Текст книги "Именем закона. Сборник № 1"

Автор книги: Эдуард Хруцкий

Соавторы: Инна Булгакова,Сергей Высоцкий,Анатолий Ромов,Гелий Рябов,Аркадий Кошко,Ярослав Карпович,Давид Гай,Изабелла Соловьева,Николай Псурцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 57 страниц)

Полковник слушал Зорина с неприязнью. Уже месяц, как ОБХСС занимался этим типом: взятки, кумовство, злоупотребления квартирами старого фонда – чего только не числилось за ним!

– Олег Павлович, одна из проживающих в этой квартире женщин больна раком. И мать со взрослым сыном имеют право на отдельные комнаты.

– Имеют, – согласился Олег Павлович. – Но вы же знаете, между законом и действительностью дистанция огромного размера.

Набив себе цену и решив, что полковник не за чужих людей хлопочет, Зорин добавил:

– Я сейчас пошлю туда инспектора. Будем готовить новые материалы на депутатскую комиссию. Напомните координаты…

Корнилов продиктовал адрес Бабушкиных и положил трубку.

Через несколько минут позвонила директор областного архива: судя по архивной описи, следственное производство по делу Бабушкина должно было находиться в синей папке, что лежала у Корнилова в сейфе. А дело Климачева в архив вообще не поступало.

– Где же можно еще искать? – спросил полковник, уже предчувствуя ответ.

– Больше нигде, Игорь Васильевич. Наверное, дело пропало в годы блокады. Или кто-то допустил небрежность при сдаче архива.

– А вы не могли бы назвать мне людей, которые работали в последние годы с судебными делами времен блокады?

– Конечно. Подождете немного?

Прошло не более пяти минут, и перед полковником лежал листок с фамилиями интересующих его лиц.

А еще через полчаса Филин привез ему сведения о ветеранах, работавших в осажденном городе. Их осталось совсем немного – девятнадцать человек. Все давно на пенсии. Ни заместителя начальника управления Наркомюста Соколова, ни заместителя прокурора Исаенко, ни судьи Толя среди них не было. Соколов погиб на фронте, Исаенко и Толь умерли еще в шестидесятые годы.

Из девятнадцати оставшихся в живых некоторых Корнилов хорошо помнил. Заслуженные люди, они пытались перехитрить старость: работали в совете ветеранов, выступали с лекциями.

Уже дважды заглядывал в кабинет Бугаев, но полковник предостерегающе поднимал ладонь, показывая, что занят.

Лейтенант Дашков из Октябрьского райотдела влетел с опозданием на пятнадцать минут.

«Рано я его в службисты зачислил, – подумал Корнилов. – Он, оказывается, обыкновенный разгильдяй!»

– Извините, товарищ полковник, машинистка подвела. Трижды перепечатывала. Что ни фраза – то ошибка!

– Да какие тут фразы! – сказал Корнилов, живо представив себе, как Дашков стоял у машинистки «над душой» и как она нервничала и лепила ошибку за ошибкой. – Мне и черновика бы хватило.

– Жильцов, товарищ полковник, в этих квартирах перебывало уйма. Много лет квартиры служили резервным фондом. – Дашков положил перед Корниловым две страницы текста. Бумага была мелованная. Наверху первой страницы значилось: «Начальнику отдела Управления уголовного розыска Главного управления внутренних дел Леноблгорисполкома полковнику Корнилову И. В.»

«Ничего себе! – подивился Корнилов. – Надо будет порекомендовать лейтенанта полковнику Набережных. Вдруг ему завканцелярией понадобится?» Полковник Набережных был начальником хозяйственного управления.

– Ладно, лейтенант. Победителей не судят. За сведения спасибо. Но учтите на будущее: бис дат, кви цито дат. Вы латынь еще помните?

Дашков слегка побледнел.

– Нет, товарищ полковник. У нас латынь не преподавали. Я высшую школу милиции заканчивал.

– Ну, не беда! – ободрил его Корнилов. – Это значит: вдвойне дает тот, кто дает скоро. А в нашем деле быстрота – главное. И поменьше обращайте внимания на бумажки, на форму.

«Кажется, я дал ему не самый полезный совет для жизни», – усмехнулся полковник, когда Дашков вышел из кабинета. Он снова набрал номер телефона Лежневых…

25

– Дело, которым ты сейчас займешься, трудное, – сказал полковник Бугаеву.

– В Гатчине?

– В Гатчину поеду я. Разговаривать с главными специалистами должны полковники, а не майоры. Запиши: Звонарев Юрий Кононович. Васильевский остров, 5-я линия, дом 39, квартира 42, пенсионер. С этого момента каждый шаг Юрия Кононовича должен быть нам известен. В помощники возьми Филина. И больше никого. Участкового инспектора не привлекай. Ты его знаешь?

– Нет.

– Все равно! Он тебя может знать. Поэтому на глаза ему не попадайся. Звонарев – человек опытный. Очень опытный. Так что сидения в скверике или в машине с газетой и всякие такие штучки отменяются. Он все это лучше нас с тобой знает…

Майор, собравшийся было протестовать – очень уж ему хотелось поехать к Полякову, – по тону шефа понял, что дело действительно предстоит непростое.

– Человек этот вооружен. Скорее всего, пистолетом. В двадцать часов или ты, или Филин позвоните мне. Нет, лучше дежурному. Он меня найдет и в Гатчине. Вдруг случится что-то непредвиденное… Следующий звонок в двадцать два. Мне.

– Домой?

– На службу. И Христом-богом прошу – не вспугните.

– А если намылится из города?

– Задерживать только перед самой посадкой в поезд или самолет.

– Живет в квартире один?

– Знаю только, что квартира отдельная.

– Ну и задачка! Со всеми неизвестными.

– Не набивай себе цену. Рядовое задание, – без улыбки сказал Корнилов, противореча сам себе. – У тебя сигареты не найдется?

– Ну почему не найдется? – Бугаев достал пачку «Кента».

– Извини! Как же я упустил – ты у нас всегда против течения идешь! Все бросают, а ты закурил.

– Работа нервная, товарищ полковник, – смиренно ответил Бугаев. Но Игорь Васильевич не отозвался на его ерничество. Молча прикурил от протянутой майором зажигалки.

Он сделал всего несколько затяжек и чуть ли не с ненавистью раздавил почти целую сигарету в пепельнице:

– Сеня, ты меня вовремя поправил.

Бугаев удивленно посмотрел на шефа. Он ни словом не возразил полковнику. Только слушал.

– Не все я продумал со Звонаревым. Лучше будет, если он забеспокоится. Когда человек беспокоится, он ошибается чаще. Зайди в жилконтору, наведи справки. Отыщи участкового. Правда, участковый вряд ли знает, что за тип Юрий Кононович.

– Так ведь и я не знаю! – упрекнул шефа майор.

– Давай действуй. Сегодня все узнаешь. Пусть Филин позвонит к нему в квартиру, задаст какой-нибудь пустяковый вопрос. Но учти: потом ведите себя так, чтобы даже я вашего присутствия обнаружить не смог. – Он помолчал, задумчиво разглядывая майора, и Семену показалось, что шефа одолевают сомнения. Что он не уверен, правильный ли дал совет. Таким майор видел Корнилова впервые. – Этот человек меня очень интересует. Очень. Но что-то я все же недодумал. Может быть, не надо его беспокоить? – Полковник встал, подошел к окну, посмотрел на здание артиллерийского училища. Потом обернулся к Бугаеву и неожиданно сказал: – Лежнев ночью умер…

Некоторое время они молчали. Первым нарушил молчание майор:

– Когда похороны?

– Послезавтра. Только я не пойду. Не хочу увидеть Бориса в гробу…

Если уж быть откровенным до конца, то Корнилову следовало бы сказать, что он просто боялся, можно даже сказать, панически боялся похоронных церемоний. И жена, зная об этом, сказала после того, как стало известно о смерти Лежнева: «Не ходи на похороны. Пускай он останется для тебя таким, каким ты видел его последний раз. А Вере я все объясню. Она поймет. Помоги лучше оформить всю эту похоронную канитель».

26

Когда Бугаев ушел, полковник подумал: «Вот и все… Если птичка еще не улетела, можно подводить итоги. – Мысль о птичке заставила его невесело усмехнуться. – Хороша птичка! Орел-стервятник».

Корнилова уже не очень интересовала поездка в Гатчину, разговор с Поляковым. «Что нового я узнаю от этого прохвоста? В лучшем случае – выслушаю покаяние, вроде того, что уже слышал от старика Капитона».

В этом зыбком деле, протянувшемся пунктиром из прошлого, – сплошные потери. Опоздания и потери. Люди, с которыми Корнилову пришлось встречаться в последние дни, совершали нелогичные поступки. Все Бабушкины, эта милая подруга Дмитрия Алексеевича… Он вспомнил доктора-коллекционера, ограбленного собственным учеником. Вот еще один чудак – кто-то обманул его, всучил вместо подлинников копии картин, а ему не хочется разрушать иллюзию.

Всю дорогу до Гатчины Корнилов дремал. Медников не донимал его разговорами, ни о чем не расспрашивал. Он знал, что Игорь Васильевич был дружен с Лежневым.

В Гатчине у подъезда районной прокуратуры их ждал высокий молодой парень. Он сел в их машину, представился:

– Мирзоев Зорий Александрович, следователь…

«И не жаль им кавказские горы на ленинградские болота менять? – подумал Корнилов. – Наверное, женился на ленинградке».

– Поляков дома, – сказал Мирзоев. – Два дня назад взял больничный лист. Со вчерашнего вечера никуда не отлучался.

– Он живет один? – спросил Медников.

– С женой. Сейчас у них гостит внучка, девочка лет двенадцати.

– Если жена и внучка дома, придется Полякова везти на допрос в прокуратуру, – сказал Медников и вопросительно посмотрел на Корнилова. Полковник пожал плечами.

– Ладно. На месте все станет ясно, – решил следователь. И спросил: – Зорий Александрович, вам не удалось выяснить, чем занимался Поляков прошлую неделю?

– Удалось. Он так провел эти семь дней, как будто знал, что мы начнем выяснять его алиби!

– Конечно, знал! – сказал Корнилов. – С таким прошлым дожить до семидесяти лет без пятнышка на мундире?! Голова должна быть у человека в порядке!

– Догадывался, что убийства произойдут? – с сомнением спросил Медников.

Мирзоев внимательно следил за разговором.

– Догадывался, что к нему могут быть вопросы.

– Притормозите, – Мирзоев тронул шофера за плечо и обернулся к Медникову: – В этом доме ваш оперативник… – Он улыбнулся. – «Шефствует» над Петром Михайловичем. Я только узнаю, все ли спокойно. А вилла Полякова за углом.

Следователь скрылся в подъезде новенького пятиэтажного дома из белого кирпича. Домик был неплохой, чистенький, портили его только вразнобой застекленные лоджии.

Он отсутствовал минуты три, не больше. Вернувшись, сказал:

– Хорошо все складывается! Поляков дома один. Жена с внучкой уехали в город.

Дом Полякова утопал в зарослях сирени и чем-то отдаленно смахивал на старинные постройки Каменного острова. Запущенный, неухоженный сад наводил на мысль, что у хозяев нет ни времени, ни сил содержать его. Но в дверях приехавших встретил плотный загорелый мужчина с бритой головой в синем спортивном костюме, рекламной маркой которого служила всемирно известная лилия.

– Сколько гостей! – сказал мужчина спокойно. – Смотрю в окно – машина остановилась. Не каждый день ко мне черные «Волги» подкатывают. Подумал, надо встретить.

Пожалуй, только многословие выдавало его тревогу. «А может быть, он прирожденный болтун?» – подумал Корнилов. Но тут же отогнал эту мысль. Болтуны быстро попадаются.

– Полковник Корнилов, – представил Медников Игоря Васильевича. – А я следователь Ленинградской прокуратуры. – Он достал удостоверение, но Поляков даже не взглянул в него.

– Товарища Мирзоева я знаю, – сказал он. – У нас в институте с докладом выступал. О борьбе с самогонщиками. Я подумал, уж не самогонный ли аппарат вы хотите у меня найти?

– Нет, Петр Михайлович. Я должен вас допросить по делу об убийстве.

Поляков озадаченно присвистнул.

– Ну что ж, допросите. Милости прошу в дом.

Большая прихожая, обитая малиновой кожей или кожзаменителем, с огромным трюмо и напольными часами, с покрытым лаком паркетом совсем не подтверждала мыслей, навеянных запущенным садом.

– Сюда, пожалуйста, в кабинет, – пригласил хозяин, открыв одну из трех дверей, ведущих из прихожей.

Кабинет был просторным, светлым, с фонарем вместо крыши, с двумя большими – во всю стену – окнами из цельных стекол. Так светло и празднично здесь было, так красиво билась в окна сирень пополам с солнцем, что Корнилов подумал: «Вот и говори после этого, что преступник предпочитает тень».

Широким жестом Поляков пригласил всех садиться, а сам остался стоять, опершись локтем о книжную стенку. Крепкий, подтянутый. Спросил:

– И кого же я убил?

– Может быть, и вы присядете? – сказал Медников.

Поляков сел.

– Неделю тому назад на Каменном острове был убит Капитон Григорьевич Романычев…

– Убили Капитона?! – нахмурился Поляков. – Кому помешал старик?

Корнилов понял, что они уедут из Гатчины с пустыми руками. Как он и предполагал, этот бритоголовый ровесник Советской власти не намерен был давать следствию шанс.

– Вы его знали?

– Мне кажется, я знал его всю жизнь.

– Гражданин Поляков, сейчас я начинаю официальный допрос. Вы знаете, есть некоторые формальности…

– Да, да, знаю. В век информации все всё знают, – в голосе хозяина проскользнули минорные нотки – словно легкая грусть об убитом. – Ответственность за дачу ложных показаний. Правда, только правда, ничего, кроме правды…

Медников положил перед Поляковым бланк допроса.

– Распишитесь, пожалуйста, что вы предупреждены об ответственности.

Поляков расписался.

– Теперь назовите свою фамилию, имя, отчество…

И допрос начался.

На вопрос о том, как состоялось знакомство с Романычевым, Поляков ответил беспроигрышно: в сорок втором году, на Андреевском рынке. Оба пришли покупать жмых, попали под бомбежку, вместе прятались в подъезде соседнего дома. Это было так похоже на правду. Кому придет в голову спрашивать, есть ли свидетели?

С Климачевым он знаком не был. И Корнилов понимал, что взрослые дети покойного зампреда райсовета о Полякове от отца никогда не слышали. Да и с Романычевым он уже лет пятнадцать не встречался. Так, открытки к празднику.

– А Капитон Григорьевич вас поздравлял? – спросил Медников.

– Изредка присылал весточку.

– Не сохранили ни одной открытки?

– Нет. Такие вещи не хранят.

– В прошлую субботу днем вы были в центре Гатчины?

Поляков задумался:

– Да, я ездил на центральный переговорный пункт. У нас не работал телефон, а я должен был позвонить сыну. Этот междугородный телефон на улице Ленина.

– Вы не встретили Романычева?

– Товарищ следователь, я же сказал – последний раз…

– Встретили или нет?

– Нет.

– За несколько дней до смерти Романычев сделал признание, что в годы войны вместе с вами и Климачевым, умершим в 1976 году, печатал фальшивые продовольственные карточки. Чтобы скрыть преступление, вы оклеветали начальника спеццеха типографии имени Володарского Бабушкина.

– Товарищ следователь, это уже переходит всякие границы! – Поляков говорил спокойно, но чувствовалось, что негодование вот-вот вырвется наружу.

– Входили вы в преступную группу?

– Нет, нет, нет! Ни в какую группу я не входил. Никакого Бабушкина не знаю и не знал! – Поляков перевел дыхание. – Что ж это Капитон?! Сбрендил на старости лет? Зачем он меня оговорил? Да и себя тоже. Дайте мне хотя бы прочесть, что он там накорябал. Поверьте мне, товарищи, – этот дед и кошки не обидит.

– Капитон Григорьевич сделал мне устное признание, – сказал Корнилов. – И накануне того дня, когда должен был принести письменные показания, его убили. Кстати, ни ему, ни вам признание ничем не грозило. По этому делу срок давности истек.

– Чепуха какая-то… Я понимаю: поступил сигнал. Ваша обязанность проверить. Но приезжать в таком составе?! Официальный допрос! Я ведь, товарищи, на бюллетене. У меня давление высокое. Как это с точки зрения законности?

– Да ведь и событие чрезвычайное, – сказал Медников.

– Да ладно, – махнул рукой Поляков. – Это я уж так, к слову. Но и вы меня поймите – такая нелепость! Хорошо хоть, жены нет. Ей совсем нельзя волноваться.

На все остальные вопросы Поляков отвечал коротко: «нет», «не знаком», «не встречался».

Заканчивая допрос, Медников обратился к полковнику:

– Игорь Васильевич, у вас нет вопросов к Петру Михайловичу?

– Всего один вопрос. Гражданин Поляков, в уголовном кодексе имеется статья о пособничестве убийству. У вас нет опасений, что убийца назовет ваше имя…

– Нет! – резко бросил Поляков и впервые за весь допрос не смог справиться с обуревавшими его чувствами – посмотрел на полковника с ненавистью.

– Не торопитесь говорить «нет». Подумайте. Прошлое вам не грозит ничем. Но если вы кому-то сообщили о намерениях Романычева идти с повинной, а этот кто-то… – Корнилов не закончил фразу. – Кстати, два дня назад к вам приезжал журналист Лежнев?

На бритой голове Полякова проступили капельки пота. Он вынул из кармана платок, медленно провел по голове. И наконец, ни на кого не глядя, выдавил:

– Нет. А теперь я бы хотел отдохнуть. Голова раскалывается.

В полном молчании Медников закончил составление протокола, молча дал подписать его хозяину дома.

В саду пахло скошенной травой и дымком – за забором у соседей стоял на крыльце самовар с высокой трубой. Шофер спал в машине, откинув спинку кресла.

Первым нарушил тягостное молчание гатчинский следователь. Спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Что-то знает этот человек? Да?

– Знает, да не скажет, – хмуро бросил Корнилов.

– Умный мужчина, – продолжал Мирзоев. – И как держится! Как держится! Генерал!

Медников и Корнилов промолчали.

Они подъезжали к Пулкову, когда Медников сказал:

– Складно врал кандидат. На вопросы отвечал, словно семечки щелкал. – Похоже было, что следователь все это время обдумывал ответы Полякова.

– Да ведь он всю жизнь готовился на эти вопросы отвечать. Сорок пять лет!

– Нет, Игорь Васильевич, не верю я, что убийца – человек из прошлого. Ради чего убивать?! Причин не вижу. Да и, в конце концов, у Полякова же алиби. Как и у Бабушкина, у стороны в некотором смысле пострадавшей.

Машина уже миновала здания обсерватории, танк на постаменте. С горы открылась не слишком веселая перспектива – расплывшиеся серые пригороды, гигантские трубы ТЭЦ, белесое небо. И купол Исаакия не золотился над городом, кутался в знойную дымку.

– Про сторону – это вы хорошо заметили, – сказал Корнилов, отрывая взгляд от расползающегося по окрестностям города. – Пострадавшая сторона… Сторона, нанесшая ущерб… Но ведь есть еще третья сторона в процессе!

Корнилову неожиданно вспомнилась детская считалка: «Вышел месяц из тумана…» Легкая улыбка тронула его губы и тут же погасла. Он достал из кармана несколько листков бумаги, протянул Медникову:

– Почитайте.

Следователь быстро пробежал их. С недоумением посмотрел на Корнилова.

– Ничего загадочного, Миша! Эти три списка составлены по  р а з н ы м  поводам. В одном – абоненты читального зала архива, в другом – жильцы резервного фонда, в третьем – ветераны суда и прокуратуры. Казалось бы, что в них общего?

Медников слушал внимательно, не сводя с полковника напряженного взгляда.

– Есть общее! Фамилия Звонарев! Она повторяется во всех трех списках.

– Тепло, очень тепло, – проронил следователь.

– Да не просто тепло, Михаил Павлович! Обжигает! Вы же знаете – документы предварительного следствия в деле Бабушкина отсутствуют. Папки с делом Климачева в архиве нет! Случайность? Мы даже не знаем фамилии того, кто вел два этих дела о производстве фальшивых карточек. Но в списке тех, кто запрашивал судебные документы блокадной поры, есть фамилия Звонарев.

– Давно?

– Десять лет назад.

– Что еще?

– Среди тех, кто пользовался резервным жилым фондом в доме № 17 по улице Гоголя, а значит, прекрасно осведомлен, какое удобное место для расправы – пятый этаж с глухими старухами в квартире, тоже Звонарев!

– И он же среди ветеранов, работавших в годы блокады! – тихо сказал Медников.

– Впечатляет?

– Впечатляет. А если учесть, что Звонарев иногда появляется у нас в прокуратуре… – Медников покачал головой. – На торжественных собраниях бывает, на лекциях. С людьми общается.

– Теперь вся надежда на то, что мы сможем при обыске найти у него какие-то улики, – сказал Корнилов. – Диктофон Лежнева, бумаги старика Капитона, пистолет…

– Просто в голове не укладывается, – в голосе Медникова полковник уловил нотки тревоги. – Надо посоветоваться. Все-таки наш бывший кадр.

– Боюсь, завтра будет поздно. Звонарев не сидит сложа руки. И Поляков может ему просигналить.

– Кстати, Игорь Васильевич, – спросил следователь, – а вам не кажется странным: Романычева убили куском трубы, а в Лежнева стреляли?

– Начни на Каменном острове стрельбу – постовые сбегутся, охрана с госдач. А вот с Лежневым осечка вышла. Я думаю, Звонарева возраст подвел. Дрогнула у него рука. Не попал в сердце!

27

Дом номер 39 по Пятой линии Бугаеву был знаком. В нем в большой коммунальной квартире когда-то жил его школьный товарищ. Лет десять назад он со своим семейством получил отдельную квартиру на проспекте Художников. «На выселках», – шутил Бугаев. Он побывал у приятеля на новоселье, и с тех пор их дружба стала почтово-телефонной: по праздникам они обменивались поздравительными открытками, изредка перезванивались. А на встречи уже не хватало времени. Да, наверное, и сил. Приятель ездил на службу через весь город.

Бугаев оставил свои «Жигули» на улице, а сам вошел под арку ворот. Миновав зловонные баки с мусором, он попал в первый двор. Слева высилась высокая, с облупленной краской стена соседнего дома справа – трехэтажный уютный флигелек с двумя подъездами. Табличка на одном из них сообщала, что сорок вторая квартира находится здесь. На втором этаже. Двор, как назло, был даже без скверика – голая асфальтовая площадка. Машина под брезентовым чехлом стояла у стены. И все – ни лавочек, так любимых старушками, ни стола, на котором старики резались в «козла».

«Интересно, что придумал бы шеф? Организовал рытье траншеи посреди двора?»

Майор не спеша пересек двор. Мельком взглянул на окна флигеля, на дом слева. Его внимание привлекло небольшое окно в глухой и унылой стене. «Поди узнай, что это за окно! – подумал Семен. – Тут без дворника не обойдешься».

Второй и третий дворы были просторные, со старыми липами, с лавочками, детскими песочницами и столами для доминошников. Каменный лев с отбитым носом и незрячими глазами чутко вслушивался в детскую разноголосицу. Хвост его был боязливо поджат.

«Здесь мы с Филиным могли бы играть в шахматы хоть до полуночи! И никто бы не обратил на нас внимания».

Капитан поджидал Бугаева на Шестой линии.

– Шефа бы сюда! – сказал майор сердито. – Этот Звонарев как будто специально выбрал квартиру, за которой не понаблюдаешь.

– Что-то же надо делать?

– И сам знаю, что надо. – Бугаев рассказал про окно в стене. – Пойду разыщу дворника из соседнего дома. Может, повезет – устрою там наблюдательный пункт. А ты позвони к Звонареву. Надо хоть представление иметь, кого караулим.

Заметив, что капитан сомневается, Бугаев сказал:

– Давай, давай, семь бед – один ответ. Купи только букетик, ты сейчас на влюбленного похож. Вид такой же малахольный. Цветочки у метро продают. Тут, рядом.

Корнилов не напрасно подтрунивал над майором. Бугаеву и правда везло на отзывчивых женщин. Но с дворником соседнего дома, Олей Петровой, студенткой географического факультета университета, ему пришлось непросто. Одинокое окошко в глухой стене было чердачным окном подведомственного Оле дома. Майору не удалось придумать никакой складной, хоть немного похожей на правду, истории, почему его заинтересовало это одинокое окно. И он начал туманно объяснять про интересы противопожарной безопасности.

Девушка, засунув руки в карманы розовых «бананов», терпеливо слушала его, а когда Бугаев закончил, сказала:

– Что вы, товарищ майор, лапшу мне на уши вешаете?! С каких пор уголовный розыск пожарами интересоваться стал? Да у нас свой пожарник есть – прапорщик Ниточкин. Между прочим, большой любитель овсяного печенья.

В упоминании о печенье заключался намек на совместные чаепития, и майор понял, что о противопожарной безопасности Оля знает больше, чем он.

– Олечка, – Бугаев постарался улыбнуться как можно обаятельнее, – вы правы. Но у меня служба такая – приходится темнить. Конспирация.

– Ай, ай, ай! А наш участковый инспектор говорит, что дворник – первый помощник милиции. И не держит меня за дурочку. Рассказывает обо всем.

– Ольга, хватит морочить мне голову! Показывай мне чердак!

– Смотрите, какие мы крутые! – улыбнулась девушка, и майор понял, что она сдается. – А может быть, вы за хорошим человеком охотитесь? И я должна помогать в вашем черном деле?

– Охочусь, охочусь! Только человек он плохой, даже очень плохой. – Бугаев подхватил Олю под руку и увлек за собой.

На чердаке было душно и пыльно. То и дело приходилось нагибаться, чтобы не задеть за натянутые веревки. Но белье на них не сушилось. Кое-где стояли сохранившиеся с войны ящики с песком. Этим песком бойцы ПВО гасили немецкие зажигалки. Судя по острому специфическому запаху, теперь этим песком пользовались коты.

Пыльное окно выходило прямо на подъезд, где проживал Звонарев. Вечером, когда зажигался свет, наверное, было видно, что делается за легкими занавесками его квартиры. Теперь там было сумрачно. И только в одном окошке горела настольная лампа. Окно это было плотно зашторено.

Девушка пыталась из-за спины Семена разглядеть, что интересует майора в этом унылом дворе.

– Оля, со временем я посвящу вас во все тайны, – сказал майор. – И надеюсь, вы будете угощать меня овсяным печеньем. Как пожарника и участкового инспектора.

В это время во дворе появился Филин. В руке у него был букетик чахлых гвоздик. Он не спеша шел к подъезду.

– Смотрите, смотрите! – подтолкнул Бугаев девушку поближе к окну. – Видите этого ловеласа с цветами?

– Это он?

– Федот, да не тот, – засмеялся майор. – Сейчас он выкатится несолоно хлебавши. Вы к нему подойдете… Только не во дворе, а на улице. И приведете сюда.

– Еще чего! – подозрительно сказала Оля. – Так он и послушается.

– Не бойтесь. Это мой товарищ. А цветы будут ваши. Правда, товарищ пожадничал, такие букеты дарят только дальним родственникам. Идите, идите, за мной розы с Андреевского рынка.

– Ладно, товарищ сыщик, – улыбнулась девушка. – Только не курить! – Она, легко балансируя по могучим чердачным балкам, скрылась в сумраке. Гулко хлопнула дверь, лязгнула задвижка.

«Что это она? – удивился Бугаев, закуривая сигарету. – Заточила меня здесь навечно?»

Минут через пятнадцать Оля привела Филина.

– Так я и думала! – сказала она, разглядывая майора, разгоняющего ладонью табачный дым.

– Ничего, отчитаемся перед вашим пожарником, – пообещал Семен, искоса поглядывая в окно.

– Если бы вы знали, как он мне осатанел! – вздохнула девушка.

– Филин, вручите Оле цветы, – скомандовал майор. – И отпустите ее готовиться к экзаменам.

– А я уже все сдала! – сообщила девушка, принимая букетик. Вблизи он выглядел не таким уж и чахлым, как показался майору издалека. – И никуда я отсюда не уйду. А то вы спалите дом.

– Оля, давайте не будем ссориться, – сказал Бугаев. – А то я пожалуюсь вашему декану и он не отпустит вас на практику в амазонскую сельву. Кстати, вы тут служите за жилье?

– Конечно. В нашей группе трое в дворники пошли. Хорошо, – смилостивилась она, – отдайте мне сигареты и спички, и я уйду.

– Мой коллега не курит! – сказал майор, выразительно глянув на Филина, и отдал девушке пачку «Кента».

– Ого! Фирма́! Я парочку выкурю?

– Курите, – разрешил майор. – Но в будущем вам придется бросить совсем. Я не люблю курящих девушек. – Он подтолкнул Филина к окну. – Капитан, наблюдайте за объектом, а не присматривайтесь к симпатичной девушке.

Шло время. Старенькая дверь интересовавшего их подъезда изредка гулко хлопала, входили и выходили редкие обитатели дома. Звонарев не выходил. Филин рассказал, что на его звонок долго не открывали. Пришлось звонить несколько раз. Потом дверь приоткрылась на цепочке и невысокий, седой человек спросил, кого нужно. Филин назвал первое пришедшее на ум имя – Тамару, человек проворчал: «Ошиблись» – и захлопнул дверь.

– Похоже, он один в квартире, – высказал предположение капитан. – Встреть я его на улице – вряд ли узнаю. Очень уж щель узкая. Так, общий облик схватил – седой, худощавый.

И он снова ушел дежурить на улицу, оставив Бугаеву полпачки «Стюардессы».

В восемь часов Филин позвонил Корнилову и доложил обстановку.

– Если через два часа я не подъеду, – сказал полковник, – позвони снова.

Бугаев с трудом подтащил к окну ящик с песком и, проклиная чердак, на котором нет ни одного, даже ломаного стула, пристроился на уголке. В окнах загорались огни. Во многих квартирах мерцали экраны телевизоров. Часть окон не была занавешена, и майор видел, как в одной из кухонь, на третьем этаже, готовила обед крупная женщина в ярком переднике. Она делала все быстро, уверенно. Доставала с полок банки, что-то сыпала в кастрюли, резала капусту. Потом вдруг появилась в комнате, где мальчик лет десяти что-то рисовал на большом листе акварельными красками. Женщина долго стояла у него за спиной. Наблюдала. Ласково потрепав его лохматую голову, она снова появилась на кухне.

В кухне соседней квартиры тоже горел свет – за кухонным столом сидела старушка и читала газету. Рядом с ней лежала их целая пачка. Время от времени на стол вспрыгивал черный кот и тыкался своей мордочкой в развернутую газету. Старушка рассеянно гладила его. Наверное, коту хотелось есть, но перспектив на ужин у него было мало. Старушка читала внимательно, стопка газет не убавлялась. Коту прискучило попрошайничать, и он улегся на еще не читанные газеты.

Еще одна женщина, совсем молодая, словно вихрь ворвалась в квартиру на втором этаже. Майор обратил на нее внимание, когда она легкой, быстрой походкой пересекла асфальтовый двор и вошла в подъезд, громко хлопнув дверью. Семену показалось, что с ее приходом свет в квартире зажегся одновременно в двух комнатах и кухне. Да еще и в ванной, окно которой виднелось под потолком кухни. В одно мгновение девушка вытащила из холодильника какую-то еду. Переходя из одного помещения в другое, она всюду оставляла за собой следы разорения: открытую дверцу шкафа, брошенные на кровать джинсы, опрокинутый стул. Удивительным образом, ни на минуту нигде не задержавшись, она оказалась в костюме Евы, а потом исчезла часа на полтора.

Лишь в квартире Звонарева не было заметно никакого движения. Все так же горела настольная лампа за зашторенным окном, а в остальных окнах было темно.

Около десяти на чердак пришла Оля. Принесла бутерброды с колбасой и маленький термос с кофе. Отдала майору потощавшую пачку «Кента».

– Ладно уж, курите. Не то я все выкурю.

– Золотая женщина, – похвалил Бугаев. – И кофе, Ольга, у тебя прекрасный. Не знал, что у дворников хватает зарплаты на «Арабику».

– Плюс стипендия, плюс родители.

– Родители – самый большой плюс? Завидная невеста!

– Приличных женихов нет. Дружить постелями – это пожалуйста.

– Как это – постелями? – изумился майор, считавший себя знатоком не только «блатной музыки», но и сленга молодежи.

– Да все так же! Сегодня мы спим в твоей постели, завтра в моей. Акселераты-хлюпики! А… – она взмахнула рукой, давая понять, что ей даже говорить на эту тему противно. – Показали бы лучше, за кем следите. – Из-за спины майора девушка взглянула в окно. А в это время «стремительная» особа, закончив «отмокание» в ванной, остановилась перед большим трюмо. Из одежды на ней было только полотенце, закрученное в виде тюрбана на голове. И даже шторы она поленилась задернуть. А может, ей хотелось покрасоваться?