Текст книги "Время, чтобы вспомнить все"

Автор книги: Джон О'Хара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 32 страниц)

– Поговори так еще немножко, – попросила девочка.

– На сегодня хватит.

– Ты скоро вернешься?

– Не успеешь и хвостиком вильнуть.

– А после того как я увижу братика, отнесешь меня вниз?

– Ну, не знаю. Возможно, тебе уже будет пора спать. Ну, посмотрим.

– Когда ты говоришь «посмотрим», ты это потом делаешь. А когда мама говорит «посмотрим», она этого не делает.

– Хм. Мы об этом как-нибудь с тобой поговорим. Ну, милочка, слезай.

– Пожалуйста, внеси меня на кухню.

– Хорошо, внесу тебя на кухню, но после этого мне надо идти наверх и повидать остальных членов нашей семьи.

В тот же вечер, позднее, после того как благонамеренная миссис Стоукс ушла к себе домой (перед этим объяснив Энн, что ее брата принес аист, влетев к ним по дымоходной трубе), к Джо заглянул Артур Мак-Генри.

– Хорошо, что ты, как и я, не любишь шампанское, – сказал Джо.

– Мне оно по вкусу напоминает рубифоум, – сказал Артур.

– Рубифоум?

– Это жидкость, которой я чищу зубы, – объяснил Артур.

– Никогда о ней не слышал, – заметил Джо. – На свете столько вещей, о которых я никогда не слышал.

– Ну, с новоприбывшим! – сказал Артур.

– С новоприбывшим! – повторил Джо.

Они преспокойно допили виски, а потом без единого слова, точно по сигналу, швырнули свои стаканчики в камин.

Потом они выпили за Эдит.

– Думаю, на этот раз мы можем обойтись без битья посуды, – сказал Джо. – Мне вспоминается, я заплатил черт знает сколько денег за этот предсвадебный обед для своих шаферов.

– Как себя чувствует Эдит?

– Она, естественно, измождена, но Билли Инглиш говорит, что она в полном порядке. А как Милдред?

– Она меня огорчает, – сказал Артур. – На следующей неделе собираюсь везти ее в Филадельфию к специалисту. Знаешь, сколько она весит? Сто пять фунтов.

– Боже мой, Артур! Сто пять?!

– Да, сто пять фунтов, и хуже всего то, что они не знают, в чем дело. Когда мы поженились, она весила примерно сто тридцать. А может, даже на пару фунтов больше. Билли говорит, что это не рак, и, похоже, он в этом уверен. Но он не знает, что это такое, поэтому мы едем к врачу в Филадельфию, чтобы он посмотрел ее, и, может, ему удастся поставить диагноз.

– В чем же этот врач специалист?

– Ну, ее заболевание связано с кровообращением. Белые кровяные тельца, красные кровяные тельца. Ты же знаешь, как я разбираюсь в медицине. Мне бы хотелось, чтобы ее посмотрел и доктор Моллой.

– Да нет, он же хирург.

– Я знаю, и все же мы бы услышали еще одно мнение.

– Не думаю, что Билли захочет пригласить его для консультации. Билли его недолюбливает.

– Мне плевать на то, что Билли кого-то недолюбливает. Если бы мы не договорились с этим врачом в Филадельфии, я бы сам позвонил доктору Моллою.

– Он бы не пришел. Медицинская этика. Пока Билли ваш лечащий врач, он к вам не придет. А Билли для вас сделает все, что сделал бы Моллой. Моллой, наверное, тоже послал бы Милдред к специалисту. Возможно, даже к тому же самому.

– Вероятно. Но я не вижу никакого улучшения и жутко нервничаю.

– У нее боли?

– Ну, острых болей у нее нет, но, черт побери, Джо, она такая слабая. Такая слабая. Чтобы Милдред весила сто пять фунтов… да от нее почти ничего не осталось. Она не жалуется, но порой на меня так смотрит, словно молит что-то предпринять. А что я могу сделать?

– То, что ты и делаешь. Повезти ее к специалисту. Не вешай носа. Возможно, он сразу во всем разберется.

– Роз едет вместе с нами, и если обследование займет больше одного-двух дней, она останется там с Милдред.

– Роз славная девушка. Очень славная.

– Необычайно предана Милдред. Такими и должны быть сестры, но, черт подери, они далеко не всегда такие, – сказал Артур. – В офисе сегодня ничего нового и ничего особо важного. Заходил Карл Шнейдер. Хотел узнать, не может ли он судить «Пеннси» за задержку с работой. Ты знаешь их новое здание, где они хотят заменить старую транспортировку на новую. Я сказал ему, что не надо торопиться. Не лететь же нам в суд каждый раз, когда этот необузданный немец состряпает жалобу.

– Я с тобой согласен. А он оплатил свой счет?

– Вчера. Мне так хотелось сказать ему, чтобы он искал другую фирму, но они, Джо, будут расти и расти. А насколько я понимаю, британцы сейчас скупают все мясо, какое только могут достать, так что давай пока что будем ублажать его.

– Да, и потом, есть некоторая вероятность – всего лишь вероятность, но ее стоит принять во внимание, – что нас могутвовлечь в войну.

– Если это случится, ты пойдешь воевать?

– Если к нам вторгнутся, конечно, пойду. И ты тоже.

– Возможно, мы в нее ввяжемся и без всякого вторжения.

– А из-за чего же?

– Ну, скажем, немцы вторгнутся в Канаду, – сказал Артур.

– В Канаду? Да, это все равно что вторгнуться к нам.

– Или в Мексику.

– Зачем кому-то вторгаться в Мексику? Я считаю немцев тупой расой, но все-таки не настолько.

– Это отличный способ вторжения. Сначала в Мексику, а оттуда к нам.

– Им ни за что не пересечь Рио-Гранде.

– А мексиканские бандиты пересекают.

– Но не мексиканская армия. Не в настоящей войне. А к тому времени как англичане и французы разберутся с немцами, у них не останется людей для вторжения. Об этом, Артур, не может быть и речи.

– Ну, ты сам сказал, что есть некая вероятность.

– Но это почти невозможно. Почти так же невозможно, как вторжение Китая в Калифорнию. Мы защищены двумя океанами и Канадой с севера, а с юга… ну, там тоже нечего опасаться. И все же я иногда задумываюсь, что бы я стал делать, окончив колледж, если бы у меня не было планов жениться. Что бы ты стал делать?

– Я бы, наверное, пошел служить в канадскую армию.

– Если бы ты это сделал, я бы тоже пошел вместе с тобой.

– А я бы без тебя этого и не сделал.

Они рассмеялись.

– Это было бы нелепостью, правда? – сказал Джо. – Хотя то, что немцы сделали в Бельгии, игнорировать невозможно. Особенно то, что они сделали с бельгийскими женщинами. Поместили их в публичные дома для солдат. Когда такое слышишь, начинаешь задумываться, так ли уж это было бы нелепо. Я восхищаюсь британцами и канадцами – тем, как они вступились за бельгийцев. Представляешь, что чувствовали бельгийские отцы и мужья, когда узнавали, что сделали с их дочерями и женами? И говорят, что из-за этих мерзостей британцы разозлились не меньше бельгийцев. Разумеется, британцы за справедливость. Код порядочности, и все такое прочее. А ты не думал о вступлении в Национальную гвардию? Ребята в клубе говорили об этом.

– Я лучше немного подожду и посмотрю, что будет происходить. Мне не нравится вся эта муштра, я не хочу ехать в лагерь на Маунт-Гретна и маршировать в параде каждый раз, когда умирает ветеран Гражданской войны, – сказал Артур.

– Да, это изнурительно, – сказал Джо.

– Тяжело и нудно, – отозвался Артур.

– Думаю, мы зря тревожимся. Я убежден, что Вудро Уильсон будет держаться в стороне. Не то чтобы Уильсон мне нравился, но у него и вид не воинственный. Ведь он был университетским профессором.

– Да, но он был и тренером по футболу, – улыбаясь, сказал Артур.

– Ну да? Я и не знал.

– В Уэслиене.

– В Уэслиене в городе Мидлтаун в Коннектикуте? Этот самый Уэслиен? А я думал, что он с головы до пят принстонский парень.

– Так оно и есть, но он преподавал в Уэслиене, – сказал Артур. – А как насчет молодого человека, что там наверху? Ты уже записал его в Нью-Хейвен?

– Нет, я даже об этом и не думал. Считал, это само собой разумеется. Он будет пятым, кто пойдет в Йель, пятое поколение, а может, и того больше. Я тебе скажу, о чем я действительноподумал: я хочу, чтобы он учился в Гротоне.

– А почему не в Хилле?

– У меня нет особого пиетета к Хиллу. Меня туда послали потому, что школа была близко от дома, и она, может, и сгодится, если после нее идти в Пенн или Принстон, но если мой мальчик пойдет в Йель или Гарвард, я хочу, чтобы его подготовили к Йелю и Гарварду. Тебе эта идея не нравится.

– Ну… нет, не нравится.

– Почему?

– А почему бы не послать его в Итон?

– Итон в Англии.

– Ну, если ты собираешься послать его в место, которое старается походить на Итон, почему бы тебе не послать его в настоящий Итон?

– Я не считаю, что Гротон старается походить на Итон.

– Но знакомые нам ребята, которые там учились…

– Дейв Харрисон ходил в Гротон. И Алик тоже. А они тебе нравились.

– Нравились?

– Разве нет? Не говори мне только, что тебе не нравились Дейв и Алик.

– Сколько раз я встречался с ними в Нью-Йорке?

– Ты у Алика был шафером.

– Вместе с шестнадцатью другими шаферами, или восемнадцатью, или не помню уж, сколько их там было.

– А он ведь не был твоим шафером, – задумчиво произнес Джо. – Почему?

– Я его не приглашал, – ответил Артур. – Алик женился сразу после колледжа. А мы с тобой пару лет подождали, и к тому времени Йель уже не имел для меня такого значения, как прежде… если вообще когда-либо имел. Я не уверен, что мне следовало идти в Йель. Я не жалею, что туда пошел, но мне кажется, что я всему тому же научился бы и в Лафайете. И я уверен, что в Гарварде я бы научился еще большему. А в Йеле я так старался попасть в секретное общество, которое мне, черт подери, было абсолютно ни к чему, но я точно знал, что ты в него попадешь, и потому мне тоже обязательно нужно было в него попасть. Если у меня был бы сын – которого у меня никогда не будет, – я бы послал его в гиббсвилльскую городскую школу и в Пенн.

– Ты шутишь.

– Нет, я не шучу. Я не даю подобных советов для твоего сына. В роду твоего отца все учились в Йеле, и твои предки жили в Новой Англии. А в моей семье все и по отцовской, и по материнской линии из Пенсильвании. В Мюленберге можно получить ничуть не худшее образование, чем в Йеле, а в компании пенсильванских немцев и с меньшим количеством развлечений, может, еще и лучшее.

– Но ты ведь даже не знаешь никого, кто учился в Мюленберге.

– А вот и знаю. Старик судья Фликингер учился в Мюленберге. Юриспруденцию он проходил в Пенне, а до этого учился в Мюленберге. И доктор Швенк, пастор лютеранской церкви. И с полдюжины других людей, которые, по-моему, ничуть не менее образованны, чем местные выпускники Йеля.

– Но ты никогда с ними не встречаешься. И я не видел никого из них у тебя дома.

– И это очень жаль. Я хотел бы знать их поближе, чтобы услышать от них толковый немецко-американский взгляд на эту войну.

– Боюсь, что взгляд этот будет скорее немецким, чем американским.

– Ну и что с того? Мы к ним относимся как к подонкам, а некоторые семьи здесь живут с дореволюционных времен.

– А может, они и есть подонки, – сказал Джо.

– Судья Фликингер?

– Ну, я не имел в виду именно его. И я почти незнаком с доктором Швенком, но мы знаем, что у нас в городе есть люди, которые тайно посылают деньги в Германию.

– Мы знаем и других, которые в открытую посылают деньги в Англию. И среди них, между прочим, я. В Англии у меня есть кузены, которых я никогда не видел и скорее всего никогда не увижу, и если бы они услышали то, что я сейчас сказал, то наверняка вернули бы мне мои деньги. Но у меня действительно есть соблазн послать деньги и немцам тоже.

– Ты сам не знаешь, что говоришь.

– Мы ведь соблюдаем нейтралитет? Правда же?

– Официально – да. Потому что Вудро Уильсон хочет, чтобы мы не вмешивались в войну.

– Отлично. Тогда выходит, что если мои симпатии побуждают меня посылать деньги в Англию, то моя вера в строгий нейтралитет – политику нашей страны – должна побуждать меня посылать деньги в Германию.

– Пожалуйста, не делай этого, потому что, какая бы у нас ни была официальная точка зрения, если мы все же ввяжемся в войну, ты прекрасно знаешь, на чьей мы будем стороне.

– Да, и немцы это тоже отлично знают.

– Ну, они ее начали, и очень пожалеют, что это сделали.

– Джо, такое отношение тебя наверняка приведет к тому, что ты наденешь форму и пойдешь сражаться за нашу родину.

– Так оно и будет. Если понадобится, я пойду.

Артур налил себе еще виски и принялся насвистывать какую-то незнакомую мелодию. Их дружеские отношения позволяли им и спорить, и молчать, и при этом они не чувствовали необходимости судорожно подыскивать тему для разговора. И тот, кто был в гостях, знал, что может в любую минуту уйти, уверенный в том, что в их дружбе визиты не играют никакой существенной роли.

– Эдит спит?

– Хм. Наверное.

Джо взял в руки дневную газету.

– В Форт-Пенн был большой пожар.

– Да, я читал о нем, – отозвался Артур.

Он отхлебнул глоток виски.

Джо продолжал читать газету.

– Это те ботинки, что ты купил у Ванамакера?

– Что-что? – спросил Джо.

– Это те ботинки, что ты купил у Ванамакера?

– Эти ботинки? Нет, эти я купил у «Братьев Франк» два года назад. Поначалу они немного жали, но теперь они мне как раз впору.

Джо продолжал читать газету, а Артур курил трубку, потягивал виски и в промежутках что-то насвистывал. Прошло минут пять, Артур поднялся, но Джо не стал его спрашивать, собирается ли он уходить. Артур не собирался. Он взял словарь, с минуту копался в нем, а потом снова сел на место.

– Что ты искал? – спросил Джо.

– Акушерство.

Джо рассмеялся.

– Месяцев восемь назад я тоже его искал, – сказал он.

Вскоре Джо дочитал газету.

– А как зовут врача, к которому едет Милдред?

– Я не помню.

– Случайно, не Дивер, или Дакоста, или кто-то еще из этих?

– У меня все записано, а Билли на прошлой неделе звонил ему по междугороднему телефону.

– Я бы хотел зайти и повидаться с Милдред до того, как она уедет.

– Лучше не надо. Она…

– Ты прав, ты прав. Это может ее насторожить. Ты совершенно прав. – Джо кивнул. – Будет выглядеть, как будто… ничего особо серьезного, ничего, о чем стоило бы тревожиться. Я пошлю ей книгу почитать в дороге.

– Это будет славно.

– Что-нибудь легкое, смешное, – сказал Джо. – А можно ей послать конфеты? Домашние, которые делает Мариан.

– Конфеты Мариан она обожает.

– Знаешь, Артур, это ведь ужасно, что мы столько времени в жизни тратим на ожидание?

– Это точно.

– Мы с Эдит сначала ждали, будет ли у нас ребенок, потом ждали, когда родится ребенок. А теперь ты ждешь, когда сможешь отвезти бедняжку Милдред в Филадельфию, а потом ты будешь ждать ответа доктора.

– Я знаю, Джо, что он ответит. И вот тогда начнется самое страшное ожидание.

– О нет. Ты ведь не думаешь, что дела настолько плохи?

Артур кивнул.

– Что бы это ни было, болезнь зашла слишком далеко. И Милдред тоже это знает. Мы делаем вид, что не знаем, но мы оба знаем.

– О Господи, Артур. Я тут, черт подери, радуюсь рождению сына… Артур, я чувствую себя просто мерзко. Я ведь тебе ни в чем не помог.

– Ты помог. Ты… ты помог.

– Если хочется плакать, ты не стесняйся.

– Я не стесняюсь. Я просто надеялся, что это не случится.

Джо поднялся.

– Я схожу наверх. А ты оставайся столько, сколько тебе захочется, и не заботься о свете. Я погашу его, когда пойду спать.

– Спасибо, Джо.

– И каждый вечер я здесь. Ты это знаешь.

– Я знаю, – сказал Артур. – Поздравляю тебя. Я ведь именно для этого и пришел.

Джо улыбнулся и направился к лестнице.

В маленьком городе новизна продолжает считаться новизной значительно дольше, чем в большом, независимо от того, идет ли речь о частном доме, здании магазина, новорожденном или – как в данном случае – усопшем. Новый ребенок в чужой семье продолжает быть оживленной темой обсуждения и несколько месяцев после того, как ребенку минул год. И дом, в котором прожило целое поколение, могут все еще называть новымдомом. Так и человеку, который потерял своего близкого в марте, в декабре приятель – если он ирландец – может сказать «я сочувствую вашей беде», а если он не ирландец, то скорее всего он выразит какое-то иное общепринятое соболезнование. Таким образом, Джо, получая первые поздравления с новорожденным сыном, одновременно продолжал выслушивать соболезнования и сочувствие его беде.

Подобное, например, произошло, когда Джо встретил на Мейн-стрит Майка Слэттери.

– Доброе утро, Майк, – сказал Джо.

– Последний раз я говорил с тобой как раз на этом месте, – сказал Майк. – Только в тот раз речь не шла о поздравлениях.

– Помню, – сказал Джо.

– Очень приятная новость. Я полагаю, и мать, и малыш в порядке? Я слышал, все прошло успешно.

– Да, похоже, им обоим роды пошли на пользу.

– Рад это слышать. Я всегда восхищался Эдит. Замечательная женщина. А как маленькая Нэнси?

– Энн, – поправил его Джо.

– Да, правильно, Энн. Я думаю, она рада, что у нее теперь маленький братишка.

– О да. А как ваши девочки? У тебя ведь их три, верно, Майк?

– Маргарет, Моника и Мари. В таком именно порядке. Все на «эм», но Майкла пока что нет. Я сказал Пег: «В следующий раз как хочешь, а у нас должен быть Майкл».

– Если вдруг родится дочь, Мишель – красивое имя.

– Спасибо, спасибо, – с легкой язвительностью сказал Майк. – Но если ты не возражаешь, я бы предпочел обыкновенного, простого Майкла. Как говорится, здорового крепыша. А твоего, как я слышал, назвали Джо-младший.

– Да, младший. Мы оба названы в честь моего деда.

– Ну да. Именем Джозефа Б. Чапина у нас названа школа.

– Того самого. В эту школу, кажется, ходят в основном негритята, но моему деду это было бы приятно. Он всегда был ярым противником рабства.

– Неужели? Он что, Джо, занимался политикой?

– О да. Он даже прослужил один срок вице-губернатором.

– Вице-губернатором Пенсильвании? Я этого не знал. А твой отец никогда не занимался политикой.

– Нет, отец никогда не интересовался политикой. Не знаю почему, но, наверное, потому, что мать была полуинвалидом.

– Разумеется. Но Эдит замечательная здоровая женщина.

– Верно.

– Эдит не инвалид и не полуинвалид.

– Нет.

– Ты догадываешься, на что я намекаю?

Джо улыбнулся.

– Возможно.

– Было бы хорошо, чтобы и другой Джозеф Б. Чапин поучаствовал в общественной жизни.

Джо снова улыбнулся.

– Что ж, когда мой сынок подрастет, поговори с ним.

– Когда придет время, я с ним поговорю, но я хотел бы, чтобы и ты об этом тоже призадумался.

– Боюсь, Майк, что ничего из этого не получится. Меня никто не знает.

– Но никто и не знает о тебе ничего плохого. Серьезно говорю, партии всегда отчаянно не хватает стоящих молодых людей. Если бы ребята вроде тебя проявили активный интерес к политике, у нее, возможно, не было бы такой дурной репутации.

– Спасибо, Майк. Но я адвокат.

– Я ни разу не слышал, чтобы это было помехой, по крайней мере в политике. Пригласи меня как-нибудь в гости, когда и Эдит будет дома, и я расскажу вам кое-что о политике, расскажу то, о чем ты даже не догадываешься.

– Ты, наверное, думаешь, что Эдит хочет, чтобы я занялся политикой. Эдит одна из самых застенчивых женщин, которых я знаю.

– Ну я же не говорю, что собираюсь уговаривать Эдит выдвинуть свою кандидатуру на какую-то должность. Я просто хочу, чтобы вы с ней узнали о том, что политика может быть самым что ни на есть респектабельным занятием. Не забывай, Джо: люди, которых мы больше всего уважаем – Вашингтон, Линкольн, Тедди, – были политиками, и, черт подери, выдающимися политиками.

– Майк, твои речи уже звучат убедительней некуда.

– Просто пообещай мне, что поговоришь с Эдит и передашь ей то, что я тебе сказал. А теперь мне пора идти и заняться политикой. Надо помочь человеку получить пенсию, которая ему положена, но из-за каких-то бюрократических препон он чуть ли ни голодает. И это тоже, Джо, политика. Во многом это помощь людям получить то, что им положено. Билли Инглиш может тебе рассказать о кое-каких вещах, которые делают политики. Люди о них и представления не имеют.

– Майк, ты злодей, и я тебя уже наслушался вдоволь. Передай мои самые теплые пожелания Пег.

– Спасибо, Джо, а ты передай привет Эдит, Джо-младшему и Энн, – сказал Майк. – Я в жизни больше не назову ее Нэнси.

Когда в тот вечер Джо вернулся домой, то застал Эдит за письменным столом у себя в кабинете, где она писала письма.

– Не думаю, что я хоть когда-нибудь сумею ответить на всю присылаемую мне корреспонденцию, а до замужества я писала не больше шести писем в год. Знаешь, кто прислал мне сегодня самый большой букет цветов?

– Не знаю, дорогая. Кто же?

– Чета Слэттери. Мистер и миссис Майкл Дж. Слэттери. Майкл Джеймс Слэттери. Никакой записки – просто карточка. Заглянула в конверт, а карточка от Бейли. С какой стати они вдруг прислали мне цветы?

– Ну, они всегда были дружелюбны. Я знаю их всю свою жизнь, а Майк учился со мной в одной группе в школе права. Мы там нередко общались, а в Рождество вместе ездили домой на поезде.

– О, я с ними знакома, конечно, знакома, но они не настолько близко со мной знакомы, чтобы посылать мне цветы. Честно говоря, я ее терпеть не могу. Эта круглая хорошенькая физиономия и эти наряды. Я ни разу не видела ее два раза в одном и том же наряде – правда, я не так часто ее и вижу. Всегда в чем-то новом и всегда раскрашенная.

– Раскрашенная? Пег Слэттери?

– Я не имею в виду, как падшая женщина, но как-то дешево. И все время по-другому. А эти розы, наверное, стоят долларов шесть, не меньше. Теперь я должна ей что-то написать, а мне этого вовсе не хочется. Я понятия не имею, что ей написать. И что, Господи, ей нужно? Ее старшая дочь учится у мисс Холтон и, кажется, ходит в танцевальную школу. Что еще ей надо?

– Они ирландцы. Ирландцы очень добрые люди. И щедрые. А у тебя родился ребенок.

– Надеюсь, мне теперь не придется следить за рождением каждого их ребенка. У них три девочки, и, по-моему, они ждут еще одного ребенка. О, ей что-то от нас нужно, в этом ты можешь не сомневаться.

– Ладно, давай подождем и увидим, что именно, – сказал Джо.

Ожидаемое Майком Слэттери приглашение не последовало, и Майк не стал настаивать ни на приглашении, ни на активном участии Джо в политике. Однако со временем – не сразу – Пег получила записку от Эдит Чапин.

«Дорогая Пег!

Посылаю вам мою запоздалую благодарность за прекрасные цветы, которые вы мне послали в честь рождения моего сына. Они были изумительны.

Надеюсь, что вы и ваша семья пребываете в полном здравии.

С уважением,

Эдит С. Чапин

(миссис Джозеф Б. Чапин)».

Пег прочитала Майку эту записку вслух – обычай, которого они придерживались даже в отношении домашних счетов.

– И когда же я посылала изумительные цветы мадам Чапин?

– Я забыл тебе сказать. Помнишь, ты поехала в Скрантон к первому причастию Шилы?

– Да, и что же?

– Я случайно на Мейн-стрит встретил Джо Чапина, и на меня нашло вдохновение. Ну не в том смысле вдохновение, что я впервые об этом подумал. Эта мысль приходила мне в голову и раньше. Но когда мы с ним разговаривали, я заставил его призадуматься о том, чтобы пойти в политику. И такое счастливое совпадение! Во время нашей беседы вдруг обнаружилось, что его дед и тезка Джозеф Б. Чапин был вице-губернатором. Ты знала об этом?

– Откуда мне это знать?

– Ну и я тоже не знал, а этот факт сильно упрощает дело. Я сказал ему, что партия нуждается в таких молодых людях, как он, и если когда-нибудь в жизни я льстил и одновременно говорил правду, это был как раз такой случай. Хорошая старинная фамилия, полным-полно денег, и не украденных, а если и украденных, то законным путем, красивый парень с хорошим образованием. Женат. Двое маленьких детей. Протестант, но не член АПА [26]26
  Американская протестантская ассоциация, основанная в Филадельфии в 1842 г. Ее основатели были обеспокоены распространением в США римского католицизма и прилагали все усилия для укрепления в стране протестантизма.


[Закрыть]. В семейной истории никаких скандалов.

– Отец Эдит любил приложиться к бутылке.

– Но разве у него были когда-нибудь неприятности? Не было.

– Мать Джо. Давным-давно она попала в какую-то переделку на Кристиана-стрит, когда там еще были все эти салуны. Мне об этом рассказала мама. Шарлотт Чапин была… О Господи… случилось нечто вроде того, что какой-то мужчина задрал ей юбки… а у Чапинов был кучер, и он этого задиру отхлестал кнутом.

– Я абсолютноничего об этом не слышал, – сказал Майк. – Какая-то безумная история.

– Поверь мне, не безумная. Я не помню ее в точности потому, что давно о ней не вспоминала. Но я почти уверена, что кучер избил того человека…

– Этот человек забрался в ее коляску и стал к ней приставать?

– Нет. Она шла пешком.

– О, Пег, что ты такое говоришь? Шарлотт Чапин никогда бы не пошла пешком через ту часть города.

– И она больше никогда туда не ходила, но в тот раз шла…

– В сопровождении кучера – разумеется, с хлыстом, – сказал Майк.

– Прекрати язвить, – сказала Пегги. – Это случилось примерно так, как я тебе рассказала. А послеэтого, вскоре после этого, Шарлотт Чапин слегла и так до конца жизни и не оправилась. Или по крайней мере почти никогда не выходила из своего дома на Северной Фредерик.

– Поскольку я ни разу об этом происшествии не слышал, наверняка ничего особенного тогда не случилось, – сказал Майк.

– Может, и не случилось, но я бы разузнала, кто этот человек, которого отхлестал кучер.

– Ну конечно. Когда это случилось? Лет тридцать назад?

– Я не знаю. Но что-то вроде этого, – сказала Пег. – Так, значит, это ты послал изумительныецветы Эдит Чапин, то есть миссис Джозеф Б. Чапин.Не путать со старушкой, которая уже умерла. Ты хочешь с ее помощью подобраться к Джо, так ведь?

– Более или менее.

– Это будет нетрудно.

– Ты так думаешь? Почему ты так решила? По словам Джо, она страшится общественной жизни.

– Это доказывает, что Джо знает свою жену не лучше, чем большинство мужей. Я не говорю, что Эдит суфражистка или что-то в этом роде, но будь она хорошенькой, из нее получилась бы Долли Медисон [27]27
  Долли Медисон (1768–1849) – жена четвертого президента США Джеймса Медисона.


[Закрыть]. У нее двое детей с разницей в четыре года, так что, по-моему, она не особенно стремится увеличить население нашей страны. И ее дом не требует особых забот – я имею в виду, не отнимает у нее много времени. Гарри и Мариан идеально ведут хозяйство, иначе бы старая леди Чапин их давно выгнала. Одеждой Эдит не интересуется. Она выглядит так, словно одевается на Северной Мейн-стрит у Коэна. Церковными делами и благотворительностью она почти не занимается. Я бы сказала, Эдит Чапин с радостью согласится быть женой… кого? Ты же не сделаешь его сразу членом законодательной «Ассамблеи»?

– Я пока что не собираюсь выдвигать его ни на какие посты. Просто дам ему освоиться среди наших ребят. А потом представлю его публике, и если он ей придется по нраву, замечательно. Он никому не будет стоить никаких денег…

– Это уж точно.

– И ты же знаешь, Джо такой, черт возьми, порядочный. И он мне нравится.

– Почему бы и нет? Он мне тоже нравится. Насколько мне известно, он никогда ничего особенного не сделал: ни плохого, ни хорошего. Все, что Джо собой представляет, и все, чем он владеет, он унаследовал. Свою привлекательную внешность, свое имя, свои деньги. А то единственное, что он не унаследовал, мне кажется весьма неудачным приобретением, но, возможно, мне кажется это оттого, что я не в силах на нее смотреть: до того она уродлива.

– Да, подружками вы с Эдит вряд ли станете, – добродушно заметил Майк.

Пег посмотрела ему прямо в глаза и хмыкнула.

– Что значит это хмыканье?

– Бросьте вы, мистер Майкл Джеймс Слэттери. Я вас вижу насквозь, – сказала Пег.

– Я никогда этого и не отрицал, – сказал Майк.

Он поцеловал ее в щеку, а она при этом сделала страдальческое лицо.

– От нее большого удовольствия не получишь, – сказала Пег.

Майк рассмеялся, а Пегги толкнула его в бок.

– Иди отсюда.

Одно слово Пег Слэттери, и политической карьере Джо Чапина не бывать. Если бы она выказала интуитивную неприязнь к Джо, Майк больше никогда бы не обмолвился о Джо ни единым словом ни самой Пег, ни кому другому. Если бы Пег решила наказать Джо за недостатки его жены, Майк тоже наказал бы его не раздумывая. При выборе кандидатов Майк, во-первых, как и всегда прежде, положился бы на надежное мнение своей жены. А во-вторых, повел бы себя всего лишь как преданный супруг. Однако Пег, не менее преданная Майку, чем он ей, проявляла в делах своего супруга – а именно в политике, – глубокую и страстную заинтересованность. В делах политики она никогда не проявляла мелочности. Для нее в мире существовал только один мужчина, и если для его продвижения требовалось кого-то возвысить или унизить, она с охотой бы удостоила этого человека почестями и с не меньшей охотой нанесла бы ему оскорбление. Наблюдая, как люди постарше все чаще и чаще полагались на суждения Майка и все чаще передавали ему бразды правления, женщина, и не такая сообразительная, как Пег, догадалась бы, что Майк уже занимал одно из главенствующих положений в партии. Из-за его религиозной принадлежности самые высокие государственные посты – губернатора штата или президента Соединенных Штатов – были ему недоступны, но это компенсировалось тем, что губернаторы и президенты, бывало, терпели поражение, и эти поражения марали их репутацию, в то время как после подобных поражений власть политиков только укреплялась. Когда кандидат терпел поражение, партии нужны были профессионалы вроде Майка, которые не метили в кандидаты и готовы были работать изо дня в день, чтобы реорганизовать партию и подготовиться к следующим выборам. Это правило довольно незамысловато и объясняет загадку, которая публике (и побежденным кандидатам) порой кажется необъяснимой: почему и после поражения политики продолжают вкусно есть и курить дорогие сигары? Пег знала объяснение этой загадки, и лучшим объяснением для самой Пег был ее собственный муж, стопроцентный политик, который будет по-прежнему вкусно есть и курить дорогие сигары (хотя лично Майк и не курил) независимо от того, сколько раз Вудро Уильсона изберут президентом.

Майк со смехом отверг предложение стать городским главой Гиббсвилля, окружным клерком, шерифом и регистратором завещаний и отказался от некоторых прочих постов, о которых другие люди могли только мечтать. Когда Майку предлагали баллотироваться на эти посты, он каждый раз отвечал, что его работа в комиссии важнее, и на самом деле так оно и было. Эта работа была важнее для партии, и она была важнее для Майкла Джеймса Слэттери, который не хотел, баллотируясь на незначительную позицию, пятнать себя поражением на выборах. Поначалу, после окончания юридической школы, Майк выполнял работу, для которой не нужно было степени в юриспруденции: с ней вполне мог справиться любой трудолюбивый клерк, – но вскоре проявил свои способности и доказал свою надежность. Пару раз ему поручали передать некую сумму денег руководителям округов, и прикарманить часть этих денег на пути из партийного комитета к руководителю округа считалось мелким, простительным политическим грехом, но когда Майку поручили передать окружному капитану четыреста долларов, окружной капитан получил ровно четыреста долларов, а не триста восемьдесят. Никто бы не сказал ни слова и не испытал бы особого разочарования, если бы Майк взял себе двадцать долларов за доставку, но Майк сразу показал, что он не из тех парней, что покупаются на двадцатидолларовые купюры. Такие, что покупаются, незаменимы, но они так всю жизнь и остаются в одном и том же ранге, а для политической организации необычайно важно найти среди своих членов тех, кто выше мелкого жульничества. Старые и более мудрые политики также отметили, что Майк не торопится выставить себя напоказ и не предъявляет преждевременных требований своей доли в законных окружных партийных взносах. Известность – вместе с долей во взносах – пришла к Майку позднее, одновременно с партнерством в страховой компании и позицией директора в перспективных корпорациях. Поначалу же Майк, образно выражаясь, сносил не одну пару ботинок, и делал он это охотно, так же как и ничуть не возражал за эти ботинки платить, пока постепенно не основал свою собственную организацию, которая, правда, как «партия Слэттери» никогда публично не фигурировала.