Текст книги "Из прошлого: Между двумя войнами. 1914-1936"

Автор книги: Эдуард Эррио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 53 страниц)

5 февраля 1925 года управляющий Французского банка предупредил министра финансов, что «положение вряд ли менее критическое, чем в конце декабря». Он требовал политики сокращения расходов и «безопасности сбережений». «Если надлежащие и действенные меры не приведут в самый короткий срок к изменению существующего положения, недельная сводка, несомненно, обнаружит превышение законного максимума эмиссии».

* * *

В субботу, 14 февраля 1925 года, я принял членов бюро финансовой комиссии сената (что подтверждается протоколом от 18 февраля). Я объявил им, что эмиссионный предел был превышен на 400 миллионов и что такое положение, вызванное тезаврацией денег, утечкой капиталов и кризисом доверия, не может продолжаться. Я объявил, что решил пойти на отмену реестра купонов, предоставляемых в уплату, и попытаюсь для ослабления напряжения развить применение чеков. Наша беседа коснулась затем бюджетной проблемы. «У нас создалось впечатление, – сказано в протоколе, – что г-н председатель совета министров отдавал себе отчет в серьезности общего положения, был этим огорчен и горячо желал, чтобы внутренние распри уступили место заботе о спасении страны от финансовой катастрофы, которая ей угрожает». Во всяком случае, финансовая комиссия сената была предупреждена о положении дел.

28 февраля г-да Шарль Ребель, Франсуа-Понсэ, Мажино, Луи Марэн и генерал Сен-Жюст голосовали – вместе с коммунистами – против демократического бюджета, предусматривавшего по сравнению с бюджетом 1923 года, завершенным в 1924 году, уменьшение на 2,65 процента налогов на потребление и увеличение на 2,75 процента налогов на приобретенное имущество и на предметы роскоши.

Положение стало действительно серьезным только в конце февраля 1925 года. «Если до сих пор, – писал управляющий банка господину Кайо в своем письме от 29 апреля 1925 года, – длительное ухудшение положения казначейства должно было внушать нам самые серьезные опасения относительно следующих недель, все же установленные превышения не выходили еще значительно за пределы возможностей сокращения, которые могли использовать правительство и банк и учитывать которые в то время было совершенно законным. Эти возможности включали изъятие банкнот в Саарской области и на Мадагаскаре и денежные знаки, обесцененные или случайно уничтоженные после 1885 года и во время войны; их общая сумма могла быть оценена примерно в один миллиард франков. Только в течение марта превышение перешагнуло эту цифру, достигнув 5 марта 1843 миллиона, чтобы снова спуститься до 1082 миллионов к 26 марта». Март особенно перегружен платежами и беден поступлениями, потому что в этот период податные списки находятся в стадии подготовки, тогда как нужно оплачивать расходы конца бюджетного года. В этом месяце казначейство подверглось самой сильной атаке в виде кампании против возобновления бон национальной обороны. 2 апреля превышение достигало 1569 миллионов. За эти трудные месяцы мы увеличили в общей сложности все виды авансов государству всего лишь на 205 миллионов. Превышение денежных знаков в обращении достигало 2 миллиардов 5 миллионов. Г-н Клемантель объяснял это следующим образом: «Рост цен, отказ многих коммерсантов вернуть свои капиталы в страну, вызвавший увеличение представления ими векселей к учету, нежелание помещать деньги в банки и сберкассы, тенденции к тезаврации денег, а также и тайная утечка капиталов, тот факт, что французские банкноты служили не только для внутреннего обращения, но и внешнего (Мадагаскар, Саар), – все это из месяца в месяц увеличивало потребности казначейства. Нормальные коммерческие операции банка продолжали поглощать все большее количество банкнот». В докладе совета общему собранию акционеров 29 января 1925 года Французский банк заявил об этом.

* * *

26 февраля 1925 года управляющий банка писал министру финансов:

«Генеральный совет вынужден сообщить вам, что за истекшее время наше положение в отношении закона, устанавливающего максимальный предел эмиссии банкнот в 41 миллиард, с каждым днем ухудшалось, не оставляя нам больше надежды на то рассасывание кризиса, на которое мы рассчитывали до сих пор. Средняя цифра нашего обращения увеличилась в течение настоящего месяца более чем на 500 миллионов, в то время как положение казначейства стало настолько тяжелым, что ему, очевидно, придется прибегнуть в конце месяца к кредитной операции, которая, какую бы форму она ни носила, неизбежно повлечет за собой на какой-то неопределенный срок новое значительное увеличение эмиссии. Таким образом, правительство, которое мы постоянно держали в курсе событий, должно немедленно, до опубликования будущего баланса, заняться вопросом урегулирования законодательным путем превышения законного максимума, которое все наши усилия не смогли, к сожалению, предотвратить».

* * *

Ознакомившись 27 февраля 1925 года с положением, я созвал председателей и генеральных докладчиков финансовых комиссий обеих палат, гг. Милье-Лакруа и Анри Беранже, Мориса Виолетт и Венсан Ориоля. Дабы меня не обвинили в искажении истины в мою пользу в деле, где недобросовестность сыграла такую большую роль, я приведу протокол финансовой комиссии сената (заседание 28 февраля 1925 года), поскольку именно эта палата опрокинула мое правительство.

Протокол свидания с г-ном председателем совета министров.

Г-н Председатель[103]103
  Имеется в виду председатель финансовой комиссии сената. – Прим. ред.


[Закрыть]. Вчера вечером г-н генеральный докладчик и я были срочно вызваны в совет министров. Мы немедленно отозвались на это приглашение, цель которого была нам не известна.

По прибытии на Кэ д'Орсе мы, к нашему удивлению, встретили там, помимо г-на председателя совета министров и г-на министра финансов, управляющего и генерального секретаря Французского банка. К нам скоро присоединились г-н председатель и г-н генеральный докладчик финансовой комиссии палаты депутатов.

Г-н председатель совета министров ознакомил нас с письмом, которое он только что получил от гг. членов правления Французского банка, – письмом, в котором они уведомляли его о том, что начиная с января месяца истинное положение банка не отвечало еженедельно публикуемым балансам, и просили урегулировать это положение законодательным путем.

Г-н председатель совета министров предложил нам изыскать вместе с ним возможный выход из положения. Было рассмотрено несколько мероприятий, но ни одно из них не дало бы немедленного результата.

Г-н председатель совета министров сообщил нам о своем намерении внести в проект временных кредитов положение о введении «налоговых чеков», посредством которых надеются добиться от налогоплательщиков досрочной уплаты налогов, роспись которых не была еще опубликована.

Мы указали ему на невозможность предвидеть реальный эффект этой меры и, кроме того, на следующее ее неудобство – при досрочном поступлении налогов казначейство будет в дальнейшем лишено тех источников доходов, на которые оно нормально могло бы рассчитывать.

Г-н председатель совета министров. Я повторяю, господа, положение чрезвычайно тяжелое.

Г-н Поль Думер. Вы уже раньше знали, что оно было тяжелое.

Г-н генеральный докладчик. Да, поскольку мы три дня назад взяли на себя инициативу свидания с г-ном председателем совета министров.

Г-н председатель. Конечно, мы знали, что положение тяжелое, но мы не представляли себе, до какой степени. Эмиссионный предел был превышен в течение нескольких недель, и это превышение все возрастает.

Г-н Женуврие. Это катастрофа.

Г-н генеральный докладчик. Нет. Не будем произносить это слово. Но мы переживаем очень тяжелый период. Наш долг — теснее сплотиться вокруг правительства и поддержать его усилия.

Я могу лишь подтвердить вам те сведения, которые только что сообщил г-н председатель.

Отправляясь на Кэ д'Орсе, мы думали, что нам будут говорить о проекте временного месячного бюджета, по поводу которого у нас было накануне совещание с председателем совета министров, министром финансов, председателем и генеральным докладчиком финансовой комиссии палаты депутатов. Ничего подобного. Г-н министр финансов ознакомил нас с письмом членов правления Французского банка, о котором вам говорил г-н председатель. Г-н председатель совета министров спросил наше мнение о том, что надлежало делать. Оговорив самым категорическим образом, что мы не возлагаем никаких обязательств на финансовую комиссию, мы приняли участие в обсуждении, которое затянулось до поздней ночи. По правде говоря, мы скорее присутствовали при разработке правительственного плана, чем принимали в нем участие.

Прежде всего все согласились на том, что необходимо отказаться от любого проекта урегулирования положения банка, который мог бы вызвать инфляцию. В этом пункте все были единодушны.

Затем рассмотрели вопрос о значительном сокращении расходов и изыскании новых источников доходов казначейства.

Чтобы смягчить напряжение, вызванное эмиссией бумажных денег, решили изъять французские денежные знаки, находящиеся в обращении в Саарской области, заменив их местными деньгами. Точно так же решили основать эмиссионный банк на Мадагаскаре. Но результаты этих двух мероприятий, которые могут дать соответственно 400 миллионов и 450 миллионов банкнот, скажутся: первого – не раньше двух месяцев, а второго – трех или четырех месяцев.

Были рассмотрены и другие решения, в частности продажа огромных запасов меди, находящихся в арсенале в Бурже и оцененных в 500 миллионов.

Г-н Поль Думер. И подумать только, что палата в свое время отказалась от продажи ничтожной части этих запасов!

Г-н генеральный докладчик. С тех пор обстоятельства изменились.

Наконец были рассмотрены меры, которые председатель совета министров сам назвал драконовскими.

Г-н председатель. Лишь в конце свидания и как бы маскируя угрозу сенату, г-н председатель совета министров упомянул о принудительном займе и об обложении капитала.

Г-н Анри Руа. В сущности, по этому последнему пункту вы оказались всего лишь доверенными второй очереди. Уже вчера, в кулуарах палаты депутатов, г-н председатель совета министров, проявлявший странную нервозность, то и дело повторял перед журналистами слова о принудительном займе.

Г-н генеральный докладчик. Сегодня ночью правительство рассмотрело оба предложения: принудительный заем и обложение капитала.

Г-н Поль Думер. Был ли это председатель совета министров или министр финансов.

Г-н генеральный докладчик. И тот и другой. В этом вопросе они согласны, но выражают свою мысль в зависимости от своего темперамента: первый энергично, а второй мягко.

Я убежден, что они хотят достигнуть именно этого. Все остальное лишь уловки, позволяющие выиграть две или три недели.

Положение вызвано, сказали они в заключение, огромным государственным долгом, выплата задолженности по которому поглощает более половины бюджетных доходов. До тех пор пока этот долг не будет сокращен или конвертирован, проблема останется неразрешимой.

На этом наша беседа закончилась в половине третьего утра».

После совещания 28 февраля я писал управляющему Французского банка 3 марта 1925 года:

«Во время беседы, которую я имел в субботу с несколькими членами правления банка, было решено, что положение, обрисованное в вашем письме от 26 февраля г-ну министру финансов, могло бы быть сохранено в течение марта в надежде на его улучшение, с тем чтобы избежать превышения законного предела эмиссии. Правительство совершенно согласно с вами в том, что подобное превышение имело бы самые тяжелые последствия. Решено сделать все, чтобы избежать его.

Палата только что закончила обсуждение бюджета и, после того как он был сбалансирован, передала его сенату; этот бюджет должен обеспечить нормальные нужды казначейства. Правительство намерено энергично добиваться улучшения положения казначейства, обеспечивая поступление неуплаченных налогов, сокращая расходы, разрешая отчуждение управлением государственных имуществ всех излишних статей государственного имущества, выпуская краткосрочные налоговые чеки, что облегчит начиная с этого месяца досрочное поступление прямых налогов 1925 года. Все это должно позволить государству прибегать в дальнейшем к помощи банка только в форме и размерах разрешенных прямых авансов. Одновременно мы обеспечим быстрое применение предварительно рассмотренных нами мер по изъятию денежных знаков, находящихся в настоящее время в обращении в Саарской области и в нашей колонии Мадагаскар. Мы, кроме того, считаем, что теперь уже можно принять в расчет потерянные или уничтоженные во время войны бумажные деньги, которые все еще причисляются к общей сумме эмиссии.

Поэтому мы вправе, как нам кажется, рассчитывать, что через известный промежуток времени можно будет при помощи всех этих мер ввести обращение в рамки, предусмотренные максимумом в 41 миллиард. Я вновь очень настоятельно прошу генеральный совет, чтобы он придерживался до конца марта своей выжидательной позиции, руководствуясь, как всегда, возвышенным чувством общих интересов и находясь в полном согласии с правительством.

Если наши усилия не приведут к ожидаемым результатам, правительство оставляет за собой право рассмотреть в будущем меры к прекращению этого положения».

4 марта правительство, стремясь повлиять на курс фунта и доллара, предоставило в распоряжение Французского банка первый взнос в 15 миллионов долларов в счет общей суммы займа Моргана; что касается 15 миллионов долларов, недавно уступленных банку казначейством, то оно отказалось от своего права выкупа. 5 марта правительство уведомило управляющего банком, что 9 кредитных учреждений согласились предоставить казначейству заем на сумму 950 миллионов на условиях дисконта.

* * *

Г-н Мамле, генеральный секретарь демократического союза, осмелился писать в газете «Авенир» от 5 марта 1925 года следующее:

«Когда государство увеличивает ставки своих налогов, мошенничество, всегда заслуживающее порицания с точки зрения морали, становится с точки зрения экономической и социальной спасительной поправкой. Только оно позволяет восстановить между быстротой поглощения частных капиталов государством и быстротой их восстановления то равновесие, которое государство не могло бы нарушить, не разорившись само и не разорив одновременно своих граждан».

* * *

9 марта 1925 года г-н Перетти де ла Рокка, французский посол в Мадриде, указывал на опасность для нашей страны кампании, которую ведут против правительства. «…В ряде случаев, когда я говорил о твердом намерении моего правительства восстановить равновесие бюджета и вернуться к здоровым финансовым традициям, мои собеседники ссылались на «Тан», которая ежедневно клеймит финансовый хаос, созданный большинством «Левого блока», пишет о «находящемся под угрозой государственном кредите», о налогах на налоги, о позиции национальной республиканской оппозиции, которая впервые со времени основания Третьей республики вынуждена была отказаться от голосования бюджета в целом, бюджета, который сводится к ряду бессвязных мероприятий, посрамляющих под предлогом финансов Гражданский кодекс, и т. д… Другие оппозиционные газеты также ставят всякое лыко в строку. Но за границей хорошо знают, чего стоит их критика. Иначе обстоит дело с «Тан»… Она пользуется в финансовых кругах, возможно, еще большим влиянием, чем в политических… Линия поведения этой газеты в настоящее время слишком точно отвечает видам некоторых финансистов, а именно некоторых международных финансистов, чтобы они не воспользовались ее критикой под предлогом оздоровления финансов… Руководство «Тан» не может не отдавать себе отчета в том, что эта газета дает в настоящее время в руки наших противников отравленное оружие. Свобода критики должна быть ограничена интересами родины, и наши партийные ссоры никогда не должны нарушать единства французского фронта перед противником…»

Министр финансов должен был разрешить следующие задачи:

1. Требование погашения казначейских бон и бон национальной обороны, обращение которых под влиянием враждебной правительству пропаганды упало с 60 218 миллионов на 30 июня 1924 года до 56874 миллионов на 31 марта 1925 года, то есть уменьшилось на 3344 миллиона.

2. Покрытие дефицита бюджета 1924 года, который не удалось сбалансировать, несмотря на налоги, утвержденные голосованием в марте 1924 года, то есть суммы минимум в 1 955 миллионов.

3. Авансы для «Национального кредита», неизбежные вследствие неудачи размещения займа этого учреждения в начале 1924 года и необходимые для продолжения восстановительных работ в освобожденных областях, то есть 724 миллиона в 1924 году и 150 миллионов с 1 января по 31 марта 1925 года, а всего – 874 миллиона.

4. Авансы для покрытия дефицита общего фонда железных дорог – 429 миллионов. Следовательно, общая сумма срочных расходов составляла 6602 миллиона.

* * *

Кроме того, министр финансов должен был покрыть текущие и нормальные расходы 1925 года до поступления налогов, такие, как не предусмотренные бюджетом выплаты долга (а именно: по облигациям, выпущенным сроком на 6 лет, два последних квартала 1924 года – 189 миллионов; по этим же облигациям, 1 квартал 1925 года – 100 миллионов; по облигациям, выпущенным сроком на 10 лет, 1915-1925 годы, срок платежа 15 февраля 1925 года – 333 миллиона). Эти цифры были приведены г-ном Клемантелем в его докладе 17 марта 1928 года.

13 марта управляющий банком дал знать министру финансов, что он колеблется выступить на фондовой бирже, считая, что положение требует прежде всего «завершения бюджетной работы парламента». Через три дня, 16 марта, он сообщил, что положение с денежным обращением ухудшается, несмотря на открытие подписки на налоговые чеки, назначенной на 20 число.

25 марта 1925 года Леон Блюм написал мне от имени своей группы, чтобы выразить свои «терзания» по поводу финансового положения и предложить меры, казавшиеся ему необходимыми. «Ныне, – писал он мне, – из-за того, что время упущено, и главным образом (справедливость заставляет нас признать это) из-за недостойных маневров антиреспубликанской оппозиции, безответственно рискующей разорением Франции, чтобы добиться от большинства политических репрессий, положение стало настолько серьезным, что нельзя медлить ни минуты». Курсы растут, цены повышаются, грозит инфляция. Затруднения нашего казначейства – наследие старого парламента – не только используются теми, кто играет на понижении франка, но отдают нас на милость банков и Французского банка. Слишком часто приходилось для покрытия трудных платежей прибегать к их услугам, когда они были вольны отказать нам или заплатить. Демократическое правительство не может мириться с таким рабством. Оно не может далее зависеть от милости и жить под игом крупных денежных сил, сил враждебных, возлагающих на правительство ответственность за те трудности, за которые ответственны другие, использующих эти трудности в борьбе против правительства и сознающих, что они нашли действенное оружие против большинства 11 мая, и они не выпустят это оружие из рук, пока не ранят насмерть правительство и это большинство. Наконец, платежи казначейства по ценным бумагам, накопившиеся на этот год благодаря преступной беспечности предшествующих правительств, создают в дополнение к этим тяжким затруднениям угрозу, поистине драматическую. Подобное положение не может более продолжаться. Страна не может дальше так жить. Из месяца в месяц, с недели на неделю откладывались необходимые меры, неотложность которых правительство признало вместе с нами и которые его глава дважды приказывал подготовить… Мы также знаем, какие советы, какие предупреждения давали банковские и финансовые специалисты правительству… Те самые люди, которые отклонили необходимые мероприятия во имя доверия, в один прекрасный день обратились к нам и заявили: «Что до доверия, то страна не может оказать его нынешнему правительству и нынешней политике».

В этом суровом анализе создавшегося положения Леон Блюм был прав. Я дважды приказывал подготовить общие мероприятия. Министр финансов изо всех сил добивался того доверия, в котором нам отказывали. Мы располагали доверием народа, но не доверием имущих. Леон Блюм добавлял: «Мы найдем помощь лишь в самих себе, в животворных силах той страны, которая идет вместе с нами, которая к тому же достаточно доказала своим сопротивлением искусственной кампании паники, что она питает и сохраняет подлинное доверие. Нужно обратиться к ней. Нужно открыть ей всю правду, без утайки. Нужно покончить с политикой промедления, с пустыми надеждами, с полуправдой и полумерами. Нужно действовать…» Леон Блюм, впоследствии сам познавший в качестве главы правительства такие же трудности, не требовал специально тех или иных мер; он лишь просил «дать программу, которой было бы по плечу преодоление нынешних трудностей и которая была бы способна разрешить их во всей их совокупности раз и навсегда». «Мы не являемся, – писал он мне, – сторонниками нынешнего общественного порядка, но мы не пытаемся его изменить путем финансового и экономического беспорядка, цепью хаотических кризисов, первыми и наиболее верными жертвами которых всегда являются трудящиеся».

И далее: «Первоочередные усилия должны быть направлены, по нашему мнению, на то, чтобы воспрепятствовать дальнейшему росту цен и новому расширению обращения, а следовательно, воздействовать на нынешний вексельный курс, на внутренние спекулятивные курсы, не соответствующие действительной стоимости франка, то есть его реальной покупательной способности. Заем Моргана должен быть без промедления использован для этой цели вопреки неосторожному соглашению, заключенному, несмотря на наши протесты, с Французским банком, вопреки возражениям, почерпнутым из неблагоприятной «психологии» рынка. Потому что под этими возражениями скрывается единственное желание – сохранить девизы в неприкосновенности для наследников нынешнего правительства…» Будущее показало, насколько справедлива была эта точка зрения.

«Но достигнутые результаты не откроют вновь никаких перспектив, если правительство не подготовит широкой операции по финансовому и валютному оздоровлению, которая вновь обеспечила бы подлинную безопасность казначейства, окончательно освободила бы государство от помощи, а тем самым от господства банков, быстро восстановила бы подлинную стоимость франка и позволила бы подготовить на более благоприятной почве окончательную стабилизацию валюты, принеся стране в конечном счете выгоду, значительно превышающую те временные жертвы, которые от нее потребовали бы. На наш взгляд, эта операция может заключаться только в обложении капитала, обложении, достаточно умеренном, чтобы не утратить своего подлинного характера, но достаточно высоком, чтобы раз и навсегда избавить государство, казначейство и саму страну от угнетающих их затруднений; ибо подобная операция производится лишь однажды».

Г-н Леон Блюм предлагал оклад обложения от одной восьмой до одной десятой процента; изъятие путем штемпелевания банкнот и казначейских бон, выпуск новых купюр и ценных бумаг, который быстро придал бы обращению временный размах; обязательную конверсию всех пожизненных рент в единую 4– или 5-процентную ренту с гарантийным обменом, что обеспечило бы подлинное равновесие бюджета и подлинную амортизацию; принудительную конверсию в ренту казначейских облигаций, что положило бы конец напряженности платежей; другие дополнительные меры в отношении обществ, недвижимой собственности как застроенной, так и незастроенной. Валовой сбор от обложения поступит в Амортизационную кассу. Для облегчения погашения ипотек будет понижена ставка общего подоходного налога. После того как будет восстановлена подлинная стоимость франка, можно было бы приступить к окончательной стабилизации, быстро возобновив текущие платежи, так что в конечном счете обложение капиталов привело бы одновременно с финансовым оздоровлением государства к увеличению абсолютной стоимости частных состояний.

Г-н Леон Блюм отказывался действовать в соответствии с доктринами своей партии, которые отличались бы от этой программы; он выразил готовность присоединиться к любому проекту, «охватывающему проблему во всей совокупности, ибо ее нельзя было ни обойти, ни расчленить». «Продолжая медлить, – заключал он, – правительство рискует утратить свою независимость и суверенитет в отношении денежных магнатов. Допуская рост цен либо безработицу, а также пойдя на отказ или на неизбежное откладывание всякой сколь-нибудь значительной реформы, правительство может обмануть те надежды, которые страна возлагала на изменение большинства, и толкнуть ее к самым тщетным и самым опасным из всех иллюзий, к тем иллюзиям, которые порождаются деспотическими формами власти или анархическими формами насилия…»

В подобных взглядах нельзя было усмотреть ничего специфически социалистического. Что могло быть более справедливым, чем призыв к богатству, дабы ликвидировать издержки войны, которая унесла столько французских жизней, после этого трагического испытания, послужившего обогащению стольких людей? Разве простые люди не выполнили своего долга? Разве призыв спасти нацию в минуту опасности является демагогией? После 1870 года, когда Франция переживала величайшее горе, гг. Карейон-Латур, Филиппото и генерал Шанзи потребовали, чтобы движимый и недвижимый капитал всех французов был обложен чрезвычайным налогом, пока не будет покрыта сумма контрибуции в 5 миллиардов. В 1893 году Казимир-Перье хотел обложить приобретенные состояния; в 1920 году гг. Дюваль-Арну, Белле, Дариак, Анри Ориоль, Луи Марэн и Кольра объединились, чтобы предложить под номером 715 проект резолюции, где значилось: «считая необходимым… чрезвычайное обложение состояний, исключительно с целью помощи восстановлению пострадавшей Франции и погашения части национального долга, мы требуем немедленного создания чрезвычайной парламентской комиссии для подготовки проекта».

15 апреля 1920 года я заявил в палате депутатов, что нас не должна пугать перспектива налога на капитал. В Англии он был введен по инициативе партии консерваторов. В августе 1916 года статья в «Таймс» предложила на обсуждение публики идею введения этого налога. В январе 1918 года г-н Бонар Лоу высказался в его пользу в палате общин. «Конечно, налог на капитал трудно установить, – говорил я, – и мы слишком заботимся о правде, чтобы не признать и не заявить об этом вместе с нашим генеральным докладчиком. Но вопрос о нем надо изучить без предвзятости; нужно попытаться, проявив горячую настойчивость, положить конец этой политике займов, являющейся в конце концов политикой крайних мер». Мой коллега Ренар и я поддерживали следующее предложение: «Палата… желая, чтобы восторжествовали традиционные принципы республиканской финансовой политики, то есть преобладание прямых налогов над косвенными, предлагает правительству предусмотреть начиная с 1921 года чрезвычайное обложение состояний, с тем чтобы уменьшить государственный долг и положить конец обременительной политике займов».

В нашей стране всегда заявляли, будто бы налог на капитал невозможно установить. Однако чехословацкое правительство ввело его законом от 8 апреля 1920 года, и баланс банковского департамента пражского министерства финансов показал, что к 25 февраля 1925 года этот закон уже дал сумму в 4,5 миллиарда чехословацких крон.

Как писал в докладе, опубликованном в «Ревю политик э парлемантер» от 10 февраля 1926 года, г-н Солери, бывший министр финансов Италии, общественное мнение наших соседей особенно благоприятно относилось к налогу на капитал, щадившему труд и потребление. Сами богачи готовы были пожертвовать частью своего состояния во имя политического и социального спокойствия. Обложение капитала в Италии должно было принести в целом от 10 до 12 миллиардов. Это обложение, писал г-н Солери, смогли провести без потрясений, без экономических крахов, без утечки капиталов за границу; сама основа налога давала уверенность в том, что дело шло о чрезвычайной контрибуции, которая уплачивалась раз и навсегда. Правда, итальянское общественное мнение благоприятствовало этому трудному и не лишенному опасности опыту. И я поневоле задавал себе вопрос, не является ли Франция, чья финансовая политика во время войны была такой неосторожной и такой инертной, не является ли она в денежном вопросе самой реакционной страной в мире?

Совет министров занялся этим вопросом 1 апреля. Г-н Клемантель охарактеризовал положение и представил проект увеличения некоторых налогов. Но значительным большинством правительство высказалось за более широкие меры. Совет разошелся в половине второго ночи, после длительного обсуждения, постановив не допустить инфляции в ее обычной форме.

1 апреля я уведомил управляющего Французского банка, что необходимые меры будут предложены на рассмотрение парламента в следующий понедельник и что правительство берет на себя ответственность добиться быстрого голосования, во всяком случае до роспуска палат.

2 апреля г-н Клемантель объявил с трибуны сената, что он намерен безотлагательно предложить парламенту следующие меры:

1. Временно разрешить, впредь до развития собственных операций банка, увеличение лимита эмиссии банкнот, предназначенное исключительно для нужд торговли, под двойное обеспечение векселями за тремя подписями, увеличивая таким образом портфель, и золотыми долларами займа Моргана, который только что увеличил наличность банка.

2. Создать новые источники дохода для казначейства с помощью временной, фискальной меры, могущей дать немедленные результаты.

«В кабинете имели место разногласия, – писал г-н Клемантель в своем докладе, – относительно природы фискального усилия, которое требовалось от страны, разногласия, которые выявились на заседании сената 2 апреля 1925 года и повлекли за собой мою отставку».

Это заседание 2 апреля предвещало кризис. Г-н Клемантель скромно взял на себя часть ответственности за предшествующие правительства: за то, что он не осмелился проводить более активную фискальную политику; за то, что он слишком долго поддерживал иллюзию, что Германия заплатит весь свой долг. Все чаще прибегая к кредиту, – докатились до неудачи займа «Национального кредита» и понижения стоимости франка. Публика набросилась на ценные бумаги с переменным доходом и особенно на валютные ценности. Возможности казначейства мало-помалу уменьшались. Правительство 1924 года включило в общий бюджет все расходы, подлежащие возмещению, постоянные и непостоянные, тогда как после 1870 года понадобилось двадцать лет, чтобы избавиться от чрезвычайного бюджета. Правительство отказалось от всех доходов, которые оно могло получить путем новых налогов на потребление, но хотело, чтобы каждый платил то, что обязан, хотя реестр купонов был аннулирован. Были приняты в расчет результаты, достигнутые планом Дауэса. Г-н Клемантель затем объяснил, что правительство не хочет идти на инфляцию, прибегать к тому, что г-н Шерон назвал «займом для обращения», но что ему необходима свобода действий для казначейства. «Журналь оффисьель» отметила в этом месте движение в зале и возгласы в центре и справа. Министр потребовал выпуска бумажных денег для нужд торговли.