Текст книги "Злыднев Мир. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Егор Чекрыгин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 97 страниц)

Курировать этот Совет, Вождь поставил Большого Шишку. И этот, парадоксальный на первый взгляд выбор, оказался весьма удачным. Большая Шишка не пытался быть умнее ученых умников, не лез в их работы и не указывал кому и чем надо заниматься. Он просто распределял средства, обеспечивал, (в разумных пределах), всем необходимым, и разрешал имущественные, а иногда и научные споры использую для этого свою дремучию мужичью смекалку, честность и чувство справедливости. За что ученый люд, был вполне ему благодарен, и даже, в знак признательности, на досуге научил его читать.

И не только его одного научили читать на мирных и благословенных землях Великого Союза. Поддавшись новомодным идеям, он дал уговорить себя на финансирование нескольких начальных школ. Справедливо рассудив, что внушать людям ненависть к магам и магии, надо с младенчества. Он мечтал чтобы каждый сын свободного человека, а может быть даже и холопа, (если хозяин позволит), – будет посещать Школу, в которой его научат читать, писать, считать и ненавидеть магов.

И с чего же, в его мечтах, должны были начинаться уроки, в каждой из этих, курируемой Вождем школ? Правильно! В его мечтах, все школьные уроки начинались с благодарности величайшему человеку всех времен и народов, – Скромному, но Великому Полтиннику! Который первым раскусил коварные замыслы Врагов Человечества, Первым Сбросил Вражеские Оковы, и Показал Верный Путь к Свободе и Достойной Жизни Всему Человечеству! И Пал, Сраженных Вражеским Ударом в Спину, Закрыв Человечество Своей Грудью!

Да. Наш дорогой Вождь, не забыл своего Командира. И даже больше того, – сделал все возможное, что бы весь мир узнал и запомнил того, кому он обязан своим спасением из коварных лап злобных магов.

Как уже упоминалось, с первых же шагов на пути спасения человечества, – Светлый образ Полтинника, начал привлекать сторонников в ряды Борцов. Рассказы о нем и о его подвигах, становясь от раза все краше и занимательнее, заставляли людей плакать и смеяться, вызывали гордость у забитых и запуганных, внушали смелость робким и вели в бой нерешительных. Полтинник стал образцом Человека и Бойца.

А спустя какое‑то время, Образец этот оброс такими фантастическими подробностями, что уже перестал восприниматься как реальный человек и перешел в разряд богов и героев. Даже Одноухий и Большая Шишка, как‑то перестали отождествлять его с тем самым Полтинником, с которым они отслужили бесконечное количество лет в одном отряде, и съели не один пуд соли. А если им что‑то подобное и приходило в голову они только удивлялись, – «Как же так, столько лет жили бок о бок, а так и не поняли, с каким великим человеком довелось познакомиться».

В течение первого года начала своей стремительной карьеры, Сокол неоднократно вспоминал что надо бы съездить в ту деревушку, проведать Полтинника. Но дела, опасности и заботы, дьявольская нехватка времени и тревожное положение на фронтах его Великой Войны, помешали ему сделать это. Потом, все как‑то более‑менее устаканилось, но забот почему‑то появилось еще больше.

Но как только у Армии появилась служба Безопасности, – он поручил узнать, разыскать и доложить.

Доклад был…., – нерадостным, (с одной стороны), но вот с другой, – даже принес Вождю, некоторое успокоение.

Да, – к сожалению Великий Спаситель Всего Человечества, – безвременно погиб. (Какая досада!). По крайней мере, посланные в ту деревушку агенты Безопасности не смогли там обнаружить ни одного былинного героя, не говоря уж о Богах. Старая бабка‑знахарка, (один из названных Вождем источников информации), бесследно канула в лету. А жители, (по преимуществу, – жительницы), деревни то ли просто не поняли, о ком идет речь, а то ли решили не выдавать неизвестным людям такого справного и полезного в хозяйстве мужика. Так что результат поиска оказался весьма не утешительным, хотя и позволил Соколу вздохнуть с облегчением.

Сокол то наш хорошенько запомнил, кем и каким был настоящий Полтинник. И даже собственные враки про Великого Героя не стерли из его памяти реального образа этого, конечно достойного, весьма уважаемого, несомненно любимого, но все‑таки человека. А человек, каким бы замечательным он не был, все же остается человеком, и сделать из него Символ и Знамя Великой Победы, куда проще уже после смерти. А живой…, – ну это…, ну, – как‑то…, – ну, в общем не то.

Сами подумайте, что будет, если геральдические лев или орел вдруг оживут, да начнут орать, требуя жратвы, гадить, вонять, терять шерсть и перья.

Нет определенно, Символ и Великое Знамя предпочтительнее иметь в мертвом, (по крайней мере, – в неживом), виде. Так они намного удобней, – не капают на мозги, не достают дурацкими советами и не путаются под ногами своих последователей, пробивающих их именами очередную дорогу к очередному светлому будущему.

Вот потому‑то, Вождь вздохнул с облегчением узнав про смерть Полтинника.

Нет, он отнюдь не радовался этой смерти. И где‑то в глубине души великого Вождя, там, где еще оставалась частица Куренка оборвалась какая‑то очень тонкая, но страшно важная ниточка, привязывавшая его к своему прошлому. Но этого Куренка в душе нашего Сокола с каждым днем оставалось все меньше и меньше, по мере того как победы и успех укрепляли его в статусе Вождя.

И хотя толика тоски и печали вызванная этим известием, заняла свое законное место в душе нашего героя, это была не та тоска которая убивает в вас жизнь, и залепляет глаза и уши липкой беспросветной пеленой горя и страдания.

Нет, это скорее была такая тихая, но стойкая печаль, тихой мышкой сидящая в своей норке и лишь иногда выскакивающая оттуда что бы напомнить о себе. С годами к ней привыкаешь, она перестает вызывать боль, и становиться почти приятным воспоминанием.

Да и мог ли Вождь позволить себе большее? Мог ли он предаваться грусти и печали, как какая‑нибудь кисейная барышня, когда на его молодых, (и признаться пока еще по мальчишески узких плечах), висел груз заботы обо всем человечестве? Конечно нет! Ибо по настоящему великого человека отличает от нас простых и вполне заурядных, именно эта способность, отринув личные переживания, отдать все силы главному.

Вот такой и была жизнь наших друзей, на тот момент, когда после долгого пятилетнего перерыва, они вновь вернулись на страницы нашего повествования. Можно сказать, – жизнь удалась. У них были; – интересная работа, достойное положение в обществе, вполне приличный заработок. В общем, – живи не хочу. Но к сожалению такая жизнь бывает только в сказках. А в жизни, или даже в самой, что ни на есть паршивой и слюнявой мыльной опере, как раз в тот момент когда все довольны и счастливы, обязательно должна случиться какая‑нибудь грандиозная подлянка.

И у наших друзей она приключилась, а какая? – скоро узнаете.

СЕДОЙ

Как мы и говорили, пристрелив барона, наш герой дернул в глубину рощицы. Но как только по его расчетам, он уже скрылся от взглядов охраны, то не заметив за собой погони, резко свернул в сторону.

Достигнув конца рощицы, и перебежав что есть духу небольшое поле, он добрался до приличных размеров леска. Плутая, по лесным тропинкам, он добежал до ручейка, и войдя в воду, двинулся по его руслу.

Конечно это была старая как мир уловка, преследующая цель сбить идущих по его следу собак. Но его расчет, был не на то, что бы окончательно скрыться от подобной погони, а лишь запутать преследователей и выиграть время.

По ручью он двинулся не в сторону большого леса, куда должен бы был удирать если бы закончил все свои дела в этих краях. Нет, наш хитроумный и по своему честный герой двинулся как раз в сторону замка, дабы выполнить обещание данное Быку.

Ночь уже перевалила на свою вторую половину когда он наконец добрался до противоположной стороны замка и нашел указанный Быком подземный ход.

Пройдя по нему он проник в замок, разыскал семью своего невольного сообщника, передал написанную им записку молодой миловидной женщине и пользуясь царящей в замке суматохой и неразберихой, вывел ее и двух ее детишек на волю.

Обратный путь в деревню не вызвал особых проблем, разве что занял почти втрое больше времени, чем понадобилось бы одному Седому. Но теперь‑то особо торопиться ему было некуда. Скорее наоборот, он выполнил все намеченные дела и взятые на себя обязательства, и перед ним опять замаячил страшный призрак скуки и неприкаянности.

Куда двинуться дальше? Этот казалось бы простой вопрос ставил его в тупик, и вызывал в душе нехорошее ощущение.

За все годы «сознательной» жизни, – он практически не разу не покидал своей деревушки и ее окрестностей, и потому совершенно не знал мира в котором живут все остальные люди. Даже те байки и рассказы которые все‑таки доходили до него через третьи‑четвертые руки, (или скорее рты), – рисовали весьма смутную картину происходящего в большом мире. Ни разу, за всю свою сознательную, (четыре года) жизнь, он не отходил от деревни дальше чем верст на пять‑шесть, и даже примерно не знал ни географии окружающего мира, ни обычаев, ни, так сказать, – «мировоззрения», живущих в нем людей.

Ну конечно он знал что магов надо ненавидеть и ругать, и даже смутно догадывался за что. Знал он так же, что дворянам и прочим «благородным» надо кланяться, угождать, и вообще, – всячески лебезить перед ними. Но как мы знаем, с этим «лебезением» у Седого были серьезные проблемы.

А в общем‑то. – Мозг его был девственно чист и свободен от разных сословных комплексов и «идеологических» пристрастий. А основная его философия взаимоотношений с другими людьми, сводилась к принципу – «Как ты со мной, так и я с тобой».

Сразу после убийства баронского сынка со товарищем, вдохновленный возникшей у него идеей, наш герой смело выпрыгнул в большой мир. Но сделав свое дело и вернувшись обратно в своей тесный но уютный мирок, он стал испытывать перед большим миром некоторую робость. И чувство это только усилилось когда на смену, возбуждению и азарту охоты на барона пришли усталость и апатия, которые частенько появляются после большого нервного и физического напряжения.

Так что вернулся в деревушку он полностью разбитым и потерянным. Сдал, изведшемуся в ожидании и тревоге за судьбу родных Быку, своих подопечных и завалился спать, проспав почти сутки.

И только на третий день после возвращения, в избе его первой жены собрался совет состоящий из Быка, старосты и естественно Седого. Честно и подробно рассказал он им о том что натворил, принял все упреки и слова восхищения, и спросил в завершении.

– Ну, это все теперь дело прошлого. А дальше то что делать будем? Ты Бык куда ноги собираешься делать?

– Ноги говоришь… – усмехнулся тот в ответ, – Благодаря твоим заботам, ноги я смогу отсюда сделать еще не скоро….. Да ладно тебе, – я не в обиде. Ты башку на собственных плечах сохранял. И получилось это у тебя лучше чем у меня. Так что,– что сделано, то сделано.

– Не ******, себе, – сделано, что сделано. – Пробурчал староста. – Да будь у меня две руки, я б за такие дела…. Это надо же что удумать, – весь Баронский род под корень вывести.

– Дак ведь я….

– Дак, да с печки бряк. А если кто прознает? Тебе то что, тебя теперь ищи за тридевять земель, а нам как?

– Да кто прознает? Про то куда сыночек с дружком двинулись, только вот он знал. А ему болтать тоже выгоды нет. Трупы то в болото кинули?

– Ясен пень кинули!

– А коней куда? Надеюсь прикарманить не догадались?

– Тебе вот легко говорить, а нам пахать то на чем? Да это же такие кони………!!!!

Они если хочешь знать, целого табуна таких как моя Пеструха стоят….. Эх…. И таких коней пришлось в лесу бросить. Знаешь Седой, плевал я на баронского сынка, и на папашку его я тоже плевал, но вот коней этих я тебе не в жизнь не прощу.

– Ладно, не прощай, главное что от следа избавился. Так что если из местных никто не проболтается, – все шито‑крыто будет. Тебя про то сколько народу в деревне, когда‑нибудь в замке спрашивали?

– А как же, по‑твоему они барщину, да оброк назначали? Ясен пень, – спрашивали.

– И сколько ты указывал?

– Одиннадцать хозяев, да ты приблудный, – так и говорил. – …А баб? – Да кто же их считать то будет?

– Вот и отлично, – я уйду, у тебя так и окажется одиннадцать мужиков, и один приблудный, – указал Седой пальцем на Быка. Так и продолжай говорить ближайшее время. Если вообще будут спрашивать.

– А сам то куда двинешь. – Спросил Бык.

– Да не знаю, – куда глаза глядят. Можешь чего присоветуете?

– Да такому бедовому человеку как ты, – все дороги открыты. Не сидел бы ты все эти годы в такой то глуши, – может сейчас сам бы Бароном звался. Тогда такие…, из грязи поднимались, диву даешься.

– Только нос особо не высовывай. И кличку смени, – посоветовал хмурый староста. А лучше прибейся к какому‑нибудь купеческому каравану, и топай подальше от этих мест. И тебе это безопасней, и нам поспокойнее будет.

– Да, совет разумный, чем дальше от этих мест ты удерешь, тем безопаснее тебе будет. Человек ты одинокий, ничего тебя на одном месте не держит. Так что погуляй, посмотри на мир….. Я ведь, в свое‑то время и сам мечтал весь мир обойти. Мир то он Седой, – мир то он огромный, а мы за всю жизнь только маленький кусочек его посмотреть и успеваем. А в нем столько всего…..

– Столько, да еще пол столько. А голова одна. А от вас совета ждать…, – что от червяка шерсти. Расскажите хотя бы где что располагается…., ну там, – города, реки, горы?

И опять наш герой пёр через лес, полагаясь на свое чутье и звериные тропы.

Куда вел его новый маршрут? – Этого он и сам не знал. По крайней мере точно. Повинуясь какому‑то внутреннему чутью, он при выборе путей бегства подальше от баронских земель, предпочел направление в сторону родной деревни. Причем, он почему‑то точно знал, – что там находиться именно его родная деревня. Правда он не знал ее точного места расположения, но надеялся, почему‑то, что придя на местность, сможет ее узнать.

О чем думал наш герой, пробираясь через лес? Надеялся ли найти родных и прижиться на новом месте? – Если честно, – то нет. Снова становиться крестьянином он даже и не думал. А прошедшие пять лет, уже вспоминал как страшный сон. Тупое растительное существование его больше не интересовало. Его душа просила приключений, а организм требовал действия. Правда каких приключений, и какого действия, он пока и сам не знал и даже не догадывался какие они нынче бывают.

Единственная мысль о дальнейшем существовании, что хоть как‑то его грела, – была мыслью заняться ремеслом наемного убийцы. Поскольку он искренне продолжал верить в перспективность данной профессии. Вот только кого именно мочить, и кто за это заплатит?

Наняться в купеческий караван, или в войско какого‑нибудь феодала, – тоже было перспективным вариантом, хотя и менее интересным.

Собственно, первым делом он должен был решить три основные проблемы.

Во‑первых, – найти способ зарабатывать средства к существованию, во‑вторых, – найти такой способ зарабатывать средства к существованию, чтобы не было скучно. И в третьих, – скрыться от возможных преследователей за смерть барона.

Что касается первого пункта, тут в общем‑то большой проблемы и не было. Поскольку денег найденных в «его» мешке, – при разумной трате должно было хватить еще надолго.

Скучно, ему пока тоже не было. Беглецу вообще не до скуки.

А вот что касается – «скрыться от преследователей», – тут у нашего героя возникало множество сомнений.

Для начала, вообще было не ясно, – а будет ли преследование? Удалось ли ему замести следы, и совершить безупречное преступление?

Хотя в общем‑то законов, запрещающих убивать баронов вроде бы и не было. Да и после бардака последовавшего за падением Магов, с законами было вообще негусто. Каждый Владетель или Городская Управа были сами себе законом. Однако там где не работают законы написанные на пергаменте, – начинают работать другие законы.

В том числе и закон мести. Захочет ли новый Барон, пришедший на смену Живодеру, искать убийцу своего предшественника? Или будет ему настолько благодарен, что предпочтет забыть об этом?

Если не станет, – то какой смысл скрываться от того, кто тебя не преследует? В этом случае перспектива, всю оставшуюся жизнь прятаться и бояться несуществующей мести, – куда страшнее самой мести.

Но если все же личная месть, или закон Чести, заставят нового барона искать убийцу, – то погибать из‑за своей беспечности, невероятная глупость.

Поэтому‑то, наш герой и решил, хотя бы на первых порах, вести себя так словно преследование ведется, и быть готовым к тому что враги идут по его следу. А значит, – ему предстояло долгие месяцы, а то и годы, скрывать свою личность, прячась неизвестно от кого. Этого он попросту не умел.

Только спустя два дня, после долгих и продолжительных раздумий на эту тему, ему пришло в голову придумать себе какую‑нибудь «легенду». Здравый смысл подсказал, что злоупотреблять фантазией и излишними подробностями не стоит. А лучше, рассказывая о себе, побольше напускать туману, намекая на «некие жизненные обстоятельства». Самое главное, не употреблять своего старого имени, и не упоминать местности откуда пришел. А лучше вообще вести себя так чтобы у окружающих не возникало желания лишний раз завести беседу.

А чем заняться помимо решения всех этих проблем? – Ответ Седому был ясен, – выяснением собственной личности.

И первым шагом на этом пути, должно было стать возвращение на «историческую родину». Может там, в родных крах, среди знакомых (если таковые найдутся) лиц, – он наконец‑то обретет свою память?

Да и так ли надо человеку искать причины для возвращения в родные края? Ведь в каждом из нас, где‑то в глубине души всегда есть этот зов, – возвратиться в те благословенные места, где ты был молод и счастлив, как может быть счастлив только ребенок, чья бьющая ключом энергия, любопытство и жажда жизни, легко перевешивают любые невзгоды и страдания. Только в обычной жизни зов этот заглушают стоны и вопли наших повседневных забот и амбиций, и лишь когда нас вдруг припечет…, жизнь пойдет крахом, и мы окажемся в глубокой депрессии и растерянности, – вот только тогда и позволяем мы себе услышать этот зов. И спешим, подобно блудным сыновьям, припасть к груди нашей малой, часто захолустной, и при других обстоятельствах, скучной родины.

Вот и у нашего героя возник такой порыв. И следую зову сердца, пошел он напролом через лес, повинуясь лишь великому и страшному инстинкту, что заставляет каких‑нибудь там селедок, пересекать океан в поисках той самой захолустной речонки в верховьях которой они соблаговолили вылупиться из икры.

Одно плохо. Как и большинство подобных благих порывов, – окончился он в ближайшем кабаке, залитый многими кружками разбавленного пива и подкисшего вина.

Дернул же Злыдень нашего героя зайти в этот дурацкий кабак. Любопытство, или какие‑то забытые воспоминания подтолкнули его свернуть с большой дороги в это шумное, крайне неопрятное и как бы это сказать, – не слишком внушающее доверие, придорожное заведение? А может после долгого перехода через лес, ночевок под открытым небом, еды собственного приготовления, и общения лишь со зверями да деревьями, захотелось ему пойти туда где люди, свет, нормальная, (по меркам неприхотливого солдата), еда, стены и крыша над головой?

Ну в общем, он пошел…..

Спустя трое суток, ранним погожим утром его разбудили, привели к какой‑то присяге, поставили в строй и заставили маршировать в неизвестном направлении.

Кого другого, подобный поворот событий мог бы сломать или расстроить. Но наш герой, в данный момент чувствовал себя практически в своей, очень знакомой тарелке, – то есть пребывал в коме. Ну разве что тогда у него не болела голова, не выкручивало желудок и не было ощущения, что кто‑то перепутал его рот с отхожим местом. Двигался он на автомате, в полном бесчувствии и только это как‑то извиняет тот факт, что в руках у него оказалось копье.

И лишь когда солнышко уже изволило приподняться над линией горизонта, хорошенько присушив ночную росу, – полное бесчувствие сменилось не менее знакомым ощущением, когда в голове начинают мелькать смутные образы и полустертые воспоминания.

Хотя начало он помнил довольно неплохо. Два первых кувшина вина и все что происходило пока он их выпивал, помнилось довольно отчетливо. Потом были какие‑то другие кувшины, собеседники, собутыльники, соратники и побратимы. Потом он кого‑то бил, и с кем‑то обнимался… А эта толстуха на сеновале была вполне ничего… Что‑то он ей такого подарил… она еще так страшно радовалась… А что потом? Кажется он встретил своих однополчан и угостил их по‑королевски…. Потом кажется его били…. Потом….. А что же было потом?… кто‑то рылся в его карманах, за что и получил перо в бок…. А потом? Опять какая‑то драка… он один против целой толпы, и тут кто‑то пришел к нему на помощь… А потом они опять пили. Обнимались и …

…. А кто эти люди..? и почему он идет в строю, и что это за палка у него в руках? – Ой, не фига себе, да это же копье! – Седой даже оглянулся в испуге, не видит ли его кто из бывших сослуживцев. – Это надо же, он – полусотник меченосцев (?), (вот кем оказывается он был в прошлой жизни), разгуливает с копьем в руках как какой‑то…., копейщик. – Стыдобище! – Он чисто инстинктивно отбросил это, позорящее его высокий род войск оружие. И оно отлетев, вдарило по спине идущего впереди, отлетело куда‑то назад, звонко задев чей‑то шлем, и благополучно свалилось под ноги идущим солдатам, радостно увлекая их за собой.

– Что там за….., ………..дети……, у кого из….. растут не ноги, а…….

– Да это…… его задери, – новенький, с похмела копье не удержал, а вчера ….., что старый солдат.

– Ты, как там тебя? – Белый, ты……, или ……, а то…я собственноручно……., и …… Понял?

– Да……, всякий, мне указывать будет….., да я……, еще когда твой папка……………., а бабушка его……., и вообще, – где я? И кто вы такие?

В ответ раздался дружный смех. Кто‑то хлопнул Седого по плечу, и басистым голосом сказал над самым его ухом.

– Ну ты брат Белый и нажрался вчера. Даже забыл как в нашу Армию записался?

– Я?! В Армию?!?! Да за каким хреном, мне ваша Армия сдалась?

– Да ты же сам просился. Говорил у тебя к нашим врагам должок имеется. А сотник наш, после того что ты в том сарае натворил, такого вояку с распростертыми объятьями…..

– В каком таком сарае? Не помню я никакого сарая. Конюшню помню… эту как ее…., ну рыжая такая, жопастая…., – ее тоже помню. А вот сарай…. .А что сильно я там….?

– Да уж, не хило. Видал я рубак, но что б такое, да в никаком виде… это я тебе скажу, то еще дельце. Ребятам в лагере расскажу, – не в жизнь не поверят. Особенно если копье ронять будешь.

– Слышь Белый, а может ты только в бухом виде вояка? А на трезвую голову пентюх– пентюхом? – раздался писклявый голос около второго уха, – Так давай мы с Жердью упросим Старшего Соратника, чтобы он тебя на особое довольствие поставил. А ты нам за это по стаканчику другому от каждой пайки подносить будешь.

Некоторое время эти двое шутников местного разлива продолжали беззлобно прохаживаться насчет Седого, которого они упорно называли Белым. Впрочем самого Седого‑Белого это нисколечко не трогало, поскольку к подобного рода «разговорчикам в строю», да особенно на марше, он привык давным‑давно. Куда больше его беспокоило эта странная ситуация, когда он неизвестно как и неизвестно почему вдруг стал солдатом, какой‑то непонятной Армии, и что самое ужасное, – копейщиком.

Ну не то что он и правда настолько презирал и брезговал этим видом войск. В конце концов они тоже были нормальными солдатами, чья поддержка в бою никогда не была лишней. Но уж так исторически сложилось, что вне боя, копейщики и мечники считали себя злейшими врагами. Да и въевшаяся в кровь цеховая солидарность меченосца, предписывала ему относиться с некоторым превосходством и брезгливой жалостью ко всем иным родам войск. Включая даже дворянскую тяжелую кавалерию. Ну разве что магов можно было побаиваться, но все равно, с некоторым чувством превосходства.

… Первым делом, – надо будет перевестись в войска поприличнее. – Подумалось ему. Если они вообще есть в этой Армии. И что это вообще за Армия такая и с кем воюет? Впрочем, как говорит этот верзила, вчера я вроде бы говорил, что у меня к их врагам какой‑то должок. Может они с Бароном воевали? Да нет, если бы с Бароном воевала какая‑то Армия, я бы об этом услышал. А может с теми ребятами, с которыми я вчера то ли пил, то ли дрался? А что это были за ребята? Кажется разбойнички местные, или торговцы чем‑то не тем. Что‑то там вчера такое говорили, про что‑то запрещенное. А вот про что?

Да нет. Наверно простые разбойники. А эти ребята, навроде дружины у местного феодала. Хотя нет. Что‑то этот коротышка говорил про города и самоуправление. – А точно, – эту армию содержит Союз местных городов. И они отлавливают по лесам разбойников и прочую подозрительную шваль, (навроде меня). В таком случае, пожалуй даже не плохо что я теперь с ними. Всегда лучше быть на стороне тех кто ловит, чем тем, кого ловят. Главное постараться избежать дальнейших расспросов. Особенно учитывая что я не помню что успел наговорить в пьяном виде.

А еще лучше, будет слинять из этой Армии, как можно раньше. Это же надо так вляпаться. Что бы я еще хоть раз прикоснулся к вину……

Так и топал наш герой, мучаясь похмельем и дурными предчувствиями. Впрочем с каждым шагом хмельные пары полегонечку начали покидать его страдающий организм, подниматься куда‑то вверх, где легкий утренний ветерок уносил их в сторону от его больной головы. А освободившееся после них место, занимали куда более характерные для нашего героя оптимизм, и уверенность в себе.

Оказалось вдруг, что маршировать по утреннему холодку, в строю таких же бравых вояк как и он сам, слушая мерный топот подкованных башмаков, привычный лязг доспехов и веселое подтрунивание товарищей, – совсем не так уж плохо. Скорее даже наоборот, – очень привычно, и от того даже приятно.

– А ведь если я и в правда был солдатом, то может именно армии, смогу вспомнить о себе куда больше, чем гуляя по каким‑то, давным‑давно покинутым мной местам. – Размышлял он про себя. – Сбежать отсюда я всегда успею. Так что пока может быть, есть смысл здесь задержатся? Хотя бы до тех пор, пока не подвернется что‑нибудь получше.

Настроение Седого после принятия решения, заметно улучшилось и он даже начал напевать какую‑то строевую песенку, которую с удовольствием подхватили его новые однополчане. (Видимо знали слова).

После полудня объявили привал и обед. Привычный запах донесшийся из походных котлов, доставили Седому истинное наслаждение, и он с нетерпением сглатывая слюну, не мог дождаться своей пайки.

– Ну ты видать совсем оголодал в своей деревеньке. – Прогудел привычный бас у него над ухом.

– Точно Бочка, над котлами вьется как муха над дерьмом. – Пропищал ответный дискант.

Он небось, Суслик, – думает что в честь него, туда сегодня заместо обычного дерьма, еду положили. – И не мечтай братан Белый, будет тоже что и вчера.

– А может он там у себя на полях, как раз к навозу то и привык. Что им мужикам сиволапым еще жрать то? – пропищал Суслик с удовольствием погружая ложку в здоровенную, полную до краев миску.

– Будто это вы, два обалдуя хлеб растите. Его мужик и растит…. – пробурчал в ответ Седой, обжигаясь горячей кашей.

– Только жрет все равно одно дерьмо. Сам же вчера рассказывал, почему от своего ярла ноги сделал. – Пробасил Бочка с удивлением замечая что ложка уже царапает дно миски.

– А …. Ну это да… конечно. Только не надо уж совсем‑то…Ну сами понимаете. – На всякий случай прикидываясь смущенным ответил Седой, – А добавку тут выпросить реально?

– Да ты Белый не тушуйся. То что ты в холопах ходил, это ничего. У нас в Армии половина таких, причем большая. Зато теперь мы сами любого хоть ярла, хоть барона…. У нас теперь один хозяин, – Вождь, (насчет добавки…, Суслик, – подсуетись). – А он знаешь какой мужик…., сам не брезгует в строй вставать, и из одного котла с нами ест….., так что мы за него, хоть на баронов, хоть на ярлов, хоть на самого Злыдня лысого… Так что с нами не пропадешь. Мы теперь этих…, в бараний рог… Мы теперь сила. Нас все боятся.

– Ну если все, – тогда может и в правду не пропаду. А с кем вы воюете‑то?

– Хватит жрать, оправиться и построиться. – Прорычал начальнический голос, и наши друзья бросились исполнять. – Что, – набили брюхо? – Продолжил орать голос. – Пора отрабатывать армейские харчи. Строевые.

И начались строевые занятия. Которые, наш герой проделывал с легкостью и видимым удовольствием, за что даже был отдельно похвален наблюдавшим за занятиями сотником.

Для Седого все это было чистым удовольствием, почти игрой. Он с радостью замечал, как его тело безупречно выполняет команды раньше, чем голова осознавал их значение. И он с видимым превосходством начал поглядывать на своих сослуживцев, многие из которых отнюдь не могли похвастаться подобной сноровкой. Особенно тяжело это давалось зубоскалу Суслику, который частенько забывал через какое плечо надо поворачиваться, с какой ноги начинать движение, или терял свое место в строю при сложных перестроениях. Так что спустя несколько минут Седой уже по старой армейской привычке начал помогать ему пинками и локтями.

– А ты новенький, похоже в строю ходил. Может и десятником был? – спросил, заметивший его энтузиазм сотник.

– Может и был, – нехотя ответил Седой, – что было то давно сплыло.

– Ну, тут этого стесняться нечего. Все мы под магами лямку тянули…, – как‑то по‑своему понял его ответ сотник. – Однако, в нашей Армии твои умения послужат доброму делу. А хорошие десятники нам нужны. Так что если хорошо покажешь себя на «боевых», – по приходу в гарнизон сразу порекомендую тебя в младшие командиры.

Сразу и приступили к боевым упражнениям, которые к стыду Седого пришлось выполнять со здоровенной палкой в руках, которую «местные» называли копьем.

Под конец он не выдержал и в ответ на тираду сотника что дескать, – «Если вы в совершенстве освоите все приемы обращения с копьем, не одна сволочь не сможет разбить ваш строй», не выдержал и весьма громко и выразительно хмыкнул.

Этот хмык, не остался незамеченным руководством, и нашему герою было предложено объяснить, что это за звуки вылетают у него изо рта. (Вообще‑то, все это было сказано, несколько иначе, но если автор будет дословно повторять все речи армейского руководства, у него скоро закончатся многоточия).

В ответ наш герой, используя сходную лексику, выразил сомнение в обоснованности столь категоричных заявлений, и высказал предположение, что любой, мало‑мальски обученный боец, представляющий какой‑нибудь более достойный вид войск, ну… предположим меченосцев, с легкостью их опровергнет.