Текст книги "Именем закона. Сборник № 1"

Автор книги: Эдуард Хруцкий

Соавторы: Инна Булгакова,Сергей Высоцкий,Анатолий Ромов,Гелий Рябов,Аркадий Кошко,Ярослав Карпович,Давид Гай,Изабелла Соловьева,Николай Псурцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 57 страниц)

– Нет. В вестибюле меня ждет Лежнева.

– Тогда вам сюда, – девушка показала на маленькую дверь. – У вас есть телефон отделения? Запишите. – Она продиктовала номер.

Корнилов записал его на обороте только что составленного протокола.

– Потеряете, – сказала девушка.

– Не потеряю, Марина. Спасибо вам за помощь.

Вера уже знала, что операция прошла хорошо, – к ней спускался один из ассистентов хирурга. Он тоже повторил ей слова шефа: «Теперь надежда только на вашего мужа».

Корнилов предложил довезти ее до дома. Но Лежнева отказалась.

– На метро мне быстрее.

– Борис уехал вчера на машине? – спросил Корнилов.

– Да. Она цела?

– Сейчас приеду на службу, выясню. Но ключей у него в карманах не было никаких.

– Может быть, выронили, пока везли на «скорой»?

– Может быть, – согласился Игорь Васильевич.

Он отдал Вере часы и деньги мужа.

– Придет в себя, принесешь ему часы, – улыбнулся он. – А записную книжку и права я пока оставлю.

Вера покорно кивнула.

Корнилов уже сел в машину, когда вспомнил, что осталась невыясненной еще одна важная деталь. Он оглянулся – Вера медленно шла по противоположной стороне улицы.

Развернувшись прямо под знаком, запрещающим поворот, он подъехал к Лежневой.

– Вера!

Она оглянулась, подошла к машине.

– Где Боря вел записи, когда встречался с людьми?

– А… Ты об этом! Он брал с собой диктофон. Потом я должна была с него печатать. Такая морока… – Она улыбнулась грустной улыбкой.

– И вчера уехал с магнитофоном?

– Да. Он у него японский, совсем маленький. Помещается в кармане. А что, его тоже нет?

– Пока не знаю.

Корнилов резко рванул машину с места. «Чертов старик!» – подумал он о Капитоне. И повторил вслух:

– Чертов старик!

20

Из госпиталя Корнилов приехал на Литейный. Сварил кофе, побрился. Для таких случаев он специально держал в шкафу электробритву, кофеварку и еще много различных необходимых предметов, даже легкое шерстяное одеяло и подушку. Если была нужда, Игорь Васильевич спал на диване в кабинете.

Только сейчас он почувствовал, что напряжение, овладевшее им после звонка Лежневой, начинает ослабевать. Горькое чувство беспомощности, заглушенное на время необходимостью действовать, снова овладело им. Корнилов не мог отделаться от ощущения утраты. Две пули – в легкое и в живот; он знал, чем это кончается.

Дежурный по управлению доложил, что на место происшествия выезжали сотрудники Октябрьского райотдела и следователь прокуратуры.

– Я сейчас тоже туда подъеду, – сказал Корнилов. – Попроси, чтобы сотрудник угро, выезжавший ночью, ждал меня около дома.

Как только машина – теперь уже служебная «Волга» – притормозила у дома семнадцать по улице Гоголя, из людского потока навстречу Корнилову шагнул высокий молодой человек.

Поздоровался негромко и как-то очень буднично:

– Здравствуйте, Игорь Васильевич! – Будто бы знал, что Корнилов не терпит при выезде на место происшествия формальных церемоний.

Пожимая протянутую руку, он тихо добавил:

– Лейтенант Дашков из Октябрьского отдела.

Полковник с одобрением отметил, что парень ничем не выделяется среди прохожих – ни одеждой, ни манерой поведения.

– Никаких новостей? – спросил он.

– Есть новости, Игорь Васильевич. Час назад нам позвонила женщина. Сказала, что ночью встала принять лекарство и обратила внимание, что в доме напротив на четвертом этаже светятся несколько окон. Здесь. В доме семнадцать…

Корнилов осторожно, чтобы не привлекать внимания, окинул взглядом фасад. Окна в доме были большие, красивые, без переплетов. Четвертый и пятый этажи когда-то надстраивали – между ними и третьим этажом тянулся узкий карниз.

– Мужчина вылез в окно и пошел по карнизу, – продолжал Дашков. – Он останавливался у каждого окна и пробовал открыть. Одно – свидетельница не запомнила какое – оказалось незаперто. Мужчина залез в него. Света не зажигал и минут через пять появился с портфелем. Вернулся тем же путем, и сразу в окнах погас свет.

– Лежнева нашли здесь?

– Нет. Во дворе. Там есть лестница черного хода.

– Дом жилой?

– Все этажи, кроме пятого, занимает научно-исследовательский институт «Геологоразведка», на пятом – две квартиры.

– Почему эта женщина не позвонила в милицию сразу?

– Нет телефона. А утром пошла в магазин и в очереди узнала, что в доме семнадцать убили человека. Сейчас женщина у нас. Дает показания.

– Она могла бы узнать этого «верхолаза»?

– Игорь Васильевич, я с ней не встречался. Позвонили с Литейного, что вы едете…

– Понятно… – сказал Корнилов, думая о том, что Лежнев не стал бы путешествовать по карнизам, не стал бы залезать в чужую квартиру, тем более в учреждение. Склонностью к авантюризму Борис Андреевич никогда не отличался.

– Жильцов опросили? – спросил он, внимательно разглядывая автомобили, припаркованные вдоль улицы. Некоторые из них стояли прямо на тротуаре.

– Никто ничего не слышал и не видел, кроме той женщины. На пятом этаже, где стреляли в Лежнева, никаких следов, кроме пятен крови. – Похоже, лейтенант и сам знал, что от него требуется. – Вы не хотите подняться?

– Поднимемся. Но прежде поищем его машину.

– Лежнев был на машине? – удивился Дашков.

Корнилов подумал, что сотрудник, разговаривавший с Верой Михайловной, мог бы быть более внимательным.

Они медленно пошли по тротуару, рассматривая пеструю вереницу автомобилей. Поблизости с домом семнадцать яркой оранжевой машины Лежнева не было. Игорь Васильевич решил, что вечером здесь могло не оказаться свободного места и Лежнев поставил машину в отдалении. Так и оказалось: едва они свернули за угол, на Гороховую, Корнилов увидел «Жигули» со знакомым номером.

– Вот она, голубушка, – прошептал он.

На первый взгляд с машиной все было в порядке. Но когда Корнилов стал ее осматривать, оказалось, что дверца рядом с водительским сиденьем не закрыта.

– Смотрите, лейтенант… – показал он Дашкову на поднятую кнопку замка.

– Да… И никто не залез! – удивился лейтенант.

– А может быть, как раз залезли? – сказал Корнилов. – Или открыли ключом, взятым у Лежнева?

Дашков смутился и не нашелся с ответом.

– Покараульте машину, – сказал полковник. – А я вызову по рации экспертов.

Прошло не менее получаса, прежде чем они вошли наконец в подворотню дома, где произошло несчастье. Это был типичный петербургский двор-колодец, и Корнилов сразу вспомнил двор в доме старика Капитона. Только здесь не было ни одного кустика. Стены, асфальт и квадрат голубого неба, если взглянуть наверх.

Рядом с подъездом асфальт был присыпан все еще сырым песком, через который темнела кровь.

– Здесь его нашли, – сказал лейтенант, остановившись возле желтой кляксы. – Он долго пролежал на лестничной площадке – там тоже кровь… Потом пришел в себя и спустился во двор.

Корнилов взглянул наверх. На пятом этаже было распахнуто лестничное окно.

«Чертов старик!» – уже в который раз подумал Корнилов. Старик заслуживал самых крепких эпитетов, но в смерти Лежнева вины его не было. Полковник понимал это, но почему-то ругать старика все равно хотелось.

Несмотря на солнечный день, в окнах дома горел свет. На втором этаже, сидя на подоконнике, курили две молодые женщины. Они с любопытством разглядывали пришельцев.

– Рядом с пострадавшим ничего не нашли?

– Нет. Я осмотрел весь двор. А вы, товарищ полковник, имеете в виду что-то конкретное? – Дашков впервые назвал Корнилова полковником.

– У Лежнева был с собой диктофон.

Наверное, у лейтенанта возникло немало вопросов, но он сдержался, не задал ни одного. Корнилов подумал: «Что же, он ничем не поинтересовался? Не хочет беспокоить начальство или просто равнодушен?» И то и другое было ему неприятно.

– Нет, ничего во дворе я не нашел, – повторил Дашков. – Несколько окурков, коробку из-под сигарет. На лестничной площадке у окна тоже подобрал окурок. Все это сейчас на экспертизе.

Лифта в подъезде не было, на пятый этаж пришлось подниматься пешком по крутой лестнице. Мрачное впечатление производила эта лестница. Узкая – двоим не разойтись, грязная. И главное, до пятого этажа – ни одной двери. Случись что – кричи не докричишься.

«Что же привело сюда Лежнева? – подумал Игорь Васильевич. – В идеальное для расправы место?»

– Кто живет в этих квартирах? – спросил Корнилов, когда они с лейтенантом остановились на площадке пятого этажа.

– В шестнадцатой семья Прухно. Живут они здесь недавно. Он – капитан Балтийского пароходства, жена – дежурная по этажу в гостинице «Астория». Двое детей. Квартира стоит на охране. А в пятнадцатой – одни женщины. Старухи.

– Правильно! – Игорь Васильевич оглянулся на крутой марш лестницы. – Старухи у нас выносливые. Им лифт ни к чему. Пусть шагают по ступеням!

– Три старухи, – продолжал лейтенант. – В каждой комнате по бабушке – квартира коммунальная. Одна из них, Гунда Францевна Плуме, уже год как не выходит из дома. Ей девяносто. Соседки приглядывают, приносят продукты. Они помоложе, одна еще работает корректором в издательстве – Мария Федоровна Усольцева. Другая – пенсионерка, тоже Мария Федоровна. Только Смирнова. На пенсию вышла в прошлом году.

– Не такие уж и старые эти старухи, – усмехнулся Корнилов. – К ним, может быть, знакомые пенсионеры захаживают?

– Может быть, – с сомнением сказал лейтенант.

– Я шучу, – Корнилов покосился на Дашкова. – А память у вас завидная! Имена помните прекрасно.

Дашков слегка пожал плечами, словно бы хотел сказать: «Какие пустяки! Обычное дело…»

Когда они спустились вниз и вышли на улицу, Корнилов попросил:

– Выясните с пенсионерками все до конца – кто у них бывает, есть ли среди родственников или знакомых мужчины? Не заходил ли кто вчера вечером? Человек, заманивший Лежнева в эту западню, наверняка хорошо здесь ориентируется. И даже знал о том, что жильцы соседней квартиры в отпуске. А старухи вечером сидят дома.

– Слушаюсь, товарищ полковник, – сказал Дашков и неожиданно спросил: – Извините, Игорь Васильевич, мне сказали, что вы знаете Лежнева?

– Знаю.

– У вас уже есть какая-то версия? Мы у себя головы ломали… – лейтенант чуть сконфуженно улыбнулся. – На ограбление не похоже.

– Нет у меня версии, – сердито ответил Корнилов. – Знаю, что Лежнев взял диктофон и поехал в Гатчину. С кем-то встретиться. А оказался на улице Гоголя!

– Может, тут замешана женщина?

– Из пятнадцатой квартиры?

Лейтенант промолчал.

Уже садясь в машину, полковник подумал о том, что было бы неплохо узнать, кто жил в шестнадцатой квартире до капитана дальнего плавания. И попросил Дашкова навести справки.

– Да заодно уж и про пятнадцатую выясните. И побыстрее.

21

Первое, что сделал Корнилов, возвратившись на Литейный, – внимательно перелистал записную книжку Лежнева. Ни одного гатчинского адреса в ней не значилось. Не было фамилий Полякова и Климачева. «Да и не могло быть здесь!» – подумал Корнилов. Он помнил, что Борис Андреевич, собирая для очерка материал, каждый раз заводил особый блокнот. Мягкий, без обложки, чтобы удобно было носить в кармане. Но такого блокнота не нашли ни в его одежде, ни в машине.

Отложив записную книжку, Корнилов раскрыл потрепанные водительские права. С фотографии на полковника смотрел моложавый человек с усами. Волевой подбородок, длинное сухое лицо и веселые глаза. Корнилов вспомнил, как лет пять назад ездил с Борисом покупать ему новые «Жигули». «Надень мундир, продавцы испугаются, не подсунут мне «тачку» с браком», – пошутил он. Но Игорь Васильевич приехал без формы – Лежнев и сам прилично разбирался в автомобилях. Да и Корнилова в магазине знали. Приходилось ему бывать там по делам служебным.

На талоне предупреждений он с удивлением обнаружил просечку, сделанную инспектором ГАИ. Лежнев всегда гордился тем, что за всю свою многолетнюю практику не получил ни одной «дырки». «Я законопослушный автомобилист, – говорил он. – В конфликты с ГАИ не вступаю». А просечка была. И к тому же совсем свежая. Надев очки, Корнилов с трудом разобрал каракули инспектора рядом с «дыркой»:

«23.06.87. Превыш. ск. инсп. Иванов».

«Если он совершил нарушение по трассе Ленинград – Гатчина, – волнуясь, подумал Игорь Васильевич, – это будет подтверждением его поездки».

Он тут же набрал номер заместителя начальника ГАИ…

А через час перед ним сидел автоинспектор Иванов, большой, как шкаф, загорелый и встревоженный.

– Помните? – спросил Корнилов и положил перед ним водительские права и талон предупреждений Лежнева.

– Помню, товарищ полковник. Я за вчерашнее дежурство всего одну просечку и сделал. Уж недели две никого не наказывал так строго. Теперь в газетах только и чешут нашего брата.

– Стоп, лейтенант, – остановил его Корнилов. – Давай о деле. К вам претензий нет. Когда это произошло и где?

– В Пулкове! Там мой пост. А время? – Он на секунду задумался. – Точно скажу – в двадцать пятьдесят. Ведь несся больше ста… Я засвистел. Думаю, не остановится! Побежал к своей машине, а он тормозит. Сдал назад. Смотрю, человек серьезный, запаха не чувствуется. Спрашиваю: вам жить надоело?

– Он был взволнован?

– Нет, товарищ полковник. Улыбался. – Похоже, это обстоятельство особенно удивило инспектора. – Сказал: «Спешу. Согласен на любое наказание». Я и сделал ему просечку. – Иванов вздохнул, кресло под ним жалобно простонало. – Сгоряча я, товарищ полковник, просечку сделал. Талон-то у него девственный, опытный водитель. Но ведь сто двадцать гнал! Впору было его на экспертизу отправить.

Корнилов усмехнулся – в начале разговора лейтенант говорил о ста километрах.

Он встал. Вскочил и инспектор. Удивительно проворно для своей комплекции. Корнилов протянул ему руку:

– Все, лейтенант, спасибо за информацию. Помог ты нам очень.

Пожимая полковнику руку, Иванов спросил растерянно:

– Может быть, я что-то не так сделал? – И вдруг радостно воскликнул: – Это был ваш сотрудник?! На задании? А я его тормознул.

– Все в порядке, лейтенант. Лихачей держи в строгости!

«Откуда они такие здоровые? – думал Корнилов, провожая инспектора взглядом. – От свежего воздуха? И только?»

22

Вечером к Корнилову зашел Филин. Сказал, удобно усаживаясь в кресле:

– Нашли мы «верхолаза». Ну и фрукт!

– А если без эмоций?

– Я без эмоций не могу, товарищ полковник. – Филин улыбнулся виноватой подкупающей улыбкой. За эту улыбку Корнилов прощал капитану даже некоторую жесткость в обращении с людьми. Не зная капитана ближе, можно было бы подумать, что Филин человек равнодушный. На самом же деле он был человеком в себе. Его сдержанность порой переходила в сухость, качество само по себе малоприятное. Но равнодушным он никогда не был. – Такая зануда этот «верхолаз»! А ведь работает заместителем директора. Увидел, как наш эксперт следы в приемной на подоконнике фотографирует, зазвал меня в кабинет и ну крутить вокруг да около!

– Насколько я понимаю, признания не последовало?

– Частичное, – с несвойственным ему смущением сказал капитан. – Он признает, что ночью лазал по карнизу, но причину скрывает. Истинную причину. – Капитан положил на стол толстую переплетенную рукопись.

Игорь Васильевич взял ее, прочитал название:

«Данные сейсмической разведки Кустанайской области. 1972 год».

– Заместитель директора института Тихон Владимирович Гаранин утверждает, что ночью ему срочно потребовался этот документ. Можете представить? Может быть, вы с ним поговорите?

– Ты что, задержал его? – с тревогой спросил Корнилов.

– Нет. Просто привез его в управление. Ненадолго.

Корнилов хотел возмутиться, но капитан, почувствовав надвигающуюся грозу, быстро сказал:

– Товарищ полковник, Тихон Владимирович заявил, что будет на меня жаловаться, я и предложил сделать это не откладывая. Он сейчас в приемной.

– Ну, Геннадий! Если что не так… – пообещал Корнилов. – Зови Гаранина. И дожидайся у себя.

Тихон Владимирович оказался краснощеким крепышом со шкиперской бородкой и оттопыренными ушами. Во всем его облике было что-то петушиное, задиристое, и Корнилов весело подумал: «Занятный, наверное, у них с капитаном получился разговор».

– Садитесь, пожалуйста, товарищ Гаранин, – показал он на стул. – Капитан Филин доложил мне, что вы хотите заявить жалобу на его действия.

Тихон Владимирович, судя по всему, не ожидал такого поворота. Он внимательно посмотрел на Корнилова – не шутит ли? Потом так же молча обвел взглядом кабинет. Казенная обстановка «Большого дома», как называли в народе здание на Литейном, четыре, действовала на заместителя директора не лучшим образом.

– Дело не в жалобе, товарищ… – произнес он миролюбиво.

– Игорь Васильевич Корнилов.

– Я считаю ниже своего достоинства жаловаться, товарищ Корнилов. – Гаранин нахмурился. – В этом есть что-то унизительное. Но нельзя же и так, как ваш рыжий капитан! И давит, и давит на меня! Я ему все объяснил… – Тут посетитель заметил на столе свою папку с «Данными сейсмической разведки», и уши у него стали малиновыми. – В конце концов, я имею право не отвечать на вопросы! – с вызовом сказал он. – Насколько мне известно, закон предоставляет такое право. В газетах сейчас об этом много пишут.

– Имеете такое право, – согласился Корнилов, уже предчувствуя, что сейчас услышит от Гаранина всю правду. – Но в том случае, когда речь идет о преступлении, свидетелем которого является гражданин, он обязан давать показания.

– Значит, я сейчас даю показания?

– Нет, Тихон Владимирович, мы с вами просто беседуем. Вот капитан Филин проводил предварительное расследование и по поручению следователя прокуратуры официально допрашивал вас. И, судя по всему, превысил свои полномочия.

– Может, и не превысил! – сказал Гаранин. Вид у него был озабоченный. – Вы простите – у меня плохая память на имена…

– Игорь Васильевич…

– Игорь Васильевич, я могу говорить с вами конфиденциально? Нет, нет, вы не подумайте – никакого преступления я не совершал и ничего подозрительного в ту ночь не видел. Так что я даже не свидетель. Мое хождение по карнизу – дело личное. Но я хотел бы… – его уши из малиновых превратились в багровые. – Я хотел бы, чтобы о причине хождения не знали в институте.

– Если это действительно личное дело… – осторожно сказал Корнилов.

– Действительно, действительно! – закивал заместитель директора. – Слово даю! Так вот… – начал он и неожиданно оборвал фразу. – А капитану вашему не скажете?

– Скажу. – Корнилов начал сердиться. Разговор принимал какой-то комический оборот.

– Понимаю, – согласился Гаранин. – Капитан ведет расследование. Но пусть уж он не выдаст меня, а? – Заместитель директора вздохнул и решился: – Ко мне вчера товарищ приехал. Из Сибири. Мы с ним в горном институте учились. Приехал без предупреждения, поздно вечером. Еда кой-какая у меня была, а с выпивкой – труба. Ни грамма. А на работе, в сейфе, бутылка коньяка с незапамятных времен лежит. Ну вот…

Он посмотрел на Корнилова наивными глазами.

– А почему вы не вошли в дверь? Кабинет-то ваш!

– Дурацкая история. Сломался замок. Месяц напоминал завхозу, чтобы поставили новый. Месяц! – Воспоминания о сломанном замке, видимо, были не особенно приятными. Гаранин просто кипел от ярости, и Корнилов почувствовал, что ярость у него не показная. Неисполнительность завхоза допекла его всерьез. – И надо же! Когда пришел за коньяком – в дверях стоял новый замок!

– И не страшно было идти по карнизу?

– Страшно! Но не уходить же с пустыми руками!

– А почему вы так боитесь огласки, Тихон Владимирович?

– Вы что, не понимаете? Замдиректора лезет в окно за коньяком! В другие-то времена коллеги посмеялись бы, и все. В геологических партиях легенды бы ходили! А теперь? Да я еще и председатель районного комитета трезвости.

– Да-а. Ситуация, – сочувственно сказал Корнилов. – Но из общества-то трезвости я бы на вашем месте вышел. Раз употребляете. Неудобно как-то. Раздвоение личности!

– Неудобно, – согласился Гаранин. – Да ведь заставили. Вызвали в райком, поинтересовались здоровьем. А меня полтора года назад инфаркт хватил. Они потому меня и вызвали. Говорят: «Вы после такой тяжелой болезни, конечно, и капли в рот не берете?! Вам карты в руки – будете председателем общества трезвости. Это, дескать, и вам полезно». Как ни отнекивался – дожали.

Провожая Гаранина до дверей, Игорь Васильевич спросил:

– А у вас в институте дежурства ночью нет?

– Нет. Когда мы сокращение штатов проводили, перво-наперво четыре единицы – ночных дежурных – сократили.

Филин, узнав, по какой причине замдиректора ходил по карнизу, засмеялся:

– Вот это похоже на правду! А то схватил со стола первую попавшуюся папку и сунул мне. Так я и поверил, что ему ночью эти сейсмические данные понадобились! – И добавил с ноткой ревности: – Быстро он вам все выложил, товарищ полковник.

– Это, капитан, он не мне выложил. Кабинету.

Филин посмотрел на Корнилова с недоумением.

– Что ж тут непонятного?! Ты с ним разговаривал в его кабинете. Там он хозяин. Сила. А привезли в эти казенные стены – заместитель директора сник. У нас только рецидивист уверенно держится. А честный человек может и напугаться.

«Вот и еще один подозреваемый отпал», – подумал Игорь Васильевич. С того дня, как Романычев подошел к нему в зале Дома культуры, прошла всего неделя, а полковнику казалось, что минула целая вечность. Он засыпал и просыпался с мыслью о том, какие еще неожиданности всплывут в этом расползающемся, как перестоявшее тесто, деле. Смерть Капитона Григорьевича, погром в его квартире, подозрение, павшее на Дмитрия Бабушкина, покушение на Лежнева…

В каком горячечном мозгу могла зародиться мысль об убийстве с одной-единственной целью – скрыть преступление, погашенное сроком давности?

«Лежнев начал собирать материалы для очерка, героев которого уже нет на этом свете, – рассуждал Корнилов. – Что может быть безобиднее? А его попытались убить. Кто? Мертвецы не стреляют».

Что сумел разузнать журналист за сутки, прошедшие с того момента, как он познакомился с делом? С чего он начал? С поиска родственников Климачева и Полякова? Что могут они рассказать о прошлом этих людей, даже если захотят?

«Я смотрю на дело слишком профессионально, – остановил себя полковник. – Журналисту, наверное, интересно было узнать, кем стали дети преступников, какими интересами живут?»

Он пометил на листке:

«1. Родственники».

И подумал о том, что Борису Андреевичу, наверное, мало показалось папки с делом Бабушкина. Были в годы блокады и другие процессы, на которых судили настоящих жуликов и расхитителей. У Лежнева могло появиться желание посмотреть на явление пошире. Года два назад Корнилов уже листал похожие синие папки. Особенно запомнилась ему подшитая в одном деле записка, перехваченная охраной в тюрьме:

«Сходи к Вере в Гостиный двор… пусть она срочно сходит к Максу, пусть тот все бросит и поможет меня спасти надо нанять защитника нет ли кого знакомого у Сережи милицейской шишки словом спасите иначе я погибну умоляю во имя всего святого все надо сделать быстро примите все возможные меры нет ли у Миши связи в судебном мире целую вас».

Полковник записал:

«2. Архивы».

Потом он позвонил Вере Михайловне Лежневой – узнать, не брал ли ее муж письмо в архив от редакции. Но телефон не отвечал. Наверное, Лежнева была в больнице.

Корнилов достал из сейфа папку с делом Бабушкина. Исходные данные для поисков и у Лежнева и у него были одни и те же – хранящиеся в этой папке документы. «Так и не выяснил я, куда пропали материалы предварительного расследования!» – с неудовольствием подумал полковник и подчеркнул в своей записке слово «архивы» тремя жирными чертами.

Снова и снова он листал дело. Для того чтобы восстановить картину суда, Лежнев мог попытаться разыскать его участников: заместителя начальника управления Наркомюста по Ленинграду Соколова, заместителя прокурора Исаенко. Судью Толя. Если они еще живы.

Полковник переписал все фамилии на листок. Недоставало только фамилии следователя. «Завтра затребую еще раз материалы предварительного расследования и выясню, – подумал Игорь Васильевич. – У Бори не было времени меня опередить».

И еще одна строка появилась на листке:

«3. Судебное дело Климачева».

23

Последние дни забот у Бугаева было по горло. Белянчиков в таких случаях говорил: «напряженка». Майору это слово не нравилось. Резало слух. Так же, как «замот» и «заморочка». Он приходил домой усталый, с гудящей от курева и кофе головой, принимал теплый душ и засыпал, едва голова касалась подушки. Ни кофеин, ни никотин еще не могли совладать с его здоровым организмом.

Но каждый раз он просыпался с каким-то мучительным чувством неудовлетворенности. Так бывает, когда человеку приснится сон, но какой – не вспомнить. Остается лишь ощущение значительности приснившегося. Спал Семен последнее время без сновидений и совершенно справедливо рассудил, что его неясная тревога имеет вполне реальную основу. Что-то в эти дни он упустил очень важное.

И в то время как шеф листал синюю папку с делом Бабушкина и методично расписывал свои действия на завтра, майор ходил взад и вперед по кабинету и лихорадочно вспоминал людей, с которыми он встречался в последние дни.

Первый день – выезд на Каменный остров, осмотр места происшествия, всего парка, разговоры с жильцами немногочисленных домов и с многочисленной охраной государственных дач, с отдыхающими из санатория, с матерью Бабушкина.

Шаг за шагом Бугаев вспоминал подробности увиденного, лица людей, их реплики, их реакцию на вопросы.

За первым днем следовал второй, третий…

Загорелая, будто подвяленная на солнце, Агния Петровна Зеленкова. Он вспомнил ее ласковый щебет по телефону: «роднуля», «лапочка».

«Тоже мне, бланманже! – неприязненно подумал майор и остановился как вкопанный. – Стоп! Что такое она сказала о поздравительных открытках от Полякова? Агния Петровна, «лапочка»! Как же я не уловил такую важную информацию сразу? Осел!»

Торопясь, он начал листать записную книжку, нашел домашний телефон секретарши и, уже набирая номер, подумал с тревогой: «А я ведь даже не сообщил ей о смерти старика!»

– Слушаю вас, – ласково откликнулась Зеленкова.

– Агния Петровна, здравствуйте. Вас беспокоит майор Бугаев из милиции. Помните, мы недавно беседовали с вами о Капитоне Григорьевиче?

– Что с ним? Он нашелся? – с тревогой спросила Зеленкова. – Я вам много раз звонила, телефон не отвечал. Мне уже бог знает что в голову полезло…

– Простите. Я был все время в разъездах. Завтра утром приеду к вам, все объясню. А сейчас напомните мне, пожалуйста, – последняя открытка от Полякова когда Капитону Григорьевичу пришла? Та, что вы из почтового ящика вынимали?

– Господи, да что вы об открытках! Капитона Григорьевича все нет и нет! И квартира опечатана! Что случилось?

– Я вам потом объясню, Агния Петровна. Сейчас важно, чтобы вы вспомнили…

– Про открытку от Полякова? К Майским праздникам она пришла! День я не помню. Самый конец апреля.

– Спасибо, – сказал майор. – Большое спасибо. – И, положив трубку, добавил: – Лапочка.

– Получается, что Поляков жив? – удивился Корнилов, выслушав покаянную исповедь майора. – А как же некролог, вырезанный Романычевым из газеты?

– Ошибся дедушка, – сказал Бугаев. – И как мне кажется, ошибка эта стоила ему жизни…

– Только не увлекайся! – остановил его полковник.

– Я думаю, Лежнев поехал к родственникам того Полякова, чей некролог лежал у Романычева в тетради. Решил порасспросить их об усопшем. Там и выяснилась ошибка. Остальное – дело техники. Разыскал журналист настоящего Полякова и…

– Счастливый ты человек, Бугаев, – вздохнул полковник. – Все умеешь объяснить. Скажи мне тогда: почему вдова и сын расстрелянного Бабушкина не хотят добиваться его реабилитации? Не верят? Не хотят новой огласки?

– Игорь Васильевич, вы же видели мамашу! Божий одуванчик! В чем только душа теплится! Ей и волноваться нельзя. Отдаст богу душу. Жалеют ее, наверное. Только и всего.

Корнилов промолчал. Он словно увидел весельчака Бугаева новыми глазами.

24

Последние годы Корнилов спал плохо. Привыкать к снотворному ему не хотелось, и он перепробовал массу безвредных – и, как оказалось, бесполезных средств от бессонницы. Глотал перед сном ложку меда, запивая его теплой водой, пил и нюхал валериановый корень, ел размоченную курагу. После теплого душа, не вытираясь, ложился в постель. Гулял перед сном по часу или не выходил на прогулки вовсе… Не помогало ничего. Даже чтение скучных книг. Советы врачи давали противоречивые. А его старый друг, доктор Козлов, как-то сказал Корнилову:

– Ну чего ты меня выспрашиваешь? Я и сам не могу заснуть, пока не глотну димедрола и не запью бутылкой пива.

Идея с пивом пришлась Игорю Васильевичу по душе. Он попробовал пиво без димедрола. И быстро заснул. Некоторое время, ложась спать, он ставил на ночной столик бутылку пива. Действовало неплохо. Получасовое чтение «под пивко» помогало заснуть. Но было два серьезных «но». Ему стала сниться всякая чертовщина, и он начал толстеть.

В эту ночь Игорь Васильевич вообще не сомкнул глаз. Не помогли ни пиво, ни снотворное. Утром жена спросила с тревогой:

– Ты когда уснул?

– Около двух, – соврал Корнилов.

– Ты же почернел, Игорь. В гроб кладут краше.

– Сегодня магнитная буря, – попробовал он отшутиться.

Горячий душ и крепкий кофе помогли ему обрести форму. Приехав на службу, он снова сварил себе кофе.

Сводка за сутки была на удивление спокойной, и Корнилов отменил оперативку. Ему не хотелось сегодня терять время.

В девять тридцать Игорь Васильевич уже знакомился со списком двенадцати Поляковых, проживавших в Гатчине. Среди них был и Поляков Петр Михайлович, 1917 года рождения, проживавший на Парковой улице в доме № 14.

– Здорово все сошлось на Гатчине?! – радовался Бугаев. Как он умудрился в такую рань установить всех гатчинских Поляковых, полковник спрашивать не стал. Отметил только, что майор сегодня тоже подрастерял свой франтоватый лоск. Может, и впрямь магнитные бури на них стали действовать? – Дедушка в Гатчину ездил? – Семен упорно называл покойного Капитона Григорьевича дедушкой. – Лежнев с Гатчины начал?! И там же, оказывается, Поляков живет! Есть повод задуматься?

– Поляков на пенсии?

– Как бы не так! Работает главным специалистом гатчинского Гипромеза. Кандидат технических наук. Надо ехать в Гатчину!

– Успеем. Скажи мне лучше, ты можешь себе представить ученого, главного специалиста института, стерегущего свою жертву с куском трубы в руке?

– Очень даже могу.

– Семидесятилетнего деда?

– Могу! – упрямо повторил Бугаев.

– Ладно. Свяжись со следователем. Доложи ему о Полякове.

Когда майор ушел, Игорь Васильевич попросил секретаря соединить его с начальником жилотдела того района, где жили Бабушкины. Начальника звали Олег Павлович Зорин. Корнилов коротко рассказал ему о неудобной и холодной квартире Бабушкиных.

– Я знаю эту квартиру, – вспомнил Зорин. – Она не такая уж и неудобная. В парке. Прекрасное место! Но это все лирика. А сермяжная правда состоит в том, что депутатская комиссия трехкомнатную им не дает.