Текст книги "Время, чтобы вспомнить все"

Автор книги: Джон О'Хара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)

Но потом, в 1927/28 учебном году, когда Джоби совершил более серьезный проступок, его наказали сверх меры, и все потому, что до Кенига дошли разговоры о том, что он относится к Джоби чересчур снисходительно.

– Вынь руки из карманов, – потребовал мистер Кениг. – Я слышал, что ты курил в туалете. Что это такое?

– Я не знаю, сэр.

–  Ты не знаешь?!Что это за ответ «я не знаю»?

– Я не знаю, что вы слышали, сэр, – сказал Джоби.

– О, ты решил дерзить, – сказал мистер Кениг. – Решил, что, поскольку мы из уважения к твоим родителям относились к тебе снисходительно, ты тут над всеми начальник. Так вот, Чапин, ты тут не начальник. Понятно тебе? Где ты купил сигареты?

– Я не покупал их, я взял у отца из портсигара.

– И что же, по-твоему, он скажет, когда узнает, что ты крадешь сигареты из его личного портсигара?

– Я не знаю, сэр, – сказал Джоби.

– А я знаю. Он скажет, что ты не только курильщик, но еще и вор.

– Нет, он этого не скажет. Он никогда не назовет меня вором.

– А разве ты не вор? – спросил мистер Кениг.

– Я не знаю, – неуверенно ответил Джоби.

– Ты их украл. И это то, что делают воры, так ведь? – Да.

– «Да, сэр».Ты здесь не для вручения медали. Ты здесь для получения наказания, и не забывай об этом. Когда ты говоришь с учителями и директором, ты должен говорить «сэр». Ты в этой школе не лучше других, и не смей даже думать, что твой отец хочет, чтобы к тебе относились по-особому, потому что это не так. Твой отец прекрасный человек, один из самых уважаемых граждан нашего города, и он не ждет, что тебе здесь будут давать поблажки. Ну так что?

– Что, сэр?

– Что ты теперь скажешь?

– Я не знаю, сэр.

– Ты виновен или нет? В этом ведь ты разбираешься?

– Да, сэр.

– Ну, так что же? Ты виновен или нет?

– Я не знал, что вы меня об этом спрашивали, сэр.

– А для чего, ты думал, я вызвал тебя к себе в кабинет? Беседовать о бейсболе?

– Нет, сэр.

– Тогда отвечай на мой вопрос.

– Какой именно вопрос, сэр? Господи, вы мне задали тысячу вопросов, и я не знаю, на какой именно мне отвечать.

– Вопрос только один. Ты виновен в том, что курил в туалете, подвергая опасности жизни людей и собственность школы?

– Я курил. Вы это знаете, сэр. Меня на этом поймали.

– И полагаю, если бы тебя не поймали, ты стал бы теперь курить каждый день, и неизвестно, сколько раз в день. Так или не так?

– Я не знаю, сэр.

– Ты не знаешь. Ты… не… знаешь.

–  Давайте наказывайте меня!

– Одну минуту. Одну минуту. Я тебя накажу, ты в этом даже не сомневайся. Но нечего тут отдавать приказания, юный мистер Чапин. Я тебя накажу, и ты будешь не рад, что меня торопил. Пыталсяторопить. За то, что ты курил, я мог бы дать тебе обычное наказание, но мы здесь не потерпим, чтобы ученики нам отдавали приказания и выказывали неуважение, иначе у нас тут будет не школа, а бедлам. Если позволить ученикам отдавать приказания, то уж лучше вообще прикрыть все дело. У нас будет не школа, а бедлам, вот что у нас будет. Так вот, раз ты жаждешь наказания, мы его начнем прямо сейчас, прямо сию минуту. Ты исключен из школы на неделю.

– Исключен на неделю?

– Да, на неделю. Через неделю, считая с завтрашнего дня, можешь вернуться в школу и возобновить учебу.

– Вы имеете в виду, что я могу вообще не приходить в школу?

– Именно это я и имею в виду. Принудительные каникулы. А когда ты вернешься, то, если тебе удастся, можешь наверстать упущенное. Иди положи вещи к себе в шкафчик и отправляйся домой. А я позабочусь о том, чтобы твоим родителям стало все известно, так что не вздумай сейчас отправиться в кино.

– Если я пропущу неделю, я провалюсь.

– Об этом тебе надо было подумать, когда ты подвергал опасности жизни людей и собственность школы и когда на мои вопросы давал неуважительные ответы. Все. Можешь идти.

Из-за суровости наказания ученики школы сняли с Джоби подозрение в том, что он был подлизой, – так они обычно называли любимчиков учителей, которые, по их мнению, наверняка еще и ябедничали. Но это наказание не возвело его в герои. Слишком многим ученикам в школе Джоби и без того не нравился, и они были рады, что Чапин наконец-то получил по заслугам. Раньше ни одного ученика из «Гиббсвилль Кантри Дей» официально не исключали, правда, были случаи, когда кое-кого из мальчиков неожиданно переводили в частные школы-пансионы. Таким образом, временное исключение Джоби стало одним из самых знаменательных в истории школы наказаний и убедило учеников и их родителей в том, что Фредерик Миллер Кениг был человеком с сильным характером, у которого хватило мужества противопоставить себя престижу клана Чапинов и Стоуксов. Однако на самом Кениге несправедливость его наказания отразилась весьма своеобразным образом. Он знал – хотя сам себе в этом и не признавался, – что проступок Джоби не заслуживал такого сурового наказания и что он, Кениг, действовал не столько из принципа, сколько из-за задетого мальчиком самолюбия. Для Кенига его несдержанность стала уроком, но за этот урок, разумеется, заплатил не он, а едва вступивший в подростковый возраст мальчик; правда, в личное дело Джоби никто не вписал благодарность за обучение директора. История эта в чем-то напоминала докторскую шутку: «Операция прошла успешно, однако пациент почему-то умер».

После случая с временным исключением между Джоби и «властями» началась необъявленная война. Эдит не свойственно было подвергать сомнению установленный порядок, и она одобрила приговор Кенига, даже не попытавшись разобраться в его справедливости. Во время неизбежного разговора родителей с Джоби за закрытыми дверями кабинета Джо мальчик рассказал им всю правду, но его пересказ разговора с Кенигом не был дословным и только внес в дело дополнительную путаницу. Джоби не мог вспомнить, что именно сказал мистер Кениг и что именно он ему ответил, и когда Джоби в сердцах сказал: «Ты, мама, не лучше его», – Эдит вышла из себя.

– Как ты смеешь! – взорвалась она.

– Слушай, не смей так разговаривать со своей матерью, – сказал Джо.

– Мне все равно, – сказал мальчик.

– Судя по всему, тебя придется наказать и дома тоже, – сказала Эдит.

– Мне все равно! Только оставьте меня в покое, – сказал мальчик и выбежал из комнаты.

– Подумать только! – воскликнула Эдит. – И не смей идти за ним и утешать его. Если ты это сделаешь, он никогда не научится слушаться.

– Я не собираюсь этого делать, – сказал Джо. – Ведь это я сам выбрал Кенига.

– Я не имела в виду школу, я имела в виду его грубость по отношению ко мне. Его надо как следует отшлепать – он еще из этого возраста не вышел.

– Только, пожалуйста, не смотри на меня. Я этого делать не стану. Если хочешь, шлепай его сама.

– Ты прекрасно знаешь, что я этого делать не буду. Он слишком сильный. А ты слишком слабый. Ты слишком мягок с ними, с ними обоими.

– О, Эдит, прекрати.

– Хорошо. Прекращаю эти разговоры. Я больше не скажу ни слова. Все теперь в твоих руках.

– Ты уже это говорила и раньше, – заметил Джо. – Ты говоришь это всякий раз, когда в школе у детей случаются мелкие неприятности. Они случаются потому, что я был с ними слишком мягок. Когда все в порядке, я почему-то не слышу этих отречений от власти, но как только случаются какие-то неприятности, в них виновата моя мягкость. Однако во все остальное время наши дети, похоже, ведут себя вполне прилично, и, возможно, именно потому, что я с ними мягок.

– Именно что «похоже». Ты просто не знаешь обо всем, что происходит.

– Почему же ты мне не рассказываешь?

– Потому что ты или у себя в кабинете, или где-то на западе штата играешь в гольф со своими политиками.

– Если ты считаешь, что я пренебрегаю детьми, так и скажи.

– Ну, сегодняшняя история тому пример, – сказала Эдит. – Сегодня, когда Джоби выгнали из школы, ты по чистой случайности оказался дома, а не где-нибудь в Питсбурге.

– Такого раньше никогда не случалось, – сказал Джо.

– Нет, временного исключения никогда не было. Но случалось другое. Он сегодня не в первый раз был наказан, да и Энн, если хочешь знать, тоже.

– Давай сейчас ограничимся Джоби, – сказал Джо.

– Как хочешь. Но Энн тоже курила, и ее тоже поймали, однако, когда я об этом узнала, тебя здесь не было.

– Но потом я пришел домой, и ты могла мне об этом рассказать, – заметил Джо.

– Когда дело касается Энн, ты не хочешь ни о чем слышать, – сказала Эдит.

– Энн шестнадцать, – сказал Джо, – и если то, что ты говоришь, правда, то нам повезло, что ее самый страшный проступок – курение. Я бы куда больше тревожился, если бы узнал, что она пьет запрещенное спиртное.

– Ты бы встревожился?

– Да. Уж не намекаешь ли ты, что она пьет?

– Я ни на что не намекаю.

– Тогда давай вернемся к Джоби. Как ты предлагаешь его наказать? Не давать ему больше карманных денег?

– Да. Или хотя бы давать их меньше. Сократить наполовину. Но надо сделать что-то еще, то, что имеет отношение к курению.

– Наказание должно соответствовать преступлению. Наказание обязательно должно соответствовать преступлению.

– Если мы его не накажем, то, когда он уедет в школу-пансион, его не только временно исключат, но могут исключить и навсегда.

– Знаю, – сказал Джо.

Джоби стал получать меньше денег на карманные расходы, но родители так и не придумали ему никакого подходящего наказания за курение, и через неделю Джоби снова вернулся в школу.

Хотя Джоби не вернулся в школу героем, он тем не менее стал знаменитостью. «Эй, Джоби, дашь сигаретку?» – приветствовали его соученики. И еще он получил недолговечное прозвище Везунчик – по названию одной из марок сигарет. Мальчишки приглашали его вместе покурить, но он принимал их приглашение лишь в том случае, если они курили не на территории школы. По степени совершенного им проступка его отнесли к «бунтарям» из категории внешне непривлекательных: прыщавых, толстых, очкариков. Среди них был и парнишка, который поставлял непристойные версии комиксов, и мальчик, без конца лазивший в постель к служанке, и парень, который слонялся по лесам, высматривая целующиеся парочки, и еще один парнишка, часто приносивший в школу заряженную винтовку, и тот, у которого всегда водились деньги, полученные им от пожилого садовника. Этот последний говорил другим мальчикам, что любой из них может в любое время заработать пятьдесят центов и что это не больно, только немного щекотно. Но мальчик, который однажды принял это предложение, потом сказал, что садовник хотел гораздо большего, и вскоре этот садовник уже ничего никому не предлагал, так как его посадили в тюрьму, где он повесился, а мальчика отослали в удаленную школу-пансион, где учились другие мальчики, в прошлом знакомые с щедрыми садовниками. Оба события – отъезд мальчика и уход в мир иной садовника – для Джоби случились весьма вовремя, так как прежнюю, в пятьдесят центов, сумму его карманных денег сократили вдвое и эти пятьдесят центов он мог бы с легкостью заработать у садовника. Получая теперь двадцать пять центов в неделю, Джоби еще больше, чем прежде, задолжал Энн, Мариан, дяде Картеру и своим приятелям. До конца своего пребывания в «Гиббсвилль Кантри Дей» Джоби так и не расплатился с долгами, но теперь он принадлежал к одной из «группировок», он больше не попадал в неприятности, сдал все предметы и улучшил свои оценки. Он вел себя холодно-вежливо с мистером Кенигом (который был более чем счастлив доложить родителям мальчика о его полном перерождении). Джоби заставил вести себя в классе примерно и не совершал ни единого проступка, который мог бы предотвратить его перевод в частною школу-пансион, где его ждали новые знакомства, новая жизнь и новые, не испытанные прежде радости. Пока что, за все тринадцать лет жизни, радостей у Джоби было совсем не много.

У Джо Чапина был обычай делать все важные объявления за ужином, за исключением неприятных, которые могли отбить аппетит. Во-первых, ужин был единственным временем, когда вся семья собиралась вместе, а во-вторых, благодаря этому обычаю за столом велись оживленные, занимательные беседы.

Как-то раз, весенним вечером 1928 года, Джо расправил на коленях салфетку и произнес:

– Говорит радиостанция «ДБЧ-старший».

Все обратили к нему выжидательные взгляды.

– Мне хотелось бы сделать важное сообщение моей миллионной аудитории за этим столом.

Энн и Джоби прыснули.

– Сначала плохая новость.

– О! – с преувеличенным стоном откликнулась Энн.

– Однако за плохой новостью немедленно последует хорошая, так что, если мисс Чапин из города Гиббсвилля, штат Пенсильвания, соблаговолит вынуть из супа свой подбородок, я приступлю к объявлению.

– Подбородок вынут. Между прочим, он и не был в супе, – сказала Энн.

– Был чуть ли не в супе. И уж точно упал бы в него, как только я сообщил бы плохую новость, – сказал Джо. – Итак, плохая новость заключается в том, что мы с матерью раздумывали о поездке этим летом всей семьей за границу.

– И мы тоже? – спросил Джоби.

– Всей семьей: мистер и миссис Джозеф Б. Чапин, мисс Энн Чапин и мистер Джозеф Б. Чапин-младший. Никаких собак, кошек и прочей живности.

– Но мы не едем. Это и есть плохая новость, – сказала Энн.

– Вы, мисс Энн Чапин, совершенно правы. Вы меня прерываете, но вы правы. Причина, по которой мы не едем, состоит в том, что мне этим летом надо ехать на Республиканскую национальную конвенцию, которая всегда проводится летом, и нет никакого смысла мне уезжать в Канзас-Сити в середине нашего путешествия. А теперь хорошая новость: мы едем за границу будущим летом.

– Мы все? – спросил Джоби.

– Вся честная компания. Причина, по которой я объявляю об этой поездке за год вперед, состоит в том, что я бы хотел, во-первых, чтобы члены нашей семьи – включая и меня – отшлифовали свой французский. А во-вторых, я думаю, было бы занятно, если бы мы все вместе занялись изучением Англии, Франции и Италии и узнали как можно больше о достопримечательных местах, которые мы собираемся посетить. Я никогда не был в Европе, матьникогда не была в Европе…

– Мать никогда не была в Чикаго, штат Иллинойс, – сказала Эдит.

– Я никогда не была в Питсбурге, – сказала Энн.

– А я никогда не был в Бостоне, а ты была, – сказал Джоби.

– Всего один раз, когда была маленькой, – сказала Энн.

– Итак, швейцарская семья Чапинсон в будущем году отправляется в путешествие, – провозгласил Джо.

– Жгите мою одежду! Представляю, что скажут девчонки! – воскликнула Энн.

– Что это за странное выражение? – спросил Джо.

– Обычное выражение, – сказала Энн.

– Весьма выразительное выражение, – сказал Джо. – Откуда оно взялось?

– Да в нем нет ничего особенного.

– Но откуда ты его взяла? – настаивал Джо.

– Это выражение с Юга.

– Когда ж ты успела съездить на Юг? Я что-то не помню, чтобы ты в последнее время путешествовала по Югу, – сказал Джо.

– У нас в классе новенькая, они недавно переехали в Гиббсвилль. Она им пользуется, но в нем ничего такого нет.

– Конечно, нет, и, я уверен, ты тоже ничего такого не имела в виду, просто оно не очень женственное, – сказал Джо. – Не думаю, чтобы французам понравилось, если бы американская девушка сказала: «Fumez mes robes», – или как там это будет по-французски. В любом случае я уверен, что у французов нет такого выражения.

– О, из того, что я слышала, у французов есть выражения почище этого, – сказала Энн.

– Je suis tres desole [34]34
  Мне очень жаль ( фр.).


[Закрыть], – сказал Джо. – Моя дочь уж слишком умная. Elle est tres blasee [35]35
  Она слишком умная ( фр.)


[Закрыть].

– Тебе, папочка, надо вернуться в Йель и снова заняться французским, – сказала Энн.

– Je suis tres desole. Elle est tres blasee. О горе мне! – сказал Джо.

– Последнее я могу понять, – сказала Энн.

– А я, милочка, могу понять «Жгите мою одежду», – сказал Джо.

– Это просто выражение, папа, – сказала Энн.

И они оба улыбнулись.

Есть роскошь, которую богатые люди могут себе позволить, и есть вещи простые, которые богатые могут себе позволить, если они из тех богатых людей, что уверены в себе. Неуверенные в себе богачи покупают роскошь, без которой уверенные в себе богачи могут вполне обойтись. Джо Чапин для фермы купил себе «додж», недорогую, устойчивую, крепкую, простой конфигурации экономичную машину. Именно такую машину он и хотел, и это не был «мармон», или «мерсер», или даже «форд». Это была машина со сложным ручным управлением, непохожим на стандартное или такое, как у «бьюика». И потому, что Джо Чапин купил «додж», многие из тех, кто мог позволить себе купить «линкольн», тоже купили «додж». Если эта машина достаточно хороша для Джо Чапина, значит… В 1928 году, когда у него все еще был «додж», они с Эдит решили принять решение в стиле «додж».

Решение это касалось школы для Энн, которая проучилась тринадцать лет у мисс Холтон и созрела для школы-пансиона. Выбирать, очевидно, приходилось из следующих школ: «Фокскрофт», «Св. Тимофея», «Фармингтон», «Уэстовер», «Шипли», «Мадера» или «Ирвинг». Речь также зашла о том, что Энн могла бы пойти в «Спенс» или школу мисс Чапин и на время учебы поселиться в доме Алика Уикса. Школа мисс Ханны Пейн, в которой когда-то училась Эдит, закрылась, а чтобы учиться у мисс Чапин или в «Спенсе», Энн пришлось бы жить у Алика Уикса, но Эдит такой вариант исключила мгновенно, да и Энн тут же отказалась от мысли прожить две зимы в Нью-Йорке.

– Мы будем обсуждать все это годами и не сдвинемся с места, – сказал Джо. – Энн, ты говоришь, что не хочешь идти в колледж. Мы с матерью считаем, что тебе следует это сделать, но мы не будем настаивать, а раз мы не будем настаивать, ты в него не пойдешь. Таким образом, выбирая для тебя школу, нам не нужно волноваться о том, насколько высока ее репутация подготовительнойшколы. Так что мы ищем тебе школу исключительно для того, чтобы ты окончила свое обучение. Я считаю, что она должна находиться за городом, однако вблизи большого города. Но следует ли нам искать так называемую модную школу? Некоторых хороших школ в нашем списке просто нет. Знаешь, какая школа мне всегда нравилась? «Оук-Хилл». Я знаю о ней не так уж много, но, с другой стороны, я не слышал о ней ничего дурного. Это епископальная школа и находится на полпути между Нью-Йорком и Филадельфией. На самом деле она рядом с Принстоном. Это не «Фокскрофт» и не «Уэстовер», но, насколько я помню, в те времена, когда учился в Нью-Хейвене и даже когда учился в «Хилл», я был знаком с девушками из прекрасных семей, которые учились в «Оук-Хилл». Хочешь, мы о ней разузнаем подробнее, или ты отдаешь предпочтение какой-то другой школе?

– Не знаю, может, мне в «Оук-Хилл» понравится больше, чем где бы то ни было, – сказала Энн. – Мне все равно, в какую школу идти, лишь бы перейти в другое место. Тринадцать лет у мисс Холтон…

Они поехали на машине посмотреть на «Оук-Хилл», и на обратном пути Джо, сидевший рядом с Гарри, спросил Энн, понравилась ли ей школа.

– Потрясающая, – сказала Энн. – Мне понравилась мисс Рингуолд и понравились девушки, с которыми я познакомилась. Я считаю, школа потрясающая. Я хочу в ней учиться.

– Мисс Рингуолд сказала, что если ты вдруг передумаешь и решишь пойти в колледж, то сможешь пройти у них подготовительный курс.

– Я не передумаю. Папа, если я пойду в колледж, то, когда я его окончу, мне будет двадцать три. Двадцать три! Тихий ужас!

– Если ты пойдешь в колледж, то сможешь его окончить в двадцать два. Не забывай, что тебе зачтутся некоторые предметы, пройденные у мисс Холтон, – сказал Эдит.

– Но в колледж, мама, надо сдавать экзамены. В любом случае двадцать два почти так же ужасно, как двадцать три. Хотя, может, и не так. Не думаю, что я отличаюсь прилежностью, если вы, конечно, знаете, что я имею в виду. И потом, мама, ты в колледже не училась. Мужчина должен идти в колледж, ему это нужно. А девушке – нет. Пусть Джоби идет в колледж и зарабатывает там всякие награды. Он у нас способный.

Итак, Чапины выбрали «Оук-Хилл», и, надо сказать, весьма вовремя, так как вскоре после того, как Энн согласилась пойти в «Оук-Хилл», а школа «Оук-Хилл» согласилась принять Энн, случилось происшествие с грузовиком мясника.

– Ты сам поговори с ней, – сказала Эдит. – Я ничего от нее не могу добиться.

Энн послали в кабинет отца.

– Энн, что на самом деле произошло? Я твой отец, и, думаю, ты знаешь, что я тебя люблю и всегда на твоей стороне, но мы должны знать, что случилось.

– Папа, неужели я должна снова все объяснять? Я объяснила тебе, я объяснила матери. Я объяснила вам обоим дважды.

– Я хочу, чтобы ты мне еще раз рассказала и со всеми подробностями, – сказал Джо.

– Он остановился. Этот мальчик, Томми. Или, вернее, молодой человек. Он спросил нас, не хотим ли мы прокатиться, и мы сказали, что хотим. Я знаю, что мы поступили неправильно, но мы сели в грузовик и ездили по окрестностям, а потом застряли в грязи.

– И там вы и сидели?

– И там мы сидели.

– И он не пытался вытащить грузовик из грязи?

– Нет, – сказала Энн. – Поначалу мы не знали, что застряли в грязи.

– Не знали? Как это не знали?

– Мы остановились у обочины, курили, болтали и смеялись.

– Ты, Сэра Стоукс и водитель? – спросил Джо. – И никаких других молодых людей?

– Нет, только мы трое.

– И пока вы там сидели, этот парень не приставал к вам и не позволил себе никаких дерзостей?

Энн подняла на него глаза, но ничего не ответила, а потом отвернулась.

– Я должен считать, что именно так оно и было?

Энн продолжала молчать.

– Так оно и было, Энн? Это ведь то, что ты сказала матери.

– Да, так я ей сказала.

– Но это не то, что ты собираешься сказать мне?

– Я не хочу никому ничего рассказывать, – сказала Энн.

– Но я, к сожалению, должен знать.

– Почему?

– Потому что… на это много причин. Я, Энн, хочу тебя защитить, и я это сделаю. Будь в этом уверена, что бы ни случилось. Но я должен знать, что случилось.

– Только ты?

– Это зависит от того, что случилось. Я не могу давать тебе никаких обещаний, пока я не узнаю, в чем дело.

– Папа, ничего особенногоне случилось.

– Хорошо, скажи мне, что именно случилось.

– У Томми будут неприятности?

– В наших интересах сделать так, чтобы эта история получила как можно меньше огласки. Энн, я хочу, чтобы ты мне доверяла: что бы ни произошло, меня больше всего заботит твое благополучие.

– Мое благополучие. Ты имеешь в виду: это для моей же пользы?

– Нет, я не совсем это имел в виду, – сказал Джо. – Я не собираюсь обращаться с тобой как с ребенком.

– Я расскажу тебе, – сказала Энн. – Мы остановили грузовик и закурили. Все трое закурили. Потом нам захотелось есть, и Томми сказал, что в грузовике полно еды, и мы стали открывать пакеты с мясом: в основном это были бифштексы, отбивные и всякое такое, и мы не хотели есть их сырыми, а он их ел. Он съел сырой ростбиф, без соли, без всего. У нас не было соли. А потом мы нашли пакеты с вареной колбасой и сосисками, и мы с Сэрой поели. Из-за этого нам страшно захотелось пить. Тогда он вылез из машины, сходил куда-то и в скорлупе кокоса принес нам воды. Потом мы, кажется, еще раз покурили.

– Хм.

– А потом он спросил, кто хочет пойти с ним в кузов. Мы не хотели. Потом он стал смеяться, шутить, поддразнивать нас с Сэрой, и Сэра наконец сказала: «Ладно, пойду с тобой». И она пошла, а я осталась сидеть в кабине одна. Я их слышала, но ничего не видела. Они там обнимались и целовались, и я сказала им, что, если они не прекратят это, я пойду домой, а они позвали меня к себе, и я перебралась к ним. И он меня поцеловал.

– Насильно?

– Нет, я ему это позволила.

– Понятно. И что потом?

– Потом он попросил нас снять трусы.

– И вы сняли?

– Я сняла.

– А Сэра?

– Нет, только я.

– И что же? – спросил Джо. – Что он сделал?

– Он расстегнул свои брюки.

– Он не снял их?

– Нет, он расстегнул их полностью. Я его всего видела. Тогда он захотел, чтобы мы с ним сделали все до конца, но я ему не позволила.

– А Сэра пыталась его остановить?

– Нет, она хотела, чтобы я на это пошла.

– И что тогдаслучилось?

– Ну, я положила руку на него, он положил руку на меня, и мы это сделали.

– Ты сказала «это». Ты знала, что ты делаешь?

– Да. Я это и раньше делала, с другими мальчиками. А с кем, я тебе не скажу, так что и не спрашивай.

– Хорошо. Что же случилось дальше.

– Он уснул.

– А вы с Сэрой остались с ним? Сколько же он спал?

– Не знаю. Часа два, наверное, – сказала Энн. – Мы хотели пойти пешком, но идти было далеко, и мы не очень хорошо знали дорогу.

– А что он сделал, когда проснулся?

– Он пытался уговорить Сэру сделать все до конца.

– Но она отказалась?

– Да. Она сказала, что сделает то, что сделала я, но не больше того. И она сняла трусы, и они это сделали. Папа, в этом нет ничего ужасного. Почти все знакомые нам девушки это делают.

– Зачем ты мне это говоришь?

– У тебя такой грустный вид.

– Мне действительно грустно, Энн, но тем не менее у меня на душе стало легче, – сказал Джо. – И это все, что ты сделала? Я не хочу сказать, что я это одобряю, но это было все?

– Слово чести, папа, – сказала она.

– Он не дотрагивался до тебя своим членом?

– Нет. Ты волнуешься, что у меня может быть ребенок?

– Да, частично это. Ты ведь знаешь о венерических болезнях.

– Триппер? Нет, он ни разу не дотронулся.

– Ты дала мне слово чести. Но может быть, ты хочешь рассказать мне о чем-то еще, о чем я тебя не спросил?

– Я только хочу сказать, что мне очень жаль, что это случилось, и это не его вина. Он не заставлял нас ехать с ним, и он не вынуждал нас делать то, что мы сделали. Папа, я не наивное дитя.

– Нет, раз ты знаешь о триппере, ты не дитя. А ты когда-нибудь переступала за черту?

– Нет.

– Но почти переступала?

– Не больше того, что сегодня.

– Ты понимаешь, что тебе повезло? Я полагаю, тебе известно, что такое изнасилование.

– Да, я знаю. Но он не мог изнасиловать одну из нас в присутствии другой.

– Сэра, похоже, его к этому поощряла.

– Она возбудилась, – сказала Энн.

– Что?

– Ничего. Это у меня случайно вырвалось.

– Но я тебя услышал. И ты, Энн, тоже возбудилась – иначе ты бы не полезла в кузов. В этом-то и опасность. Возбуждение неизбежно, оно свойственно любому из нас. Но оно в нас не случайно: когда ты влюбишься в достойного молодого человека, то сможешь разделить с ним все на свете. Но не надо обесценивать это поездками в грузовике с незнакомцем.

– Я знаю. Я не подумала. А что вы сделаете с Томми?

– Была бы моя воля, я бы ему устроил хорошую трепку. Но мне надо подумать.

– А что ты скажешь матери?

– Мне придется рассказать ей правду.

– Папочка, не говори ей! Пожалуйста, не говори ей! Я умоляю тебя!

– Как я могу ей не рассказать?

– Мы можешь ради меня сказать ей неправду. Пожалуйста, не говори ей. Я не хочу, чтобы она знала. Если ты расскажешь ей о том, что случилось сегодня, тебе придется сказать ей, что такое случалось и раньше. Я этого не вынесу. Я убегу из дома.

– Почему?

– Я не хочу, чтобы она знала. Если ты ей расскажешь, я никогда в жизни больше тебе ничего не расскажу.

– Она твоя мать и моя жена. У меня от моей жены не должно быть никаких секретов.

– Но у тебя есть секреты. Я уверена, что у тебя есть секреты, – сказала Энн.

– Почему ты так в этом уверена?

– Потому что я, папа, за тобой наблюдаю. У тебя есть секреты.

– Секреты тяготят, – сказал Джо. – И со временем все больше и больше.

– Ты, наверное, был влюблен в кого-то еще, прежде чем женился на маме. А может, и после того. И ты любишь не только маму, но еще кого-то.

– Конечно. Например, тебя.

– Я тебя не спрашиваю, кто она, но я это знаю.

– Ты права. Но она умерла до того, как мы с твоей мамой влюбились друг в друга, – сказал Джо. – Ладно. Мы придумаем историю. Парень пытался тебя поцеловать, но ты не позволила. Но как насчет Сэры? Что она расскажет твоему дяде Перси и твоей тете Сэре?

– Она их не боится. Она упрямая. И она командует ими, будто они ее рабы. Если они начнут задавать ей слишком много вопросов, она просто хлопнет дверью и выйдет из комнаты.

– И ты этим восхищаешься? – спросил Джо.

– Нет, но посмотри на дядю Перси и тетю Сэру: они такие старые и дряхлые…

– Он всего лишь на два года старше меня.

– Ну а выглядят они намного старше и ведут себя как старики. Они боятся ее тени. Это правда, папа.

Джо вынул сигарету из подаренного ему когда-то шаферами серебряного портсигара.

– Ты затягиваешься?

– Да, – сказала Энн. – Можно мне одну?

– Нет, – ответил он. – На сегодня в этом доме проявлений взрослости уже было предостаточно. Интересно, как ты сама будешь вести себя со своими детьми?

– Надеюсь, что как ты.

И тут он не выдержал и, опустив голову на руки, заплакал.

– Уходи, пожалуйста, уходи, – сказал он.

Энн забрала у него сигарету и, погасив ее в пепельнице, погладила его по затылку.

– До свидания, дорогой мой, – сказал она и вышла из комнаты.

Вскоре в комнату вошла Эдит и села рядом с мужем.

– Полагаю, что ты ничего от нее не добился, – сказала она.

– Она говорит, что ничего не случилось, и я ей верю, – сказал Джо. – Ты ведь знаешь выражение, которым они теперь пользуются: «Он стал к нам приставать».

– И у него ничего не получилось? Именно этому мы и хотим верить. Я хотела бы узнать об этом молодом человеке, я ничего о нем не знаю. А девочки даже не знают его фамилии.

– Что же нам делать, Эдит? Позвонить в мясную лавку и спросить фамилию Томми? Мы не можем этого сделать, и к тому же лавка, наверное, уже закрыта.

– Ты же адвокат, ты можешь узнать это в полиции. Они его скорее всего знают, у них наверняка есть о нем сведения.

– Да, они его знают, но зачем нам обращать на себя внимание? Я считаю, с этой историей следует покончить.

– А я считаю, с ней нельзя покончить, пока мы не узнаем, что собой представляет этот парень, – сказала Эдит. – В нашем городе есть человек, который знает всех мужчин, всех женщин и каждого ребенка.

– Кто же это?

– Майк Слэттери, – сказала Эдит.

– Но Майк последний, кого бы мне хотелось посвящать в наши дела.

– У него четыре дочери, – сказала Эдит.

Джо задумался.

– Что я ему скажу? И вообще, насколько мы хотим его посвящать в это дело?

– Завтра это разнесется по всей школе. Скажи ему, что ты хочешь знать, что за парень этот Томми. Были у него приводы в полицию? Может, он из тех, кто без конца торчит в бильярдной? Скажи ему просто… что он пригласил девочек покататься и они с ним поехали.

– А я-то всегда радовался тому, что Майк не знает обо мне ничего компрометирующего.

– И что же он теперь такого узнает? И что именно он сможет использовать против тебя? Его девочки еще не повзрослели, и с ними тоже всякое может случиться.

– Ладно, я ему позвоню.

И Джо позвонил.

– Да, Джо, чем могу служить? – спросил Майк.

– Майк, у тебя четыре дочери, и я обращаюсь к тебе как отец, у которого тоже есть дочь.

– Ну разумеется, Джо.

– Сегодня днем моя дочь Энн и ее кузина Сэра Стоукс согласились прокатиться с молодым человеком, который водит грузовик мясной лавки «Ригал». Они поехали кататься и застряли в грязи, за городом, и вернулись домой перед самым ужином.