Текст книги "Время, чтобы вспомнить все"

Автор книги: Джон О'Хара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)

Майку за всю его карьеру ни разу не предъявили никаких обвинений. Ни один, даже самый честолюбивый прокурор не смог бы доказать, что Майк за голос избирателя заплатил хотя бы пару долларов. Майк ни разу даже не купил бочки пива для компании пожарных-волонтеров. Пиво они, конечно, получили и прекрасно поняли, что его доставку организовал именно Майк, но свою причастность к его доставке Майк замаскировал так, что не подкопаешься. Разумеется, в утолении жажды бесплатных «пожирателей огня» не было ничего нелегального, так же как и в том, что энергичный общественный деятель послал на пикник лютеранской церкви крендели и мороженое, или в том, что жена этого деятеля явилась в Африканскую методистскую церковь на похороны всеобщего любимца официанта. При этом она случайно оказалась в сопровождении своего мужа и была там единственной белой женщиной, так что впоследствии прихожане просто не могли не вспоминать эту пару с великой благодарностью. (Эти похороны состоялись в 1915 году, и Майк, возможно, пошел на них без всяких политических намерений, так как искренне симпатизировал Кларенсу Уайтхоллу. Однако двадцать лет спустя о присутствии на похоронах четы Слэттери вспомнили некоторые важные негритянские деятели, которых обещаниями райских кущ «Нового курса» пытались переманить из Республиканской партии в Демократическую.)

В Гиббсвилле встречались и мужчины, и женщины, которые хотя и не выказывали одобрения деятельности Майка, тем не менее пользовались его услугами, и среди них было немало тех, кого обычно называли «компанией с Лэнтененго-стрит». Однако снобы не знали и никогда бы не поверили, что, во-первых, Майка и его жену вполне устраивало их социальное положение и более высокого положения они хотели только для своих детей, а во-вторых, что поставки мороженого и посредничество в прочих благотворительных мероприятиях было успешным исключительно потому, что Майку нравилосьпомогать людям. Майк был проницательным, практичным и способным на бессердечность, но он был и из тех, кто с удовольствием делал добрые дела. Он часто совершал эти добрые дела автоматически, инстинктивно, не успевая даже подумать о выгодных ответных одолжениях. Приезжая в большие города, он нередко проявлял щедрость, почтение и доброту по отношению к совершенно незнакомым ему людям, которые в ответ не могли сделать для него ничего, кроме как, признав эту доброту, сказать ему спасибо.

При этом Майк способен был убить любого, кто всерьез обидел бы его жену или дочерей. Убить в прямом смысле этого слова. Майк умел пользоваться телефоном, умел завязывать галстуки и читать ноты, говорил по-французски и переводил с латыни, мог объяснить суть «Дела Дартмутского колледжа», ловко управлял лошадьми, понимал принцип работы двигателя внутреннего сгорания, умел держать себя в руках и умеренно есть, мог в боксерском сражении победить более сильного противника и соблюдал все правила личной гигиены. Но при этом Майк вполне способен был убить любого, кто всерьез обидел бы его жену или дочерей. Во всем остальном он был сговорчив и готов пойти на компромисс, а порой даже страстно к нему стремился. Более того, он знал за собой эту особенность, поскольку его способность критически оценивать других людей исходила из весьма глубокого понимания самого себя, вызванного постоянной оценкой своих поступков перед исповедью. А так как Майк осознавал свою чрезмерную озабоченность благополучием своей семьи, он с превеликой осторожностью судил о тех, кто на это благополучие покушался. Но если он признавал человека виновным, наказание следовало незамедлительно. Однако тот реальный факт, что Майк никогда никого не убивал, казался ему менее существенным, чем тот недоказанный факт, что он способен был на убийство.

Пег довольно скоро поняла, насколько рьяно Майк готов защищать благополучие своих родных, и это открытие научило ее с большой разборчивостью и осторожностью рассказывать о нанесенных обидах и оскорблениях. Майк не всегда соглашался с ее оценками людей, но всегда верил рассказанным ею фактам. И первый урок он преподнес ей на втором году их супружеской жизни. Как-то вечером после ужина они сидели вдвоем, и Пег, рассказывая ему о событиях прошедшего дня, как ей казалось, невзначай упомянула о происшествии, которое вызвало у нее раздражение.

– …Я купила продукты и шла с полными руками пакетов, и при выходе из лавки Пол Тристрэм, выходя предо мной, распахнул дверь, не придержал ее, и она с размаху выбила у меня из рук все пакеты.

– Что он сделал? Он не придержал дверь?

– Да, и я страшно на него рассердилась. Мне пришлось собирать с полу все мои покупки.

– И он даже не помог тебе их собрать?

– Нет, он посмотрел на меня и пошел дальше.

– И он знал, что это из-за него?

– Конечно, он знал. Я сказала ему: «Что это такое?»

– И он тебя услышал?

– Конечно. Он обернулся, а потом как ни в чем не бывало зашагал своей дорогой.

– Ну да? – изумился Майк.

Он поднялся с места, надел пальто и шляпу и на пути к двери бросил:

– Я скоро вернусь.

– Что ты собираешься сделать? – спросила Пег.

Но Майк ничего не ответил.

Сначала он двинулся в северную часть города, где, как он знал, жил Пол Тристрэм. Он дернул ручку дверного звонка, и на пороге появилась жена Тристрэма.

– Здравствуйте, – сказала она.

– Ваш муж дома?

– Нет. Нету его дома. Наверно, в пожарной компании.

Майк кивнул и зашагал прочь. «Компания стойких борцов с огнем» находилась в трех улицах от дома Тристрэма. Майк отлично знал ее. Он поднялся наверх в комнату отдыха, где находился бар, стояли бильярдный стол, стол для игры в покер и стулья. Майк не был членом этой компании, но с полдюжины членов, находившихся в комнате, с ним поздоровались, среди них и Пол Тристрэм. Майк подошел прямо к Тристрэму и залепил ему пощечину.

– Тебе, Тристрэм, следует научиться кое-каким манерам, – сказал он.

А потом, сжав кулаки, Майк принялся колотить его по лицу и телу до тех пор, пока тот не упал, а когда упал, Майк пнул его ногой в ребра. И лишь тогда он впервые обратился к окружающим:

– Пусть он сам вам расскажет, почему я это сделал.

И вышел из комнаты.

Это была не драка, это было избиение. Но даже приятели Тристрэма предположили, что оно было справедливым, хотя и не знали, чем оно было спровоцировано. Если бы это была драка, они, возможно, сочли бы себя обязанными вмешаться и встать на сторону Тристрэма и в самой драке, и впоследствии тоже. Но когда трезвый человек прилагает все усилия, чтобы разыскать и наказать того, кто оскорбил его жену, тут уже совсем иная история. Из-за этого происшествия Майк мог потерять шесть голосов, но не более, однако в среде членов «Компании стойких борцов с огнем», которые прежде не имели о нем вообще никакого мнения, он не только не потерял эти шесть голосов, он их приобрел.

За три-четыре дня история облетела Гиббсвилль. У Майка это вызвало только раздражение: он не хотел ничего о ней слышать и отказывался ее с кем-либо обсуждать. История стала частью легенды о Майке Слэттери. О ней не узнали дамы из высшего общества Гиббсвилля, но в клубе «Гиббсвилль» о ней знали все. Среди членов клуба были и такие, которые еще почти ничего не слышали о Майке, и когда им объяснили, что это происшествие не было типичной ирландской стычкой, репутация Майка в их глазах ничуть не пострадала. Что касается Пег, то ее вообще не волновало, что думают о ней другие женщины, и это происшествие ее нисколько не смутило. Но оно заставило ее впредь всерьез призадумываться прежде чем рассказывать мужу то, что могло его возмутить и разозлить.

Рассчитывать на то, что в ближайшее время появится возможность оказать влияние на Эдит Чапин, Майку не приходилось, и он решил сам создать такую возможность. Мысленно перебирая друзей Чапинов, он сразу же исключил Артура Мак-Генри, поскольку тот был самым близким другом этой семьи, и выбор этот казался слишком очевидным. Следующим по счету среди друзей был Генри Лобэк.

Семья Генри Лобэка привыкла, что их фамилию произносят двумя разными способами: те, кто жил на Лэнтененго, произносили ее «Ло-бэк», а все остальные жители Гиббсвилля – «Ла-бок». Генри принадлежал к первому поколению в своей семье, которое произносило свою фамилию на американский лад, считавшийся «менее германским». Предки Генри приехали в Америку еще до революции, и смешанные браки выкорчевали из их рода почти все явные признаки немецкого происхождения. Таким образом, Генри мог запросто выдавать себя за мистера Лоулелла, и не один житель Новой Англии не усомнился бы в правдивости его слов. Генри родился в тот же год, что и Джо Чапин, и был тем мальчиком, с которым Джо в прямом смысле слова вырос бок об бок. Когда Джо отправили учиться в Хилл, родители Генри послали его в Мерсерсберг, а потом в Лафайет, где он пользовался у студентов популярностью и принадлежал к обществу Фи-бета-капа. Генри трудился не покладая рук, чтобы заработать золотой ключ, потому что его отец, сохранивший кое-какие немецкие традиции, считал, что парень идет в колледж для того, чтобы чему-то научиться. Ключ же был подтверждением послушания сына, и благодаря ключу Генри заработал себе подарок в две тысячи долларов.

«Лобэк и Компания» была фирмой семейной и полностью принадлежала Лобэкам и их кузенам, которые вкладывали деньги Лобэков, обеспечивали Лобэков прибылью, собирали квартирную плату жильцов Лобэков, вырезали для Лобэков купоны и защищали их доброе имя. На печатном бланке фирмы рельефными прописными буквами значилось название фирмы и печатными буквами ее адрес, и ни единого слова о деятельности фирмы, ее возможностях и влиянии или о дочерних корпорациях, которыми владела «Лобэк и Компания». Например, мало кто знал, что у фирмы было право выполнять функции частного банка и агента для нескольких пароходных компаний, и это было скорее для удобства фирмы, чем для удобства широкой публики. Приход незваных визитеров отнюдь не поощрялся: на витрине фирмы, рядом с главным входом, значилось название фирмы, слово «частная» и просьба «Не входить без стука», яснее ясного указывающая на отношение фирмы к случайным посетителям. У фирмы были настолько жестко установленные правила, что когда кто-то стучалв дверь, то скорее всего этому человеку в компании нечего было делать, и потому сотрудники фирмы встречали вошедшего пристальными, настороженными взглядами. Но Джо Чапин, Артур Мак-Генри и некоторые другие могли заглянуть в фирму по делу и без дела – просто поболтать. Однако большинство клиентов, включая Чапинов и Мак-Генри, фирма принимала в заранее назначенные часы. Генри придерживался девиза своего отца: «Контора – это кофейня». На стенах конторы «Лобэк и Компания» не было никаких семейных портретов.

Когда Майк Слэттери позвонил Генри Лобэку, тот сам снял телефонную трубку, и лишь только Майк попросил Генри уделить ему десять минут его драгоценного времени, как Генри принялся подсчитывать, какую именно сумму он выделит партии, и подсчитал ее еще до того, как Майк повесил трубку.

Майк, с присущей ему пунктуальностью, явился в контору Генри без двух минут три. Генри жестом пригласил его в свой застекленный кабинет.

– Как поживаешь, Майк? – спросил Генри.

– Благодарю, все отлично, Генри. И полагаю, у тебя тоже все в порядке?

– В общем, как обычно, – ответил Генри.

Генри открыл красного дерева ящик для сигар и протянул его Майку.

– Сигару?

– Я, Генри, сигары не курю, – сказал Майк. – Вообще не курю. Никаких дурных привычек, кроме политики.

– Я и сам редко ими балуюсь, разве что после плотного обеда. Мне нравятся хорошие сигары, но порой за целую неделю ни одной не выкурю.

– Ты, Генри, наверняка думаешь, что я в этом году пришел раньше обычного.

– Раньше обычного?

– Для ежегодного партийного взноса.

– Ну, это действительно немного рано, правда же? – сказал Генри.

– Я напросился на этот дополнительный визит не из-за денег.

– Что ж, такое услышать всегда приятно, – сказал Генри. – В чем же тогда дело?

– Это сложное дело, политическое дело. Я знаю, ты человек занятой, поэтому не стану тратить твое время и ходить вокруг да около.

– Я ценю твою тактичность, но не больше, чем твою компанию.

– Спасибо, Генри. Итак, дело вот в чем: я взвесил все «за» и «против» и пришел к выводу, что мы должны попробовать убедить Джо Чапина принять более активное участие в партийных делах.

– Джо Чапина? – задумчиво произнес Генри. – Джо Чапина…

– Что ты об этом думаешь?

– Я знаю, что он никогда не занималсяполитикой. Но это, конечно, не значит, что ему не следует ею заняться. Его отец ни разу не выдвигал себя ни на какие посты, но зато дед служил вице-губернатором. Разумеется, это было давным-давно, однако это был единственный случай, когда житель Гиббсвилля приблизился к губернаторской должности. А почему ты пришел именно ко мне? Джо один из моих ближайших друзей, но я не думаю, что мне хотелось бы оказывать на него влияние в такого рода вопросе. Если, конечно, предположить, что я могуоказать на него влияние.

– В этом-то вся и сложность, и мне не хотелось бы, чтобы ты мне сразу отказал.

– О, я так никогда не поступаю. Я своих собеседников всегда выслушиваю.

– Хорошо. Только не удивляйся тому, что я скажу.

– Этого тебе обещать не могу, я ведь не знаю, что ты там задумал, – сказал Генри.

– Ладно. Насколько я знаю, ты кузен Эдит Чапин?

– Нет, я не кузен, но мы с Эдит родственники. Можно сказать, что я еще и родственник Джо, но Эдит я более близкий родственник.

– И ты, и твоя милая супруга в дружеских отношениях с Эдит, верно?

– Да, совершенно верно.

– Отлично. Отлично. Так вот в чем мне нужна твоя помощь. Я думаю – и полагаю, что не ошибаюсь, – если друзья смогут убедить Эдит, что Джо стоит заняться более активной деятельностью в партии, Эдит все организует.

– О, боюсь… От такого, Майк, я всегда стараюсь держаться подальше. Это дела семейные. Нет, я в такое не вмешиваюсь.

– Я этому, Генри, ничуть не удивляюсь, и за это тебя уважаю, но ведь я тебя еще ни о чем не попросил, правда же?

– Нет, но ты собираешься попросить. Я это чувствую.

– На данном этапе, если вдруг речь зайдет об этом – о том, чтобы Джо занялся политикой, и если ты сам считаешь, что это хорошая идея, – ты мог бы сказать Эдит, что это хорошая идея?

– Ну, я мог бы ей это сказать. Мог бы. Я в этом не вижу никакого вреда. Но ты же захочешь чего-то еще.

– Ты прав, захочу. Если речь зайдет об этом вопросе и ты скажешь Эдит, что это хорошая идея, и она начнет тебя об этом расспрашивать, ты не против сказать ей: «А почему бы тебе не поговорить о ней с Майком Слэттери?»

– «А почему бы тебе не поговорить о ней с Майком Слэттери?» Я должен, Майк, об этом подумать.

– Но если она захочет разузнать обо всем подробнее, в этой фразе не будет никакого вреда.

– Нет, пожалуй что нет. Наверное, я могу такое сказать ей, ни во что не впутываясь. Если она меня спросит, то это не будет выглядеть, будто я сую нос в их семейные дела. Да, пожалуй, это я смогу сделать.

– Благодарю тебя, Генри, и я знаю, что это доброе дело для партии. И я буду тебе очень благодарен, если ты сделаешь что-нибудь еще для того, чтобы направить Джо на верный путь. Такие люди, как ты и Джо…

– Минуточку, Майк, минуточку! Я не хочу, чтобы ты упоминал мое имя в связи хоть с какими-нибудь политическими делами. Я это говорю совершенно серьезно.

– Генри, я даже и не думаю его упоминать. Я прекрасно знаю твое отношение к политике. Именно поэтому я тебя и не приглашаю в ней участвовать.

– Главное, чтобы ты это понимал. Если ты меня втянешь в политику, я пошлю деньги демократам, и я это тоже говорю совершенно серьезно. Джо – юрист, и если он хочет заняться политикой, это его дело. Но меня увольте. Мы хотим, чтобы наши вклады были анонимными. Так было всегда. Именно этого мы придерживались, и всегда будем придерживаться.

– Твое желание для меня закон, и благодарю за потраченные на меня минуты твоего бесценного времени. Всего хорошего, Генри.

– Всего хорошего, Майк, – ответил Генри.

Выполнить пожелание Генри для Майка не составляло никакого труда. Как он сказал своей жене, ему бы не удалось протолкнуть Генри даже на должность ловца бродячих собак, если бы такая выборная должность существовала. Но на эту должность не выбирали, а назначали. Ее исключили из муниципальных должностей потому, что никто ее не хотел. Когда же в 1920 году ее восстановили, она оказалась в ведомстве гиббсвилльского филиала Общества защиты животных, ей выделялась полная ставка, и получавший эту должность не становился государственным служащим с оплатой из государственной казны, а обязан был принять присягу особого рода констебля. Занятно, что одним из ведущих приверженцев этого общества и соответственно вкладчиком в зарплату ловца бродячих собак стала жена Генри, Джозефина Лобэк. Общество же выбрало на должность ловца собак некоего человека по фамилии Пирсон, дальнего родственника Ховарда Пирсона, того самого, который впоследствии женился на дочери Майка и Пег (правда, в 1916 году девочки еще не было и в помине). В маленьком городе даже самое невинное замечание может иметь далекоидущие последствия.

Угроза избрания Вудро Уильсона в президенты вызвала у избирателей гораздо больший интерес к политике, чем это обычно случается в годы президентских выборов. Во внешности мистера Хьюза – с его усиками – многие находили нечто отцовское; глядя же на мистера Уильсона, казалось, что где-то в полах своего сюртука он прячет учительский прут. Мистер Хьюз был республиканцем, а мистер Уильсон – демократом, который не втянул нас в войну и который был не из тех коней, что меняют на переправе. Во внешности мистера Хьюза не было ничего воинственного. Мистер Уильсон же послал к мексиканской границе Национальную гвардию и Джона Першинга [28]28
  Першинг, Джон Джозеф (1860–1948) – генерал армии США, возглавлявший во время Первой мировой войны Американские экспедиционные войска; единственный военный, возведенный при жизни в высочайший ранг американской армии – генерал армий, считавшийся ментором генералов, возглавлявших армию США во Второй мировой войне.


[Закрыть]по прозвищу Очко якобы для того, чтобы наказать бандитов, а на самом деле для армейских маневров и для того, чтобы показать Германии и ее союзникам, что мы готовимся к войне и что с нами шутки плохи. Но если «с нами шутки плохи», то почему мы продолжаем посылать правительственные ноты каждый раз, когда наши корабли – корабли с нашим флагом – подвергаются нападению в нейтральных водах? Мистер Уильсон осторожничал: с одной стороны, он не ввязывался в войну, а с другой – своим воинственными жестами подталкивал к ней. На любой аргумент в пользу Уильсона можно было ответить контробвинением его в непоследовательности, и потому жители республиканского Гиббсвилля, гася свет, отходили ко сну с утешительной мыслью о том, что президентом скоро станет мистер Хьюз, а мистера Уильсона вежливо отправят назад в Принстон.

Джо Чапин был еще более разочарован, чем Артур Мак-Генри.

– Эти жители Калифорнии, – сказал Джо, – настолько далеки от всего, что представления не имеют, что происходит.

– Они очень далеко, – сказал Артур. – Они от нас на таком же расстоянии, как мы от Европы.

– Ну, тут есть одно серьезное различие. Что находится рядом с Калифорнией? Невада. В Неваде немецких подводных лодок нет, а рядом с береговой линией Нью-Джерси они есть. Так что мы к ним существенно ближе, чем калифорнийцы.

– Хотим мы этого или нет, а нам предстоят еще четыре года с мистером Уильсоном.

– И определенные перспективы… Поэтому хочется что-то предпринять.

– Ну, ты в этой выборной кампании и так кое-что сделал.

– Что я сделал, Артур? Дал деньги и послал письма на своем бланке.

– И то и другое немаловажно. Твое имя многого стоит. И твои деньги тоже, но твое имя в сочетании с твоими деньгами… Ты впервые позволил воспользоваться своим именем. Кстати говоря, хотел тебе сказать об этом раньше: дай Бобу Хукеру свою фотографию, но получше. На днях я для шутки подрисовал на твоей фотографии очки, и ты, Джо, на ней получился вылитый Вудро Уильсон.

– Ты не первый говоришь мне об этом. Эдит это тоже упомянула. Я никогда не получаюсь хорошо на фотографиях.

– Если ты собираешься заниматься политикой, то уж лучше заново сфотографируйся.

– Я не собираюсь заниматься политикой. Я партнер в адвокатской фирме «Мак-Генри и Чапин». Но я заинтересован в хорошем правительстве и будущем Республиканской партии, и, как говорит Эдит, если Ванс Мак-Кормик может постоять за демократов, я могу постоять за своих.

– Между прочим, нам скоро предстоит принять решение о нашей фирме, – сказал Артур.

– Расширяться или нет?

– Точно, – сказал Артур. – Я не думаю, что тебе это приходило в голову, но если ты станешь влиятельным политиком, очень влиятельным, у нас может появиться намного больше клиентов. И некоторые из этих клиентов нам совершенно ни к чему. Эти люди захотят, чтобы мы занимались их юридическими делами, потому что мы, возможно, имеем политическое влияние. Но будут и другие – те, которые уйдут от нас потому, что мы влезли в политику.

– Я недавно об этом задумался, – сказал Джо. – Я на днях в Филадельфии познакомился с одним человеком. Когда он услышал мое имя, он спросил меня, тот ли я Чапин, что из фирмы «Мак-Генри и Чапин», и когда я сказал ему, что тот самый и есть, он дал мне свою визитную карточку. У него строительный бизнес. Его карточка лежит у меня дома. Я никогда прежде не слышал его имени.

– Почему он дал тебе свою карточку? – спросил Артур.

– Он пригласил меня зайти к нему, если мне случится приехать в Питсбург. А я пригласил его зайти к нам, если ему вдруг случится приехать в Гиббсвилль. Вот и все.

– Это все на сегодня, – сказал Артур. – А как ты с этим человеком познакомился?

– Я в тот день пришел на ленч в клуб «Юнион Лига». С Киркпатриком. Киркпатрик меня ему и представил.

– У меня вчера был разговор с Генри Лобэком в клубе «Гиббсвилль». Генри, когда только может, ходит вокруг да около, но я обычно догадываюсь, о чем он думает. И, читая между строк, я бы сказал, что Генри пытался объяснить мне, что если мы станем политической фирмой, нам с «Лобэк и Компанией» дел больше не иметь. Я считаю, Джо, нам со всем этим торопиться не надо. Не нравится мне этот твой приятель из Питсбурга, чьего имени ты даже не помнишь. Его имени ты не помнишь, и знаем мы о нем только одно: у него строительный бизнес. И еще мы знаем, что в городском совете скоро объявят конкурс на асфальтирование Южной Мейн.

Джо улыбнулся.

– Я эту связь почуял мгновенно.

– Я на это надеялся, – сказал Артур. – «Лобэк и Компания» были почти первыми нашими клиентами, а клиентами моего отца еще до того, как мы с тобой оперились. Я не против того, чтобы наша фирма расширялась, но давай не бросаться на первых попавшихся клиентов. И давай с осторожностью относиться к строительным компаниям из Питсбурга. Если эта компания стоящая, то ее делами наверняка занимается адвокатская фирма в Питсбурге. А если ими не занимается фирма в Питсбурге, значит, этой компании скорее всего нельзя доверять ни на грош.

– Согласен, – сказал Джо.

– Ты, возможно, захочешь баллотироваться на какую-нибудь должность, и это, пожалуй, мысль неплохая. Но хотя я и не хочу подражать Генри Лобэку, скажу тебе честно и откровенно: я всегда буду возражать против любых новых клиентов, насчет которых возникнет подозрение, что они пришли к нам из политических соображений или в расчете на твои политические связи. У тебя достаточно денег, и хотя у меня их не так много, как у тебя, у меня их тоже достаточно. Дела у нас идут отлично, и будут идти отлично, а со временем еще лучше.

Джо неторопливо, с серьезным видом кивнул в знак согласия.

– Я скажу тебе, к чему стремлюсь в отношении денег. Я хотел бы завещать своей жене и своим детям по миллиону долларов.

– До этого тебе еще далеко, – сказал Артур. – Но мы будем процветать, и дела у нас будут прекрасно идти еще не один год. Хотя, возможно, для осуществления своих планов тебе придется добиваться с помощью капиталовложений и биржи. Не с помощью доходов «Мак-Генри и Чапин».

– Давай вернемся к этому разговору через год, – сказал Джо.

– Почему бы и нет. Давай вести его каждый год, – сказал Артур. – У тебя может появиться желание ввязаться в большой бизнес… а я, возможно, переменю своемнение.

– Сомневаюсь, – улыбнувшись, сказал Джо.

– Я тоже, – сказал Артур. – Но если я увижу, что ты богатеешь…

– Я знаю, о чем ты, Артур, думаешь.

– Полагаю, что знаешь. Я думаю о том, что у меня нет детей и мне некому оставлять наследство?

– Ты же не хочешь говорить о Милдред, – сказал Джо.

– Я только с тобой о ней и говорю.

– Говоришь, но очень редко, – сказал Джо. – А ты говоришь о ней с Роз?

– С Роз? Только не о Милдред. Роз скучает по Милдред не меньше меня. Мы с ней не хотим даже видеться.

– Мне кажется, вам с Роз надо пожениться, – сказал Джо.

– Что-что?

– Не бей меня, – сказал Джо.

– Это Эдит придумала?

– Нет, это моя собственная идея, и она пришла мне в голову минуту назад.

– Немедленно выбрось ее из головы и никогда о ней больше не упоминай. Никогда больше не говори мне об этом.

– Прости меня, Артур, но я так действительно думаю. Я считаю, что вы с Роз идеальная пара.

– Я-то думал, что ты меня знаешь. Я никогда от тебя ничего более жестокого не слышал.

– Почему это жестоко? – спросил Джо.

– Потому что это жестоко. И не думаю, что должен тебе объяснять почему.

– Может, и так, но все же почему? – спросил Джо.

– Не прошло и года со смерти Милдред, а ты предлагаешь мне не только жениться, но еще и жениться на ее сестре.

Джо отвел взгляд.

– Я когда-то был влюблен в одну девушку. Она умерла. Я так и не успел на ней жениться. А она тоже была в меня влюблена. Потом я влюбился в другую девушку и женился на ней. Человек может полюбить второй раз, и это иногда случается довольно скоро. В каких-то делах ты настолько умнее меня, а в каких-то… Артур, Роз влюблена в тебя уже много лет. И мне кажется, с твоей стороны несправедливо оставить ее в старых девах. А ведь так оно и будет. У нее есть поклонник?

– Нет. Или по крайней мере я о нем не знаю.

– Ты знаешь. Ты отлично все знаешь. Не надо себя обманывать. Когда ты женился на Милдред, Роз повела себя самым благородным образом, но… я сейчас задам тебе вопрос, а ты дай слово чести, что ответишь мне искренне. Ты влюблен в Роз?

– Да, – сказал Артур.

– Ты рад, что сказал мне правду?

– Ничуть не рад.

Джо снял телефонную трубку и произнес:

– Будьте добры, шесть-четыре.

– Что ты делаешь? – встрепенулся Артур.

– Здравствуй, Роз. Это Джо Чапин. Артур хочет с тобой поговорить.

Джо поднялся и передал трубку Артуру.

Артур, смущенный и нахмуренный, заговорил:

– Нет, ничего не случилось. Он просто позвонил тебе и передал мне трубку. Ты сегодня вечером будешь дома?.. Можно мне зайти на минуту?.. Хорошо… До свидания.

– Ты такой щепетильный – так, кажется, это называется, – сказал Джо. – Такой благовоспитанный.

– А ты, я должен заметить, совсем наоборот. Я испугался, что ты сейчас…

– Я подумал об этом и чуть было не сказал. Но гораздо лучше будет, если ты сам ей об этом скажешь, – заметил Джо. – Возможно, это изменит твое отношение к деньгам.

– С чего ты решил заделаться купидоном? – спросил Артур. – Это для тебя совсем новая роль.

– Сам не знаю. Наверное, когда у тебя рождается дочь, ты начинаешь кое о чем задумываться. Для Энн ты, конечно, староват, да и для Роз тоже, но для женитьбы ты все еще пригоден.

– Ты уверен, что Эдит не имеет ко всему этому никакого отношения?

– Эдит не только не имеет к этому никакого отношения, но я не хочу, чтобы она хоть когда-нибудь узнала об этом. У Эдит обо мне совсем иное представление. На самом деле я не думаю, что хоть кто-нибудь меня по-настоящему знает. Если бы они знали… М-да.

Артур положил Джо руку на плечо – подобным жестом он никогда прежде свою симпатию не выражал.

– Знаешь, Джо, ты ведь очень добрый человек.

Джо смущенно отвел взгляд.

– Ладно, не будем больше об этом.

Артур улыбнулся и не оглядываясь вышел из комнаты.

Как-то раз в апреле 1917 года, в послеполуденные часы, партнеры сидели в кабинете Артура. Они беседовали больше часа, а потом Артур подвел итоги.

– Хорошо, идет только один из нас. Подбросим монету, и она покажет, кто именно.

– Вот моя монета, – сказал Джо. – Ты подбрось, а я скажу, орел или решка.

Артур подбросил монету, и, пока она летела, Джо выкрикнул:

– Орел!

Монета упала решкой вверх.

– Я выиграл, – сказал Артур.

– Подожди, – сказал Джо. – А что мы загадывали? Нам надо сначала договориться.

– Победитель идет в армию, – сказал Артур.

– Мы об этом не договаривались. Я настаиваю, чтобы мы подбросили еще раз. В этот раз, если выпадет решка, ты идешь в армию, а если орел – то я.

– Хорошо, – согласился Артур.

Он подбросил монету, и снова выпала решка.

– Моя монета, а я все равно проиграл, – сказал Джо.

– Если по-честному, ты проиграл дважды.

– Ну, к тому времени как ты там окажешься, война уже, наверное, кончится. Все говорят, что немцы, узнав, что мы вступаем в войну, собираются сдаться.

– А виноград-то, похоже, был зелен? Умей проигрывать, – сказал Артур.

– Им не нужны те, кому за тридцать пять.

– А мне пока еще тридцать четыре.

– Особенно те, кто в плохой физической форме и никогда не занимались физкультурой.

– Да я месяц назад прошел полную медицинскую проверку, и доктор Инглиш сказал, что я в отличной физической форме – отличной. И ты, наверное, забыл, что я взял дополнительную страховку для Роз.

– Весьма предусмотрительно с твоей стороны, но, думаю, она ей не понадобится. Послушайся моего совета и напиши письмо в Генеральную адвокатуру – там ты будешь полезнее всего, подальше от армии. Ты – и солдат! Hoch der Kaiser!

Джо расстроился, что воевать шел не он, а Артур. Друзья договорились придерживаться того, что «решила» монета: один из них остается дома и продолжает работать в фирме, пока его не призовут в армию. Артура послали в Европу, но занимался он в основном бумажной работой в Париже и Туре, и хотя ему довелось испытать, что такое война, сам он в военных действиях не участвовал. Как Джо признался Эдит, его горечь сменилась завистью, переносить которую было намного легче. Когда пошел второй год участия Америки в войне, Джо начал готовиться к тому, чтобы приостановить работу фирмы и передать ее дела другим фирмам. Он уже почти закончил эту подготовку, как объявили перемирие. Однако Артур до конца весны 1919 года оставался в Кобленце и к своей гражданской деятельности вернулся в Гиббсвилль одним из последних.

Джо в эти военные годы делал все, что положено было гражданину, но поскольку ему не довелось служить в армии, он разговоров о военной службе старательно избегал. И Артур, у которого не было никаких иллюзий по поводу его собственного героизма и принесенных им жертв, не сразу догадался, что отсутствие военного опыта сказалось на Джо примерно таким же образом, каким сказалось оно на их приятеле-однокурснике, которого не приняли в тайное университетское общество. Там, в Йеле, Джо и Артур пытались убедить своего приятеля, что этот провал ничего не значил, и теперь Артур попытался (но только один-единственный раз) убедить Джо, что ни его патриотизм, ни его мужественность никто не подвергает сомнению. Лишь однажды у Артура вырвалось утешительное замечание: «Как жаль, что мы не могли с тобой поменяться. Я бы совсем не возражал остаться здесь, а тебя отправить в Париж». Но Артур старательно скрывал от Джо, что, хотя он и ни разу не стрелял в немцев, но однажды сам попал под автоматную очередь, когда они с одним полковником заблудились во фронтовой зоне.