Текст книги "20 лет (СИ)"

Автор книги: Екатерина Кузнецова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

Той ночью мне так и не удалось уснуть. Я валялась, слушала на повторе Devil in the details, Twenty years, Protect me from that I want, Special K «Placebo», I will и Go slowly «Radiohead», Fuck you и Again «Archive», Невский проспект «Сплин». Несколько раз поднималась, подходила к окну взглянуть на белую безысходность в компании с Бусинкой. В семь она стала просить свой утренний завтрак в виде оставшейся с вечера рыбы. Исполнив пожелание, я переоделась в спортивный костюм, сходила умыться. Поставила греться чайник. Утро было странное, но при всём при этом в этой странности существовало что-то, чего я давно не испытывала. Внутренний забытый спутник подал сигнал. Может, действительно мы становимся такими, какие есть, оттого, что меняем мечты на сон?

Я с энтузиазмом выпила бокал кофе в прикуску с овсяным печеньем. Застелила постель, усевшись поверх пледа прислонившись к стене, начала читать "Бытие и ничто" Сартра. Удивительно, но после морально неспокойной ночи думалось вполне ничего себе. Я без проблем переключилась на книгу, отстранив навязчивую мысль на второй план, но, тем не менее, мой взгляд на Марка изменился, к счастью или к сожалению. Долго, однако же, до меня доходило, что этот человек на самом-то деле являлся парнем. Причём не братом, не каким-либо другим родственником. Он являлся парнем, который был готов встать посреди ночи и заварить мне чай с мелиссой, не требуя ничего взамен. Марк запросто мог бы своим обаянием за пару часов развести на секс практически любую девушку, но при всём при этом он находился рядом со мной, ни разу не сделав намёка на то, что я чем-то обязана ему за потраченное время. Потраченные деньги. Нервы. Ни разу не попытался напоить меня и перетянуть на себя одеяло. В век обесценивания духовного и нравственного это дорого стоит.

Не знаю, сколько показывало на часах, когда я отключилась, но так или иначе проснулась лишь в пять часов вечера. На письменном столе лежала записка, в которой аккуратно нетипичным мужским почерком было сказано: "Кир, если проснёшься, не теряй меня. Я у бабушки, на обратном пути зайду в магазин. Что-нибудь хочешь? Бананы? Пирожное? Шоколадную пасту? Буду дома примерно около семи, так что если надумаешь, звони. И да – ничего не готовь, у меня будет небольшой приятный сюрприз". Выпав из реальности, я не сразу сумела переключиться на то время, в котором пребывала. Постояв пару минут у окна, глядя на оживлённую улицу, залитую предмартовским солнцем, ощутила редкостный прилив душевного тепла. На улице стабильно держалась минусовая температура, люди, как и днём раньше, были укутаны в шапки, в пуховики, в шарфы, но скрывалось в этом солнце нечто особенное, пробуждающее силы на новую весну. На новое лето. Сам факт того, что заметно увеличился день, уже немало радовал. Представилось, как было б здорово оказаться в июле, в том знойном разгаре, когда жаркие дни сменяются мягкими, безветренными ночами. Когда ты лежишь в траве где-нибудь посреди поля, не испытывая ни холода, ни страха, но чувствуя, как внутренние пустоши медленно заполняются чем-то неистраченным, свежим. Чем-то, что стирает память, перерождает тебя для новой жизни, новых ощущений. Новых знаний, впечатлений, эмоций.

В мыслях мгновенно нарисовалось детство. Время, проведённое в деревне у бабушки. Вспомнила, как с особым наслаждением уплетала неспелые кислые яблоки с солью, как кололся крыжовник, вкус йогурта из простокваши и крупной клубники. Вкус горячих жаренных яиц вперемешку с помидорами и зеленью. Окрошка с домашним квасом, сметаной и ржаным хлебом. Тушённая тыква. Запах варённой кукурузы. Запах скошенной травы, переплетающийся с ароматом пионов и спелой вишни. Баня по-чёрному. То осталось самым счастливым временем за все двадцать лет, и имелась бы возможность вернуться, даже при условии пережить заново домашние ужасы, я бы, конечно, без сомнений воспользовалась. Однако возглас соседки, вопящей: "Алин, блядь! Я тебе что сказала?", заставил вспомнить, какой на данный момент год, кто я, сколько мне лет, где нахожусь и по какому стечению обстоятельств. Тёплые тона прошлого резко сменились на грязно-холодные оттенки настоящего, воротив осознание того, что фрагментами стёртый из памяти мир исчез, как исчезло всё остальное, что когда-то было для меня ценно. Да и солнце на улице не грело вовсе, то была лишь иллюзия.

Марк появился около шести. Сюрприз действительно оказался приятным, заключая в себе ужин в японском стиле из роллов с лососем, креветками, сливочным сыром, авокадо и якитори (прародителя ныне культового шашлыка). Для меня нетрадиционная российская еда являлась экзотикой, но довольно-таки желанной экзотикой. За столом Марк рассказал о бабушке. О погоде. О случае в автобусе, героиней которого стала молодая нерадивая мать, со словами: "Тварь ты такая!" отвесившая сыну шести-семи лет неслабую пощёчину за то, что тот неуважительно, как ей показалось, ответил на вопрос. Мальчик молча заплакал, и вместо того, чтоб попросить прощения у ребёнка, пожалеть да и вообще сделать что-то, что загладило бы её агрессивный, импульсивный поступок, она добавила: "Повторить? Заебал ты меня своим нытьём. Успокойся, иначе домой придём, возьму ремень и высеку, понял?". Инцидент, разумеется, вызвал реакцию у ехавших в транспорте людей, но никто не подумал проявить участие, ограничившись неодобрительными, любопытными взглядами. Пара человек шепнула что-то друг другу, кто-то поохал, поахал, на этом история и закончилась. В принципе, ничего особенного. Меня уже мало удивляли подобные рассказы, ставшие нормой в обществе, а Марк признался, что его с момента выхода из автобуса грызло паршивое ощущение, связанное с этим всеобщим безразличием, всеобщим бездействием, слабостью.

– Понятно, что в этой ситуации ни от кого ничего не зависело. Даже найдись один, кто сказал бы так называемой матери: "Вы не имеет права поднимать руку на ребёнка. Так нельзя. Вы ломаете психику сыну. Будьте добрее, терпимее, разумнее", единственное, что он мог бы получить в ответ – лестницу из матерщины. Тот, для кого в порядке вещей прилюдно ударить ребёнка, не услышит.

– В чём же тогда ты виноват?

– Да, собственно, наверно, ни в чём, – Марк замолчал, мне тоже не нашлось, что сказать.

Остаток удивительно вкусного, приятного для меня, но омрачённого для Марка ужина, мы провели молча, да и в целом вечер получился скомканным, несколько напряжённым. Непривычно холодным в какой-то степени. Спать решили лечь пораньше, хотя в сон меня, разумеется, после дневного отсыпания не тянуло. Но несмотря на это, к одиннадцати мы сходили по очереди в душ, посушились, приготовили места для ночлежки, и лишь когда Марк выключил свет, я не без труда осмелилась произнести:

– Можно мне лечь с тобой?

В накрывшей темноте выражения лица стоявшего возле выключателя парня невозможно было различить, но судя по повисшей в воздухе паузе, стало ясно, что он растерялся.

– Лечь со мной?

– Да.

– Ладно. Если считаешь, что это хорошая идея, то конечно.

Я сползла с кровати на пол, устроилась с краю, наблюдая за тем, как Марк нерешительно подходил ближе. Снимать футболку он не стал, опустившись на матрас одетым. Как обычно, проверил на телефоне будильник, заправил волосы, конфузясь, лёг на правый бок, оказавшись в сантиметрах двадцати от меня. Было забавно, вместе с тем волнительно, страшно. Я не понимала, зачем это делаю, не понимала, что вообще делаю. Мы лежали, молча смотрели друг на друга привыкшими к мраку глазами, подходящих слов не находилось. Мне хотелось инициативы со стороны Марка, а он не мог понять сути происходящего, мотива, с которым я оказалась под одним с ним одеялом. Был ли это предлог заняться сексом или ничего не значащая дружеская "лежалка"? Вопрос повис между нами, а сказать напрямую: "Да, ты всё понял правильно, сейчас я пытаюсь расположить тебя на то, чего между друзьями быть не может" не выходило. Поэтому около получаса мы лежали, боясь приблизиться, боясь нарушить тишину, боясь что-то испортить, спугнуть мгновение. В какой-то момент тёплой рукой Марк прикоснулся к моей щеке, провёл тонкую линию к подбородку. Мурашек я не испытала, но глаза от нежности невольно прикрылись. Уже скоро мои руки были под его футболкой, расстояние между нами становилось всё менее, пока не сократилось вовсе.

Я чувствовала его свежее дыхание, мятный запах чистого тела, смешанный с запахом сигарет, исходивший от мягких волос – меня опьяняло, отключало разум, выводя на авансцену лишь эмоции, подсознательные желания, страхи. Когда Марк приблизил губы к моему рту, я не стала противиться, мне хотелось всецело поддаться нахлынувшему порыву, потому через какое-то время мы уже были раздеты. На тот момент я по-прежнему не понимала, что делаю, да и не хотела понимать. Зачем? Нам было хорошо, Марк ждал этого шага с моей стороны, рано или поздно подобное должно было произойти, и, наверное, будь я другим человеком, мы были б счастливы. В любом случае Марк старался. Изо всех сил старался сделать меня счастливой, однако не вышло.

Когда он оказался сверху, я открыла глаза, и увиденное не вызвало приятных ощущений – взгляд Марка горел, губы были приоткрыты, волосы спутаны. В мгновение этот человек стал для меня не тем Марком, к которому я привыкла. В порыве страсти, похоти он превратился в обычную особь мужского пола, между ног которой было что-то откровенно скотское. В мыслях проснулись воспоминания об отчиме, об их громких ночах с мамой. Эти стоны, скрип кровати, хлюпающие звуки сношения. Собрав мелкие части себя, я с силой спихнула Марка в сторону. Меня воротило. Злость и отвращение к себе затапливали.

– Что такое? – ничего не понимая, прошептал он, тяжело дыша. – Кир?

Трясущими руками я нащупала в ногах вещи, вскочила с матраса. Ни видеть, ни слышать Марка не хотелось. Стремительно, пребывая в состоянии какой-то прострации, наизнанку надела футболку, шорты, стянула со спинки стула полотенце, мочалку и прямиком направилась в душ. Проходя по коридору мимо комнаты соседа, водящего к себе малолеток, невольно услышала мерзкие вздохи, сопровождающиеся пошлыми возгласами. За закрытой дверью в душе меня вырвало. Рвало долго, до боли. Нутро выворачивалось наизнанку. Я ненавидела себя, ненавидела всех и всё вокруг. "Жующая, срущая и ебущаяся Планета", – как сказал мудрый Буковски. Дерьмо, перемешанное со спермой. Смыв в забитую волосами лунку извергнутое содержимое желудка, я включила воду и, сидя на грязной плитке под ледяной водой, пыталась прийти в себя, продолжая бороться с всплывающими в мозге омерзительными абстрактными картинками скачущих на кровати липких тел. Услышанный в коридоре стон по-прежнему стоял в ушах, надрывающийся голос шлюхи крепко засел в сознании.

В комнату я вернулась не раньше, чем через час. Заледеневшая, раздражённая, обессиленная. С волос и с пижамы капало. Марк не спал. В комнате горел свет, он был одетым, с собранными волосами, сидел за столом. Выражение лица – никакое. Настолько расстроенным я никогда прежде его не видела. Причина на то имелась, безусловно: самой залезть в постель к парню, а после оттолкнуть его, едва ли не послав на три буквы – как минимум, жестоко, тем более, если это не просто парень, а парень, которому ты не безразлична. Марк не понимал произошедшего. Я тоже. Однако, увидев то, в каком виде я заползла в комнату, не стал предъявлять претензии, требовать объяснений, вместо этого, тут же поставил кипятиться чайник, нашёл мой махровый халат, шерстяные носки. Вытер сухим полотенцем, сказал, что нужно переодеться. Я кивнула, стянула футболку, накинула халат, отвернувшись, сняла шорты. Нашла в шкафу чистое бельё.

Пока Марк заваривал чай, сидела на кровати, мысленно пытаясь подобрать наиболее подходящие слова, но не нашлось ничего, кроме как:

– Прости меня.

– Не извиняйся. Забудем, я сам виноват.

– Твоей вины тут нет, а забыть, не думаю, что получится. Мне так точно.

Он промолчал.

– Ты когда-нибудь любил?

– Не любил, но влюблялся.

– Взаимно?

– Когда как, – ответил Марк, бросив в бокалы по несколько листов мяты.

– И ты спал с этими девушками?

– С девушками – звучит громко.

– А всё-таки? Ты ведь не соврал, что не девственник?

– Нет.

– И на что это похоже? Что для тебя секс?

– Ты правда хочешь сейчас об этом говорить?

– Хочу.

– Сложно сказать однозначно. Всё зависит от обстоятельств, от времени, от человека.

– А каким был этот первый человек? Как сложились обстоятельства?

– Нет, я не стану с тобой говорить на эту тему. О чём угодно другом, но не о сексе, Кир.

– Меня полчаса рвало в душе, Марк. Считаешь, нам не стоит говорить о том, что случилось?

– Не считаю, но какое отношение к этому имеет моё прошлое? Что было, то было. Я не люблю возвращаться к давним историям. Как нам это поможет?

– Так дело не в нас, дело во мне. Не нам нужна помощь, а мне. Я оттолкнула тебя, не потому что передумала, и блевала на корочках не от отвращения к тебе. Если говорить честно, я действительно возбудилась. Без притворства, без фальши, без наигранности. Действительно хотела близости, но меня воротит от слова "секс", понимаешь? Как его ни назови, чем ни завуалируй, в моём сознании он остаётся грубой, грязной еблёй, где не может быть места ни любви, ни нежности, ни чему-то там великому. Я признаю, что постельные моменты – обыденная составляющая нормальных отношений, и я хотела бы таких отношений, будь полноценным человеком. Без заморочек, без предрассудков, но что-то во мне искажено, я понять не могу, где и что, Марк. Единственное, что осознала, сидя в душе, – не стоит тебя ждать меня и надеяться на то, что однажды я проснусь другим человеком. Этого не будет.

– Секс не играет для меня значимой роли, Кир. Я живу с тобой, не потому что жду, когда ты в одно мгновение мне откроешься. Я хочу заботиться о тебе, хочу сделать тебя хоть немного счастливее, и в те минуты, когда вижу твою улыбку, когда вижу пусть мимолётную, но всё же искру в глазах – мне больше и не надо ничего. Спим мы при этом или нет – какая разница? Если б я искал девушку для секса – другое дело, но ты-то привлекла меня другим.

– Я не понимаю тебя. Или ты профессионально лицемеришь, или с тобой тоже что-то не так.

– Я и не прошу быть понятым.

– Хотела бы я посмотреть на тех девушек, с которыми ты был до меня.

– Ни одна из них тебя не стоит.

– Может, расскажешь? Мне интересно.

– Да там и рассказывать особо нечего, – отмахнулся Марк, сев за стол. – Ты согрелась?

– Немного, – кинула я, взяв из его рук бокал горячего чая. – Почему не хочешь говорить об этом?

– Потому что тебя это нисколько не вдохновит. Ничего того, о чём стоило бы сказать, в моей жизни не происходило. Ну да, были связи, были какие-то события, эмоции, но это точно не то, о чём я хотел бы рассказывать.

– Хочу понять тебя, Марк. Пожалуйста. Хочу понять, почему ты здесь. Почему не уходишь, почему терпишь. Ты не из тех парней, которых женский пол обходит стороной. Я вижу, как на тебя смотрят девушки в кафе, на улице, в автобусе. Что с тобой не так?

Пару минут Марк молчал. С опущенной головой медленными, большими глотками хлебал чай, закусывая овсяным печенье.

– Ладно. Хочешь понять, хорошо. Тебя интересует конкретно половой опыт? Без лишней патетики? – чувствуя, как кипяток обжёг губы, я кивнула. – С девушкой, с которой у меня произошёл первый секс, я познакомился в связи с "Днём студента". Был открытый концерт в честь нашего поступления, она пришла туда с подругой. Так, просто развлечься, поднять настроение. В общем, лично мы в тот день не встретились. После выступления я пошёл с группой в бар, мы много выпили. Так раскованно, как тогда, я себя никогда не чувствовал. Школа позади, впереди студенчество – мне хотелось упиться свободой. Ясно, что ни о каких серьёзных отношениях я тогда не думал. Не хотелось ответственности, не хотелось обременять себя лишними проблемами, заботами. Восемнадцать лет – что тут ещё скажешь? Я не желал ничего, как просто наслаждаться жизнью ничем не загруженного, не омрачённого студента. Редко планы оправдываются. В общем, когда вернулся в полночь из бара, зашёл "в контакт", увидел сообщение от незнакомого имени: "Привет, здорово выступили! Давно не получала столько эмоций. Кажется, я бесповоротно влюбилась в тебя". Не знаю, как она вышла на мою страницу, но меня это и не интересовало. Я прочитал, значения попытке познакомиться не придал. Закрыл сообщение, лёг. Следующим вечером она написала снова. Написала: "Прости за то сообщение, обычно я так глупо не поступаю. Не умею знакомиться, поскольку понятия не имею, чем могу заинтересовать человека. В любом случае спасибо за подаренные минуты радости", к этим словам прилагалась песня "Radiohead" Street spirit. Стало стыдно за откровенный игнор в адрес неплохой, как показалось, девушки, тем более девушки, слушавшей «Radiohead», я решил ответить. Завязалась переписка. Говорили о музыке, о природе, о погоде – ну, как это обычно бывает. Мне было интересно с ней, ей со мной, судя по всему, тоже. Наши вечерние переписки продолжались неделю, две, три. Чаще всего первой писала она, я проявлял инициативу редко, но если видел от неё сообщение, был искренне рад. Когда виртуального общения ей стало мало, она предложила встретиться. Я, честно, с сомнением отнесся к этой затее. Одно дело – общаться на расстоянии, другое – лично. Чувствовал, что у неё ко мне что-то есть, но поддался уговорам, решил: «Почему бы нет? Встретимся, погуляем. Это ни к чему не обязывает». Встретились. Девушка была красивая – да. Непонятно, что такая, как она, вообще могла найти в таком, каким я на тот момент был. И помня, как она писала о том, что учится в выпускном классе, с трудом в это верил. Выглядела она постарше семнадцати. Я рассчитывал на лёгкую, несерьёзную беседу, поначалу так оно и было, но потом она стала рассказывать о семье. О том, что недавно у неё умер отец от рака, мать после этого начала пить, связалась с наркоманом, который периодически ночует у них в квартире, неоднократно подавая новоявленной падчерице недвусмысленные намёки, поднимает руку на мать, несёт из дома деньги, порой ей с матерью, кроме хлеба, и съесть вечером нечего. Мне стало жаль её. Тем вечером мы проговорили часа четыре – пять, домой я вернулся ближе к одиннадцати, услышанная история не выходила из головы. Странное волнение проснулось по отношению к девушке, но, несмотря на это, никаких романтических чувств я не испытывал. Она привлекала меня как друг, как человек, не более, что, в принципе, я дал ей понять с самого начала, поскольку прекрасно понимал, чем могут обернуться неоправданные надежды, да и она ни разу не заикалась о каких-то возможных отношениях, о чувствах. Мы общались, гуляли, иногда ели пиццу. Всё изменилось после двух месяцев. Она знала, где я живу, знала, что бабушка по будням работает, прибежала однажды сутра заплаканная, в истерике. Я, разумеется, впустил её, стал расспрашивать, что произошло, она долго не могла успокоиться, потом рассказала, что мать ночью пыталась покончить с собой – наглоталась таблеток, скорая с трудом подоспела откачать, любовник матери обвинил во всём произошедшем её, велел не возвращаться домой, пока мать не придёт в себя. Как тут отреагируешь? Я был в шоке. Попросилась пожить у нас день-другой, так как пойти ей было некуда, а в квартиру вернуться она не могла. В общем, я долго колебался, но не выгонишь же её – сказал, что не против, но в таком случае нужно придумать, как в невинной, безобидной форме преподнести эту новость бабушке, в результате сошлись на том, что представим её моей одногруппницей, у которой возникли трудности в семье. Моя бабушка душевный человек, но людей она видит насквозь. Если есть в человеке фальшь, сразу подмечает, однако семнадцатилетний подросток сумел настолько обольстить её, что думаю, скажи я, что эта девушка остаётся с нами жить на длительный срок, она б отреагировала спокойно. У нас трёхкомнатная квартира, ночью так называемой гостье постелили в зале диване, она пожелала всем добрых снов, в тридцатый раз одарила бабушку благодарениями, переоделась в свою пижаму, а через пару часов пришла ко мне в слезах. Спрашиваю: «Что случилось?», говорит: «Страшно. Жить не хочется, никакой радости нет. Никому я не нужна». Я снова стал успокаивать её, внушать слова поддержки, а она вдруг, не переставая рыдать, заявляет: «Можешь поласкать меня?». Я говорю: «В смысле?», на что услышал в ответ: «В прямом. Я знаю, что ты ничего ко мне не испытываешь, но то и неважно. Считай, что это всего-навсего дружеская просьба. Пожалуйста. Завтра мы об этом забудем». Я оттолкнул её, происходящее было чем-то диким для меня, но она продолжала лить слёзы, громко всхлипывая. Бабушка обычно спит крепко, я знал, что она вряд ли нас слышит, но доля сомнения, конечно, имелась. Не буду вдаваться в подробности, скажу только, что после долгих раздумий я пришёл к выводу: «Если это облегчит её страдания, то почему нет? Ничего не значащая ночь». Кого я обманывал? Тот раз не стал первым и последним. В течение нескольких месяцев она приходила ко мне по средам, мы спали, о чём-то говорили и на том расходились. Я ничего не чувствовал. Она это видела, но, кроме секса, ничего и не требовала. Ни ухаживаний, ни заботы, ни внимания. Ей нужен был не я, а кто-то. Чьё-то присутствие в жизни, а мне было её жаль, хотя сейчас думается, что я приходился ей далеко не единственной «отдушиной». От встречи к встрече слушал кошмарные истории, смотрел, как она плачет, а после помогал кончить – всё. Вспоминать это жутко, но оттолкнуть при всём желании не мог. Понимал, что эта ситуация ведёт меня в никуда, а как быть, не знал. Мне было восемнадцать. Не имелось ни жизненного опыта, ни мозгов, ни опыта общения с женским полом. Жуткий период, о котором я ненавижу вспоминать. Не знаю, сколько б это тянулось, если б однажды мы не столкнулись на улице с её родителями. С матерью, отцом, который, к моему шоку, воскрес из мёртвых. Интеллигентные, представительные люди. Ни наркотиками, ни алкоголем, ни раком от них не пахло. Пригласили меня в гости для «более близкого» знакомства, сделали дочери замечание, касательно того, что она прятала «приятного», по их словам, парня. Я сразу сообразил, что школьница развела меня, как последнего идиота, да, наверно, идиотом я и являлся. После того вечера мы с ней не виделись. Я не отвечал на её звонки, смс-ки. Если она встречала меня после пар, проходил мимо, в открытую игнорировал. Какое-то время побесилась, потом отстала. Несколько лет я ничего о ней не знал, не хотел знать, но буквально накануне защиты диплома один знакомый сказал, что через свои связи случайно вышел на неё, узнал, что она поступила в Нижний Новгород то ли на юриста, то ли на экономиста, полгода отучилась, приехала на зимние каникулы домой и порезала в ванной вены.

Марк замолк, я от неприкрытого удивления не знала, как всё то, о чём он поведал, прокомментировать. Да и нужно ли было?

– Что касается второй девушки – тут всё проще, – продолжил он, не дожидаясь рецензии на свой рассказ. – Она перевелась к нам в вуз на втором курсе, до этого училась во Владимире, но в связи с переездом родителей, решила сменить место обучения. Эта девушка, в отличие от первой, не блистала выдающимися внешними данными, у нас практически не имелось общих тем для разговора, но зато была страсть. Мы переспали при первой выпавшей возможности, после чего делали это часто и подолгу, а, спустя два месяца, эмоции улеглись, страсти остыли, секс наскучил. Кроме физиологии, нас ничего не связывало, и так как влечение прошло, тяжело стало находиться рядом. Решили остаться друзьями.

Минуты две-три мы молча лакали чай. Я пыталась переварить сказанное Марком, сопоставить с собой, с нами – ничего не выходило.

– Ну что, помогло тебе это понять меня? – грустно улыбнувшись, выдавил из себя он, отодвинув бокал.

– В какой-то степени.

– Разочарована?

– Нет, не разочарованна, но удивлена. Я представляла твой половой опыт более романтичным, более эстетичным что ли.

– Эстетичным?

– Да. Я была уверена, что в твоём прошлом имелась одна любовь, причём такая всеобъемлющая, светлая, чистая, но какая-то драма или трагедия её сломали.

– Как видишь, не было ни трагедий, ни любви.

– Меня немного смутил один момент: тебе не кажется, что случай со мной как-то переплетается с историей о жалости? Не наступаешь ли ты снова на те грабли?

– Перестань. Ты прекрасно знаешь, что это контрастные ситуации. То, что происходило с той озабоченной, к тебе никакого отношения не имеет. Она использовала меня для удовлетворения своих желаний. Обычно происходит обратная ситуация, но, как видишь, исключения из правил тоже бывают.

– Может, я тоже использую тебя? Неосознанно, но использую.

– В таком случае я мазохист, так как мне нравится быть тебе полезным.

– Ещё один навязчивый вопрос: что ты чувствовал после секса? Допустим, со второй девушкой. Какие ощущения? Самоудовлетворение? Прилив эндорфинов?

– На самом деле не было ничего, кроме опустошения. Ну да, сначала-то классно: эго утешилось, какая-то гордость непонятная просыпалась, потом становилось гадко. С каждым разом что-то внутри то ли отмирало, то ли засыпало. Я не любил оставаться один после секса, поскольку мысли грызли, напоминая, что я медленно растрачиваю себя на дешёвый перепих, смысла в котором не виделось изначально. В общем, не самые приятные ощущения.

– Давай ложиться?

– Хорошо, – кивнул Марк и несмело добавил. – Как обычно?

– Нет, вместе. Просто ляжем, обнимемся и уснём.

– Идёт. Именно этого мне сейчас не хватает.

27 глава

После случившегося инцидента и последовавшего за ним честного разговора наши отношения с Марком стали более близкими в духовном смысле. Более раскрепощёнными, свободными. Мы спали вместе, не делая попыток к какой-либо интимной близости, иногда он целовал меня в макушку, но никогда не требовал чего-то большего. Наверно, именно в этот промежуток времени я могла бы честно сказать: «Всё неплохо, даже хорошо», но это «хорошо» не длилось долго. Окружающая обстановка, неопределённость, неуверенность в завтрашнем дне, в собственном будущем тем не менее рождали сомнения и предательские мысли из рода: «Правильно ли? Так ли?». Да и ощущение какого-то взрыва, какого-то события, которое перечеркнёт всё то, что имелось, не отпускало. В общем, я чего-то ждала, а чего – было неясно. Иногда всерьёз задумывалась о том, чтобы уехать, причём Марк частенько затрагивал эту тему, частенько показывал мне фотографии архитектуры Петербурга, пейзажей, читал про заведения и места, где собирается творческая молодёжь, читал про мероприятия, посвящённые искусству всех направлений, перечислял зарубежные группы, планирующие дать концерт на питерских площадках. Мало-помалу я настраивалась, понимая, что не протяну жизни на том обречённом дне, где мы находились, но сорваться, сказать: «Да» и следующим же днём сесть в поезд и уехать не могла. Почему? Страх. Предчувствие. Хотя позже я, конечно, не раз задумывалась, как бы всё сложилось, послушав я Марка сразу, но мы тянули до последнего. Судьба это или что – не знаю.

Близилась Пасха. С моими атеистическими взглядами я не собиралась праздновать этот день, красить яйца, раздавать конфеты, покупать куличи. Для меня эти традиции воспринимались спектаклем, мама же настояла: "Приходи. Я буду печь пироги. Твою любимую ватрушку сделаю. Посидим, попьём чай, поболтаем. Кирилл ждёт тебя". Марк работал, поэтому данное предложение мне пришлось принять в одиночестве, и в один из апрельских ветреных дней ближе к вечеру я направилась в гости. Весна того года выдалась затяжной, холодной. Люди всё ещё ходили укатанные в шарфы, в пальто, кто-то не снимал и пуховиков. Состояние природы передавало осеннее настроение, конец сентября, начало октября, нежели начало мая, однако после пережитых морозов нелепо было жаловаться. На термометре "+6" – и то хорошо.

– Христос воскрес! – воскликнул с порога Кирилл, протянув мне доверху забитый конфетами целлофановый пакет.

– И тебя, Кирюш, с праздником, – промямлила я с улыбкой.

– Это тебе. Специально отобрал самые вкусные: там и "милки вэй", и "сникерсы", и "чокопайки".

– Я не возьму. Ходил, собирал, промёрз, а я заберу? Дашь мне горсть и всё.

– Да у меня целый мешок этих конфет.

В прихожей я заметила две пары элегантных незнакомых ботинок: одни женские – чёрные, на тонких каблуках, другие принадлежали мужскому полу, причём и те, и другие смотрелись стильно, дорого, качественно. С кухни доносились радостные голоса. Пока я снимала пальто, вышла мама. В любимом халате на замке, с собранными крабом волосами

– Привет! Молодец, что пришла.

– У вас гости?

– Тёть Наташу из Праги помнишь? Двоюродную сестру дядь Саши. У её мужа на днях дядька умер, приехали на похороны, завтра обратно. Перед отъездом к нам решили заскочить.

Тёть Наташу, родственницу отчима, я помнила с трудом, да и видела её за двадцать лет раза два-три. Всё, что знала об их семье, – лет десять назад мужу не без помощи влиятельного отца предложили работу в Чехии, они перебрались туда, спустя пару лет, открыли ресторан и с тех пор ладно и красиво живут в статусе пражских предпринимателей. Детей не завели, имущество не приобрели, но при этом снимали дорогую квартиру в центре города, объездили Европу, пол-Азии. Родные ими гордились, ставили в пример, но отсутствие детей всё же омрачало картину в общественном представлении.

Войдя в кухню, я растерялась. В центре стола, как полагалось, с рюмкой в руках сидел уже "готовый" отчим, а слева от него – абсолютно молодая на вид пара, хотя обоим было за сорок. Увидев меня, с интересом рассмотрев, поздоровались.

– С ума сойти, какая ты взрослая, – слегка подкрашенными глазами улыбалась тёть Наташа. – Помню тебя лет одиннадцати. Такая маленькая, молчаливая девочка была с косичкой, сколько тебе сейчас?

– Двадцать, – бросила я, нерешительно заняв место у стола.

– Двадцать?! Ни за что не подумала б! Максимум – семнадцать – восемнадцать. Юно выглядишь.

– Вы тоже не выглядите на свой возраст.

– Да прям, – рассмеялась она. – Когда тебе уже не двадцать и не тридцать, как ни штукатурься, а годы-то берут своё.

– Здесь не соглашусь, Наташ, – вмешалась мама, накладывая мне окрошку. – В отличие от меня, ты хорошо сохранилась. Ни морщинки, ни обвисших мешков под глазами, стройная, ухоженная – красавица, одним словом. Сама знаешь.

– Да брось! С праздником, Кир, кстати, – добавила она, – Христос воскрес.

– А она у нас неверующая, – с ухмылкой протянул, дыхнув хмелем, отчим. – Считает, что церковь – бизнес, а праздники типа Пасхи – лишний повод для народа погулять.