Текст книги "Самарская область"

Автор книги: Э. Дмитриева

Соавторы: П. Кабытов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 41 страниц)

юмористического и сатирического характера, публиковавшиеся, в частности, в журналах

«Крокодил» и «Смена», в различных сборниках).

Рядом с Эйдлиным стоят имена К. Д. Киршиной, детская проза которой печаталась в

журналах «Пионер», «Мурзилка», «Дружные ребята», «Вожатый», «Работница», а одна из книг –

«Двор непуганных птиц» – переведена на английский и испанский языки; братьев Бондаренко,

плодотворно работавших в жанре сказки (некоторые их произведения также переведены на

иностранные языки и экранизированы); В. И. Беспалова, для которого сказка тоже стала основным

направлением творческих поисков; В. С. Балашова, по-своему продолжавшего традиции В. В.

Бианки и М. М. Пришвина и посвятившего себя «художественному природоведению»; сызранского

поэта И. Н. Подлесовой.

В послевоенный период постепенно расширялся состав Самарской организации Союза

писателей России: если в начале 1951 г. в Куйбышеве было только 4 члена Союза писателей, то в

конце 1980-х гг. – около 40. Естественно, данное обстоятельство играло свою роль в активизации

литературной жизни; так, писательская организация оказывала помощь многочисленным

литературным объединениям, таким, например, как «Молодая Волга», деятельно участвовала в

выпуске альманаха «Волга» (последняя, 37 книга альманаха, увидела свет в 1965 г.). Открылся в

Самаре и Дом литератора, был создан Профессиональный комитет литераторов. Многое для

укрепления писательской организации сделали прозаики М. Я. Толкач и В. Е. Козин.

В послевоенные десятилетия за Самарой прочно и вполне заслуженно закрепилась

репутация одного из самых театральных городов России, и между искусством сцены и искусством

слова сложились здесь многоплановые и прочные контакты. В частности, в драматургии заявили о

себе И. П. Тумановская и В. И. Молько, принявшие своего рода эстафету от писателя старшего

поколения Е. М. Бондаревой.

На подъеме находилось Самарское книжное издательство, регулярно выпускавшее книги

писателей-волжан. Широкую известность получили серийные издания и литературно-

художественные сборники «День поэзии», «Орленок», «Светлячок», «Молодежная волна»,

«Писатели Средней Волги», «Легенды и были Жигулей», «Жемчужины Жигулей», «Город на крутой

Луке» и другие.

При Куйбышевском Дворце пионеров и школьников плодотворно работала юношеская

филологическая школа, основателем и бессменным руководителем которой являлся талантливый

педагог-словесник В. П. Финкельштейн. Многие поколения самарских школьников именно там

открыли для себя мир искусства слова. Краеведческая тематика занимала серьезное место в

деятельности этого своеобразного творческого объединения (достаточно назвать хотя бы

подготовленные им сборники сочинений юных любителей отечественной словесности «М.

Горький», «А. С. Неверов» и другие).

В рамках Самарской филологической школы окончательно сформировалось авторитетное

литературоведческое направление. В монографиях и статьях И. М. Машбиц-Верова, Л. А. Финка, В.

А. Бочкарева, И. В. Попова, В. П. Скобелева, Е. И. Волгиной, Я. А. Ротковича, А. И. Петрушкина, Н.

Т. Рымаря, Ю. Б. Орлицкого и других ученых анализировались крупные проблемы истории и

теории словесно-художественного творчества. Некоторые самарские исследователи активно

выступали в периодике с литературно-критическими публикациями (И. М. Машбиц-Веров, Л. А.

Финк, В. П. Скобелев, Ю. Б. Орлицкий).182

Неординарным событием стало возникновение нового центра литературной жизни в

Тольятти. Название этого города на протяжении целого ряда лет связывалось, прежде всего, со

знаменитым АвтоВАЗом и другими индустриальными гигантами. Причем, так прочно, что порой сам

город приобретал в общественном сознании оклик громадного завода, всецело поглощенного

сугубо производственными делами и заботами.

Но вот в 1986 г. увидел свет сборник молодых писателей «Мы из Тольятти», составленный В.

А. Столяровым, и произошло своего рода открытие. Стало ясно, что на литературной карте

Самарского Поволжья появилась новая яркая точка. Ведь книга свела под одной крышей поэзию и

прозу более чем двух десятков тольяттинцев. Причем, назвать данную публикацию дебютом в

полном смысле слова нельзя. Короткие справки в конце сборника свидетельствуют: практически у

всех его авторов к середине 1980-х гг. был за плечами опыт более или менее регулярного

сотрудничества с периодикой, а у некоторых – даже отдельные книги. Так что сборник оказался

отнюдь не робкой пробой пера; он явственно обозначил некий рубеж духовного развития целого

города.

Произведения, составившие его, – стихотворения, рассказы, повести С. А. Аршинова, В. Г.

Громыко, Л. В. Бессоновой, С. А. Пономарева, В. Н. Мисюка, Б. А. Скотневского, Л. Н. Свешниковой

и других – многолики, они различаются по своей образной структуре и жизненному материалу. И

все-таки, есть внутренняя тема, сближающая их, придающая безусловную цельность всему

182 Работы, включенные в данный список, отобраны по двум критериям: а) широта обобщаемого

материала; б) относительная доступность для учителей и учащихся.

сборнику. Тему эту, достаточно масштабную по своему нравственно-философскому смыслу,

можно, с некоторой долей условности, обозначить так: перекличка времен.

Книга «Мы из Тольятти» стала началом доброй традиции. Ее продолжили другие

публикации, среди которых особо выделяется сборник авторов ВАЗа «Свобода совести»,

подготовленный Литературным центром автозавода и вышедший в 1991 г.

Далеко не все, созданное самарскими писателями в промежутке между окончанием Великой

Отечественной войны и началом 1990-х гг., представляется равноценным. Очень часто политико-

идеологическая конъюнктура обедняла и упрощала в их произведениях художественный анализ

действительности, далеко не всегда подлинно творческим было освоение классического наследия.

Но лучшее нашло благодарный отклик, заняло свое место в литературной истории Поволжского

региона.

В заключение отметим, что объемное осмысление литературного движения Самарского края

после 1945 г. с учетом новых, более точных и глубоких представлений об истории второй половины

XX в., в контексте эволюции художественной культуры, – задача будущего. И, быть может, решение

ее увлечет и кого-либо из читателей настоящей книги.

ЭТНОГРАФИЯ САМАРСКОГО КРАЯ

Самарский край в этнографическом отношении является уникальным регионом России, где

на протяжении веков взаимодействовали друг с другом разнородные этносы, представляющие

различные языковые группы – славянскую, финскую, тюркскую, германскую; множество религий —

православие, католицизм, все формы протестантизма, ислам, иудаизм.

Издавна Самарский край, формируясь в качестве органичной составной части

многонационального Российского государства, стал местом взаимодействия культур Востока и

Запада с характерными для них системами хозяйственно-бытового уклада, религиозных

верований, общественных норм, менталитета.

О многонациональном составе населения региона свидетельствуют данные последней (1989

г.) переписи населения: из общей численности жителей Самарского региона 3335954 чел. -

2774086 чел. (83,2%) составляют русские; 119954 чел. (3,6%) – мордва, наиболее компактно

проживающая в Исаклинском, Клявлинском, Похвистневском, Челно-Вершинском и Шенталинском

районах; 119180 чел. (3,6%) – татары, наибольшее количество которых приходится на

Камышлинский, Похвистневский, Челно-Вершинский и Шенталинский районы; 191928 чел. (3,7%)

– чуваши, большая часть которых расселена на территории Исаклинского, Клявлинского,

Похвистневского, Челно-Вершинского и Шенталинского районов; 81785 чел. (2,5%) – украинцы,

имеющие компактные поселения в Безенчукском, Большечерниговском, Волжском, Кинельском,

Кинель-Черкасском, Сергиевском районах.

Население Самарской губернии в составе семи составляющих ее уездов -Бугульминского,

Бугурусланского, Бузулукского, Самарского, Ставропольского, Николаевского, Новоузенского, не

являясь коренным, формировалось в течение ряда столетий, начиная со времени присоединения

Поволжья к России (XVI в.) до конца XIX в. в новую региональную общность.

Процесс освоения Самарского края является отражением социально-экономического

развития России в отдельные исторические периоды и государственной политики освоения

окраинных земель, включаемых в границы государства вместе с их населением.

Самые ранние письменные источники – ревизские сказки, фиксирующие наличное

население, свидетельствуют о том, что до середины XVII в. в пределах Самарского края

земледельческие селения существовали только на Самарской Луке, во владениях Самарского

Спасо-Преображенского и центрального Савво-Сторожевского монастырей (сс. Борковка,

Жигулевка, Подгоры, Рождественно, Торновое, Усолье, Шелехметь и др.). Рыбные ловли,

отведенные монастырям, использовались посезонно, земли на левом берегу Волги

обрабатывались «наездом».

В степях самарского Заволжья с середины XVII в. столкнулись два хозяйственно-

экономических уклада – оседлый земледельческий и кочевой скотоводческий. Для царского

правительства, крайне заинтересованного в наиболее эффективном использовании плодородных

степных земель, кочевники представлялись населением, препятствовавшим аграрному освоению

края. Именно поэтому первые мероприятия правительства в XVII в. были связаны с организацией

на данной территории сторожевых разъездов и оборонительных линий.

Первой линией, обеспечившей продвижение земледельческого населения в северные

районы Самарского Заволжья, стала Закамская, построенная в 1652-56 гг. от Белого Яра на Волге

через Ерыклинск, Тиинск в пределах будущей Самарской губернии, до р. Ик (приток р. Камы).

В крепости на оборонительные линии переселялись жители разных районов России,

преимущественно верхневолжских и центральных. Изначально формировался многонациональный

состав населения Самарского края – наряду с русскими переселенцами на оборонительной линии

селились мордва, татары, чуваши, здесь же была поселена «шляхта», этническую принадлежность

которой сложно определить – этим термином обозначилась социальная группа переселенцев.

Наделенные за службу землями казаки, конные стрельцы, бывшие дворцовые крестьяне из

русских, мордвы и чувашей, а также татары-общинники -все они были отнесены в первой четверти

XVIII в. к категории государственных крестьян – однодворцев.

Правительственная политика поселения служилых людей на оборонительные линии

создавала реальную возможность для аграрного освоения района Закамской черты. В конце XVII -

начале XVIII вв. в заселении района приняли участие и дворяне, и переведенные ими на земли

Заволжья крепостные крестьяне.

Усиление крепостничества в центральных районах России после издания Соборного

Уложения 1649 г., политика христианизации народов Поволжья отозвались в Самарском крае в

XVII – начале XVIII вв. значительным увеличением численности беглых крестьян различного

этнического происхождения. Среди беглых – выходцев из мордвы, татар и чувашей преобладали в

ранний период некрещеные; с поселением этих групп на башкирских землях Самарского Заволжья

связано появление особой социальной группы – тептяро-бобылей.

Закамская линия создавала возможность для заселения, главным образом, северных

районов Самарского края – степень освоения остальных территорий земледельцами была

невелика.

Массовое заселение края связано со строительством в 30-е гг. XVIII в. Ново-Закамской и

Оренбургской оборонительных линий. Первая шла от Алексеевска по р. Сок, в конце соединялась

со старой Закамской линией; Оренбургская начиналась от г. Самары и шла на юго-восток к

Оренбургу. В 1734 г. в Самаре была создана Оренбургская экспедиция с административной

задачей присоединения земель вдоль линии и налаживания отношений с народами, входящими в

состав России.

Вскоре после строительства Ново-Закамской и Оренбургской линий вся местность между

ними к северу от р. Самары, по рекам Кинель, Сок и Кондурча стала быстро заселяться.

Социально-экономической основой аграрного освоения Заволжья в XVIII в. становится

помещичье землевладение и миграционные волны крестьянских масс. В 30-е и последующие годы

XVIII в. численно преобладающими становятся мирные переселения выходцев из других районов

России. Это были этнические группы русских, мордвы, татар и чувашей.

Численность помещичьих селений и земельных владений дворянства резко возрастает

после 1736 г., с разрешением покупки башкирских земель. Особое место в истории помещичьего

землевладения в Самарском крае занимают имения графов Орловых – пяти братьев, близких ко

двору Екатерины II.

В 1745 г. часть земель Самарского Заволжья была передана в ведомство Ставропольского

калмыцкого войска. Однако попытка российского правительства приобщить в поволжских степях

калмыков к оседлому образу жизни путем строительства г. Ставрополя и соседних с ним селений,

а также крещения калмыков – носителей буддистской (ламаистской) религии была обречена на

провал. Уже в 70-е гг. XVIII в. значительная часть калмыков отошла за пределы не только

Самарского края, но и Заволжья в целом. В 1842 г. калмыки получили право служить в

Оренбургском казачьем войске, с этим связан окончательный уход калмыков из ставропольских

земель.

В 40-е гг. XVIII в. по правительственным указам в Заволжье из-под Харькова и Полтавы были

перемещены украинцы – изначально они распределялись в крепостях по рекам Яик (Урал) и

Самара; так в 1744 г. на р. Кинель украинцами была основана Кинель-Черкасская слобода. В 1747

г., вслед за учреждением Саратовского соляного комиссариата украинцы были привлечены к

перевозке соли с озера Елтон (Эльтон). Так в саратовском Заволжье возник ряд украинских

селений, в их числе Николаевская и Покровская слободы.

В 1764-1767 гг. в Среднем Поволжье начали образовываться первые немецкие поселения, с

тех пор, как в 1762-1763 гг. правительство Екатерины II обратилось к крестьянам и ремесленникам

зарубежных стран с призывом переселяться в Россию для освоения свободных земель. Немецкие

колонисты в Поволжье составляли по своей численности наиболее крупную этническую группу

(свыше 1/3 всех немцев в России). Они были расселены на территории Саратовской губернии, а

также имели компактные поселения в Новоузенском, Николаевском, Самарском и Бузулукском

уездах Самарской губернии. Этнографические исследования поволжских немцев в XIX веке имели

поверхностный и разрозненный характер. Отмечался преимущественно «экзотический» фон

этноса, развивавшегося до середины XIX века в условиях культурной, конфессиональной и

хозяйственной изоляции. Стремление Российского правительства с 70-80-х гг. интегрировать

поволжских немцев, преодолеть их колонистскую обособленность, подталкивало некоторых

исследователей

к предвзятым

оценкам,

не

стимулировало

накопление

конкретных

этнографических данных. Научные исследования этнографии поволжских немцев зародились

только в 20-е годы нашего столетия в АССР немцев Поволжья, образованной в 1924 году на части

территории бывших Саратовской и Самарской губерний. Инициаторами исследований стали

основатель саратовской школы островной диалектологии Г. Г. Дингес и академик В. М.

Жирмунский. После депортации немцев из АССР немцев Поволжья в августе 1941 года и с

территории Самарской (тогда Куйбышевской) области в ноябре 1941 года «немецкая» тема в

этнографии была надолго закрыта. Этот этнос и его язык более официально не фигурировали в

справочниках и энциклопедиях в графе «Языки и народы СССР». Окончательная реабилитация

репрессированных народов в последнее время привела к возрождению интереса к этнографии

немцев Поволжья, поставлен вопрос о восстановлении немецкой автономии. Однако современное

состояние российского немецкого этноса в Поволжье, представленного преимущественно уже

потомками депортированных, его малочисленность (например, в Самарской области по данным

переписи 1989 года проживает 10581 человек) и отсутствие компактных поселений, делает

рассматриваемую тему все более сферой исторической этнографии. Этнография поволжских

немцев как целостное научное направление еще далека от оформления.

XIX век в истории формирования населения Самарского края характеризуется заселением,

главным образом, южных уездов – Бузулукского, Николаевского и Новоузенского. Среди

кочевавших ранее в этих районах башкир, ногайцев, «киргиз-кайсаков» все более проявлялась

тенденция к переходу на оседлость.

К концу XIX в. происходит окончательное заселение Самарской губернии – в пореформенный

период здесь начало ощущаться аграрное перенаселение, что явилось причиной для оттока

населения на Урал и в Сибирь. Основным районом выхода переселенцев в Самарский край в XIX

в. становится юг России и правобережье Волги – Тамбовская, Воронежская, Курская, Орловская,

Пензенская, Рязанская и Саратовская губернии. К концу XIX в. определился и этнический состав

населения: в трех северных уездах губернии – Бугульминском, Бугурусланском и Ставропольском

русские лишь незначительно превосходили по численности остальное население (50,8% против

49,2%). В Бугульминском уезде проживали в основном татары и башкиры, они составляли 49,1% от

всего населения уезда; в Бугурусланском уезде значительный процент составляла мордва (24%

всего населения губернии) и татары (9,47%). В двух южных уездах – Николаевском и Новоузенском

1/3 населения составляли немцы, которых в одном лишь Новоузенском уезде числился 41%. Только

два уезда – Бузулукский и Самарский были со значительно преобладавшим русским населением.

В XIX веке меняется характер расселения переселенцев в Самарском крае – не имея

возможности по причине ограниченных земельных площадей основывать однородные в

этническом отношении селения, выходцы из русских, мордвы, татар и чувашей селились

дисперсно (чересполосно), создавая, таким образом, двух, трех и более национальные селения.

Это явилось основой этнокультурного взаимодействия и ассимиляционных процессов среди

народов региона, – они ярко демонстрировались в традиционной культуре населения.

Традиционная национальная культура, широко сохранившаяся и бытовавшая в крае вплоть

до 30-х гг. XX в. – периода «сплошной» коллективизации, являясь органичной составной частью

жизненного уклада народа, носила этнодифференцирующий характер. В культуре населения края

еще на уровне 20-30-х гг. нашего столетия сохранились отличительные особенности

этнографических групп в рамках этнических образований (мордвы – эрзи и мокши, татар – казанских

и мишарей, чувашей – анатри и вирьял).

Вместе с тем, одинаковые условия хозяйствования и организации быта, чересполосное

расселение, тесные контакты в процессе аграрного освоения края явились основой для выработки

в традиционной культуре народов общих, интернациональных черт, нередко роднящих этнические

группы Самарского края со всем населением Поволжско-Приуральского региона.

Территория Поволжья и Приуралья стала зоной многовекового соприкосновения и

взаимодействия оседло-земледельческого и кочевого скотоводческого хозяйственно-культурных

типов. Итогом явился переход кочевников-скотоводов к оседлому пашенному земледелию, однако

этот переход нельзя представлять односторонне наступательным со стороны земледельческого

уклада жизни.

В хозяйственной деятельности и материальной культуре народов региона наиболее зримо

проявились общие тенденции, сочетающие в себе накопленный веками опыт в промыслах финно-

угорских народов, утвердившиеся у большинства народов традиции пашенного земледелия с

сохранением множества показателей ранее присущего ряду народов скотоводческого образа

жизни.

Для Самарского края характерным является долинно-овражный тип расселения,

отличающийся расположением селений вблизи леса или по склонам холмов и балок, вдоль реки

или водоема. Наличие водоема было главным условием для возникновения селения в степных

районах Заволжья. Сельские поселения в прошлом были небольшими, за исключением татарских,

более многодворных.

Особую функциональную нагрузку выполняла центральная часть селения, где

располагались общественные постройки: культовое здание, больница, школа, магазин.

Архитектурным центром являлась православная церковь или мусульманская мечеть, их наличие

отличало в названии «село» от более мелкой «деревни».

До сих пор в ряде селений Самарского края сохраняются архитектурные памятники – здания

бывших земских школ и больниц, сыгравших большую роль в развитии края; в бывших

помещичьих селениях – здания помещичьих усадеб (например, усадьба Орловых-Давыдовых на

Самарской Луке). В условиях существования в селении нескольких конфессиональных общин на

окраинах села располагались «молельные» дома. На окраинах селения находились места

общественных гуляний, мельницы, принадлежавшие до периода коллективизации частным лицам.

Русские несли в Заволжье традицию линейно-уличной или рядовой планировки; селения

других народов края характеризовала беспорядочная планировка, уходящая корнями в древний

обычай совместного поселения родственных семей отдельными гнездами. В Х1Х-ХХ вв. под

влиянием русских традиций в Заволжье стала широко распространяться уличная планировка

селений, независимо от их национальной принадлежности.

Жилищем населению Самарского края в XX в. служила рубленная из дерева «русская» изба,

для строительства хозяйственных помещений типа летней кухни часто использовали камень-

сырец или кизяк (самодельный кирпич из глины, перемешанный соломой). Крыши домов крылись

соломой, иногда обмазывались глиной, как и вся постройка.

Большие экономические возможности, предоставленные крестьянству в период НЭПа,

позволили населению края массово заменить соломенные крыши деревянных изб на тесовые.

Самым древним жилищем нерусских народов края являлась однокамерная постройка. Под

влиянием русской культуры здесь появлялись двухкамерные постройки – изба-сени (к ним у татар

пристраивалось украшенное резьбой крыльцо с навесом) и трехкамерные, включавшие в себя

избу, сени, клеть.

В расположении жилых хозяйственных построек по отношению друг к другу характерной для

Самарского края становилась глаголе– и покоеобразная застройка под одной крышей и

разбросанная планировка усадьбы нерусских народов Поволжья. Повсеместно распространенным

явлением было сочетание отапливаемого жилища с летней кухней – без пола и потолка,

расположенного параллельно жилому помещению и соединенного с ним надворными постройками.

Деревянную избу лесных народов края отличала богатая резьба по фронтону и верхней

части наличников. Самой оригинальной особенностью внешнего оформления была полихрамная

раскраска оконных наличников и рам.

Интерьер жилища русских, мордвы-эрзи и чувашей был в основных элементах одинаковым,

он включал в себя русскую печь в углу справа или слева от входа, полати, неподвижные лавки и

стол в переднем, «красном» углу. Татарское и мордовско-мокшанское жилище отличали нары (сяка

– тат., кер-шпель – мокш.), отстоящая от стен печь с пристроенным к ней очагом с вмазанным

котлом. Появившуюся в XIX в. у русских, мордвы и чувашей деревянную перегородку или

занавеску следует считать заимствованным у татар традиционным делением жилища на две

половины – мужскую и женскую.

Наиболее ярким показателем выработки общих черт в материальной культуре народов края

явилась женская одежда, головные уборы и украшения. Общность в традиционном национальном

костюмном комплексе населения Самарского края демонстрируется покроем одежды и

материалом для ее изготовления.

Основу женского костюма славянских, финно– и тюркоязычных народов составляла

туникообразная рубаха с входящими рукавами, круглым шейным вырезом и прямым грудным

разрезом. Однако, если исконные земледельцы -славяне (русские, украинцы, белорусы) и

финноязычные (мари, мордва) использовали рубаху с прямым подолом, тюркские народы

(башкиры, татары, чуваши), сохранявшие в быту некоторые элементы скотоводства, стремились

подол рубахи от груди расширить – сборками, клиньями, складками. Своеобразным сочетанием

земледельческих и скотоводческих традиций явилась женская одежда тюркоязычных башкир,

татар и чувашей-анатри, наиболее присущим материалом служили пестрядь и крашенина.

Основным

украшением

земледельческой

рубахи

являлась

вышивка,

имеющая

этнодифференцирующий характер, для скотоводческой рубахи наиболее присущей была

аппликация – разноцветные кусочки ткани для украшения.

Использование сходных головных уборов – от высоких шапок славянских женщин до сходных

низких у тюркоязычных народов и шлемовидных шапок у чувашей, несмотря на множество их

этнических и локальных вариантов, объединяло разноязычные народы края. Свидетельством

продолжительных и глубоких этнокультурных контактов финно– и тюркоязычных народов были

полотенцеобразные головные уборы и налобные повязки.

Большое сходство в одежде народов Самарского края со всеми народами Волго-Уральской

историко-этнографической области проявилось в украшениях – шейных, нагрудных, поясных, для

изготовления которых разнокультурные народы региона использовали одинаковую технику и

материал – металл, раковины, бисер, бусы.

Начало XX в. стало временем массового перехода разнонационального населения края к

городскому типу одежды, в ансамбле которой основными элементами являлись юбка и кофта (в

женском костюме), изготовленные из фабричных тканей. Использование самодельного холста для

шитья одежды становилось признаком бедности и нищеты.

Модернизированный традиционный национальный костюм либо его отдельные элементы

начали использоваться только как обрядовые – свадебные, похоронные, в организации массовых

общественных мероприятий для их участников.

Наибольшей самобытностью отличается духовная культура народа. Однако и здесь

прослеживаются аналогии в различных жанрах культуры, роднящие этнические группы Самарского

края.

Значительное место в духовной жизни населения занимали обряды и праздники, в которых

тесно переплетались трудовые навыки народа, его мифологические представления и религиозные

верования – как ранние языческие, так и более поздние из бытовавших на Волге – христианские и

исламские. Обрядами отмечались определенные этапы в развитии природы и хозяйственной

деятельности людей. Каждый трудовой процесс (пахота, сев, сенокос, уборка урожая) начинался и

заканчивался совершением определенных обрядов, в сюжетах которых прослеживаются

языческие земледельческие традиции, обращенные к солнцу, земле и растительности. Это

сохранялось в христианском обрядовом календаре до конца 30-х гг. у русского, мордовского и

чувашского населения края. В отдельных моментах христианская календарно-обрядовая культура

совпадала и с мусульманской.

Так, начало нового года земледельцев было приурочено к рождению нового солнца – дню

зимнего «солнцеворота». Этот день православная церковь приняла как Рождество Христово.

Однако все народы края включали в новогоднюю обрядность языческие нормы – гадали об урожае,

приплоде скота, прославляли силы природы, от которых зависел человек. Для русского населения

это был особый период – «зимние святки», продолжавшиеся до Крещения (19 января по новому

стилю).

Сходство в традиционной обрядовой культуре народов края особенно характеризует период

окончания зимы и наступления весны. Все христиане встречали весну «широкой» масленицей,

которая по срокам приближалась к мусульманскому Новому году – Наврузу – 21-22 марта по новому

стилю, что в жизни природы соответствовало и победе весенних сил над зимними.

Началу весеннего сева предшествовали массово организованные праздники и обряды: у

православных жителей края – вербное Воскресение, Пасха, Красная горка (воскресение после

Пасхи), которая заканчивала неделю весенних свадеб; у чувашей существовали многочисленные

обряды в честь верховных весенних сил – «моление плуга», «варлах-келарни» (вынос семенного

материала), «сумар чук» (моление о дожде), «уи чук» (моление на поле).

Специфической формой общественного быта мордвы были коллективные моления (моляны,

озск – м., э.) по случаю начала или завершения земледельческих работ, сопровождаемые

разнообразными религиозно-магическими обрядами. Своеобразное общественное моление в

мордовском селе устраивалось и на христианский праздник вербного Воскресения – в честь

Вербавы (матери вербы).

В мусульманском календаре к этому периоду был приурочен древний языческий праздник

Сабантуй, наиболее известный и распространенный в настоящее время у татар. Название обряда

говорит о его предназначении – «свадьба плуга» – в этот день перед севом устраивались скачки

– состязания на лошадях, массовые спортивные мероприятия (ручная борьба, перетягивание

каната, лазание по шесту или столбу) должны были выявить среди молодежи победителя —

батыра, что определяло его особый статус в общине. В наши дни обряд утратил свое

первоначальное предназначение и отмечается как массовое гуляние среди татар Самарской

области по окончании посевных работ.

Аналогии татарскому Сабантую встречались у самарских чувашей в обряде «Агатуй», что

говорит о древности его происхождения и генетическом родстве двух этих народов.

По окончании посевных работ, в период появления молодых ростков и зелени, у всех

народов края проводились обряды благодарения земли. Всеми православными народами широко

отмечался престольный праздник – Троица, обязательным языческим атрибутом которого у

русского населения была береза, вокруг которой девушки водили хороводы, пели, плели венки, под

березой ели обрядовое блюдо – яичницу, приготовленную «вссыпчину» (вскладчину). В этот день

сельская молодежь на отведенных для общественных гуляний местах устраивала хороводы,

кадрили, различные игры.

В русских селениях на Самарской Луке современными исследователями выявлен очень

своеобразный обряд – «Похороны весны», отмечавшийся через неделю после Троицы.

Изготовленное чучело (путало, пужало – мест.) мужского рода из бревна, полена, обтянутое

травой, одетое в мужской костюм с венком на голове, обносилось молодежью на носилках или

корыте по селению; затем «похоронная» процессия направлялась к реке, где все «прощались» с

весной. В интонациях и причитаниях голосистых участниц обряда были слышны похоронные

мотивы. «Чучело» бросали в воду, после чего девушки и парни становились действующими

лицами массового народного гуляния, где звучали лирические песни, организовывались кадрили

под балалайку и гармонь. Этот обряд сохранялся в селениях до 50-60-х гг. XX в.

Самым насыщенным обрядовым периодом были летние святки и купальские вечера, когда

молодежь ходила гулять за село, водила хороводы и кадрили. Все без исключения «на купалу»