Текст книги "Наложница визиря"
Автор книги: Джон Спиид
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)
Он повернулся так, чтобы видеть нос судна, и резко опустил руку на пистолет. Вместо того чтобы увидеть ворота Гоа, как он ожидал, Да Гама увидел одноглазую чайку, летающую в нескольких дюймах от его носа. Старый рулевой фыркнул:
– Пристрелите ее, сеньор! Может, это испугает ее приятелей. Меня уже тошнит от их дерьма! Гораздо проще отмыть их кровь, чем их помет!
Да Гама выругался, засунул пистолет назад за пояс и замахнулся кулаком на желтый клюв чайки. Старая птица небрежно взмахнула крыльями и с сарказмом поднялась вне пределов досягаемости, чтобы присоединиться к дюжине других чаек, маячивших над головой. Они открыли клювы, показывая кроваво-красные языки, и, несмотря на ветер, неподвижно висели над Да Гамой. Они были опасны, как ножи, находясь в нескольких ярдах[13]13
Ярд – 91,44 см.
[Закрыть] от ничем не защищенного человеческого лица. Да Гама ненавидел чаек Гоа: их пронзительные глаза, их черные от соленой грязи животы, их резкие крики. Они напоминали ему трясущихся нищих, которые бродили по пропитанным мочой улицам Лиссабона. Мальчишкой он был для них идеальной мишенью. Он убегал от них, прятался, но тем не менее мальчик Да Гама часто оказывался в окружении побитых злых лиц, а его дрожащая рука отдавала крузадо в их хваткие пальцы.
Но теперь он находился далеко от Лиссабона и сам стал опасным. На широком поясе висело шесть двуствольных пистолетов, и стрелял он так точно и быстро, что мог бы убить дюжину чаек до того, как первые мертвые крылья коснулись бы палубы.
Тем не менее, он ненавидел чаек Гоа. Они были первой из здешних проблем. Гоа окружало множество бед, словно круги ада.
* * *
Дау приблизился к причалу. Рулевой повернул судно против ветра, чтобы замедлить ход, и оно тут же заскрипело, словно какая-то старуха. В конце концов, это ведь были только тиковые бревна, скрепленные друг с другом пеньковой веревкой.
Да Гама прислонился к палубным ограждениям и наблюдал за капитаном, громко отдающим приказания. Время от времени он подкреплял свои слова плетью. Моряки сновали во все стороны в обычной суматохе. Вскоре судно со стоном пришвартовалось к видавшему виды причалу. Там с надеждой ждала группа оборванных мальчишек. Да Гама помахал им. Птицы разочарованно улетели.
– Бакшиш! Бакшиш! – заорали мальчишки, протягивая руки. – Христианин! – закричали они, увидев, что он фаранг[14]14
Фаранг – в Индии общее название для всех белых иностранцев.
[Закрыть]. Они стали показывать на деревянные крестики, которые висели у них на шеях. Раньше они видели много фарангов.
– Найдите мне три паланкина! – приказал Да Гама. – Хороших!
Он бросил мальчишкам таньгу так, как бросают камень. Они все мгновенно отбежали, а затем набросились на парня, который поймал монетку. Да Гама знал, что они скоро вернутся и на причале его будет ждать дюжина паланкинов. Мальчишки и носильщики будут тянуть руку за бакшишем. Он точно так же знал, не оглядываясь назад, что теперь за ним наблюдают и моряки, надеясь на бакшиш.
«Будь проклят этот бакшиш», – подумал Да Гама. В Индии все с протянутой рукой. Вначале это были только индусы, но теперь заразились даже фаранги. И этому нет конца! Если дашь таньгу привратнику за то, что открыл перед тобой дверь, то он снова протянет руку, чтобы ты дал ему вторую монету за то, что он закрыл ее за тобой.
Нигде это не было так противно, как в Гоа.
Здесь бакшиш перестал быть просьбой – это стало требованием, даже угрозой. Теперь каждый раз необходимо думать о будущем. «Встретимся ли мы вновь? – должен думать посетитель ресторана, глядя на официанта. – Хочу ли я видеть твой плевок, прилипший к моей кружке, в следующий раз, когда я соберусь здесь выпить?»
Уже открыли люк грузового трюма. Худые, обнаженные до пояса индусы выносили огромные мешки с перечным зерном. Капитан наблюдал за ними и ругался. Мешки с глухим стуком опускали на причал, и от каждого поднималось облако пыли с резким запахом. Одни молодой моряк начал чихать, старшие хохотали.
Да Гама прошел к люку в кормовой части и крикнул:
– Сеньор Слиппер, поднимайтесь наверх, мы причалили!
В ответ прозвучал только жалобный стон на высокой ноте. Да Гама засмеялся.
– Вы почувствуете себя лучше, ступив на землю, сеньор!
Да Гама обвел взглядом причалы. В городские ворота входили, лениво шагая, два слона. Погонщики не обращали внимания на ругательства возниц, в телеги которых были запряжены волы. Эти телеги застряли из-за слонов, не позволявших им проехать.
Не дожидаясь, когда спустят сходни, Да Гама спрыгнул на причал. Стоящий рядом моряк смотрел на него ледяным взглядом. Несомненно, этот начальник сходней теперь понял, что из-за прыжка Да Гамы лишился бакшиша.
«Он не предполагал, что я допрыгну», – подумал Да Гама, довольный собой.
На причале Да Гаму окружила толпа мальчишек. Они показывали на свои крестики, болтавшиеся на веревочках у них на шеях.
– Здравствуй, брат! Здравствуй, христианин! – кричали они на португальском и показывали на паланкины. Носильщики с готовностью ждали рядом. – Паланкин до города только три риала! Христианин!
– Только две рупии! – заорал Да Гама на хинди.
Несколько мальчишек сжались в страхе, другие, более настойчивые, придвинулись поближе, вытягивая вперед кресты. Да Гама нахмурился и стал проталкиваться сквозь них. Он пошел по причалу, мимо гор блестящих зеленых кокосов, сложенных, подобно отполированным пушечным ядрам, мимо чаек, которые спорили с тощими коровами из-за груды мусора. Худые, темнолицые мужчины с яростными взглядами, шатаясь, проходили мимо. Они сгибались под джутовыми мешками с корицей, которые были в два раза тяжелее их самих.
Да Гама нахмурился. Определенно, в порту кипела работа, но не в таких масштабах, как раньше. Если ему требовались доказательства того, что голландцы душат португальскую торговлю, то они были перед ним. Движение на причале было гораздо более медленным, чем ему следовало бы, в особенности в это время года, сразу же после сезона муссонов. Причал должен был прогибаться под весом товаров. Но этого не происходило.
Внезапно Да Гаму окружили постоянно обитающие на причале мальчишки и, словно на волне, потащили его к паланкинам. Носильщики кричали и жестикулировали, а Да Гама вдруг заметил высокого мусульманина в тюрбане, который наблюдал за сценой с расстояния в несколько ярдов и явно забавлялся.
– Патан! – радостно закричал Да Гама, широко разводя руки.
Он направился к Патану и заключил его в медвежьи объятия. Носильщики и мальчишки последовали за ним, но остановились чуть поодаль. Мусульманин был таким высоким, что шляпа Да Гамы с широкими полями ткнулась ему в лицо. Это помогло ему скрыть удовольствие.
– Салям алейкум, – прошептал Патан.
– Что я должен теперь сказать? Алейкум салям? – Да Гама рассмеялся. Конечно, он знал ответ.
Шум, создаваемый носильщиками паланкинов и мальчишками, собравшимися вокруг них, стал невыносимым. Патан грозно посмотрел на толпу. Только от одного этого взгляда шум прекратился, и мальчишки с мужчинами стали по одному отступать назад.
– Как тебе это удается? У меня никогда не получается отогнать их прочь! – сказал Да Гама.
– Они не считают тебя опасным, – ответил Патан. – Если бы они знали тебя так, как я, у тебя не возникло бы трудностей.
Да Гама пожал плечами:
– Это все объясняет. Когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, я, возможно, был опасен. Теперь я просто старик. Они видят меня насквозь… А ты ослеплен слишком большим уважением.
Патан вежливо склонил голову.
– Я вижу, что твое достоинство не позволяет тебе даже смеяться над моими шутками. А теперь скажи мне, друг мой, что привело тебя в этот нечестивый город?
Лицо Патана мало что выражало.
– То, что привело тебя, также привело и меня, – ответил он.
Да Гама нахмурился:
– Я здесь только для того, чтобы выполнить работу для Дасанов. Обеспечить заключение сделки.
– Я здесь по тому же делу, – тихо ответил Патан и с ничего не выражающим лицом уставился на хмурящегося Да Гаму.
– Отправляешься в Биджапур? Ты – бурак[15]15
Бурак – местный специалист по заключению сделок.
[Закрыть]?
– Да. Великого визиря, – ответил Патан. Да Гама кивнул. – И тебя, и меня выбрали для выполнения одного и того же задания.
Мусульманин наблюдал за Да Гамой и его реакцией.
– Эта мысль меня беспокоит.
– Меня это тоже беспокоит, друг мой. Хотя у меня и нет твоего опыта, у меня тоже есть репутация, хотя она и незаслуженная. И я не ожидал увидеть тебя здесь, – он опустил голову в тюрбане. – Но путешествие может оказаться забавным. Не исключено, я найду какой-то способ вернуть тебе долг.
Да Гама фыркнул:
– Ты снова об этом? Сколько еще ты будешь мне надоедать своей благодарностью? Я же говорил тебе: это ничто. Пустяк. Любой человек сделал бы то же самое.
Патан поднял голову.
– А теперь скажи мне: что ты знаешь про это задание?
– Очень мало. Великий визирь сказал, что я должен обеспечить прибытие товара в изначальном виде. Больше он ничего не сказал. Он опасается шпионов.
Да Гама тихо присвистнул.
– A-а, друг мой, друг мой, друг мой. Ветер принес тебе проблемы, – он кивнул в сторону дау. – Вон сейчас оттуда выходит наша проблема.
Невысокий, тяжелый мужчина, внешне напоминающий шар, шатаясь и подворачивая ноги, спускался по сходням. Хотя ему явно требовалась помощь, никто из моряков не подал ему руки.
– Это он проблема? – спросил Патан.
– Нет, – Да Гама кивнул на палубу. – Она.
* * *
Она была маленького роста, но солнечный свет, отражавшийся от ее серебристой шали, придавал ей царственное великолепие. Когда она повернулась, морской бриз прижал серебристые одежды к ее телу, и на мгновение стали видны все его контуры. Пока она проходила мимо, все моряки на палубе вставали. Когда дошла до сходней, к ней протянулось полдюжины рук с предложением помочь, но ей не требовалась ничья помощь. Она с благодарностью улыбнулась и сошла с дау грациозно и с достоинством.
Маленький толстый человечек катился по причалу перед ней, его неуклюжесть подчеркивалась плавной походкой женщины. Носильщики с мешками с корицей сбросили груз и смотрели, раскрыв рты. Коровы подняли грустные глаза, чтобы тоже посмотреть, чайки взмыли в воздух и маячили вокруг ее головы, словно слуги.
Казалось, она не произвела впечатления только на одного Да Гаму. Он широкими шагами направился к паланкинам. Похоже, никто не обращал на него внимания. Да Гама выбрал один паланкин наугад и громко шлепнул по верху.
– Эй! – крикнул он. – Чей это паланкин? Эй!
К нему, шатаясь, словно во сне, направилось несколько носильщиков. Никто из них не сводил глаз с женщины в серебристых одеждах. Ближе к концу причала у толстого мужчины развязался тюрбан. Он остановился, чтобы снова его закрутить, поэтому теперь женщина продолжала путь в одиночестве.
Ее округлые роскошные бедра напоминали блестящую мягкость спелого манго под кожицей. Бедра под юбкой покачивались в такт шагам. На причале воцарилась тишина, только позвякивали колокольчики у нее на лодыжках. Она смотрела в глаза каждому мужчине, мимо которого проходила, и этот взгляд был одновременно и надменным, и призывным. Глаза с длинными ресницами были цвета корицы, с золотистыми крапинками. Они и обещали, и дразнили.
Когда она добралась до Да Гамы, то посмотрела на него так, словно в мире не существовало никакого другого мужчины. Бриз донес легкий аромат ее духов.
– Это мой паланкин, господин?
Хотя у нее было юное лицо, голос оказался женским – низким, проникновенным и завораживающим. Он обволакивал и обвивал, словно виноградная лоза. Каждый мужчина, находившийся достаточно близко, чтобы слышать его, представлял, как эти губы ласкают его ухо, шепотом произнося его имя.
Да Гама протянул ей руку. В сравнении с ее нежной ручкой его пальцы казались распухшими и огромными. Она проскользнула внутрь, словно влилась жидкость, и задернула занавески. Когда носильщики, словно во сне, собрались поднять свою ношу, Патан подошел к Да Гаме.
– Она? Это она?
– О да, – ответил Да Гама. – Это и есть наша проблема.
* * *
– Но не Биджапур! Ты говорила, что мы отправимся в Лиссабон, малышка. Биджапур! Зачем кому-то отправляться в Биджапур? Он такой же, как Гоа, только уродливее!
– Мы едем. Вопрос решен, – ответила Люсинда. – Ты не в том положении, чтобы высказывать свое мнение, Елена.
– Как ты разговариваешь?! Это я тебя вырастила!
– Теперь я женщина, айя. Ты должна относиться ко мне более уважительно.
Правда, говорила она совсем не суровым тоном, потому что именно из бесконечных жалоб Елены многое узнала о Биджапуре: о пушке у ворот, размером больше, чем дом, о куполе Гол-Гомбаза, крупнейшем в мире. Эти названия Люсинда как бы между делом упоминала в разговорах с тио Карлосом или кузеном Джеральдо.
– Ты знаешь очень много для девушки, которая никогда не выезжала из Гоа, – прошептал Джеральдо. То, как он это произнес, блеск его ярких черных глаз, изгиб его губ в легкой улыбке заставляли ее дрожать, словно он говорил о совершенно других вещах. Очень часто во время их разговоров она краснела.
Но у нее было мало времени на светские беседы, если она хотела быть готовой к отъезду через три дня. Слуги достали из сарая, использовавшегося под склад, пыльные сундуки и подняли их по узкой лестнице к ней в спальню.
– Только два, моя дорогая кузина, – сказал ей Джеральдо. Несмотря на все ее протесты и уговоры, ей все-таки пришлось отправить все остальные назад, оставив два самых больших.
– Да я бы весь свой дом упаковала в этот сундук, – жаловалась Елена. – А мой брат с семьей поместился бы во втором.
Но Люсинда сомневалась, удастся ли ей упаковать в них все, что ей требовалось.
Нижние юбки, корсеты, всевозможное белье… Елена доставала все эти вещи из комода, где они лежали сложенными, разворачивала каждую, раз встряхнув, затем бормотала что-то на хинди, снова складывала и паковала. Платья чистили щеткой и заворачивали в ярды муслина, чтобы не запылились. Чулки и подвязки, затем туфли и прочую обувь. И постельное белье. И полотенца, и ценное мыло из Лиссабона.
– Только Деве Марии известно, что ты найдешь в этом языческого городе, малышка, – сказала Елена.
Биджапур был мусульманским королевством. Но Люсинда только хмыкнула, словно была слишком искушенной, чтобы ее это волновало.
На самом деле она видела всего нескольких мусульман – по большей части путешественников и паломников, которые садились на суда, направлявшиеся в Мекку. И видела она их только издалека. Лишь трое регулярно приходили в кабинет ее дяди. Они всегда неотрывно смотрели на нее. Один – только один – натянуто кланялся, проходя мимо нее по коридору. Она чувствовала опасность, когда они находились рядом. Такие ощущения испытываешь, когда заклинатель змей сидит перед твоим домом, а ты беспокоишься о том, что одна из кобр может сбежать. Люсинда обычно ждала у окна своей комнаты, глядя вниз на улицу, пока они не уйдут. Мусульмане ездили на лошадях – мускулистых, норовистых и резвых животных с раздувающимися ноздрями, яркими глазами и блестящими боками, словно у только что выигравших на скачках.
* * *
Однажды, придя в раздражение от того, что Елена невероятно медленно паковала вещи, Люсинда ворвалась в кабинет дяди.
– Но я не могу быть готова вовремя, тио! – закричала она, и ей удалось выдавить слезу для эффекта.
– Значит, не поезжай! Так даже и лучше! – ответил Карлос.
Конечно, он сказал это искреннее, но натянуто. Сегодня у него на столе был порядок, рубашка накрахмалена, и на стуле он сидел прямо. Люсинда огляделась, и внезапно поняла, что у него гости.
Один был португальский солдат – средних лет, плотного телосложения, мало внимания уделяющий своей одежде. Судя по выражению лица, ему было забавно. Он удобно устроился на одном из больших деревянных стульев Карлоса и поставил стакан с коричневым вином на львиную голову, украшавшую ручку. Он повернулся, чтобы получше рассмотреть Люсинду, слегка приподнялся, кивнул и широко улыбнулся, словно это было самым лучшим проявлением вежливости, которое он мог продемонстрировать. Из-за широкого кожаного пояса торчало с полдюжины пистолетов.
Второй мужчина уже стоял на ногах: высокий, стройный, с миндалевидным лицом и кожей цвета полированного тикового дерева. На нем был плотно закрученный тюрбан. Его горящие глаза и длинный узкий нос заставили Люсинду подумать о хищной птице. Люсинда попыталась скрыть свое удивление. Человек был мусульманином.
– Люсинда, пожалуйста, познакомься с моими гостями. Это капитан Патан, из двора Биджапура.
Мусульманин поднес сложенные ладони к подбородку. Люсинда поняла, что это человек с большим самомнением, что отражалось у него на лице и, вообще-то, довольно сильно раздражало. Она присела в реверансе, но не низко, правда, он, похоже не понял намека на оскорбление, а если и понял, то был слишком самодовольным, чтобы обратить на это внимание.
– Со вторым разбойником ты встречалась и раньше, но, вероятно, была маленькой и не запомнила его.
– Я знал твоего отца, Люси, – проворчал солдат, наконец удосужившись опустить поношенные сапоги на пол и изобразить подобие поклона, положенного джентльмену. – Ты тогда была еще ребенком. Он был хорошим человеком. Великим человеком. Я вижу, что у тебя все в порядке. Ты стала такой же красавицей, как твоя мать.
Она поняла, что его глаза, которые вначале показались ей сонными, на самом деле очень внимательные, пронзительные и полные жизни. Он совершенно не скрывал эмоций, и она даже растерялась и чуть не забыла присесть в реверансе в ответ.
– Опасайся его, племянница, это совратитель старой школы, – рассмеялся дядя.
– Но, дядя, ты же не сказал, как его зовут, – заметила Люсинда.
– Джебта Альбукерк Да Гама к твоим услугам, Люси, – представился мужчина и поднял склоненную голову. – Или мне теперь следует говорить: сеньорита Дасана? – Он взял ее руку загорелыми пальцами и поцеловал с нежностью, которой она не ожидала.
– Я буду рада, если вы и дальше станете называть меня Люси, – ответила Люсинда, удивляясь самой себе.
– Отлично, отлично, – произнес дядя Карлос, словно желая продолжить разговор. – Теперь вы все познакомились, и я думаю, что к концу путешествия хорошо узнаете друг друга. Но я забыл – тебе не удастся собраться вовремя! Ты это пришла мне сообщить?
– Я? Нет, тио Карлос! Конечно, я буду готова! В самом деле, мне нужно идти. Я очень рада познакомиться с вами!
Да Гама послал ей воздушный поцелуй и помахал, когда она уходила, но мусульманин, капитан Патан, только смотрел на нее, поджав губы, словно съел что-то кислое.
* * *
В канун отъезда Карлос Дасана устроил пир. Люсинда сидела за столом на месте хозяйки. Секретарь Дасанов, Карвалло, как и обычно, разместился справа от нее, рядом со своей полной женой Марией, которая намазала лицо маслом и окисью свинца. Мышьяк улучшал цвет лица только до определенного предела. В некоторых случаях его было недостаточно. Требовался свинец, который не только отбеливал лицо, но и был достаточно густым, чтобы скрыть морщины и другие возрастные изъяны. Что и требовалось в данном случае.
«Ну почему она ничего не сделает со своими волосами? – думала Люсинда. – По крайней мере, могла бы использовать свинцовую расческу, чтобы скрыть седину».
Слева от Люсинды сидел солдат, с которым она познакомилась несколько дней назад, Да Гама, искатель приключений, который, по его словам, знал ее родителей. Он помылся и побрился, смазал косичку маслом и завязал бантиком, надел галстук. Но, несмотря на приличествующую случаю одежду и приятные манеры, он казался не к месту среди фарфора и хрусталя. Создавалось впечатление, что он сидит в таверне, стеклянный кубок в его грубой руке – это металлическая кружка, а маленький жареный голубь на позолоченной тарелке – задняя часть кабаньей туши.
На другом конце стола расположились тио Карлос и Джеральдо, который выглядел свежо, как обычно выглядит мужчина, только что вышедший от цирюльника. Время от времени он бросал взгляды в сторону Люсинды, изгибал дугой бровь или слегка наклонял голову, словно пытаясь сказать: «Мы с тобой, мы понимаем, мы вдвоем». Каждый раз, когда он это делал, Люсинда слегка нервничала и заставляла себя смотреть в другую сторону, Ей казалось, что он способен заглянуть ей в душу.
Вечер мог бы получиться идеальным, если бы не последний гость, который устроился напротив Джеральдо, мусульманин, капитан Патан. Ему было неуютно на стуле, а его голова находилась выше остальных.
«Какой тщеславный и высокомерный тип», – подумала Люсинда.
Он пил только воду и хмурился, когда за столом щедро разливали вино. Казалось, что его особенно раздражает Люсинда, подносящая кубок с вином к губам.
«Зачем мне беспокоиться о том, что ты думаешь?» – говорила про себя Люсинда, сердито глядя на Патана. Но, несмотря на это, она глядела, как зачарованная, на то, как он ел, используя только пальцы, причем это у него получалось более ловко и изысканно, чем у некоторых вилками.
– Сеньор Дасана говорит, что вас все еще беспокоит организация поездки, – обратился Карвалло к Да Гаме через Люсинду.
– Я предпочел бы взять португальских солдат.
– Вам они не потребуются. Это Индия, Да Гама, – бакшиш имеет больше значения, чем оружие. Уж вам-то следовало бы это знать. Взятки гораздо более эффективны, чем пистолеты, в особенности теперь. Кроме того, с бураком прибыло пять или шесть человек.
– Нам следует отправить своих людей, а не полагаться на мусульман, – Да Гама нахмурился.
– Ну, у вас есть Джеральдо. И, конечно, вы сами – великий Деога собственной персоной. Разве этого недостаточно?
«Мужские разговоры», – со вздохом подумала Люсинда.
Она сделала большой глоток вина и бросила взгляд на Патана, внезапно поняв, что он за весь вечер не произнес ни слова. Словно почувствовав ее взгляд, он тоже посмотрел на нее, и она увидела, как он хмурится при виде кубка в ее руке. Она улыбнулась ему и протянула кубок слуге, чтобы в него подлили вина.
Внезапно она поняла, что мужчины говорят про Патана.
– Я не понимаю, почему вы так обеспокоены, Да Гама, – сказал Карвалло. Похоже, он собрался вывести Да Гаму из себя.
– Потому что он – их лучший бурак. Они не отправили бы сто, если бы не считали, что впереди ждут неприятности.
Карвалло собрался ответить, но потом решил, что лучше этого не делать, и промокнул губы салфеткой.
– И именно поэтому мы отправили за вами, господин, – наконец произнес он. – Разве вы не считаетесь также лучшим?
– Не знаю, – Да Гама покачал головой. – Может, я и не лучший, а просто последний. Все остальные уехали или мертвы.
– Уехали куда? – весело спросила Люсинда. Этот разговор становился очень скучным.
– В Лиссабон, Люси, – ответил Да Гама. – Или в Макао. Мы просто передаем Индию голландцам.
– О, Индия такая скучная. Интересно, а какой Макао?
Конечно, после этого мужчины начали рассказывать ей про Макао, она кивала, смеялась и потряхивала локонами, словно это ее на самом деле интересовало. Но внезапно она снова насторожилась: Карвалло и Да Гама начали шептаться о Джеральдо. Пытаясь не привлекать к себе внимания, она напряженно прислушивалась.
– Значит, Карлос оплатил его долги в Макао? – спросил солдат.
Карвалло, идеальный секретарь, просто пожал плечами:
– Вы бы поразились, если бы я сказал вам, сколько он был должен. А он, верите ли, набрал долгов еще и в Гоа. Всего за несколько дней, которые он провел здесь.
Да Гама сделал большой глоток вина.
– Я помню себя молодым, – сказал он, улыбаясь Люсинде, которая притворилась, будто ей неинтересно. – А его семья? – спросил Да Гама, но что-то в его тоне заставило Люсинду подумать, что он знает правду и без вопросов.
– Нехорошие типы, по большей части. Они очень мало ему оставили, а то, что было, как я понимаю, уже спущено.
– Да, такой родственник и даром не нужен, и лучше бы его не иметь вообще. Это я вам точно говорю, – сказал Да Гама и склонился вперед. – Он приносит несчастье. Вокруг него умирают люди. В Лиссабоне за один месяц умерли три его кузена, – Карвалло вопросительно приподнял бровь, а Да Гама склонил голову, чтобы подчеркнуть свои слова. – В Макао он убил своего двоюродного дедушку.
– Но я слышал, что убитый был молодым человеком.
Да Гама откинулся на спинку стула, сделал глоток вина и пожал плечами:
– Дальний родственник. Там сложные родственные отношения. Генеалогия – это мое хобби.
Это привлекло внимание Люсинды.
– А почему, сеньор? – спросила она.
Да Гама улыбнулся и смущенно покачал головой:
– Из-за моей фамилии, Люси. Я питал надежды, представляешь? Я мечтал, что являюсь родственником Васко да Гамы. Я надеялся оказаться потерянным наследником и невероятно богатым.
– И что?
– Оказалось, что это не так, – ответил Да Гама с пляшущими искорками в глазах. – У меня та же фамилия, но совершенно другая семья. На самом деле я родственник Дасанов. Мне повезло, что я твой родственник, но грустно, оттого что мне приходится зарабатывать на жизнь.
– Господин Карлос планирует ввести парня в дело, – заметил Карвалло после паузы. Он смотрел на Да Гаму, словно изучая его реакцию. – Он останется в Биджапуре и станет работать с господином Викторио.
Лицо солдата помрачнело.
– Скажите ему, чтобы следил за своей спиной, – наконец сказал он.
«Чьей спиной?» – подумала Люсинда.
Но именно в этот момент тио Карлос поднял кубок. Слуги поспешили наполнить кубки других господ, Патан хмурился.
– Завтра вы уезжаете в Биджапур. Пусть Пресвятая Дева Мария позволит всем вам совершить приятное путешествие!
– Долгих вам лет жизни и здоровья, тио Карлос, – ответил Джеральдо, чокаясь с дядей. Все за столом подняли кубки, раздались одобрительные возгласы.
Все, за исключением Патана, который гневно смотрел в свой стакан с водой и хмурился.
* * *
В ту ночь у тио Карлоса начался такой сильный понос, что вызвали врача, а потом и священника. Люсинда услышала суматоху и поспешила в комнату дяди, но Карвалло заверил ее, что она ничего не может сделать. Она увидела Джеральдо, сидящего в уголке у двери с обеспокоенным лицом.
– Он проявил такую доброту к несчастному сироте. Что я буду делать, если он умрет? – воскликнул молодой человек.
Люсинда положила руку ему на плечо. Джеральдо сжал ее, поднес к щеке, затем поцеловал, перед тем как отвернуться. У него в глазах стояли слезы.
К утру весь дом был охвачен волнением. Патан привел караван к дверям на рассвете, как и планировалось изначально. Конечно, в прихожей начался спор, поскольку слуги решили, что хозяин умирает и путешествие отменяется.
– Ты должна что-то сделать, малышка, – сказала Елена, когда Люсинда одевалась.
Люсинда надела пестрое хлопчатобумажное платье и выглянула из окна. Мусульмане-наездники стояли на улице рядом с несколькими повозками, запряженными волами. Но они казались карликами по сравнению с огромным слоном с обвязанными бивнями. На его голове красовалась позолоченная накидка с узорами, которая блестела в лучах утреннего солнца. На спине слона возвышался паланкин с занавесками, почти достигавший окна Люсинды. Он выглядел словно миниатюрный домик с изогнутой зеленой крышей, которую поддерживали красные лакированные подпорки. Резьбу украшала позолота, использовалось много шелка, а вокруг шло ограждение из отполированной латуни.
– Что за шум? – спросила Люсинда, спускаясь по узкой лестнице.
– A-а, госпожа Дасана, – воскликнул Карвалло. – Вы говорите на хинди гораздо лучше меня. Объясните этому тупице, что ваш дядя болен и отправление следует отложить.
Люсинда почувствовала себя крошечной, когда шла к бураку. Патан оделся в свежие одежды, рукоятка меча блестела. Его лицо, вечно кислое, теперь казалось полным негодования. Она сделала глубокий вдох и постаралась распрямить плечи, чтобы выглядеть как можно выше.
– Капитан Патан, – обратилась она на хинди. – Сеньор Карвалло пытается сказать…
– Я все прекрасно понимаю, госпожа, – ответил Патан. Его голос звучал гораздо мягче и вежливее, чем она ожидала. – Но что я могу поделать, хочу я вас спросить? Я должен выполнить свой долг, понимаете? Меня не волнует, преуспею ли я или провалюсь. Но мне сказали отправляться в путь сегодня, и долг обязывает меня попытаться это сделать. Пожалуйста, простите меня, если я нарушил покой этого дома.
– Что он говорит? – спросил Карвалло, но Люсинда какое-то время не отвечала ему.
– Значит, вы понимаете, капитан, что мой дядя при смерти и мы должны отложить…
– Я ничего подобного не понимаю, госпожа. Мои люди спросили у слуг. Те сказали, что ваш дядя чувствует себя значительно лучше.
Люсинда смотрела в глаза Патана, который не отводил взгляда. Она снова почувствовала раздражение из-за его самодовольства. Она уже собиралась спорить, но вместо этого повернулась к Карвалло.
– Как себя чувствует тио Карлос? – спросила она по-португальски.
– Гораздо лучше, сеньорита, – Карвалло поклонился.
– Тогда почему мы откладываем отправление?
Казалось, Карвалло опешил.
– Это кажется неподобающим, сеньорита…
– А кто-нибудь спросил у вашего дяди, чего желает он? – тихо уточнил Патан на хинди.
Теперь удивилась Люсинда.
– Я сама это сделаю, – ответила она.
Она бросила на Карвалло взгляд, который, как она надеялась, означал, что она держит ситуацию под контролем, затем развернулась, влетела в дом и поспешила наверх.
Она нашла Джеральдо спящим в кресле перед дверью дяди.
– Он провел тут всю ночь, – сообщил Люсинде камердинер Адольфо, когда пропускал девушку внутрь.
– Заходи, племянница, – пригласил Карлос.
Взмах руки, казалось, отнял все его силы. Он побледнел после кровопускания, но глаза у него блестели, и он улыбнулся ей с любовью.
Она объяснила ситуацию.
– Караван должен отправиться в путь немедленно, – заявил он ей. – Дела обстоят не очень хорошо, и я опасаюсь любой задержки.
– Да, дядя, – ответила Люсинда, положив ладонь на его руку. Его кожа на ощупь казалась тонкой, холодной и слегка влажной. Его помыли, зачесали волосы назад, но, несмотря на все это, запах блевотины и фекалий все равно витал в воздухе. – Значит, мы отправимся в путь, как ты говоришь.
– Подожди, – сказал Карлос, накрывая ее руку своей второй. Она увидела у него на предплечье белую повязку, закрывающую рану в том месте, где врач пускал кровь. – Прошлой ночью они подумали, что я умираю. Они сказали, что это яд. Ха! Слишком много вина для старика, вот и все. Но знаешь, что я думал, когда священник проводил таинство миропомазания?
Люсинда скрыла удивление. Никто не сказал ей про священника.
– И что, дядя?
– Не о своих грехах или Деве Марии. Нет, я думал о тебе, – у него на щеке заблестела слеза. – Ты такая идеальная, Люси. Такая чистая. Семья – это все. Теперь я это понимаю лучше, чем когда-либо раньше. Ты – это все, что у меня теперь есть, моя дорогая.
– И Джеральдо, дядя.
– Что? – переспросил Карлос, словно проснувшись.
– Джеральдо… Он ведь тоже семья, не так ли? И Викторио, твой брат. Не забывай их.
