Текст книги "Наложница визиря"
Автор книги: Джон Спиид
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)
ЧАСТЬ V
Договоренности
В саду у Бельгаумского дворца, между двумя огромными манговыми деревьями, медленно раскачивались качели. Платформа была подвешена на веревках толщиной в женское запястье. Веревки покрыли ватной прокладкой, а потом шелками различных оттенков и привязали к углам платформы. Она раскачивалась в тени, оставаясь идеально ровной. За стенами сада под ленивым солнцем раздавался треск цикад.
Платформа была обита мягкой материей, и создавалось впечатление большой, медленно двигающейся комнаты. Среди валиков и подушек дремали три женщины. Слепая женщина мурлыкала себе под нос, пока качели раскачивались взад и вперед. Ее сухой голос сливался со скрипом веревок и веток. Другая женщина сидела, подоткнув под спину подушку, и читала длинную книгу на пальмовых листьях.
Последняя из трех качалась с полуприкрытыми глазами. На темных веках плясали тени и солнечный свет, словно беззвучный фейерверк. Она чувствовала себя восхитительно в этом полете, не привязанной к земле. Ей казалось, что она ребенок, который еще не научился говорить, даже не выучил собственное имя.
– Люсинда! – позвала слепая женщина, плавая в приятном воздухе сада. Когда та не ответила, слепая женщина позвала снова: – Люсинда!
– Кто такая Люсинда? – отозвалась молодая. – Я больше ее не знаю.
Другие женщины улыбнулись, словно она пошутила.
Она вспомнила женщину по имени Люсинда. Но теперь та лежала разбившаяся на берегу горной речки, на дне пропасти, под опасной дорогой. Может, какие-то куски ее еще можно найти, догадалась женщина, например в сундуке, который свалился с повозки с впряженными в нее волами. Но Люсинда, несчастная женщина из фарангов, теперь потеряна навсегда.
Люсинда была безжизненным существом, словно кукла Коломбина в золоченом кукольном театре тио Викторио – кукла, одетая в корсет, платье, чулки и подвязки и оживляемая чужими руками. Жизнь Люсинды была жизнью втискивания – втискивания в слишком маленькие туфельки, в слишком тугие корсеты, в роли, от которых ей становилось только грустно. Но та Люсинда, та кукла, теперь лежала развалившейся на части на дне пропасти.
Женщина, которая когда-то была Люсиндой, надеялась никогда ее больше не видеть.
Люсинда говорила об этом с леди Читрой, которая, конечно, сразу же все поняла.
– Роса на листьях, перед тем как встанет солнце, – ответила она сухим голосом. – Тишина, перед тем как пропоет петух. Яичная скорлупа, еще не пробитая цыпленком, – так сказала Читра и похлопала ее по руке. Ее черные глаза, невидящие, как камни, бесцельно блуждали из стороны в сторону, ни на чем не останавливаясь. – Не то, что есть, а то, что может быть.
Женщина, которая когда-то была Люсиндой, теперь оделась в сари, в ярды жесткого шелка. Красное сари, зеленое сари, черное сари, украшенное золотом. Длинные волосы заплели в нетугую косу. На руках бросались в глаза узоры, нарисованные специальной краской.
Теперь она ходила по-другому. Может, все дело было в так быстро вылеченной лодыжке, а может, все объяснялось тем, что теперь она носила сандалии и нежные ступни чувствовали землю. Без корсета она видела, как вздымается ее грудь, когда она дышит. Воздух обдувал ее голые ноги, когда она двигалась, шелк дразнил соски. Бледное лицо иногда краснело от новых ощущений, она обнимала себя руками и с трудом сглатывала, надеясь, что никто этого не заметил.
Люди до сих пор называли ее Люсиндой – и она сама называла себя Люсиндой, но это было имя незнакомки, и его приходилось повторять два или три раза перед тем, как она его вспоминала: «Да, это я. Я и есть Люсинда».
Здесь никто не знал ее прошлого. Лишь один Альдо мог догадаться, какой она была, молодая португальская женщина, проживавшая в Гоа. Но они с Альдо только встретились, перед тем как начались изменения. Да и сам Альдо стал носить джаму, как индус.
Майя знала ее только как женщину, которая делила с ней паланкин, а не маленькую девочку, выросшую в Гоа. Майя знала женщину, которой стала Люсинда после того, как уехала из дома.
Молодая служанка леди Читры, Лакшми, сидела на стуле и дергала за веревку, раскачивая большую платформу. Женщины скользили на ней по воздуху, погрузившись в размышления.
Вдали, на дне глубокой пропасти, платья и корсеты Люсинды подхватил ветер, и они полетели по мокрым камням. В небольшом озере с усыпанным камешками дном оказались миниатюрные портреты ее мамы и папы, а также седовласого маркиза Оливейры, ее жениха. Рядом с ними в чистой воде лежала баночка с вермильоном и маленькая серебряная коробочка с мышьяком, как и разбитая бутылочка из синего стекла – с белладонной. Самка мангуста забрала одну из шелковых туфелек Люсинды к себе в нору и уложила в нее четверых розовых лысых детенышей. На качелях женщина по имени Люсинда, которая теперь только что родилась, открыла глаза и огляделась, словно поднималась после долгого сна.
* * *
– Идите взгляните! Идите взгляните! – позвал мужской голос.
– Что это? – прошептала Читра. – Это тот мужчина по имени Джеральдо! – она села прямо и повернула невидящие глаза на звук. – Уходи, уходи отсюда! Это женский сад!
В это мгновение Джеральдо появился у ворот вместе с высоким мужчиной, который держался позади, несмотря на то что Джеральдо смеялся и тянул его за руку.
– Смотрите, кого я привел! – закричал Джеральдо.
Люсинда его не узнала. Взглянув на радостное лицо Майи, она посмотрела на мужчину еще раз.
«Боже праведный! – подумала она. – Это же он! Капитан Патан! Подумать только, я чуть его не забыла».
– Уходите! Уходите! – возмущалась Читра.
Но Джеральдо не обращал на ее крики внимания.
– Вы посмотрите, кто только что вернулся от врача! Он поправился! Совсем как новый!
Казалось, Патан смущен таким вниманием. Он увидел, как маленькая девочка неотрывно смотрит на него со стула, и подмигнул ей. Она прикрыла рот рукой, чтобы не захихикать.
Но леди Читра зашипела сквозь зубы.
– Это женская половина, фаранг. Иди куда-нибудь в другое место.
– Чушь! – ответил Джеральдо. – Госпожа Читра счастлива, что мы приехали, не правда ли, дорогая? В конце концов, мы же гости генерала Шахджи. Это дает нам некоторые права. А Да Гама оставил меня за старшего! Значит, я буду делать то, что хочу – а я хочу быть здесь! – Джеральдо рассмеялся. – Ну, капитан? Ты вообще можешь узнать мою кузину?
Люсинде было приятно, когда Патан уставился на нее и моргнул, перед тем как ответить.
– Госпожа… – он резко вдохнул воздух.
– Теперь ты должен называть меня Люси, капитан. Мы через такое прошли вместе, что должны стать друзьями.
Она собиралась протянуть руку, но затем вспомнила, где находится и как одета. Поэтому она сложила ладони и поднесла их к склоненному лбу.
Но все это время она не сводила глаз с Патана.
Он сделал то же самое, кланяясь ей. Их взгляды встретились. Без тюрбана его темные волосы ниспадали на плечи и обрамляли лицо. Сейчас он не казался таким надменным. Люсинда выдержала его взгляд и подумала, какой он видит ее. Огонек, подобный угольку, мерцающий в его темных глазах, был ответом. Люсинде стало тяжело дышать, словно на ней туже затянули корсет. Она отвернулась и покраснела.
Внезапно сад заполнился резкими и пронзительными криками и странным шумом. Два огромных павлина подбежали к качелям, расправив разноцветные хвосты.
– А теперь вы еще побеспокоили моих птиц, – укоризненно сказала Читра мужчинам. – Они – единственные мужчины, которым дозволяется сюда заходить! Вы видите, к чему привело ваше появление?
– Да, видим, – ответил Джеральдо.
Он бросил насмешливый взгляд на Люсинду. Его темные глаза хитро поблескивали.
* * *
– Я удивлен, что у тебя так мало вопросов, капитан. Ты же почти на неделю выключился из жизни.
Двое мужчин ужинали. Они сидели в комнате Джеральдо, скрестив ноги на белом покрывале, на котором и расставили блюда. Покрывалом застелили толстый ковер с узорами. Еду подали простую – рис, овощи, лепешки, но она источала прекрасные ароматы и была вкусной. Рядом с Патаном стоял кувшин с водой, а рядом с Джеральдо – графин со сладким вином, которое ему удалось найти в городе.
– Да, эту неделю я действительно провел во тьме, – ответил Патан. – У меня так болела голова после травмы, что врач закрыл окно ставнями и держал запертой дверь. Как ты знаешь, врач не пускал ко мне никаких посетителей.
– И как ты это выдержал, капитан? Я бы сошел с ума.
Темные глаза Патана сверкнули:
– На самом деле это было хорошо. Я медитировал, молился. Я вспоминал слова поэтов и мудрость шейхов.
– Боже праведный, капитан… Ты случайно не суфий[40]40
Суфий – последователь суфизма, мистико-аскетического направления в исламе.
[Закрыть]? Они же настоящие сумасшедшие!
– Некоторые могут показаться сумасшедшими.
– Когда крутятся вокруг своей оси и воют на луну? А ты этим занимаешься?
– Я знаю людей, которые это делают. Но давай поговорим о других вещах. Что случилось в мое отсутствие? Я был рад увидеть, что и с тобой, и с женщинами все в порядке. А где Слиппер? И, что гораздо важнее, где Деога?
Джеральдо сел прямо.
– Вначале я отвечу на последний вопрос. Мой кузен Да Гама отправился в Биджапур.
– Один?
– Он поехал вместе с командующим Шахджи. Вероятно, сегодня они доберутся до Биджапура.
– Но до Биджапура отсюда всего три дня пути верхом…
– Может быть, но генерал Шахджи объезжал свои западные форты. Неожиданная инспекторская проверка, без предупреждения. Он просто подъезжает к воротам вместе со своими солдатами, – мужчины обменялись веселыми взглядами. – Шахджи и дядя Да Гама очень быстро нашли общий язык.
– А Шахджи меня узнал? – спросил Патан.
– Не думаю. А должен был?
– Он был другом моего отца. Я встречался с ним ребенком, но не видел его после смерти родителей. Тем не менее, всегда надеешься. Такова жизнь – надо всегда надеяться.
За время трапезы Джеральдо почти забыл, в каком унынии пребывал бурак.
– Перед тем как уехать, Да Гама назначил меня главным. «Ты – старший, пока меня нет, Альдо», – сказал он мне.
– И как ты воспользовался своей властью?
– Избавился от проклятого евнуха.
Патан протянул руку за очередной лепешкой, не глядя на фаранга.
– А зачем ты это сделал? – спросил он.
– Я тебе объясню зачем. Он избивал танцовщицу. Избивал ее! Я велел ему остановиться, а он этого не сделал! Так что я вышвырнул его вон.
У Патана в голове возникла тысяча вопросов, но он их попридержал и заговорил ничего не выражающим тоном, задавая самые простые:
– Ты говоришь, что нашел его избивающим танцовщицу. А ты знаешь почему?
– Я знаю, что он сказал. Он притворился, будто Майя что-то украла.
– Теперь ты называешь ее Майя?
Джеральдо насупился:
– Ее так зовут! Она очень дружелюбная, если узнать ее поближе.
– Правда? – замечание Джеральдо словно повисло в воздухе. – А мукхунни сказал, что она украла?
– Она ничего не украла! Он сумасшедший. Он ревнует или бредит, я не знаю точно, что с ним, – Джеральдо нахмурился и следующие фразы произнес шепотом: – Он заявил, что у Майи есть что-то, что принадлежало ему. Но он не желал говорить, что это. Нет! Он сказал, что пытался ее найти на протяжении многих лет. Он заявил, что видел ее с этой вещью во время нападения разбойников, – Джеральдо покачал головой. – Я снова и снова спрашивал, что это. «Она знает. Спроси у нее!» – повторял он. Мне пришлось встать между ними – он продолжал на нее замахиваться. И он может причинить боль. Вначале и не подумаешь. Он кажется таким мягким, но может нанести сильный удар, когда захочет.
– Он многое скрывает, – согласился Патан. – И что ты сделал?
– Я одержал над ним верх. Ты улыбаешься, но это было не так легко, как ты думаешь! Затем я вытолкал его за стену и заставил стражников запереть ворота, – Джеральдо сделал большой глоток вина, затем погладил усы. – Теперь ты не улыбаешься.
– А что сделал мукхунни? – глаза Патана ничего не выдавали.
– Что он мог сделать? Он орал и бесился. Он умеет визжать, как кошка! Какое-то время он колотил в ворота. Долго колотил. Затем отправился к берегу, и никто его с тех пор не видел, – Джеральдо рассмеялся. – Не нужно так удивляться. От слуг я слышал, что какой-то крестьянин согласился подвезти его до Биджапура на своей телеге.
Джеральдо сделал еще один глоток вина. Он выглядел очень довольным собой.
– Когда я в тот день отправился за помощью – всего неделю назад! – мне страшно повезло, что я натолкнулся на генерала Шахджи и его солдат. Именно он отправил тебя к врачу, или хакиму, или как он тут называется. Он о тебе очень беспокоился, хотя по мне так ты выглядел нормально. Дяде Да Гаме удалось спасти Майю, как тебе удалось спасти Люси. Слиппер… – в этом месте Джеральдо засмеялся и снова глотнул вина. – Слиппер представлял собой жалкое зрелище. Он был в истерике. Конечно, с ним все было в порядке, на нем самом ни царапины. Но он застрелил лошадь Да Гамы, попав ей в глаз, и его всего залило лошадиной кровью. Он был уверен, что умрет. Нет, не повезло! Шахджи отправил его к врачу вместе с тобой. Думаю, просто для того чтобы от него избавиться.
– А другие? – натянутым тоном спросил Патан.
– Они не выжили, капитан. Ты хорошо их знал?
– Только погонщика и его слона. Он меня катал, когда я был мальчишкой. Всадники были людьми Вали-хана. Я недавно с ними познакомился.
– Шахджи приказал их всех похоронить, не сжигать. Он подумал, что они мусульмане.
– Он все сделал правильно.
– Он знает свое дело. Чем-то он напомнил мне дядю Да Гаму. Наверное, все старые солдаты похожи, – Джеральдо снова глотнул вина. – Но ты хотел узнать про этот дворец. Это летний дом Шахджи, Бельгаумский дворец. Слепая женщина живет тут постоянно. Ее зовут Читра. Она откуда-то знает Шахджи. Я думаю, что она, возможно, его сестра. Похоже, тут нет настоящего управляющего. Здесь живет она, несколько слуг и маленькая девочка по имени Лакшми.
– Та маленькая девочка у качелей?
Джеральдо кивнул:
– Она любимица Читры. Везде бегает и сообщает Читре все, что видит. Эти двое очень привязаны друг к другу. Просто единое целое.
* * *
Какое-то время двое мужчин обсуждали нападение на перевале. Джеральдо пропустил само сражение и хотел знать все детали, но Патан говорил сдержанно, не желая рассказывать о том, что могло смутить Люсинду. Но даже и так у Джеральдо сложилось общее представление, и он смотрел на Патана с восхищением и благодарностью.
– Теперь я понимаю, почему дядя Да Гама такого высокого мнения о тебе. Моя семья перед тобой в большом долгу.
Патан попытался сменить тему:
– На тебя посмотришь и не узнаешь. Одет как настоящий индус!
Джеральдо рассмеялся:
– Да, и Люси тоже, как ты видел. Когда вьючные лошади сбежали, наши сундуки разбились, а содержимое разлетелось по всей пропасти. Все вещи Люси, все мои, как и вещи Слиппера, но меня это нисколько не беспокоит. Это одежда Шахджи. Мне она очень нравится! А Люси теперь носит сари – но ты это и сам видел. Ты едва мог отвести от нее взгляд.
Джеральдо опять выпил вина. Ему было забавно смотреть на смутившегося Патана.
– Разница поразительная, – сказал Патан. – А танцовщица?
Джеральдо рассмеялся:
– Она – чудо. Она единственная, кому удалось не потерять голову. Ты видел ее мешок, с которым она путешествует? Она не выпускала его из рук. Она единственна из нас, у кого не пропал багаж.
– Понятно, – медленно произнес Патан. – Значит, как я понимаю, до него и хотел добраться Слиппер. Он нашел то, что ожидал?
Теперь Джеральдо уже много выпил и расслабился. Смотрел он лениво. Наклонившись поближе к Патану, он прошептал:
– Может, Майя это уже отдала. Она что-то вручила Да Гаме, перед тем как он уехал с Шахджи.
– Ты об этом спрашивал?
– Конечно. Я видел, как она что-то ему отдает. Так что, конечно, я спросил.
– И?..
– И она отказалась отвечать. То есть не сразу ответила. Но мы… проводили время вместе. Вдвоем, – Джеральдо приподнял бровь, надеясь, что Патан поймет его непроизнесенное хвастовство. – Это какие-то дешевые ювелирные украшения, которые носят танцовщицы. Ей их подарила ее гуру. Она хотела, чтобы Да Гама их для нее сохранил, – Джеральдо покачал головой. Вино оказалось крепким. – Этот Слиппер! Так настаивать, бить женщину, а речь-то шла о каких-то дешевых безделушках. Я преподал ему урок, капитан.
– Вероятно. Но я вижу, что ты устал. Не буду тебя больше задерживать.
Они с Джеральдо обменялись еще несколькими вежливыми фразами, и наконец Патан вышел на колоннаду под усыпанное звездами небо.
Ночной воздух, свежий и влажный, смешанный с туманом, защекотал у него в ноздрях. Из сада доносились крики павлинов, которые с надеждой обращались к цесаркам. Направляясь к себе в комнату, Патан увидел, как в темноте движется тень.
Он порадовался, что, несмотря на травму, его реакции остались такими же быстрыми и ощущения не притупились. Это была женщина в сари и длинной шали, стройная и грациозная. Она проскользнула в дверь Джеральдо.
Конечно, он подумал про Майю. Но затем он вспомнил, что и Люсинда теперь также носит сари.
«Которая из них? – закрывая за собой дверь, подумал он. – А может, это кто-то еще, например служанка».
Эти мысли беспокоили его, когда он засыпал.
Патан гордился своим острым зрением, и тем не менее он не заметил у своей двери другую женщину, стройную и грациозную, в сари и шали. Она обнимала себя руками в прохладном вечернем воздухе.
* * *
Однажды в Гоа жарким летним днем Люсинда наблюдала, как бумажный змей летел над океаном.
Бедные дети очень любили запускать бумажных змеев. Змеи были небольшими и дешевыми. Как объяснили Люсинде, для их изготовления использовался клей для резины, им смазывали веревку, а потом посыпали кусочками битого стекла. Затем два соперника выпускали змеев, веревки перекрещивались, одна обвивала другую, и противники пытались их «перепилить». У проигравшего воздушный змей падал на землю.
Воздушный змей, летевший через океан, был зеленого цвета и напоминал попугая. Бирюзовое небо над Гоа было затянуто дымкой. В тот день, когда Люсинда встала после сиесты, ее внимание привлекли крики детей на улице. Она подошла к окну как раз вовремя, чтобы увидеть, как красный змей перерезал веревку зеленого.
Но зеленый змей не упал.
Лишившись веревки, он, казалось, обрел собственную волю. Он больше часа делал петли в воздухе, кружился, иногда так близко подлетал к окну Люсинды, что она его чуть не поймала.
У нее под окном собралась небольшая толпа – это было обычным делом в Гоа. Мужчины спорили о том, когда воздушный змей упадет, и делали ставки. Но сколько он ни замирал на месте, сколько ни начинал опускаться на землю, каждый раз его подхватывал поток воздуха. Он словно плясал, уходя от прыгающих, пытающихся его схватить детей, и снова парил в ярком небе.
Наконец солнце село, и западный ветер понес воздушного змея над волнами в океан, чтобы он никогда больше не коснулся земли.
В Бельгауме Люсинда чувствовала себя как тот воздушный змей, словно оборвала привязь, и каждое дуновение ветра теперь бросало ее из стороны в сторону.
Дома у цветов были длинные стебли, и слуги ставили их в вазы. Здесь розовые лепестки разбрасывали по подушкам у нее на кровати. Она так и не выяснила, кто каждый день приносил их до ее пробуждения и кто выметал их каждый вечер, перед тем как она ложилась спать. Она вплетала туберозы в длинные темные волосы.
Ее ступни стали чувствительными. Сквозь тонкие плоские подошвы она ощущала грубость плит. Она свободно двигала большим пальцем в тапочках с загнутым носом. Перед тем как войти в комнату, Люсинда снимала обувь и чувствовала босыми ногами прохладный, гладкий каменный пол и тепло слегка царапающих или щекочущих ковров. При ходьбе голые бедра терлись друг о друга.
Здесь, в Бельгауме Люсинда сидела на полу, скрестив ноги, и ела пальцами. На колени она не ставила тарелку, а клала банановый лист. Ей не потребовалось много времени, чтобы понять: ей нравится вкус риса. Она последовала примеру Майи и смешала рукой немного риса и дахи на десерт вместо пирога, а затем слизывала холодное, кислое молоко с пальцев.
Она поняла, что Гоа – шумное место, а озерный дворец в Бельгауме оказался более тихим, чем парк в Гоа перед рассветом. Возможно, озеро приглушало звуки. Тишину нарушало только пение или крики птиц да громкие ухаживания важничающих павлинов. Люсинда редко слышала кого-то из слуг, а еще реже видела их. Вначале ей было неуютно из-за тишины и трудно засыпать, но, заснув, она часто просыпалась только около полудня.
После того как она открывала глаза, обычно появлялась ее личная служанка, тетя Лакшми, толстая старая айя по имени Амбика. Люсинда предполагала, что Лакшми подсматривает за ней, но она так и не обнаружила откуда.
У Амбики осталось всего три зуба, и она любила их демонстрировать. С тех пор как Амбика произнесла свое имя, Люсинда никогда больше не слышала ее голоса. Она использовала глаза, брови, наклоны головы и таким образом выражала все мысли. В первые дни при виде Амбики Люсинда засыпала ее вопросами, болтая, несмотря на молчание пожилой женщины. Толстые щеки Амбики блестели, ей было забавно, но она никогда не отвечала.
Наконец Люсинда привыкла к ее молчанию и начала не только принимать его, но и ценить. Она тоже стала спокойной и тихой. Она впервые слышала музыку собственного сердца.
* * *
На следующий день после возвращения Патана Амбика помогла ей одеться и затем исчезла, не произнеся ни звука. Люсинда бродила по пустому дворцу. Она погуляла в саду, посидела на холодной каменной ограде павильона и посмотрела на городскую суету на другом берегу. Майи в ее комнате не оказалось. Комната Альдо пустовала. Леди Читру и Лакшми было нигде не найти.
Наконец Люсинда прошла мимо комнаты Патана. Сквозь дверь она увидела капитана, который удобно прислонился к колоннам балкона. Тюрбана на нем не было. Он заплел черные волосы в косичку, завязанную кусочком веревки.
При виде ее Патан поклонился, но его лицо ничего не выражало. Держался он отчужденно. Глаза опять стали холодными и надменными, как во время первой встречи. Нежели это было всего несколько дней назад?
– Ты чувствуешь себя лучше, капитан, – сказала Люсинда.
– Пожалуйста, пойдем в другое место. Для тебя нехорошо находиться здесь. Это неправильно. Ты не должна быть здесь одна.
Он набросил накидку на плечи и широкими шагами прошел мимо нее.
– Давай пойдем в павильон, – сказал он, едва бросив на нее взгляд. Не дожидаясь ответа, он направился туда.
«Он такой, как и всегда», – подумала Люсинда, следуя в нескольких шагах позади.
В павильоне Патан уселся на каменное ограждение и жестом показал, чтобы она устроилась на подушках у его ног. И только тогда его лицо смягчилось, но лишь чуть-чуть.
– Майя отправилась в какой-то храм со слепой госпожой, – пояснил он. – Сеньор Джеральдо – в город. Он надеется найти какие-то развлечения.
– Азартные игры, – Люсинда покачала головой. – Почему ты не сказал мне, что он уходит?
– Ты спала, госпожа. Он попросил меня передать тебе это, – Патан ненадолго замолчал. – Женщины фарангов не играют в азартные игры?
– Некоторые играют.
У Патана слегка заблестели глаза.
– Но не ты, госпожа? – он перевел взгляд на долину, окутанную дымкой. – Я еще не выразил тебе свою благодарность за помощь.
Люсинда покраснела.
– Врач сказал мне, что уже считал меня мертвым. Вы с танцовщицей совершили какое-то магическое действие, чтобы я остался жив.
– Это была Майя, только Майя, – ответила Люсинда. – Я просто составляла ей компанию.
– Твое общество было очень важным, госпожа, – его голос звучал почти грустно. – На дороге, когда меня ударили, я чувствовал, что душа покинула мое тело.
Затем Патан рассказал ей, как поднялся на большую высоту над телом, к далекому свету, который его притягивал.
Люсинда долго молчала.
– Возможно, это был Бог, капитан.
– Может быть. Я так не думаю. Может, вы так представляете Бога, но не я.
И так, вполне невинно, начался разговор, который длился почти весь день. Патан постепенно открывал перед нею тайны своей веры.
Иногда то, что он говорил, казалось очевидным. Люсинда в таких случаях с трудом сдерживала смех. В других случаях в то, что он говорил, было невозможно поверить. Она чуть не давилась. С некоторыми вещами она спорила, и это, казалось, удивляло его. Но затем он обычно отвечал очень ясно и проявлял такую утонченность мышления, что она поражалась.
Два раза за время их разговора муэдзин кричал с дальнего минарета, и Патан вставал на колени в молитве, кланяясь на запад. Он объяснил важность Мекки и Каабы, черного камня, который Аллах прислал с неба в виде знака Абраму.
– Не Аврааму из Библии? – усомнилась Люсинда.
– Это один и тот же человек, госпожа. Дедушка Исы[41]41
Иса – особо почитаемый в исламе пророк, последний перед Мухаммедом, христианский Иисус Христос.
[Закрыть], которого вы называете Иисусом, прародитель евреев.
Произнеся это, он впервые за весь день улыбнулся. Это была такая открытая, такая редкая улыбка, что Люсинда почувствовала себя незащищенной и обнаженной перед нею. Она непроизвольно отвернулась. Она дрожала.
– Ты замерзла, госпожа, – сказал Патан и набросил свою накидку ей на плечи.
Его запах оставался на ткани, словно специи.
* * *
Позднее к ним в павильоне присоединился Джеральдо. Они втроем там и ужинали, глядя на блестящее озеро. Джеральдо почти не разговаривал с Люсиндой, но она чувствовала взгляд его темных горящих глаз. От него становилось жарко. Он так странно попрощался с девушкой, что Патан поднял голову и посмотрел на него нахмурившись.
После ухода Джеральдо Патан подождал несколько минут и только потом начал говорить.
– Между тобой и кузеном произошла какая-то размолвка, госпожа? Могу ли я предложить свою помощь?
Перед тем как ответить, она долго изучающе смотрела на него. Возможно, он ничего не мог поделать с надменным выражением лица, которое, похоже, у него было постоянным.
– Вы женаты, капитан?
Она сама удивилась своему вопросу, он просто вырвался у нее. Люсинда чуть не извинилась, но поняла, что он хочет ответить.
– Женат? Да, я женился, еще будучи ребенком. Мы с ней вместе играли. Через несколько месяцев после того, как мы поженились, она умерла.
– Мне очень жаль, капитан.
В ответ он пожал плечами, глядя в темноту.
– Ты ее любил?
– Я учился любить. Мы были детьми, однако даже сердце ребенка полно тайн. Но ты знаешь, как бывает с любовью. Разве ты не собираешься замуж?
– Я только помолвлена, – пояснила Люсинда. – И я никогда его не видела, капитан. Он в Португалии, – она посмотрела на огни города вдали. – Он старик.
– Обо всем договорились без тебя? Я думал, что фаранги женятся по любви.
– В моем случае вовлечены деньги.
– Понятно, – вздохнул Патан.
Мотыльки плясали вокруг мигающих масляных ламп. У них дрожали крылышки. Языки пламени отражались в глазах мужчины.
– Ты надеешься когда-нибудь найти кого-то другого, капитан? Кого-то нового? Кого-то, кто полюбит тебя и кого ты полюбишь в ответ?
Патан перевел взгляд на двор, куда ушел Джеральдо, затем посмотрел ей в глаза. Люсинда с вызовом подняла голову, словно отвечая на незаданный вопрос. Внезапно ему стало неуютно, и он встал.
– Я буду молиться за твое счастье, госпожа, – сказал он, кланяясь, и затем пожелал ей доброй ночи.
* * *
В ту ночь она не могла спать. С накидкой Патана на плечах она пересекла освещенный серебристым светом луны двор. У ступенек, которые вели в павильон, она спряталась в тени. Патан был там, сидел на каменном ограждении и смотрел на другую сторону озера. Люсинда долго наблюдала за ним, затем вернулась в свою комнату и смотрела в потолок до рассвета.
* * *
На следующий день она снова нашла его в павильоне. Он сидел там в одиночестве. На этот раз на голове был тюрбан, а сам он облачился в накрахмаленные белые одежды. Его глаза загорелись при виде ее. Патан отклонил большинство ее вопросов, но сам задал немало, в особенности о ее вере. Он был очарован ее описаниями мессы, хотя Люсинда, отвечая ему, морщилась от собственного невежества. Время от времени он сравнивал какие-то упоминаемые ею вещи с учением ислама. Его замечания часто были такими тонкими, что Люсинда хмурилась, пытаясь понять их. Когда Патан это замечал, то временно менял тему, что ее раздражало.
После полуденной молитвы он выглядел так, словно принял какое-то решение.
– Прогуляемся? – спросил он.
Они вышли за дворцовые ворота и пошли по узкой насыпной дороге. Люсинда снова вспомнила улетевшего бумажного змея. В Гоа она редко покидала свой дом. Только если ездила в гости к друзьям, проживавшим неподалеку, или на мессу, причем всегда в закрытом паланкине или карете. Идти пешком по этой странной дороге казалось ужасным, волнующим и запретным. Люсинда остановилась в конце насыпной дороги и увидела в пахнущей какой-то кислятиной грязи на берегу озера сотню цветов лотоса, поднимающихся из черной воды. Их яркие пурпурные лепестки по краям были тронуты белым. Патан стоял рядом с ней, так близко, что она чувствовала его дыхание на своей голой шее.
Город Бельгаум напоминал пчелиный улей. Люди были везде, на улицах, в лавках, стояли в дверных проемах, в узких переулках, у окон. В ушах, привыкших к тишине, теперь звенело от криков лавочников и смеха детей. Вместо цветов и ароматических палочек в воздухе сильно пахло специями и канализацией, живыми и забитыми животными, потом, пылью и гниющими овощами. Один раз к Люсинде сзади подошла старая серая корова и ткнула ее носом. Большинство людей, проходя мимо, разглядывали ее. Если бы рядом не было Патана, Люсинда запаниковала бы. Но он не менял шага. Походка у него была царственной и грациозной. На взгляды он отвечал надменным кивком. Он не замечал ее робких шагов. Люсинда беспокоилась, что у нее развяжется сари.
Казалось, Патан знает, куда идет, но Люсинда быстро запуталась. Один раз Патан остановился и показал на дворец у них за спиной, надеясь помочь ей таким образом сориентироваться.
– Просто не бросай меня, капитан, – прошептала она. – Я никогда не найду дорогу назад.
Когда они снова повернули, она увидела еще одну его улыбку. Его рука коснулась ее локтя.
Люсинда не могла понять сложности планировки города. Он очень отличался от прямых улиц португальского Гоа. Здесь улочки петляли, а дома и лавки, наверное, появлялись, словно сорняки. В результате получался лабиринт узких улочек.
На одном перекрестке они на мгновение остановились, чтобы посмотреть на шумную процессию мужчин, которые выстроились в два ряда и передавали с плеча на плечо завернутое в саван тело. Казалось, оно плыло над их неподвижными головами. За телом следовала толпа женщин, которые громко плакали.
Как только мужчины в конце строя передавали тело, то сразу же бежали вперед и снова вставали в ряд. Так поступала каждая пара, и происходящее напоминало какой-то сложный танец. Саван оказался ярко-зеленого цвета и развевался на ветру.
Патан склонил голову, а Люсинда наблюдала за происходящим с болезненным интересом. Она не пошевелилась, даже когда он произнес ее имя.
