в тебя влюблён.

– Ну уж не весь. А несколько было, я помню.

– Обидно, что всё наперекосяк в результате вышло. Не такую жизнь ты заслужила.

– Как вышло, так вышло. Что уж теперь говорить? Мне противно в зеркало на себя смотреть. Когда вижу эту ожиревшую оттёкшую рожу, желание заплевать, разбить. Понимаю, что сама перечеркнула для себя все дороги, сама отравила своё будущее. Ни женой, ни матерью не стала. Отец ушёл из-за меня в могилу, мать слегла. Я осознаю, и от этого ещё больнее. Ещё больше хочется упиться, – говорила Света дрогнувшим голосом. – До беспамятства, до отключки. Думаешь, Вик, пропила я свою совесть? Нет, ни грамма. Всю жизнь сосёт меня, всё жизнь выгрызает. Когда Серёжка застрелился, я и сама подумывала о том, чтоб руки на себя наложить. Родителей тогда жалко стало, а потом смелости не хватало. Если б знала, как жизнь обернётся, в тот же день удавилась бы.

– Из-за чего застрелился-то он? – произнёс отчим.

– А кто его знает. Он был закрытым, никому ничего не рассказывал. Даже если случилось что-то накануне, за все годы это так и не вскрылось. Родители его правда шептали о каком-то долге, то ли он связался с наркоманами, то ли с воровством – не известно. Когда умер, родители сразу же продали тут дом, уехали, поэтому правда уж никогда не всплывёт. Знаете, что обиднее всего? Мы пару раз всего переспали, я и влюбилась в него, а он нет. Он меня не любил. Позволял быть рядом, но не любил и уйти не давал. Может, брось он меня до смерти, не стала бы я той, в кого превратилась.

– Вечно вы, бабы, виноватых ищите. Сама дура, раз не сумела в руки себя взять. Умер и умер, один он что ли был на свете?

– Для меня да. Для меня был один. Со сколькими я мужиками по пьяни потом спала на грязных тряпках, вспоминать страшно. А любить – никого уже не любила. Всё хорошее, что во мне имелось, ушло вместе с ним.

– Вас слушаешь – смешно становится, – рассмеялся отчим громогласно. – Не любила она, и чё? Нашла бы нормального мужика, детей родила.

– Не надо мне этого было ничего. Не хотела.

– А чего хотела? Трахаться, как шалава?

– Саш, хватит, – раздался мамин голос. – Перестань.

– А что перестать? Ты оправдываешь её?

– Оправдываю, потому что не могу по-другому. Не повезло человеку, что, теперь добить его надо?

– Ну правильно, – продолжал усмехаться он. – Если б я когда-то не встретился тебе, тоже не известно где и кем бы ты сейчас была. Может, так же самогон глушила б в деревне, да?

– Что?

– А то, – невозмутимо пробубнил он, тяжело поставив стакан. – Я ведь помню, в каком ты тогда состоянии находилась. Разбитая, убитая, не улыбалась. А в сексе стонала не столько от наслаждения, сколько пыталась боль свою заглушить. Моральную.

– Зачем ты это говоришь?

– Затем, что я вытащил тебя из болота. Если б не я, сидела бы ты сейчас с такой же оттёкшей мордой и хлыстала спирт не закусывая.

– Знаешь что? Хочу сказать, что если б не я, неизвестно где и кем бы ты сам сейчас был, – с агрессией выпалила мама. – Не забывай, что пришёл ты ко мне ни с чем. Не продай мы тогда мою квартиру, своего жилья у тебя до сих пор б не было. Без моей опеки давно бы уж спился.

– Хватит вам, – вмешалась Света. – Сменим тему.

Но мама с отчимом не останавливались.

– Да если б ты Кирюхой тогда не залетела, я б давно ушёл. Скажи сыну спасибо, что у него отец есть, что я не съебался от вас, как твой первый. Мне было куда уйти, к кому уйти, так нет, с тобой остался. Дочь твою на себе тяну. А где её папаша? А папаша в петлю залез, нахера ему дочь? Скажи спасибо, что я с вами, что пожалел вас.

– Так что ж не ушёл? Надо было уебывать, раз было куда! – перешла на истеричный крик мама. – Сдалась мне твоя жалость. Сколько я с твоей малолетней любовницей по телефону говорила? Совесть бы имел после рождения ребёнка перестать гулять, другая жена давно б вышвырнула тебя, а я терплю. Все годы терпела твои унижения! Ради чего?!

– Вышвырнула? Это я тебя вышвырнул бы. Квартира куплена мной, не забывай. Большую часть денег в неё вбухал я, не ты. Твоя доля там – прихожая с ёбанным туалетом, не бери на себя больше положенного.

– Скотина ты, Саш! Неблагодарная скотина! Как совести хватает говорить мне такое?

– А чего ты хотела?

– Уважения хотя бы. Я не говорю про любовь, это неприподъёмно для тебя. Хотя бы уважение я заслужила?

– Я уважаю тебя.

– Я вижу.

– Что касается любовницы, скажи ещё, что у самой на стороне никого не было?

– Не было.

– Не пизди, – рассмеялся он, залпом опустошив рюмку. – Не было у неё. На сайте знакомств регистрировалась, я лично читал там твои сообщения. "Не против встречи в интимной обстановке".

– Я уже говорила, что нигде не регистрировалась и никому не писала, – я чувствовала по голосу, по интонации, что мама пустилась в слёзы. – В жизни не заходила ни на один сайт знакомств.

– Блядь, ладно заливать. Просто не надо обвинять меня, когда сама вымазана в грязи, поняла? Радуйся, что я только смс-ки читал. Если будут доказательства, убью. И тебя, и пидора этого.

– Убей. Прям сейчас убей! – закричала мама дрогнувшим голосом. – Мне к чему такая жизнь? Если б не дети, давно б сама руки на себя наложила, но кому они нужны, кроме меня?

– Вик, успокойтесь, – вновь несмело вмешалась Света. – Хватит вам. Не стоило мне приходить.

– Стоило. Очень даже стоило, – ответила мама, сморкнувшись. – Не обращай внимание. У нас это в порядке вещей. Да?

– Ну тк, семья без ссор – не семья, – наигранно пропел отчим и добавил, спустя паузу. – Ладно, хорош. Мир что ли? Давайте за семью выпьем?

– Давайте.

Было больно. Унижения, которые этот человек сыпал на маму, не удивляли. И я, и Кирилл привыкли слышать подобное. Больно было оттого, что он действительно в приступе очередного гнева был способен убить её. Ладно я, но что будет с братом? Было непонятно, почему мама, понимая это, продолжала прощать своего горячо любимого мужа. И этот случай, я знала наперёд, она простит. Да что простит – уже простила! Тогда, когда он сел возле неё и прижал к своей паршивой, поганой груди. Она хотела мира дома, мира в семье, но о каком мире могла идти речь? Могла ли я при виденных сценах считать отчима за человека, терпимо относиться к нему? Уважать? Мог ли Кирилл? Нет. Если мама хотела хоть малейшей гармонии, то не нужно было, как минимум, делать нас свидетелями их ссор. Не нужно было выяснять при нас отношения. Я понимала, что история нашей семьи не может завершиться счастливым концом, знала, что к чему-то это ведёт. К чему – думать было страшно. Тормоза нашему поезду отказывали, он катился на скорости по неисправным рельсам.

8 глава

Через неделю позвонила Саша и заряженным позитивом голосом предложила встретиться.

– Если есть желание, – сказала она, – снова оставайся на ночь.

Отказываться было глупо. Я вскочила с дивана, отложила книгу. Натянула синие джинсы, накинула поверх обычной голубой футболки белую кофту, собрала в сумку телефон, наушники, зубную щётку, шорты, расчесала волосы, предупредила маму, что вернусь завтра, и, взяв пару недавно испечённых ею пирожков в качестве гостинцев, влезла в кеды и ушла, надеясь остаться незамеченной домашним тираном.

На улице было грязно, сыро. Дождь лил сутра, поэтому до дома Саши я добралась с насквозь промокшими ногами. Снимать обувь было стыдно. Белые носки, я знала наперёд, стали грязными, так как на неделе, возвращаясь из института, я наткнулась на гвоздь и разорвала подошву кед, и теперь вместе с водой в них хлюпал песок. Но перспектива испытать неловкость перед Сашей была куда привлекательнее, чем провести субботний вечер через стенку от отчима.

– Привет, – светло улыбнулась она, открыв дверь. Гладкие волосы были умело уложены, макияж неяркий, но подчеркивал все особенности её удивительно тонкого, интересного лица. Одета она была в стильный костюм из облегающей белой юбки с высокой талией и укороченного топа такого же цвета. – Как ты?

– Ничего. Спасибо, что пригласила.

– Спасибо, что пришла. Я успела соскучиться по тебе за неделю. Как дела в институте? Дома?

– Всё стабильно, – попыталась я улыбнуться, развязывая мокрые, противные на ощупь шнурки.

– Уверенности в голосе мало. Что-то случилось?

– Нет, ничего.

– Ну и отлично. Тебе не нужно переодеться?

– Нужно. Можно мне сразу в ванную? – добавила я смущённо. Носки действительно выглядели позорно.

– Конечно, жду тебя на кухне. Что будешь: чай, кофе?

– Кофе, если можно.

Носки я сразу же сняла, застирала хозяйственным мылом, лежавшим в мыльнице, ноги помыла и, немного придя в себя, стала чуть увереннее. Смущение убавилось, возвращалось прежнее ощущение гармонии, которое подарила эта девушка в день нашего знакомства.

– Это от мамы. С картошкой, – проговорила я, выложив на стол пирожки. – Она спец в кулинарии.

– О, спасибо. Давно я не ела выпечку, тем более домашнюю. Сама не пеку, не нравится мне возиться с тестом, – говорила эмоционально Саша, помешивая кофе. – Да и вообще готовить – это не моё. Было б для кого – другое дело, но стоять у плиты часами ради себя смешно.

– Именно. Я тоже для себя не готовлю. Разве что для брата.

– Любишь его?

– Да, очень. Мы близки с ним.

– Чем занималась всю неделю? Снова бессмысленно прожигала время?

– К сожалению. Было одно мгновение, когда дико хотелось писать, но желание как стремительно проснулось, так же стремительно уснуло. Взяла бумагу, ручку, а в голове снова пусто. А что ты делала?

– Читала, как обычно. К маме захаживала в гости.

– Вы общаетесь с ней?

– Куда деваться? Не могу её бросить, даже несмотря на то, что она меня когда-то сумела. У неё снова новый любовник, вся в синяках, в гематомах. На столе, на подоконнике, под кроватью – кругом бутылки. Квартира засрана, зассана, зрелище, как на помойке, а ей пофиг. Пока я дома жила, убиралась, я вообще в этом плане придирчива, но мать превратила квартиру в гадюшник.

– Как ты находишь силы ходить к ней?

– Не знаю, Кир. Я понимаю, что матери до меня дела нет, что ей куда интереснее накинуть рюмку, чем обменяться со мной парой предложений, но жалко её. Тем не менее жалко.

– Мой отец тоже пил, – призналась я, когда мы с Сашей наконец сели с кофе и пирожками друг против друга. – Самая распространённая русская болезнь.

– Из-за чего? Тоже неудовлетворение жизнью?

– Да. Он не сумел реализоваться. Ждал от жизни одно, получил другое. Его никто не поддерживал, друзей не было, родственникам, как всегда, наплевать на таких людей. Жил в себе, пил, назло себе, себя сам и убил.

– Не осуждаешь?

– Нет, ничуть. Для общества он был пустой ячейкой, но не для меня. Я любила его.

– Он знал это?

– Что я люблю его?

– Да.

– Я никогда ему этого не говорила. Не могла сказать, что-то сдерживало всегда. Но отец меня чувствовал, знал, что дорог.

– Ты не была готова к его смерти?

– Была. Я знала, что это скоро произойдёт. Его жизнь не могла по-другому завершиться, по крайней мере, в моём сознании. Мне вообще кажется, что есть люди, которым теоретически не суждено прийти к старости. Не созданы они для этого.

– А ты, Кир?

– Может быть, и я, – пожав плечами, ответила я, пригубив кофе. – Касательно себя также чувствую, что долго не проживу. Я не суицидница, бывали, конечно, опасные мысли но всерьёз я никогда не хотела наглотаться таблеток или вены вскрыть. Просто знаю: что-то случится. Я вижу себя сейчас, но не вижу в будущем. Как будто для меня не найдётся места в этом будущем. Так же, как не оказалось места отцу.

– Не говори так, – прошептала Саша, не спуская с меня глаз. – Ты сильная. Сама этого не чувствуешь, но постороннему человеку видно. Не дай обстоятельствам сломать тебя.

– Я пытаюсь.

– Что насчёт отчима? По-прежнему не хочешь рассказать о нём?

– Тут и рассказывать нечего, – бросила я, вспыхнув. – Абсолютно нечего. Обычное ожиревшее хамло. Мало что из себя представляет, но возомнил, что обладает какой-то властью, и всю сознательную жизнь отыгрывается на окружающих за свои детские обиды, вымещает комплексы, так сказать. У нас взаимная вражда, каждый день как на поле боя. Он стреляет, я отбиваюсь. Долго ли так ещё продлится – не знаю. Иногда кажется, что проще было бы самой выстрелить. Скольким людям это бы облегчило жизнь.

– Думаешь, сумела бы?

– Я знаю, что сумела бы. Когда он начинает визжать, когда вижу его налитые кровью и ненавистью бешеные глаза, дико хочется схватить что-то тяжёлое и хорошенько отвесить.

– Он не стоит того.

– Иногда кажется, что лучше отсидеть, чем терпеть. С тех пор, как он стал жить с нами, – говорила я, чувствуя, как внутри начинает подкипать, – я ощутила себя ущербной. Как будто мне делают одолжение, позволяя жить в этой семье, как будто приютили чужого ребёнка, и всё, что разрешается – молчать и слушать. Даже если что-то не нравится – молчи и слушай. Но не это самое обидное. Знаешь, чего я никогда не сумею простить этому человеку? Того, что он разлучил меня с мамой. Фактически мы, конечно, вместе. Каждый день видимся, живём под одной крышей, но в духовном плане мы далеко. Мама выбрала не меня, я для неё второстепенна, хотя она того не осознаёт. Ей кажется, что моя вина в конфликте с отчимом достаточно явственна, что я даже не попыталась допустить его до себя, сразу выпустила шипы. Она не может понять, что на самом-то деле шипы изначально пустил он. Он сам оттолкнул меня, у него и цели-то не было найти с чужим ребёнком понимание. Ради чего? Мама являлась для него вещью, которой он до сих пор умело пользуется, а я? Я всего лишь дополнение. Болтающаяся пуговица на халате, мазолящая глаза. Он все годы старательно отрывает её, мама пришивает, он отрывает, она пришивает. Пришивает тайно на невидимом месте, он и там находит. Я не ревную, мне просто обидно, что он лишил меня искренней любви матери. До сих пор хочется упиться этой любовью, хочется ощутить себя желанным, любимым ребёнком. Прийти однажды к маме, обнять её, сказать, как мне плохо, как мне не хватает её, но нет. Поздно. И это, конечно, смертью отчима не восполнить.

Я чувствовала, как по телу побежала неприятная дрожь. Меня колотило. Саша видела это, но молчала, не зная, как реагировать. Всякий раз, когда я начинала подробно думать об этой свинье, случался подобный предательский приступ. Я тряслась, из глаз хлынули слёзы. Причём не боль их вызвала, а ненависть, злость, чёрным комом разлившись по всему телу. Зрелище было отвратительное, я знала, но совладеть с собой было непросто. Обида росла, пускала корни, меня ей становилось мало, она жаждала выйти наружу.

– Был случай, когда мы с мамой завели кота. Отчим на тот момент от силы успел с нами прожить месяца три – четыре, но хозяином чувствовал себя полноправным. Кот с улицы был, тощий, заражён лишаем. Нашли его полуживым, вымыли, выходили, он стал поправляться, хорошеть. Спал со мной, ел абсолютно всё, что давали, вплоть до овощей, а однажды я вернулась из сада и заметила, что нет его. Перевернула всю квартиру, реветь начала, выскочила на улицу, оббежала дом и нашла кота под окнами. Лежал в луже крови. Эта сволочь выбросила его из окна. За что, как ты думаешь? За то, что сам же закрыл дверь в туалет, где стоял кошачий горшок, и кот нагадил на коврике в прихожей. С тех пор мы кошек не заводим.

Саша, опустив голову, молчала. Я знала, что не должна была давать себе воли, не должна была омрачать негативом этот светло начинавшийся вечер, но эмоции брали своё. Без слов встав из-за стола, я извинилась и прошагала в ванную. Умылась, пришла в чувства. Когда вернулась на прежнее место, Саша решительно заговорила:

– Я подумала, Кир. Если хочешь, переезжай ко мне. Не думай о деньгах, о том, что ты мне будешь что-то должна – нет. Я искренне хочу этого. Мне хорошо с тобой, ты удивительный человек, и если смогу чем-то помочь тебе, буду действительно счастлива.

Я опешила.

– Саш, нет. Спасибо за протянутую руку, но не смогу я так. Не сейчас.

– Почему?

– Во-первых, это неудобно. А во-вторых, мама меня не поймёт. Отчим, опять же, станет её ещё больше настраивать против.

– А тебе не должно быть пофиг? Твоя мама сама выбрала для себя такую жизнь. Её за уши не тянули, она вполне могла бы вовремя остановиться. И что значит "настраивать"? Ты её ребёнок, должны ли мать волновать чужие слова?

– Саш, прости. Мне очень приятно твоё желание помочь, но сейчас не лучшее время.

– А когда наступит это лучшее время?

– Может быть, когда я сумею ответить тебе взаимной пользой? Не хочу существовать за твой счёт, за счёт твоего отца.

– Я ведь сказала, что деньги – не проблема.

– Для меня проблема. Очень существенная проблема.

– Как знаешь, – пожав плечами, отрезала она непонимающе. – Но если прижмёт, знай, что тебе есть куда уйти.

– Хорошо.

В молчании мы закончили со скромным ужином, сполоснули бокалы, Саша зарядила в магнитофон диск "Black lab", а потом, что меня ввело в изумление, принесла из зала альбом с коричневой бумагой формата А3, кучу карандашей разной твёрдости – мягкости, уголь, ластики и, чуть смутившись, объявила:

– У меня вдохновение. Не против побыть моей натурщицей?

– Ты серьёзно? – растянулась я в смущённой улыбке. – Это, конечно, здорово, но не думаю, что моё лицо подходит для роли натурщицы.

– Твоё лицо – одно из самых выразительных, что мне довелось видеть. Не забывай, что у меня как-никак есть небольшой художественный вкус, и говорю я тебе это вовсе не из желания сделать приятно.

Я сконфуженно промолчала. Саша же, поставив альбом на колени, взяв уголь, приступила к наброску. Из колонок играла Burn out.

– Ты можешь разговаривать, это не помешает. И перестань стесняться меня. Ты очень красивая девушка, Кир. Я с детства мечтала о длинных вьющихся волосах, как у тебя, о хрупкости, веснушках. Твоя красота естественна, ты ведь вообще не пользуешься косметикой? Выйди сейчас на улицу, останови первую встретившуюся девушку, смой с неё макияж, переодень в обычную одежду – ничего не останется. Ничего, зато в инстраграмчике сотни фотографий из серии "Смотрите, какая я секси". Нужно научиться любить себя, тем более что ты, в отличие от многих, обладаешь полными на то правами.

– Меня этому не научили. Никто никогда не говорил, что я красивая, особенная, ну или что там обычно ещё говорят в счастливых семьях? Парня у меня не было. Тот, который мог бы им стать, предпочёл другую. Полную мне противоположность. Не удивительно, смешно даже сравнить нас, на её фоне я пугало, – ухмыльнулась я не без горечи. – Ничуть не странно, что та история завершилась именно так.

– Значит, он выбрал пустую, разукрашенную девочку?

– Может, не пустую. Но то, что мне она не вровень – это факт. Высокая фигуристая, стильная блондинка. Раскрепощённая. Весёлая. Легкая на подъём, без комплексов. Из благополучной семьи, поступила на экономический. Идеал для любого парня.

– И что, он любит её? – скептически хмыкнула Саша.

– Думаю, да. Фотографии в соцсетях говорят, что они счастливы.

– Сама понимаешь, что фото в соцсетях ничего не значат. Может, показуха? Ну или этот парень просто пользуется ею? Удобная кукла для секса, друзьям показать не стыдно.

– Не знаю. Может, – шепнула я. – Меня это уже не касается.

– Скучаешь по нему? – вдруг спросила Саша. Я долго колебалась с ответом, но увиливать от правды в компании этой девушки было бессмысленно. Если началось наше общение с искренности, то с искренностью должно было и продолжиться.

– Безумно. Заставляю себя не думать, а не выходит. Он был немногим из тех, кто понимал меня. С кем я могла забыться, чувствовать себя собой. Чувствовать какую-то значимость что ли. Рядом с ним я становилась нормальной. Ну, или, по крайней мере, обычной. Меньше думала о своих проблемах, меньше загонялась по поводу домашних взрывов. С его поддержкой негатив реальности воспринимался легче.

– Долго вы дружили?

– Не особо. Он перешёл в нашу школу в десятом классе – получается, ровно год.

– То есть всё было хорошо, а потом он ни с того ни с сего завёл девушку? – произнесла она, оторвавшись от бумаги. – Или что? Как?

– Глупо на самом деле тогда всё вышло. Приближался Новый год, одноклассники хотели отметить вместе, собраться тридцать первого у кого-то на квартире, надраться, расслабиться. Когда я только заикнулась дома о том, что меня, возможно, не будет в новогоднюю ночь, мама перестала разговаривать, а брат признался, что без меня праздник выйдет скучным. Ну так и пришлось остаться с семьёй. А класс всё же отпраздновал вместе. Народу было много. Друзья, друзья друзей. Друзья друзей друзей. Ну, как это обычно бывает. А после той ночи Климт сразу переключился в открытый игнор. Все зимние каникулы я писала ему, звонила, а он молчал. Отмазывался, что дела, времени нет, настроения нет, погода плохая. Уже после я узнала, что в ночь с тридцать первого на первое он в умат накидался и переспал с сестрой одной из одноклассниц. Вскоре они начали встречаться.

– Жестоко, – отрезала Саша. – То есть за всё время вы так не объяснились? Просто перестали общаться?

– Практически. Один раз, правда, уже спустя месяц, он пришёл ко мне, попытался поговорить, но понятно, чем всё обернулось – вдрызг разругались, бросили друг другу оскорбления и разошлись. Он ждал моего одобрения, а я хотела услышать, что нужна ему.

– Школьные истории почти всегда заканчиваются безрадостно.

– Я понимаю. Да и историей это сложно назвать. Обычная штампованная ситуация. Клише для женского романчика или мелодрамы.

– Жаль, что ты не одна из нас.

– Жаль, что я не лесбиянка? – улыбнулась я.

– Именно. Думаю, у нас бы с тобой могло что-то получиться.

– Серьёзно?

– Я не шучу на такие темы.

– Может, стоит попробовать?

– Попробовать что?

– Хотя бы поцеловаться, – пожала я плечами.

– Кир, ты меня провоцируешь, – рассмеялась Саша. – Перестань. Не хочу потерять тебя.

– Среди твоих знакомых девушек бывало так, когда лесбийские наклонности просыпались внезапно?

– Бывало, и нередко. Чаще всего именно так это и происходит. Например, одна рассказывала, что с двенадцати лет была влюблена в своего соседа, но он приходился на три года старше. Когда же ей исполнилось шестнадцать, тот наконец обратил на неё внимание, стали встречаться. Она любила его, но ни разу не сумела возбудиться, не было у неё к нему полового влечения. Когда видела его накаченное голое тело, просыпалось не похотливое желание, а отвращение. Сколько раз они ни пробовали переспать – всё заканчивалось одним: парень обижался, она ревела. Так и разошлись, вскоре у неё завязалась связь с девушкой.

– То есть до секса сложно сказать, есть ли у человека нетрадиционные склонности?

– По большому счёту да.

– Каким был твой первый секс с девушкой? – осторожно произнесла я.

– Тебе это действительно интересно? – улыбнулась Саша. – Неловко не будет?

– Не будет.

– А мне будет, поэтому не стану отвечать. Ты действительно очень дорога мне, Кир. Не хочу вызывать у тебя негативные чувства.

– Ты, даже постаравшись, не сумела бы их у меня вызвать.

– Вводишь в краску, – улыбнулась она. – Но, к сожалению, сумела б. Поэтому давай сменим тему? Скажи лучше, как ты относишься к восточным религиям? Ну и к религии в целом. Смотрю, крест не носишь?

– Нет, сняла несколько лет назад. Христианство стало для меня некрасивой сказкой. Насмотрелась, начиталась, надумалась и разочаровалась во всей этой комедии. Конечно, в плане философии, даже если это сказка, может, не всё в ней так плохо, но то, как она проецируется в жизнь – другой вопрос. Профессиональная методика управления массой, поэтому я не могу относиться к нему гуманно. Верить в придуманного Иисуса, который отдал себя в жертву ради нас, ждать манны небесной, не задавая лишних вопросов. Посты, службы, Пасха, крещения, венчания – зачем? Чтоб ты сидел без крошки хлеба и верил в то, что так и должно быть.