Текст книги "Из прошлого: Между двумя войнами. 1914-1936"

Автор книги: Эдуард Эррио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 53 страниц)

«Внутреннее положение Германии, – продолжал граф Шверин, – также ухудшилось со времени Базельского доклада экспертов. Индекс производства, если принять уровень 1928 года за 100, упал в 1931 году до 71, а в первые пять месяцев 1932 года до 60. Число безработных (Arbeitslosen)достигает приблизительно 6 миллионов. Объем торговых операций внутри страны сокращается, если судить по поступлениям в счет налога с оборота. Состояние государственного бюджета ухудшилось. С 1929 по 1932 год поступления по налогам сократились примерно на 4 миллиарда рейхсмарок, несмотря на то, что государством были введены новые налоги. Помощь безработным все более тяжелым бременем ложится на бюджет; правительству пришлось понизить на 10-23 процента размеры пособий; постоянный безработный получает в месяц 45 марок (270 франков), что не обеспечивает прожиточного минимума; следствием этого является серьезное социальное напряжение. Общая сумма средств, необходимых для выплаты пособий по безработице, составляет 3 миллиарда марок; для ее покрытия пришлось провести новое снижение заработной платы; за два года оклады государственных чиновников были понижены на 20-25 процентов; по ряду категорий служащих коммунальных учреждений снижение достигало иногда 50 процентов. Я хотел, – заявил в заключение граф Шверин, – дать вам точное представление о положении в Германии». Канцлер фон Папен указывает на трудности, которые представляет сохранение неприкосновенным государственного аппарата.

Дискуссия возобновляется в 17 часов 30 минут. Слово предоставляется Жермен Мартену. «Мы признаем, что положение рейха ухудшилось, однако то же самое произошло во всем мире. Мы не хотим быть бессердечными кредиторами; мы стремимся быть благоразумными. Граф Шверин описал, например, положение безработных. Но ведь во Франции безработный получает меньше, чем в Германии, – 210 франков в месяц. Что касается государственных чиновников, то подвергшиеся снижению первоначальные оклады превышают соответствующие оклады во Франции. Почтальон получает в Германии 12 тысяч франков, а у нас – 9-10 тысяч франков. Пенсии в Германии выше, чем во Франции.

Объем нашей внешней торговли сократился на 60 процентов. Ваш же коэффициент сокращения, – заявил Жермен Мартен, – равен мировому; мы переживаем сейчас не циклический, а особый кризис; вы же скользите в той же плоскости, что и другие государства. По налоговым поступлениям наш дефицит достигает 6-7 миллиардов франков. Мы поражены слепотой и параличом. Ваши долгосрочные кредиты действительно заставили вас обратиться к резервам; однако такого рода изъятие является исключительным событием; ни один эмиссионный банк не мог бы с этим справиться. Но если мы договоримся в Лозанне, подобные инциденты с вами не повторятся. В Лозанне заложена основа восстановления германского кредита. Если Германия поправит свои дела, если она избавится от трехмиллиардного бремени пособий по безработице, если приостановление платежей даст ей возможность восстановить свое хозяйство, то что она будет делать? Аннулирование долгов невозможно; мы не можем пожертвовать своими правами; но давайте ваши предложения, и мы рассмотрим их в духе самого широкого понимания».

Я изложил свои пять аргументов против аннулирования.

Затем опять выступил граф Шверин: «Проводить сравнения между странами весьма трудно. Так, итальянский безработный испытывает меньше страданий, чем немецкий. Кризис, переживаемый рейхом, имеет специфические черты: нехватка капиталов, закрытие кредита, инфляция. Мы согласны с тем, что основа восстановления германского кредита заложена в Лозанне. Каким образом? Мы согласны если не со средствами, то, во всяком случае, с целью. Речь должна идти не только о репарациях, но и о европейском восстановлении. Мы готовы сотрудничать в этом деле с самыми лучшими намерениями».

Германский канцлер отбыл в Берлин 23 июня в 16 часов. Он передал представителям прессы довольно оптимистическое заявление: «Я первый готов признать, что в вопросе, который принято называть ликвидацией репараций, Франция имеет право на компенсацию. Если бы я имел материальную возможность предложить эту компенсацию в денежной форме, я бы сделал это с большой охотой. Но, поскольку это для меня невозможно, я хотел бы, чтобы мы совместно искали эту возможность в другой области, в области экономической – в рамках экономической реорганизации Центральной Европы… Добавлю, что в настоящее время я представляю все национальные силы Германии, чего не могли сказать мои предшественники. Таким образом, при заключении франко-германского соглашения Франция имела бы ту гарантию, что в моем лице этот документ подписала бы вся Германия. До сих пор в наших взаимных попытках к сближению Франция могла рассчитывать только на «левых»; разве она не заинтересована в привлечении на свою сторону «правых», иными словами, всей Германии?» Не преувеличивает ли канцлер своего авторитета?

Я выехал в Париж.

Суббота, 25 июня. Заседание совета министров. Поль Бонкур представил отчет о ходе работ в Женеве и о результатах начатых переговоров о химической и бактериологической войне. Я подвел итог переговоров в Лозанне. Оживленные дебаты развернулись вокруг австрийского вопроса. Было принято следующее решение: «Правительство согласно внести на рассмотрение палат проект об участии Франции в международном займе, который будет предоставлен Австрии Лигой наций; условия и объем этого участия будут установлены позднее. Французское правительство должно резервировать за парламентом право ратификации». 24 июня федеральный канцлер Австрии прислал мне новую, весьма настойчивую ноту.

В телеграмме из Вашингтона нам сообщили, что президент США готов согласиться с тем, что в случае напряженного положения в Европе Соединенные Штаты не будут признавать прав воюющей стороны за той державой, которая, по их мнению, нарушит статью 2 пакта Келлога. США могли бы участвовать в консультативной конференции. Они возражают против аннулирования репараций (телеграмма № 404).

Пальмад изложил свои финансовые проекты. Рост расходов за последние годы представляет следующую картину: 1927 год – 39,5 миллиарда; 1928 год – 42,5 миллиарда; 1929 год – 45 366 миллионов; 1930 год – 50 398 миллионов; 1931 год – 50 145 миллионов по проекту правительства и 50 340 миллионов по проекту комиссии. Следует отметить, что 1800 миллионов франков были перечислены из бюджета в Автономную кассу; без этой операции мы имели бы в 1931 году дополнительное увеличение бюджетной массы примерно на 2 миллиарда.

Итальянская пресса ведет себя крайне вызывающе. 25 июня в «Пополо ди Рома» была опубликована чудовищная заметка против Франции и лично против меня. «Послевоенная Франция, – писалось в ней, – представляет гораздо большую опасность, чем довоенная Германия. Германия 1914 года стремилась развязать конфликт, Франция 1932 года идет гораздо дальше: она хочет не только посягнуть на мир, но и обречь народы на голод». Что касается меня, то меня отсылали на суд моих избирателей. Разве «Пополо ди Рома» действительно известно, что такое избиратель?

В понедельник, 27 июня, я встретился с Гранди. Он вручил мне меморандум, в котором итальянское правительство высказывалось за аннулирование репараций. Я пожаловался ему на «Пополо ди Рома». Он согласился со мной и заявил, что ему опротивели такого рода приемы и он даже намерен выйти из правительства. Держится он, во всяком случае внешне, весьма примирительно; последними его словами было: «Помогите мне».

* * *

Понедельник, 27 июня 1932 года. Новое заседание в 16 часов 30 минут. Какова будет позиция Германии после поездки фон Папена в Берлин, где ему, по-видимому, основательно досталось за предложение о сближении и особенно за ряд примирительных деклараций, сделанных им Стефану Лозанну[136]136
  Лозанн, Стефан, – известный французский журналист прогерманской ориентации. – Прим. ред.


[Закрыть]. Председательствовал фон Папен; он предоставил слово германскому министру финансов. «Германская делегация тщательно изучила французские аргументы о невозможности аннулирования репараций. Мы признаем трудности французской делегации и проявленный ею дух понимания; мы тронуты участием, проявленным г-ном Эррио к судьбе 6 миллионов безработных. Мы далеки от того, чтобы требовать разрешения только наших трудностей, хотя и считаем выплату репараций нереальной. Тяжесть политических долгов стала невыносимой для всего мира. Прошлогодняя инициатива Гувера не привела к желаемым результатам, потому что не было уверенности в будущем, и пока этой уверенности нет, приостановление платежей может дать должный эффект только в том случае, если оно будет оформлено де-юре после того, как осуществится де-факто. Хотя Германии и удалось вследствие инфляции ликвидировать значительную часть своего внутреннего военного долга, однако ее экономика не преодолела своих затруднений. Германия лишь перераспределила бремя этих трудностей, причем это было сделано грубым и опасным путем, путем налога на состояние. Вследствие полной анемии своей экономики, вызванной инфляцией и версальскими обязательствами, Германия вынуждена была привлечь иностранные капиталы для восстановления своего оборотного фонда и технического оборудования. В результате этой операции образовался огромный внешний долг; то, что кажется облегчением трудностей, является на самом деле разрушением ценностей; и если Германии в течение нескольких десятилетий все еще приходится расплачиваться по своим частным иностранным долгам, то это является следствием общего ослабления ее экономики и выплаты репараций».

«Часто говорят, – добавил граф Шверин, – что Германия обладает высококачественным промышленным оборудованием. Однако образование капиталов происходило в совершенно недостаточном объеме. Нам не удалось модернизировать все пострадавшие от войны отрасли производства; основная масса мелких и средних предприятий работает на устарелом оборудовании. Немецкий народ, которому даже не известно, когда наступит улучшение его безысходного положения, единодушно осудил бы результаты Лозаннской конференции, если бы ее итогом были новые цепи, сковывающие его жизненные возможности. Часто думают, что Германия располагает значительными иностранными активами: до войны они действительно превышали 25 миллиардов рейхсмарок, теперь же они не достигают и 8 миллиардов». Министр снова подчеркнул необходимость аннулирования репараций. При этом он высказался в поддержку конструктивного плана развития европейской экономики, а также за повышение цен на хлеб путем предоставления таможенных преференций дунайским государствам, за оздоровление национальных валют, за учреждение общего фонда для предоставления кредита отдельным странам, за введение твердого соотношения между национальными валютами и золотом.

Пространное выступление графа Шверина было весьма интересным. Затем с рядом заявлений довольно общего характера выступил канцлер фон Папен. Я в нескольких словах констатировал, что данное заседание не сблизило нас. В общем мы вплотную подошли к разрыву с Германией. После поездки в Берлин позиция германской делегации полностью изменилась. Вечером, в 22 часа 30 минут, я встретился с Макдональдом, чтобы информировать его об этом обстоятельстве. По его мнению, здесь кроется германо-итальянская интрига. Он был возмущен, узнав от меня, что фон Папен предложил мне заключить военный союз. Вслед за мной он принял канцлера.

Вторник, 28 июня. Перечитал отчет о беседе, состоявшейся 4 июня между нашим атташе г-ном Моником и министром финансов США г-ном Огденом Миллсом, который заявил, что Германия «может выплатить определенную часть репараций» и что «ее нынешнее положение не может служить предлогом для освобождения ее от всех дальнейших платежей». Макдональд высказал свою озабоченность в связи с создавшимся положением; он должен быть в Лондоне 6 июля и опасается, что здесь за это время произойдет разрыв. Он попросил меня прийти к нему в 12 часов дня с Жермен Мартеном для встречи с фон Папеном и графом Шверином. В официозной заметке, опубликованной в германской прессе 28 июня, рейхсканцлер «категорически заявил, что ни на одной из своих встреч с французскими политическими деятелями и журналистами он никогда не признавал права Франции на репарации или на компенсацию».

В полдень я и Жермен Мартен встретились с фон Папеном и фон Нейратом у английских министров. Макдональд обратился к канцлеру в весьма суровом тоне. У него сложилось впечатление, что поездка в Берлин во многом изменила их позиции и что теперь мы просто теряем время. С присущими ему спокойствием и умеренной твердостью Чемберлен высказался в том же смысле. Фон Папен атаковал меня: необходимо пожертвовать репарациями, так как они в любом случае не будут выплачены; необходимо спасти Европу, разоружиться; он предложил нам заключить консультативный пакт. Он обвинил меня в желании оказать на Германию экономическое давление, а также в том, что я не доверяю ему, так как он является «правым». Я ответил, что если нас собрали в Лозанне для того, чтобы заявить нам только о том, что нам не будут платить, то это просто уведомление о решении, а не урегулирование вопроса. Нельзя решить проблему, сняв ее. Нам предлагают создать для Европы общий фонд, быть может необходимый, но, конечно, более выгодный для Германии; проблема разоружения должна быть рассмотрена отдельно; я охотно рассмотрел бы вопрос о заключении пакта, если б он только не был еще одной бумажкой. Я не оказываю экономического давления на Германию, так как требую платежей лишь в том случае, если Германия может платить; в соответствии со своими республиканскими убеждениями я предоставляю самим странам, и только им, судить о своих правительствах. Я резюмировал нашу точку зрения – или полная выплата всей оставшейся суммы, или экономическая компенсация, или политическая компенсация, или сочетание того и другого.

Чемберлен, видимо, склоняется на нашу сторону. Макдональд предложил свои услуги в качестве председателя на совещании, которое можно было бы посвятить основательному изучению возможностей урегулировать вопрос либо путем установления твердой суммы, либо предоставлением экономических льгот, либо, наконец, путем укрепления безопасности. Решено провести совещание по этой программе во второй половине дня.

* * *

Вторник, 28 июня, 16 часов 30 минут. Снова начинаем вертеть свои жернова. Фон Нейрат согласен рассмотреть вопрос о выплате ликвидационного платежа независимо от репараций при условии: 1) полного аннулирования репараций; 2) общей стабилизации национальных валют; 3) разоружения на равноправной основе. Отныне вся дискуссия проходит под влиянием послания Гувера. Макдональд уточняет, что мы не можем заключить соглашения, не зная намерений американцев. Несмотря на протест фон Папена, он возвращается к базельскому докладу. Я всячески его поддерживаю. Как я говорил Андре Моруа, репарации являются для немцев вопросом желания, а не возможностей, или, вернее, возможности являются вопросом желания; это субъективный фактор. Затем перешли к обсуждению вопроса об установлении твердой суммы. Я заявил, что позиция немцев, мне непонятна: если им уступят в вопросе разоружения, то они будут платить, а если нет, то не будут. Следовательно, они могут платить. Фон Папен ссылается на психологические трудности. «Этот аргумент, – заявил я, – является для меня разоблачением и подтверждением, ибо он показывает, что немцы могут, но не хотят платить». Англичане оставались невозмутимыми. Фон Папен противопоставил нам силу инерции, в то время как славный сэр Морис добродушно покуривал свою трубку. Чемберлен отказался связывать вопрос о разоружении с вопросом о репарациях. Напряжение достигло предела. Канцлер продолжал настаивать на своем, и тогда я объяснил ему, что тревожит наш народ. «Сейчас, когда я выступаю, – добавил я, – я думаю не столько о деньгах, сколько о жизни нашего народа». Прийти к соглашению было невозможно. Я чувствовал, что фон Папен связан внутриполитическими соображениями. Тем временем мне сообщили об инциденте, происшедшем сегодня в палате депутатов: члены парламентской группы партии радикалов Бержери и Ногаро выступили с нападками на участников Лозаннской конференции.

Среда, 29 июня. Информационное собрание французской делегации. В 10 часов 30 минут я вновь встретился с фон Папеном. Еще раз отмечаю характерную черту немецкой тактики: отказываться от того, что им предлагают, предлагать то, чего у них не просят. Теперь канцлер предложил мне в обмен на равноправие создать таможенный союз, а также заключить если не союз, то хотя бы военное соглашение между генеральными штабами. По его словам, это не выдвижение условий, а выяснение предпосылок (Voraussetzungen). Осторожно, но достаточно определенно он затронул вопрос о России и предложил мне заключить тайное соглашение о закрытии кредитов Советам. Я заметил, что в разговоре он обронил следующую фразу: «Имеются договоры». Это заслуживает внимания.

Жермен Мартену также не удалось добиться от графа Шверина никакого определенного обязательства. Не более удачлив был и Жюльен Дюран, обсуждавший экономические проблемы с фон Вармбольдом. Макдональд предложил мне вновь встретиться у него с фон Папеном в 16 часов. Следует ли говорить, что для подобных переговоров нужно действительно иметь определенное терпение?

Матч возобновился. Макдональд: «Необходимо сегодня же вечером или завтра договориться о репарациях, иначе конференция окончится провалом. Я говорил со своими британскими коллегами; их точка зрения такова: 1) в настоящее время Германия платить не может; 2) если мы пойдем на простое аннулирование репараций и этим ограничимся, то народы, и особенно американцы, скажут, что государства-кредиторы хотят взвалить на их плечи всю финансовую ответственность и что Соединенные Штаты не могут принять на себя наши трудности и компенсировать неуплаченный Германией долг». Британская делегация не хотела класть в основу урегулирования вопрос о финансовой платежеспособности Германии, так как это было бы слишком неопределенно. Однако она не видит, почему бы Германии после того, как она восстановит свой кредит, не согласиться на ликвидацию путем выплаты твердой суммы, размеры которой были бы установлены в Лозанне без возможности дальнейших поправок. Британская делегация не разделяет того мнения, что соглашение о платежах должно быть обусловлено соглашением о разоружении или о политических вопросах.

Чемберлен в дискуссии не участвовал. Он собирался в Лондон и готовил большую речь для выступления в палате общин. Канцлер фон Папен снова высказался за ликвидацию репараций независимо от позиции США. Макдональд не скрывал, что неожиданное вмешательство президента Гувера усложнило и запутало и без того тяжелое положение. На этом он закрыл заседание.

В среду, 29 июня, в 17 часов делегаты шести приглашающих держав собрались в «Отель-дю-Шато». Испытывая законное затруднение, Макдональд с понятным смущением попытался оптимистически резюмировать общие принципы достигнутого соглашения. Он предложил образовать бюро в составе представителей всех государств. Жалкий результат! Жюльен Дюран информировал меня о своих переговорах с Вармбольдом, который также держал себя весьма уклончиво. На совещании министров торговли г-н Гиманс преуспел не больше нашего. Если бы мир был возможен, его бы давно изобрели, – говорю я себе.

30 июня. Тем не менее мы продолжаем переговоры. Я снова встречаюсь с фон Папеном. Теперь он согласен на установление твердой суммы, однако отказывается резервировать позицию Америки и требует отсрочки мартовского платежа. Фон Папен впервые затронул вопрос о Сааре.

1 июля. Заседание совета министров. Единогласно решено, что, если Англия до конца останется на нашей стороне, мы совместно пойдем на объявление неплатежеспособности Германии. Если же в какой-либо момент мы окажемся в одиночестве, мы потребуем, чтобы вопрос был передан на международный арбитраж. Объяснения, с которыми я выступил на заседании финансовой комиссии по поводу работы Лозаннской конференции, были восприняты, кажется, довольно хорошо.

Понедельник, 2 июля. Жермен Мартен и Жорж Бонне информировали меня о работе, проделанной ими накануне. В 9 часов 30 минут состоялась беседа с англичанами – Макдональдом, Ренсименом и Чемберленом. Обсуждение началось с вопроса о твердой сумме. Жермен Мартен предложил 4 миллиарда плюс облигации Гувера. Чемберлен предпочитает 5 миллиардов без ежегодных взносов, предлагаемых Гувером. Я поставил вопрос о французском долге Англии и США.

Чемберлен: «Оба вопроса связаны. Мы предпочли бы полное аннулирование репараций и долгов; мы были готовы подписать соответствующий документ. Это оказалось невозможным. Пришлось пойти на менее удовлетворительное соглашение, которое мы честно поддерживаем. Это соглашение предусматривает ряд платежей. Немцы спрашивают, что произойдет, если США потребуют с нас сумму, намного превосходящую ту, которую предстоит получить с Германии. Г-н Бонне сказал: «Франция не желает возобновлять дискуссию». Я бы предложил следующее. Считаясь с мнением английского народа, мы не можем отказаться от того, что нам причитается, пока не урегулирован вопрос о наших платежах. Между тем нам известно, что Соединенные Штаты против установления зависимости между репарациями и долгами. Если мы пригласим их участвовать в Лозаннском соглашении, они предложат нам договориться между собой, но присоединиться к нам в настоящее время откажутся.

По-моему, имеется одно простое решение. Мы парафируем или же подпишем здесь соглашение и временно введем его в силу, однако окончательным оно станет лишь после ратификации. Между собой мы решим, не предавая это гласности, что ратификация будет отложена до тех пор, пока мы не выясним позицию США. По имеющимся у меня сведениям, немцы не сочтут такое решение неразумным. Впрочем, можно было бы информировать парламенты.

Примерно такой же позиции можно было бы придерживаться и в отношении французского долга Англии. В случае аннулирования мне было бы легко заявить: «Если США пойдут на аннулирование, мы сделаем то же самое, если же аннулирование не будет принято, нам придется вести переговоры о соглашении Кайо – Черчилль. До достижения договоренности платежи вноситься не будут».

Выступил и я: «В общем мы бы оказались по отношению к нашим английским друзьям в таком же положении, в каком немцы находятся по отношению ко всем своим кредиторам».

Чемберлен: «Мы не можем в настоящее время брать на себя обязательств относительно тех сумм, которые должны Великобритании. Но мы совершенно не стремимся к выгоде. Мы должны только считаться с общественным мнением Англии; оно полагает, что мы принесли большие жертвы, знает, что у нас имеется долг в 200 миллионов фунтов, считает, что правительство слишком склонно к преподношению подарков, и не согласится с отказом от того, что нам причитается, прежде чем не будет твердо знать, как обстоит дело с уплатой наших собственных долгов. Мы охотно присоединились бы к общему обязательству о ликвидации всех претензий как в счет военных долгов, так и по репарациям, за исключением того, что необходимо для уплаты Соединенным Штатам.

Необходимо считаться с реальными фактами. Главное и основное – заставить Германию пойти на соглашение, обеспечивающее восстановление ее кредита. Сумма, которую мы устанавливаем сегодня, является для нее максимальной».

Я заявил, что если предложение Чемберлена будет принято, то положение Германии станет определенным, в то время как положение Франции по отношению к США и Великобритании окажется вдвойне неопределенным. Риск должен быть одинаков с обеих сторон.

Чемберлен: «Это логично. Я согласен с вами. Я всегда считал, что риск должен быть с обеих сторон; если ратификация невозможна, то соглашение будет аннулировано».

* * *

Я был поражен пространной статьей Гитлера в «Фёлькишер беобахтер» от 21 октября 1932 года, направленной против политики правительства фон Папена. Особое внимание я обратил на раздел, посвященный внешней политике. Статья написана в крайне резких тонах. Она обвиняет фон Папена в том, что на Лозаннской конференции он «попался на удочку и дал себя завлечь на почву компромисса между репарациями и компенсацией». «В конечном счете, – говорил Гитлер фон Папену, – вы согласились с новым признанием репараций, в то время как никакой компенсации, разумеется, не получено. Г-н Эррио может вернуться в Париж и включиться в предвыборную борьбу, увенчанный легко добытыми лаврами». Гитлер требует возрождения германского народа силами новой партии, партии национал-социалистов, выступающей против буржуазного и марксистского государств и против политики «покорности, унижения и выполнения». Он не верит в действенность конференций, потому что «силы, преобразующие жизнь, не были представлены на этих конференциях. Франция не разоружится, если только ее к этому не принудят. Если германская делегация отправлялась в Женеву с мыслью склонить Францию к добровольному разоружению, то нужно как можно скорее отозвать эту делегацию назад, ибо она составлена из бездарных людей. Точно так же совершенно неправильно считать, что Франция когда-нибудь добровольно согласится на перевооружение Германии… В конечном счете перевооружение будет осуществлено не в Женеве и не в Лозанне, а в Германии… Нет никакого сомнения в том, что Германия тысячу раз права, требуя уравнения своих вооружений с вооружениями других наций. Однако, поскольку речь идет при этом об изменении соотношения сил в жизни народов, право это не получит международной ратификации до тех пор, пока перевооружение Германии не станет совершившимся фактом».

Таким образом, уже в октябре 1932 года Гитлер выступал за «совершившийся факт», против «женевской комедии разоружения». «Равноправие народов, – продолжал он, – определяется не столько их участием в голосовании на международных конференциях, сколько той силой, которую они могут бросить на чашу весов истории; сила же эта является внутренним фактором; она воплощена не в правительствах, а в сплоченности всего народа». Впрочем, Гитлер полагает, что наибольшая опасность угрожает Германии с Востока, и рекомендует установить «доверительные отношения с Англией», а также с Италией для совместной борьбы против французской гегемонии, ибо Италия, говорит он, «является единственной страной, которая не только признает, что ее интересы противоречат интересам Франции, но и откровенно и мужественно защищает их… Сейчас наиболее подходящий случай для того, чтобы установить с этой страной отношения искренней дружбы». Предсказывая успех национал-социализма, Гитлер писал: «С его приходом к власти эпоха слабости будет преодолена раз и навсегда… Трезво мысля, он будет использовать любую возможность, способную обеспечить осуществление его заветных целей, учитывая при этом реальные факты внешнеполитической обстановки».

3, 4, 5 и 6 ноября 1932 года в Тулузе состоялся XXIX съезд партии радикалов и радикал-социалистов. Я прибыл на съезд, только что вернувшись из Испании, куда я ездил для вручения президенту Испанской республики большой ленты ордена Почетного легиона. Должен сказать, что по прибытии в Мадрид я был весьма удивлен многочисленностью полицейской охраны, выставленной на всем пути моего следования от вокзала до посольства. К полудню мне стало известно, что мои приезд дал повод к беспорядкам среди студентов. На одной из стен я прочитал надпись, угрожавшую мне смертью. По-видимому, мое присутствие вызвало ряд осложнений. Я убедился в этом, увидев, с какой тщательностью испанское правительство организовывало в мою честь интересные археологические экскурсии в Толедо, Алькала и в другие места. Мой друг посол Мадариага чувствовал себя весьма стесненно. Я понял, что определенная пропаганда иностранного происхождения представила мой приезд как маневр, рассчитанный на вовлечение Испании в военный союз с Францией. Вознагражден я был шумными проводами. В вечер моего отъезда на вокзале собралось много народу со знаменами, плакатами и музыкой. Наши вагоны буквально осаждали. Нас засыпали подарками и цветами, а когда тронулся поезд, раздалась могучая «Марсельеза», от звуков которой задрожали стекла.

Прибыв в Тулузу днем 3 ноября, я смог присутствовать при атаке на правительство по всем правилам военного искусства. Г-н Гастон Бержери не принадлежит к тем вульгарным существам, которые сгибаются под бременем оказанных им благодеяний. Он заставил меня жестоко искупить ошибку, допущенную в 1924 году, когда по поручительству Луи Барту я взял его на борт своего корабля, не проверив как следует его документы. О его уме нельзя быть слишком высокого мнения, и в моральном отношении ожидать от него нечего. Своей талантливостью он мог бы увлечь любую аудиторию, однако этому мешал свойственный ему развязный цинизм. На Гренобльском съезде партии радикалов в 1930 году он заявил, что ему принадлежит честь свержения на Анжерском съезде правительства «национального единения» Пуанкаре. Он упрекал нас в том, что мы не поддержали на Лозаннской конференции британское предложение о полном аннулировании долгов и репараций, и высказал свое мнение относительно нашего долга Америке. «Ни в Англии, ни во Франции, – заявил он, – ни один депутат никогда не проголосует за уплату долга Америке, если эти платежи не будут соответствовать суммам, получаемым от Германии». Г-н Бержери обвинил меня также в том, что я не принял в Женеве американский план разоружения, так называемый план Гувера. «Вопрос о разоружении, – сказал он, – ставят в зависимость от вопроса о безопасности, то есть от образования международной армии». По мнению Бержери, необходимо было начать с принятия плана разоружения Гувера, потому что всеобщее разоружение предполагает установление арбитража, а установление арбитража и согласие на это Германии предполагают ревизию договоров. В этом тезисе арбитраж и безопасность ставились в зависимость от пересмотра всех дипломатических итогов прошлой войны. В заключение Бержери обрушился на наши финансовые проекты, охарактеризовав их как антидемократические, и попутно подверг меня критике за то, что я отстаивал решение о проведении учебных сборов резервистов и строительство крейсера «Дюнкерк». По его словам, я стремился умаслить оппозицию. «Ваш конструктивный план, – заявил он мне, – опять связывает проблему разоружения с вопросом о новой системе безопасности». Критика Бержери по вопросам финансов носила демагогический характер и не указывала никакого выхода. В общем и целом он защищал взгляды крайне левых и говорил их языком.