Текст книги "Блестящие разводы"
Автор книги: Джун Зингер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 44 страниц)
16
Когда они возвратились в Лондон, Нора удивилась, узнав, что скандал с Хартискорами уже затих, уступив место новому, который стал главной темой для обсуждений в салонах и на страницах газет, – Гай Берджесс и Дональд Маклин убежали в Россию, в пользу которой вели шпионскую деятельность. Если Джеффри эта новость очень расстроила, то Нора была счастлива, что у людей появилась новая тема для обсуждений!
Но ее все еще волновало, как Руперт отреагирует на сообщение об их предстоящей женитьбе. Она попросила Джеффри, чтобы он пока не говорил Руперту об этом, и они решили не рассказывать Хьюби о предстоящем браке, который должен был состояться лишь через несколько месяцев. Но от Руперта Джеффри не желал ничего скрывать.
– Не следует этого делать. Он не маленький мальчик, который может расстроится. Ты зря волнуешься, у тебя нет для этого никаких оснований. Руперта это не взволнует, мне кажется, что он будет просто счастлив.
Они пили чай в салоне, она разливала чай, и в этот момент Джеффри объявил новость.
Ей пришлось поставить чайник на поднос – так сильно тряслись руки.
Что бы ни думал Джеффри, эта новость прозвучала для Руперта как гром среди ясного неба!
Мгновение у него вовсе отсутствовало какое-то выражение на лице, оно как бы омертвело. Потом он немного расслабился, заморгал, и его губы изобразили подобие улыбки, прежде чем он смог произнести:
– Ну что ж, это огромный сюрприз! Могу ли я поздравить вас обоих? Наверное, это неправильно, да? Я должен поздравить жениха и пожелать удачи невесте. Теперь верно, как ты считаешь, Нора? Я никогда не разбирался в таких тонкостях. В этом Хьюберт выгодно отличался от меня, его так хорошо подготовила наша мать. Но теперь, когда ты сама станешь графиней, мы все будем обращаться за консультацией к тебе, не так ли? Что скажете, графиня? Я должен пожелать» вам удачи или могу просто поцеловать невесту?
Нора продолжала разливать чай.
– Хотя я пока еще не графиня, мне кажется, что было бы прекрасно, если бы ты поздравил нас двоих и пожелал нам счастья. Ты согласен со мной, Джеффри? – Она передала ему чашку с чаем.
– Я согласен со всем, что ты скажешь, дорогая.
Сделав свое заявление, Джеффри погрузился в кипу бумаг, которую принес с собой, – он так долго отсутствовал, что у него скопилось много неотложных дел.
Руперт взял чашку из рук Норы:
– Но я могу поцеловать невесту?
– Не думаю, – улыбнулась Нора. – Я пока еще не невеста. Я стану ею через несколько месяцев. Наверное, не раньше начала будущего года.
– Конечно, как я мог забыть об этом! Вы правы, вам лучше подождать. Не хотелось бы, чтобы люди снова начали болтать!
Нора посмотрела на Джеффри – как он отреагирует на заявление Руперта? Но он их не слушал, всецело занятый своими бумагами, поэтому она вздохнула и спросила:
– Что ты имеешь в виду, Руперт? Какие еще инсинуации?
Руперт отпил глоток чая.
– Я должен заметить, Нора, ты положила в чай ломтик лимона толщиной с листок бумаги, именно так, как я люблю, но ты забыла положить два куска сахара. – Он протянул чашку, чтобы она могла положить сахар.
– Два, как ты просил, – сказала Нора, кладя сахар серебряными щипчиками.
– Нельзя, чтобы в чае был лимон, но не было сахара, иначе будет очень кисло во рту, а этого бы совсем не хотелось!
Она поднесла ему блюдо бисквитов и ждала, пока он выберет себе один.
– Теперь, когда ты кончил со сладким, Руперт, почему бы тебе не рассказать нам, что ты имел в виду, сказав, что у людей могут появиться ложные представления, если бы мы поженились прямо сейчас?
– Ну, не хотелось бы, чтобы люди думали, что вам так не терпится и что вы просто не дождетесь, пока тело остынет!
Он расхохотался прямо в лицо Норе, несмотря на ее холодный взгляд.
– Ну, ты понимаешь, это просто шутка! – Он помешал чай. – О, дорогая Нора, чем ты недовольна? Я просто попытался пошутить, но сделал это довольно грубо. Извини. Мне кажется, что я и в этом уступаю Хьюберту. Мамочка всегда говорила, что Хьюберт может рассмешить даже статую!
Он отхлебнул чай и сделал гримасу.
– О, дорогая Нора, чай совсем остыл. Как ты считаешь, слуги могут приготовить нам очень горячий чай? Очень, очень горячий!
Нора была с ним совершенно согласна. Ее единственное желание сейчас состояло в том, чтобы выплеснуть содержимое чашки прямо ему в лицо, желательно, чтобы это был кипяток.
– Ты со мной не согласен, папа?
Джеффри отвлекся от бумаг:
– Согласен? С чем?
– Ты не считаешь, что чай совсем остыл?
Удивленный Джеффри отхлебнул глоток чая.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь. У меня нормальный чай.
– Тебе повезло, папа, потому что мы все любим погорячее.
Он со звоном опустил чашку на блюдце.
– Стало быть, Нора, ты станешь моей мачехой, не так ли? Неправда ли, забавно?
Нора пожала плечами:
– Мне это не кажется забавным.
– Но это дает мне некоторые привилегии. Даже можно выразиться – прерогативы, – он резко встал со стула. – Как, например, возможность поцеловать невесту до ее замужества.
Внезапно он наклонился к ней, и она даже не успела подумать, что ей следует предпринять, как он уже крепко целовал ее в губы.
Она была поражена, когда услышала, как смеется Джеффри.
– Молодец, мой мальчик. Ну, Нора, я же говорил тебе, что он будет просто счастлив!
После обеда и многих, многих тостов в честь предстоящих брачных торжеств Руперт совершенно опьянел. Он был настолько пьян, что, когда Джеффри отправился в кабинет – заняться работой, Нора решила уйти в свою комнату, чтобы не оставаться наедине с Рупертом.
Но Руперт стал просить ее:
– Нора, пожалуйста, не уходи. Я понимаю, как я плохо себя вел во время чая, но ты должна мне представить возможность заслужить прощение.
– Это совсем необязательно, Руперт. Я понимаю, что новость могла привести тебя в шоковое состояние и это была твоя естественная реакция.
– Да, но я оказался не на высоте.
– Тебе вовсе не следует оправдываться…
– Это как в спорте, в соревновании всегда есть два соперника, два вполне порядочных человека и…
– Руперт, мы говорим не о соревновании.
– Нет, о соревновании, и пусть победит сильнейший… – Он захохотал и пожал плечами. – Мне кажется, что сильнейший и лучший уже победил, – он налил себе еще бокал вина.
Она твердо повторила:
– Это не было соревнованием, и никогда не шел разговор о лучшем мужчине и человеке.
– Ты абсолютно права. Я просто старался перевести все на язык спорта. Я и не думаю на самом деле, что победил лучший. Ты знаешь, тебе следовало бы подождать!
Она начала было вставать, но Руперт быстро обошел вокруг стола и, подойдя к ней, положил руку на ее плечо и сильно нажал, чтобы она не могла встать. Ей пришлось примириться с тем, что придется слушать человека, которого ей совсем не хотелось слушать. Она недовольно спросила:
– Ждать чего?
– Надо было подождать, и на тебе женился бы я!
Она не смотрела на него.
– Об этом никогда и речи не было.
– Ты же знала, что я был готов на тебе жениться. После того как пройдет приличествующее ситуации время. Я просто хотел, чтобы все было по правилам. Это мой стиль, и мне казалось, что ты ценишь его. Ты не могла не догадываться, как я отношусь к тебе.
– Я считаю, что тебе не следует продолжать, Руперт. Ты слишком много выпил, и…
– Да, я много выпил, но это ничего не меняет. Ты знаешь изречение: истина в вине!.. И ты прекрасно осведомлена о библейской традиции… Когда умирает один брат, другой должен жениться на веселой вдовушке и воспитывать сирот. О, я забыл. Ведь ты и Хьюберт не были мужем и женой, не так ли? И Хьюби не его сын. Тогда все меняется, я прав?
Она не могла реагировать на его выпады. Глупо обращать внимание на человека, который так пьян, как Руперт. Но все равно ей было очень неприятно! Хотя она и подозревала, что Руперт плохо воспримет новость, она не могла предвидеть такой яростной реакции! Ей и в голову не приходило, что Руперт может думать об их общей судьбе – ее и его.
Но ведь сам Хьюберт предупреждал ее. Это случилось в ту ночь, когда она наконец поняла, что им не быть любовниками. Что он тогда сказал? «Я не удивлюсь, если оба – отец и Руперт – замышляют убить паршивую овцу!..»
Конечно, это могло быть плохой шуткой. Но когда она начала протестовать, спрашивая, почему кто-то из них может захотеть его смерти, он ответил: «Может быть, потому, что каждый из них влюблен в жену этого глупца, этой паршивой овцы, и каждый из них хочет, чтобы она досталась ему!»
О нет, Хьюберт был далеко не глупец, но он уже мертв!
Она стряхнула руку Руперта со своего плеча:
– Я иду спать, и мне кажется, что тебе следует сделать то же. После хорошего отдыха, я уверена, ты станешь по-иному воспринимать вещи.
– А я в этом совсем не уверен. Я только что понял: конечно, ты не могла ждать, когда я женюсь на тебе. И не потому вовсе, что тебе было так уж невтерпеж замуж или так срочно требовался отец для Хьюби. Просто ты не могла дождаться, когда станешь графиней Хартискор!
Лежа в кровати, она долго не могла заснуть. Потом решила сказать Джеффри, что Руперт должен жить отдельно от них, возможно, даже для его согласия на это ей придется рассказать Джеффри все, что говорил его сын. Ей совсем не хотелось становиться между отцом и сыном, но она не могла представить, что еще можно предпринять.
Но когда утром от Руперта принесли гигантскую корзину цветов с запиской, содержавшей пылкие извинения и заверения в том, как дорога для него их дружба и как он хочет стать хорошим дядей для Хьюби, она решила, что ей следует простить его. Она сама столько раз ошибалась и постоянно прощала Хьюберта, причиняющего ей боль. Кроме того, ей бы не хотелось, чтобы у Джеффри и Хьюби появились какие-то сомнения в Руперте.
Они решили пожениться в начале марта. Руперт считал, что стоит устроить торжественную церемонию – прием для тысячи гостей, включая аристократию с континента и всей Англии плюс американские друзья, которых Джеффри приобрел за всю жизнь, включая Гарри Трумэна и Айка Эйзенхауэра. Если уж они вступали в брак, следовало все сделать по правилам, чтобы показать всему миру, что им наплевать на продолжавшиеся сплетни.
Руперт проявлял такой энтузиазм, вникая в каждую деталь, начиная с выбора вин до цвета скатертей, что очень растрогал Нору, хотя она не уставала повторять, что она хотела бы более скромной свадьбы. Но поскольку он продолжал настаивать на разработке всей процедуры, выбирая цветы, музыку и планируя меню, она сдалась. Она знала, что таким образом он пытается заслужить у нее полное прощение.
Как потом выяснилось, у нее не было причин пожалеть об этом. Все прошло великолепно! Пресса отнеслась к ней весьма лояльно. Единственным облачком, которое омрачило празднование, была смерть короля за месяц до свадьбы (Джеффри очень уважал короля Георга.)
Все было так тщательно продумано, что, как заметил Джеффри, даже Хьюберт, слывший знатоком всех обычаев, не смог бы сделать лучше. Руперт кивнул и довольно улыбнулся. Нора была счастлива. Казалось, что впереди лежит ровная, восхитительная дорога!
17
Как только они вернулись к каждодневной рутине, Нора оставила свои сомнения относительно Руперта. Он вел себя великолепно: он чудесно обращался с Хьюби, возился с ним, учил играть в шахматы, читал ему сказки перед сном. Он был очень мил и с Норой, предлагал сопровождать ее, если Джеффри не мог пойти куда-нибудь с нею. Когда ей требовалась помощь в каком-то мероприятии по сбору средств, он всегда оказывался рядом и не жалел ни времени, ни дельного совета.
Когда Нора рассказала обо всем Джеффри, он вдруг взвился до потолка:
– Пусть он лучше прилично ведет себя, или же я вышвырну его из дома. Я все еще полноправный хозяин здесь, а не какой-то старый, выживший из ума импотент!
Нора засмеялась:
– Ничего себе импотент, тут уж я могу кое-что порассказать.
Она совсем не льстила ему – все было правдой. Когда дело доходило до секса, Джеффри невозможно было до конца удовлетворить. Вид ее сидящей перед зеркалом в неглиже сразу же вызывал у него такое желание, что он немедленно вел ее в постель, где и доказывал, какой он умелый и неутомимый любовник.
Но она не была в восторге от бесконечных занятий любовью, несмотря на его высокую потенцию и большой опыт в делах любви. Она быстро начала рассматривать эти занятия как еще одну обязанность леди Хартискор, подобную ее обязанностям присматривать за домом, посещать и устраивать приемы, приглашать к себе дам на чай и коктейли, председательствовать на различных благотворительных собраниях в пользу неимущих. Тем не менее она с усердием и необходимой энергией занималась любовью со своим мужем, выполняя все его сексуальные притязания и даже фантазии. Она была весьма пылкой, хотя в этом присутствовал и элемент игры. Она была счастлива, что может доставить радость своему мужу. Это было самое малое, чем она могла отплатить мужчине, который только и думал о том, как бы доставить ей удовольствие. Он постоянно делал ей какие-то подарки: золотой браслет с сапфирами, в цвет ее глаз, или же картину, которая ей понравилась. Даже земельный участок в Котсуолдсе, вспомнив, как она ему однажды сказала, что скучает по местам, где прошла ее юность.
Назвав поместье Меррилли ее приданым, он сказал:
– Теперь, когда тебе захочется увидеть твой старый дом, ты просто должна сесть в машину и вскоре очутишься дома.
Она подумала, что он не совсем прав. Она всегда верила в мудрое высказывание: «Дом там, где твое сердце». Единственное место, которое она могла бы назвать домом, – это то, где находился Хьюби. Но все равно это был трогательный подарок, и она знала, что женщина, которая не оценит Джеффри, его заботу, будет не только неблагодарной, но к тому же еще и дурой!
Когда возник вопрос об образовании Хьюби, Джеффри и тут учел ее чувства и пожелания. Она знала, что он хотел одного – проводить все время только с ней, но разрешил ей нанять учителя, а не отсылать Хьюби в интернат, потому что знал – ее самой сокровенной мечтой было, чтобы сын находился рядом.
Нет, ей не на что было жаловаться. Все шло очень гладко, без особых всплесков. Она не имеет права желать чего-либо еще, повторяла она себе. Ей не следовало мечтать о молодом, очаровательном Принце, из-за которого у нее бешено билось бы сердце и все тело было бы в огне! Подобные мечты годились только для восемнадцатилетних, которым были необходимы волнение и возбуждение, без которых они с ума сходили. Но все это было исключено для взрослой, респектабельной леди с ребенком, о котором следовало всегда помнить, ибо она несла за него ответственность. У нее было так много, за что она должна была благодарить Бога, – Хьюби, Джеффри и даже – Руперт!
Кто знает? Возможно, если она будет стараться, она сможет способствовать превращению Руперта в более спокойного человека, даже – в современного героя, старающегося накормить страждущих, строящего музеи и больницы. Причем во всем добивающегося такого же успеха, какого он добился в зарабатывании денег. Она была уверена, что Джеффри был бы доволен, если бы ей это удалось. Он все время говорил, что Руперту необходимо расширить свой кругозор. Кроме того, для Хьюби неплохо было бы иметь в качестве примера для подражания подобного человека. Хотя не было на свете более преданного ему человека, чем Джеффри, возраст и положение несколько отдаляли графа от того, чтобы занять место отца: возиться с Хьюби, беседовать с ним, предлагать ему мужскую помощь, когда возникает такая необходимость. Зато Руперт был в том возрасте, когда мог великолепно выполнять эту роль. Он был всегда рядом и очень любил Хьюби. И хотя ей было нелегко признавать это, у Хьюби внимания и усидчивости хватало только на секунду, и ему могли бы очень пригодиться мужское внимание и помощь, в дополнение к заботам учителя, который был, по словам сына, «сухарем». Не удивительно, что у бедного учителя уже появились проблемы с мальчиком.
– Малое время концентрированного внимания – это признак хорошего интеллекта, – утешал Руперт. И Нора, уверенная, что на свете нет ребенка более милого, чем Хьюби, была счастлива слышать это. Но она хорошо знала, что, независимо от интеллекта, на свете не существовало более ленивого ребенка! Хьюби мог придумывать все что угодно, чтобы ничего не делать самому, если кто-то другой мог это сделать за него. Когда бы она, придя к решению, что пора уже перестать его портить излишней лаской и перестать поддаваться его очарованию, ни пыталась заставить его собрать раскиданную одежду или же собрать солдатиков, разбросанных в библиотеке на ковре, он всегда, мило улыбаясь, заверял ее, что слишком устал.
– Разве Элла не может это сделать или Мэри? Мэри так нравится убирать за мной. Мамочка, она сама мне об этом говорила!
Когда она объясняла, что слуги заняты другими делами и что он может отдохнуть после того, как соберет все игрушки, у него начинала премило дрожать нижняя губка, и он начинал жаловаться, что у него болит ручка или животик. Если она продолжала настаивать, он ложился на пол и начинал стонать, как будто испытывал ужасную боль. Или же его начинало рвать, он все кругом пачкал, и слуги были вынуждены убирать за ним. Нора поражалась, как его может вырвать именно тогда, когда это ему потребуется!
Он также старался нарушить ее железное правило по поводу ограничения его в сладостях. Он приходил в кухню и требовал у кухарки печенья, хотя Нора строго приказывала, чтобы ему ничего не давали без специального ее на то разрешения. Так, может быть, вел бы себя любой ребенок-лакомка, но Норе казалось, что он специально старался одержать верх над подневольной женщиной. Он или скулил и приставал к ней, или же очаровывал ее: целовал, рассказывал, как ее любит, пока улещенная женщина не давала ему в руки всю коробку с печеньем. Когда же он видел, что не может тронуть кухарку ни слезами, ни поцелуями, он просто ждал момента, когда она поворачивалась к нему спиной, и воровал печенье. После того как он съедал печенье и его обвиняли в воровстве, он с ангельским личиком признавался в преступлении:
– Прости меня, мамочка! Я совсем не хотел его брать. Просто я был так голоден, а это печенье мое любимое – большое, с изюмом, и я забыл, что не должен есть его без разрешения. Не сердись на меня, мамочка! Я обещаю больше этого не делать!
Однажды, подслушав, как Молли, горничная, призналась Мэри, служанке, что она поддалась притязаниям одного джентльмена, потому что «дьявол заставил меня сделать это, он шептал мне в ухо», Хьюби, моргая своими длинными ресницами, сказал Норе, что в этот раз «сам дьявол заставил его украсть печенье!».
Руперт очень смеялся, когда услышал такое объяснение.
– Мы должны пристально следить за этим старым дьяволом. Или же сделать так, чтобы наши служанки делали свои признания там, где их не будет слышать Хьюби. Иначе он узнает, что еще дьявол заставляет их делать.
– Перестань смеяться, Руперт, – сказала Нора, тщетно пытаясь сдержать свой смех. – Ты же знаешь, что все это совсем не смешно!
По правде говоря, она была больше обеспокоена, чем развеселена.
Джеффри сказал ей, что она поднимает излишний шум. Всякий мальчишка обязательно таскал сладости. В свое время и Хьюберт делал это. Если его не ловили с поличным, он горячо отрицал свою вину. А если ловили, он просто обещал, что больше не станет так делать. И конечно, продолжал таскать сладости.
– А как насчет Руперта? – хмуро улыбнулась Нора. – Он таскал сладости?
– Разумеется, нет. Руперт всегда хорошо себя вел, я уже говорил тебе это. Но иногда, когда Хьюберта не ловили с поличным, он старался свалить вину на Руперта.
– И Руперта наказывали?
– Нет, даже Миранда никогда не верила россказням Хьюберта.
– И что же тогда? Она наказывала его за ложь?
Джеффри засмеялся:
– Мне кажется, что можно назвать это своеобразным наказанием. У Миранды были свои понятия о справедливости. Она заставляла Хьюберта извиняться перед Рупертом, и когда наступало время десерта, она давала Руперту два пирожных или печений вместо одного. Это должно было утешить его за ложные обвинения. Но и Хьюберт тоже получал два пирожных, так как его следовало премировать за извинения перед Рупертом. Меня бы не удивило, если бы он получал три пирожных. Все дело в том, что Миранда просто физически не могла чего-то запрещать Хьюберту.
Он вздохнул:
– Но я могу признаться, что в конце концов это ничего не изменило.
– Хотя я понимаю, что это дурной вкус, когда вторая жена критикует первую, но мне кажется, что нельзя так воспитывать детей. Она только усугубляла неадекватное поведение Хьюберта. Если он понимал, что может воровать сладости и сваливать это на Руперта, а потом, извинившись, получить два пирожных за двойную ложь, он приобретал негативный стимул. Что касается Руперта, он получал как бы утешительную премию, что тоже весьма непедагогично.
– Я уверен, что ты права, но у меня голова идет кругом.
Она подозревала, что у Джеффри кружится голова, потому что ему это совсем неинтересно. У нее в ушах звучали слова Руперта: «Когда дело доходит до семейных проблем, отец всегда старается уйти от ответственности!»
– Ну а почему ты не вмешивался? – настаивала Норда. – Почему ты не говорил Миранде, что она не права?
– Мы не очень ладили с Мирандой, и я старался не вмешиваться в те дела, которыми она занималась.
– Но Хьюберт говорил, что Анна и Миранда не ладили. Тебе не казалось, что ты должен был вмешаться?
– Анна? – его тон стал ледяным. – Я никогда не говорю об Анне. В моем доме никогда не упоминается ее имя!
«Он разозлился на меня, – подумала Нора. – Раньше он никогда так на меня не злился».
– Прости, – сказала Нора. Ей действительно стало неприятно. Но она все равно считала, что, если бы он попытался помирить мать и дочь, может быть, Анна никогда не убежала бы в Австралию и не умерла бы от болезни Хартискоров – не повесилась бы!
Джеффри нежно улыбнулся ей.
– Такое грустное личико! Моя дорогая! – сказал он, целуя ее. – Ты читаешь слишком много книг по воспитанию детей. Мой тебе совет: радуйся, что Хьюби такой милый и энергичный ребенок, и постарайся, чтобы у твоего старика мужа тоже всегда было хорошее настроение!
Она решила, что действительно слишком остро на все реагирует. Она читала, что формирование характера подростка завершается к тринадцати годам. Ей не хотелось делать ошибки в то время, когда у Хьюби формируется характер. Ошибок, подобных тем, какие допустила Миранда со своими детьми. Ей было несколько неудобно, но она все равно считала, что Джеффри тоже был виновен в сложных судьбах детей.
В конце концов она решила, что Хьюби должен посещать школу, вместо того чтобы заниматься дома с учителем. В доме было слишком много взрослых, которые танцевали под его дудку! Ему нужна была компания друзей его возраста, он должен был научиться ладить со сверстниками, в чем-то уступать им и быть с ними на равных. Он должен был научиться существовать в реальном мире. Так как она не могла даже думать о том, чтобы отослать его в интернат, она записала мальчика в «Школу Треддуэлл». При нормальном движении на дороге езды до нее было всего пятнадцать минут.
Почти сразу на него стали жаловаться. Главное обвинение состояло в том, что Хьюби подрывал дисциплину в классе. Он был невнимателен, часто не подчинялся приказам, хотя всегда мог всех очаровывать. Он, казалось, был в центре любых «подрывных сил», как это часто случалось в школе у мальчиков. В общем, ничего страшного. Какие-то небольшие драки или небольшое издевательство над кем-то, какие-то шуточки – у учителя исчезала тетрадка, и ее находили в парте мальчика, которого не очень жаловали остальные ученики. Перестрелка бумажными шариками, как только учитель поворачивался спиной к классу… По словам Хьюби, он почти всегда был не виноват! Остальные мальчишки заставляли его вести себя подобным образом, или же, если затевалась драка, другой мальчик всегда начинал первым!
Нора очень расстраивалась, но Джеффри почти всегда защищал Хьюби, особенно если это касалось драки.
– Что, ты считаешь, должен был делать парень? Спокойно принимать на себя все удары? Ты что, хочешь, чтобы он превратился в чертова пацифиста, который даже не может себя защитить?
– Конечно, нет. Но могу ли я быть уверена, что он просто защищался? Что тот мальчик действительно толкнул его? Ты же знаешь, как Хьюби всегда… – И после паузы произнесла: – Ты же знаешь, как Хьюби всегда врет и винит во всем других.
Она почти поверила, что если Хьюби соврал один раз, значит, он врет всегда. Из-за своей репутации он всегда будет виновен… Тогда, зная, что ему все равно никто не верит, Хьюби станет заниматься и другими нехорошими вещами.
Даже когда Хьюберт лгал относительно занятий с доктором Уэбстером, даже когда он выдумал сон о том, что Руперт изнасиловал его, частичка правды все же просочилась через заграждения измышлений.
«Доктор Уэбстер говорит, что мне снится этот сон потому, что со мной все так и случилось. Тогда я не рассказал об этом отцу, это произошло из-за моей боязни, что он назовет меня лжецом, потому что он никогда мне не верил».
Бедный Хьюберт! Даже в его сне-фантазии проявилась правда: его всегда считали лжецом. Она не станет повторять такую же ошибку с Хьюби – называть его лгунишкой, даже не стараясь поверить ему или же хотя бы усомниться, что он и на этот раз лжет.
Если же она обнаружит, что он лгал, она не станет принимать его извинения, а потом как-то поощрять мальчика. Она будет стараться внушить ему, что ложь – это удел слабых людей и трусов и может принести только горе.
И однажды, когда он станет старше, а она сама – сильнее, она расскажет ему, как пыталась замаскировать его рождение ложью и чем все это обернулось…
