Текст книги "20 лет (СИ)"
Автор книги: Екатерина Кузнецова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)
– В Гуманитарной академии.
– Я тоже там год отучилась, потом решила уйти.
– По этой причине пошла работать?
– Можно и так сказать.
– А что дальше думаешь? – с волнительным участием спросила тёть Марина, налив на нас двоих зелёный чай.
– Пока не знаю. Поживу, поработаю, там ясно станет.
– Слушай, если вы в один год с моим сыном поступали, может, даже знакомы? Его Антон Ямшанов зовут.
– Нет, такого я не помню. Он на кого у вас учится?
– На психолога.
– Точно нет. Я на социолога училась.
– Вот как.
Однажды мама незнакомого мне Антона с улыбкой заявила, что хотела бы познакомить нас. Сказала, что я ей нравлюсь, и она была бы не против такой невестки. Мне это, конечно, глубоко польстило, но ни о каких знакомствах думать не хотелось. Не до того было. Хотя одним вечером её сын всё-таки забежал к нам в пиццерию, заказал чай, кусок пиццы. Я не сразу сообразила, что это он и есть, подошла, как обычно, забрать посуду, а он прочитал моё имя на бейджике и смущённо спросил: "Вы Кира? Я Антон, моя мама тут работает, она мне рассказывала о вас". Всё, что мне нашлось сказать в ответ: "Очень приятно. Я тоже о вас наслышана". Парень оказался вполне приятным. Вежливым, тактичным, светлым взглядом смотрел на людей. В отглаженной клетчатой рубашке, с аккуратной короткой стрижкой, в очках. Вероятно, ему действительно было непросто сосуществовать в том институтском мире пустой молодёжи, в котором моя роль прервалась, но и со мной найти общий язык он бы вряд ли сумел. Этот человек не был побит жизнью, он, может, и много чего понимал, но испытал мало. Такой правильный, воспитанный мальчик, рядом с которым должна находиться такая же благородная девочка из хорошей семьи. Не испорченная, не испачканная реальностью. К счастью ли к сожалению, я не подходила под этот критерий, поэтому никаких мыслей о том, чтоб каким-то образом продолжить знакомство, быть не могло.
– Ну как он тебе? – спросила тёть Марина, проводив сына.
– Хороший парень, – призналась я искренне. – Уверена, что у него жизнь сложится благополучно.
– Может, вам сходить куда-нибудь вместе?
– Тёть Марин, вы извините, но мы с вашим Антоном слишком разные. Вряд ли у нас могло бы что-то получиться. Ему нужна другая девушка, и когда придёт время, он сам её встретит. Она абсолютно не будет похожа на меня, поверьте.
Больше та не стала делать попыток, несмотря на то, что общение между нами не прекратилось.
Что касается официантов, то тут всё обстояло сложнее. Официантов значилось не много, но и не мало. Все были разбиты по группкам – типичная обстановка в коллективе. Несколько девушек являлись студентками техникума. Также работали молодые девушки с высшим образованием, не сумевшие найти работу по специальности или же только вышедшие из декрета. Парней-официантов в "Итальяно" не числилось. То ли по стечению обстоятельств, то ли по принципу управляющего. Хорошо это или плохо – не знаю. Парни занимали здесь другую должность – роль барменов, которых было двое: Марк и Игорь. Работали они посменно. Девчонки, разумеется, в любую свободную минуту бежали за стойку построить глазки. Говорили, что ни у того, ни у другого нет девушки. Оба давно не зелёные – Марк недавно защитил диплом историка, Игорь же доучивался на программиста. Среди официанток ходил слух, якобы привлекательный Марк, на которого вешались все озабоченные и не очень озабоченные девочки, являлся импотентом, а у Игоря за спиной гуляла слава гомика. Об истоках сплетен не знал никто, но ни в первое, ни во второе я не хотела верить, да и думать об этом желания не возникало. Как по мне, парни были неплохие, хотя ничего, кроме как: "Привет", мы друг другу не говорили.
Возможно, повышенное внимание к мужской категории в коллективе, где на парней ажиотаж, везде одинаково. Что в пиццерии, что в офисе, что в магазине. Девочкам скучно без флирта, без комплиментов, без самолюбования. А когда эти самые два парня на пятнадцать девушек не реагируют на открытые знаки, то какой проще всего сделать вывод? Что они или гомики, или импотенты. Всё очевидно. Хотя ни на первого, ни на второго Марк с Игорем далеко не походили.
– Был случай, когда мы возвращались с Марком вместе с работы, – рассказывала на обеденном перерыве Юля – фигуристая крашеная блондинка с отсечёнными на концах волосами, – шли, разговаривали. Выпили по пути по банке пива. Я хотела развести его на секс, попросила проводить. И он вроде даже не был против, с улыбкой зашёл со мной в подъезд, поднялся до квартиры, а потом развернулся и ушёл. Нормально это? Я уже горела от желания, а он просто развернулся и ушёл!
– Обломалась, Юлька? – хихикнула одна из девушек.
– Пошла ты.
– У меня был подобный случай, – вмешалась третья. – Только мы уже были оба готовы, а парень внезапно вскочил с постели, оделся и убежал.
– Видно, такой нестойкий пошёл у нас мужик, – рассмеялась громким басом всё всегда слышащая тёть Ира. – Скоро у девчонок в двадцать лет климакс будет развиваться.
В таких случаях всегда вмешивалась рассерженная тёть Марина.
– Поели? Нечего языком работать, столы кто убирать за вас будет?
– Языком работать? – растянулась в улыбке Юля. – Извините, но языками ночью работают, а мы просто разговаривали.
– Вообще чувство стыда не имеют.
Мне не нравились подобные диалоги, перепалки, откровения из личной жизни этих девушек, их явные проявления хамства, озабоченности. Не многим эта компания отличалась от институтской. Я по-прежнему находилась одна. По-прежнему играла роль зрителя. Со школьным аттестатом рассчитывать на место выгоднее этого, духовнее и нравственнее было бессмысленно. Приходилось принимать последствия решения, ответственность за который целиком и полностью лежала на мне. Я знала, что будущее не сулило мне каких-то расчудесных чудес, подарков судьбы, небесной манны, знала, что будет непросто. Знала, что, возможно, обстоятельства сложатся ещё хуже, чем прежде, а кого следовало винить? Некого. И идя работать, я надеялась, что со временем сумею привыкнуть. Сумею принять тот факт, что если меня возьмут на должность официантки – это уже будет удача, однако по-прежнему ощущала, что бессмысленно прожигала время.
Работа оказалась отвратительной. Те два дня, на которые выпадала моя смена, были вычеркнутыми из жизни. Эти дни убивались на слушание пошлых баек девчонок, грязных шуток тёть Иры, на наблюдение за компаниями зрелых извращенцев, однополушарных курочек с айфонами и невежественных, абсолютно невоспитанных школьников. Ничего весёлого. Ничего радужного и оптимистичного. Никому не пожалуешься, никому не поплачешься. Стоит выразить малейшее неудовлетворение в адрес заведения – тут же вылетишь. К тому же Татьяна и без того была не особо мной довольна. Иногда делала замечание на угрюмое, неприветливое выражение лица (тогда, как "официант обязан в любом настроении натягивать на лицо улыбку – горе ли у тебя, счастье ли"). Цеплялась к внешнему виду, к синякам под глазами от недосыпа, также её смущала моя неразговорчивость, обособленность от происходящего. Медлительность и нерасторопность. "Ты спишь или работаешь?" – этот вопрос в отношении себя я слышала за день раз по пять.
А в шестую – седьмую смену произошёл инцидент, за который мне влетело уже не только на словах. Доходило часов восемь вечера, пиццерия кишела посетителями, мы бегали от стола к столу, как заведённые, и когда я с подносом подбежала к очередным клиентам, то, собрав посуду с объедками, услышала противно гнусавый мужской голос:
– Девушка, а где мой телефон?
– В смысле? – опешила я, во все глаза глядя на коротко остриженного парня лет двадцати в серой толстовке и с набитой от локтя до запястья татуировкой полульва – получеловека.
– В прямом. До вашего прихода на столе лежал чёрный телефон "Nokia". Сейчас его нет.
– Я не видела никакого телефона.
– Ну как не видела? Вот на этом месте он лежал.
Взглянув на остальных присутствовавших за столиком ухмылявшихся парней, я поняла, какого банального вида разыгрывалась комедия.
– Слушайте, я действительно не видела никакого телефона. Даже если он и лежал тут, не я его взяла. Мне и положить-то его некуда.
– Ну как это? На вас фартук, джинсы, футболка, бюстгальтер. Мало ли, куда вы там могли его сунуть, – невозмутимо продолжал говорить он, вертя на указательном пальце ключи от автомобиля, получая наслаждение от моей растерянности. – Телефон был, сейчас его нет. Что будем делать?
– Вы что, предлагаете мне раздеться? – проговорила я, понимая, что голос предательски начинал дрожать. Не от страха. От гнева. Я знала, что на мне не может быть никакого телефона, как и то, что обыскивать меня эти люди не имели права.
– Я не знаю. Но нужно решить этот вопрос. У меня пропал телефон, похоже, что его украли. Кроме вас, к столику никто не подходил. Как тут следует поступить? Если хотите, я могу сразу обратиться к начальству.
– Что-то случилось? – шепнула мне на ухо проходившая мимо Галя – одна из опытных официанток.
– Молодой человек утверждает, что я взяла его телефон, – пролепетала я.
– А ты не брала его?
– Я похожа на воровку?
– Значит, такой дешёвый подкат?
– Дешевле не придумать. Может, Татьяну позвать?
– Она итак на тебя скалится. Надо мирно решить это дело. Попробуй найти с ними общий язык. Если что, я рядом.
Когда Галя направилась к соседнему столику, мне снова стало не по себе.
– Чего вы хотите? – произнесла я как можно более обыденно, стараясь не выдать волнение. – Вы ведь лучше меня знаете, что я не брала ваш телефон, так?
– С чего это? – улыбнулся парень с татуировкой. – Я вижу вас вторую минуту в своей жизни, откуда я могу быть уверенным в том, что это не вы?
– Пусть друзья позвонят на ваш номер.
Парни переглянулись, один из них достал из кармана свой мобильник, что-то нащёлкал, приложил трубку к уху, подержал секунд десять, затем пожал плечами, заявив, что абонент вне зоны доступа.
– Зарядка села.
– Что вы предлагаете?
– Если не хотите, чтоб об этом узнало начальство, то какую-то компенсацию.
– В форме чего?
– Ну вот давайте это вместе и решим. Во сколько заканчивается ваша смена?
– Какое это имеет значение? – я начинала выходить из себя. Разворачивающаяся комедия стала привлекать внимание других официантов и посетителей с соседних столиков.
– Как насчёт того, чтоб развлечься с нами после работы? – похотливо оскалился якобы пострадавший.
– Нет, это не подойдёт.
– Да ладно уж набивать себе цену. Позовёте подружек, посидим в баре, выпьем, покатаемся по городу. На ночь зависнем у кого-нибудь. Останетесь в двойном плюсе.
– Хочешь купить меня?
– Мы уже на "ты"?
– Может, хватит? Хочешь снять на ночь девушку, иди в другое место. Ты прекрасно знаешь, что я не брала твой телефон. Не нужно делать из меня дуру, я не испугалась.
– А что сразу так грубо? – с издёвкой более тише проговорил парень. – Допустим, я знаю, что ты не брала мой телефон. Но я могу позвать твоё начальство и сказать, что ты его у меня украла, могу написать на тебя заяву. Влипнешь по полной. Мало того, что потеряешь работу, так ещё и репутацию себе подпортишь.
Я понятия не имела, чем не угодила этой компании, по какой причине их внимание пало на меня, и с трудом сдерживалась, чтоб не снять с себя фартук, не послать всё это к чёртовой матери и не уйти из заведения. Люди в зале, наблюдая за дискуссией между клиентом и официанткой, переглядывались, перешёптывались, ждали продолжения.
– Здравствуйте, что-то случилось? – наигранно вежливым тоном произнесла за спиной Татьяна.
– Здрасте. У меня телефон пропал, пытаюсь разобраться в ситуации, а ваша работница внаглую мне хамит. Научите персонал разговаривать, а уже после берите на работу.
– Наверное, вышло какое-то недоразумение. Просим прощения за причинённое неудобство, – ворковала клишированными фразами администратор. – А телефон нашёлся?
– Да, нашёлся.
– Иди работай, – отрезала она мне еле слышно. – Как всё уберёшь, зайди ко мне в администраторскую.
– Ладно.
Какой меня ждал разговор, я догадывалась. Ничего положительного произошедшее не сулило.
– Что это было? – рявкнула Татьяна из-за письменного стола, увидев меня в дверях.
– Он обвинил меня в краже.
– И что?! Помнишь наш первый разговор? Ни при каких обстоятельствах не вступать с клиентом в конфликт. Ты видела, какими глазами смотрели на вас посетители? Больше половины теперь убеждены, что наши официанты или воры, или хамло.
– Я не хамила ему.
– Всё, меня это не интересует. Я устала делать тебе замечания. Давай так: аванса я тебя лишаю, попробуешь поработать ещё недельку, а там посмотрим. Если подобное повторится, держать тебя тут я не стану. Поверь мне, желающие занять твоё место найдутся.
– Я поняла вас, – промямлила я, кивнув. – Можно идти?
– Иди.
Противно было. На моём месте могла б оказаться любая другая официантка, которая, возможно, отреагировала бы на шутку иначе. Поняла бы комедию и подыграла ей. Выходить в зал не хотелось. Несмотря на то, что компания мажористых ублюдков покинула это место, нельзя было не заметить, как косились на меня свидетели перепалки. Думаю, они оценили концерт. Людям нравятся подобные представления. Хлеба и зрелищ никто не отменял.
Но не это за время работы в "Итальяно" произвело на меня наиболее значимое впечатление. Кое-что другое. Работала вместе с нами такая же, как и я, обособленная ото всех девушка – уже не помню точно, как её звали, то ли Настей, то ли Надей. Допустим, Надей. Мы не общались, но однажды возвращались после смены вместе домой, разговорились. Она с тревогой в голосе призналась, что старается не сближаться с девушками, так как мало верит в женскую дружбу, поскольку была уже не раз научена опытом, поэтому "лучше было б нам, конечно, идти всю дорогу молча", но существовало что-то, с чем ей не с кем было поделиться, а поделиться нужно. Спросила, не могу ли эти полчаса дороги стать её слушателем, я, разумеется, согласилась. Слушать мне нравилось больше, чем говорить.
– Не подумай, что я хочу тобой попользоваться, просто с детства так завелось, что если я в чём-то запутываюсь, то существует лишь один способ распутаться – рассказать кому-то. Не ради того, чтоб получить совет или утешение, а с целью услышать себя со стороны и постараться объективно взглянуть на ситуацию. Пробовала пару раз говорить с вымышленным собеседником, не работает.
– Я понимаю, – кивнула я. – Говори, сколько угодно. Слушать мне никогда было не в тягость.
– В общем, – нерешительно начала она, спрятав руки в карманы пальто. – Эта история касается моей семьи. Ну, как семьи – я бы вряд ли назвала её семьёй в том смысле, в каком следует понимать, но всё-таки формально мы семья. Из трёх сестёр я старшая. Средней – восемнадцать, младшей – тринадцать исполнилось недавно. Родители никогда нами особо не занимались, росли каждая сама по себе. Бывает, садимся вместе ужинать, завтракать, иногда ведём посредственные беседы. В наше время это, наверно, типичная ситуация – ничего необычного, когда компания совершенно разных людей, живя под одной крышей, называет себя семьёй. Родственниками. Но это не суть. На днях случилось кое-что не особо приятное, после чего я до сих пор в себя прийти не могу. Да, я не сказала, среднюю сестру зовут Дашей, младшую – Олей. Об Оле в данном контексте нечего сказать, а что касается Дашки – не знаю, с чего начать. Ты когда-нибудь влюблялась, Кир? – добавила она обеспокоенно, задержав на мне широко раскрытые глаза.
– Было такое, – отмахнулась я. – А что?
– На что были похожи эти чувства? Именно в ранний период влюблённости.
Я попыталась вспомнить. То время, когда я только-только осознала, что влюблена в Климта, из памяти напрочь стиралось.
– Я была влюблена в лучшего друга, поэтому сложно сказать, на что конкретно это походило. Рядом с ним мне было тепло, расставаться не хотелось, хотелось как можно больше говорить, видеть его, чувствовать запах. Ощущение чего – то лёгкого, неуловимого.
– Я почему спрашиваю – просто сама никогда ничего подобного не испытывала и знать – не знаю, что происходит с человеком, когда он находится на эпогее так называемой любви. Ладно, извини за вопрос, за любопытство. Это вообще, может, к истории никакого отношения не имеет. Я говорила, что моей средней сестре – восемнадцать. Сложный возраст, да и сама Дашка по характеру из нас троих самая сложная. Мы неплохо с ней ладим, но что у неё в голове – я так и не сумела за восемнадцать лет понять. Она ушла из школы после девятого класса, сказала, что не потянет ЕГЭ, поступила учиться на парикмахера – так, ради какой-то специальности, ничем конкретным не увлекается. Никогда ничем дополнительно, кроме учёбы, не занималась. Походила полгода в художку – бросила, мама пыталась на танцы её записать – бесполезно. Мы всё ждали, когда в ней естественным путём проснётся тяга к чему-либо, но тщетно. Может, и есть у неё какая-то мечта, какое-то желаемое дело, но в таком случае, выходит, что она профессионально его скрывает. Смотрит аниме, как и многие её ровесницы, играет в игрушки на планшете, постоянно зависает в социальных сетях, книг не читает, иногда гуляет с подругами. Наверно, это болезнь поколения, не знаю. Пару месяцев назад рассталась с парнем, иначе говоря, он её кинул. Расставание переживала очень болезненно, они встречались около двух лет, причем отношения эти выходили за рамки поцелуев и посиделок на лавочке. Мы в семье даже в какой-то степени вздохнули с облегчением, когда они расстались, мутный был парень. Не очень приятные будил чувства. Дашка, конечно, страдала. Вечно ревела, видеть никого не хотела – стандартное поведение брошенной девушки, но со временем рана затянулась, она стала спокойнее, по отношению с нами стала вести себя более открыто, более тепло. Правда, недолго. Уже через два месяца нашла другого. Артёмом зовут этого парня. В первую встречу произвёл положительное впечатление – общительный, рассуждает не по возрасту умно, спортом занимается, сразу показал, что к Дашке у него серьёзные намерения – с родителями познакомил, с бабушкой. Я была рада за неё, искренне рада. Но что меня смутило – не прошло и трёх недель, как они уже стали спать – напрямую этого, конечно, никто из них не говорил, но то было ясно из разговоров с сестрой, из её поведения. Казалось, грустный опыт с прежним парнем ещё долго не позволит ей лечь в постель к кому-то, а нет. Всё повторялось. Я не пыталась и не пытаюсь чему-то учить её, у меня и прав на это нет, этим родители должны заниматься, но отцу похер, а маму она не слушает. Считает себя взрослой, самостоятельной личностью. Ну да, девятнадцатый год – нелепо запрещать вести половую жизнь, да и как это сделать? В общем, когда это всплыло – тревогу бить никто не стал. Может, действительно такая сильная любовь? По крайней мере, на тот момент встревать в эти отношения никто не спешил. Даша светилась от счастья, всё пела песни о том, какой Артём хороший, какой заботливый и внимательный, как он боится её потерять. Единственное, что смущало – его чрезмерная ревность. Он знал насчёт её прежних отношений, и при любой возможности старался что-то выпытать, поддеть, упрекнуть. Меня это насторожило, помню, сказала ей, что если он уже так себя ведёт – это плохо, стоит взглянуть на нашего отца – собственника и на то, чем это грозит ей в будущем. В ответ она сказала: "Нет, это другое, он ведь не пытается подловить меня на измене, а просто волнуется, что я по-прежнему думаю о прошлом, что чувства те не до конца угасли". "А они угасли?" – добавила я, Дашка кивнула. Весь май и июнь они провели вместе. Или она сидела у него сутра до вечера, или он у нас. Мама сама чуть ли не влюбилась в этого парня – её типаж, что говорить. Отец тоже слова плохого об Артёме сказать не мог, Оля только его невзлюбила. Почему? Объяснить не могла. Сказала лишь, что сразу не понравился. В остальном же всё было идеально. А в последние дни Дашка вообще перестала появляться дома. Незаметно по утрам уходила, возвращалась, когда все спали. Дня четыре мы её не видели. А позавчера ночью мама решила встретить Дашку, поговорить с ней о том, что некрасиво перед родителями Артёма четыре дня подряд до полуночи сидеть в гостях, не стоит ей портить о себе впечатление. Я той ночью легла спать, как обычно, ждать сестру и присутствовать при их разговоре с мамой было глупо, но на следующее утро мама вошла ко мне в комнату с непониманием на лице. Спрашиваю: "Что случилось?", она мне: "Что у нас с Дашей происходит?". Говорю: "В смысле? А что с ней происходит?". "Она вся синяя. Ноги, задница, руки в свежих кровоподтёках. Под подбородком уже желтеющий синяк, над губой синева, у глаза тоже жёлто всё. Говорит, они с Артёмом так бесятся. Но что за бред? Чтоб такие синяки наставить, надо намеренно избить человека. Ходит, как лохудра в лосинах и его майке – чтоб следов от побоев видно не было. Голова грязная, раньше каждый день мылась, а в эти дни, получается, специально из дома быстрее сбегала, в ванную даже не заходила, чтоб с нами не встречаться". Я слабонервная, поэтому меня от услышанного сразу затрясло, да и какой ещё могла быть реакция? В голове не укладывалось произошедшее. Мама говорит: "Артём придёт к нам сегодня, буду с ним разговаривать. Отца пока расстраивать не стану, вернётся из рейса, сам всё увидит". Проснувшись, Дашка сразу побежала в ванную, помылась, вышла опять в своих лосинах, в халате тёплом, мы поздоровались. Синяки на лице действительно были нехилые, она тут же начала оправдываться: "Я ударилась". Лезть я не стала, забрасывать её расспросами, мне и смотреть-то в её сторону было больно. Весь день она просидела в своей комнате, вышла только часа в три поесть, чай попить – всё. Я сомневалась в том, что Артём действительно посмеет явиться к нам, думала, струсит, но нет, к пяти часам, как и обещалось, пришёл. Представить себе не могла, как он отмажется, как загладит вину за Дашку. Когда они втроём ушли в комнату разговаривать, меня и Олю трясло. Однако разговор был непродолжительным. Покинув комнату, мама показалась на кухне снова с округлёнными глазами. "Ну что? – спрашиваю. – Что говорит?". "Говорит, что Даша сама попросила её избить, – пролепетала она с написанным на лице сомнением. – Хотела один раз попробовать". Я, разумеется, в эту брехню не поверила. Как поверить в то, что твоя сестра имеет садомазохистские наклонности? Она с детства была ласковым ребёнком, постоянно лезла обниматься, откуда у неё могут быть склонности к насилию? Маме говорю: "Что думаешь об этом?", а она мне: "Я понятия не имею. Или я отстала от жизни, или абсолютно не знаю своих детей". К часам семи она приготовила голубцы, позвала к столу Дашу с Артёмом. Никогда не попадала в более неловкую ситуацию: сидела напротив этого урода и не могла поднять глаза. А самое удивительное то, что мне вдруг даже стало их жаль, представляешь? Поразительно. После ужина они смотрели в обнимку телевизор в зале, периодически целовались. Некрасиво было – да, я не понимала, к чему эта демонстрация чувств, никогда раньше в присутствии семьи Дашка себе такого не позволяла, а мне с какого-то фига было их жалко. Когда Артём ушёл, мама сразу же обрушила на Дашку обвинения в распущенности, испорченности, заявила, что не позволит устраивать дома притон, так как у неё растёт младшая дочь, которой ещё рано видеть подобные сцены любви и их последствия. Та разревелась, обиделась, сказала, что мама ничего не понимает. Да, мама действительно ничего не понимает, и я не понимаю. Той же ночью я накатала сообщение Артёму, дословно уже не воспроизведу, но смысл был в том, что он последняя тварь, раз сумел избить девушку – неважно при каких обстоятельствах: попросила она или нет. Сам факт делает его свиньёй. На что этот парень ответил: "Ты не права. Я не избиваю твою сестру, я люблю её и хочу, чтоб она была счастлива. Я никогда не стал бы просто так поднимать на неё руку". Удивительная получается ситуация: человек ходит с синяками, причём если бы то были следы экспериментального секса, то синяки находились бы лишь на теле, но у неё и лицо синее. Можно было б сделать вывод, что это последствия жестоких побоев, но стала бы Даша защищать Артёма, целоваться с ним на наших глазах, избив он её не в порыве страсти по просьбе, а на почве ревности? Продолжила бы она ездить к нему? Отцу говорить о том, что случилось, мама не стала. Самому ему было безразлично ни то, откуда у Дашки синяки (он даже не заметил их), ни то, где она пропадает целыми днями. В общем, я не знаю, что думать. Пересилить себя и попытаться поговорить с сестрой на эту тему не получается. Да и что она скажет? То же, что и маме. Дома её по-прежнему не бывает, синяки желтеют, Артём больше к нам не приходит. Что у них там за отношения, чем они занимаются целыми днями у него в квартире, мне представить тошно. Ужаснее всего во всей этой ситуации то, что она всех нас оттолкнула от себя. Я понимаю, что любовь, чувства (это в лучшем случае, конечно), но нас для неё больше не существует. До отношений с Артёмом такого не было. Я понять не могу, что с ней происходит. Им по восемнадцать лет, возраст, когда говорить о серьёзных чувствах, наверно, рано. Всё может измениться и через месяц, и через неделю, тем более если началось так бурно. Что станет с Дашкой, если Артём наиграется и кинет её? Может, так, конечно, было б лучше, но я бы умерла. В общем, не знаю, как вести себя. Грустно смотреть на происходящее.
Я долго молчала, пытаясь уложить эмоции, переварить услышанное, потому что ситуация была явно не ординарной. Собраться с мыслями не получалось.
– А что сложнее принять: то, что у твоей сестры садомазохистские отклонения или же то, что она настолько одинока?
Надя тоже долго не говорила. Шла, глядя под ноги.
– Наверное, второй вариант, – наконец прошептала она, не поднимая взгляда. – Мне страшно за её будущее. Я готова смириться с озабоченностью, но представить, что она цепляется за человека, который её избивает, лишь для того, чтоб не чувствовать себя одной – что тут скажешь?
До остановки мы дошли молча. Я понимала, что мои слова вряд ли были способны чем-то помочь. Да и не ради поддержки затевался разговор. Здесь подсказку могло дать только время. Время и сама Даша. Надя знала это, и думаю, той же ночью решилась на беседу с сестрой. Хотя...кто знает. В любом случае она не вышла в следующую смену, а Татьяна заявила, что этот человек уволился по собственному желанию. Что там было дальше в истории Нади, я на тот момент не знала. Жуткая ситуация. Я долго думала об этом, долго пыталась понять суть, но пришла к тому, что не существовало в этой ситуации сути. Существовало подобие семьи, существовало одиночество, существовала психическая травма. Какая – этого мне никогда не узнать, но хотелось поговорить с этой Дашей. О чём она молчала? О чём молчат все эти юные девушки, которых избивают такие вот возлюбленные?
17 глава
Испытательный недельный срок от Татьяны я всё-таки выдержала, меня не уволили. И того я держалась на плаву уже более десяти смен. Не скажу, что привыкла, что стала чувствовать себя среди людей более раскрепощённой, нет. Да и физически было тяжело находиться по пятнадцать часов в день на ногах, болели спина, руки. В выходные дни я читала книги, практически не выходя из дома. Питалась бутербродами из хлеба и масла, яйцами. Изредка жарила картошку с луком. За тот период жизни заметно похудела – джинсы болтались на тазовых костях, щёки впали, тощие руки удавалось спрятать за широкими футболками. О маме, о Кирилле старалась не думать. Впала в какой-то духовный застой. Совершенно ничего не чувствовала, ко всему рождалось тупое, бессмысленное безразличие. Как с ним бороться, не знала, да и нужно ли было? Стоило дать волю чувствам, как тут же расклеюсь – это я понимала. Пару раз звонил Кирилл, спрашивал, почему не прихожу в гости, признавался, что скучает. На вопрос: «Как дела дома?» отвечал с радостью: «Всё хорошо. Папа с мамой не ругаются». Этого мне было достаточно, чтоб быть за него спокойной. О большем я не мечтала, поэтому вопросы из разряда: «Спрашивает ли мама обо мне?» или «Не хочет ли мама, чтоб я вернулась?» ни разу не осмелилась задать. Если в их семье настал мир, то незачем тормошить его. Незачем вмешиваться. Я осталась в стороне.
Может, не так уж и плоха была моя новая жизнь – я никому не мешала, мне никто не мешал. Лишь вернувшиеся ночные кошмары по-прежнему не давали спать крепким, беспробудным восьмичасовым сном, оттого я старалась ложиться как можно позднее, вставать как можно раньше, отчего мало высыпалась. Это тоже здорово сказывалось и на внешнем виде, и на моей рабочей заторможенности, но Татьяна смирилась и если и запугивала увольнением, то чаще всего оттого, что я была неразговорчива или холодна с клиентами. А как быть тёплой с людьми, смотрящими на тебя, как на грязь?
Как-то возвращаясь ночью после смены домой, столкнулась с ситуацией, от которой у чувствительного человека волосы встали б дыбом. В двенадцать – час ночи провинциальные города вымирают. Улицы пустеют, машин не видно, ни тебе компаний у подъездов, ни занятых лавочек в парке. Народ собирается разве что у пивных заведений, кинотеатров, клубов, баров – чаще всего это так называемая элита города. Мажористые мальчики-студенты, приехавшие "потусить" со стильными, дорого одетыми девочками. Но плюс у этой категории имелся – они казались безобидными. По крайней мере среди такого цветника вряд ли кто-то обратил бы внимание на проходившую мимо меня, поэтому я не опасалась приставаний, подкатов и всего подобного. Единственный страх опасности внушал общажный подъезд. Вот там частенько зависали то алкаши, то группы матерившихся подростков, то малолетние обжимающиеся парочки.
Той ночью, о которой рассказываю, войдя за двери подъезда, я сразу уловила странное шуршание на верхнем этаже. Сначала подумала выйти, переждать на площадке возле дома, но спать хотелось дико, поэтому осторожно стала подниматься. На лестнице между вторым и третьем этажами стало слышно, как кто-то громкими шагами набегу понёсся вниз. Тело сковало холодом, но, увидев пятнадцати-четырнадцатилетнего подростка, прикрывавшего спортивной олимпийкой лицо, я с облегчением выдохнула, уступив проход. Поднялась на этаж, огляделась по сторонам. На лестнице, ведущей выше, лежала пёстрая кошка. Лежала в неестественной позе: на боку, мордочка запрокинута назад. Меня снова затрясло. Поднявшись ближе и сообразив, что к чему, ощутила, как стало мутить. Задняя часть кошки от конца спины, ниже хвоста плюс лапки были покрыты голой кожей, вокруг – кровь, на стене – брызги белой, склизкой жидкости. В горле застрял ком.
