Текст книги "Именем закона. Сборник № 1"

Автор книги: Эдуард Хруцкий

Соавторы: Инна Булгакова,Сергей Высоцкий,Анатолий Ромов,Гелий Рябов,Аркадий Кошко,Ярослав Карпович,Давид Гай,Изабелла Соловьева,Николай Псурцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 57 страниц)

– Так вот вы чем тут заняты! – с гневом сказала Оля. – А я уши развесила. – Она схватила Бугаева за рубашку и дернула так, что отлетела пара пуговиц. – Убирайтесь отсюда, убирайтесь!

Семен поставил стакан с расплескавшимся кофе на подоконник, схватил девушку за руки, крепко сжал запястья:

– Дуреха, не кричи. Ты моему честному слову веришь?

Оля молчала.

– Да подумай ты, милая, – ласково сказал он, – если я тут стриптизом любуюсь, то мой товарищ ради чего по улице слоняется? – Он отпустил девушку, достал из кармана портативную рацию, щелкнул тумблером: – Птичкин, не скучаешь без меня?

– Скучаю по сдобной булочке и кофе. – Филин как чувствовал, что майора прикармливают.

– У меня без перемен, – сказал Бугаев и, выключив рацию, взялся опять за кофе.

– Может быть, отнести ему бутерброд? – миролюбиво спросила девушка. От гнева к милости она переходила незаметно.

– Бутерброд может помешать моему другу в исполнении служебного долга.

– А вам не мешает?

– Каждому свое.

Оля опять заглянула в окно. Красавица, вышедшая из ванной, сушила волосы феном. По-прежнему перед зеркалом.

– И вам нравятся такие шкыдлы? – молодая дворничиха, оказывается, не чуралась лексикона своей бабушки. Презрительно фыркнув, она ушла.

В десять часов Филин позвонил Корнилову. Телефон шефа не отвечал. Дежурный сказал, что полковник уехал в прокуратуру.

Девушка с третьего этажа закончила свой туалет и стремительно удалилась, процокав каблучками по остывшему асфальту. В одной из комнат и в ванной она забыла выключить свет.

Мальчишка, занимавшийся живописью, с воплем радости исчез в соседнем дворе.

Его мать разговаривала по телефону.

Старушка продолжала читать газеты, а голодный черный кот, наверное, пытался вспомнить, как ловят мышей.

В квартире Звонарева все было без перемен.

28

Заместитель прокурора города Кулешов был одного поколения с Корниловым. Давным-давно, когда заходить в винный магазин еще не считалось предосудительным, они столкнулись у прилавка. Разговорились. Выяснилось, что коньяк покупали к случаю: у обоих тот день был особым – праздновали юбилеи. Корнилов – пятидесятилетие. Кулешову исполнилось шестьдесят.

– Эх, работенка наша собачья! – посетовал Кулешов. – Всю жизнь торопимся и никогда не успеваем. Еще бы минут пятнадцать – и остались без выпивки! А ведь гости, наверное, уже собираются.

– Собираются, – ответил Корнилов, хотя никаких гостей он в этот день не приглашал. Тяжело болела мать – какой уж тут праздник. Но вдаваться в подробности ему не хотелось…

В кабинете у Кулешова стояла новая мебель. Стулья были очень неудобные. Высокие, жесткие и скрипучие. Даже у полковника – с его-то ростом! – ноги едва доставали до пола. «Интересно, – подумал Корнилов, – он сам такие выбирал или бестолковый завхоз закупил первые попавшиеся?» Судя по тому, что кресла здесь и вовсе отсутствовали, можно было предположить хитрый умысел. Полковник представил себе, как неуютно чувствует себя в этом кабинете какой-нибудь коротышка-подследственный. Как ерзает он, пытаясь дотянуться ногами до пола.

Сам Виктор Петрович долго и тягуче поучал кого-то по телефону, как внимательно следует относиться к приему граждан.

– Эх и народец у нас! – сказал он, сердито положив трубку. – Не пропрешь! – Но вдаваться в подробности не стал. – Ты меня извини, что задержал.

– Пустяки! – отозвался Корнилов и улыбнулся. – А я вот сижу и гадаю: на чем ты сидишь?

Кулешов оживился.

– На таком же стуле, как и ты! Хороши стульчики, а? Это надо такое придумать! Я на фабрику звонил, пригрозил привлечь их за перерасход древесины. И что, ты думаешь, директор ответил? По статистике, говорит, рост человека увеличился на двадцать сантиметров. На акселератов, значит, равняются. Но у своего стула я ножки укоротил. Пришел рано утром, принес лобзик и отпилил тайком. – Он весело рассмеялся. – Только не подпиливать же все! – И без перехода спросил: – А ты с чем пожаловал?

…Внимательно, не перебивая, заместитель прокурора выслушал Корнилова. Долго рассматривал листочки с фамилиями. И по тому, как небрежно бросил их на стол, Игорь Васильевич понял: не убедили они Кулешова.

– А кроме подозрений и совпадений есть что-то конкретное? Какие факты, Игорь Васильевич?

– Я же о них сказал!

– Нет! Это фантазии. Интуиция – дело хорошее…

– Оставим в покое интуицию! – недовольно прервал заместителя прокурора Корнилов. – Поговорим о фактах… Да, их очень мало. Если говорить о прямых уликах – их и вовсе нет. Но основания для допроса и обыска есть! Предварительное следствие по делу Бабушкина было проведено преступно небрежно. Цель? Выгородить истинных виновников. И сделал это Звонарев. Материалы предварительного следствия пропали.

– А каким образом журналист вышел на Звонарева? – перебил полковника Кулешов.

– Позвонил председателю совета ветеранов. Я выяснял. – Корнилов нахмурился. – Мы должны были подумать об этом раньше. Но ведь и в голову не пришло, что преступник – следователь!

– Да! – многозначительно сказал Кулешов. – С журналистом вы дали промашку.

– Наверное, ты прав. Но сейчас нельзя терять время. Если мы проведем у Звонарева внезапный обыск, будут доказательства. Логика подсказывает…

– Игорь Васильевич, логика – оружие обоюдоострое. Мне, например, она подсказывает совсем другое.

– Что же, если не секрет?

Кулешов встал, достал из кармана сигареты, но не закурил, сказал тихо:

– Ты только не подумай, что я честь мундира защищаю. Слышал, наверное, как мы со всякими подонками поступаем? Но тут другое дело. Ты во время блокады где был? – спросил он неожиданно.

– До осени сорок второго – в городе.

– Ну а я воевал под Москвой, – сказал Кулешов. – Но и для меня блокадные годы – символ. Сам знаешь какой! Святое понятие. Сколько о том времени написано! И вдруг – следователь прокуратуры, блокадник, покрывал мародеров, брал взятки! Честных людей посылал на расстрел!

– Да ведь кого только не было в Ленинграде! И шпионы ракеты пускали. И воры карточки крали, – спокойно сказал Корнилов. – Люди же в блокадном городе жили, а не святые. И от этого их подвиг не станет бледнее.

– Святые не святые, а ленинградская блокада вошла в историю. Стала легендой. Зачем же ее разрушать? Что будет думать о нас молодежь? Много у нее идеалов осталось?

Корнилову стало скучно.

– Может быть, оставим молодежь в покое? Пусть думает о нас что хочет. – Заметив, что Кулешов собирается возразить, Игорь Васильевич примирительно поднял руку: – Ладно, ладно, молодежь во всем разберется сама.

Виктор Петрович вдруг начал тихонько насвистывать, рассеянно глядя на собеседника. За долгие годы знакомства Корнилов уже привык к тому, что эти, как он выражался, «свистульки» означают у Кулешова высшую степень сомнения. Наконец он снова сел на свой укороченный стул, закурил и сказал:

– Думаю, что все это фантазии, полковник, фантазии! – И поглядел на Корнилова с легкой – то ли она есть, то ли ее нет – улыбочкой. Улыбочка эта всегда раздражала Корнилова. Он был уверен, что такой улыбкой может улыбаться человек, ничего не принимающий близко к сердцу. – Старика убили на Каменном острове обыкновенные грабители. Я не удивлюсь, если узнаю, что и про его саквояж с деньгами они ничего не знали. Нынче могут из-за червонца пырнуть ножом! Да и Медников не исключает случайного грабителя!

Корнилов согласно кивнул, и Кулешов, вдохновляясь, продолжал:

– Тебя не устраивает погром в квартире старика? Да разве мало мы с тобой знаем немотивированных поступков? Предположим, залез отпетый алкоголик. Его бутылка интересовала, а не стереомагнитофон! Причем бутылка не в перспективе, не деньги на бутылку, а водка в натуре! И сейчас. Немедленно! А бутылки нет! Он и пошел крушить. Знаем мы психологию этих, так сказать, людей!

– Психологию мы знаем, – вздохнул Корнилов. – Людей не знаем.

– Узнаю любителя парадоксов. Но… с задержанием повременим! Нужны серьезные доказательства. Пойми – случай особый.

– Не понимаю! Если бы Звонарев не был бывшим работником прокуратуры, ты бы тоже сказал «повременим»?

– Если честно – не сказал бы! – лицо Кулешова исказила болезненная гримаса. – Знаешь что? Подожди до завтра. Я посоветуюсь с прокурором.

– Медников решил, что надо с тобой посоветоваться, ты – с прокурором! Ну-ну, советуйтесь, – сказал полковник, поднимаясь. И, уже взявшись за ручку двери, добавил: – Виктор Петрович, поменяй стулья. Это же орудие пытки!

29

В одиннадцатом часу в подъезд зашла пожилая женщина. С маленькой черной папкой в руке. Вышла она минуты через две. «Разносчица телеграмм», – подумал Бугаев. К ним в дом приходила разносчица с такой же потертой черной папочкой. Майор связался по радиотелефону с Филиным, попросил догнать женщину, узнать, в какую квартиру она принесла телеграмму. «Пусть шеф ругается, но бывают же непредвиденные обстоятельства! – успокоил он себя. – Тем более что в тайну переписки вторгаться мы не собираемся, про текст расспрашивать не будем».

Вскоре Филин доложил: телеграмму доставили в сорок вторую квартиру, Звонареву.

Только майор выключил радиотелефон, как на чердаке скрипнула дверь и мелькнул узкий луч фонарика. Ольга привела Корнилова. Фонарик светил плохо, и полковник раза два чертыхнулся, споткнувшись обо что-то.

– Давайте руку, – предложила девушка. – Да ведь не так уж и темно!

«Действительно, – подумал Бугаев. – Совсем даже не темно. Белые ночи, черт возьми, а ему, видите ли, ручку подают».

Полковник сунул Семену увесистый пакет, и майор, нащупав мягкие булочки, мысленно простил шефу его хождение за ручку с девушкой. И понял, что сидеть на чердаке придется всю ночь.

– Которые окна? – спросил Корнилов.

Бугаев объяснил. Сказал про телеграмму.

– Самовольничаешь, – констатировал Корнилов. Голос у него был усталый и севший. – Сейчас заеду на почту, узнаю, откуда телеграмма. А ты, Сеня, сиди. На смену Филину придет Алабин. Филин все-таки на ногах.

Бугаев промолчал.

– Не дает пока Кулешов разрешения на обыск. Посоветоваться, видишь ли, надо! – тихо сказал Корнилов.

Ольга, замершая рядом, деликатно кашлянула.

– Оленька, а вы еще здесь? – удивился полковник. – Обратно я сам дорогу найду. Ну да ладно, сейчас вместе пойдем. Майор вас не обижает?

Девушка хмыкнула.

– Ее обидишь! – сказал Бугаев.

Корнилов нагнулся к самому уху майора и прошептал:

– Дядя этот вел следствие по делу Бабушкина. Всю жизнь в прокуратуре прослужил.

Бугаев удивленно присвистнул.

В девять утра полковник позвонил Кулешову. Длинные гудки. Он набрал номер приемной.

– Виктор Петрович на совещании, – ответила секретарша.

30

Настольная лампа в квартире Звонарева горела всю ночь. Не погасла и утром. Впрочем, майор не мог бы в этом поклясться. Несколько минут он вздремнул. Незаметно для себя.

В половине десятого Бугаев отметил на «объекте» некоторое оживление. Пожилой мужчина, наверное пенсионер, проживающий на первом этаже, под квартирой Звонарева, быстрым шагом проследовал в соседний двор. Майора удивили два обстоятельства: чрезвычайная спешка и наряд пенсионера. На нем были пижамные полосатые штаны и пиджак с орденами и медалями. В магазин идти он не мог, так как не имел с собой авоськи. Вызывать «скорую» жене? Если нет телефона в квартире, во что верилось с трудом, мог бы позвонить от соседей.

Сомнения мучили майора недолго. Через пятнадцать минут пенсионер проследовал обратно, конвоируя меланхоличного молодого человека в спецовке, с облезлым чемоданчиком в руках. По старым понятиям это был водопроводчик, на языке технической революции – слесарь-сантехник. Майору стали понятны и пижамные штаны – срочность мероприятия. И ордена и медали – его сложность. Оглаживая небритую щеку, Семен подумал, что, будь рядом молодая дворничиха, можно было бы послать ее на разведку, не привлекая ничьего внимания. Но если говорить честно, происшествие майора не взволновало. Ему хотелось спать, и он воспринимал действительность словно бы сквозь дрему, умиротворенно. Вспомнив про Олю, он почему-то представил себе мамино лицо в тот момент, когда он сообщил бы ей, что женится на дворничихе! А потом добавил, что дворничиха заканчивает университет…

Но через минуту он забыл и про Олю, и про маму, и про свое нестерпимое желание спать. Пенсионер, уже без медалей, вместе с меланхоликом-сантехником дружно кричали, стоя под окнами Звонарева:

– Виктор Кононович! Виктор Кононович!

Голос у пенсионера оказался на редкость мягкий и красивый, а водопроводчик простуженно хрипел. Выдохшись, крикуны скрылись в подъезде.

Майор включил радиотелефон:

– Василь, у «домоседа» в квартире что-то случилось. Я сейчас буду…

Затекшие ноги повиновались плохо. Бугаев не стал дожидаться лифта – размялся, прыгая по ступенькам. Через несколько минут он уже стоял на лестнице у сорок второй квартиры. Народу здесь собралось довольно много, так что на майора никто не обратил внимания. Решался вопрос: ломать ли дверь к Виктору Кононовичу? Оказывается, квартиру пенсионера залило водой. Слесарь-сантехник, несмотря на свою меланхоличную внешность, проявил завидную твердость и взламывать дверь без милиционера или управляющего домами отказался.

Пока они спорили, появился участковый милиционер, молодой парнишка с пушистыми усами, вызванный Алабиным. Его появление было воспринято как само собою разумеющееся. Дверь взломали.

Наверное, Алабин успел предупредить участкового, потому что тот вошел в квартиру один, наказав сантехнику стоять на пороге и никого не пускать. В квартире было тихо. Не слышалось даже шума воды, льющейся из незакрытого крана. Почему-то притихли и все собравшиеся.

Через минуту участковый появился в дверях. Лицо у него было взволнованное. Он оглядел столпившихся у дверей жильцов и сказал, обращаясь к Алабину:

– Случилось несчастье…

31

Когда совещание закончилось, Кулешов задержался в кабинете прокурора.

– Что-нибудь срочное, Виктор Петрович? – спросил Новосельцев.

– Срочное, Виталий Владимирович. По делу об убийстве на Каменном острове.

– Есть новости?

– По-моему, нет. Но милиция считает, что есть. Вышли на одного пенсионера…

– Ну и дельце! – усмехнулся Новосельцев. – Одни пенсионеры.

– Этот пенсионер – бывший следователь прокуратуры. В блокаду вел дело о фальшивых продовольственных карточках. Корнилов просит санкции на обыск, а улик – никаких.

– Но все же? – насторожился прокурор. В который уже раз Кулешов с некоторой ревностью отмечал, что имя полковника действует на Виталия Владимировича магически. «Учился он у Корнилова, что ли?» – с раздражением подумал помощник прокурора. Игорь Васильевич уже долгие годы читал студентам юрфака криминалистику.

– На этот раз у нашего главного сыщика больше предчувствий, чем серьезных улик. Основная, с позволения сказать, улика – в деле о фальшивых карточках исчезли листы предварительного следствия и следственное заключение. А этот бывший следователь десять лет назад работал в архиве. Писал воспоминания. Да после него там столько людей перебывало!

– Исчезли листы из одного дела?

– Отсутствует еще одно дело, которое вел Звонарев. Но со сдачей блокадных архивов было много трудностей. Гибли люди, не только документы…

– Звонарев – знакомая фамилия, – сказал прокурор, вспоминая.

– Он работает в нашем совете ветеранов, Виталий Владимирович. Ситуация очень деликатная. Если мы ошибемся – тень упадет не только на одного человека, но и на всех, кто работал в те годы.

– Ну уж и хватили вы, Виктор Петрович! – прокурор смотрел на Кулешова с иронией. – Это какую же надо иметь фигуру, чтобы своей тенью заслонить остальных!

Кулешов промолчал.

– А со Звонаревым, – уже серьезно сказал прокурор, – в деликатной, как вы говорите, ситуации нужно поступить деликатно. Но по закону. Какие же еще у Корнилова «предчувствия»?

– Журналист Лежнев собирал материал для очерка об истории с Бабушкиным и перед тем, как его тяжело ранили, выяснял, кто еще жив из прокурорских работников блокадных времен.

– И вышел на Звонарева?

– Так считает Корнилов.

– Предчувствия у Корнилова серьезные, – сказал прокурор. – Могут и оправдаться. Почему бы не задать вашему Звонареву пару острых вопросов?

– Он не мой, Виталий Владимирович, – обиделся Кулешов. – И я не против допроса. Но делать обыск?!..

– Да! Делать обыск! – жестко сказал прокурор.

– Понял, Виталий Владимирович, – скучным голосом сказал Кулешов и поднялся. – Сейчас позвоню Корнилову. Пошлю с ним Медникова. Он ведет дело.

«Что молодым наше прошлое! – думал заместитель прокурора, идя по коридору в свой кабинет. – Они больше заботятся о сегодняшнем дне, о своем престиже. Не понимают: бросая тень на прошлое, ставят под сомнение настоящее. Настоящее-то из этого прошлого выросло».

Телефон Корнилова молчал. Дежурный по Управлению уголовного розыска доложил, что полковник уехал на Васильевский остров, на происшествие. Вместе со следователем Медниковым.

32

– Самоубийство, – сказал врач, когда Корнилов, пройдя через крошечную прихожую, очутился в кабинете Звонарева.

На диване, покрытый простыней, лежал бывший хозяин.

«Если ничего не найдем, ниточка прервется», – подумал Игорь Васильевич, наблюдая, как методично просматривает одну книгу за другой эксперт Коршунов.

– Судя по всему, проглотил пятьдесят таблеток снотворного, – продолжал врач. Говорил он тихо, словно боялся помешать экспертам и следователю. – И запил коньяком. Молодой, может быть, и выдержал бы…

Початая бутылка коньяка стояла на журнальном столике, и Медников готовил коробку, чтобы упаковать ее. Рядом лежали бело-зеленые упаковки от таблеток.

– Можно увозить? – спросил врач у Корнилова, показав на покойника.

– Если у следователя нет возражений…

– Нет. Я уже спрашивал.

Корнилов перешел в следующую комнату. Здесь Бугаев потрошил шкаф с одеждой. В его движениях не было методичности эксперта, перебиравшего книги. Он хватался то за одну вещь, то за другую, то стоял в раздумий, но Игорь Васильевич знал, что майор ничего не упустит.

Старушка с жадными глазами (понятая, решил Игорь Васильевич) смирно сидела на стуле, встречая каждую новую вещь приценивающимся взглядом.

Увидев полковника, Бугаев взял со стола и молча протянул Корнилову коробку из-под кубинских сигар. Полковник открыл крышку. И без экспертизы было видно, что в коробке долгие годы пролежало оружие. Судя по легкой засаленной тени – пистолет.

– Понятно… – невесело сказал Корнилов и подумал о том, что сам пистолет, наверное, уже заносит невским илом. – Телеграмму, конечно, не нашли?

– Нашли, – усмехнулся майор. – Лежала на самом видном месте. «Дорогой Юрий Кононович сердечно поздравляем с юбилеем помним все хорошее Бабушкины».

– Неплохо.

– Я связался с ребятами из Гатчины, – сказал Семен. – Попросил срочно выяснить, кто ее подавал.

«Ничего они не выяснят, – подумал Корнилов. – Ни-че-го. Этот Поляков прошел не только огонь и воду… – Он вдруг сразу потерял интерес к делу. – Какая разница, сумеем мы доказать, что Звонарев убил и Борю, и старика, или не сумеем. Теперь это всего лишь формальность. А дело Бабушкина так и останется непересмотренным».

Ему захотелось плюнуть на все и уйти. И главное – молчать. Ни с кем ни слова. День, два… Пока не появится снова желание заговорить. Корнилов вспомнил, что однажды уже испытал такое состояние. В детстве. В сорок пятом. У матери украли продовольственные карточки, и Игорь купил на Сытном рынке буханку хлеба, истратив все имеющиеся в доме деньги. По дороге домой он даже отщипнул вкусную корочку – никак не мог удержаться. А когда стал резать хлеб, нож скользнул по буханке и порезал палец. Еще не веря в предчувствие, не обращая внимания на льющуюся кровь, Корнилов содрал корку и увидел под ней деревянный брусок.

– Сеня, ищи диктофон, – сказал он тихо. – Ищи ключи от машины. Ты знаешь, что еще искать! Дача у него была?

– В Сиверской.

– И там все перекопаем! – Корнилов говорил, превозмогая в себе желание молчать.

Когда Бугаев и Медников, запечатав квартиру Звонарева, спускались по лестнице, Семен вспомнил про пенсионера, вызвавшего водопроводчика, и остановился.

– Но краны-то везде были закрыты! – сказал он озадаченно.

– Ты о чем? – поинтересовался следователь.

– Панику поднял нижний жилец. Его квартиру залило! – Семен подошел к двери, позвонил. Дверь тут же распахнулась. Хозяин стоял на пороге. Он был в майке и пижамных штанах с подтяжками.

– Сильно вас залило? – спросил Бугаев.

Мужчина смутился.

– Понимаете, такое дело… – Он подергал свои подтяжки и виновато улыбнулся: – Запаниковал я. Вода по квартире гуляет, паркет пухнет. Вот, думаю, Звонарь залил! Побежал к нему – молчит. Я за слесарем. В свою ванную и не заглянул. А жена – дура, – «дуру» он произнес шепотом, – белье замочила и кран оставила открытым.

– Ложная тревога? – Семен усмехнулся. Покосился на Медникова, внимательно слушавшего разговор.

Мужчина вздохнул.

33

Телеграмма Звонареву была отправлена с вокзала Гатчина – Варшавская. Телеграфистка вспомнила, что ее принес мальчик лет двенадцати. Никаких особых примет – мальчик как мальчик.

В графе обратный адрес стояло:

«Гатчина, проездом. Бабушкина Н. С.»

Ни сберкнижек, ни особых ценностей у Звонарева не оказалось. Только несколько золотых монет старой чеканки.

Дача Звонарева стояла на отлете от поселка. Невзрачный бревенчатый домик с подслеповатыми окнами. Полтора десятка вымерзших яблонь придавали участку заброшенный вид. Да и внутри дома царило запустение: годами не мытый пол, обрывки старых истлевших занавесок на окнах. Несвежее белье на постели. Подпол был забит продуктами. Сотни банок с консервами, со сгущенным молоком. Бутылки подсолнечного масла, жестяные банки с оливками. На всем лежал густой слой коричневой пыли. Как будто хозяин уже давно потерял интерес к своим запасам.

Но следы недавнего пребывания хозяина на даче все же имелись – прямо на грядках чернело большое кострище. И соседи подтвердили, что Звонарев приезжал днями, проводил в доме уборку, жег костер.

У Корнилова мелькнула мысль о том, что в этом костре сгорел и диктофон Лежнева. Но как ни просеивали пепел, никаких его останков не нашли. Только несколько металлических пуговиц и на стальном колечке – ключи от машины.

Ключи эти подошли к машине Бориса Лежнева.