Текст книги "Время, чтобы вспомнить все"

Автор книги: Джон О'Хара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 32 страниц)

Эдит была немного выше большинства женщин, загорелая и в таком заурядном платье, что вполне могла сойти за жительницу Филадельфии, съездившую на день погулять на Кейп-Мей. У Эдит была хорошая фигура, но она не отличалась ни особой женственностью, ни исключительной стройностью. На Эдит была синяя соломенная шляпа с широкой черной лентой, темно-синее льняное платье с открытым воротом и белым кожаным ремешком, черные шелковые чулки и белые кожаные туфли с черным перфорированным ремешком. Из украшений – помимо обручального и венчального колец – на ней была только окаймлявшая вырез платья золотая цепочка. Она выглядела как типичный представитель своего класса: на заднем плане маячили муж, выпускник Йеля, игра в теннис и плавание, протестантизм, полное отсутствие экстравагантности и постоянные мысли о неудовлетворенности жизнью.

Эдит медленно прогуливалась по улице, то и дело останавливаясь, чтобы взглянуть на выставленные для августовской распродажи меха, а также перчатки, туфли, фортепьяно и драгоценности. И вдруг совершенно для себя неожиданно и необъяснимо Эдит расплакалась. Притворившись, будто в глаз ей попала соринка, она поспешно достала из сумки носовой платок и, постепенно успокаиваясь, зашагала назад к отелю.

Чувствовала себя Эдит омерзительно: ей казалось, будто на нее трусливо, из-за спины, напал невидимый враг, и она вдруг ощутила неимоверную усталость. Эдит знала, что это вовсе не усталость и что ее состояние связано с Джо, но и не только с ним. Она знала, что заставит его тоже страдать. И речь шла не только о его поведении сегодня, но и о том, что он мягко, но упорно не давал ей руководить своей жизнью, и о его легкости и непринужденности в отношениях с взрослыми и детьми, и его страстной верности ей, из-за которой Эдит порой казалось, будто Джо создал ее, Эдит, для своих собственных нужд и своего собственного удовольствия.

В данную минуту Эдит хотелось лишь одного: умыть лицо и не видеть никого из окружающих. Она стремительно поднялась по ступеням и подошла к лифту.

– Проходите, миссис Чапин.

Мужчина в летнем костюме и черном галстуке отошел в сторону и, поклонившись, пропустил ее вперед. Этот человек был из Гиббсвилля, но Эдит не могла вспомнить его имени.

– Благодарю вас, – сказала она.

Он вошел в лифт следом за ней.

– Ллойд Уильямс из Кольеривилля, – представился он.

– Я знаю, – сказала Эдит и, обернувшись к лифтеру, добавила: – Двенадцатый этаж, пожалуйста.

– Двенадцатый, пожалуйста, – сказал Ллойд Уильямс. – Мы оба на одном и том же этаже. Ездили на побережье? Давно не виделся с Джо.

– Да, ездили, – сказала Эдит. – И вы тоже?

– В начале лета ездил в Атлантик-Сити, но только на неделю. Я не большой любитель греться на солнце.

– Да, было довольно жарко, – сказала Эдит.

– Вы проводите лето в Челси? – спросил Уильямс.

– Нет, до этого года мы обычно ездили в Вентнор. А теперь у нас ферма недалеко от Гиббсвилля. Но мы навещали семью Мак-Генри.

– О, разумеется. Артур ведь на Кейп-Коде.

– Практически да, – сказала Эдит. – Они на Марта-Виньярд, поблизости от Кейп-Кода. Что ж, мы приехали – наш этаж.

– Проходите, мэм, – сказал Уильямс.

Служащий отеля, дежуривший на этаже, кивнул им, и они кивнули ему в ответ. Уильямс проводил Эдит до двери и протянул руку. После минутного колебания Эдит протянула ему ключ, и, открывая ей дверь, он произнес:

– Скажите Джо, что, если ему захочется выпить рюмочку перед обедом, у меня есть бутылка довоенного виски. Мой номер 1220.

– Боюсь, он будет весьма разочарован. Он уехал домой на четырехчасовом поезде. Но тем не менее благодарю вас. Я передам ему. До свидания, мистер Уильямс. Рада была вас видеть.

– Благодарю, миссис Чапин. Было очень приятно. – Он бросил взгляд в ее номер и добавил: – Вам следует включить вентилятор – проветрить комнату.

– Благодарю вас, я включу его, – сказала она.

Эдит вошла в номер, закрыла за собой дверь, сняла шляпу и платье и вымыла лицо. Потом сбросила туфли и взяла в руки Библию, единственное чтение в этой комнате. Затем, вспомнив совет Уильямса, включила электрический вентилятор. Лопасти завертелись, послышалось легкое шуршание, и Эдит принялась ждать, ждать и раздумывать над тем, какой предлог найдет Ллойд Уильямс, чтобы прийти к ней.

Минут через пятнадцать в дверь постучали.

– Кто это?

– Посыльный, мэм.

– Я никого не вызывала.

– Я знаю, мэм, но гость из номера 1220 просил вам кое-что передать.

– Минуту.

Эдит надела кимоно и открыла дверь.

Посыльный поставил на столик поднос с наполненным до краев бокалом, полупустой бутылкой имбирного эля и маленькой пиалой риса.

– Вам в подарок от гостя из 1220. За это заплачено, и меня просили передать вам вот это.

Посыльный протянул ей конверт.

Эдит отпила глоток имбирного эля и почувствовала, что он наполовину разбавлен виски. Она открыла конверт.

«Не сочтите мой жест за дерзость, я посылаю это вам, как земляк землячке, и надеюсь, что от этого прохладительного напитка вы получите удовольствие.

Л.У.».

Это была грубость, но менее непристойная, чем телефонный звонок, и более того, она знала, что им обоим теперь прекрасно известно, что следующий шаг за ней. Она могла отослать напиток назад, но тогда ей надо было вызвать посыльного и выразить ему свое неудовольствие. Она могла написать Уильямсу записку и попросить доставить ее завтра утром. Но она уже знала, что, несмотря на то что их разговор может быть подслушан, она позвонит и поблагодарит его и они встретятся наедине.

Эдит набрала номер его комнаты. Он взял трубку, и она не стала представляться.

– Спасибо за имбирный эль, – сказала она. – Это было как раз то, что мне требовалось.

– Мне, наверное, не следует говорить это даме, но вы выглядели усталой.

– Я обессилена.

– Я собирался заказать себе обед. А что, если я закажу и вам тоже? Его принесут прямо в номер, и вам не надо будет никуда выходить.

– О, я не настолько обессилена. Мы провели ночь в жарком, душном вагоне, и, должна сказать, Филадельфия…

– Они жарят яичницу прямо тут, на Бродвей-стрит, – сказал он. – Так вы не хотите, чтобы я вам заказал обед? А может, еще немного виски?

– Знаете ли, я вообще-то не пью. А если пью, то одну рюмку, не больше. И то не такой крепкий.

– А как насчет того, чтобы в него добавить крепости?

– Вы предлагаете прийти в мой номер? А вы не думаете, что администрация будет этим недовольна?

– Они не бывают недовольны постоянными клиентами, а вы их постоянная клиентка и я их постоянный клиент. И не забывайте, что я политик. Я могут остаться недоволен ими,и им это не доставит никакого удовольствия.

– Хорошо, – сказала она.

Эдит снова надела платье и туфли, и через пару минут Уильямс постучал к ней в дверь и вошел с бутылкой виски, не потрудившись даже спрятать ее под полой пиджака. Она наблюдала, как он молча поставил бутылку на поднос и по-прежнему молча остановился посреди комнаты в двух шагах от того места, где стояла она. Затем он приблизился к ней и обнял ее. Он сжимал ее в объятиях до тех пор, пока она не поцеловала его, и лишь тогда он разжал объятия.

– Самоуверенности вам не занимать, – сказала Эдит.

– У меня не было выбора, – сказал Уильямс. – Если бы мы уселись тут и завели вежливые разговоры, то только вежливостью и занимались и ничего бы друг другу не сказали.

– Мне не кажется, будто мы уже что-то друг другу сказали, – заметила Эдит.

– Мы сказали друг другу больше, чем некоторые говорят за всю свою жизнь. Мужчина и женщина хотят лечь друг с другом в постель.

– Это не так легко. Это не так просто.

– А я говорю: просто. Мне еще в лифте вас захотелось.

– Не смейте так говорить, – сказала она.

– Человек такого не почувствует, если у другого не такие же точно чувства.

– Я о вас даже не думала. Я даже не помню, о чем мы в лифте с вами говорили. О море, кажется.

– Такие разговоры ведутся автоматически. Тут важно, что люди чувствуют. Разве вы не чувствовали?

– Нет.

– Нет, чувствовали, вы что-то чувствовали. Я знаю, что чувствовали, и вы можете поклясться, что это не так, но я-то знаю, что чувствовали.

– Да, я чувствовала, но это не имеет к вам никакого отношения.

– К другому мужчине?

– К себе самой, – сказала Эдит.

– Вы тратите зря свою жизнь и свою молодость, потому что считаете, будто обязаны держаться холодно. У вас был хоть когда-нибудь другой мужчина, кроме вашего мужа?

– Нет.

– Я так и думал. Познать всю сумму человеческого опыта, и все с одним и тем же мужчиной. Только вы ведь так не думаете?

– Наверное, нет, – сказала она.

– Страстная женщина, и до сих пор только с одним мужчиной. Неужто вы никогда не думали, что с другим мужчиной вы другая женщина, а не та женщина, что все время ложится в постель с Джо Чапином? Я ничего против Джо не имею, но он не я. Я – это я, и другой мужчина – это другой мужчина. Я хочу, чтобы вы со мной сейчас получили весь опыт, какой хотите, а потом и с другими мужчинами тоже. У вас должно быть много мужчин.

– Это… давайте-ка сядем.

– Я могу говорить и стоя, а вы садитесь.

– Я сяду, – сказала она и села.

– Я к вам приглядываюсь уже не один год, даже и не знаю, сколько уже времени. Я о вас много думал.

– Как вы могли обо мне думать, когда вы меня почти не видите, – сказала она.

– А вы почти никого не видите, верно? Я имею в виду, по-настоящему. Я прав? Вы ведь шагаете по жизни с прикрытыми глазами, верно?

Эдит кивнула.

– Вполне возможно, – проговорила она.

– Я не такой. Мне все интересно, особенно женщины.

Эдит слабо улыбнулась.

– Значит, не только я, – сказала она.

– Нет, не только вы, но о вас я думаю уже давно и как-то по-особенному. У меня к вам странные желания… мне хотелось разбудить в вас любопытство. Хотя не думаю, что оно в вас сильно дремлет. В вас есть любопытство. В вас есть задатки превосходной любовницы.

– Вы хотите сказать мне, что я стану вашейлюбовницей?

– Не совсем. Возможно, это у нас будет всего один раз. Теперь я замолкну, а вы приходите в себя от шока.

Уильямс оседлал стул и принялся ее изучать. Воцарилось молчание, и они оба упорно не хотели его нарушать. В действительности оно длилось не более пяти минут, но за это время ее возбуждение прошло несколько стадий: оно началось с любопытства, потом перешло в страх перед возможными последствиями и снова перешло в любопытство.

– Почему бы и нет? – сказала она.

– Ну да, почему бы и нет, – сказал он.

Эдит встала.

– Я пойду и разденусь.

– Я хотел бы сам вас раздеть.

– Нет, – сказала она.

Эдит долго раздевалась, а когда вышла из ванной комнаты, на ней было кимоно. Она легла на кровать, а он раздвинул полы кимоно, и пока он самым активным образом удовлетворял свое любопытство, на нее снизошло полное спокойствие, ее ум и тело отделились друг от друга, и ее любопытство полностью сосредоточилось на том, что он сейчас будет делать. Минута шла за минутой, и она вдруг накинулась на него, ни мгновения не раздумывая над тем, готов ли он к этому или нет, и в конечном счете сама овладела им.

– Я так и думал, – сказал он, когда они утихомирились.

– Вы так и думали, – сказала она утомленным голосом. – О чем же вы думали? Очередная теория?

– Конечно, – сказал он. – Много мужчин. Много. – Он рассмеялся.

– И это вас так веселит?

– А вас нет? Много мужчин, а пока всего два.

–  Всегодва и должно быть, – сказала она. – И только два и будет. Вы ведь не женаты?

– Нет, – ответил он.

– Рада это слышать, – сказала она. – Вы на роль мужа не годитесь. А вы не болтливы? Не будете обсуждать все это со своими приятелями?

– Я бы с удовольствием обсудил, но мужчины, с которыми я знаком, этого не оценят. Я одержал победу уже в лифте. В постели это уже вторичная. Моя победа была… назовем ее превосходство мужского интеллекта, которое есть у большинства мужчин. Большинству мужчин из моего окружения даже в голову не придут чувственные мысли о вас. А я поднялся выше этого. Я знал, что вы… отзоветесь. Нет, дорогуша, не будет ни сплетен, ни скандала.

– Спасибо. Я вам верю. И очень вам благодарна.

– За то, что не будет скандала, или за любовные утехи?

– За любовные утехи. Я поссорилась с мужем. А теперь я вернусь к нему, не тая никаких обид, и он подумает, что я милая, нежная жена.

– И именно такой женой вы и будете?

– Да, наверное.

– А если бы не я, если бы не мы с вами, вы бы его распекали еще не один день.

– У вас есть любовница?

– Да, но я ее так не называю. Женщина, с которой я сплю.

– Я не собираюсь спрашивать, кто она такая. Она умная?

– В своем роде, но не в таком роде, как вы или я.

– А она узнает, что вы предавались любви со мной или с кем-то еще?

– Я никогда ей ничего не обещал, так что она не станет напрашиваться на неприятности. Пообещаешь кому-то хоть что-нибудь – например верность, – и это уже контракт. А если контрактов не заключать, то на тебя и не обижаются.

– И все-таки давайте мы с вами заключим контракт.

– Что?

– Это у нас с вами один-единственный раз, и мы не должны этого никогда больше делать, – сказала Эдит.

– Ну вот, вы заключаете контракт, когда я только что сказал вам… Если мы заключим контракт, а потом снова ляжем в постель, вы на меня рассердитесь. Не столько на себя, сколько на меня. Давайте посмотрим: что с нами будет, то будет.

– Ну тогда давайте постараемсябольше не видеться, – сказала Эдит. – Мне хотелось бы запомнить, что однажды я встретила мужчину, который доказал мне, что не все мужчины одинаковы.

– Это очень правильное… замечание. Все мужчины и вправду разные, и каждая женщина с каждым другим мужчиной ведет себя по-разному. Теперь, когда вы с моей помощью узнали об этом, я вношу поправку в то, что сказал вам. Вам не нужно спать со многими мужчинами. Вы и так знаете, что все они разные.

– И все женщины разные?

– Еще бы!

– Вам пора уходить, – сказала она.

– А что вы собираетесь делать?

– Принять ванну и лечь спать.

– Вы проснетесь, – сказал он, – в час или в два ночи. Не звоните мне. Телефонисткам в это время делать нечего, и они подслушивают.

– Я оставлю дверь незапертой.

– Сколько времени, по-вашему, вы будете спать? – спросил он.

– Понятия не имею, – ответила она.

– Я приду после полуночи. Если вы не спите, я останусь. Если спите, я не буду вас будить.

Уильямс ушел. В час ночи он открыл дверь ее номера, но она глубоко дышала во сне, и он понял, что она не притворяется. Он тут же бесшумно закрыл за собой дверь и направился к себе в номер.

Эдит вернулась на ферму, и ни один из них не стал искать встреч. Единственным человеком, который заметил в ней перемену, был Джоби. Эдит стала проявлять к нему внимание, сочувствие и материнскую заботу. Джоби такое поведение ставило в тупик, вызывало у него подозрение, и поскольку он никак не мог его объяснить, оно ему не нравилось. Тогда Джоби еще больше сблизился с Энн. И до конца лета, и на всю его дальнейшую жизнь так оно и осталось.

Не было ничего примечательного в том, что Эдит и Ллойд Уильямс за весь год ни разу не виделись. Ллойд Уильямс жил в Кольеривилле, шахтерском городке всего в трех-четырех милях от Северной Фредерик, но разделяло их дома общепризнанное различие в благосостоянии и социальном положении: на одном конце была шахтерская бильярдная комната, на другом – клуб «Гиббсвилль», на одном – удручающая нищета, на другом – четыре слуги обслуживали семью из четырех человек, на одном – курица и вафли на ужин в Английской лютеранской церкви, на другом – «Второй четверг». Джо Чапин и Ллойд Уильямс были знакомы исключительно благодаря тому, что встречались в здании суда и оба были членами Республиканской партии, но Джо был хозяином компании, а Ллойд членом профсоюза и при этом республиканцем, потому что быть кем-то иным в округе Лэнтененго было попросту нелепо и бессмысленно. Через два года после знакомства с Ллойдом Уильямсом Эдит не смогла бы вспомнить, когда впервые с ним познакомилась, а через три года ни за что бы не вспомнила, сколько именно раз с ним встречалась. Уильямс был ей знаком приблизительно так же, как сотрудники отделения полиции Гиббсвилля, как водитель компании «Адамс экспресс», как работники суда, как городской дантист (но не ее личный дантист) и как многие другие мужчины, которых она знала в основном потому, что они занимали приличные должности и знакомиться с которыми лично не было никакой нужды. Но теперь, после того, что случилось в Филадельфии, Эдит то и дело с ним сталкивалась. Она считала, что это происходит оттого, что она теперь по вполне понятным причинам помнила о его существовании, однако дело было не только в этом. Эдит не знала, что Ллойд Уильямс ввязался в политику и стал теперь вездесущим.

Их первая встреча Эдит насторожила. Встреча эта произошла в «Шведском банке». Эдит увидела Уильямса, он заметил ее и, приподняв шляпу, сказал:

– Добрый день, миссис Чапин. Это ваш мальчик?

– Это мой сын Джоби, – ответила Эдит. – Мы идем к Францу.

– Могу поспорить, за содовой с мороженым, – сказал Уильямс.

– Нет, за гребешком, – сказал Джоби.

– За гребешком? – переспросил Уильямс.

– За мороженым гребешком, – сказала Эдит. – Мы так называем мороженое.

– Что ж, приятного времяпровождения, сынок. Передайте привет Джо, – сказал Уильямс и удалился.

– Почему у него такое красное лицо? – спросил Джоби.

– Потому что у некоторых людей такой цвет лица, – ответила Эдит.

– А почему у него такой цвет лица? – спросил мальчик.

– Потому что такие люди, как он, на солнце не загорают, а лица у них становятся красного цвета.

– Где он живет?

– Он живет в Кольеривилле.

– А что он тогда делает здесь?

– Понятия не имею, – сказала Эдит. – Но мы тоже оказались здесь, хотя здесь и не живем.

– Какой он противный, – сказал Джоби.

– Я же тебя просила не говорить так о людях. Почему ты считаешь, что он противный?

– Он грязный, – сказал Джоби.

– Нет, он не грязный, – сказала Эдит. – Его одежда помялась из-за жары, но он не грязный.

– Он грязный, мама, и тебе он тоже не нравится, но ты притворяешься.

– Если ты хочешь, чтобы я купила тебе мороженый гребешок, перестань говорить о мистере Уильямсе, – сказала Эдит.

Через несколько дней она снова увидела Уильямса. На этот раз он ехал в «форде-фаэтоне» вместе с мужчиной, одетым в комбинезон и фермерскую соломенную шляпу. Эдит же ехала в «додже» с открытым верхом, возвращаясь с игры в гольф в новом клубе. Дорога была узкой, и обеим машинам пришлось замедлить ход. Когда они поравнялись, чтобы разъехаться, Эдит благодарно кивнула фермеру, а потом, узнав Уильямса, кивнула и ему, а он в знак приветствия поднял шляпу.

На следующий день, шагая по своей комнате, Эдит нечаянно бросила взгляд на скотный двор и увидела там их собственного фермера Питера Кемпа, который беседовал с Уильямсом. Это уже было слишком.

Она поспешно спустилась вниз и вышла на скотный двор. И Уильямс, и Питер Кемп обернулись к ней одновременно.

– Добрый день, миссис Чапин, – сказал Уильямс.

– Добрый день, мистер Уильямс.

– Я надеюсь, вы не против, чтобы я убедил Питера за меня голосовать?

– Ну, если он сам не против. Хотите подняться на террасу и выпить холодного чая?

– Ну что ж, я свою речь закончил, верно, Питер?

– Вроде как да, – сказал Питер.

– Приходите, когда освободитесь, – сказала Эдит.

– Я уже иду с вами, – сказал Уильямс.

Они молча поднялись на террасу, Эдит попросила Мариан принести им холодного чая, и когда Мариан удалилась, Эдит заговорила:

– Почему вы столько времени проводите в нашей округе?

– Собираю голоса.

– И это единственная причина?

– Я разъезжаю по всему округу, чтобы собрать голоса. Большинство здешних фермеров голосуют за демократов, и их голосов не так уж много, но все же отчего не попробовать изменить их мнение, – сказал Уильямс. – Я здесь не для того, чтобы действовать вам на нервы.

– Не знаю, что бы я могла сделать, даже если бы это было не так, но мне все-таки пришлось бы что-то предпринять, – сказала Эдит.

– Я вернулся в ваш номер, но вы спали. Я тогда не стал вас беспокоить, и не собираюсь беспокоить сейчас, так что перестаньте волноваться.

– Должна признаться, что я разволновалась.

– Признаться? Вы не должны мне ни в чем признаваться.

– Главное, чтобы вы понимали: то, что случилось в Филадельфии… Я не жалею, что это случилось, но продолжения этому не будет.

– Давайте посмотрим: что с нами будет, то будет, – сказал Уильямс.

– Вы уже раньше это говорили, – сказала Эдит. – Джоби!

Эдит вдруг увидела, что мальчик прячется за ореховым деревом – слишком далеко, чтобы подслушать их разговор, но достаточно близко, чтобы видеть и мать, и ее гостя.

– Подойди сюда, Джоби, – позвала Эдит уже менее резким тоном.

Но мальчик убежал.

– Шустрый малыш, – сказал Уильямс.

– Шустрее, чем вы думаете, – сказала Эдит. – Что ж, я рада, что вы держите свое слово.

– Меня немного сердит, что вы считали, будто я его не сдержу, но вас можно понять. Джо в городе?

– Уехал на день, – сказала Эдит.

– Вы хотите, чтобы я ушел? – спросил Уильямс.

– Да, – ответила она.

Он взял в руки шляпу.

– Я заключу с вами маленькое пари. Могу поспорить, что вы первая постараетесь со мной связаться.

– О, мне этого уже хотелось. Но об этом не может быть и речи. Если мы не будем видеться достаточно долгое время, то мне этого даже и не захочется. Мне кажется, я смогу вас забыть.

– Никаких сомнений, что сможете, но будьте осторожны. Если вы действительно меня забудете, то может появиться другой, который не станет вести себя так прилично, как я. Вы, Эдит, совершили серьезный шаг, и вам повезло, что этот шаг вы совершили со мной.

– Я в этом уверена, – сказала Эдит. – Всего хорошего.

После ужина – в деревне они вернулись от слова «обед» к слову «ужин» потому, что все фермеры и жившие на ферме работники называли его «ужином», – Джоби подошел к сидевшему на террасе отцу, чтобы пожелать ему спокойной ночи.

– У тебя сегодня было много дел, Джоби? – спросил Джо.

– Сюда приезжал один человек, – сказал мальчик, не глядя на мать, сидевшую в это время на качелях.

– Приезжал один человек? О, мистер Уильямс. Мама рассказала мне об этом.

– Мама дала ему лимонад.

– Холодный чай, дорогой, – сказала Эдит. – А теперь беги спать и не пытайся затянуть свое прощание.

– Папа, что он хотел?

– О, Джоби, я вижу тебя насквозь. Ты встал столбом и создаешь пробки. Марш в постель. Только сначала поцелуй меня.

Мальчик поцеловал отца.

– Эй, ты забыл про маму, – сказал Джо.

Мальчик подошел к качелям и подставил матери щеку.

– Я сейчас поднимусь, чтобы уложить тебя, – сказала Эдит.

– Меня может уложить Энн, – сказал мальчик.

Такие вот истории случались в семье Чапинов в 1920 году, и такие вот велись у них разговоры.

Джо не раз повторял, что не хочет справлять свое сорокалетие. Он говорил, что не любит вечеринки – откровенная неправда, – и особенно вечеринки в его честь, и особенно не хочет большую вечеринку в честь его сорокалетия, даты, которую, по его словам, мужчина должен скрывать так, как обычно скрывают свои даты женщины. Но его возражения не смогли победить настойчивость Эдит и Артура Мак-Генри.

Поначалу предполагалось пригласить сорок гостей, однако список гостей разрастался и разрастался, а план вечеринки становился все более грандиозным, и в конце концов Артур сказал, что при таком количестве гостей следует нанять оркестр, а раз будет оркестр, то, значит, будут танцы, а раз будут танцы, нужен большой оркестр. Первоначальный скромный обед превратился в роскошный обед с танцами в частном клубе «Лэнтененго». Приглашения получили более трехсот человек, и исключительно взрослые; молодежи университетского возраста среди приглашенных не было, так как двадцатое января у студентов – самый разгар учебы.

– Хорошо, – сказал Джо, – но на одном я твердо настаиваю. Я не хочу иметь никаких абсолютно дел со списком приглашенных. Я не хочу видеть этот список и не хочу, чтобы мне задавали о нем хоть какие-нибудь вопросы. Если вы забудете пригласить чью-то тетю Милли, я могу с чистой совестью заявить, что к этому никакого отношения не имею.

И, несмотря на бесчисленные проверки и перепроверки списка Артуром и Эдит, таких тетей Милли было множество. Среди них неизбежно было несколько человек, о которых Артур и Эдит говорили: «Мы пошлем ему приглашение, но у него хватит ума не приходить». Среди них был и Ллойд Уильямс, у которого, правда, не хватило ума не прийти. Проблема рассаживания гостей была не столь успешно, но все же решена с помощью придуманной Артуром схемы: для каждого принявшего приглашение была написана карточка, и каждую «мужскую» карточку сложили в одну стопку, а каждую «женскую» – в другую. Артур клал «мужскую» карточку снизу, а сверху на нее Эдит клала «женскую», пока они не исчерпали все «женские», которых было меньшинство. Шестнадцать мужчин остались без пар, но поскольку гостей рассаживали за пятнадцать круглых столов, за каждым из которых должно было сидеть по двадцать гостей, излишек мужчин удалось рассадить без всякого труда. Приглашения были разосланы на двусторонних карточках с выгравированным именем Чапинов, датой и припиской от руки «танцы», и потому многие гости даже не знали, что были приглашены на празднование дня рождения. Для вечеринки сняли все помещение клуба, ангажировали всех его служащих и наняли двух полицейских из сыскного агентства следить за тем, чтобы на вечеринку не пробрались неприглашенные, – парадоксальная предосторожность, необходимая потому, что устроители празднества, нарушая государственный закон и правила клуба, собирались во время вечеринки разливать алкогольные напитки. Клуб не имел права санкционировать подачу алкогольных напитков, и полицейских наняли именного для того, чтобы посторонние этого не увидели. Меньше половины согласились выпить предложенный им перед обедом коктейль «Апельсин в цвету», но всего несколько мужчин – меньше десяти – отказались от предложенных им в раздевалке и курительной комнате алкогольных напитков. Мужчины Гиббсвилля не чуждались выпивки, и некоторые из них доказали это еще до того, как подали обед. Вино к обеду не подавали.

Из-за отсутствия вина удалось избежать той досадной мелочи, от которой Джо убедительно просил его избавить, – тостов. Вместо них краткую речь произнес Артур: он постучал по своему бокалу с водой, чтобы привлечь всеобщее внимание, а потом поднялся и произнес:

– Некоторые из вас, но не все, знают, что сегодня мы празднуем сорокалетие нашего Джо Чапина. – Раздались аплодисменты. – Он пригрозил застрелить меня и любого другого, кто произнесет речь, но я думаю, что мы все без риска для жизни можем встать и спеть ему «Он веселый славный парень!».

Спели песню, постучали по столу, похлопали в ладоши, и оркестр заиграл плавную мелодию нового фокстрота «Музыка все скажет за тебя». Смена партнеров во время танцев стала в клубе заведенным обычаем, но в конце первого танца руководитель оркестра Бобби Шорт заявил:

– Дамы и господа, меня попросили объявить, что смены партнеров не будет. Никаких смен партнеров, дамы и господа. Благодарю за внимание.

Некоторые из пожилых гостей понятия не имели, о чем идет речь, но из их памяти еще не стерлись времена вечеров с танцевальными программками и привязанным к ним карандашом и с тем тайным огорчением, которое эти вечера доставляли невзрачным девушкам и неуклюжим застенчивым юношам. На танцах у Чапинов старое перемежалось с новым. Джо Чапин танцевал со своей женой, с женой своего партнера, с Джозефиной Лобэк, с Пег Слэттери, с Алисой Роудвивер, кузиной Эдит, с Джейн Уикс, второй женой Алика, и с Бетти Харрисон, женой Дейва – чета Уикс и чета Харрисон приехали на вечеринку специально из Нью-Йорка, – и еще с Бетти Дональдсон, приехавшей из Скрантона.

Эдит танцевала с Джо, с Артуром Мак-Генри, с Генри Лобэком, с Майком Слэттери, с Аликом Уиксом, со своим братом Картером и с Полом Дональдсоном. А с Дейвом Харрисоном, который лишился ноги в авиакатастрофе, случившейся во Франции, она во время одного из танцев просто посидела рядом.

Танцы закончились в разумное время – час ночи, – и почти все гости оставались до самого конца. Было около двух тридцати, когда супружеские пары Чапин, Мак-Генри, Уикс, Харрисон и Дональдсон сели в курительной комнате и принялись за яичницу. Чета Дональдсон остановилась у Чапинов, чета Уикс – у Мак-Генри, а чета Харрисон из-за травмы Дейва остановилась в отеле с лифтом. Все они дружно согласились, что вечеринка удалась на славу, несмотря на кое-какие мелкие неувязки: одна из дам потеряла серьгу, кое-кто из пожилых людей ушел с вечеринки весьма рано, один господин потерял ключи от машины, кого-то вырвало еще до того, как он успел добежать до уборной, Билли Инглиша во время обеда вызвали к больному, оркестр, с точки зрения пожилых, сыграл слишком мало вальсов, на один из столов из-за его неудачного расположения поздно принесли какое-то блюдо, а одна дама рвалась на вечеринку, когда ей следовало ехать в родильное отделение. В дополнение к неприятностям, которые обсуждались за ужином, были и другие: одна из дам лежала в комнате для отдыха на втором этаже, стеная и глотая аспирин, толстая дама громко пукнула посреди исполнения песни «Он веселый славный парень!», один из официантов забыл застегнуть ширинку, и еще одно мелкое происшествие случилось за обедом с Джейн Уикс и ее партнером по столу.

– Вы, случайно, не клиент фирмы моего мужа? – спросила Джейн своего партнера.

– Нет, – ответил мужчина.

– Тогда уберите руку с моей коленки, – сказала Джейн.

Вернувшись на Северную Фредерик, 10, Джо и Эдит убедились, что у четы Дональдсон есть все необходимое и они знают, где что находится, и что им не хочется молока. После этого они отправились в свою комнату.

– Спасибо, Эдит, – сказал Джо. – Великолепная вечеринка.

– Я тоже так думаю. Я рада, что ты получил удовольствие.

Джо лежал, заложив руки за голову.

– Была приятная дружеская атмосфера. Ненавязчиво дружелюбная и почти что семейная. И дело было не столько во мне, сколько в Гиббсвилле. Отец был прав. Это хороший город, и я рад, что не переехал в Нью-Йорк или Филадельфию. Я не хотел бы чувствовать себя чужаком, а в большом городе я бы себя чувствовал чужаком и не хотел бы делать того, что делает Пол, который все больше и больше времени проводит в Нью-Йорке. Хочешь быть жителем Нью-Йорка, переезжай в Нью-Йорк. А хочешь быть жителем Скрантона, будь им. Интересно, что он говорит сейчас в эту минуту о нас? Наверное, говорит, что я отсталый, безынициативный консерватор.

– Нет, Пол такого не скажет. Он и сам наполовину в Скрантоне. Дейв мог бы сказать такое или Алик. Но тебе безразлично, что они скажут. На самом деле, тебе безразличны любые мнения.

– Ну, теперь, когда мне исполнилось сорок, я так и останусь консерватором, и ничуть об этом не жалею. Ни капли не жалею.