Текст книги "Время, чтобы вспомнить все"

Автор книги: Джон О'Хара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

Однако 14 октября 1909 года массовое продвижение на запад хоть и ненадолго, но приостановилось, и эта временная остановка была вызвана женитьбой одной замечательной пары из Гиббсвилля. Супружество Эдит Стоукс и Джо Чапина считалось важным событием из-за положения в обществе невесты и жениха, а также из-за их семейных связей, но это событие было еще и источником радости жителей Южной Мейн и Северной Фредерик. Эдит Стоукс была с Южной Мейн, Джо Чапин – с Северной Фредерик, однако важнее всего прочего было то, что Джо забирал невесту в свой дом на Северной Фредерик, номер 10. И это событиебыло чуть ли не укором другим молодым людям, решившим купить или построить дом на Лэнтененго. «Если Северная Фредерик хороша для Джо, сына Бенджамина Чапина, значит, она хороша и для любого в Гиббсвилле», – говорили люди постарше. Джо своим решением заслужил их благодарность и доверие, а эти люди свою благодарность и свое доверие не раздавали направо и налево. Их особенно радовало решение Джо, потому что такой богатый красивый молодой человек и к тому же наследник старой гиббсвилльской семьи мог выбрать для своего жилья любое место, и никто бы не посмел его критиковать. Он мог бы построить калифорнийское бунгало в квартале домов с 2100 по 2200, и люди этому нашли бы оправдание. Джо Чапин, будучи Джо Чапином, уже пользовался популярностью среди друзей своих родителей; но когда к этой популярности добавились его деньги, его привлекательная внешность, тот факт, что он женился на девушке из Гиббсвилля, и то, что он предпочел поселиться не на Лэнтененго, а на Северной Фредерик, он сразу же зарекомендовал себя как молодой человек, который способен видеть различие между переменой и прогрессом и не станет отрекаться от ценных атрибутов прошлого лишь потому, что это атрибуты прошлого.

Были и такие, что полагали – не настаивая на этом, – будто заслуга Джо Чапина в проявлении его здравомыслия частично принадлежит Эдит Стоукс, так как среди замеченных у Эдит достоинств, доставшихся ей от родителей, ни одно не упоминалось так часто, как здравомыслие. «Эдит – девушка с поразительным здравомыслием», – говаривали окружающие. И это замечание исходило из уст не только мужчин, но и женщин. Однако те мужчины и женщины, которые отдавали некоторое предпочтение Джо (разумеется, не противопоставляя их друг другу), отмечали, что у Джо хватило здравого смысла выбрать девушку со здравым смыслом. «Не будем называть имен, но Джо мог выбрать в Гиббсвилле любую девушку, – говорили они. – Однако у него хватило здравого смысла выбрать Эдит». И не было человека в Гиббсвилле, по крайней мере достойного человека, который, набравшись бестактности, предположил бы, что необычайное здравомыслие Эдит, вероятно, компенсировало в ней отсутствие внешней привлекательности. В их северных краях все еще бытовал обычай говорить девушке, какая она сегодня хорошенькая, – без всякого преднамеренного намека на то, что она не была хорошенькой вчера или не будет хорошенькой завтра. И этот комплимент мало кто из девушек подвергал сомнению, но Эдит Стоукс была из тех, кто никогда не принимал его за чистую монету. «Но я вовсе не хорошенькая, и знаю об этом», – говорила обычно она и с такой уверенностью и полным отсутствием кокетства, что ее честность еще больше убеждала людей в ее здравомыслии. Каким-то образом было известно, известно практически всем – хотя вслух и не обсуждалось, – что у Эдит Стоукс никогда не было никого, кроме Джо Чапина. Другие девушки по крайней мере получали удовольствие от общества своих ровесников – молодых людей и молодых женщин, – но Эдит Стоукс держалась в стороне от пикников, поездок на лодках и вечеринок у «Потока»; она находила предлоги отказаться от катания на санях и «ужинов с цыпленком и вафлями». Она ездила верхом и играла в теннис, иногда с молодыми людьми – своими приятелями, – но единственным человеком, с которым она приходила на бал Ассамблеи, был молодой человек, чью фамилию впоследствии она будет носить всю свою жизнь. Чтобы встретиться с Джо Чапином, ей никогда не надо было отменять никаких других встреч. Когда Джо Чапин оказывался в городе, она просто не назначала никаких встреч для того, чтобы, послав ей записку или встретив ее на Северной Мейн-стрит, он всегда знал, что, когда бы ему ни захотелось ее увидеть, она будет свободна и готова с ним встретиться. «Я считаю, что девушке неприлично притворяться, будто она увлечена молодым человеком, когда это вовсе не так. К тому же я, например, совершенно не умею флиртовать», – говорила Эдит.

Достоинства этой необычайно здравомыслящей, честной и прямой девушки были настолько велики, что тот, чьего одобрения она так упорно добивалась, в конце концов их оценил. Она ждала его, пока он учился в приготовительной школе, колледже и Высшей юридической школе, каждый раз надеясь увидетьего, просто посмотретьна него во время его приезда домой на Рождество (включая то жуткое Рождество, когда он отправился в Новый Орлеан навестить приятеля по колледжу и так и не приехал домой). Она замечала, что он хорошеет лицом, что у него улучшилась фигура, а умение держаться и манеры стали поразительно свободными и изящными, – и все это благодаря его новым знакомствам и поездкам в дальние города, которые для нее были не более чем точками на карте. Эдит еще не до конца понимала, что будет делать, если останется с ним наедине и будет ему принадлежать, – ее знания о физической стороне любви были основаны главным образом на сплетнях и логическом сравнении своего собственного тела и его функций с таковыми у животных. Но ни один мужчина или мальчик не касался ее обнаженной кожи и не ласкал ее даже в одежде, а ласки девушки во время ее годичного пребывания в частной школе с пансионом были приятны и даже возбуждали, но не имели никакого завершения, по крайней мере такого завершения, которое было бы возможно вместе с Джо. Той девушкой в школе она завладела целиком и полностью и с удивлением для себя обнаружила, насколько легко и быстро это произошло. Девушка писала ей любовные письма, делала ей одолжения, выполняла за нее черную работу и, рискуя быть исключенной из школы, приходила к ней в зашторенную кровать в общей спальне. Но этот опыт, помимо непосредственного удовольствия, лишний раз убедил Эдит в том, что она в общем-то уже знала: девушка ответит страстью на определенные ласки мужчины, а мужчина, от которого она желала этих ласк, был Джо Чапин, способный дать ей и большее. Однако что бы он ей ни дал, ей нужен был только он один, и никто другой. Таким образом, то, что казалось в ней застенчивостью, на самом деле было сдержанностью. В ее отношении к другим девушкам сказывались сдержанность, чувство превосходства, основанное на знании и опыте, и отсутствие любопытства. Легкость, с которой она завладела своей соученицей, убедила ее в том, что она так же легко может завладеть любой из своих приятельниц. По отношению же к другим молодым людям, помимо Джо Чапина, ее любопытство не шло ни в какое сравнение с ее желанием завладеть Джо, и в те годы, которые предшествовали их женитьбе, она была убеждена, что, когда она завладеет Джо, она завладеет человеком, которым никто никогда не владел. По отношению к Джо Эдит обладала какой-то необычайной прозорливостью, и однажды, лежа в постели наедине со своими мыслями, она вдруг поняла, что он еще никому никогда не принадлежал. Он был нетронут, девствен, неосведомлен и наивен. Опыт же, приобретенный Эдит благодаря ее любознательности, вместе с ее догадкой о его девственности давал ей над Джо такое преимущество, о котором он не подозревал и которому никак не мог сопротивляться. Эдит решила вести себя осторожно, но в ней произошла перемена, и Джо этой переменой гордился, так как ему казалось, будто именно он в какой-то мере помог Эдит приобрести уверенность в самой себе. И это было сущей правдой. Она была уверена, что незадолго до свадьбы у Джо с его отцом состоится приватный разговор, и после него она сможет научиться кое-чему от Джо и изучить вместе с ним нужную технику, но Джо пока еще не знал, что помимо этого существуют глубины выражения страсти и когда Эдит им завладеет, она использует его для изучения этих глубин.

Подобных удовольствий стоило ждать, и одна лишь мысль о том, чтобы рисковать ими, проводя время в светской компании и пустых развлечениях, казалась ей смешной и нелепой. И у нее, и у Джо были приятели, в прошлом состоявшие в связи с женщинами, но они ее нисколько не интересовали. Эдит более чем устраивало, что они считали ее девственницей, каковой она фактически и была, и наивной девушкой, каковой она отнюдьне была. Более того, ее устраивало казаться наивной, потому что благодаря ее наивному виду они не догадывались о ее незаметных усилиях выставить перед Джо этих приятелей и их дурные привычки в самом неприглядном виде. Стандарты у Джо были как у настоящего джентльмена, но если бы Эдит позволила ему думать, что внебрачные связи его приятелей с женщинами и подобный образ жизни кажутся ей привлекательными, Джо мог эти стандарты с легкостью снизить. Эдит поощряла его дружбу с Артуром Мак-Генри, которая в общем-то и не требовала поощрения, но когда Джо спрашивал ее мнения о своих других приятелях – например об Алике Уиксе, – она обычно говорила: «Не спрашивайте меня о таких людях, как Алик Уикс. Он ваш друг, а я не хочу критиковать ваших друзей. Женщины видят в мужчинах черты, которые другие мужчины не… Ну если ты настаиваешь, то я скажу: мне постоянно кажется, что он хитрый и бесчестный, а мне нравятся мужчины благородные». И ее замечания возымели ровно такой эффект, как ей хотелось. Джо не порвал дружбу с мужчинами вроде Алика Уикса, но такие вот Алики казались ему теперь малопривлекательными, а их поведение недостойным подражания такими благородными людьми, как Джо Чапин и Артур Мак-Генри. Эдит заставила Джо поверить в то, что он сам выбрал свою линию поведения, отличную от поведения Алика Уикса, потому что его поведение было предпочтительнее, утонченнее и, разумеется, благороднее.

Эдит и Джо без конца обсуждали вопросы чести, и в этих обсуждениях Эдит настолько часто поощряла Джо повторять общепринятые взгляды на этот предмет, что вскоре Джо рассуждал о чести так, словно он был ее главным поборником, если не сказать изобретателем. А так как в представлении большинства людей понятие чести ассоциировалось с законом, из чего исходило, что благородный адвокат несколько благороднее любого другого человека, то Эдит могла с истинной убежденностью выказывать свое восхищение Джо – ревностному защитнику чести. У Эдит не было ни знаний законодательства, ни его понимания, и она не стесняясь признавалась в этом, однако, несмотря на свою некомпетентность, она считала, что занятия юриспруденцией и юридическая практика предоставляют молодым людям прекрасную возможность получить и использовать особые знания о чести, недоступные остальным. И честь практически стала его второй карьерой. От дискуссий о чести, в которых они выражали полное согласие друг с другом, они порой переходили к дискуссиям о религии, и здесь их мнения полностью совпадали. А поскольку вопросы чести можно было иллюстрировать рассказами о бесчестных поступках, понятие чести обсуждалось гораздо чаще и подробнее, чем религия. Четыре года в Йельском университете и годы в более пытливой атмосфере Пенсильванской высшей юридической школы не произвели никаких видимых изменений в эпископальном вероисповедании Джо, и то, что Эдит принадлежала к той же самой вере, избавляло их от бесконечных обсуждений вопросов, решить которые в любом случае было невозможно. Главные представления Джо и Эдит о религии – далеко не уникальные в те годы – заключались том, что их приятели, принадлежавшие к другим протестантским вероисповеданиям, скорее всего придают слишком большое значение теологии, что католики помешаны на красоте ритуалов, а евреи – странные библейские персонажи в современных одеждах. Церковь Святой Троицы, которую они посещали, была комфортабельно скромной и не чуждалась шуток о папе римском и ладане. Прихожанам предоставлялась весьма приятная возможность еженедельных размышлений об отношении к Богу в священной, но не строгой обстановке и тобой самим выбранной компании. Войдя в церковь Святой Троицы, ты попадал в другой мир – мир, где главенствовала тишина, но ты улыбался и кланялся своим знакомым с таким видом, точно в этом другом мире ты встретил друзей с родины. Святая Троица была славной церковью, и обстановка в ней умиротворяла.

То, что они говорили о чести и религии чаще, чем большинство других молодых пар, было вовсе не случайностью. С самых первых дней ухаживания Эдит прилагала все усилия к тому, чтобы Джо постоянно искал с ней встреч, чтобы она стала для него неотъемлемой частью его жизни и чтобы их общение основывалось не на тех качествах, которых у других девушек было существенно больше, чем у нее. В первую очередь Эдит имела в виду свое здравомыслие – о нем знали все, – но было еще и нечто другое, о чем никто не знал: несмотря на то что Джо всегда держался необычайно легко и свободно, он не был уверен в себе. Даже в те времена, когда хорошие манеры считались общепринятыми, его манеры считались превосходными. Однако Эдит благодаря своей интуитивной догадке о его девственности пришла к твердому убеждению, что Джо в себе не уверен. И убежденная в этом, Эдит поощряла его к откровенным беседам, в которых он мог перед ней раскрыться, не обнажая при этом свои слабости. В вопросах, относящихся к закону, чести и религии, они были в полном согласии, и в ее присутствии Джо чувствовал себя авторитетом во всех обсуждаемых ими вопросах; к тому же у них не было ни малейшего намерения друг с другом спорить. И они не спорили. Джо все чаще и чаще позволял себе говорить то, что думает, независимо от того, было ли это простое утверждение или запутанно сложная теория. Эдит выслушивала все, о чем он говорил, а потом задавала вопросы, в которых слегка перефразировала его утверждения, что служило Джо доказательством того, что Эдит слушает его с необычайным вниманием и уважением. В течение года, помимо рукопожатия, между ними не было никакого другого физического контакта, но то, что она ему предлагала, входило у него в привычку, возбуждало его и опьяняло. Когда вечером Джо уходил от нее, Эдит слышала, как он насвистывал Йельский марш, и знала, что он уже ждет их следующей встречи. Она умывала лицо мылом «Роджер и Голлет», расчесывала волосы, ложилась в постель и думала о том, как именно он будет ей принадлежать. Она еще не знала, что в половой близости между мужчиной и женщиной существуют различные степени знаний и умений, так же как бестолковость и острая неудовлетворенность, и потому она даже не задумывалась о егоудовольствии, считая само собой разумеющимся то, что каждый мужчина, так или иначе, его получает. Но когда Джо будет ей принадлежать, удовольствие от обладания будет получать она.Эдит никогда не думала о том, что онабудет принадлежать ему.Такое ей и в голову не приходило. Что бы Джо для нее в будущем ни делал – ласкал ее, лежал на ней, входил в нее, – все это составляло часть ее неопределенной, будоражащей чувственной мечты, в которой Джо был главным и необычайно желанным инструментом. Эдит была уверена, что Джо никогда в жизни не видел вблизи обнаженной женщины, и, заперев дверь, расхаживала голой по спальне, воображая, что он в это время лежит у нее на кровати и в первый раз ее разглядывает. У Эдит были все основания гордиться своей фигурой. В те времена в моде были длинные, облегающие фигуру наряды, которые подчеркивали женскую талию и состояли из юбки, блузки и жакета длиной до лодыжек. Цель тогдашних модных фасонов состояла в том, чтобы женщина благодаря им казалась выше, чем была на самом деле, и вертикальная строчка и канты способствовали задуманному эффекту. Эдит была идеальной моделью для этих костюмов и платьев, и даже шляпы – огромные, замысловатые и дорогие, – если и не украшали ее, то по крайней мере отвлекали внимание от ее отнюдь не отличавшегося красотой лица. Ни один мужчина еще не видел ее обнаженной, и когда она овладеет Джо, в этом тоже будет необыкновенная чувственность. Эдит прекрасно знала, что мужчины ее сословия ожидали, что девушки ее сословия будут девственницами, и в большинстве случаев их ожидания оправдывались. После каждого вечера, проведенного с Джо, Эдит, не зная, что именно ей в будущем предстоит, и ограниченная лишь своим безграничным воображением, пускалась в мечтания о невообразимых оргиях. Однако на людях Эдит продолжала сохранять характерное для нее спокойствие, и поведение ее внешне ничуть не изменилось. И точно так же спокойно она себя вела с Джо Чапином: внимательная, заинтересованная, сочувствующая и готовая приобщиться к его размышлениям и интеллектуальным беседам.

Прошло время, и Джо, сам того не сознавая, стал от нее зависеть. Он теперь говорил Эдит, что другие девушки – сущие пустышки и ведут себя так фривольно, что он каждый раз жалеет, что согласился пойти в гости, где одну из этих незамужних девушек приглашали в качестве его партнерши. Более того, его собственные друзья и знакомые теперь тоже выглядели в дурном свете: они недостаточно серьезно относились к жизни, не проявляли трудолюбия в работе и не хотели ни в чем как следует разобраться. «И это не совсем их вина, – заметил Джо. – Им некому помочь во всем этом разобраться». Начиная с этой беседы Эдит перешла к первой стадии овладения Джо. Она стала позволять ему делать ей любезности. Эдит просила его заглянуть в магазин и забрать то, что она заказала. Когда он уезжал в Филадельфию, она давала ему мелкие поручения. Она спросила его совета, куда ей вложить небольшую сумму денег, и этому совету последовала. Она дала ему почитать свое письмо с соболезнованиями по случаю смерти ее пятиюродной кузины. Она попросила Джо помочь ей составить маршрут ее путешествия в Европу – путешествия, в которое она вовсе и не собиралась. А потом поразительно кстати – хотя этого она никак не планировала – у нее случился приступ острого аппендицита, и ее срочно прооперировали.

В то время удаление аппендикса еще не было рутинной операцией, как много лет спустя, и пребывание в больнице вызывало у людей серьезную тревогу. В те дни газеты, упоминая об операциях, обычно писали: «Пациент попал под нож хирурга», – анестезия проводилась с помощью хлороформа, а слово «больница» свидетельствовало о тяжелом состоянии пациента. Лошади, впряженные в карету «скорой помощи», шли шагом или легкой трусцой, а звон колокольчика, раздававшийся при нажиме на специальную педаль, носил скорее характер объявления, чем предупреждения. В карете рядом с пациентом сидели доктор и медсестра, и оттого, что вся команда продвигалась сравнительно медленно, окружающим разглядеть лица медицинского персонала не составляло никакого труда. На этих же лицах отражалась лишь серьезность их миссии, и больше ничего. Ни в поездке в больницу, ни в самой больнице не предвиделось ничего, что могло бы развеять страх или внушить кому-либо оптимизм.

Считалось общепринятым, что пациентов навещают только их близкие родственники. Пациентов в отдельных палатах это касалось так же, как и всех остальных, и это тем более касалось пациентки, которая была молодой незамужней женщиной. Когда Джо Чапин прочитал в газете, что Эдит увезли в больницу, он тут же отправился в офис к доктору Инглишу. Доктор рассказал ему, что это была ужасная операция и Эдит провела на операционном столе почти три часа. Следуя традициям своей профессии, доктор сыпал греческими и латинскими терминами, которых Джо совершенно не понимал, но на его прямой вопрос доктор Инглиш осторожно ответил, что Эдит будет жить, если только операция не приведет к непредвиденным осложнениям.

– Билл, когда вы думаете, я смогу ее навестить? – спросил Джо Чапин.

– Ты намеревался ее навестить?

– Ну, мне хотелось бы, если это возможно.

– Что ж… самое раннее через несколько дней, – сказал доктор Инглиш. – И ты, конечно, понимаешь, что должен получить разрешение ее семьи.

– Конечно, понимаю.

– Я, Джо, как правило, не поощряю визиты. У Эдит есть дневная медсестра, и ночная тоже. Она все еще в списке больных в критическом состоянии, и я думаю, что она сможет принять кого-то, помимо своих ближайших родственников, не раньше чем через неделю.

– Я последую вашему совету, но мне действительно очень хочется ее повидать.

– Да-да. Это неудивительно и вполне объяснимо. Но в настоящее время я очень внимательно за ней наблюдаю, чтобы избежать послеоперационных осложнений, – ты же понимаешь это.

– Разумеется.

– И как человек светский, ты также понимаешь, что в больничном халате девушка выглядит не самым лучшим образом, так что об этом тоже следует подумать.

– Билл, я должен вам кое-что сказать. Я еще никому этого не говорил, даже самой Эдит. Я в нее влюблен.

– Рад это слышать, Джо. Меня это не очень удивляет, но рад это слышать. Я вот что сделаю: поговорю с ее родными, получу их разрешение, а потом позвоню тебе – дня через четыре или пять. Но имей в виду: если я разрешу тебе ее увидеть, это будет минут на пять, и тема вашей беседы должна быть приятной – ничего огорчительного и… ничего романтического.

– Я вам обещаю: ни намека.

– Когда она выздоровеет, у тебя будет предостаточно времени – согласен?

– Абсолютно согласен, Билл. Абсолютно.

– Когда придет время, я предупрежу ее заранее, чтобы медсестра причесала ей волосы, прихорошила ее немного, но не удивляйся ее внешнему виду. Она здорово натерпелась. И главное, не показывай, что ты в ужасе от ее вида или что ты из-за этого расстроен.

В назначенный день Джо Чапин пришел в больницу и сидел в комнате ожидания, пока не явился стажер, чтобы проводить его в палату Эдит. Запахи, темные коридоры, кашляющие и шаркающие по полу пациенты, неряшливые визитеры, пришедшие навестить попавших в аварию шахтеров, – все это было для Джо Чапина в новинку. Но комната Эдит была довольно опрятной, и скудность обстановки в ней компенсировалась обилием цветов.

Эдит увидела его и слегка приподняла руку.

– Здравствуйте, Джо, – сказала она.

– Эдит, как я рад снова вас видеть. – Он взял ее ладонь в свою и тут же опустил снова на покрывало.

– Это мисс Мак-Иленни, моя дневная медсестра, – сказал Эдит.

– Добрый день, – поздоровалась медсестра.

– Ваши цветы такие славные. Вот они – видите их? Узнаете?

– Я рад, что они вам нравятся, – сказал Джо.

– Очень мило, что вы пришли.

– Мило? О, Эдит, я пытался к вам попасть с первого дня, что вы здесь. Как вы себя чувствуете?

– Спасибо, намного лучше. Я совершенно потеряла счет дням.

– Билл Инглиш сказал мне, что вы замечательная пациентка.

– Неужели? Не думаю, что мисс Мак-Иленни с ним согласится.

– Еще как соглашусь. Вы чудно себя ведете и никогда не ноете, – сказала медсестра.

– Боюсь, что не могу рассказать вам ничего нового. Почти все эти дни был в суде. Все про вас спрашивают, а я сам всех расспрашиваю, чтобы хоть что-то о вас узнать.

– Все ко мне так добры, особенно здесь, в больнице. Они все для меня делают – все-все. Ко мне никогда не проявляли столько внимания, столько доброты. И все-таки я с радостью вернусь домой.

– Вы знаете, когда это произойдет?

– Думаю, через неделю. Правда, мисс Мак-Иленни?

– Мы на это надеемся.

– И мисс Мак-Иленни поедет вместе со мной. Можно мне рассказать о поясе?

– Конечно. Если это его не смутит, рассказывайте.

– Вы знаете, что после операции аппендицита нужно носить этот огромный пояс? – спросила Эдит.

– Да, я просто забыл об этом.

– Его сошьют по моим меркам, и все равно по крайней мере год я не смогу ездить верхом и играть в теннис. Ужасно, правда?

– О нет. Год – это совсем не долго, – сказал Джо Чапин.

– Пожалуй, что и так. И мне нельзя громко смеяться.

– Отлично; значит, будем говорить только на серьезные темы.

– О, Джо, вы милейший человек.

– Правда, Эдит?

– Правда.

– Так, – сказала мисс Мак-Иленни, доставая из кармана часы. – Если мистер Чапин хочет прийти еще, ему не следует сейчас задерживаться.

– Тогда я ухожу немедленно, потому что хочу прийти еще, и очень скоро. Можно мне?

– О, я надеюсь, вы придете, – сказала Эдит.

Она протянула ему руку, и он взял ее в свою.

– До свидания, дорогая Эдит.

– Приходите скорее.

– Благодарю вас, мисс Мак-Иленни, – сказал он и вышел, сопровождаемый медсестрой.

– Вы для нее столько сделали, – сказала она уже в коридоре.

– Неужели?

– И я об этом скажу доктору Инглишу. Вы ей подняли настроение, а это не менее важно, чем лекарство.

– Спасибо, огромное вам спасибо. Она такая жалкая, такая слабая.

– Мы едва ее не потеряли. А она такая приятная молодая девушка. Если она ваша невеста, вам повезло. Уж я видела всяких, и знаю, что к чему. И доктору Инглишу обязательно про вас доложу. До свидания.

– До свидания. И благодарю вас, – сказал Джо Чапин.

При первой же возможности он поехал в Филадельфию, в фирменный магазин «Бейли, Бэнкс и Биддл», и там приобрел перстень с бриллиантом. Джо хранил перстень в ящике комода до тех пор, пока не повидался с выздоравливающей Эдит с полдюжины раз после ее выписки из больницы. Несмотря на прописанную ей диету, состоявшую в основном из подслащенного творога, Эдит быстро набирала силы, а в вечер накануне того дня, когда Джо ей сделал предложение, уже чувствовала себя совершенно поправившейся.

– Знаете, чего мне больше всего не хватало, когда я была в больнице? – спросила она.

– Чего же?

– Наших вечеров.

– Я надеялся, что вы это скажете.

– До того как вы пришли меня навестить, примерно за неделю до этого, врачи как-то вечером вызвали моих родных. Они были уверены, что я не… переживу эту ночь. Может, я нечаянно что-то услышала или нечто похожее, но я знала, что состояние мое серьезное. И это был единственный случай, когда я расплакалась. Я не плакала из-за боли или чего-то в этом роде, но когда подумала, что у нас с вами никогда больше не будет наших славных бесед, мне стало так грустно, что я расплакалась, а мне это вовсе не свойственно.

– О, Эдит.

– И тогда я решила, что если все-таки поправлюсь, то обязательно расскажу вам, как важны для меня эти вечера. Но когда вы пришли ко мне, у меня сидела мисс Мак-Иленни и я была такая слабая… Я смутилась. Но теперь, Джо, я могу сказать вам об этом. Наши вечера значат для меня больше, чем что бы то ни было.

– И для меня, Эдит, тоже. Как я уже говорил вам, я бродил словно в каком-то тумане. Моя жизнь без вас стала ничтожной, и я сердился и в то же время чувствовал себя таким никчемным, оттого что не мог ничего поделать. Я плохо спал и почти ничего не ел, и в конце концов Артур это заметил и посоветовал мне попросить отсрочки слушания дела, которым я занимался, и я на это согласился. И мои коллеги тоже согласились, с необычайной доброжелательностью. Знаете, Артур замечательный друг, и он отлично меня понимает.

– Я знаю, – сказала Эдит. – Очень жаль, что я не могла принять его в больнице, но мне хотелось сохранить силы для встреч с вами.

– О, Эдит, он это понял.

– Я уверена, что понял, – сказала Эдит. – Но сейчас, когда я пусть и медленно, но все же поправляюсь, я не хочу, чтобы вы думали, будто должны по-прежнему видеться только со мной, и больше ни с кем.

– Я не хочу видеть никого другого… Вы имеете в виду других девушек?

– Да. Наша дружба…

– Эдит, это больше чем дружба. И вы уже должны были об этом догадаться.

– Должна? Вы, Джо, забываете, что я не смогу ни ездить верхом, ни играть в теннис, ни купаться в «Потоке» еще очень долгое время, и я не хочу, чтобы вы думали, будто наша дружба, или уж не знаю, как вы это называете, дает мне право на ваше безраздельное внимание.

– Эдит, вы же не думаете, что верховая езда и теннис так безумно важны для меня. Мне, дорогая, важно быть с вами.

– И мне это важно. О, Джо, мне, наверное, не следует этого говорить, но в больнице я по вас иногда тосковала.

– Эдит, милая моя, – сказал Джо.

Он поцеловал ее в губы, в глаза и снова в губы.

– Милый мой, мы не должны сейчас этого делать, – сказала она.

– Не должны, – сказал он. – Но теперь вы знаете, что я вас люблю.

– Да, – сказала она. – И я вас люблю. Я ведь именно это и имела в виду, когда призналась, что тосковала по вас. Джо, я тосковала всей своей душой. Вы единственный мужчина, который может сделать меня счастливой – одним своим присутствием. А сейчас вам следует уйти. Пожалуйста, милый мой.

– Хорошо, самая моя любимая, – сказал он. – Я знаю, что пора уходить.

– Я не пойду проводить вас до двери. Я просто здесь посижу.

Джо поднялся.

– До завтрашнего вечера, моя самая любимая?

– До завтрашнего вечера, – ответила она.

На следующий день они встретили друг друга улыбками, и, присев рядом с Эдит, Джо достал из бархатной коробочки перстень с бриллиантом.

– Я хочу кое-что вам показать, – сказал он.

– О…

– Это, разумеется, перстень. Но я хочу показать вам коробку. Посмотрите на нее.

– «Бейли, Бэнкс и Биддл», – прочитала Эдит.

– Вы догадываетесь, что это значит?

– Я надеюсь, что вы хотите сделать мне предложение.

– Но название «Бейли» вам ничего не говорит?

– Я, наверное, не особенно проницательна.

– Самая моя любимая, вы же знаете, что я в последнее время не ездил в Филадельфию. Теперь вы понимаете?

– У вас уже был этот перстень?

– Вот именно, дорогая моя. Я купил его несколько недель назад – с надеждой.

– Я жду, мой дорогой, и думаю, что вы уже знаете мой ответ.

– Эдит, вы выйдете за меня замуж?

– О, мой милый, конечно, я выйду за вас замуж.

Она откинула назад голову, и он ее поцеловал.

– Померьте его, – попросил он.

– Сидит как влитой, прямо как влитой. И какой он красивый, какой чудный бриллиант. Изумительный. У меня для вас тоже есть подарок.

– Вы знали, что я сделаю вам предложение?

– Надеялась. Я жила надеждой. Конечно, все эти месяцы я надеялась, что мы влюбимся друг в друга, и мы влюбились. А когда мы влюбились… Я сегодня ходила за покупками.

Эдит встала, подошла к письменному столу и достала из него маленький сверток.

– Разверните его.

Джо развернул сверток и вынул из него булавку для галстука с лунным камнем.

– Эдит, какая красота!

– Вам нравится?

– Она изумительна. Вы заметили, что у меня больше нет булавки?

– Да, вы потеряли ту, что вам вручили на выпускной церемонии.

– Можете мне ее надеть?

– Конечно, милый. Я так рада, что она вам понравилась.

– Понравилась?! Да я буду хранить ее до конца своей жизни.

– А я свой перстень. Какой счастливый вечер, правда, Джо?

– Да, милая, – сказал он, и Эдит надела ему булавку.