Текст книги "Именем закона. Сборник № 1"

Автор книги: Эдуард Хруцкий

Соавторы: Инна Булгакова,Сергей Высоцкий,Анатолий Ромов,Гелий Рябов,Аркадий Кошко,Ярослав Карпович,Давид Гай,Изабелла Соловьева,Николай Псурцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 57 страниц)

Изабелла Соловьева
ПЕЙЗАЖ С ТИГРОМ

Нет, никаких дурных предчувствий у меня не было, и с дачи в субботу я вернулась по чистой случайности. Я уже в отпуске, могла бы и не приезжать, и тогда вся эта история пошла бы, возможно, другими путями. Но случилось то, что случилось…

В пятницу, в последний рабочий день, когда я уже подкрашивалась, чтобы ехать в главк, оттуда позвонили и перенесли встречу на понедельник, у них произошло какое-то совещание. Начальник мой обещал два отгула, если я в понедельник все-таки приеду.

Я его насквозь видела. Техника нехитрая: если бумаги наши не подпишут, то ведь не ему, а – мне. А если подпишут, то не мне, а отделу и институту. Я потребовала четыре отгула – фактически теряю три дня отпуска, выходные плюс понедельник – и нехотя дала себя уговорить. Все мне сочувствовали, погоды-то великолепные. А я в душе ликовала: есть законный предлог удрать на несколько дней с дачи. Уж воскресенье-то я обязательно проведу в Москве: граждане сбегут от жары за город, все закрыто, машин почти нет, и наш старый центр тих, пуст и прекрасен. Можно вволю бродить по кривым и горбатым улочкам, обойти все заветные места. А наша дача – одно название. На самом деле это просто сараюшка да еще стройплощадка – горы кирпича, досок, груды мусора и обломков. Второй год мы ремонтируем дом, с тех самых пор как дальняя родственница осчастливила нас этой дачей. Олег уехал на юг, Николка с женой в альплагере, Дарья с мужем работают за границей, им вообще начхать на все ремонтно-дачные проблемы. А я, простой советский гуманитарий, обещала безвылазно сидеть в сараюшке и заниматься ремонтом, пока не вернутся мои мужчины. Придется сидеть, ничего не поделаешь. И вдруг – повезло, можно прожить несколько дней в Москве для себя, а не для ремонта…

…С грохотом отворилась вагонная дверь, вошли два милиционера. Ночные электрички всегда обходит патруль. Молодые, высокие, румяные, похожие друг на друга, как братья-близнецы.

– Девушка! Что это вы одна едете в последнем вагоне? Прошли бы в головные, там пассажиры. Ночь, мало ли что может случиться…

Тут они увидели Рекса, лежащего у моих ног. Мимо Рекса никто не может пройти спокойно.

– О, с таким защитником нигде не страшно! Хорош!

Рекс – красивый пес. Густая блестящая шерсть, черная с проседью, не от возраста, а отроду. От носа через всю длинную морду – белая полоска, все понимающие глаза и смешная куцая бороденка. А порода? Вылитый жесткошерстный немецкий пойнтер… Очень похож!

Мы обсудили, какие собаки лучше, породистые или уличные. Потом милиция опять забеспокоилась: как же мы до дому доберемся? Половина второго, а на такси сейчас не уедешь, отпускное время. Надо было на предыдущей электричке ехать, на метро успели бы…

Наивные люди! Как будто собак пускают в метро! Мы всегда ездим в последней электричке, иначе просто нельзя: на миролюбивого пса почему-то постоянно нападают большие собаки, овчарки и доги, драки начинаются уже на подступах к платформе. Ну а какой дурак повезет собаку в половине второго? Да и по городу ночью идти безопаснее…

Милиционеры дружно расхохотались: странное у меня представление о безопасности…

Сразу видно – не собачники, не понимают ничего!

Когда веселые стражи порядка ушли, я воровато оглянулась: никого. Встала перед темным окном, как перед зеркалом. Ну что ж, хотя я уже давно перешагнула роковую черту, отделяющую женщину молодую от  е щ е  молодой, но при сиротском железнодорожном освещении, да издалека, да когда люди вежливые, что ж, могу и за девушку сойти… Пустяки, конечно, но такие пустяки согревают сердце женщины. Из вагона я выскочила уже не в хорошем, а в великолепном настроении.

Платформа тонула во мраке, высоко над головой умирал последний фонарь. Зато стоянка такси залита светом. Ни одной машины, и огромная очередь. Не очередь – толпа гудящая, с детьми, колясками, баулами. Посреди толпы одиноко сидела унылая овчарка. При виде Рекса она подобралась, ушами, глазами, хвостом выражая внезапно пробудившийся острый интерес к жизни…

Я благоразумно провела Рекса под самой стеной вокзала. Нам недалеко, всего час идти, и такси нас не интересует.

Все было как всегда. Мы идем знакомой дорогой, я наслаждаюсь пустынностью улиц, сиреневым городским небом, черно-лиловым блеском влажного асфальта. Садовое кольцо ночью выглядит золотым ожерельем вокруг спящего старого города, над ним стоит розовый туман, сияют фонари, за этой дымкой, как за занавесом, прячутся дома. Редкие освещенные окна ласково смотрят на нас сверху. Из скверов тянет запахом мокрой земли, травы, свежих листьев. Какие сны снятся моему городу?

А я начеку: в любой момент из-за угла, из подъезда может вылететь дог или овчарка – без ошейника, без намордника, иногда даже и без хозяина. И мне опять придется разнимать собак голыми руками.

С Цветного бульвара донесся сладкий и прохладный запах липы. Уже зацвела! Меня так и потянуло пройтись по темной аллее туда, где в просвете между деревьями виднеется Трубная площадь. Всегда просвет в конце аллеи кажется выходом в другой мир. Совсем я разнежилась, и тут на бульваре раздался мощный бас: «Вы! ыв! ыв!»

Рекс рванулся сразиться с Голиафом, но мне удалось устоять на ногах. Вопя «Рядом! Идем!», я доволокла его до угла, втолкнула в телефонную будку, втиснулась сама и уставилась в окошко. Вот сейчас дог величиной с хорошую лошадь перемахнет низкую чугунную ограду…

Но на бульваре воцарилась тишина, никто через ограду не прыгал, и вообще вокруг не было ни души…

Мы осторожно вылезли из будки и помчались вдоль бульвара. Какие липы, какие аллеи! По улице надо идти, здесь подъезды, двери, телефонные будки, заборы, а там, на бульваре, и не спрячешься. Я ругательски ругала себя за утерю бдительности.

Вот и наш старинный уютный переулочек, невысокий светлый фасад за деревьями, газончик, елочки, возле которых Рекс непременно задирает ногу. Я нервничаю, дергаю поводок, тащу пса за собой. Страшное место! Здесь иногда по субботам гуляет наш враг Лорд, свирепый дог. Ну, не в половине третьего, конечно, но все равно! Скорей, скорей. Арка, подъезд, лифт. Уф, наконец-то добрались…

Едва успеваю открыть двери, как Рекс пихает их лапой, пулей мчится в кухню проверить свои мисочки, потом – в комнату, выяснять, цела ли подстилка. Ритуал я знаю наизусть. Сейчас он шлепнется на нее, полежит, потом выскочит и потребует пищи. Скрываюсь в ванной. Потерпит! У меня тоже ритуал. Ну вот, опять исчезло мыло. Долго шарю в пыли под ванной – как провалилось. Ну, бог с ним, шампунь есть.

После опасной и трудной дороги я долго блаженствую в ванне, чувствуя себя защищенной со всех сторон. Мой дом – моя крепость.

Мыла не оказалось и в шкафу. Ничего удивительного, при моей-то безалаберности. Найдется где-нибудь в странном месте.

Рекс брезгливо обнюхивает подстилку, скребет ее лапой, топчется вокруг, но почему-то не ложится. Вот и хорошо, можно передохнуть. Я валюсь в кресло и любуюсь своей комнатой.

По правде говоря, комната самая обыкновенная и даже скромная. Среди этой мебели я прожила всю жизнь – бабушкина еще мебель. Ширпотреб начала века. Все такую в свое время выкидывали, заменяли модерном, но у нас с Олегом денег не было, да и жалко – бабушкина ведь, крепкая еще, за что же ее выбрасывать? А теперь моя любимая старая рухлядь снова вошла в моду. Да не в моде дело. У нас с Олегом впервые по комнате, дочь и сын живут отдельно. И я не могу нарадоваться на собственное драгоценное обиталище. Еще не привыкла, мы совсем недавно переехали.

Я зажгла все лампы и увидела на тахте спички. Прозаический коробок, на этикетке тоненькая палочка, вокруг нее – красно-голубое пламя. Открыла коробку – окурок. «Опал»…

Это не мои спички! Я никогда не кладу обгорелые обратно – плохая примета. Не курю у себя и никому не разрешаю, даже Олегу. Чей же это коробок, кто это курил у меня тайком и оставил «улику»? Прямо детектив, там всегда расшвыривают окурки, а Шерлок Холмс их подбирает. Кто же у меня был в последние дни? Ну уж я устрою этому или этой неряхе!.. Тут до меня дошло: кто бы ни был, я же спала на постели, никаких спичек здесь не может быть, не было их, когда мы с Рексом уезжали в пятницу на дачу.

А в четверг я потеряла ключи! Воры! Мои отпускные!

Схватила вазу, в которой хранятся деньги, вытряхнула из нее спицы и вязальные крючки прямо на пол. Деньги целы. И шуба, и пальто мужа, и мои серебряно-мельхиоровые драгоценности…

Какая глупость, кто позарится на это барахло, на мою старую шубу! Я всегда смеялась: бедность – лучшая защита от грабителей. Ни один нормальный жулик к нам не полезет, у скромных научных работников – ни драгоценностей, ни импортной электроники. Библиотека, да, хорошая, но книжный бум давно прошел, кажется…

А спички? Сама небось положила и забыла. Бывает. Ранний склероз, позднее время. Забыла. Лечиться надо, а не бегать по ночам с собакой, которую приходится защищать от догов и овчарок, не двадцать тебе, не тридцать и, увы, теперь даже и не сорок.

На всякий случай я заглянула к Олегу. Здесь пахло нежилым. А пыли-то! Муж не разрешает убирать комнату в его отсутствие. Книги лежат на стульях, на постели, на полу, все завалено распечатками – так называются длинные бумажные полотенца, на которые ЭВМ выплевывает свои цифры. Олег – математик.

Нет, здесь явно никто не был с отъезда хозяина. Я потрогала носком тапочки толстый талмуд на полу – все, как было.

Ну что ж, даже забавно. Пропало мыло – появились спички. Все выяснится со временем. Или забудется. В доме вещи как живые – пропадают, находятся. Тысячу раз так бывало…

Но это я себя уговаривала. Не нравилось мне совпадение. Потеряла ключи – и в доме неизвестно откуда появились спички с чужим, в том-то и дело, с чужим окурком! Не верю я в совпадения. Огляделась. Вроде книги не так стояли, бра перекосилось – поправила. Ковер сдвинут. Сдвинут или кажется? Кажется, сдвинут. Вот такая бессмыслица лезла в голову…

Подобрала спицы и крючки, воткнула их в вазу, поставила ее на место, на приемник… И вот тут-то я и похолодела. С приемника была стерта пыль!

У меня, конечно, не такая грязища, как у Олега, но перед отпуском мне было некогда наводить чистоту. Уезжая на дачу, отлично помню, оглядела я свое потускневшее жилище и обещала себе, что в воскресенье устрою основательную уборку. Приемник меня и устыдил: на нем можно было писать. А сейчас блестел. Не может быть! Провела пальцем по полированной поверхности – совсем недавно, вчера или сегодня, кто-то его протер!.. Кто?

А телевизор? Нет, больше ни с чего пыль не стирали…

Обошла квартиру, и все мне казалось не так. Стулья стояли не так. Кастрюли на полках передвинуты. Холодильник был дальше от стены… А может, игра воображения? Если бы не спички и не приемник, я ничего и не заметила бы. Но ведь был же кто-то!

Может, розыгрыш? Кто-то из знакомых нашел ключ… Нет! Тогда его оставили бы на видном месте, да еще с запиской. И вообще такие розыгрыши лет двадцать назад можно было устраивать, а сейчас и в голову никому не придет, в милицию загремишь!

Воры? Странные воры. Покурили, стерли пыль, а деньги не взяли. Нет, не воры. Обыск? Нет, сейчас обыскивают с понятыми, в присутствии хозяев. Хотя откуда мне знать, как обыскивают, из кино только. А в детективах инспектора то и дело лезут в квартиры подозреваемых, приговаривая, что это незаконно. Но ведь лезут. Если в романах лезут, то ведь в жизни все проще. Но что можно у нас искать?

А почему у нас? У меня – у Олега ничего не тронуто. Выходит, «они» знали, что нечто спрятано не в Олеговой комнате?

Взгляд мой упал на книгу, которую я приготовила себе на сон грядущий еще в пятницу. «Плаха» Айтматова. Все хвалили – наркотики, бандиты, борец за справедливость. Ба! Да это меня после той дикой истории взяли на заметку, заподозрили все-таки и решили проверить «на наркотики». Неделю назад это случилось. Ну да, неделю назад мы с Рексом возвращались ночью с вокзала не обычным маршрутом, а пошли через скверик у Каланчевской платформы, Рекс меня туда затянул, трава там какая-то вкусная, он там по полчаса пасется, как овечка.

Пока Рекс ел на газоне траву, я ходила взад-вперед по аллейке. Этот скверик вроде зала ожидания, несколько девчонок стояли у выхода на платформу, ждали электричку. Я им еще посочувствовала: когда-то они до дому доберутся, ведь уже третий час… Я несколько раз прошла мимо них.

Тут одна из девушек, худая, высокая, повернулась ко мне. Она была бледна как полотно и покачивалась, в зубах сигарета:

– Хочешь? – Наверное, пьяна, но спиртным не пахло от нее. Я поблагодарила и отказалась. Она махнула рукой: – Я же вижу, ты все нервничаешь, ходишь, ходишь. Да ладно. Денег у тебя нет, я уж вижу. На так, один разок, – она вынула сигарету изо рта и протянула мне.

Я отпрянула и вытаращилась на нее. Добрая она душа, но… Тут показались огни электрички, они бросились к дверям, а эта высокая крикнула мне что-то явно нелестное. Возле меня как из-под земли выросли три милиционера.

– Что она вам передала? Что она предлагала? Что вы ей сказали? – вопросы посыпались градом.

Я удивилась. Угощала сигаретой, но я отказалась, у меня свои.

– Покажите, – кивнул один из милиционеров на мою сумку. Я так была ошарашена, что молча вытащила нераспечатанную пачку «Веги». Они хмуро смотрели на меня. Потом один сказал:

– Да она же ничего не поняла!

– Кто? – спросила я. Тут ко мне подбежал Рекс.

– Ваша собака?

– Ну да. – Я по-прежнему ничего не понимала. – А что случилось?

– Гуляйте, гуляйте.

Вот тут я и сообразила, что мне предложили сигарету с марихуаной или с чем там они бывают. Видимо, на моем лице отразился ужас, милиционеры захохотали. Я была готова провалиться сквозь землю от стыда. Не потому, что меня приняли за наркоманку, а потому, что я дура. Всем ясно, а я словно с луны свалилась… А потом на меня навалилась тяжелая тоска. Ведь эти девчонки живут в каком-то другом измерении. И я новыми глазами увидела этот сквер, где прямо на газоне спали люди. Возле одного валялся костыль. Калека. Я его видела под мостом, просил милостыню. И еще там был старый инвалид, безногий, на тележке ездил. Рекс всегда лизал ему руки, тот его гладил, говорил «хороший пес, хороший пес». Мы с этим безногим здоровались, когда я проходила по скверу. Как же он живет, на что? Где? Ночует в сквере… А на другом конце, возле вытрезвителя, шла какая-то возня. Почему, что там делалось? Я не знала и знать не хотела… А ведь это тоже жизнь. Тоска долго не проходила. И неужели это измерение вторглось теперь в мой пусть не богатый, но благоустроенный дом? Они взяли меня на… Нет. Чушь это все. Я милицию не интересовала. Там в этом смысле народ опытный, они даже не стали спрашивать документы… Никаких наркотиков у меня не искали. Нечего выдумывать. Но что, что искали? Я встряхнулась. Надо накормить Рекса.

Достала из холодильника кастрюлю с супом, открыла… Вместо толстой белой лепешки жира в кастрюле, как льдинки, плавали обломки. Ели суп? Нет, не понравился – супу не убавилось. Не то его пробовали, не то переливали, тыкали в него чем-то, в общем, суп исследовали. Что эти идиоты искали в супе?! Только сумасшедший мог искать что-нибудь в супе… А вдруг это и вправду сумасшедший? Ключ я выронила, он подобрал, выследил меня… Кто еще может влезть в кастрюлю? Был же какой-то, женщин в красном убивал, ходили слухи по Москве, потом этот, с армянской фамилией, убивал старушек… Но ведь сумасшедший мог и подложить мне что-нибудь. Надо все вещи пересмотреть.

Расстелив на полу «Литературку», я вынимала из гардероба все подряд; вытряхнула из полиэтиленового мешка всю пряжу. И тут сюрприз! Пряжа была моя, но клубки кто-то перематывал, я люблю пышные, бокастые, а эти были кругленькие, аккуратненькие.

Что можно спрятать в клубке шерсти? Незнамо кто искал у меня незнамо что!

Сумасшедший, конечно, тоже не версия, так, черный юмор. Я отлично знаю, что ни с того ни с сего и сумасшедший не станет красть ключ, выслеживать.

А клубки? У него такая мания – пряжу перематывать. И еще – пыль с приемника вытирать. И суп пробовать! Три мании! Бред.

Бред. Что бы я ни придумывала, все равно получался бред, потому что не укладывалось в голове, я не могла найти реального объяснения  в с е х  фактов.

В милицию позвонить? И что я скажу? Помогите, кто-то влез в квартиру, деньги не взял, попробовал суп, вытер пыль и перемотал шерсть. Что мне ответит милиция? Психопатка!..

Все факты объяснить? Да я ни одного не могу объяснить! И никто не сможет!

Ярость моя постепенно испарилась, я осторожно закрыла дверцы шкафа – мне уже не хотелось ничего искать, потому что я боялась что-нибудь найти. Что именно? Не знаю. Все как во сне, только я никак не могу проснуться.

Моя комната показалась мне чужой, враждебной, в каждой вещи таилась неведомая опасность. В зеркало взглянуть страшно, будто там сохранилось чье-то отражение. И кресло словно хочет сцапать меня и удушить в мягких своих объятиях. Приемник скалил клавиши-зубы; шторы на окнах шевелились как живые, будто за ними кто-то стоял… Меня охватил ужас, я едва не закричала. Но подошел Рекс, лизнул ногу, улегся передо мной на спину и подставил живот: гладь! Мохнатый, теплый, надежный. Погладила и успокоилась. Уже спокойно начала обдумывать: что же могли искать? Наркотики отпадают. И явно были не воры. Значит, милиция или… ОБХСС? Но мы не имеем дело с материальными ценностями, ни денег, ни покупок у нас нет и не было таких, чтобы ОБХСС заинтересовался… У нас-то нет, а у Васильчиковых? Господи, как же я глупа! Это все Васильчиковы! Родители Дашкиного мужа Юрия.

Разумеется, я не хочу сказать, что ко мне влез академик Васильчиков или его светская жена. Их и в Москве-то сейчас нет. Но обыск у меня устроили из-за них. Это ясно. Мы же близкие родственники, и ОБХСС решил, что у меня, именно у меня они прячут драгоценности, бриллианты. Семен Георгиевич, директор института, член каких-то комитетов, шастает за границу, возглавляет делегации. Сейчас таких людей то и дело снимают, подозревают, проверяют. Как я сразу не догадалась?

Ну конечно. Дашка под страшным секретом как-то рассказала, что ее свекровь влипла в неприятную историю, торговала у бабки очень ценный бриллиант, три, что ли, карата, приехала с деньгами, а там ОБХСС, ее сцапали вместе с этой бабкой, таскали ее, таскали, еле отбилась. Семен Георгиевич устроил страшный скандал, перестал давать деньги, целый месяц не разговаривал с женой и теперь ест поедом ежедневно уже целый год.

Конечно, сам Семен Георгиевич не интересуется бриллиантами, он любит власть, а не богатство. Я вспомнила его маленькую подвижную фигуру, сухое лицо с колючими или смеющимися глазами, других выражений глаз у него как будто и не бывает. Вообще-то он не станет красть, его и ловить на этом не будут, он слишком горд. Но его Лида, бывшая красавица, неплохая свекровь у Дарьи, что и говорить. Даже доброжелательный Олег нашел, что она похожа на змею. Да стоит только поглядеть на этого Юрия, на его пустые глаза! И что только Дашка, бедная упрямая Дашка, в нем нашла! В этом хлыще! Я никогда не доверяла этим людям, я знала, что Дарья попадет с ними в беду…

В глубине души я сознавала, что моя версия Васильчиковых слабовата, – ключ-то при чем, зачем ОБХСС будет красть у меня ключ? А может, это мафия, которая хочет сбросить Семена Георгиевича с его постов и сесть на них? Говорят, сейчас везде мафия. Ничего другого я не могла придумать. Значит, Васильчиковы!

Эх, жаль, нет Олега, здесь нужна мужская логика. Вот всегда так, когда муж нужен, его и след простыл…

А за окном было уже не утро, а белый день. Надо погулять с Рексом и ложиться спать, мозги словно паутиной затянуло, ничего не могу сообразить.

…Элегантные молодые дворники в джинсовых костюмчиках шаркали метлами. Возле булочной разгружалась машина, пахло теплым хлебом, сдобой, ванилью. Домашний аромат действовал успокоительно… Я стала рассуждать разумнее. Ну ладно, искали что-то, но ведь ничего не нашли? О чем волноваться-то? Васильчиковы уж как-нибудь выкрутятся. А если Васильчиковы ни при чем? Тогда кто же при чем?

Нет, Васильчиковы, и думать тут нечего. Я не дала сомнениям набрать силу и сокрушить меня. Выпила снотворное.

Недаром говорят, что утро вечера мудренее. За ночь события как-то уложились в моем сознании, обжились, и я воспринимала их без изумления, просто как некую неприятную реальность.

Да, в квартире кто-то побывал, и скорее всего, неформальная группа, выражаясь нашим социологическим языком, а говоря по-русски, воры. Искали что-то небольшое – крупная вещь в клубке не уместится. И все это, разумеется, связано с Васильчиковыми. Я вспомнила вкрадчивую «змею», и уже не нужны были мне никакие доказательства. Как связано – не знаю, лучше не гадать, но я все равно гадала, рисовала себе какие-то смеси из газетных статей, кинофильмов, слухов и т. д.

Хорошо еще, я вчера не настолько ополоумела, чтобы звонить друзьям и знакомым. Какие поползли бы соблазнительные сплетни: у Телепневых милиция нашла килограмм марихуаны и кастрюлю с бриллиантами!..

Но с кем-то я должна поделиться своими неприятностями, а то взорвусь. На кого же выплеснуть жуткую историю? Мужчин, пожалуй, нельзя в нее посвящать, они нервные, трусливые, дрожат за карьеру и боятся всяческих осложнений. Надо рассказать кому-нибудь из подруг… Да ведь они тоже перепугаются! Я сразу представила себе, что скажут и как отшатнутся от меня мои интеллектуальные приятельницы, они тоже живут за бумажной стеной, карабкаются изо всех сил по служебной лестнице, дрожат за свои места. Тот же чиновничий комплекс. Где ты, божественная женская безответственность?.. Не имеем мы теперь на нее никаких прав – все равны перед жизнью и работой.

Впрочем, Нина Анатольевна Астахова – цветок не бумажный, а живой и к тому же дикий. И как она цветет в нашем жестко регламентированном мире железобетонной бюрократии? А вот поди ж ты, беззаботна, непосредственна и неуступчива. При всем своем таланте и высшем литературном образовании так и не смогла ужиться ни в одной редакции: не желает играть в служебные игры. Стучит на машинке и учит машинописи девчонок, провалившихся в институты.

Узнав, что у меня случилась детективная история, Нина обещала сию же минуту приехать. «На своей машине», – многозначительно добавила она. Значит, купила наконец… Ехала она что-то долгонько – на троллейбусе быстрее добралась бы. Ее янтарные глаза так и сияли, так и прыгали – Астахова обожает неожиданности. Но, увидев разоренную комнату, мое серое лицо, мешки под глазами, она увяла и разочарованно протянула:

– Тебя обокрали?

Я ее утешила. Мы быстренько засунули вещи в шкаф, и я все рассказала ей, со всеми подробностями и подозрениями.

Нина прошлась по квартире своей царственной походкой. Подруга у меня красавица. Она золотисто-розовая, большая, шумная. Где бы Нина не появлялась, все мужчины становились немедленно выше ростом, приосанивались и смотрели только на нее. А женщины поджимали губы: «Как можно ходить в таком тряпье!» Как будто королеву узнают по парчовому платью. Нина не держалась королевой, она ею была – в чем угодно и где угодно. На ней было старое черное платье – я его знавала лет пятнадцать назад, еще голубеньким. И что же? Нина это платье украшала.

Осмотрев приемник, она передислоцировалась в кухню, уселась на свое любимое место в уголке, между буфетом и холодильником, и отмахнулась от моих трактовок, как от назойливой мухи.

– Васильчиковы? Какая чушь, просто ты придираешься. Семен Георгиевич не тот человек, чтобы ловить его на каких-то бриллиантах. А его жена, да ты что, она слова не скажет без его одобрения; он ее держит в ежовых рукавицах, как, – она бросила на меня лукавый взгляд, – как твоя Дашка этого Юру. И вообще им станут заниматься на другом уровне, профессионалы, до твоих клубков и кастрюль не опустятся…

Да, пожалуй, она права, хотя видела она академика всего раз, в мужчинах она, конечно, разбирается, как, впрочем, и в женщинах… И вообще, заявила моя подруга, здесь «работали»  т в о и  хорошие знакомые. Те, кто тебя отлично знает. Я опешила.

– Нина, может, ты заодно объяснишь, какими это я сокровищами владею, обещаю тебе половину, если ты посвятишь меня в мою тайну, – развеселилась я. – Сколько я ни ломала голову, ничего такого ценного, что стоило бы украсть, не нашла. Скажи мне!

Нина очень серьезно объяснила, что у нее есть некоторые подозрения, но сначала я должна вспомнить, кто ко мне приходил в четверг, кто звонил, где я была и где был ключ.

Тут и вспоминать нечего. Звонила мне прорва народу. Днем я была на работе, ключ лежал в сумке, сумка висела на стуле. Стул стоит в нашем отделе. Но на стуле я почти и не сидела. Сначала – совещание в дирекции, потом буфет, потом библиотека. Сто раз можно было украсть ключ, у нас проходной двор. Получила отпускные в бухгалтерии и кошелек носила с собой. В общем, я была сама по себе, сумка сама по себе. Я только кошелек берегла, боялась потерять. В магазинах…

Нина меня прервала, про магазины не надо, у меня были не карманники, а знакомые, интеллигентные люди, они в магазинах красть не умеют, на виду у всех в чужую сумку не решатся влезть. Надо же! Знает даже, что обокрасть меня пытались интеллигентные люди… А из магазина я поехала к Майе стричься, потом домой, тут и обнаружила пропажу. Думала, что потеряла. Хорошо, однажды я забыла на даче ключи, сделала новые, а эти там оставила на всякий случай.

– А на дачу как попала? – с интересом спросила Нина.

– Через окошко, конечно. Влезла на дерево, руку в форточку.

Нина обругала меня за легкомыслие: непременно обокрадут.

Я только фыркнула: было бы что! Впрочем, возможно, мы и там спим на сокровищах, такие уж мы с Олегом идиоты, не ценим свое барахлишко…

Нина, игнорируя мой выпад, задумчиво спросила: что, Громовы до сих пор не разъехались?

Как будто так просто разменять двухкомнатную квартиру в Медведкове. Майе с сыном – он сейчас в армии – нужна двухкомнатная, Андрею однокомнатная. Проблема…

Обычная вещь: двадцать лет Майя грозилась уйти, а ушел Андрей. Когда наши друзья разводятся, обычно мы вынуждены выбирать, принимать чью-то сторону. Но я держу нейтралитет, тут особый случай. Отношения сложились задолго до того, как Громовы поженились. Майя – моя однокурсница, а Андрея я вообще знаю всю жизнь, сколько себя помню, столько и его: соседи по коммунальной квартире. В шесть лет я научилась читать и тут же обучила и Андрея. Ему редко приходилось за меня заступаться – в благодарность он научил меня драться с мальчишками по-настоящему, он уже тогда был методичен и рационален. А когда мы учились в третьем классе, они переехали. Громов возник у нас, когда я уже стала почтенной матерью семейства, уже Николка бегал и родилась Дарья. Пришел однажды незнакомый цыганистый парень и сказал: «Здравствуйте, я – Громов…» А теперь и дома этого нет в 4-м Вятском переулке, всех разметало давно, от детства остались только мы с Андреем…

Конечно, Майя хотела бы, чтобы я поссорилась с Андреем. Но нажимать остерегается: ведь в сорок два года новую подругу юности она уже не заведет. Так мы и дружим – с каждым по отдельности, и так было всегда, не с Громовыми, а с Андреем и с Майей. Я, так сказать, третья держава, через которую ведутся дипломатические переговоры, регулируются конфликты…

Я задумалась, вспоминая 4-й Вятский, канавы, заросшие чередой, грядки под окнами, лапту и «штандор», разбитые стекла, за которые нас награждали подзатыльниками, не глядя, чей там ребенок попался. Всех воспитывали все, и никто никогда не жаловался ни на чужие подзатыльники, ни на разбитый нос, это был позор – жаловаться, доносить!

Я вспомнила, как мама однажды вышагивала гордо и медленно по мостовой, а за ней ехала машина, шофер непрерывно гудел и ругался. Мы с Громовым прыгали и визжали от восторга у ворот, потому что мы-то знали, в чем дело, а шофер не знал. Мама надела новенькие беленькие фетровые ботики, а днем все растаяло, грязища страшная на немощеных тротуарах, мама не хотела пачкать новые боты и шла по мостовой. Машины по нашему переулку проезжали раз в день, она понимала, что шофер не задавит ее, и свернула, осторожно ступая, только у ворот. Злой и красный шофер высунулся и погрозил кулаком: «У-у, глухая тетеря!» Мы с Андреем уже стоять не могли от смеха, а улыбающаяся мама помахала ему вслед… Такая была Москва! И где она теперь?

Я наконец очнулась и услышала Нину.

– Ольга, ты где? Куда ты исчезла? Я десятый раз спрашиваю, не прятал ли Громов у тебя какие-нибудь ценные вещички от жены, они же еще не поделили имущество.

Ничего Громов у меня не прятал, да и не стал бы прятать. Он вообще не показывался уже давно, в командировку уехал, что ли. А заходит, да, часто. Иногда оставляет что-нибудь, но не вещи, а так… Книжку, сумку с какими-нибудь «железками», прибор. Потом забирает. Майя, да, конечно, знает, тут нечего скрывать.

– Ты скажи лучше, как она меня подстригла? Она гениально стрижет.

Нина внимательно оглядела мою голову:

– Что ж, неплохо. Тебе идет. Значит, твоя энергичная рохля (это о Майе) хоть что-то умеет делать.

Она взяла кофемолку и обернулась ко мне:

– Я тебе, Ольга, удивляюсь, честное слово. Примитивно и банально, а ты голову ломаешь. Твоя Майя стащила ключ и искала здесь золотые вещички, которые спрятал ее бывший муженек. Ведь он не просто инженер, у него хобби – ювелир, так? Все прячут у знакомых, чтобы не делить пополам. Не первый развод и не первый скандал при разделе имущества. Ты в суд пойди, когда дело о разводе слушается. Как развод, так скандал, чем богаче, тем скандал при дележе больше…

Она включила кофемолку, и мне пришлось пережидать шум, кипя и клокоча от возмущения.

Нина терпеть не могла Громовых, особенно Майю, хотя не так часто и встречалась-то с нею. Всегда ворчала: «Знаем мы таких, изображает угнетенную невинность, а у самой мертвая хватка. Вертит всеми как хочет, притворяется беззащитной сиротой, и никто не знает, что у нее на уме».

А Майоша – слабая, беспомощная и невезучая. Когда-то собиралась стать певицей – голос пропал. Все у нее наперекосяк пошло, она сама себя называет двадцать два несчастья. На работе бабы ее ненавидят, денег никогда нет, характер у мужа не сахар, сына из института в армию забрали. Да, она паникерша, мы ее вытаскиваем из неурядиц, но она добрая, отзывчивая…

Вой смолк, и я наконец высказалась:

– Да ты с ума сошла! Им и делить нечего, Громов с золотом не работает, только мельхиор, он мне сам говорил. И никогда он ничего у меня не прятал. Ну, тяжелая сумка, он оставит, ему же по дороге… Это ты детективов начиталась! А я их обоих знаю! Мы же двадцать лет дружим, как ты не понимаешь?