Текст книги "Наложница визиря"
Автор книги: Джон Спиид
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)
Он долго смотрел на нее, перед тем как наконец ответить.
– Не совсем брат. Родственник, – он снял руку с ее ладони. – Да. Это только значило…
– Да, дядя?
Он вздохнул и закрыл глаза, и какое-то мгновение испуганная Люсинда опасалась, что он умер.
– Я думал, что ты поймешь, – пробормотал он.
– Я понимаю, – ответила она.
Карлос махнул рукой.
– Иди. Передай мои наилучшие пожелания Викторио. Наслаждайся путешествием.
– Спасибо, тио Карлос, – она наклонилась и поцеловала его в лоб.
– Еще одно, – он судорожно вздохнул, когда она уже собралась уйти. – Да Гама. Будь осторожна. Не доверяй ему.
Услышав эти слова, Люсинда уставилась на дядю. Ей страшно хотелось услышать больше, но она видела, как он слаб. Ему было трудно разговаривать, а если сказать по правде, то ей хотелось побыстрее отправиться в путешествие. Ей хотелось, чтобы скорее начались приключения.
– Хорошо, дядя, – весело сказала она. – Со мной все будет в порядке.
Снаружи она потрясла Джеральдо за плечо.
– Просыпайся. Мы уезжаем.
– А с ним все будет в порядке? – спросил Джеральдо с самым серьезным видом.
– Тио Карлоса не так-то просто убить. Для этого потребуется нечто большее, чем понос, – ответила она.
Однако на лице Джеральдо было написано беспокойство, а не облегчение.
* * *
Когда какой-то житель Гоа говорил: «Мы отправляемся на рассвете», – все понимали, что это только речевой оборот. К тому времени, как прозвучали слова прощания, а сундуки снова открыли, чтобы добавить разнообразные забытые вещи, уже давно рассвело. Наездники-мусульмане достали и развернули молитвенные коврики перед восточной стеной. Затем сундуки снова загрузили и привязали к повозкам, в которые были впряжены волы, затем отвязали и сняли, снова загрузили. Теперь солнце стояло уже высоко, а животные хотели пить и проявляли нетерпение.
Люсинда настолько привыкла к Гоа и множеству непредвиденных задержек, что не понимала все увеличивающегося раздражения капитана Патана. Патан отправил слуг за водой для животных, но жители Гоа двигались крайне медленно, поскольку это было время сиесты, и в конце концов Патан отправил своих людей.
Затем слон обгадился на улице, и оказалось некому убирать дерьмо, потому что слуги Дасанов к этому времени благоразумно исчезли в затененных уголках. Охранники-мусульмане, посчитавшие оскорблением для себя поход за водой, не отозвались на мягкую просьбу своего начальника, а он не считал возможным им это приказывать. В конце концов появились какие-то никому не известные людишки – неприкасаемые[16]16
Неприкасаемые – лица, занимающие самое низкое положение в индийской сословно-кастовой системе. Выполняют работы, считающиеся нечистыми: обработку кожи, уборку мусора и т. д.
[Закрыть], которые и унесли слоновье дерьмо в корзинах. Эти корзины они несли на головах. Правда, и после уборки вонь не исчезла.
Да Гама, который мог бы помочь, почему-то сидел в тени дверного проема и позволял Патану самому решать все проблемы.
– Пока ему везло гораздо больше, чем повезло бы мне, Люси, – пояснил он, когда Люсинда спросила его об этом. Казалось, Да Гаму забавляет все происходящее. Люсинда подумала, не выпил ли он.
Что касается Джеральдо, то после бессонной ночи он отдал приказ не беспокоить его до тех пор, пока караван на самом деле не будет готов тронуться в путь, и спал в своей комнате с задернутыми шторами.
В полдень, вместо того чтобы находиться уже в пути, Люсинда занялась организацией обеда для путешественников. К счастью, она остановила слуг до того, как тарелки с холодным мясом покинули дом, и отправила их назад в кухню. Там она приказала положить ветчину и говядину на отдельные тарелки, потому что индусы-христиане, несмотря на принятие христианства, отказывались есть мясо коровы, а мусульмане не станут есть свинину. Португальцы, конечно, ели все.
К тому времени, как колокол на церкви Святой Екатерины пробил два часа, казалось, что все готово. Люсинда послала Елену удостовериться, все ли собрались для отправления в путь, а сама побежала в комнату дяди. Еще не успев завернуть за угол, она услышала крики.
Она чуть не врезалась в Джеральдо, которого отталкивал разозленный камердинер тио Карлоса. Несмотря на рост и силу, создавалось впечатление, что Джеральдо не в состоянии противостоять праведному гневу беззубого камердинера.
– Адольфо, объясни, что происходит! – воскликнула Люсинда.
– Он пытался проскользнуть в спальню господина, сеньорита, – сказал Адольфо и еще раз гневно толкнул Джеральдо в грудь.
К удивлению Люсинды, Джеральдо выглядел обескураженным и даже виноватым, а не разозленным, как она ожидала. Она могла бы также понять, если бы ему стало забавно и смешно.
– Я хотел попрощаться, – сказал он и беспомощно развел руками. – Кто знает, когда мы снова сможем увидеться с тио Карлосом?
– Он задумал недоброе, – настаивал камердинер. – Посмотрите, что я нашел на полу у его ног! – закричал Адольфо и раскрыл кулак перед носом Джеральдо, а затем протянул руку к Люсинде. На ладони лежала крошечная серебряная коробочка.
– Мой мышьяк! – воскликнула Люсинда.
– Яд! – размахивая коробочкой, заорал Адольфо. – Преступление!
– Значит, теперь ты обвиняешь сеньориту Дасану? – спросил Джеральдо и выхватил коробочку из руки камердинера. – Ты утверждаешь, что моя кузина отравила нашего дядю?
Адольфо открыл беззубый рот и выдавил один долгий звук: «О-о!».
– Я не это имел в виду! – закричал он.
– Пойдем со мной, Люси, – сказал Джеральдо, крепко взял ее за руку и повел прочь. Через плечо он бросил: – Я отправлю очень суровое письмо дяде насчет этого оскорбления его племянницы.
– Вернитесь! – размахивая пустым кулаком, закричал Адольфо.
– Сколько лет этому дураку? – спросил Джеральдо с горящими глазами.
– Наверное, шестьдесят, может семьдесят.
– Понятно, – вздохнул Джеральдо, словно пытаясь успокоиться. – Возможно, это все объясняет.
– Он очень давно работает на тио Карлоса. Не нужно его наказывать.
– Ты, как и всегда, права, Люси. На этот раз я его прощу, – когда он улыбнулся, зубы заблестели на солнце, словно жемчужины. – Прости меня за несдержанность. Наверное, я очень сильно о тебе беспокоюсь, – он нежно сжал ее руку и протянул ей коробочку с мышьяком. – Как я понимаю, это твое. Встретимся внизу.
Когда Джеральдо направился в свою комнату, Люсинда попыталась навести порядок в мыслях. И если более старшая или более мудрая женщина могла бы задуматься о Джеральдо, его увиливаниях и попытке украдкой проскользнуть в комнату дяди или о таинственном появлении серебряной коробочки у ног Джеральдо, Люсинда все еще размышляла над тем, как он сказал, что очень сильно о ней беспокоится. Он назвал ее Люси, и произнесенное им имя на протяжении многих часов эхом повторялось у нее в сознании, словно там звенел золотой колокольчик.
* * *
Наконец все было готово. Люсинда в последний раз прощалась с Карвалло и его женой, когда услышала крик Елены на хинди рядом с одной из повозок, в которые были запряжены волы. Вокруг собралась толпа, не давая Люсинде рассмотреть происходящее, но она услышала женские голоса. Эти женщины называли друг друга очень нехорошими словами. Да Гама махнул Люсинде, жестом подзывая к себе.
Там стояла Елена, упершись руками в бока и широко расставив ноги. Она показывала на кого-то, кого Люсинда не могла рассмотреть, и кричала.
– Она – твоя служанка, Люси, – сказал Да Гама, подталкивая девушку вперед.
Наконец Люси увидела второго человека, и, несмотря на то что эта личность говорила женским голосом, Люсинда предположила, что это все-таки не женщина. Хотя это, конечно, могла быть женщина, маленькая и тучная, одетая как мужчина.
– В чем дело, Елена? – спросила Люсинда на португальском.
Лицо Елены было искажено злостью и отвращением.
– Вначале этот шакал говорит мне, что я должна ехать, как мешок муки, на повозке с волами! – рявкнула она на грубом хинди и гневно указала пальцем на капитана Патана, который смотрел в небо и молчал. – Затем они говорят мне, что я должна ехать с хиджрей[17]17
Хиджра – презрительное название евнуха, дословно – некто, кто появляется ни мужчиной, ни женщиной.
[Закрыть]! Я не позволю им так оскорблять меня! Пусть она идет пешком!
– Пожалуйста, айя, успокойся, – сказала Люсинда на португальском, направляясь к ней.
Елена шагнула в сторону.
– Никогда! – гневно заявила она. – Я не поеду с хиджрей!
После этого она скрестила руки на груди и уселась на землю.
Второй человек – мужчина, женщина или кто бы это ни был – повернулся к Люсинде круглым лицом, на котором были написаны обида и грусть.
– У меня несчастливая судьба – терпеть такое отношение к себе, госпожа, – прозвучал высокий голос. Люсинда подумала, что этот голос больше подошел бы ребенку, чем женщине.
Конечно, теперь она сообразила. На хинди слово hijra используется для ответа и означает «не то и не это». Теперь, глядя на странную фигуру, грустно стоявшую рядом с ее служанкой, Люсинда все поняла.
– Хиджра, – пробормотала она.
– Мукхунни[18]18
Мукхунни – евнух.
[Закрыть], госпожа, – сказал человек на хинди. Он был оскорблен и высоко поднял голову. – Это будет правильный термин. Я был одним из главных евнухов в серале султана Биджапура. И очевидно, что я – это он, а не она!
Елена закатила глаза.
Не зная, что еще предпринять, Люсинда присела в реверансе, но не низко. В ответ на это евнух приложил сложенные ладони ко лбу.
– Простите мои дурные манеры, – сказала она, зная из уроков Елены, что извинения – всегда лучший способ начать разговор на хинди. – Вы – первый… э-э-э…
– Мукхунни, госпожа, – подсказал евнух с высоко поднятой головой. Таким образом демонстрировалась маленькая шея. – Слово означает «с короткими бивнями» и является правильным обращением к человеку, изуродованному, как я.
Пока он смотрел на нее, Люсинда поняла, что люди, собравшиеся вокруг них, чтобы послушать спор, теперь начинают ее осуждать. Она слышала шепот.
Служанка продолжала сидеть на земле с недовольным видом. Евнух, одетый в шелка, ждал с гордым видом, словно бросал ей вызов. Осмелится ли она что-то сказать? Капитан-мусульманин смотрел на нее с презрением. Глаза Да Гамы смеялись. В толпе шептались.
Неужели ей никто не поможет?
И именно в этот момент она почувствовала, как сильная рука нежно сжала ее предплечье и услышала шепот:
– Я с тобой.
Это был Джеральдо.
Джеральдо щелкнул пальцами над Еленой. Она подняла голову, чувствуя себя оскорбленной.
– А теперь встань, женщина, и садись в повозку, как тебе и велели, – произнес он на прекрасном хинди.
У Елены округлились глаза.
– Не с хиджрей. Я не сяду.
– Ты сделаешь то, что прикажет твоя хозяйка, – ответил Джеральдо. Хотя он и говорил тихим голосом, тон намекал на суровые действия.
Теперь все посмотрели на Люсинду.
– Но, кузен, почему здесь находится этот евнух? – прошептала она, обращаясь к Джеральдо.
– Он здесь, чтобы следить за… грузом, – прошептал Джеральдо в ответ.
Конечно, в дальнейшем Люсинда пожалеет, что не спросила о грузе, который вез караван. Но после слов Джеральдо у нее в голове тут же появился ответ.
– Очень хорошо. Значит, если вы не хотите ехать вместе, один из вас отправится с грузом.
Глаза Елены округлились, но евнух, к удивлению Люсинды, широко улыбнулся с явным облегчением.
– О, спасибо, госпожа, спасибо, – пропищал он и поспешил прочь, но затем вернулся и после некоторых колебаний сжал ладонь Люсинды пухлыми ручками. – Я никогда не ожидал такой милости от фаранга. Простите меня.
После этого он поспешил к слону. Люсинда уставилась на свою руку.
– Теперь что касается тебя, – Люсинда нахмурилась и повернулась к Елене. – Как ты смеешь устраивать такую сцену при всех? И почему ты отказалась ехать с этим человеком? Потому что он немного отличается от других? Христианское милосердие учит нас любить других, а не презирать их.
Она могла бы сказать это на португальском, но вместо этого говорила на простом хинди, желая наказать Елену за неповиновение. Елена гневно смотрела на нее. Люсинда глядела холодно.
– Все мы не без греха, Елена. Но я не потерплю дерзости и пренебрежения. Ты останешься здесь, Елена.
– Но, моя маленькая! Как…
– Хватит! Ты меня слышала. Снимай свой багаж с повозки и отправляйся в дом!
Люсинда ждала. Она ожидала немедленных извинений, но они не прозвучали. Прошла минута, потом вторая, но Елена продолжала молчать. Более того, пока они ждали, когда снимут багаж служанки, Люсинда заметила победный блеск в темных глазах Елены, который та пыталась скрыть.
«И что же я натворила? – подумала Люсинда. – Что я буду делать без нее?»
Однако, до того как она успела изменить решение, капитан Патан велел всем занимать свои места. Затем он повернул лошадь к Люсинде.
– Вы поедете в паланкине, госпожа, – сказал он на хинди и кивнул на серебряную лестницу, прислоненную к боку слона. Люсинда в отчаянии оглянулась на Елену, но Патан оказался между ними и тихо произнес: – Вы поступили справедливо и мудро, госпожа. Пророк учит, что мы должны проявлять уважение к ближним, даже к тем, которые отличаются от нас. Вы меня пристыдили, госпожа.
– Вас? Пристыдила? Каким образом? – удивленно спросила она.
Его голос звучал натянуто:
– Я нахожусь в земле христиан и должен быть терпимым, как учил Пророк. Но я ругаю людей, я осуждаю их, потому что вы немного отличны от меня. Потому что вы поклоняетесь Всевышнему иначе, чем я.
Они добрались до лестницы, и Патан ловко соскочил с лошади, а затем взял Люсинду под руку, чтобы помочь взобраться наверх. У нее были тяжелые юбки до пят, которые раскачивались на мягких обручах, подчеркивая ее тонкую талию. Она радовалась его прикосновению, успокаивающему и уверенному. Без его помощи ей, наверное, было бы не справиться.
– Я – мужчина. Я – мусульманин. Тем не менее сейчас я вынужден учиться у христианки, да еще и женщины. И поэтому мне стыдно.
– Ну, это, наверное, очень хорошо, – сказала Люсинда.
Патан впервые на ее памяти улыбнулся. Португальцы улыбаются иначе. В его улыбке было что-то другое, словно удовольствие заслужено, а не получено просто так. И улыбка выглядела более расслабленной, словно, после того как удовольствие заслужено, им можно наслаждаться и смаковать его.
– Вы очень терпимы и очень мудры, госпожа. Я считаю за честь сопровождать вас.
К этому времени она уже добралась до верха лестницы. Погонщик поднялся со своего места на голове огромного животного и встал, поставив голые ноги на уши слона. Затем он раздвинул занавески паланкина острым латунным анкасом[19]19
Анкас (хинди) – стрекало для слона, шест с острым наконечником и крюком.
[Закрыть], а другой рукой крепко взял Люсинду за руку. Лишь немногие мужчины когда-либо касались ее таким образом. У этого погонщика оказалась сильная и сухая рука.
– Пожалуйста, заходите, госпожа, – крикнул снизу Патан.
Внезапно Люсинда замерла на месте, глядя внутрь паланкина.
«Не может быть! – подумала она. – Нельзя ожидать, что я поеду здесь. Не с ними».
На подушках и подстилках за шелковыми занавесками, которые трепались на долетавшем от океана ветерке, сидел евнух. Он улыбался и кланялся. Рядом с ним сидел груз, который показался Люсинде полуголым.
«Баядера, – подумала она. – Профессиональная танцовщица. Обычная шлюха».
Снизу капитан Патан смотрел на нее с глубоким почтением.
«Ну, мне хотелось приключения», – подумала Люсинда.
При помощи погонщика и евнуха она забралась внутрь.
* * *
– Это и есть та милая женщина из фарангов, о которой я говорил, – обратился евнух к баядере высоким голосом. Он быстро произносил слова. – Заходите, заходите. Заходите, – сказал он Люсинде. – Разве не мило? Наш собственный маленький домик.
Затем он схватился пухлыми ручками за руки Люсинды, с гораздо большим энтузиазмом, чем требовала простая поддержка, а потом задергивал занавески, пока она заползала внутрь и пыталась устроиться на подушках.
– И она говорит на хинди, – добавил евнух, словно и не прекращал разговаривать с баядерой.
Он широко улыбался Люсинде. Сквозь шелковые занавески в паланкин проникал приглушенный солнечный свет. В этом свете Люсинда рассмотрела странное лицо евнуха. Создавалось впечатление, будто на лицо юноши наложили слоями заварной крем. Она смогла различить острый подбородок с ямочкой, который словно плавал среди океана щек.
– Должен быть какой-то более приличный способ сюда подниматься, как вы думаете? Лишаешься чувства собственного достоинства, пока лезешь сюда таким образом.
Он склонился к выходу и просунул голову между занавесок. Люсинда рассмотрела его тучное тело, напоминающее тело мальчика, надутого, словно воздушный шар.
– Убирайте лестницу, капитан, сейчас же убирайте. Мы все уже на месте, – выкрикивая эти слова, евнух вертел огромной задницей.
Люсинда увидела, как баядера легко кивнула на толстую пятую точку евнуха, словно они, как женщины, могли понять шутку.
– Ну, теперь, наверное, мы можем трогаться, – объявил евнух и снова сел. Щеки у него порозовели. – Ждем целый день. Разве нам нечего делать?
– Везде одно и то же, – тихо произнесла баядера. Ее лицо выглядело абсолютно спокойным. Люсинда отметила, что баядера моложе, чем показалось в первое мгновение. На самом деле она скорее одного возраста с самой Люсиндой. На коленях баядера держала нечто, казавшееся кучей пальмовых листьев.
– Я думаю, что вначале нам всем нужно представиться, – сказал евнух. – Это моя новая госпожа, знаменитая девадаси… – но баядера остановила его, едва заметно подняв палец.
– Ты должен называть меня моим новым именем, именем профессиональной танцовщицы. А то как мне к нему привыкнуть?
– Нет, госпожа… – запротестовал евнух, но она снова заставила его замолчать, на этот раз закрыв глаза.
– Меня зовут Майя. Я – профессиональная танцовщица – и все.
– По, госпожа, ей следует знать. Ты была…
– Я много кем была. Но теперь… – она со вздохом опустила глаза. – Теперь я Майя, профессиональная танцовщица.
Она поприветствовала Люсинду, поднеся ко лбу сложенные ладони. Люсинда уже собиралась что-то сказать, но тут за занавесками паланкина закричал невидимый погонщик, и слон тронулся с места. Люсинда завалилась на спину, на множество разбросанных повсюду подушек.
– Мы поехали! – радовался евнух.
Люсинда уже распрямилась, когда евнух протянул пухлую руку, чтобы помочь ей. Он выглядел обиженным из-за того, что она не воспользовалась его помощью, хотя она ей теперь не требовалась.
Майя опустила глаза и что-то прошептала себе под нос.
«Смеется надо мной, – решила Люсинда, но затем изменила свое мнение. – Нет, она молится, произносит мантру, чтобы путешествие прошло хорошо». Когда девушка посмотрела на евнуха, то увидела веселые живые глаза.
– Меня зовут Слиппер, – с самым серьезным видом представился он.
– Может, тебе следует назвать ей твое настоящее имя, – сказала Майя.
– О, какая теперь разница? Через несколько дней мы окажемся дома, и никому не будет дела до того, как меня звали раньше, – он моргнул, глядя на Люсинду, затем отвернулся и прошептал Майе: – В любом случае предполагалось, что это наш секрет.
– Хорошо, – кивая, ответила Майя. – Прости меня. Я не стану это больше упоминать.
* * *
Слон издал трубный звук. Люсинда забыла, как эти огромные животные раскачиваются во время ходьбы. Паланкин качался, подобно лодке в штормовом море.
– Требуется какое-то время, чтобы к этому привыкнуть, – сказал Слиппер, словно читая ее мысли. – Но здесь наверху гораздо лучше, чем в одной из этих старых пыльных повозок, которые тянут волы. У нас есть подушки, – добавил он и махнул на них рукой, словно Люсинда уже не сидела среди них. – И приятная тень. И еда, – он достал корзину с печеными яблоками, виноградом и сладкими лаймами. Евнух открывал корзину с довольным видом. – И, конечно, общество, которое доставляет самое большое удовольствие.
– Да, – вежливо ответила Люсинда и снова поймала взгляд Майи. Той было забавно. – Мы можем открыть занавески? Мне хотелось бы посмотреть, что происходит.
– Ну да, – сказал Слиппер, но было ясно, что предложение его разочаровало. Он потянулся к крыше паланкина и вначале опустил тонкие газовые занавески, чтобы их самих не было видно другим, и только после этого раздвинул боковые. – Я не буду раздвигать передние, – заявил он. – Кому охота смотреть на старую спину погонщика?
Люсинда уже собралась настоять на этом, но прикусила язык. И так нашлось, на что смотреть.
Караван заворачивал за угол, оставляя позади берег с растущими вдоль него пальмами и белые домики фарангов, направляясь к восточным воротам в окружающих Гоа стенах.
Слон находился в центре процессии. Впереди ехали четыре охранника-мусульманина с Патаном во главе. За паланкином следовало несколько повозок, которые тащили волы, потом – друг возле друга Да Гама и Джеральдо.
Люсинда почему-то думала, что процессия будет гораздо более грандиозной. Но происходящее и так возбуждало ее. Она ехала на спине огромного слона, в роскошном паланкине, следом за наездниками на лошадях, вооруженными длинными яркими копьями.
Колокольня церкви Святой Екатерины исчезала в тумане за спиной. Впереди Люсинда видела жалкие хижины индусов, которые окружали португальское поселение. Здесь дорога сужалась, поскольку ветхие строения, многие из которых были собраны из материалов, полученных или украденных у фарангов, ставились где попало: их хозяева мало обращали внимания на движение. Охранники требовали от пешеходов посторониться и поднимали копья, если кто-то медлил. Среди криков и насмешек караван медленно продвигался вперед.
– Давайте решать, – сказал Слиппер. – О чем мы будем говорить?
Люсинда не обращала на него внимания, поскольку они приближались к восточным воротам. Паланкин располагался почти на такой же высоте, как верх толстых каменных стен, у которых несли дежурство солдаты с кремневыми ружьями. Судя по виду, мужчинам все наскучило.
С тех пор как ее привезли в Гоа еще младенцем, Люсинда ни разу не покидала границ города. Она всю жизнь слышала рассказы о том, что происходит за его стенами, и на основании их создала воображаемый мир, полный смелых принцев и королей разбойников, а также сияющих дворцов. Это были глупости, которые обычно воображает молодая девушка. После смерти родителей тио Карлос стал ее опекуном, а затем сделал ее хозяйкой дома, и она заставила себя понять, что все эти мысли были только девичьими фантазиями. По, несмотря на это, у нее учащенно билось сердце, когда она приближалась к воротам: за ними простирался мир, о котором она только мечтала.
Привратники позвонили в большой бронзовый колокол и открыли широкие ворота, специально предназначенные для слонов. Перед тем как выйти через них, погонщик заставил слона идти очень медленно, почти остановиться. После этого он встал на голове животного, измерил высоту арки и удостоверился, что паланкин в нее пройдет, ходя и с трудом.
– Какой большой слон, – сказал Слиппер, глядя на Люсинду с почтением. – Наверное, вы очень важная особа.
– Уверяю вас, что это не так, – ответила Люсинда.
Выйдя за ворота, они медленно тронулись по некоему туннелю. На специальных площадках на стене стояли солдаты и ухмылялись, поскольку со своих мест наверху они могли хорошо рассмотреть женщин. Стволы пушек были направлены прямо на них.
– Они используют этот проход между двумя воротами, чтобы предотвратить таран внутренних. Это так неудобно! Сколько усилий! И как часто они подвергаются атакам? – Слиппер вздохнул, словно видел все это раньше. Люсинда попыталась вести себя так, словно тоже все знала об обороне города.
Слон двигался медленно, не желая никуда торопиться, несмотря на уговоры погонщика и анкас, которым тот его подгонял: огромному животному приходились нелегко в узком туннеле, особенно при повороте. Но даже после того как они его преодолели, их ждали еще последние ворота.
Солдаты широко раскрыли тяжелые створки. Люсинда задержала дыхание, когда слон пробирался между ними, но, конечно, за последними воротами никакого сказочного мира не оказалось, только огромное поле, покрытое пожелтевшей травой. Все деревья вырубили в оборонительных целях. Через несколько сотен ярдов дорога исчезала в тени леса, в джунглях тиковых и манговых деревьев, восточно-индийских хлебных деревьев и пальм. Над их высокими кронами она видела голубые тени далеких гор.
– Фу, что это за запах? – воскликнул Слиппер, прополз на другую сторону и выглянул из паланкина.
Майя бросила взгляд наружу, затем снова уставилась на кучу пальмовых листьев у себя на коленях.
– Деревня неприкасаемых, – сказала она. Майя впервые подняла голову после того, как они начали движение.
Люсинда посмотрела в ту сторону. Вначале она подумала, что это поле с поросшими травой холмиками, но затем поняла, что смотрит на низкие хижины, покрытые грязным дерном. Воняло падалью: сушились шкуры, кипятились кости, пахло старьем и смертью.
– Ты называешь их неприкасаемыми? – судя по голосу, Слиппер был раздражен.
– В этой жизни их доля – быть нечистыми. Никто не должен к ним прикасаться. Прикоснуться к ним значит самому оскверниться.
– Почему? Что с ними не так? – настаивал евнух.
– Их карма – чистить отхожие места и выделывать шкуры, делать все то, что делать противно, но что все равно должно быть сделано, – ответила Майя. Люсинда почувствовала, что она забавляет ее, как ребенок.
– Они заслуживают лучшего, чем жить здесь, – Слиппер скорчил гримасу.
– А кому нужна эта вонь в городе? Кроме того, у них своя еда и свои колодцы, а, выполняя свою работу, они приходят и уходят, когда хотят.
Слиппер нахмурился, глядя на земляные лачуги.
– Они такие грязные, как будто сделаны из грязи.
Увидев, как свинья пьет из лужи, в которой играют два ребенка, он отвернулся. Глаза у него сверкнули.
– В чем дело, Слиппер? – спросила Люсинда. – Так устроена жизнь, даже в Биджапуре.
Евнух посмотрел на нее. Для разнообразия он был серьезен.
– Это не одно и то же. Вы все увидите, когда доберетесь туда. Я сам видел, как индусы бегут принимать ванну даже после того, как их коснется тень представителя низшей касты. В исламе у всех живых существ есть душа. Мы очищаемся огнем сочувствия Всевышнего.
Он снова неотрывно смотрел на деревню и словно разговаривал сам с собой.
– Мне повезло, что я не индус. Меня послали бы сюда, понимаете? По индийским законам евнух должен жить среди неприкасаемых. Но нас не принимают даже представители низшей касты. Евнухи должны жить за пределами деревень неприкасаемых. Они должны носить женскую одежду, и они считаются особами женского пола. Про евнуха говорят «она». Им не положено колодцев, и они должны пить воду из канав. Дети бросают в них камни. Если бы я был индусом, то это была бы моя деревня. Эти жалкие грязные типы были бы моими соседями. Они бы меня презирали. Разве вы не понимаете?
Он посмотрел на Люсинду пронзительным взглядом, и она с некоторым ужасом повернулась, чтобы еще раз посмотреть на деревню неприкасаемых. Но к этому времени они уже отъехали от неприятного места, и люди и хижины стали почти неотличимыми от коричневой земли. А ветер, сладковатый от влажности леса, уносил вонь прочь.
– Вот так, – со вздохом произнес Слиппер, затем взял в руки яблоко и поднял голову. Он улыбался. – Итак, кто хочет есть?
* * *
После того как караван вошел в густой лес с нависающими деревьями, Люсинда наконец почувствовала, что оказалась в другом мире. Там было влажно, землю покрывала тень. Солнце до нее никогда не добиралось. Казалось, что даже шум, создаваемый двигающимся караваном, приглушается листвой.
Люсинда привыкла к ритмичному покачиванию слоновьей спины под полом паланкина. Куда бы она ни взглянула, со всех сторон ее окружали только темные листья и ветки. Сквозь листву иногда виднелись кусочки неба, которое казалось белым, как полотно. Она слышала шепот ветра и пение тысячи птиц. Она ощущала запах гниения и сырости, исходивший от земли, а также тепло тела слона. От слона скорее пахло травой.
– Почему ты продолжаешь выглядывать? – спросил Слиппер. – Тут ничего не увидишь.
Люсинде потребовалось какое-то время, чтобы понять: Слиппер обращается к ней.
– Оставь ее в покое, Слиппер, – сказала Майя. – Неужели ты не видишь, что она счастлива?
Люсинда с благодарностью посмотрела на танцовщицу и удивилась, что та единственная из всех поняла, что она чувствует.
– Ты много видела? Много путешествовала? – спросила Майя. Люсинда покачала головой. Майя снова перевела взгляд на кучу пальмовых листьев у себя на коленях. – Ну, в этом мы похожи, ты и я.
Люсинда удивленно посмотрела на нее, но не стала спорить. Она перегнулась через край паланкина, хотя лес здесь выглядел точно так же, как лес сто ярдов позади.
– Мы разве не собираемся разговаривать? – вздохнул Слиппер.
Капитан Патан, ехавший впереди, обернулся и увидел, как Люсинда высунулась из паланкина. Он нахмурился, заставил лошадь отойти к краю дороги и подождал, полка паланкин доберется до него.
– Не раскрывайте занавески, госпожа, – сказал он, снова трогаясь в путь рядом со слоном, но Люсинда отвернулась и притворилась, что не слышит его. – Госпожа, ради вашей же безопасности, – настаивал он.
Она никак не отреагировала на его слова.
Патан явно был раздражен, и поехал вперед, потом отправил Да Гаму к паланкину.
– Как вы там себя чувствуете? – крикнул солдат.
Слиппер пополз вперед, чтобы ответить. На его бледных щеках тут же появились розовые пятна от прилагаемых усилий.
– Привет, капитан, – сказал он на хинди. – Почему у вас столько пистолетов?
У Да Гамы на каждом боку висело по пистолету, рукоятки которых смотрели назад. На груди перекрещивались два широких ремня, и еще полдюжины пистолетов было заткнуто за них.
Да Гама рассмеялся и ответил тоже на хинди.
– У меня еще есть в рюкзаке, сеньор евнух. Лучше иметь лишние пистолеты и не иметь необходимости их использовать, не правда ли?
– Вас беспокоят волки, капитан? – спросил Слиппер. Его маленькие глазки широко раскрылись.
Да Гама приподнял одну бровь.
– Да, это так. Меня беспокоят волки, – ответил он и кивнул на занавески. – Не раскрывайте занавески, ладно? – затем добавил на португальском, глядя на Люси: – Так будет лучше для всех, понимаешь, Люси?
После этого он поскакал вперед, чтобы занять свое место в караване.
С неожиданной ловкостью и проворством Слиппер начал задергивать занавески, но Люсинда протянула руку, чтобы остановить его.
– Он только подшучивал над тобой, глупый! – сказала она. – Неужели ты на самом деле думаешь, что нас увидят волки?
– Он говорил не про волков, – заявила Майя.
Люсинда почувствовала опасность и, хотя не поняла ее, руку убрала. Слиппер задернул занавески.
* * *
Теперь в паланкине стало гораздо темнее. Майя сияла пальмовые листья с колен и коснулась ими лба, затем положила их на квадратный кусок шелка рядом с собой.
– Что это? – спросила Люсинда.
– Ты умеешь читать? – в свою очередь спросила Майя и протянула листья ей.
Конечно, это была книга, как поняла Люсинда, глядя на строчки на пальмовых листьях. Они были сшиты вместе сверху.
– На этом языке я не умею читать, – ответила она, отдавая их назад.
