Текст книги "Из прошлого: Между двумя войнами. 1914-1936"

Автор книги: Эдуард Эррио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 53 страниц)

Денэн сообщил нам, что перевооружение Германии в области авиации идет необычайно быстрыми темпами; Германия составила при содействии какого-то француза доклад о состоянии нашей авиации. Одна из трудностей нашей экономики проистекает из распыленности наших сил. Денэн считает, что необходима концентрация. Пьетри сообщил, что мы располагаем 17 верфями, то есть большим количеством, чем Англия.

Гендерсон согласен отложить конференцию по разоружению.

III. Государственная реформа (28 сентября – 8 ноября 1934 года)

28 сентября. Заседание совета кабинета. В прошлый понедельник председатель совета министров выступил с речью по радио, в которой подробнее, чем на последнем заседании совета министров, сообщил о целой серии серьезных реформ: право роспуска должно быть предоставлено председателю совета министров, депутаты лишаются права инициативы в области финансовой политики, изменяется статут чиновников. Я полагаю, что эти проекты натолкнутся на энергичное сопротивление со стороны республиканцев, и в частности со стороны радикалов. Во всяком случае, нас не ознакомили с этой программой, и я отношусь к ней отрицательно.

Обсуждался представленный мною и Тардье доклад о дороговизне.

Из достоверного источника мы узнали, что в Германии большое число лиц зачислено в рейхсвер со сроком службы на один год. Думерг сообщил нам, что он требовал установления срока в шесть месяцев. Он изложил свой проект реорганизации аппарата председателя совета министров и 4-х отделов. Он оставит непосредственно в своем ведении Статистическое управление, Экономический совет и Высший совет национальной обороны. Он переедет в бывшее австрийское посольство. Он объяснил, почему не говорил нам раньше о своих планах, касающихся государственной реформы: он боялся огласки. Это по меньшей мере незамысловатый аргумент! Между тем речь по радио отнюдь не является сугубо конфиденциальным приемом!

Думерг решил созвать Национальное собрание. Но когда? Не требуя от нас немедленного решения, он хотел бы, опасаясь Общего фронта, скорее созвать совместное заседание обеих палат в Версале уже в начале ноября. Я взял слово.

Реформа? Хорошо. Но какая? По этому вопросу наши мнения могут разойтись. Ведь мы, радикалы, поддерживаем контакт с Общим фронтом. Нужно действовать осторожно, дать нам возможность проконсультироваться с партией, чтобы не допустить ее выступления против нас.

Думерг усиленно настаивал. Он не желал отказываться от своей идеи; он готов требовать роспуска даже в настоящих условиях. Марке заявил, что согласие партии радикалов необходимо. Я вновь выступил, обратившись к своим коллегам: «Вы должны решить, как вы хотите осуществить реформу – с нами или без нас? Если вы поступите неосторожно, предупреждаю вас, что мы провалимся. Если вы хотите действовать без нас, то это ваше дело. Если вы желаете, чтобы мы остались с вами, то предоставьте нам время для изучения проектов председателя совета министров, дабы выяснить, совместимы ли они с нашей доктриной». Кабинет был предупрежден. Здесь я вновь использую записи, составленные мною непосредственно на заседании совета министров.

Жермен Мартен сообщил нам, что он больше не опасается за конверсию; но падение на бирже началось.

Кантональные выборы 7 октября внесли мало изменений в существовавшее ранее соотношение сил. Меня очень интересовали результаты, достигнутые радикальной партией; она сохранила и даже усилила свои позиции. В Лионе борьба была упорной; бросившие мне вызов социалисты потерпели явный провал.

9 октября. Заседание совета министров. Положение в Северной Африке продолжает оставаться серьезным. Зато в Эльзасе отмечается ослабление движения за автономию. Реализация займа в скором времени будет закончена, результаты очень хорошие.

После заседания совета, в общем довольно малозначительного, Думерг попросил меня зайти к нему в 17 часов на Кэ д'Орсе. Когда я приехал туда, я застал там делегацию от департамента Сарты в составе Кайо, Монтиньи и Гурдо, которые сообщили мне о покушении на югославского короля. Я вошел к Думергу. Он был сильно возбужден. Правда, информация у него еще неполная: ему только сообщили, что король Александр умер, а Барту ранен, как говорят, легко. Мы наметили меры, которые следует принять в первую очередь. Президент республики решил выехать в Марсель.

Когда в 18 часов мы собрались на заседание совета кабинета, созванное Думергом, Сарро сообщил нам о смерти Барту. Атмосфера заседания была мрачной. Каждый чувствовал себя подавленным. Однако мы приняли необходимые решения. Я вместе с Тардье составил воззвание правительства. Государственным министрам было поручено сопровождать президента республики. О состоянии здоровья генерала Жоржа точных сведений не было.

10 октября в 10 часов утра прибыли в Марсель. В префектуре царило уныние. Сербы Ефтич и Спалайкович замкнулись в себе; их гнев выражался в желании увезти тело короля в тот же день. Точно через 24 часа после своего прибытия Александр вновь оказался на борту «Дубровника», но на этот раз уже в гробу. Врачи забальзамировали оба трупа, точнее, ввели в них формалин; нужно было дождаться конца этой зловещей операции. В 11 часов королева встретилась с президентом в большом красном салоне префектуры. Я был восхищен ее спокойствием, ее самообладанием, ее героической улыбкой. Здесь же находились сестра короля и его тетка Ксения, дочь королевы Черногории, которую я сначала не узнал, хотя принимал ее в Лионе во время войны. Они в плохих отношениях с королевой. «Мы приехали сюда, – сказали они мне, – чтобы проливать слезы». Семейные разногласия имеют место и в королевской среде и проявляют себя даже при подобных обстоятельствах. Прибывшая из Ментоны сестра короля была довольно бедно одета и вызывала жалость. Ее муж был убит во время русской революции.

Королева держала себя поистине величественно. Когда ее провели в траурный зал, где на двух парадных ложах покоились тело короля и французского министра, я стоял за ней. Она стояла прямо, не двигаясь; я смотрел на ее тонкие руки, в которых не заметно было ни малейшей дрожи. Траурное одеяние обрамляло ее молодое лицо с ясным взглядом; ее покрытые вуалью волосы были повязаны белой лентой. Она говорила с президентом о своем сыне, «бедном мальчике». Никто не видел на глазах у этой убитой горем женщины ни единой слезы.

Чтобы избежать слишком многолюдной трапезы, которая выглядела бы при данных обстоятельствах неприлично, я с женой, которая ночью сопровождала королеву, пошли завтракать вместе с Буиссоном, Тардье и мэром Рибо. Рибо сам рассказал нам о неорганизованности вчерашней церемонии, о беспорядке, который заметен даже на фотографиях в газетах. Было слишком мало войск. Правда, их вообще было очень мало в городе, но ведь в Тулоне была морская пехота, а в Оранже находились спаги (колониальные части). Убийца, вскочив на подножку автомашины, открыл огонь из настоящего ручного пулемета. Говорят, это был македонский террорист. На нем обнаружили татуировку, которая указывала на это. Но кто дал ему оружие? Можно ли верить полиции, которая виновна в происшедшем? Как французу, помнящему о слепом доверии, с которым к нам относились сербы, мне стыдно и больно.

В 16 часов началась траурная церемония. Организована она была весьма скверно. Довольно небрежно одетые служащие похоронного бюро передали гроб югославским офицерам. Разве не могли поручить это французским офицерам? Гроб установили на берегу возле небольшого военного корабля. Краткая религиозная церемония. У моряков на глазах слезы. Все исполнены почтительного благоговения перед несчастной королевой, полной достоинства и самообладания в своем горе.

Мы присутствовали, когда опускали в гроб тело Барту. Я был неприятно поражен грубыми действиями персонала, поднимавшего тело с парадного ложа; эти люди даже не поддержали ног, которые жалко свешивались вниз. Траурные кружева закрывали умное и тонкое лицо человека, который еще совсем недавно был так жизнерадостен, который умел быть любезным даже во время полемики и был блестящим образцом изысканной учтивости своей нации. В 18 часов состоялся вынос тела. Тардье и я сопровождали гроб в Париж. Наше прибытие утром в четверг было мрачным. Думерг вызвал нас на Кэ д'Орсе для первого ознакомления с ситуацией. Он еще колебался, но был намерен оставить за нами наши должности. Еще в Марселе, возле гроба Барту, президент республики быстро спросил меня: «Что мы предпримем в отношении Кэ д'Орсе?» Я ответил: «Подчинимся решению председателя Совета».

Несмотря на весь этот кошмар, я должен был пойти в бюро партии для определения нашей позиции во втором туре голосования. Совещание, которое состоялось накануне, выявило ряд расхождений. Однако бюро единогласно одобрило линию, которую я наметил в своей речи в Лионе.

Вечером, в 21 час, отъезд королевы, ее матери и маленького короля с Восточного вокзала. Маленький король – очаровательный ребенок à l'anglaise. По-видимому, он очень счастлив снова быть со своей семьей, и ему нравится путешествовать. Румынская королева-мать любезно беседовала со мной, вспоминая наши прошлые встречи.

После возвращения с вокзала я направился к Шерону, который еще раньше пригласил меня к себе. Он узнал, что Сарро подал в отставку, и ждет, что его также сместят. Он расстроен и одновременно доволен. В пятницу, 12-го числа, в 11 часов, я снова встретился с Думергом и Тардье. Беседа носила более конкретный характер, чем накануне. Прежде всего было решено, что будет произведена внутренняя перестановка, а не отставка всего кабинета, так как в этом случае Думерг не возьмется сформировать новое правительство. Когда об этом договорились в принципе, я, желая спасти Шерона, высказал мысль, что перестановка, затрагивающая трех основных министров, была бы излишней; что Шерон смог бы отомстить за себя и что в конце концов не следует ставить на одну доску убийство короля и смерть Пренса. Мои собеседники присоединились к этой точке зрения. Министра юстиции решили оставить на своем посту. По крайней мере в настоящее время. «Шерон, – сказал мне Думерг, – это бальзаковский персонаж».

Что касается кандидата на пост министра иностранных дел, то Думерг колебался между Лавалем, Фланденом и Пьетри. Тардье согласен был на любого из трех. «Если бы я пошел в министерство иностранных дел, – сказал он мне, – взяли бы вы на себя министерство внутренних дел?» Я категорически отказался. Думерг остановился на Лавале, потому что он был раньше председателем совета министров. Относительно министерства внутренних дел Тардье опередил меня и заявил, что на эту должность следует назначить радикала, предпочтительно Дельбоса или Кея; Думерг остановился на Маршандо. Роллен будет министром колоний. Заседание совета министров было назначено на понедельник, 15-го; я просил, чтобы оно состоялось 13-го вечером, после похорон Барту; так и было решено. Я отправился к Шерону, чтобы конфиденциально предупредить его. Его жена и он встретили меня со слезами на глазах.

13 октября. Похороны Барту. Организованы они были весьма пышно. Но как все подобные официальные церемонии лишены смысла и значения!

Председатель совета шел впереди своих министров; за ним следовал церемониймейстер, которого, если бы не его форма, можно было бы принять за вице-председателя совета министров. Прямо Робеспьер на празднике Верховного Существа; отсутствует только колос пшеницы. У меня создалось впечатление, что Думергу не по себе. Только народ казался действительно опечаленным. Наиболее искренней была скорбь камердинера Густава, семьи и сотрудников покойного. Слушая в церкви бездушное исполнение мессы, я невольно вспомнил, с каким самозабвенным трепетом слушал Барту музыку в своей ложе в консерватории. Два момента были более достойны покойного. Во дворе Дома Инвалидов, населенного тенями прошлого, был дан прощальный воинский салют, прозвучал траурный марш, раздалась последняя дробь барабана. И потом, в самом конце, в наступающих сумерках на кладбище Пер-Лашез вокруг узкой глубокой могилы под большими, еще зелеными деревьями столпились вдоль аллей парижане. Они переживали происходящую драму гораздо глубже всех актеров официальной церемонии. Кортеж тронулся. В последний раз я взглянул на гроб. Я любил Барту; на него много клеветали. Иногда его острый ум ранил или по меньшей мере жалил; он разжигал пламя ненависти у тех, кто не умел ему ответить. Он играл идеями, словами. Говорить же с ним о вещах, не относящихся непосредственно к политике, было отдыхом, исполненным очарования. Он имел привычку поглаживать переплет книги с такой лаской, будто это было живое существо. Он был для меня замечательным другом.

В 18 часов заседание совета министров в Елисейском дворце. Сначала неизбежные ритуальные соболезнования. Президент республики сообщил нам, что в ближайшее время он поедет в Белград. Затем рассматривался вопрос о санкциях. Сарро потребовал наказания для чиновников и для себя. После этого вопрос о назначениях. Думерг заявил, что он не хотел бы посягать на символ, воплощенный двумя «столпами» – Тардье и мною. Он назначил Лаваля в Кэ д'Орсе (утешительный комплимент с улыбкой в адрес Фландена), Маршандо – министром внутренних дел, Роллена – министром по делам колоний.

После этого произошел следующий инцидент. Маршал Петен заявил, что операция не доведена до конца, что в правительстве остались слабые места. Шерон: «Какие?» – Петен: «Вы». Этот «экспромт» маршала показался мне в какой-то степени преднамеренным. Как он мог взять на себя задачу спровоцировать расправу над одним из министров, не будучи кем-то уполномочен на это? Эта сцена, безусловно, связана с разговором, который я и Тардье имели с Думергом. Мной овладело яростное желание уйти прочь от всех этих комбинаций и интриг. Шерон, который, может быть, был даже не прочь выйти из кабинета, заявил, что он оскорблен и просит отставки. Думерг явно желал ее принять; сам он спровоцировал инцидент или нет, ясно одно: он хотел им воспользоваться. Он угрожал, что уйдет в отставку или добьется роспуска парламента; старая песня. Я был поражен враждебным отношением Марке к Шерону. Лаваль был, пожалуй, за отставку всего кабинета. Я отметил, насколько опасны уступки улице, особенно в области юстиции; я вновь повторил свой вчерашний аргумент, что нельзя ставить на одну доску смерть короля и смерть Пренса. Напрасный труд. Думерг заявил, что он принимает отставку Шерона. Всеобщие заверения во взаимной преданности, однако атмосфера насыщена ненавистью. Я должен был предвидеть этот инцидент, так как заметил, что во время дневной церемонии председатель совета не сказал ни единого слова Шерону, находившемуся все время рядом с ним. Право же, в политических делах лучше быть обвиняемым, чем министром юстиции. Я еще раз увидел в действии метод, с помощью которого председатель совета добивается своего. После заседания совета Шерон заявил о своем твердом намерении защищаться и защищать в своем лице республиканские принципы. Он ушел весь багровый от гнева. Малоприятное для кабинета заседание. «По-моему, правительству конец», – сказал я маршалу, – «Ему уже раньше был конец», – ответил он.

На место Шерона был назначен Лемери, выбор которого не был одобрен единогласно. Я почувствовал, что мне не долго быть в правительстве.

Второй тур кантональных выборов 14 октября не был благоприятным для радикалов, несмотря на искусно представленные министерством внутренних дел результаты. Я полагал, что мы потеряли около пятидесяти мест; правда, у нас еще оставалось почти пятьсот, и мы впервые выступали на выборах одни. В Лионе мы сохранили наши позиции (13 против 13); но социалисты потерпели крах (2 места вместо 6), в результате чего большинство в Генеральном совете перешло к умеренным.

Я возвратился 20 числа, чтобы присутствовать на похоронах Пуанкаре. Я часто бывал у него во время его последней болезни, до такой степени истощившей его, что больно было смотреть. Я привез ему с юга золотую древнеримскую монету, что доставило ему величайшее удовольствие. Семья покойного оказала мне честь, попросив нести ленту траурного покрова. Официальная церемония была очень пышной; общество оказало покойному президенту всевозможные знаки внимания: хвалебные гимны прессы, армейские почести, фимиам священников. Мне вспомнились похороны Карно сорок лет тому назад; возле Пантеона я узнал маленькую комнату в отеле, из окна которой я наблюдал тогда церемонию. В этой пышности все было для фотографов и ничего для истинного чувства. Гораздо более трогательными были похороны Нюбекура в Лотарингии: деревня на холме на берегу Эра с домами, крытыми розовато-лиловой черепицей; она почти не пострадала во время войны; церковь, напоминающая наши крестьянские храмы в Шампани; кладбище, похожее на поле, все увитое плющом; семейный склеп под старой сосной. Счастлив тот, кто, закончив свою трудовую жизнь, может быть похоронен рядом со своей матерью!

В субботу, 20-го числа, в 18 часов вечера я снова встретился с Думергом. Сначала он ополчился против франкмасонов. Если это ради меня, то он ошибся адресом. Он ознакомил меня со своими проектами, заявив, что не будет публиковать их до съезда. Степень важности этих проектов различна. Что касается государственных служащих, то он предлагает установить специальным законом их статут, запрещающий создание организаций и проведение забастовок. Я посоветовал, и он согласился принять, более простой текст, гарантирующий чиновников от любого произвола и указывающий, что любое неоправданное прекращение работы влечет за собой разрыв их контракта с государством. Относительно инициативы депутатов в области финансовой политики (которую всегда защищал Пуанкаре), он по моему совету принял текст парламентского регламента. Вопрос об определении функций министров мы не обсуждали. Но двумя самыми важными вопросами являлись вопрос о предоставлении правительству права принять к исполнению бюджет предыдущего года, если новый бюджет не утвержден к 1 декабря, и главным образом вопрос о праве роспуска парламента.

Я хорошо понимаю Думерга. Он хотел или добиться от Национального собрания права его роспуска президентом республики и председателем совета министров, или же, в случае провала этого предложения, – сенатом. В этих двух вопросах он был непреклонен и отвергал всякую дискуссию. Я ему заявил, что в этих условиях я оставляю за собой право высказать свое мнение позже.

В понедельник, 22 числа, в Лионе я узнал, какое впечатление произвело это на сенат. Мне это стало известным из телеграмм агентства Гавас. Думерг заявил, что в субботу, 3 ноября, он выступит по радио с речью, где изложит свой проект государственной реформы. «Сегодня днем, – добавил он, – я принял председателя и вице-председателя демократической левой сената гг. Бьенвеню Мартена и Кюминаля, которые, в частности, ознакомили меня с настроениями верхней палаты. Что касается моих намерений, то я сказал им, что мои проекты уже составлены окончательно». На другие заданные ему вопросы председатель совета ответил, что в случае необходимости он использует все средства, которые предоставляет в его распоряжение конституция, в том числе роспуск парламента, чтобы добиться принятия предлагаемых им реформ. В заключение г-н Гастон Думерг сказал: «Я не нарушу конституцию; я ее применю».

Руководящий комитет демократической левой сената решил поставить меня в известность о точке зрения его группы. Г-н Кайо направил комитету телеграмму, где было сказано, что его точка зрения совпадает с мнением группы. Во вторник утром, 23 числа, я встретился с Бьенвеню Мартеном, который был полон решимости оказывать сопротивление. В тот же день состоялось заседание совета министров. Председательствующий Лебрен с волнением сообщил нам о замечательном приеме, оказанном ему в Югославии. Думерг заявил, что на следующее заседание совета он назначил обсуждение государственной реформы. Ламурё был послан в Россию. Дела казначейства идут очень хорошо. Серьезные волнения в Алжире. Вечером я принял у себя членов бюро Федерации государственных служащих; они выразили мне благодарность за результаты моего демарша перед председателем совета. Затем ко мне пришли Бонне и Корню, чтобы заявить о своем согласии со мной по вопросу о роспуске парламента. Много визитов в том же духе. Альбер Мило направился от моего имени к Думергу и заявил ему, что я готов с ним встретиться для беседы. Думерг ответил, что это бесполезно, что он непреклонен и решил идти до конца. Визиты Розенберга, Политиса; последний был очень обеспокоен внешнеполитическим положением и плебисцитом в Сааре.

Открылся съезд партии радикалов. Когда в четверг, 25 октября, я прибыл в Нант, там царило всеобщее возбуждение. Исраэль, назначенный председателем комиссии по государственной реформе, сообщил мне в 12 часов, что в этот же день я должен выступить на съезде и что резолюция против пересмотра права роспуска парламента будет немедленно поставлена на голосование. Я высказался против этой ускоренной процедуры и попросил заслушать меня на комиссии. На дневном заседании я дважды заявил, что буду выступать только в субботу. Я хотел, чтобы моим друзьям и мне самому было дано время обдумать этот столь важный вопрос, так как разрыв перемирия между партиями мог вызвать беспорядки. Министр внутренних дел Маршандо был очень обеспокоен.

В пятницу съезд продолжал свою работу. Представители партии в сенате первыми приняли резолюцию, которая легла в основу прений:

«Сенаторы – радикалы и радикал-социалисты, собравшись в Нанте, после всестороннего обсуждения нынешней обстановки пришли к единодушному мнению по следующим вопросам: 1) они заявляют о своем желании не разрывать перемирие между партиями; 2) они намерены оказать свое содействие проведению реформ, предусматривающих усиление исполнительной власти, организацию аппарата председателя совета, улучшение методов работы парламента, обеспечение своевременного принятия бюджета, избежание всех расходов, могущих нарушить финансовое равновесие. Они готовы рассмотреть в духе самого широкого сотрудничества все предлагаемые в этом плане меры. Но они считают своим долгом заявить о своем категорическом несогласии с упразднением права сената утверждать решение о роспуске парламента, так как, хотя они и доверяют лично г-ну председателю совета министров Думергу, они осознают опасность, которая может возникнуть для республиканского строя в случае злоупотребления личной властью и посягательства на гарантии республиканских свобод со стороны какого бы то ни было главы правительства. Они просят министров – членов партии радикалов и радикал-социалистов сообщить их точку зрения г-ну Гастону Думергу и, памятуя о том, что он был председателем демократической левой сената, взывают к его верности идеям республиканского примирения и к его желанию установить социальный мир».

Я тщательно изучил стоявшие перед нами проблемы. События 2 декабря 1851 года явились следствием кампании за пересмотр конституции[163]163
  Имеется в виду государственный переворот Луи-Наполеона Бонапарта, избранного 10 декабря 1848 года президентом республики, в результате которого была ликвидирована Вторая республика и установлен (формально с 2 декабря 1852 года) режим Второй империи. – Прим. ред.


[Закрыть]. Чтобы убедиться в этом, достаточно перечитать опубликованный тогда «Призыв к народу» президента республики: «…Ассамблея, призванная служить самой надежной опорой порядка, стала очагом заговоров… Я распустил ее. Вы знаете, что Конституция была выработана с определенной целью – ослабить власть, которую вы хотели мне доверить… Мой долг… сохранить Республику». И Луи-Наполеон Бонапарт изложил свой проект конституции, предусматривавший, в частности, что «министры будут подчинены только исполнительной власти». В воззвании к армии содержались идеи, с которыми мы непосредственно столкнулись несколько позже. «С полным сознанием ответственности за свои действия перед народом и перед будущими поколениями я должен принять меры, которые я считаю необходимыми для блага нации».

Буланжистское движение также сопровождалось кампанией за пересмотр конституции.

События прошлого учат нас. Организация государственной власти регулируется, как всем известно, законом от 25 февраля 1875 года. В статье 5 этого закона говорится: «Президент республики может с санкции сената распустить палату депутатов до истечения срока ее полномочий». Статья 6 добавляет: «Президент республики может привлекаться к судебной ответственности только в случае государственной измены».

Каким образом удалось добиться принятия статьи 5? Комиссия предложила предоставить право роспуска палаты лично маршалу Мак-Магону. Валлон предложил поправку, предусматривающую необходимость в этом случае санкции сената. Борьба была острой; комиссия отклонила поправку Валлона, но предложение поставить на голосование сначала ее проект получило лишь половину голосов, и 2 февраля поправка Валлона прошла 449 голосами против 249. За нее голосовали три левые группы, немногочисленная группа Лаверня и часть правого центра. Следует отметить при этом, что Берто, автор резолюции, противопоставленной поправке Валлона, просил предоставить право роспуска лишь одному маршалу Мак-Магону. «Моя поправка, – сказал он, – не предоставляет всем последующим, после маршала Мак-Магона, президентам права роспуска, каковое я считаю в корне несовместимым с республиканскими принципами» («Journal Officiel», 3 février 1875, p. 900). Виконт де Mo также считал, что право роспуска должно принадлежать лишь одному маршалу. Часто ссылаются на Дюфора, который, как известно, высказывался в защиту этой прерогативы сената, ибо, говорил он, неправильно считать, что палаты всегда являются рассадниками крамолы, а руководители государства – философами.

Но вот еще более убедительный довод. Послушаем, что сказал сам маршал Мак-Магон в своем обращении от 6 января 1875 года: «Конфликты могут возникать, и, чтобы покончить с ними, вмешательство второй палаты, представляющей в силу своего состава солидные гарантии, является необходимым… Злоупотребление этим чрезвычайным правом (правом роспуска) было бы чревато опасностью, и я не решился бы применить его, если в критических обстоятельствах государственная власть не будет чувствовать достаточной поддержки со стороны сдерживающей Ассамблеи». Не собирается ли Думерг пойти дальше Мак-Магона, которого он превозносил в часы откровения?

Я навел справки в работах юристов. Леон Дюги («Traité de droit constitutionnel», 2-е édition, II, p. 811 et IV, p. 572 et suiv.) напоминает, что Вальдек-Руссо 9 июля 1896 года высказывался за право роспуска, которое является в Англии прерогативой монарха. Англия основывается на том принципе, что «король не может ошибаться» (The king can not do wrong). Постепенно это королевское право превратилось в право правительства, но к роспуску прибегали лишь в случае наличия разногласий между правительством и парламентом. У нас Конституция 1791 года отказала королю в праве роспуска; Конституция III года Республики[164]164
  Имеется в виду принятая термидорианским Конвентом Конституция 1795 года. – Прим. ред.


[Закрыть] не предоставляла этого права Директории. В то же время хартии 1814 и 1830 годов давали королю это право, но Шатобриан протестовал против этого в своей работе «Монархия согласно хартии» («La Monarchie selon la Charte»). Своим конституционным декретом сенат предоставил право роспуска императору (статья 35). Глава государства не имел этого права по Конституции 1848 года и вновь получил его по Конституции 1852 года (статья 46). Дюги признает право роспуска, добавляя, однако, что «необходимость согласия сената представляется достаточной гарантией против возможных злоупотреблений этим правом со стороны президента республики». По его мнению, роспуск не может быть произведен без санкции большинства сената. Он добавляет: «что бы об этом ни говорил г-н президент Мильеран, уроки 1879 года[165]165
  Уроки 1879 года – вынужденная, до истечения срока полномочий, отставка Мак-Магона с поста президента после победы республиканцев на частичных выборах в сенат. – Прим. ред.


[Закрыть], мне кажется, не могут способствовать предоставлению главе государства безоговорочного права роспуска парламента» (IV, р. 584).

Эсмен (Eléments de droit constitutionnel francais et comparé», Recueil Sirey, 1928, t. II) указывает, что Прево-Парадоль в «Франс нувель» требует санкции сената; он выступает за роспуск, но считает «логичной и последовательной систему нашей конституции» (стр. 185).

Маттер («La dissolution des assemblées parlementaires», Paris, Alcan, 1898) пишет: «Это одобрение сената, дающее гарантии против действий слишком энергичного и честолюбивого президента, необходимо в интересах самого президента; он будет опираться на авторитет сената и не один будет нести ответственность перед страной за эту меру… Особенности подбора членов сената, спокойная обстановка прений, стабильность его мнения, вытекающая из его частичного обновления, – все это дает ему авторитет, необходимый с этих двух точек зрения, и вместе с большинством авторов мы считаем, что заключение сената должно быть обязательным» (стр. 107, 108).

Однако Думерг в своем предисловии к книге Мориса Ординера («Le vice constitutionnel et la revision», Nouvelle librairie Francaise) предложил порвать с этой традицией.

На съезде в Нанте стремление к примирению и единству было всеобщим. Только сенатор Ле Бай, не забывший о событиях 16 мая[166]166
  «16 мая» – так называют острый политический кризис, начавшийся 16 мая 1877 года и кончившийся лишь в декабре того же года. Кризис был вызван попыткой реакционно-монархистских элементов, возглавляемых президентом республики Мак-Магоном, осуществить реставрацию монархии. Мак-Магон принудил уйти в отставку республиканское правительство Симона и распустил палату депутатов, в которой республиканцы имели большинство. Однако сопротивление народа, победа республиканцев на новых выборах и отсутствие поддержки даже в армии заставили Мак-Магона и его монархистских сподвижников отступить. – Прим. ред.


[Закрыть], остался непреклонным. Молодые радикалы, такие, как Кейзер и Жан Зей, были готовы присоединиться к соглашению, если будут удовлетворены требования их экономической программы. В пятницу утром была выработана резолюция по вопросу о праве роспуска. Я Долго готовился к своему выступлению; исключительно напряженная и мучительная умственная работа продолжалась несколько дней; никогда у меня не было более трудной задачи. В пятницу днем после одного двусмысленного инцидента я почувствовал враждебное отношение к себе со стороны части съезда и предложил сложить с себя полномочия председателя.

Я выступил в субботу, 27-го, на дневном заседании. Даладье произнес длинную речь на экономическую тему о «тающей валюте», которая имела большой успех, бесспорно самый большой из всех речей, произнесенных на съезде, но которая, как мне кажется, противоречила позиции, занятой им в 1933 году по вопросу о золотом эталоне. «В стране индивидуалистов, – заявил он, – двести семейств стали неоспоримыми хозяевами французской экономики и политики. Ришелье не допустил бы развития подобных факторов… Промышленник стал вассалом финансистов; банковские объединения оказывают значительное влияние на установление таможенных тарифов, на политическую жизнь, на общественное мнение… Производство велось без учета платежеспособного спроса; качество было принесено в жертву количеству, а в Соединенных Штатах и Германии громадные пирамиды, созданные наукой, техникой и гордыней, обрушивались на миллионы людей». Даладье предложил создание «тающих» денег; которые теряли бы каждый год 5 процентов своей стоимости.