Текст книги "Из прошлого: Между двумя войнами. 1914-1936"

Автор книги: Эдуард Эррио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 53 страниц)

Я просматриваю британские сводки. Мы говорим: немецкие зверства; реакция чувств. Френч говорит: немецкие глупости; реакция разума. Русские сводки показались мне несколько расплывчатыми, несколько «мазовецкими».

Я организую еще 1500 коек для раненых.

Среда, 16 сентября. Список убитых все удлиняется. Сегодня семь похоронных извещений. Противник обороняется теперь на подготовленных позициях.

Мои итальянские друзья шлют мне немецкие листовки и настаивают на учреждении в Милане французского информационного бюро.

Четверг, 17 сентября. 12 похоронных извещений. Кажется, наше наступление остановлено. Немцы прикрываются тяжелой артиллерией.

Пятница, 18 сентября. Лионские газеты будут выходить, лишь пройдя предварительную цензуру военных властей. Три новых похоронных извещения. Я получаю первые письма от французских военнопленных; раненые, заключенные в Гейдельберге, просят меня пересылать родным их корреспонденцию, которая поступает ко мне вскрытой.

Лион увидел сегодня первый отряд английских солдат; группа флегматичных кавалеристов проминала своих лошадей вдоль парка. Я смог поговорить во дворе ратуши с тремя сержантами из «Intelligence Corps»; они спокойны, веселы, энергичны, малоразговорчивы; они хладнокровно рассказывают нам о зверствах немцев в Монсе и сообщают некоторые потрясающие подробности.

Положение на фронте определенно стабилизируется.

Суббота, 19 сентября. Двое убитых и 11 пропавших без вести.

Что происходит в Италии? Мне сообщили о прекрасном письме Гульельмо Ферреро, исполненном пыла и любви к Франции. Итальянские газеты разделились. «Секоло» очень симпатизирует нашему оружию и резко выступает против министра Сан-Джулиано[23]23
  Маркиз Антонио Сан-Джулиано в 1910-1914 годах был итальянским министром иностранных дел. – Прим. ред.


[Закрыть]! «Коррьере делла Сера» придерживается беспристрастного тона с оттенком симпатии к Тройственному союзу: она сообщает о взятии Мобежа, чего мы во Франции еще не признали. В телеграмме генерала Гинденбурга императору от 15 сентября объявляется, что Виленская русская армия наголову разбита и преследуется в Мазурских озерах. Гродненская армия серьезно пострадала под Луцком. Немцы будто бы вторглись в Россию, и Сувалковская губерния подчинена немецкой администрации.

Собор в Реймсе подвергся бомбардировке.

Воскресенье, 20 сентября. 6 похоронных извещений.

Понедельник, 21 сентября. 12 похоронных извещений и извещений о пропавших без вести.

Вторник, 22 сентября. 5 похоронных извещений и извещений о пленных. Приближается зима; необходимо, чтобы наши войска были в изобилии снабжены теплыми вещами. Мы создаем для них большой бельевой склад в ратуше, где собираем вещи, которые затем направляем на фронт.

И к нам сюда доходят печатные бюллетени, выпускаемые немецкой пропагандой, с печатью «Бюро съезда немецких торговых палат». В них нападают на Англию; в одном из них помещена тронная речь императора от 4 августа. «Настоящее положение, – заявил он, – не является результатом столкновения каких-либо интересов или дипломатических группировок, но является следствием недоброжелательства, питаемого в течение долгих лет к мощи и процветанию Германской империи. Нас принудили защищаться, и мы беремся за меч с чистой совестью и незапятнанными руками». Какой цинизм! На том же заседании 4 августа в рейхстаге имперский канцлер заявил: «Мы теперь имеем законное право обороняться, а необходимость не знает законов». Депутат от социалистов Гаазе поддержал правительство. Норвежский писатель Бьёрнстьерне Бьёрнсон поздравил «этот великий народ, счастливый своей непоколебимой верой в неоспоримость своих прав». В бюллетене от 27 августа говорится, что «наступательная сила франко-английских войск (sic!) совершенно сломлена». Этот же документ обличает «жестокость бельгийского населения».

Среда, 23 сентября. 6 похоронных извещений.

Я получил от мэра Реймса следующую телеграмму: «Весьма тронуты выражением соболезнования муниципального совета Лиона по поводу ужасного несчастья, постигшего в нашем лице цивилизацию, надеемся, что весь мир отнесется так же, как вы, к этому бедствию, которое не поколебало нашей веры в конечное торжество Родины. С дружеской и братской благодарностью».

Четверг, 24 сентября. Военный министр требует для армии теплых вещей и одеял.

Снова 6 похоронных извещений о лионцах.

Пятница, 25 сентября. 3 похоронных.

На фронте изменений мало, если не считать, что враг укрепился на высотах Мааса и продвинулся в направлении Сен-Мийеля.

Суббота, 26 сентября. Нам начинают сообщать имена погибших в сражении на Марне. Убит мой родственник Франсуа Монсеран, сержант 216-го линейного полка.

Мы оказались втянутыми в войну, которая, по всей вероятности, будет длительной. Нам надо вновь наладить обучение, попросив военные власти частично вернуть нам школьные здания, занятые по мобилизации или превращенные в госпитали. Я получаю с фронта трогательные письма. Сержант 54-го артиллерийского полка и люди его подразделения пишут мне из района Сенона, откуда, как они знают, родом моя семья. Лионские резервисты, раненные в сражении на Марне и лежащие в госпитале в Монтаржи, в своих письмах одобряют действия своих командиров; под письмом подпись: Эжен Крссе, художник-юморист. 28-го 15 похоронных извещений, 29-го – 8; четырнадцать – 30-го; шестнадцать – 1 октября; семь – 2-го; двенадцать – 3-го; пятнадцать – 4-го. Мне случается наткнуться в госпиталях на солдат, о которых мне официально сообщали, что они убиты; так получилось с артиллеристом Бужролем из Алье. Солдат Блондель с улицы Кольбера, числившийся как пропавший без вести, оказывается, лечится в Монпелье.

Отныне мне придется отказаться от переписывания день за днем слишком обширных списков убитых или пропавших без вести лионцев; имена их с благоговением сохраняются, чтобы позднее быть высеченными на памятнике, который город Лион не преминет им воздвигнуть. Мы отправляем на фронт наши первые посылки с теплыми вещами. 8 октября 14 извещений о погибших и пропавших без вести; 9 октября – 19; 10 октября – 18. Мой помощник Рего пишет мне, что в его батальоне осталось всего 5 офицеров из 25 и 3 унтер-офицера из 45; что касается рядовых, то их убито и ранено более 1250 человек. Мой бывший ученик Сетье Жозеф входил в состав взвода связистов из двенадцати человек, на который в Нантёй-ле-Одуэн неожиданно напала рота немцев; он упал, пораженный прямо в сердце. Мы узнаем о взятии Антверпена. 11 октября – 19 извещений об убитых и пропавших без вести. Только наши муниципальные госпитали предоставили в распоряжение санитарной службы 2400 коек. 12 октября – 20 извещений; 13-го – 15; 14-го – Id; 15-го – 29; 16-го – 30 извещений. Ко мне продолжают поступать мерзкие бюллетени, напечатанные «Бюро съезда немецких торговых палат». Бюллетень от 15-го утверждает, что нейтралитет нарушили Англия и Бельгия. «В насилии над Бельгией виновна она сама». В самом деле, ложь, дополненная жестокостью, является основным пороком немцев; на протяжении всей своей истории они оставались верны себе. В своей деятельности по осуществлению декрета от 27 сентября о наложении ареста и секвестра на немецкое, австрийское и венгерское имущество мы сталкиваемся с многочисленными случаями, когда торговые фирмы скрывают свою подлинную национальную принадлежность, выдавая себя за французские общества. За два дня наша «Служба труда» зарегистрировала более семидесяти деклараций немецких фирм в Лионе. Наша пропаганда еще недостаточно хорошо организована, чтобы успешно бороться с ложью врага. Я принял Сержа Перского, переводчика Ибсена и Горького; он намеревается посвятить себя этому делу.

В Лион приезжает депутат Альбер Тома, чтобы контролировать производство снарядов, организованное лейтенантом Лушером в обширных помещениях, предназначенных нами для боен. Я был поражен умом и решительным характером этого молодого артиллерийского офицера, которому помогает младший лейтенант Фадей Натансон. Он потребовал у меня помещений для производства очень важных боеприпасов. Я предоставил ему выбирать самому. Без колебаний он попросил у меня большое крытое помещение, сооруженное по проекту Тони Гарнье для торговли скотом; он завладевает также пристройками, собирается выселить нашу выставку, заказывает в Соединенных Штатах машины. Вся эта масса недавно законченных зданий скоро станет огромным военным арсеналом. Скоро Лион сможет внести значительный вклад в дело военного оснащения страны. Немецкий бюллетень № 6 объявил, что «на обоих театрах войны – как на западе, так и на востоке – скоро пробьет решающий час» и «что можно рассчитывать в ближайшем будущем на крушение французской обороны в районе Вердена». Ну что ж, увидим.

На 27 октября 1914 года убито 400 лионцев и 150 пропало без вести. Я работаю в полном и неизменном согласии с генералом Гуагу, комендантом города и главой обороны. Это военный с очень широким кругозором; он помог мне наладить выпечку хлеба, поставленную под угрозу мобилизацией многих пекарей. Хотя Лион представляет собой укрепленный лагерь, Гуагу помог мне превратить его в центр по приему несчастных бельгийцев, жестоко пострадавших из-за своего героизма. Для них основана организация защиты и помощи. Сколько бедствий! Мои приемы в ратуше – это вереница несчастных, вдов в трауре, безработных. При виде стольких несчастий и после рассказов о них воображение разыгрывается и клевета не знает удержу; меня она тоже не обошла; оказывается, я принимал кронпринца! Как будто недостаточно одной правды – беженцы, раненые и отпускники рассказывают страшные вещи. Я приветствую лейтенанта Грайя из 238-го пехотного полка, встретив его в госпитале «Оратуар». 13 сентября, в сражении под Вик-сюр-Эн, пуля прошла через виски, повредив ему сетчатку обоих глаз и лишив его почти полностью зрения; и тем не менее, когда он лежал на поле боя, два немца учинили над ним расправу – они в упор выстрелили ему два раза в голову; следы ясно видны и сейчас; лишь чистая случайность спасла его от смерти.

У г-на Жюля Камбона, посетившего Лион проездом из Италии, где он был с поручением, сложилось впечатление, что наш сосед останется нейтральным. Народ на нашей стороне; высшие же классы, включая и интеллигенцию, как будто симпатизируют Германии. В США в «Нью-Йорк таймс» от 2 октября было опубликовано обращение почетного президента Гарвардского университета Чарльза В. Элиота. Американцы, говорится в нем, не одобряя методов и средств Бисмарка, приветствовали успех его дела национального объединения; они безоговорочно восхищались быстрым подъемом промышленности и торговли Германии; они благодарны ей за тот замечательный вклад, который она внесла за последнее столетие в область науки, литературы и народного образования; американцы признают, что немецкая администрация – лучшая в мире; по их мнению, достигнутые результаты должны вызывать уважение и восхищение, за исключением тех случаев, когда они были достигнуты ценой ограничения и недопустимого угнетения личной свободы. Однако вся сила общественного мнения Америки в настоящей войне на стороне союзников. Оно решительно и безоговорочно выступает против известной практики немецкого правительства, являющейся завершением прусских теорий, восторжествовавших в Германии в течение последнего столетия. Американский народ не может допустить, чтобы важные решения, от которых зависит внешняя политика нации, были бы навязаны ему постоянной исполнительной властью, будь то царь, кайзер или король, по тайному совету профессиональных дипломатов. Он не может допустить, чтобы право объявлять мобилизацию или войну, без предварительного согласования и эффективного сотрудничества с народным собранием, было сосредоточено в руках главы государства, кем бы он ни был. Любой договор должен подвергнуться публичному обсуждению и быть ратифицированным. Мощь армии не может быть основой истинного величия нации. Американцы не могут допустить расширения территории с помощью силы; они протестуют против нарушения международных договоров, ибо убеждены, что прогресс цивилизации будет зависеть в будущем от всеобщего уважения святости договоров; они требуют учреждения верховного суда международного права, эффективно поддерживаемого интернациональными силами; они порицают нарушение бельгийского нейтралитета, осуждают бомбардировку открытых городов, разрушение памятников искусства, вымогательство выкупов, захват заложников. В конце концов борьба закончится поражением Германии и Австро-Венгрии. Сила не создает права. Это обращение Чарльза В. Элиота, одного из самых почитаемых граждан Соединенных Штатов, было датировано 28 сентября 1914 года. Мне кажется, что оно будет иметь важные последствия для будущего. В письме, опубликованном в «Энформасьон» 1 ноября, я прошу нашего министра иностранных дел бороться с немецкой пропагандой, с их статьями о «культуртрегерстве», где подпись Эрнста Геккеля, профессора зоологии, стоит рядом с подписью г-на Зигфрида Вагнера, байрёйтского торговца нотами. Двадцать два немецких университета разослали заграничным университетам обращение, где утверждается, что германская армия не является ордой варваров. Недостаточно противопоставить этой кампании голую брань, Председатель торговой палаты Парижа известил меня, что он разделяет мое мнение. Профессор Эмиль Дюркгейм заявил, что он подписывается под этим проектом, равно как и г-н Лависс; он сам готовит листовку о причинах войны в ответ на немецкую листовку; ему помогает профессор Дени, который, как никто другой, знает историю Восточной Европы. «Бюллетень Французского Союза» выражает ту же озабоченность. Сообщения, полученные мною из Италии, укрепили меня в моем мнении, Само собой разумеется, не следует злоупотреблять рассказами о зверствах. Но вот, после тех замечаний, которые я мог сделать, свидетельство доктора Луи Дора; он лечит раненого, Огюста Ростэна из 159-го полка, которому пуля выбила левый глаз и который лежал на поле боя; какой-то немец, вернувшийся, чтоб прикончить раненых, пронзил ему штыком ягодицу до седалищного нерва, врач видел рану. А в письмах, которые немцам удается передать французам, звучит все та же тема, о которой нам так часто приходится слышать: обе нации должны были бы объединиться против Англии. «Но где, – пишет 21 октября с севера Франции крупный промышленник из Крефельда, – те дипломаты, которые успешно осуществят этот план? До настоящего момента я думал, что у нас самые глупые дипломаты в мире, но с начала войны, в которой семь государств, по-видимому, решили, что смогут победить два государства, я считаю дипломатов этих семи государств такими же глупыми…» Затем утверждается, что армия ведет себя вполне корректно: «Не пострадал ни один дом, ничье имущество; еще меньше причиняли мы зла живым людям».

Подобные утверждения опровергаются множеством свидетельств. Один из наших служащих, Марандон, пишет 4 ноября: «…Немцы ничего не щадят, когда вынуждены оставлять позиции; они разрушают или сжигают все фермы, все деревни; ломают или совсем сносят колокольни. Для жителей, которые к тому же остаются бездомными, это означает разорение и нищету…» Мой помощник, лейтенант Рего из 11-го батальона альпийских стрелков, тоже сообщает 27 октября из приюта «Имени командира Верле-Аню» о бессмысленных разрушениях, грабежах и поджогах. Он приводит факты, очевидцем которых был сам. Один крестьянин, которого заставили показывать немцам дорогу во время ночной атаки, ускользнул от них и достиг наших аванпостов; на следующее утро немцы расстреляли его жену, имевшую восемь детей, одного из которых она кормила грудью. На северном склоне ущелья Кюш Рего вошел в одну лачугу: женщина, сидя на чурбаке, плакала, ее старшую дочь сначала изнасиловали, а затем убили; на следующий день дом был сожжен. В деревне Визембах немецкий майор не разрешил оказать помощь раненым французам; жены немецких офицеров оказались еще более алчными в грабеже, чем их мужья. Рего (я знаю, что он неспособен лгать) утверждает, что французские солдаты никогда не обращаются дурно с ранеными и пленными.

Вместе с морским министром г-ном Оганьером я посетил госпитали. В женском педагогическом институте находится преподаватель Гренуйа, капрал 367-го полка. Он был ранен и вместе с пятью своими солдатами попал в плен 21 сентября в Пювенельском лесу в департаменте Мёрт и Мозель. Одного из солдат, уже взятого в плен, уложили на месте ударами прикладов. Четырех других отвели на 400 метров от линии фронта, где их перестрелял из револьвера офицер 111-го баварского полка.

Впрочем, мало-помалу организуется наша информационная служба. Мой товарищ Хагенен, вчера еще преподаватель французского языка в Берлинском университете, работает в ней в Бордо вместе с Фурнолем, бывшим депутатом, Понсо, главой пресс-бюро, и Робером де Ке. Г-н Леви Брюль и г-н Ребельо занимаются интеллигенцией; Клодель, наш выдающийся писатель, хотел бы, чтобы увеличили количество листовок.

Меня посетил г-н Марсэн, полковник крепостной артиллерии в Льеже, который прибыл в Лион, чтобы руководить в Форт-Ламот бельгийским призывным пунктом; по его словам, только перед одним укреплением погибло будто бы 20 тысяч немцев. Он информировал меня о 420-мм орудии и 280-мм гаубицах. «У немцев, – говорит он, – две религии: император и палка».

Мой коллега Жюльен Рэ сообщил мне о своих впечатлениях о Гавре, где он видел бельгийских официальных лиц, которые держались спокойно и уверенно. Он описал мне панику в Руане в конце августа, когда к городу подошли немцы. Бельгийские министры разместились в здании, на фронтоне которого надпись: «Учреждено Дюфе». Англичане создали в Монтивилье, под Гавром, превосходно организованный, особенно с санитарной точки зрения, лагерь. Около берега много госпитальных судов.

Г-н Антуан, преподаватель лицея и муниципальный советник в г. Нанси, прибыл в Лион, чтобы достать зерна и сахара. В его городе спокойно; но сколько бедствий вокруг! В Жербевилле одному старику угрожали расстрелом; его юная дочь бросилась к нему, умоляя немцев пощадить его; они схватили ее, изнасиловали на глазах отца, а затем бросили в огонь; после этого они расстреляли старика.

Префект Мирман вел себя очень достойно; его едва не убили в Номени.

Г-н Фужера, директор нашего городского водопровода, вернулся из Бетюна; он видел крестьян, работавших под артиллерийским обстрелом; опасаются только бомб с самолетов, которые угрожают вокзалу. Весь район занимают англичане. Но больше всего волнуют несчастья эмигрантов, беженцев из Антверпена и прочих мест.

Мадемуазель Жермен и мадемуазель Мария-Луиза Руссель, уроженки Лиона, преподавательницы французского языка, покинули Белград 8 августа, в самый разгар бомбардировки; они потеряли все свое имущество. Сколько страдания! Сколько женщин без всякого положения, без работы и средств к существованию! Мадемуазель Генриетту Буасуди, племянницу адмирала, преподавательницу, арестовали 1 августа в Германии и интернировали во Франкфурте; ее продержали четыре дня в карцере; она уверяет, что с нею очень плохо обращались, обвиняли в шпионаже, держали на хлебе и воде.

Визит г-на Огюста Брюне, губернатора Новой Каледонии, который едет на фронт в качестве переводчика с индийской кавалерийской дивизией, только что прибывшей в Марсель. Назначенный генеральным комиссаром республики на Тихом океане, г-н Брюне уже теперь озабочен окончательным урегулированием. Австралийский флот захватил германские колонии: Самоа, Новую Гвинею, Марианские острова, Каролинские острова. Австралия скоро пошлет на континент тридцать тысяч волонтеров; она предоставила пять превосходных кораблей; война там очень популярна; в Австралии ненавидят немцев.

Мне принесли путевой дневник немецкого резервиста Лаутеншлегера из 66-го пехотного полка. Он прошел всю Бельгию и вступил на территорию Франции. Он записывает свои впечатления. «В одной деревне мы обшарили несколько домов. Ничего не нашли, кроме белья, масла, сахара, варенья и вина. Кажется, что здесь не имеют понятия о колбасе и ветчине. С одной только фермы мы унесли около сотни бутылок вина».

Г-н барон Дюррьё находился в Реймсе с 12 по 19 сентября по поручению Общества помощи раненым. Каждый день город подвергался бомбардировке. В госпитале Лаонского предместья, находившегося под защитой флага Красного Креста, немцы убили двух санитарок (мадам Фонтен-Фодье и мадемуазель Госс Жермен, 20 лет) и подростка шестнадцати лет, Леона Бобанриета, помогавшего раненому. Г-н Дюррьё приводит мне слова солдата, который видел, как возле паперти упал снаряд 28-см пушки: «В самом деле, у них снаряды начинены не г…»

Французская лига прав человека и гражданина напечатала за подписью своего президента, Фердинанда Бюиссона, замечательное обращение, взывающее к патриотическим чувствам. «В сущности, то, что разразилось сегодня, – это смертельный поединок двух религий: религии Силы и религии Права. Это освободительный крестовый поход демократии…»

Германия и во время войны не забывает о торговле. Берлинская электрическая компания «Санита» с Фридрихштрассе, 131, пишет женевской фирме «Феликс Бадель»:

«Наша модель раздвижного костыля – модель военная и представляет предмет первой необходимости, и мы Позволим себе рекомендовать его вам как предмет для ежедневного пользования. Мы хотим поэтому привлечь все ваше внимание к вопросу экспорта этих костылей за границу; у вас, без сомнения, имеется возможность вести дела с Францией и Россией и сбывать туда наши раздвижные костыли, которые скоро станут очень выгодным товаром».

Списки убитых лионцев все увеличиваются. 11 ноября – 22 извещения об убитых и пропавших без вести. Убит мой бывший ученик Шарле, преподаватель в Пюи. 14 ноября – еще 30 имен. 19-го – 24 имени.

Снабжение города доставляет мне теперь много забот. Не хватает угля; многочисленные предприятия, прежде снабжавшиеся из-за границы, вынуждены теперь обращаться в департамент Луары. Мелкий уголь (штыб) продается еще по обычной цене 4 франка 75 сантимов за 100 кг; но подвоз по рекам с севера и из Германии прекратился, а он составлял ежегодно около 500 тысяч тонн – приблизительно 200 судов по 250 тонн каждое, – не считая угля из Бланзи[24]24
  Район угледобычи в департаменте Соны и Луары. – Прим. ред.


[Закрыть], доставка которого также прекратилась. Лиону нужно около 20 тысяч тонн угля в месяц для отопления домов. Департамент Луары может дать нам 10 тысяч тонн ежемесячно; следовательно, нам придется покупать английский уголь. Бензола не хватает; мы его заказываем в Америке. Технического спирта больше почти нет; зерна не хватает. Цены торговой палаты Марселя слишком высокие. Мука обходится 54 франка за 125 кг, если считать, что цена зерна составляет 29 франков 50 сантимов. Установлена цена хлеба в 45 сантимов. Растет число мобилизованных пекарей.

Вот и первый снег. Я делаю все что могу для несчастных беженцев из Реймса, которых так много в нашем городе. Организую первую школу переобучения для раненых.

Визит Далимье, товарища министра изящных искусств, которого сопровождает Робер де Флер. Он приехал просить моего содействия в организации выставки в Сан-Франциско – президент Вильсон выразил пожелание, чтобы Франция была на ней представлена; там будет показано то состояние, в котором находятся сейчас Реймс, Аррас и Суассон. По его словам, Франция к сегодняшнему дню потеряла 150 тысяч убитыми и 500 тысяч человек, выбывших из строя; наш наличный состав, включая тыловые службы, насчитывает будто бы 2500 тысяч человек. Он подозревал, что г-н Титтони, итальянский посол, ненавидит нашу страну. Он долго рассказывал мне о Жоффре; перед мобилизацией он пришел в совет министров изложить свой план с таким видом, как будто речь шла о плане поездки. Президент республики и г-н Мильеран приехали в ставку повидаться с ним: «Извините меня, – сказал он им, – я сейчас занят». А вот солдатские словечки. Дорожный патруль заявил Флеру: «Пока у вас зеленая карточка, вы не проедете». Офицер резерва, увидев Далимье в автомобиле, которым управлял Флер, приветствовал его: «Вы, несомненно, г-н Кайаве»[25]25
  Кайаве, Гастон Арман, де (1869-1915) – французский журналист и писатель, автор целого ряда комических опер, написанных им совместно с де Флер. – Прим. ред.


[Закрыть]. Какой-то старый солдат рассуждает: «Как жаль, что у нас не было семидесятипятимиллиметровок в семидесятом году! Они на пять лет запоздали». В час завтрака какой-то гаврош следит глазами за «Таубе»[26]26
  Таубе – название немецких самолетов в первую мировую войну. Таубе – по-немецки голубь. – Прим. ред.


[Закрыть]: «Швыряй-ка свою бомбу, чтоб мы могли пойти закусить».

Далимье рассказал мне также о спешном отъезде в Бордо министров, которых предупредили в 7 часов, а в 11 часов они должны были уже выехать с Отейского вокзала. Он увез с собой в маленькой сумке королевские брильянты. Один из хранителей Лувра забеспокоился, увидев, как снимают картины: «Если придут немцы и увидят пустые стены, они расстреляют меня!» – «Вы правы, но вас я могу заменить, а картины Рембрандта нет». Фадей Натансон, бывший директор «Ревю Бланш», ныне лейтенант артиллерии, привел мне слова, на этот раз трогательные. Солдат получил наконец письмо от своей семьи. «Читай вслух, – говорит ему товарищ, – всем будет хорошо послушать». В Лилле один инженер, родом из Лиможа, увидал, как на его завод зашел немецкий офицер. «Вы говорите по-французски?» – спрашивает он его со своим провинциальным акцентом. – «Лучше вас, сударь», – отвечает непрошеный гость.

В субботу, 28 ноября, завтрак с военным министром, находящимся в Лионе проездом. Он возвращается из Танна, где испытал сильнейшее в жизни волнение, наблюдая, как солдаты территориальных войск обучали маленьких детей эльзасцев: это дополнение к рассказу Доде. Он сообщил мне, что в настоящее время у нас на фронте приблизительно 1500 тысяч человек. У англичан – 150 тысяч. Китченер[27]27
  Китченер, Г. Г. – английский фельдмаршал, в 1914-1916 годах был военным министром. – Прим. ред.


[Закрыть] обещал к маю 700 тысяч. «Наши союзники великолепно ведут себя на фронте, но тянут с отправкой на фронт и отдыхают, когда им заблагорассудится; отсюда некоторые трения». Министр горячо одобрил мою идею создать школу для переобучения раненых.

Начала налаживаться пропаганда. После моих статей я стал получать множество советов. Из Швейцарии и Швеции мне присылают ценнейшие сведения. Французский институт во Флоренции проводит свою работу в кругах интеллигенции и открыл филиал в Милане; франко-итальянская лига предоставила себя в наше распоряжение. В Испании положение сложнее: вице-консул этой страны в Марселе, прибывший сюда с поручением, рассказал мне о состоянии общественного мнения. 1) Карлисты, ненавидя наши идеалы, относятся к Фанции враждебно, хотя дон Хаиме служит в русской армии; 2) партия Маура, представленная «ABC»[28]28
  «ABC» – испанская правомонархистская реакционная газета. – Прим. ред.


[Закрыть], является германофильской; 3) либеральная партия графа Романонеса на стороне Франции (газеты «Геральдо», «Эмпарсиаль», «Корреспонданс д'Эспань»); 4) республиканцы, естественно, симпатизируют нам.

Наши муниципальные организации военного времени: столовые общественного питания, женские трудовые мастерские, бюро по найму – работают нормально. Наши три бесплатных ресторана для кормящих матерей посещает сейчас втрое больше народу. На фронте некоторое затишье, солдаты много пишут; мы посылаем им все, что они просят, даже осветительные ракеты.

Мне довелось прочесть и сохранить драгоценное письмо из Парижа от 26 ноября 1914 года от нашего бывшего губернатора, генерала Галлиени, майору Капрону, помощнику военного интенданта в Ницце. Оно содержит ценнейшие сведения о центральном событии всего первого периода войны – о победе на Марне. Письмо стоит того, чтобы его привести здесь:

«Дорогой господин Капрон, очень рад получить от вас хорошие известия. Я спрашивал себя, где вы были. Что до меня, то я обосновался здесь. Надеюсь, что мы встретимся… в Германии.

Как вы, вероятно, знаете, я принял военное командование Парижем при тяжелых обстоятельствах, поскольку немцы находились всего в нескольких километрах от наших аванпостов. Кроме того, правительство оставило меня один на один с населением, обманутым ложными сообщениями, в то время как нашей армии грозило окружение и она вот-вот могла быть отрезана. К счастью, в это время в мое распоряжение поступила армия Монури, правда, она была в довольно скверном состоянии после девятидневного отступления с боями и потери значительной части наличного состава и снаряжения. Я направил ее на наш северный фронт и за два дня восстановил ее боеспособность с помощью офицеров, солдат, снаряжения и боеприпасов, которыми мы располагали. Покончив с этим, я, чтобы отразить опасность, угрожавшую нашей армии, все еще продолжавшей отступать, направил ее на Урк, против правого фланга немцев, а сам поехал в Мелён торговаться с англичанами, чтобы побудить их прекратить отход и перейти в наступление. Враг, не ожидавший этого наступления с фланга, начал было проявлять признаки некоторого недоумения, затем решился послать против нас один за другим пять своих корпусов со всей их тяжелой артиллерией. В то же время, использовав быстроходные транспортные средства, которыми меня снабдил Париж, – автобусы, такси и грузовики, – я отправил на север, к Виллер-Котре, на коммуникации немцев, прибывшие ко мне с юга подкрепления: одну алжирскую дивизию и одну дивизию 4-го корпуса. Короче говоря, враг, которому в свою очередь угрожали с фланга и с тыла, вынужден был дать нам сражение на Марне, где мы, как и он, понесли большие потери, но в конце концов он освободил левый фланг нашей армии и откатился до Эны. Я считаю поэтому, что моя парижская армия существенно помогла спасти не только Париж, но и всю страну. Я хотел бы теперь принять какое-нибудь командование на фронте, но, оказывается, парижане уверовали в меня. Несмотря на переживаемые времена, они ведут себя паиньками и хотят сохранить меня еще на некоторое время… Галлиени».

Я храню этот документ как реликвию. В нем я узнаю того замечательного человека, которого я знал в Лионе; с широким кругозором и здравым умом: сама добродетель в лице воина.