Текст книги "20 лет (СИ)"
Автор книги: Екатерина Кузнецова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)
– Не попробуешь что-нибудь набрать?
Заправив бумагу, я принялась печатать. Первое, что приходило в голову. В конечном счёте вышло что-то вроде: "Привет. Мне сегодня 20. Обычный день. Обычная я. Необычный подарок. Марк рядом. Смотрит, радуется. Я благодарна ему, словами не передать, насколько я ему благодарна. За дверью, как в любое другое утро, извергается бомбезная соседка. Вероятно, когда-нибудь её голосовые связки не выдержат, и то будет великое счастье. Счастье в пределах грязной, полуразрушенной общаги. Бред. Руки дрожат, образы в голове путаются, слов не хватает. Всегда удивлялась тому, что вроде бы читаешь, развиваешь словарный запас, но стоит сесть за собственную писанину, как всё. Читательский опыт улетучивается в закоулки предательских страхов и тупости. Только сейчас это не трогает меня. Я ведь не писатель. Причем ДАЛЕКО не писатель. А кто? Официантка. НЕДОСОЦИОЛОГ. СОЦИОФОБ. ПРИЖИВАЛКА. Неудачница, одним словом. Невесело это. Но плевать. В данную секунду я ощущаю себя счастливой. Прошло 2 секунды. Я больше не счастлива. Мимолётное счастье. Аллюзия. Абстракция. Фикция. Дышать тяжело. Что– то щиплет в горле, что-то ноет изнутри. Хочется реветь. Сесть и реветь час, два, пока слёз не останется. Но нельзя. Марк увидит, расстроится, а волновать его я не стану. Он старался. Я не стою его заботы".
– У меня есть предложение, – произнесла я, возвращаясь в рамки реальности. – Хочешь нестандартный вечер?
– Ты что-то придумала?
– Не я, но это не меняет сути. Мы никогда не говорили о моей семье. Есть возможность увидеть её воочию.
– Ты серьёзно? – настороженно произнёс Марк. В интонации его голоса сквозило то ли недоверие, то ли сомнение. А может, шок.
– Да. Моя мама собирается готовить праздничный ужин, предложила прийти.
– Значит, родители у тебя всё-таки имеются?
– Относительно. Отец умер, а так да, мама есть. Отчим и младший девятилетний брат.
– Прости, что неадекватно реагирую, просто, честно признаться, не ожидал.
– Того, что у меня есть родня?
– И этого тоже. На самом деле я многое передумал касательно твоей семьи. Строил догадки о том, как ты оказалась в общаге, почему, какие на то были причины. Разные версии приходили на ум, но того, что одним днём ты просто скажешь: "Мы никогда не говорили о моей семье. Есть возможность увидеть её воочию" – такого нет, не ждал. Но я рад.
– Мама не знает о том, что я живу не одна. Могу я представить тебя как моего молодого человека? Думаю, так будет проще. Избавит от лишних объяснений.
– Конечно, – кивнул он, не задумавшись. – Я во всём поддержу тебя.
22 глава
Предстоящий ужин я ждала с трудно сдерживаемым волнением. Марк ничего не говорил, хотя отчётливо видел, что я места себе не находила.
– Сразу хочу предупредить, – начала я перед выходом, – ничему не удивляйся. Не знаю, чем всё обернётся, но если что-то пойдёт не так, мы уйдём.
– Что-то может пойти не так?
– Возможно. Просто заранее говорю, чтоб ты не сильно был шокирован.
Думаю, после этой фразы он стал понемногу понимать, с чем был связан мой уход из дома, однако закидывать вопросами не стал. Молча кивнул, несколько секунд безотрывно смотрел в глаза, после чего мы вышли из комнаты. Я была в своём заношенном сером свитере, в джинсах, пальто, купленных Марком шапке и шарфе. Поверит ли мама в то, что такая убогая я могла подцепить взрослого, образованного, не оторванного от общества парня? Хотелось надеяться на лучшее, но от представления себя в роли девушки Марка было вдвойне не по себе. Вдвойне некомфортно. Может, стоило пойти на этот званый ужин одной, не втягивая в происходящее постороннего человека? Возможно, но хотелось думать, что присутствие Марка несколько сдержит нашу так называемую семью от очередного выяснения отношений, препирательств. Лишь поэтому я и затеяла этот обман. Ну, или полу-обман. Жили мы с Марком вместе – да. А спали или нет – это, думаю, маме вряд ли было интересно. Поэтому заявление, что мы в отношениях, наверно, оправданно. Отношения какие-никакие между нами всё же имелись.
– Как зовут маму?
– Виктория Викторовна.
– А отчима?
– Александр Николаевич.
По пути к остановке мы забежали в супермаркет за тортом, а оттуда сели в автобус и около получаса ехали молча. Нехорошее предчувствие просыпалось.
Позвонив в домофон, я замерла. К счастью, к трубке подошёл не отчим, а Кирилл.
– Кир, это ты?
– Да, я, Кирилл. Открывай.
В лифте мы по-прежнему не обменялись с Марком ни единым словом. Он смотрел на меня мягким, слегка встревоженным взглядом, а я жалела о том, что приняла предложение мамы. Не стоило возвращаться домой. Я осознавала, что организовать праздничный ужин в общаге было куда разумнее, но что делать? Переигрывать ситуацию поздно.
У приоткрытой двери квартиры повеяло запахом фирменной маминой курицы. На пару секунд я замялась, но выглянувший Кирилл с написанной на лице радостной широкой улыбкой мгновенно рассеял сомнения.
– Привет! – протянул он, готовясь броситься в объятия, однако, заметив Марка, растерялся, застеснялся, сконфузился и, отведя взгляд, лишь тихо добавил. – С Днём рождения.
– Спасибо, Кирюш. Как ты вытянулся!
– Проходите.
С кухни играло радио, слышался счастливый голос мамы. На стене прихожей висели гирлянды, тонкая серебристая мишура вдоль зеркала. В целом мало что изменилось, но обстановка казалась вполне себе мирной. Может, из-за всех этих предновогодних блёсток?
– Мам, они уже пришли! – крикнул Кирилл в сторону кухни.
– А папа дома? – еле слышно шепнула я брату, принявшись расстегивать пальто.
– Ага. За компьютером сидит.
– Иди я обниму тебя что ли. Соскучилась невыносимо.
В это мгновение с вопросом: "Они?" вышла мама. В строгом синем приталенном платье, с аккуратно подкрученными вовнутрь волосами, и без того красивые глаза были подведены коричневым карандашом, на веках – дымчатые тени.
Осознав, что значило это "они", мама, конечно, растерялась куда более Кирилла. Слова комом застряли в горле.
– Здравствуйте.
Я видела, что и Марку при всём его радушии и коммуникабельности было неловко. Не самая это приятная ситуация – знакомство с родителями твоей девушки, которая по сути и не девушка тебе вовсе. Имитация счастливого семейства. Очередная фальшь, на этот раз созданная мною.
– Здравствуйте, – нерешительно улыбнулась она, ища в моих глазах объяснение.
– Это Марк. Ничего, что я не одна?
– Нет-нет, о чём ты говоришь? Молодцы, что пришли. Меня Виктория Викторовна зовут, – добавила она смущенно, обратившись к Марку. – Вы простите за такое скомканное, сухое приветствие. Просто не ждала подобного расклада. Нервничаю.
– Ничего страшного, я вас понимаю.
– Кир, предупредила бы, ну? Я бы подготовилась. В такое неловкое положение поставила.
– Хотелось сюрприз сделать.
– Сюрприз удался, – ласково улыбнулась она. – Иди ко мне.
Мне не хватало этих объятий. И мне, и маме, это чувствовалось. И она-то, в отличие от меня, всё-таки слезу пустила. Искреннюю, горькую. А может, то были слёзы радости, счастья – в любом случае всё резко встало на свои места. Нехватка слов, невысказанные упрёки, затаённые обиды, раны, которые по-прежнему кровоточили – это всё грызло, да. Так просто оно бы не ушло в небытие, но, по крайней мере, стену, которая все эти месяцы разделяла нас, сломать удалось. Не только физически. Морально. Я чувствовала, что самый родной человек рядом. Что он нуждается во мне, принимает меня.
– Проходите на кухню, хорошо? – произнесла мама, слегка коснувшись наших с Марком рук. – Я пока горячее наложу.
Кирилл ушёл за мамой, а мы с Марком, переглянувшись, продолжили раздеваться.
– Классная у тебя мама, – шепнул он мне.
– Знаю.
Я надеялась успеть покинуть прихожую до выхода отчима, но не удалось. Он показался именно тогда, когда Марк вешал наши пальто. Как вести себя, я не знала. Спустя полгода, вновь увидев это похотливое, вечно недовольное, насмешливое лицо, я поймала себя на мысли, что ненависть моя ничуть не затупилась. Напротив, стала куда острее, куда масштабнее. Его, видимо, тоже. Всем своим видом он показывал пренебрежение. Власть. Презрение. Смех.
– Здрасте, – не глядя, процедила я глухим голосом.
Марк поздоровался следом. Отчим же лишь кивнул, подошёл пожать руку Марку, после чего, не скрывая сарказма, бросил:
– Жених что ли?
– Можно и так сказать, – ответил Марк, ничуть не поддавшись неприязни отчима.
– Как зовут-то?
– Марк.
– Нравятся тебе так патлатые? – этот вопрос адресовывался мне. Я промолчала. – Ну, проходите. Чё стоять на пороге?
Марк неожиданно с теплом взял мою руку и провёл за отчимом. Не думаю, что этим естественным жестом он желал подыграть моему вранью. Здесь было другое. На кухне я заняла самое дальнее место от отчима, Марк сел рядом. С другой стороны от меня устроился Кирилл. Стол был шикарным: три или четыре салата, фруктовые и овощные нарезки, традиционные бутерброды со шпротами, лавашный рулет из крабовых палочек, чеснока и всяческой зелени, нарезка из красной рыбы. Пока мама накладывала курицу, я сидела, не зная, куда спрятать глаза от неловкости. Хотелось разболтать Кирюшку, расспросить, как у него дела в школе, как занятия карате, не бросил ли он это, читает ли какие-нибудь книжки, как вообще пролетели для него эти несколько месяцев, но присутствие человека, из-за которого я ушла из дома, отбивало любое желание открыть рот. Я сидела в диком напряжении, но винить было некого. Прекрасно знала, куда иду. Зачем иду.
– Учишься, работаешь? – обратился отчим к Марку.
– Этим летом защитил диплом, сейчас работаю барменом в кафе.
– Барменом? А на кого учился-то?
– Я историк.
– То есть образование высшее?
– Да.
Отвечал Марк смело, ничуть не уступая допросчику.
– А почему не в армии? Или ты отслужил уже?
– Нет, у меня военный билет из-за травмы.
– Что за травма такая?
– Повреждение плеча врождённое.
Отчим усмехнулся.
– Когда нас в Афган забирали, никто не смотрел на здоровье, плоскостопия у тебя или сердце больное, зрение плохое, гастрит, давление. Всех загребали, и ничего – никто не жаловался. Знали, что выбора нет, патриотизмом были вдохновлены. А сейчас сидят вот такие, как ты, и говорят про травмы.
– Саш, – вмешалась мама. – Не начинай.
– Да я и не начинаю, мы просто знакомимся, разговариваем. А самому служить хотелось? – продолжил он, глядя на Марка.
– Я по жизни пацифист.
– Это тот, кто против войн? А если на нас американцы завтра нападут? Будут бомбить, что тогда?
– Счастье, если этого не случится.
– Оружие в руки ты не возьмёшь при любом раскладе?
– Я не был в подобной ситуации. Как бы поступил – не знаю, но считаю, что истреблением проблема не решается.
– Если б в сороковых годах наши солдаты так рассуждали, ни мы, ни ты сейчас бы тут не сидели.
– Я понимаю это. Но согласитесь, что если б каждый солдат в мире задумывался о том, стоит ли брать в руки автомат и стрелять по таким же обычным людям, как он сам, то и войн бы не было.
– Кто знает, – заключил тот, не найдя более подходящих слов.
В те секунды я гордилась Марком. Как ни говори, а отчима он заткнул.
– Ну что, – расставив тарелки, начала мама. – Всем всего хватает?
– Хватает, мам, давай скорее сюрприз, – заголосил Кирилл.
На минуту мама покинула кухню, а вернулась с коробкой, обернутой красной переливающейся упаковочной бумагой. Сверху красовался золотистый бант.
– Саш, разливай шампанское, – вернувшись к столу, стоя напротив меня, мама некоторое время собиралась с мыслями, затем с волнением продолжила. – Дочь, вот и пришло то время, когда ты стала совсем взрослой. Дело даже не в цифрах. Смотрю на тебя сейчас и вижу самостоятельную, умную, развитую красивую девушку. Ты больше не маленькая девочка, не подросток, не умеющий принять решение. Возможно, через пару лет у тебя уже появится своя семья, свои дети, и я счастлива осознавать, что мама из тебя будет прекрасная. В этом я уверена. Ты всегда была не по годам рассудительна, боролась за справедливость, за честность, никогда не пошатнула моего к тебе доверия. Я точно знала, что могу быть спокойна за тебя, что ты не ввяжешься в проблемы, не попадёшь под дурное влияние, не станешь слоняться по улицам, распивая пиво или травясь наркотиками. Мне никогда не было за тебя стыдно, дочь. За это спасибо. Ты никогда не заставляла меня краснеть за тебя. Никогда. В этом плане я счастливая мать. Конечно, у нас всякое бывало: и ругались, и мирились, и теряли связь, – на этом моменте мамин голос дрогнул, – но я хочу, чтоб ты знала: я люблю тебя, и что бы ни случилось, всегда буду ждать. В ссорах мы многое друг другу говорили, о чём после жалели, и я понимаю, что у тебя были причины обижаться на меня, Кир. Сегодня, когда я звонила тебе, боялась, что ты или не возьмёшь трубку, или номер сменила, или просто откажешься говорить. Всякое могло быть, но счастье, что сейчас мы все вместе. Мне не хватало тебя. Знай это, и я надеюсь, что больше подобного между нами не случится. Всё, что ты мне сказала, я множество раз обдумала и прошу прощения, если ты по-прежнему на меня в обиде, – мама снова готова была прослезиться. – С двадцатилетием, дочь. Пусть все твои желания, все мечты, все планы осуществятся. Я верю в тебя, и что бы ни говорила, всегда знала и знаю, что, несмотря на трудности, ты многого в жизни добьёшься. Будь счастлива, здорова и всегда любима, Кир. С Днём рождения.
– Спасибо большое, мам, – прошептала я, потянувшись поцеловать эту слабую, несчастную, но невероятно дорогую мне женщину.
– А это тебе от всей нашей семьи. Пусть самые лучшие моменты молодости останутся не только в памяти.
– Это что, фотоаппарат?
– Зеркальный, – радостно кивнул Кирилл. – Мы помним, что ты когда-то мечтала о таком.
– Не надо было так тратиться, вы чего?
– Перестань, – протянула мама. – Самое главное: ты рада?
– Конечно, – улыбнулась я. – Спасибо.
После чего все приступили к еде. Мамина стряпня, как и всегда, оказалась божественна. В процессе ужина мама спросила меня о работе, о том, по-прежнему ли я живу в общежитии, поинтересовалась у Марка, чем он увлекается, какие у него планы на будущее, я задавала вопросы Кириллу. Отчим, разумеется, смущал, но за всё это время он более ничего не произнёс, молча закидываясь шампанским, после открыл бутылку водки. Я старалась не думать о нём, не замечать его тяжёлый взгляд, увлечённая беседой с родными людьми, по голосу и присутствию которых скучала непомерно.
После ужина мы вчетвером прошли в зал, дядь Саша остался на кухне смотреть телевизор и параллельно опустошать бутылку.
– Значит, думаете уехать? – с нежностью глядя на нас с Марком, уточнила мама, присев в кресло.
– Не сейчас, но чуть позже – да.
– А куда?
Я взглянула на Марка, после чего вновь открыла рот.
– Мне бы в Питер хотелось, но время покажет.
– И правильно, тут нечего ловить. Марк, а как ваша бабушка? Сумеет справиться одна?
– Ей всего пятьдесят восемь, на здоровье не жалуется, работает, так что думаю, да. Вполне справится.
– Надо же, молодая какая! Чем занимается? Вы останавливайте меня, если чересчур любопытствую.
– Да нет, всё нормально, – степенно улыбнулся Марк, бросив на маму тёплый, располагающий взгляд. Между ними завязалась симпатия, и как ни странно, этот факт был мне приятен. – Бабушка по специальности технолог пищевой промышленности, но всю жизнь проработала поваром. То в столовой, то в кафе, было время, когда и в ресторане заведовала.
– И до сих пор работает, говорите?
– Да, в ближайшие лет десять уходить на пенсию не планирует.
– Это заслуживает уважения. Сильная женщина?
– Мягко сказано. Я таких людей, как она, в жизни своей не встречал. Она мудрая, требовательная к людям, с горячим темпераментом, но при всём этом мягкая, сердобольная. Никогда не пройдёт мимо чужой беды. Голодного накормит, холодного пригреет.
– Это здорово, когда родные люди так о тебе отзываются.
На несколько секунд между нами повисло молчание.
– Мам, а как ты? Как дела на твоей работе?
– Не спрашивай, Кир. Везде кризис, сокращение. Зарплату урезали, рабочие дни прибавили. В позапрошлом месяце работали чуть ли не без выходных, а ничего не заплатили. Что тут сказать? Не очень радужная картина, а деваться некуда. Или терпи за копейки, или вообще сиди без денег. Правильно, что хотите уехать. Пока молодые, надо решаться, иначе год-другой, а там уж и не захочется ничего менять. В привычку войдёт.
Я не без укора совести отвела глаза.
– Кир, можно тебя в комнату? Ненадолго, – несмело подал голосок Кирилл, поднявшись с дивана. – У меня тоже для тебя подарок.
– Конечно можно.
– Кирюшкин подарок растрогает тебя, – мягко кивнула мама.
В его спальне всё осталось, как прежде. Диван, шифоньер, книжный шкаф, компьютерный стол, компьютер, учебники на подоконнике. На стенах – школьные рисунки, постеры футболистов.
– Закрой глаза, – я повиновалась, слыша, как брат зашуршал чем-то в выдвижном ящике стола. – Вот! Открывай!
Подарок покоился в голубом бумажном подарочном пакете. Что это было? То была пухлая тетрадь с изображением рыжих котят.
– Сюрприз внутри, – предупредил Кирилл, после чего взял за руку и потянул к дивану. – Я ещё осенью всё это начал.
Открыв тетрадь на первой странице, я прочитала по центру: "Самой лучшей сестре!". Написано было крупными письменными буквами оранжевым фломастером, вокруг – наклейки с иллюстрированными цветами. Перелистнув страницу, я увидела первое фото, на котором меня запечатлели в полугодовалом возрасте, сверху текст, вырезанный их журнала: "Совершенный ребёнок". На следующей странице был снимок только что поженившихся мамы и отца, сбоку – наклеенное сердечко, и звалась эта страница "Родители, которые всегда тебя любили". Далее следовала череда детских фотографий: с мамой, с отцом, с бабушками, детсадовские утренники. Всё это сопровождалось наклейками, смешными и трогательными словами, яркими рисунками. Я была польщена. После детских снимков последовали воспоминания Кирилла.
"Помнишь, как мы ходили летом на озеро? Ты завела меня на глубину и научила плавать. Никогда не забуду этого. Ты всегда была рядом, когда мне нужна была помощь. Я знал, что ты никогда меня не бросишь, Кира". Нарисованная река и мы, выглядывавшие из неё. С радостными улыбками, открытыми глазами.
Далее: "А помнишь, как ходили в кино на "Гадкого Я"? Помнишь, как смеялись, когда миньоны пели песню, в которой угадывалось слово: "Труселя"? Я тогда съел весь поп-корн, разлил твой лимонад, а ты даже не разозлилась. Ты никогда на меня не злилась, потому что самая добрая и заботливая сестра". Рисунок миньона.
"А помнишь историю, когда мы с тобой в деревне упали с велосипеда? Вот я тогда перепугался! Но не за себя, со мной ничего не случилось. Больше думал о тебе, никогда не забыть твою разбитую коленку, ссадину на лице. А тебя тогда ещё и отругали, мне до сих пор стыдно за это, ведь я сам уговорил тебя пойти покататься". Я читала и отчётливо вспоминала все эти казавшиеся мне когда-то незначительными события, которые давно затмились другими впечатлениями, ощущениями, другими фрагментами. А Кирюшка помнил, он всё это хранил в себе, ценил, помнил, несмотря на возраст. Он, в отличие от меня, умел оставлять хорошее. Ценить это хорошее, жить с этим. У меня не было слов. У меня ничего не было. Этот маленький человек взрослел куда полноценнее, глубже и добрее меня. Я знала точно, что он не вырастет таким, как я, и за это была рада. Кирилл сильнее, светлее, он не сломается так, как сломалась я, хотелось верить. Он проживёт счастливо.
После воспоминаний последовала страница с вопросом: "Почему ты лучшая сестра?", после чего вновь последовали фотографии меня с приписками качеств. Было что-то вроде: "Потому что ты милая", "Красивая", "Умная", "Благородная", "Талантливая", "Сострадательная", "Честная", "Справедливая", "Искренняя", "Мудрая", "Впечатлительная", "Смешная", "Интересная", "Разносторонняя" и так далее. Всё то были слова, которые я бы никогда не применила по отношению к себе. Ничто из названного не определяло меня, определяло лишь наивную, чистую любовь Кирилла к такой не образцовой, далеко не совершенной, не показательной сестре, как я. Было и невыразимо приятно, и вместе с тем стыдно. Дойдя до последней страницы, я закрыла тетрадь и с такой силой, с таким трепетом прижала к себе брата, что тот завопил: "Нечем дышать!".
– Кирюш, спасибо. Это самый лучший подарок за все мои двадцать лет.
– Тебе правда понравилось?
– Разве такое может не понравиться? Спасибо огромное. Ты не представляешь, насколько тепло получить от тебя такое. Спасибо. Мама видела?
– Да, она мне даже помогала. Мы нашли старые плёнки, сходили напечатать фотографии. А фото со школьного периода мама во "В контакте" искала на страницах твоих одноклассников.
– Да, я хотела как раз спросить, откуда эти снимки. Я ведь забрала свои фотоальбомы. Очень классно придумали. Бесценный подарок.
– Я счастлив, что тебе нравится. Давно не видел, чтоб ты так улыбалась, как сейчас.
– Я и сама забыла, когда испытывала подобные эмоции. Не обижаешься, что я так долго не появлялась?
– Нет, я же понимаю, почему, – произнёс он, резко сменившись в настроении. – Без тебя дома всё опустело. Как будто цвета поменялись. Было ярким, стало серым.
– Без вас во мне тоже всё опустело. Я и себя теперь ощущаю серой.
– Ты не серая, ты такая же красивая, как и была. Только грустная.
– Это есть, – улыбнулась я. – Но постараюсь исправиться.
– Хорошо. Теперь будешь приходить к нам иногда?
– Буду.
– Наконец-то вы помирились с мамой. Я ждал этого. Когда вы в ссоре, она становится другой, никому от этого не хорошо.
Вскоре мы вернулись в зал. Здесь уже и отчим присоединился к компании, уговаривая Марка выпить с ним по рюмке. Мама начала нервничать, Марк напрягся, не зная, как реагировать.
– Что, даже за день рождения не выпьешь? – развязно протянул отчим, стоя у дивана с двумя рюмками. Закуска уже ждала на диване. – Уважь уж.
Марк сопротивлялся, в итоге же сдался. С нежеланием влил в себя содержимое рюмки, закусив красным болгарским перцем. Отчим был доволен, я расстроена, мама – взволнованна. Я никогда не видела Марка в пьяном состоянии, и хотелось думать, что выпитая рюмка будет тем вечером единственной.
– Ну вот, нормальный же парень!
– Саш, мы сидели и мирно – спокойно разговаривали, – не выдержала мама. – Ты на кухне был занят?
– Был, сейчас с вами хочу побеседовать. Или мне запрещено в вашем обществе находиться? А? Марк, противно со мной разговаривать?
– Вовсе нет, присаживайтесь.
– Ты, наверно, монстром меня представлял? По Кириным-то рассказам.
– Мы не говорили на тему семьи, поэтому никаких представлений о вас у меня не было.
– Вон как. И почему она из дома ушла, не спрашивал?
– Не спрашивал. Я видел, что это личное.
Обстановка обострялась.
– Личное? Ну пусть будет личным. Кир, не собираешься возвращаться?
– Ради чего?
– И правильно. С женихом-то лучше живётся, чем с мамкой.
В этот момент я, мама и Марк переглянулись.
– А кто тебе сказал, что они живут вместе?
– А разве это не ясно? – усмехнулся он, положив руку мне на плечо. – Или я ошибаюсь, а, Кир?
– Да, вместе, – отчеканила я, не глядя на него, чувствуя, как вспотели ладони. – Что в этом плохого?
– Это всё хорошо. Я ведь не нападаю, чё ты так агрессивно реагируешь? Марк мне понравился, да и матери, судя по всему, тоже. Да, Вик? Если любите друг друга, живите. Никто не против. Если захотите свадьбу сыграть, мы поможем. Ты уж не дуйся на меня, я к тебе, как к дочери.
Я сдерживалась. Лицемерие этого человека вызывало трудно сдерживаемый гнев, от запаха алкоголя, шедшего из его насмешливого рта, тошнило, близость напрягала. Я физически ощущала, как от прикосновения его руки мои внутренности сворачивались, выворачивались, становясь меньше в размерах.
– Марк, у тебя Кира-то не первая, я так думаю?
Взглянув на маму, Марк замешкался.
– Нет. У меня уже были отношения.
– Ещё бы, у меня к твоему возрасту десяток баб перебывало, – грязно рассмеялся он. – Молодость на то и молодость. Когда ещё потом так погуляешь? Дети пойдут, супружеские обязанности, быт – здоровья на всё не хватит.
– Перестань, – вставила мама раздражительным голосом. – Ты можешь говорить о чём-то другом? Об интересах, увлечениях, о работе?
– Я могу вообще замолчать. Говорите вы, я буду слушать. Идёт?
Продолжать этот дешёвый спектакль, неумелую пародию на семейную идиллию не имело смысла.
– Мы пойдём, наверно, мам. Автобусы рано перестают ходить.
– Как пойдёте? – расстроилась она. – А торт? Я твой любимый "Медовик" испекла. Посидели бы ещё? Если что, такси вызовем.
– Какое такси? Я сам отвезу, – снова влез дядь Саша.
– Пьяный? – иронично протянула мама. – Вот уж спасибо, как-нибудь сами справимся. Кир, ну что? Ставлю чайник?
– Хорошо, – кивнула я. – Ставь.
К счастью, от чая с тортом отчим отказался, остался в зале, уткнувшись в ноутбук. Окончился тот "праздничный вечер" вполне мирно. Перед нашим уходом мама шепнула, что в восторге от Марка. Сказала, что о лучшем для меня и не мечтала. Это, конечно, польстило, но голос совести снова проснулся и напомнил, что не должна я была так обнадёживать маму. Рано или поздно обман вскроется, а ей и так поводов для расстройства хватало. Но что сделано, то сделано.
– Приходите, всегда будем вам рады, – с трепетом говорила она, провожая нас. – Марк, спасибо, что не побоялись прийти познакомиться с нами. Наша семья далека от идеала, но уж какая есть.
– Это вам спасибо, – расплылся он в смущённой улыбке, – за вкусный ужин, за тёплый приём. Вы потрясающая мама.
– Неправда, мама я плохая. Ну всё, бегите! Счастливо добраться. Как будете дома, позвоните.
На этом мы попрощались.
Сев в "Приору" с молодым водителем, я не нашла в себе сил заговорить с Марком. Всё завершилось сравнительно благополучно, мы, наконец, наладили отношения с мамой и Кириллом, не произошло никакого скандала, ссоры, но на душе, тем не менее, было погано. Какой-то едкий, кисло-горький осадок щекотал нутро. Собственное враньё, конечно, играло роль, но посредственную. Я знала, что основная причина заключалась в другом.
23 глава
Доехав до общаги, Марк заплатил таксисту (мамины деньги он, понятно, брать не стал ни в какую), после чего мы вышли и, сохраняя негласный обет молчания, поднялись на третий этаж, откуда доносились детские визги, несмолкающий крик тёть Инны, мужской гогот, громогласные причитания Софьи Михайловны – собственно, типичный общажный вечер. Я не питала к этим людям симпатии, часто думала о них со злостью, всегда – с осуждением, едва не проклиная всякий раз, когда слышала постоянно повторяющиеся завывания, пресытившие голоса, ловила косые взгляды, но, вернувшись в этот мир после встречи с отчимом, словно скинула с себя высохшую кожу, ощутив светлое облегчение. Пусть всё происходящее в общаге было мне непонятно, неприязненно, пусть я терпеть не могла вечернее скопление соседей на кухне, противно высокий голос псевдоинтеллигентной Софьи Михайловны, её нравоучения, пусть бесила тёть Инна, её недалёкий, вечно пьяный муж, шумные, орущие дети, пусть вызывало всплеск отрицательных эмоций, когда беспардонная мамаша сажала посреди коридора свою младшую «Аришу» на горшок, веля после Алине «вытереть ей попу». Да, многое среди всего этого я не могла для себя принять, но недолгая встреча с отчимом поставила моё разыгравшееся эго на место. Я была счастлива имеющейся возможности вернуться в это место. Куда угодно, лишь бы подальше от дома.
Войдя в комнату, мы с Марком разулись, сняли верхние вещи. Марк поставил кипятиться чайник, я села на кровать гладить Бусинку. Перед глазами по-прежнему стояли радостные, живые, но при всём встревоженные, печальные глаза мамы, испуганный происходящим Кирилл, его по-детски искренний, трогательный подарок, похотливый взгляд дядь Саши, менторский тон, которым он начал разговор за столом. Тело всё ещё хранило те ледяные ощущения, сковавшие его холодным, искусственным прикосновением. Я чувствовала себя вновь окунувшейся в грязь, хотелось умыться. Забыться. Но не имела права жаловаться – моё желание, как ни крути, исполнилось. То, чего больше всего желала в честь двадцатилетия, в жизнь всё-таки претворилось. Кому жаловаться? Куда?
– Что скажешь? – произнесла я, наблюдая за тем, как Марк выключил чайник и задумчиво сел за стол, не став разливать кипяток.
Ответил он не сразу.
– Честно? Затрудняюсь что-либо сказать.
– Ты разочарован? Или удивлён?
– Ни то, ни другое. Я ждал чего-то подобного.
– Что думаешь о маме?
– Как мать она идеальна. Заботлива, внимательна, отзывчива. Сентиментальна моментами, но её это не портит. Наоборот. Делает мягкой, понимающей. Говорит она или молчит – от неё исходит что-то вроде тёплого света, она как огонёк в холодном доме, которому не боишься довериться. Видно, что до потери памяти любит вас, стремится одновременно всем угодить, не обидеть. Я давно не встречал настолько искренних в проявлении эмоций людей, настолько уязвимых, не защищённых собственно выстроенной стеной, показным равнодушием, самолюбием, озлобленностью на окружающий мир, ну или чем-то подобным. Она такая, какая есть. Ничуть фальши. Ничуть гордыни или высокомерия женского, кокетства. Абсолютная искренность. Но именно в этом её необъятная слабость. Всё, что на сердце – то и на лице, то и в голосе, в интонации. Она изо всех сил стремится всех сделать счастливыми, а безрезультатно. Глаза выдают отчаяние. Усталость. В каком-то смысле истощённость моральную. Потому и резкая смена душевного настроя: от желания вспылить до порыва задушить всех в объятиях. Как человек, как женщина, она несчастна. Я не знаю обстоятельств, по которым вы с ней долгое время не выходили на связь, Кир, но когда ты заявила, что мы собираемся уходить, когда она стала говорить про торт, про такси, мне было больно смотреть. Я не знаю, какие наиболее правильные слова подобрать сейчас, но единственное, что могу сказать сейчас, – твоя мама одинока. Дико одинока. Она прекрасно осознаёт, что вы все далеки друг от друга, а этот ужин, "Медовик", шампанское, подарок в обёрточной бумаге – всего лишь попытки создать видимость несуществующей гармонии, единства так называемого. Они не изменят ситуацию, но она старается.
– И что же в таком случае делать?
– Прости, Кир, но тут я не знаю. Основная суть вещей мне не известна.
– А догадываешься, в чём суть эта состоит?
– Может быть.
– Ну и?
– Конфликт между тобой и отчимом?
– Банально, но да. В значительной степени.
– Поэтому ты ушла?
– Да, поэтому. Иначе бы наше совместное проживание обернулось трагедией. Хотя я и теперь не уверена в том, что однажды её не произойдёт.
– Давно он вошёл в вашу семью?
