Текст книги "Время, чтобы вспомнить все"

Автор книги: Джон О'Хара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)

– Но вы идете одна, – сказал Джоби. – Правда, это не означает, что вы вернетесь домой одна, а, по-моему, это самое важное. Я к вам загляну, когда вы вернетесь.

– Нет, никуда ты не заглянешь, – сказала Энн.

– А, кстати, где кто будет спать? – спросил Джоби.

– Ты можешь спать в моей комнате, а я пойду к Кейт.

– О, а давайте сделаем нечто-то оригинальное, – сказал Джоби. – Япойду к Кейт.

– Вы считаете, это будет оригинально? – спросила Кейт.

– Ну, если отвечать на этот вопрос откровенно… А вы уверены, Кейт, что у вас тут где-то не завалялась какая-нибудь старая бритва?

– Все мои поклонники, принц, отращивают бороды, – сказала Кейт. – Спокойной ночи, ваше высочество.

– Мой милый принц, – поправил ее Джоби.

– Попрощайся как следует, – сказала Энн.

Джоби поднялся с места и поклонился Кейт, которая с гордым видом и улыбкой на губах направлялась к двери.

– Сколько ей лет? – спросил Джоби.

– Двадцать четыре.

– Она кажется старше. По крайней мере старше, чем ты.

– Да, но я выгляжу намного моложе, – сказала Энн.

– Ты тоже уходишь? – спросил Джоби.

– Я иду на обед и на матч по конному поло.

– Матч по конному поло? Это что, какое-то новое название? Я слышал о конных академиях.

– Матч по конному поло – это соревнование, в котором трое мужчин на лошадях играют против трех других мужчин на лошадях.

– Ты это серьезно? А с кем ты идешь?

– С одним юристом, Ховардом Ранделом. Он зайдет за мной через несколько минут.

– Выходит, меня здесь никто сегодня вечером не покормит?

– Выходит, что так.

– А ты не против, если я сам себе что-нибудь приготовлю? – спросил Джоби.

– У меня есть бифштекс, но я хотела бы его оставить на завтра, а все остальное в твоем распоряжении, – сказала Энн. – Как дела в Йеле?

– Похоже, я проваливаюсь, – сказал Джоби.

– Славный подарочек отцу на Рождество, – сказала Энн.

– Но это, черт возьми, намного лучше, чем проболтаться там еще один год и не попасть в «Волчью голову».

– Откуда ты знаешь, что тебя не примут?

– Брось, сестричка, – сказал Джоби.

– В последние годы отцу приходилось довольно тяжко, а тут еще мы. То есть я. И политика. И нога.

– Давай-давай, договаривай. И я, и школа «Сент-Пол». А теперь еще мой провал в нашем драгоценном Йеле.

– Зачем мне об этом говорить? Ты сам все сказал.

– Но у тебя это почти сорвалось с языка. Ладно, я не стал тем, кем каждому отцу хотелось бы видеть своего сына. Но не забывай, Энн, я ведь не стал и тем, кем мнехотелось бы стать.

– Пианистом в джаз-оркестре.

– Этим я стать никогда не хотел, но, кстати, что в этой работе плохого? Ты же вышла замуж за такого пианиста.

– Я знала, что ты это скажешь. Чем же ты собираешься заняться после того, как старательно провалишься в Йеле? – спросила Энн.

– Я поеду за границу. Собираюсь пожить пару лет в Париже. Я достаточно хорошо играю на фортепиано, так что как-нибудь на это проживу. Чтобы добраться туда, я устроюсь работать на корабле, затем спрыгну в каком-нибудь французском порту, а потом уже игрой начну зарабатывать на еду и жилье.

– Ты кое-что упустил. У французов есть законы, запрещающие работать иностранцам. Ты не сможешь найти работу, потому что тебе не дадут разрешения на работу.

– Такая блестящая идея, и летит прямым ходом в помойку. Господи, что же мне делать? Вернусь домой и женюсь на мисс Лобэк.

– Ты считаешь, что это так просто?

– Это можно устроить, – сказал Джоби.

– У тебя есть девушка?

– Несколько.

– А сегодня вечером, например?

– Сегодня вечером еще неизвестно. На Эн-би-си есть штатный музыкант, тромбонист, и если он напьется, у меня будет девушка. А если останется трезвым, девушки не будет. И я этого не узнаю до половины двенадцатого.

– Он женат?

– Не совсем, – ответил Джоби. – Его девушка никак не может разыскать парня, который должен дать ей развод, а следующим у нее будет тромбонист. Но пока что она не очень-то уверена в тромбонисте, так что у меня есть шанс.

– В половине двенадцатого, – сказала Энн.

– Как поживает Мадам? – спросил Джоби.

– Как будто ты не знаешь. Разве ты ей не пишешь? Я уверена, что она пишет тебе.

– О, у нее есть трафарет, который она мне посылает каждые две недели. «Дорогой Джоби… С любовью, мама». А о том, что между началом и концом, можешь и сама догадаться. Она бы с удовольствием устроила мне разнос, но ей прекрасно известно, что я уже давно в ней разобрался.

– В ней разобрался? Что ты хочешь этим сказать?

– Думаешь, она не мечтает устроить мне разнос? – спросил Джоби.

– Конечно, мечтает, а разве она его тебе не устраивает?

– Нет, не устраивает. Она очень осторожна. Она бы устроила мне разнос, если бы не знала, что получит в ответ. Но, как я тебе уже сказал, она знает, что я в ней разобрался.

– Слушай, объясни-ка ты мне, простушке, что ты подразумеваешь под словами «я в ней разобрался»?

– Кажется, я вдруг проглотил язык.

– Кажется, ты вдруг ни в ком не разобрался.

– Думай что хочешь. Но заметь: отец устраивает мне выволочку за все, что хочет, где хочет и когда хочет. Он ругается, не дает мне карманных денег и тому подобное. Ему бояться нечего.

– А мать скорее всего считает, что выволочки от одного родителя вполне достаточно. Она хочет мира.

– Вот тут ты права. Если она чего и хочет, так это мира.

– Пришел мой юрист, – услышав звонок, сказала Энн.

Она нажала кнопку, и через минуту Рандел уже был в дверях.

– Это мой брат Джоби Чапин. Джоби, это Ховард Рандел.

– Рад познакомиться, – сказал Ховард.

– Я готова, – сказала Энн. – Джоби, увидимся за завтраком, в любое время после десяти. Добрый вечер, братишка.

– Добрый вечер, Анна-банана. Добрый вечер, мистер Рандел.

– Рад был познакомиться, – сказал Ховард.

Они вышли, но Энн тут же вернулась.

– Я забыла дать тебе ключ. Держи.

– Ты сказала, что он учился в Гарварде, или я это угадал?

– Пока, второкурсник, – сказал Энн.

– Порселианец [45]45
  Намек на основанный в 1791 г. Порселианский клуб Гарвардского университета, мужской студенческий клуб, девизом которого было латинское изречение Dum vivimus vivamus («Будем жить, пока живется»).


[Закрыть]? Или не совсем? – сказал Джоби.

– Ах ты, сукин сын, – беззлобно рассмеявшись, сказала Энн.

Глупо говорить, что жизнь человека кончена, когда душа его все еще откликается на новую жизнь, будь она в виде проросшего из земли дурмана или новой любви. В своих последних задушевных разговорах с Артуром Мак-Генри Джо то и дело сетовал на то, что жизнь его кончена. Артур, будучи человеком умным и искренним, на эти горестные жалобы не предлагал банальных утешений. Артур со своим другом всегда был, насколько возможно, правдив, так как давным-давно обнаружил, что пустые вежливые ответы Джо только раздражают и мгновенно кладут конец их беседе.

– Да, у тебя действительно было три нокаута, – сказал как-то раз Артур во время одной из их вечерних бесед в доме номер 10 на Северной Фредерик.

– Какие же три? – спросил Джо.

– Три явных нокаута. Перелом ноги, несчастья с Энн и выдвижение в кандидаты.

– Есть и еще один. Не нокаут, а скорее удар исподтишка.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что мне уже за пятьдесят.

– Слушай, это чушь собачья, – сказал Артур. – И тебе, и мне почти пятьдесят три, но я планирую прожить еще лет двадцать.

– Ну да?

– Да, я планирую прожить еще лет двадцать. Я застраховался на случай неожиданных происшествий и непредвиденных обстоятельств, но тем не менее рассчитываю прожить еще лет двадцать. По моим подсчетам, мы попадем на пятидесятый сбор нашего выпуска, а после этого поживем еще год-другой.

– Ты планируешь идти на сбор нашего выпуска?

– Да, черт побери, на наш пятидесятый. На другие не пойду, но если доживу, пойду на наш пятидесятый.

– До этого сбора еще очень далеко, и если я и пошлю чек его организационной комиссии, то не раньше 1953 года.

– Ну, если ты заговорил о чеках, – сказал Артур.

– Я – о чеках, а ты говоришь так, словно у тебя уже упакованы чемоданы и заказана гостиница, – сказал Джо.

– А ты говоришь так, словно мы должны радоваться, если протянем с тобой еще неделю, – сказал Артур.

– Так оно и есть, – сказал Джо.

– Брось ты, Джо.

– Твой наивный оптимизм на поверхности весьма привлекателен, но в глубине души ты ведь знаешь, что сам себя обманываешь. Нам с тобой уже почти по пятьдесят три, а это значит, что мы можем скончаться в любую минуту. За последние годы у меня были такие минуты, когда я, честно говоря, вовсе не возражал, чтобы это случилось. Я уже не в таком упадочном настроении, как прежде, но и не жду больше ничего хорошего. Мне хочется, чтобы Энн вышла замуж за стоящего парня. Джоби… За своего сына я не очень-то волнуюсь, но о девушках нужно заботиться.

– А как насчет Эдит?

– А что насчет Эдит? Разве ей кто-нибудь нужен? Если бы я завтра сыграл в ящик, думаешь, ей было бы хуже? Я не думаю. Но мне хотелось бы, чтобы Энн нашла кого-нибудь стоящего.

– Она найдет, – сказал Артур.

– Может, тот парень и не был так уж плох.

– Только не говори этого Эдит.

– Не скажу, но тебе я могу признаться. Откуда мне знать, правильно мы тогда поступили или нет? И я скажу тебе: я этого не знаю. И никогда не узнаю, и потому в душе у меня всегда будет бродить сомнение. Но одно я тебе точно обещаю: в следующий раз я вмешиваться не буду. Если она кого-то полюбит, я буду радоваться за нее от всей души.

– Правильно, Джо. Я рад, что ты так считаешь. Я всегда говорил: в Энн есть нечто особенное.

– Что есть, то есть, – согласился Джо. – Джоби вот-вот выгонят из колледжа, и это частично моя вина – не следовало отправлять его в колледж, раз он этого не хотел. Но мальчики должны быть твердыми и стойкими.

– А ты сам твердый и стойкий?

– Ну, тебе виднее. Но мне кажется, я довольно стойкий.

– Пожалуй.

– Я шел по жизни легко: никаких трудностей и испытаний. А потом вдруг все на меня навалилось. Поэтому, наверное, теперь и кажется, что я хрупкий. А может быть, я такой от природы. Не забывай, что на тебя свалились испытания, когда ты был значительно моложе. И тебя поддерживала Роз.

– Это верно.

– Мне, Артур, не следовало так говорить. Получилось, будто Эдит меня не поддерживала. А она меня поддерживала, и мы оба это знаем. Я не могу ее винить.

– Конечно, нет. Что ж, мне пора домой.

– Говорят, что с возрастом потребность в сне резко снижается, но я так не думаю. Что ж, увидимся утром.

Такие беседы у друзей были нередки, и у Роз Мак-Генри хватало ума их поощрять, а у Эдит хватало ума в них не вмешиваться.

Как-то раз в начале 1936 года Джо отправился в Нью-Йорк повидать Энн и заодно уладить некое дело, которое, в сущности, можно было уладить и по телефону. Он не пытался подгадать время своего приезда к тому, чтобы встретиться с Кейт Драммонд, но так уж получилось, что они встретились.

– Папа, сколько дней ты пробудешь в Нью-Йорке? – спросила Энн.

– Сегодня и завтра, – сказал Джо. – А почему ты спрашиваешь?

– Ты не сочтешь меня последней скотиной, если я пообедаю с тобой не сегодня вечером, а завтра? У нас сегодня вечером в магазине переучет товаров.

– Ну, я, конечно, сочту тебя последней скотиной, но что уж тут поделаешь? Кейт, а вы свободны?

– Я свободна, мистер Чапин.

– Мы можем пообедать в «21», и, говорят, там можно купить билеты в театр прямо перед началом спектакля.

– Это замечательно, просто замечательно, – сказала Кейт.

В такси Джо заговорил с Кейт, и начал с самой безобидной темы.

– Как поживает Отец Драммонд? Вы, наверное, знаете, что это была его кличка в колледже?

– Знаю. Только не знаю почему, – сказала Кейт.

– Не знаете? Дело в том, что многие парни считали, будто он похож на священника. Должен заметить, что вел он себя далеко не так, как положено священнику, но вид у него был весьма невинный. И наверное, такой он и до сих пор. Я ведь не видел вашего отца лет двадцать пять.

– А вас он называет «Герцог».

– Да, Герцог. Слава Богу, эта кличка ограничилась Йелем и не дошла до Гиббсвилля. Я очень рад, что вы с Энн подружились.

– Вы даже не представляете, насколько ярада. По-моему, таких привлекательных девушек, как Энн, я просто не встречала.

– А Энн мне сказала, что она никогда не встречала таких привлекательных девушек, как вы. А я согласен и с ней, и с вами. Однако я хотел бы вас немного о ней расспросить.

– Что ж, попробуйте.

– О, нетактичных вопросов, Кейт, я задавать не собираюсь. Я люблю Энн… Ну, так же наверняка считает и Отец Драммонд, и я уверен, что он вас любит. Вы с Энн очень сблизились – она с вами делится?

– Я знаю о ее замужестве, – сказала Кейт.

– Спасибо, что вы сказали об этом. Мне не придется ходить вокруг да около, – сказал Джо. – Но раз вы об этом знаете, у вас, наверное, уже сложилось предвзятое мнение и обо мне, и о миссис Чапин.

– Сложилось, – сказала Кейт.

– Когда станете матерью, вы нередко будете оправдывать свои эгоистичные поступки тем, что совершили их исключительно в интересах вашего ребенка.

– Надеюсь, что нет, но такое, разумеется, возможно.

– В последние годы я не раз усомнился в том, что правильно вел себя во время замужества Энн, но это не значит, что эти сомнения оправдывают мои поступки. В свою защиту скажу лишь одно: у нас нет никакой уверенности, что этот брак оказался бы удачным.

– Но не мне вам говорить, мистер Чапин, что никто не дал им самим возможности в этом убедиться.

– Что правда, то правда, – согласился Джо.

– Продолжайте, мистер Чапин, пожалуйста, продолжайте.

– Продолжать? Что же, если вы не считаете, что наш разговор зашел в тупик…

– Только не пытайтесь меня переубедить.

– Я не думаю, что мне это удастся, и вовсе не уверен, что этого хочу. Как я уже сказал, я постепенно склоняюсь к вашему мнению.

– Постепенно.

– Ну не так уж постепенно. Все зло, что я причинил…

– Только, пожалуйста, мистер Чапин, не берите всю вину на себя. По крайней мере половина вины лежит на миссис Чапин.

– Но ее тут нет, и она не может за себя заступиться. Однако какой бы ущерб ни был нанесен моей дочери и кто бы за него ни отвечал, несомненно одно: я хочу, чтобы Энн была счастлива. И именно об этом мне хотелось бы вас расспросить. Она счастлива?

– Энн из тех людей, которым необходимо любить, а если ей любить некого, она не может быть счастлива, – сказала Кейт. – Я ответила на ваш вопрос, мистер Чапин? Но есть еще один, который вы не задали. Нет, Энн ни в кого не влюблена. У нее есть поклонник, но она в него не влюблена.

– Понятно. Очень жаль. Каждый раз, когда приезжаю в Нью-Йорк или она возвращается домой, я надеюсь, что она в кого-то влюбится.

– И ваша совесть будет чиста.

– Моя совесть чиста? Но я ведь хотел, чтобы Энн была счастлива, даже когда совесть меня не мучила.

– Что верно, то верно, и это замечание ставит меня на свое место. Простите меня за эту подковырку.

– Подковырку? Откуда вы вдруг выудили это слово?

– Это уж точно, что выудила. По-моему, я им вообще никогда раньше не пользовалась.

Их посадили за столик на втором этаже ресторана, и они настолько увлеклись беседой, что, когда Джо наконец взглянул на часы, стрелки уже показывали десятый час.

– Кейт, я лишил вас театра, – сказал Джо. – Назовите мне шоу, которое вам хочется посмотреть, и я на следующей неделе пришлю вам два билета на любой вечер. Любой.

– Если бы я действительно хотела пойти, я бы вам об этом сказала.

– Вы говорите это искренне? Я, например, получаю сейчас большое удовольствие, – сказал Джо.

Большинство посетителей разъехались по театрам, наступило недолгое затишье, потом люди вернулись из театров и снова стало шумно, а Джо и Кейт все еще продолжали беседовать. Двое посетителей подошли к их столику поговорить с Джо, и трое – поздоровались с Кейт, но те, которые знали Джо, не знали Кейт, а те, которые знали Кейт, не знали Джо. И оба они заметили, что эти посторонние люди смотрели на них с любопытством.

– Я задумался о прошлом и вдруг сообразил, что за все эти годы впервые сижу в ресторане не с матерью Энн, а с другой женщиной.

– Впервые?

– Впервые за те годы, что женат, – сказал Джо.

– Я заметила, что некоторые посетители бросали на вас многозначительные взгляды, но даже не подошли поздороваться. Я решила, что вы опытный ловелас.

– Они изумились, увидев меня с хорошенькой девушкой. Нет, не просто хорошенькой девушкой. С красивой женщиной. Вы ведь действительно не просто хорошенькая. Но ваши приятели, по-моему, ничуть не удивились, увидев вас с пожилым опытным ловеласом.

– Во-первых, они, очевидно, не сочли вас пожилым, а во-вторых, я иногда обедаю с друзьями отца – людьми постарше.

– И все они друзья вашего отца?

– Нет, не все.

– Я не должен был вас об этом спрашивать.

– Но я говорю только то, что хочу сказать, и не больше.

– Посмотрите, как он швырнул мне чек. Когда официант швыряет чек, я знаю: он хочет, чтобы я расплатился и ушел. И еще он занижает чаевые. А как насчет того, чтобы пойти в ночной клуб? У вас есть какие-нибудь излюбленные места?

– Есть, но мне не надо вставать утром чуть свет, а вам, наверное, надо.

– Пока вы держитесь на ногах, я идти спать к себе в «Йельский клуб» не собираюсь.

Они отправились в «Лярю» – заведение, где играла модная музыка и где всякий, кто когда-либо за последние тридцать лет учился в Йеле, Гарварде или Принстоне, обязательно встречал знакомые лица. Танцевали там под оркестр Джозефа С. Смита, тот самый, что в свое время играл в «Плазе», излюбленном отеле Скотта Фицджеральда. Среди публики попадались бывшие посетители бутлегерского салуна Дэна Мориарти, девушки, выпускницы модных нью-йоркских частных школ, а также школ-пансионов начиная с «Фокскрофта» и кончая «Милтоном».

В клубе «Лярю» (который иногда называли «Лярюс», а иногда «Бар и гриль Ларри») Джо и Кейт заметили четверых приятелей, которых они недавно встретили в ресторане «21».

– Они явно заинтригованы, – сказала Кейт.

– Точно. И это забавно, – сказал Джо.

– Это забавно потому, что мы с вами силой десятерых наделены, поскольку мы чисты душою [46]46
  Кейт перефразирует строки стихотворения Альфреда Теннисона «Сэр Галахад».


[Закрыть], – сказала Кейт. – А вы пригласите меня танцевать?

– Ну… Конечно, приглашу, – ответил Джо.

И они протанцевали два куплета песни «Им у меня не отнять», а потом Джо провел ее в танце к краю танцевальной площадки и назад к банкеткам.

– Я сегодня впервые танцую с тех пор, как сломал ногу.

– Вы должны были мне об этом сказать.

– Нет, не должен был, потому что мне сегодня впервые захотелось танцевать, и я потанцевал.

– Вы не всегда поддаетесь таким порывам, – сказала Кейт.

– Нет, не всегда. Но откуда вам это известно?

– Энн не говорила мне этого напрямую, но я сама догадалась. И мои сегодняшние наблюдения…

– Боже мой, Кейт, какие такие наблюдения? Перед вами человек, который получает от жизни удовольствие. Неужели, даже наслаждаясь жизнью, я выгляжу напыщенно?

– Нет, напряженно, – сказала Кейт.

– Это точно, – согласился Джо.

Они пробыли в клубе еще с час, а потом, взяв такси, подъехали к дому, где жили Энн и Кейт.

– Завтра вечером я встречаюсь с Энн, – сказал Джо. – Вы не хотите к нам присоединиться?

– Сожалею, но никак не смогу.

Джо попросил шофера такси подождать, а сам пошел проводить Кейт до подъезда.

– Вы ведь хотите меня поцеловать, мистер Чапин?

– Но не хочу выглядеть старым дураком, – сказал Джо. – В моем возрасте, Кейт, за поцелуем уже кроется нечто иное. По крайней мере если я вас поцелую так, как мне хочется.

– Да, да, я понимаю. И я тоже не могу позволить, чтобы за моими словами крылись обещания, и не могу обещать никаких последствий… сама не понимаю, что я хочу сказать. Там наверху Энн, и я еще не готова, и мне нужно о многом подумать, очень о многом подумать.

– Что ж, Кейт, подумайте, потому что я вернусь, чтобы узнать, что вы надумали.

– Я знаю, что вы вернетесь. Я это знаю.

– Я переступил за ту черту, за которую, я считал, мне никогда уже не переступить, так что если это не вы, то уже и никто другой. Спокойной ночи, дорогая Кейт.

– Спокойной ночи, – сказала она и вошла в подъезд.

Джо сел в такси.

– В «Йельский клуб», пожалуйста.

– Вандербилт, дом десять. Точно, Вандербилт-авеню, дом десять. Знаете, я тута думал: если Нью-Йорк хочет сохранить жителям налогов на два мильона долларов в год, им надобно…

Через месяц, узнав, что Энн уехала на Бермуды, Джо снова отправился в Нью-Йорк. Он позвонил Кейтеще из Гиббсвилля, чтобы она успела освободить вечер для их встречи.

– Прежде чем приступить к делам, давайте займемся чем-то приятным, – сказал он. – И в этот раз я купилбилеты в театр.

Они снова пообедали в ресторане «21» и вовремя приехали в театр, но когда после первого акта они поднялись с мест, чтобы покурить в фойе, Кейт сказала:

– Давайте заберем наши вещи и не будем возвращаться.

Она попросила отвезти ее домой.

– Зачем было оставаться? Я не видела того, что происходит на сцене. Я не ела ничего на обед.

Они ехали в такси в полном молчании.

Войдя в квартиру, Кейт сказала:

– Смешайте мне, пожалуйста, немного виски с содовой, а я через минуту вернусь.

Вернувшись, она зажгла сигарету, взяла в руку стаканчик с виски и тут же поставила его обратно на стол. Она уселась в углу дивана и принялась водить окурком сигареты по дну фарфоровой пепельницы, стоявшей на столике возле дивана.

– Я много думала. Много. Но я не могу все обдумать одна. Мне нужна ваша помощь, – сказала она.

– Я вас слушаю, – сказал Джо.

– Я не могу больше жить в одной квартире с Энн. Мне придется найти другую квартиру.

– Это правда.

– И это не все. Только в этой квартире мы и будем встречаться. Мы не сможем больше выходить на люди. Ваша жена, Энн и Джоби сразу обо всем узнают, и мои родные тоже. – Кейт бросила на Джо беглый взгляд и отвернулась. – Я по природе человек преданный. А это означает, что я больше ни с кем уже не буду встречаться. За исключением тех дней, когда вы приедете в Нью-Йорк, я буду совсем одна. А как часто это будет? В лучшем случае раз в месяц. Но я уже предприняла первые шаги.

– Первые шаги?

– Я рассталась с человеком, с которым у меня был роман. Я по природе действительно человек преданный. С того самого дня, когда мы с вами провели вместе вечер, я с ним больше не встречалась. И пожалуйста, не говорите, что я не должна была этого делать. Я сама приняла это решение.

– Именно это я и хотел сказать, – заметил Джо.

– О супружеских отношениях между нами не может быть и речи, даже если бы вы сделали мне предложение, – о чем, правда, нет и речи. Но я замуж не тороплюсь. Я пока еще не встретила ни одного мужчину, за которого бы мне захотелось выйти замуж, чтобы прожить с ним всю свою жизнь, а это именно то, чего мне хочется. Вот такая история. Я сказала почти все, что думала – не очень-то много для месячного размышления, – но, наверное, я тугодум. В любом случае это то, что я надумала, и считала, что должна вам все это сказать. И разумеется, я не стала бы ничего этого говорить, если бы не хотеластать вашей любовницей.

Джо сидел, уткнувшись локтями в колени, сжимая пальцами виски, и долго-долго не произносил ни слова. Наконец он заговорил, но совсем негромко:

– Я думаю, со мной случилось то, к чему я стремился всю свою жизнь. И я скажу вам, Кейт, что я никогда никого так не любил, как люблю вас. С такой неотвратимостью, глубиной, силой и радостью – никогда прежде, никогда и никого. Если такое случается, ты знаешь, что это случилось. У тебя нет сомнений. Но есть миллионы мужчин и женщин, с которыми такое никогда так и не случается. А со мной это случилось. И я сейчас скажу вам то, что собирался сказать, и именно поэтому я хотел, чтобы мы провели этот вечер вместе. Все, о чем вы мне сказали, я уже знал, кроме того, что вы расстались с этим мужчиной. Но две недели назад, а может быть, три, а может, и четыре, я понял… Я понял, что вам придется переехать в другую квартиру и все остальное. Видеться со мной раз в месяц, а то и реже. Прятаться от людей. Не ходить ни на какие развлечения. Кейт, милая моя Кейт, что же вы думали, я вам скажу?

– Вы сами должны мне это сказать, – произнесла Кейт.

– Две вещи. Я собирался попросить вас стать моей женой, хотя не хуже вас знаю, какие к тому есть препятствия. И поскольку я знал, что именно вы ответите, я собирался сказать вам: не надо об этом думать и не надо волноваться. Вы не можете стать моей любовницей. Сидеть в одиночестве в квартире, ждать, когда я приеду в Нью-Йорк, а потом, когда я буду в Нью-Йорке, прятаться от людей? Неужели вы думали, что я позволю вам так жить?

– Нет, я так не думала. Но я этого хочу.

– В тот вечер, когда мы с вами встречались, когда я прощался с вами, я сказал вам, что уже переступил ту черту, за которую, я считал, мне никогда уже ни с кем не переступить. Этими словами я хотел вам тогда сказать, что уже был в вас влюблен. Но теперь, когда я уже сказал вам, что люблю вас, я хочу сказать и то, что всегда буду любить вас и всегда буду чувствовать, что вы меня любите.

– И это правда, – сказала Кейт. – Я не хотела вам этого говорить, но это правда.

– Вы выйдете за меня замуж?

– Нет, – сказала Кейт.

– Почему?

– Потому что наше супружество будет ничуть не менее губительным, чем наша любовная связь. Оно причинит вашей жизни почти такое же зло. Оно оторвет вас от ваших друзей. В присутствии моего отца вам будет всегда неловко. Вас будет тревожить то, что думает об этом Энн. Вы будете чувствовать разницу в возрасте между собой и моими друзьями. Даже теперь, из-за Энн, я не могу решиться назвать вас Джо.

Он улыбнулся.

– Я это заметил.

– Я боялась, что вы это заметите.

– Что ж, значит, так оно и будет, и я, Кейт, не чувствую себя несчастным. Правда, я не могу сказать, насколько я ненесчастен. Ведь вы любите меня, а я люблю вас. Я хотел, чтобы вы позволили мне сделать вам какой-нибудь чудесный подарок. Я не знаю, какой именно. Но что-нибудь необыкновенное, экстравагантное. Вы мне позволите?

– Позволю.

– Рубин. Хотите перстень с рубином?

– Хочу.

Джо поднялся.

– А теперь мне пора уходить, – сказал он.

– Нет, – сказала Кейт. – Сегодня вечером вы от меня не уйдете.

– Не уйду?

– Я хочу, чтобы вы на всю жизнь запомнили, что, когда я сказала вам, что люблю вас, я говорила правду. Вы уйдете от меня завтра, а сегодня я хочу, чтобы вы остались, словно я ваша любовница или ваша жена. Мы предадимся любви, и проведем вместе всю ночь, и запомним это на всю жизнь.

Утром она проснулась и увидела, что он, облокотившись на руку, улыбается ей.

– Уже утро, – сказал он. – Доброе утро, любовь моя.

– Доброе утро, Джо, – сказала она. – А который час?

– Без двадцати восемь, – сказал он.

– Нагие как новорожденные. Здорово, правда?

– Правда.

Кейт потянулась за стоявшим на ночном столике будильником и перевернула его.

– Давай выключим время. Не будем его замечать, и все тут.

– Хорошо, – согласился Джо.

– Я хочу тебя, – сказала Кейт.

– И ты меня получишь, – сказал он.

– Но не быстро, милый, а медленно и чувственно. Чувственно и нежно. И сонно. Ты полностью проснулся?

– Да.

– Ну разве это не прекрасно? А я еще не проснулась. Но я знаю, милый, что происходит. А может, я этого никогда не узнаю?

В тот день они отправились на ленч в отель, где вряд ли бы встретили кого-то из тех, кто видел их накануне. Когда им принесли кофе, Джо сказал:

– Я знаю, как только ты уйдешь, мне станет очень грустно. Но я старался весь день об этом не думать.

– И я тоже.

– Кейт! Через несколько минут… ты это понимаешь? Все будет кончено.

– Да, я понимаю. Но мы не должны отступаться от того, что решили.

– Поэтому и будет так грустно. Ведь мне сейчас кажется, будто моя жизнь только начинается.

– Не думай об этом как о начале чего-то или о конце. Думай о прошлой ночи как об отдельной части твоей жизни. Я, например, именно так и буду о ней думать. Как в той песне, которую поет Грейс Мур, «Единственная ночь любви».

– Сегодня я приеду в Гиббсвилль и пойду от станции к своему дому. И мне будет знакомо каждое встретившееся по дороге лицо и каждый дом на пути. Я проходил мимо них тысячи раз. Я знаю, у какого из них дорожка кирпичная, а у какого цементная. Со вчерашнего утра, когда я уехал, ничего не изменится. Изменился лишь я. Почти никто в городе не знает, что я уезжал, и не будет знать, что я вернулся… К чему я вернулся? К пустоте. Ко всему тому, что вдалеке от тебя, Кейт. К пустоте. К смерти. К концу жизни. К смерти. К жизни вдали от тебя.

– Джо, я это знаю. Не надо, пожалуйста.

– Тогда, Кейт, завтра я возвращаюсь сюда.

– Пожалуйста, не делай этого. Все, что мы вчера сказали, правда. Мы ведь все это обдумали.

– Это, Кейт, уже больше не правда.

– Нет, правда. Еще худшая правда. Это правда и еще худшая правда.

– Нет, ты не права.

– Меня здесь не будет. Я уеду.

– Куда?

– Этого я тебе не скажу. Но я уеду. И Энн тоже не скажу. Это единственный выход из положения.

– Кейт, подожди до завтра. Когда я приеду вечером домой, я поговорю с Эдит.

– К тому времени меня уже здесь не будет. Я не шучу. Я буду уже далеко отсюда.

– Кейт, ты действительно уедешь?

– Уеду. Поверь мне, пожалуйста. Пожалуйста, запомни мои слова. Я уеду и не знаю, когда вернусь. Не говори ничего своей жене, не делай ничего, что изменит твою жизнь.

– Моя жизнь уже изменилась.

– Я имею в виду твою жизнь в Гиббсвилле. Твой дом, твою адвокатскую практику. Джо, ты ведь решил то же самое, что и я, мы с тобой пришли к одному и тому же решению, но я проявила слабость, потому что люблю тебя. Но все, что мы сказали, правда. И я беру свои слова обратно. Я не проявила слабость. Я хотела тебя, и я люблю тебя, но все остальное не для нас. Ничего не говори своей жене, потому что, если ты скажешь, это ничего не изменит. Ты этим причинишь зло и нам с тобой, и кто знает скольким еще людям. Пожалуйста, подумай об этом. Ты любишь меня?

– О, Кейт.

– И я люблю тебя. Я люблю тебя так, что мне кажется, будто нас сегодня с тобой убьют. И ты, Джо, меня тоже так люби. Наша любовь… она останется прежней. Но не только она…

– Официант, принесите мне, пожалуйста, счет, – сказал Джо.

– Милый мой, – проговорила Кейт.

– Ты права, – сказал Джо. – Но тебе, Кейт, не нужно уезжать.

– Я уеду.

– Если ты это делаешь, чтобы сбежать от меня, этого делать не нужно. Я даю тебе слово чести: я буду держаться подальше, я не буду вмешиваться в твою жизнь.

– Я хочу уехать.

– Похоже, ты этого действительно хочешь. Тогда тебе лучше уехать.

Джо взглянул на чек и положил на стол пятидесятидолларовую купюру.

– Сдачи не надо.

– Сэр, ваш счет двенадцать сорок. А вы дали пятьдесят долларов. Сдачи не надо?

– Хочу хоть кого-нибудь осчастливить, – сказал Джо.

– Merci, m'sieur. И вам, сэр, я желаю большого счастья, и мадемуазель тоже. Спасибо.

Официант отошел от их столика.

– Официант теперь думает, что средних лет господин уговорил молодую красивую женщину… мы знаем, что он думает, – сказал Джо.

– А несчастная молодая женщина думает, что средних лет господин будет с ней до последнего дня ее жизни. В ее сердце.

– Несчастный средних лет господин любит тебя, Кейт, и благодарен за то, что ты есть. У меня теперь появилась душа, а раньше я сильно в ней сомневался. И я ни за что не хочу ее потерять. А сейчас поезжай домой и начинай укладывать чемоданы. Я знаю, что, когда вернешься домой, ты расплачешься, но, Господи, этого ведь у нас никто не отнимет?