Текст книги "Из прошлого: Между двумя войнами. 1914-1936"

Автор книги: Эдуард Эррио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 53 страниц)

* * *

Случай малоизвестный, но знаменательный открыл генералу Нолле глаза на некоторые антиреспубликанские действия в армии. Я излагаю его по официальным документам. 21 ноября 1922 года военный министр уполномочил генерала Буассуди возглавить комиссию, которой поручили разработать новый устав для замены существующего устава внутренней службы и частично устава гарнизонной службы. Этот новый устав должен был в соответствии с инструкцией министра состоять из трех частей: 1) общие положения. Воинская дисциплина; 2) командование. Организация. Внутренняя служба; 3) гарнизонная служба.

Первое заседание комиссии 26 марта 1923 года было посвящено изложению председательствующим генералом целей созданной комиссии и метода работы, который следовало принять; кроме того, этой комиссии был предложен проект оглавления первой части в том, что касается статьи I (основы дисциплины); одиннадцать членов просили, чтобы старый текст был сохранен без всяких изменений. В этом тексте говорится о тех знаках уважения, которые должны оказываться товарищам по оружию, обеспечивающим дело соблюдения законов республики и защищающим независимость и честь родины.

Полковник Паскье предложил упразднить слово «республики», то есть новый текст. 12 и 13 ноября статья I (основы дисциплины) была принята без возражений. 19 января 1924 года генерал Буассуди представил министру (Штаб французской армии, 3-е бюро), сославшись на маршала, генерального инспектора армии и вице-президента Высшего военного совета, проект нового устава (I части) под названием «Общие положения. Воинская дисциплина». В сопроводительном письме кратко перечислялись главные нововведения, но не было никакого намека на новый текст, измененный следующим образом:

«… и оказывать им все знаки уважения, которого заслуживают люди, чье мужество и преданность обеспечивают успех нашего оружия и защиту независимости и чести родины».

Окончательный текст, к которому был приложен доклад министру, был представлен президенту республики 28 мая 1924 года; декрет был подписан 30 мая. Генерал Буассуди указал, что он намеревался перенести текст о соблюдении законов республики в третью часть; но об этом он ни разу не заявил уполномоченным лицам и не уведомил об этом комиссию.

5 ноября 1924 года два депутата, гг. Эмиль Борель и Балитран, заметив сделанное изменение, представили в бюро палаты депутатов проект резолюции, предлагающей правительству восстановить прежний текст статьи I. Военный министр немедленно представил соответствующий декрет на подпись президенту республики. Г-н Мажино, подписавший доклад от 28 мая 1924 года, заявил, что его подпись была получена в результате недосмотра, и потребовал расследования. Военный министр принял решение о наказании полковника Паскье и докладчика полковника Шпица. Генерал Буассуди с большим достоинством признал факты. По сути дела 30 мая 1924 года была отменена обязанность военных защищать законы республики. Совет министров одобрил увольнение в запас генерала Буассуди, подчинившегося вполне корректно этому решению. Маршал Петен также согласился с принятым решением. 6 мая 1925 года он обратился к военному министру г-ну Пенлеве с просьбой восстановить в должности генерала Буассуди, признав, что он «не поднял голоса», когда его постигло наказание. Но на похоронах г-на Буассуди маршал выступил с витиеватой речью (в мае 1926 года). После похорон он официально затребовал изъятия экземпляров своей речи, предназначенных для печати, из бумаг кабинета министра. Тем не менее «Эко де Пари» они стали известны.

В ходе ожесточенной кампании, которую вели против правительства 1924 года, очень часто говорили, что его непредусмотрительность и проведенные им сокращения численности войск и явились в основном причиной тех серьезных событий, которые произошли в Марокко весной 1925 года. Все это совершенно ложно. Мои отношения с маршалом Лиоте были всегда превосходными и исполненными доверия, особенно с тех пор, как мы были членами одного кабинета[106]106
  Автор имеет в виду участие свое и Лиоте в кабинете Бриана 1916-1917 годов. – Прим. ред.


[Закрыть]. По моей просьбе он прислал мне свою личную работу о положении и нуждах протектората[107]107
  Имеется в виду Марокко. – Прим. ред.


[Закрыть] в связи с составлением бюджета 1925 года. Она и сейчас находится в моих руках. «Отныне, – писал он мне, – наш фронт хорошо оснащен и вооружен, так что весь район севера и наши коммуникации с Алжиром защищены от нападений рифов, что позволяет нам спокойно ожидать удара их вождей». Известно, что излюбленный метод Лиоте состоял в том, чтобы в первую очередь полагаться на политическую подготовку, а к военной силе прибегали лишь для поддержки этих действий. Он не предусматривал «общих и крупных операций» и не просил больше контингентов для укрепления северного фронта. Однако эти контингента были сокращены в годы, предшествовавшие нашему приходу к власти, вопреки – это он отмечает своей рукой – «обязательствам, четко сформулированным перед парламентскими комиссиями». Они были сокращены с 95 тысяч солдат в 1921 году до 86 тысяч в 1922 году, до 78 тысяч в 1923 году (на 1 января) и до 68 тысяч в 1924 году (на 1 января). В отчетный 1924 год этот контингент был доведен до низшей цифры в 65 200 человек, что должно было соответствовать, на 1 апреля 1924 года, установленному теоретически контингенту в 64 500 человек. Маршал согласился на это последнее сокращение с условием, что в случае надобности ему будут предоставлены подкрепления за счет Алжира.

Я очень точно цитирую его докладную записку. Оккупационные войска за три года потеряли больше трети своей пехоты, половину кавалерии и пятую часть артиллерии.

По указанию маршала ему было послано в мае 1924 года первое подкрепление в составе двух батальонов, а в сентябре – новое подкрепление в составе двух батальонов и одного эскадрона. В согласии с Лиоте я предусматривал организацию одной дивизии в провинции Оран. Таким образом, не правительство 1924 года произвело это опасное сокращение оккупационных сил в Марокко.

16 апреля 1925 года военный министр моего правительства направил маршалу Лиоте следующую телеграмму:

«Я отдал требуемые распоряжения, чтобы Алжир и Тунис создали и держали в готовности все военные соединения, предусмотренные в моих телеграммах № 9705 1/11 от 3 декабря 1924 года и № 752 1/11 от 29 января 1925 года. Окончательное решение относительно присылки этого подкрепления будет принято позднее, как только будет образовано новое правительство».

* * *

Мой провал в сенате вызвал за границей торжество газет, враждебных демократии.

* * *

В Америке многие газеты радовались отмене проекта налога на капитал, который вызвал их беспокойство еще в ту пору, когда его потребовали английские социалисты до прихода к власти Макдональда. Но «Нью-Йорк таймс» и «Нью-Йорк уорлд» в дружественных выражениях комментировали мои усилия, направленные на достижение мира. Брюссельская газета «Пёпль» заявляла 12 апреля 1925 года, что, находясь у власти, я вел себя как «хороший человек, честный гражданин и твердый республиканец». «Эррио, – писала она, – пал потому, что, верный программе «Левого блока», всегда управлял в полном согласии с социалистами. Таковы истинные причины этого взрыва ненависти и лютой травли, которой он подвергся со стороны церкви, ведущих банков, крупных магнатов промышленности и угля, всемогущих компаний и их лакеев в парламенте».

Председательство в палате (22 апреля 1925 года)

22 апреля 1925 года меня избрали председателем палаты 266 голосами из 267 поданных голосов; 35 депутатов, отсутствовавших в момент голосования или находившихся в отпуске, заявили, что, если бы они присутствовали, они голосовали бы за меня. Г-н Клемантель сделал перед демократической левой сената доклад о положении казначейства и о текущем долге с 1 июля 1924 года по 1 апреля 1925 года. Он сожалел, что я не уполномочил его выступить перед высоким собранием, и напомнил о том, что в декабре 1923 года тайное авансирование достигло 1 миллиарда 200 миллионов и что через пять дней после моего прихода к власти эти тайные авансы достигли цифры в 2 миллиарда 425 миллионов (1 миллиард 185 миллионов у Французского банка и 1 миллиард 240 миллионов у других банков). Он указал, что при нашем правительстве казначейство было вынуждено выплатить сверх нормальных расходов бюджета 2 миллиарда 435 миллионов. К моменту отставки моего кабинета государственный долг Франции уменьшился на 5 миллиардов 496 миллионов. По мнению г-на Клемантеля, дефицит объяснялся бесплодностью реестра купонов, превышением кредитов и бешеной кампанией, вызвавшей кризис доверия, утечку капиталов за границу и тезаврацию денежных знаков («Le Temps», 24 avril, 1925).

На следующий день после столь страстных дебатов, 23 апреля, я был удивлен, увидев, что палата очень благожелательно отнеслась к моему выступлению, в котором я заявил о своем намерении гарантировать права всех и в то же время сохранить верность своим убеждениям, своим друзьям, нашим общим принципам и республике, «благодаря которой была спасена Франция». Даже центр частично присоединился к дружественным изъявлениям левой и крайней левой. Впрочем, в тот же день г-н Бедус выразил мне свою благодарность за то, что было сделано моим правительством для амортизации долга.

* * *

26 апреля 1925 года в Каркассонне г-н Морис Сарро, всегда сохранявший мне верность, защищал мое правительство перед федерацией радикал-социалистов Ода. «Нельзя отрицать того, – заявил он, – что в последние месяцы этого кабинета утечка капиталов и выплата по облигациям создали в известных кругах почти невыносимую атмосферу враждебности по отношению к правительству. Маскируя свои темные замыслы, пропагандисты во главе с кюре, кардиналами и епископами периодически собирали под предлогом защиты религиозных убеждений тысячные толпы, внушая им идею, которая под лицемерной видимостью критики политического порядка должна была вызвать финансовые осложнения. «Мы не верим, чтобы кабинет Эррио мог руководить делами Франции». Когда те, кто обладает состоянием, те, кто может вызвать кризис казначейства в зависимости от того, предоставят они государству кредит или нет, когда они ежедневно слышат, как повторяют: «не следует доверять главе правительства», то наступает час, когда они начинают опасаться за свои деньги и вырастают перед окошечком государственной кассы, требуя, чтобы им вернули их вклады. Именно это и произошло с кабинетом Эррио».

16 октября 1925 года в Локарно были подписаны или парафированы знаменитые соглашения.

* * *

1. Соглашение между Германией, Бельгией, Францией, Великобританией и Италией, в силу которого Высокие Договаривающиеся Стороны гарантировали сохранение территориального статус-кво, то есть неприкосновенность границ между Германией и Бельгией и между Германией и Францией, как они были установлены в Версале, и соблюдение статей 42 и 43, касающихся демилитаризованной зоны. Германия и Бельгия, Германия и Франция взаимно обязывались не прибегать ни к каким нападениям или вторжениям и ни при каких обстоятельствах не прибегать к войне. Эти державы соглашались разрешать мирным путем все спорные вопросы. Каждая из договаривающихся держав должна была немедленно предоставить свою помощь той стороне, которая стала бы жертвой нарушения этих обязательств. 2. Арбитражная конвенция между Германией и Бельгией. 3. Арбитражная конвенция между Германией и Францией. 4. Договор об арбитраже между Германией и Польшей. 5. Договор об арбитраже между Германией и Чехословакией. 6. Договор между Францией и Польшей. 7. Договор между Францией и Чехословакией.

Для ясности событий, которые произошли позднее, я хочу обратить внимание на два из этих текстов. В том что касается Польши, Франция приняла на себя в Локарно 16 октября 1925 года обязательство, в силу которого, если бы Польша стала жертвой неспровоцированного применения оружия, Франция должна была бы оказать ей «немедленную помощь и поддержку». Не менее четко был сформулирован договор между Францией и Чехословакией. Поскольку нашлись такие юристы, как г-н Жозеф Бартелеми и г-н Анатоль де Монзи, оспаривающие их смысл и значение, я хочу напомнить всем добросовестным и здравомыслящим французам следующий текст, подписанный гг. Аристидом Брианом и Эдуардом Бенешем:

«Ст. I – В том случае, если Чехословакия или Франция станут жертвой нарушения обязательств, принятых сего числа между ними и Германией в целях сохранения всеобщего мира, Франция и соответственно Чехословакия, действуя во исполнение статьи 16 Устава Лиги наций, обязуются оказать друг другу немедленную помощь и поддержку, если это нарушение будет сопровождаться неспровоцированным применением оружия.

В том случае, если Совет Лиги наций, вынося постановление по вопросу, переданному на его рассмотрение в соответствии с указанными обязательствами, не сможет добиться принятия своего доклада всеми своими членами, помимо представителей спорящих сторон, и если Чехословакия или Франция подвергнутся неспровоцированному нападению, Франция или соответственно Чехословакия, действуя во исполнение статьи 15, примечание 7-е, Устава Лиги наций, должны быть готовы тотчас оказать ей помощь и поддержку».

Все совершенно ясно. И Франция не выполнила своего обязательства. Франко-польский договор, составленный в тех же выражениях, что и франко-чехословацкий, был сформулирован не менее решительно. Поэтому трудно понять, в силу каких соображений был поднят в сентябре 1939 года вопрос о том, обязано ли правительство консультироваться с палатами по поводу объявления войны. Здесь был казус федерис, поскольку текст от 16 октября 1925 года был одобрен парламентом наравне с остальными Локарнскими соглашениями.

* * *

Я по-прежнему поддерживал отношения с советскими руководителями. 26 октября 1925 года Чичерин прислал мне из Висбадена следующее письмо:

«Дорогой председатель и друг, через три дня будет годовщина знаменательного события, участником которого вы были, когда рухнула разрушенная вами стена, разделявшая наши страны. То, что вы сделали, войдет в историю отношений между нашими странами. Всякое начало трудно, особенно если препятствия так многочисленны. Первые шаги по открытому вами новому пути были омрачены многочисленными тучами, но иначе и не могло быть. Но уже ощущается сила вдохновлявшей вас идеи, которая скажется целиком в будущем. Незабываемая роль, которую вы сыграли, навечно создала между нами прочные и длительные связи; я твердо рассчитываю на ваше сотрудничество в будущем в деле объединения наших народов и в деле мира. Примите, мой дорогой председатель и друг, чистосердечные и искренние уверения в моей неизменной и глубокой дружбе и моем высоком уважении к вам.

Георгий Чичерин».

Со своей стороны Жан Эрбетт, наш посол в Москве, направил мне 24 октября 1925 года письмо, укрепившее меня в моих убеждениях. «Истекает год с того момента, как вы признали СССР. Я глубоко убежден, что никто и не подумает поблагодарить вас за то, что вы взяли на себя эту ответственность и оказали эту услугу. Великие дела, как и большие горы, видны в своих подлинных пропорциях лишь издалека. Но вы позволите мне, который, находясь здесь и видя весь вред, нанесенный нашим интересам за эти семь лет разрыва, и все возможности, возникшие после признания 1924 года, воздать должное тому добру, которое вы сделали. Вы вновь открыли дверь, через которую должна пройти Франция, чтобы избежать смертельной опасности для своей целостности и независимости. Наше спасение лишь в том, чтобы установить и поддерживать с возрождающейся сейчас Россией такие отношения, которые исключили бы русско-германское сотрудничество против Франции и против друзей Франции. Мы являемся континентальной нацией и не можем жить свободными, если на континенте не существует равновесия. Однако равновесие станет невозможным в тот день, когда Германия и Россия, обе возродившиеся, окажутся на одной и той же чаше весов.

Результаты Локарно дают нам возможность сделать если не первый шаг к сближению с Россией, то по крайней мере первый шаг к разрядке напряжения. Русские нуждаются в этом, чем и объясняется замена г-на Красина г-ном Раковским. Тем не менее переговоры представляют очень тонкое и, может быть, трудное дело: когда узнаешь эту страну, для которой пространство и время не имеют значения и которая замкнулась в себе с тех пор, как была блокирована в результате мировой войны, постигаешь, что здесь ничего не делается с той быстротой, с которой мы придумываем наши решения. Но, живя здесь, в то же время узнаешь, что увертки и проволочки со стороны русских нельзя считать признаком злой воли. Если будешь терпеливым и справедливым и сможешь сохранить улыбку на устах и трепет в сердце, то преодолеешь все препятствия. Басня о «Путешественнике, солнце и ветре», вероятно, придумана кем-нибудь, кто побывал у скифов…»

25 ноября 1925 года мне снова поручили формирование кабинета. Я тотчас созвал руководящие комитеты левых групп сената и палаты. Без малейшего промедления, как подтверждают это протоколы канцелярии председателя палаты, я предложил группе социалистов участвовать в формировании кабинета. Я еще раз заявил, что готов обсудить условия, на которых она согласна сотрудничать, а равно и программу правительства. 26 ноября группа социалистов заявила о своей готовности сотрудничать «при условии, что в своих действиях правительство будет отдавать предпочтение тем решительным и энергичным постановлениям, которые потребовались бы для спасения страны»; однако они добавили, что «концепция правительственной деятельности не соответствует той ответственности, которую им предложили взять на себя». Между тем я предложил исполнительной комиссии распределение портфелей, соответствующее численному значению групп, представленных в кабинете. Это была вполне лояльная формула, и даже единственно лояльная. Я также предложил выработать программу, которая могла бы быть осуществлена при поддержке левых групп. Таков был смысл моих заявлений на собрании 25 числа. Эти предложения показались недостаточными.

16 декабря 1925 года гг. Жак-Луи Дюмениль, Пальмад и Кей представили проект закона относительно «достижения сбалансированного бюджета 1926 года путем изменения основы подоходного налога» (Палата, № 2244.)

* * *

В начале 1926 года г-н посол Анри Беранже вел в Вашингтоне переговоры, завершившиеся соглашением о долгах от 29 апреля 1926 года. Это соглашение включало две категории положений: первые устанавливали размер долга и шкалу ежегодных взносов, вторые относились к порядку и форме взносов. Г-н Анри Беранже тщетно пытался включить в соглашение пункт, позволяющий Франции добиться пересмотра своих платежей в случае несостоятельности Германии. Американская комиссия по долгам категорически возражала против включения этой оговорки. «Что касается спасительного пункта, – писал г-н Беранже в своем докладе от 16 июля 1926 года, – то, несмотря на все мои доводы о справедливости, политической психологии и добросовестности, министр финансов отказался рассмотреть даже возможность его включения». В самом деле, г-н Меллон писал 17 апреля г-ну Беранже:

«Как я уже доводил до вашего сведения, нельзя внести пункт о пересмотре в соглашение о французском долге Америке. Американская комиссия по долгам всегда отказывалась принять такой пункт о пересмотре, хотя подобная просьба неизменно выдвигалась почти во время всех переговоров по урегулированию. Если ваше правительство будет настаивать на включении этого пункта, то такая позиция, по моему мнению, помешает достижению какого-либо соглашения».

До соглашения французский долг, установленный приблизительно в размере 4025 миллионов долларов, мог быть востребован по предъявлении в пределах примерно 3600 миллионов долларов и в 1929-1930 годах – в сумме остатка. Комиссия по долгам соглашалась продлить срок погашения на 62 года. Ежегодные взносы, предусмотренные соглашением, включали платежи номинальной суммы лишь в течение первых пяти лет; после первых пяти платежей, сокращенных до сумм в 30; 30; 32,5 и 25 миллионов долларов, ежегодные взносы в течение 12 лет возрастали с 40 миллионов до 125 миллионов долларов начиная с 17 года. Действительная стоимость предусмотренных соглашением платежей выражалась в следующих цифрах (в тысячах долларов):

по 3-процентным облигациям	2 734 000
по 4,5-процентным облигациям	1 996 509
по 5-процентным облигациям	1 681 369

против номинальной стоимости в 4025 миллионов долларов. Таким образом, достигнутое снижение составляло 33 процента по трехпроцентным облигациям, 50 процентов по 4,5-процентным облигациям и 58,3 процента по пятипроцентным облигациям на сумму первоначального номинала. Для тех, кто хочет как следует разобраться в проблеме долгов, необходимо сделать еще несколько уточнений. На 15 июня 1925 года американское казначейство располагало по французскому политическому долгу облигациями на сумму 2 933 171 516, 25 доллара. По этим облигациям французское казначейство в соответствии с конвенциями 1918 года должно было выплачивать 5 процентов, уплату которых перестали с него требовать начиная с 15 мая 1919 года.

Несмотря на конвенции от 1 августа 1919 года, от 5 января 1920 года и от 9 марта 1920 года, в силу которых Франция должна была погасить свой коммерческий долг, так называемый товарный долг, путем трех массовых платежей 1 августа 1929 года, 9 мая 1930 года и 5 июля 1930 года, несмотря на это, комиссия по долгам согласилась применить к товарному долгу, как в прошлом, так и в будущем, те же условия погашения, что и для политического долга. Сумма коммерческих бон 1919 года была прибавлена к сумме облигаций политического долга. Я прошу обратить внимание на это обстоятельство. Купить товары, не заплатить за них и перепродать их – это то, что на особом жаргоне называется «карамбуль». Легко понять, почему позднее я отказался стать «карамбулером».

Другой важный факт. Было решено, согласно 2 статье соглашения, что, предупредив за 90 дней, Франция сможет перенести, до 15 июня 1932 года, частично или целиком платежи, превышающие 20 миллионов долларов, а после 1932 года всякий платеж основной суммы – в течение трех лет. Этот пункт, о котором я напомнил в 1932 году, позволял нам в трудный момент отсрочить уплату части ежегодных взносов.

По прибытии в Вашингтон посол Анри Беранже, вручая президенту Кулиджу свои верительные грамоты, 21 января 1926 года, сказал:

«Что касается финансового урегулирования обязательств, взятых на себя Францией в связи с последней войной 1914-1918 годов, то она вновь подтверждает свою верность принципу святости международных соглашений. Невзирая на трудности восстановления, связанные с разрушениями, причиненными последним вторжением, Франция полна решимости погасить долги, на которые она пошла во имя своей защиты и защиты цивилизации, в наиболее короткий срок и настолько полно, насколько ей это позволяют ее теперешние и будущие возможности. Франция понимает, что нельзя добиться восстановления равновесия международной экономики, если все в мире не будут выполнять своих внутренних и внешних обязательств путем строгого восстановления кредита и доверия».

Чудесные слова! Впоследствии мы увидим, к каким последствиям они привели. Соглашение, названное соглашением Меллон – Беранже, было подписано 29 апреля 1926 года. Г-н Бриан, председатель совета министров, и г-н Пере, министр финансов, предложили палате его одобрить в виде проекта закона от 27 мая 1926 года.

18 июня 1926 года мне снова предложили сформировать кабинет. Понимая, что необходимо расширить правительственную платформу, я обратился не только к левым партиям, но и к г-дам Люсьену Ромье, Пьетри, Шампетье де Риб. Во второй половине дня в субботу, 19 июня, я вновь повторил свое предложение делегатам социалистов, но напрасно. Я потерпел неудачу.

Сразу же после соглашения Меллон – Беранже г-н Кайо возобновил в Лондоне в июле 1926 года переговоры, прерванные по случаю отставки г-на Рауля Пере. Как и соглашение Меллон – Беранже, соглашение от 12 июля 1926 года содержало две серии статей – одни, касающиеся окончательного расчета и ежегодных взносов в счет погашения французского долга, другие, касающиеся порядка платежей Франции Англии. Французский долг должен был быть погашен в 62 года: путем ежегодных взносов, возрастающих от 4 миллионов до 10 миллионов фунтов стерлингов в течение первых четырех лет, путем 27 взносов по 12,5 миллиона фунтов стерлингов и 31 взноса по 14 миллионов фунтов стерлингов.

К соглашению было приложено несколько писем. В первом из них г-н Кайо указывал, что, беря на себя ответственность за подписание соглашения от 12 июля 1926 года, он должен заявить, что, по мнению французского правительства, возможность обеспечения в будущем уплаты и перевода сумм, необходимых для погашения французского долга Соединенным Штатам и Великобритании, в значительной степени зависела от сумм, подлежащих получению, от Германии в силу плана Дауэса. Таким образом, если бы, помимо воли Франции, эти доходы перестали поступать полностью или частично, причем эта часть должна превышать половину, возникло бы новое положение. Исходя из этого, французское правительство оставило за собой право заново обсудить вопрос в свете этих обстоятельств.

Г-н Черчилль дал следующий ответ:

«12 июля 1926 года.

Дорогой господин Кайо.

Я получил ваше письмо от 12 июля текущего года. Как я вам уже указывал, правительство Его Величества должно придерживаться точки зрения, согласно которой урегулирование военного долга Франции, которого мы достигли, зависит, как и сам этот долг, только от ответственности Франции.

Угодно ли вам будет обратить внимание, что изложенная вами гипотеза предполагает также уменьшение доходов от плана Дауэса и для Великобритании, доходов, которые мы приняли в расчет при урегулировании различных вопросов военных долгов. Это и есть один из тех факторов, о которых следует помнить, если бы правительство пожелало рассмотреть вопрос заново.

Помимо изложенных мною здесь оговорок, у меня нет возражений против сделанного вами заявления.

В случае если бы было сделано какое-нибудь изменение, мне кажется, я был бы вправе ожидать, что для уравнения положения всех кредиторов и другие страны-кредиторы Франции приняли бы в соображение аналогичное изменение должных им сумм.

Уинстон Черчилль».

13 июля 1926 года г-н Черчилль, выступая в палате общин, говорил о значении этого пункта.

Соглашения Меллон – Беранже и Кайо – Черчилль были представлены в 1926 году в бюро палаты в форме законопроектов, подлежащих ратификации (№№ 2915 и 3211).

Когда в субботу, 17 июля 1926 года, я выступил в прениях, за которыми последовало падение кабинета Бриана – Кайо, меня подозревали в том, что я хотел завладеть властью. Это обвинение не выдерживает никакой критики. Начиная с 10 апреля 1925 года мне уже два раза предлагали сформировать кабинет, и я оба раза отказался. С другой стороны, нужно было рассуждать уж слишком поверхностно, чтобы предположить, что человек, занимавший спокойно и неоспоримо пост председателя палаты, то есть являвшийся третьим высшим должностным лицом в государстве, пожелал бы броситься в жуткую свалку. Когда пишут политическую историю, слишком часто забывают принимать в расчет убеждения.

Утверждали также, что я действовал из личной неприязни к г-ну Кайо. Нет ничего более неверного. При предшествующем парламенте я защищал изо всех сил, нередко подвергаясь за это озлобленным нападкам, осужденного Верховным судом. Я всеми силами протестовал против чудовищных вещей, в которых его так недостойно и несправедливо обвиняли. Более того, я думал и продолжаю думать до сих пор, что г-н Жозеф Кайо оказал республике огромную услугу, сыграв большую роль в установлении подоходного налога. Я думал и продолжаю думать до сих пор, что в марокканском вопросе он сумел избежать войны и дал восторжествовать нашим интересам. Я восхищался его образованностью и мужеством. Он часто вел со мной откровенные беседы. Однажды, предлагая мне от имени Бриана портфель, он сказал: «Напрасно все считают меня злым. Я просто старый избалованный ребенок. В своей семье я слишком рано привык к полному благосостоянию»[108]108
  Отец Жозефа Кайо, Эжен Кайо, был финансистом и в первые годы Третьей республики неоднократно занимал министерские посты. – Прим. ред.


[Закрыть]. Но я отстаивал свое право не разделять его точку зрения на роль исполнительной власти в критические моменты. Наша переписка, вполне дружественная в остальном, свидетельствует о разногласиях в этом вопросе.

Вечером 16 июля, после заседания, посвященного запросам, когда я не мог ни на минуту покинуть свое председательское кресло, я узнал, что правительство представило финансовой комиссии проект о так называемых чрезвычайных полномочиях и добилось утверждения его. Что же произошло в комиссии? Об этом свидетельствует официальный протокол. Председательствовал г-н Анри Симон. Г-н Кайо заявил, что со времени его последнего доклада в палате финансовое положение приняло такой характер, что меры, предложенные правительством, становятся все более неотложными. У него никогда и в мыслях не было, сказал он, посягать на права парламента; однако при нынешних чрезвычайных обстоятельствах необходимо временно отменить некоторые его прерогативы, чтобы справиться с самым неотложным. Правительственный проект имеет своей целью преградить путь падению франка с помощью мер, которые сможет провести только правительство, располагающее чрезвычайными полномочиями. Радикальным средством для улучшения положения является стабилизация франка; этой стабилизации должен предшествовать, подготовительный период: прекращение обесценения валюты. Правительство требует этих полномочий не для того, чтобы ввести новые налоги, но для того, чтобы упорядочить старые, подлежащие, впрочем, ратификации законодательным путем.

Г-н Бриан отметил полное согласие между членами кабинета и настаивал на преимуществах быстрой процедуры. Председатель совета министров потребовал также, чтобы комиссия в кратчайший срок занялась изучением соглашений, касающихся межсоюзнических долгов. 19 членов комиссии задали министру финансов разные вопросы как конституционного, так и технического порядка. После того как члены правительства удалились, комиссия рассмотрела следующий вопрос: намерены ли члены комиссии перейти к обсуждению двух статей законопроекта? Произошло поименное голосование. Переход к обсуждению статей был одобрен 15 голосами против 10 при 13 воздержавшихся.

Вслед за голосованием г-н де Шапделен предложил дополнить текст статьи 1 в качестве приложения мерами, перечисленными в изложении мотивов. Г-н Жакье предложил изменить статью 1, специально оговорив, что правительству будет разрешено принимать путем декретов меры для финансового оздоровления «в пределах принятых им на себя обязательств в его изложении мотивов». Комиссия вновь заслушала г-на Кайо по поводу этих двух предложений. Относительно первого он заявил, что он против процедуры, «которая загромоздила бы проект и чрезмерно затянула бы прения». Когда же министра спросили, как он относится к поправке г-на Жакье, он заявил, что, не возражая против нее, он предпочитает придерживаться правительственного проекта и не упоминать в законодательном тексте обязательств, достаточных самих по себе. 14 голосами против 13 комиссия отвергла поправку г-на Жакье. Затем она одобрила 8 голосами (против никого) текст статьи 1, измененный г-ном де Шапделеном следующим образом: «Правительство имеет право до 30 ноября 1926 года проводить посредством декретов, обсужденных и одобренных советом министров, финансовые реформы, а также восстанавливать стабильность валюты в соответствии с указаниями, перечисленными в приложении». После этого комиссия приняла весь текст.