Текст книги "Кейджера Гора"

Автор книги: Джон Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 35 страниц)

Признаться, я была крайне напугана перспективой попасть на фабрику, ибо за ними закрепилась дурная слава, одних из самых низких и самых тяжёлых для рабов мест на Горе. Это могло стать концом Тиффани Коллинз, я просто до дрожи в коленках боялась, попасть на гореанскую фабрику в качестве рабыни. Но с другой стороны я искренне и радостно, поцеловала ноги извозчика за оказанное им милосердие. Ведь стоило бы ему передать меня властям, и я, в конечном счете, мгновенно была бы возвращена Спьюсиппусу, как его беглая Лита, чтобы впоследствии, уже, скорее всего в цепях, оказаться в Аргентуме, где меня ожидала награда в виде острого кола. Так что, как это ни странно, но именно на фабрике в Аре, я окажусь в безопасности, надёжнее всего спрятанная от моих преследователей. Там, хотя и рабыней, но у меня будет крыша над головой, еда и защита. Врятли кому-то придёт в голову искать на фабрике Татрикс Корцируса, уж конечно никому в Аре. Таким образом, меня обуревали смешанные чувства в этом вопросе. В некотором смысле, я могла успокоиться и больше не бояться захвата. Это уже произошло со мной, теперь бы пережить его последствия. Чего уж лгать самой себе, вопрос моей поимки, был лишь вопросом времени. Вполне вероятно, что это произошло бы точно также как и в этот раз, лишь на день – два позже. Можно утешить себя тем, что мне больше нет нужды добывать еду и вздрагивая от любого шороха, постоянно прятаться от всех. Я больше не невежественная голая беглянка, испуганная, несчастная, замёрзшая и голодная.

Но независимо от того, какие «за» и «против» имелись у моего нынешнего состояния, они были теперь чисто теоретическими. Фактически же, я снова оказалась во власти мужчин, и лежу теперь в рабском фургоне, да ещё и с цепью на шее.

Я не думала, что по-прежнему оставалась той же Тиффани Коллинз, что была прежде. Второй взявший меня мужчина, старший из этих двух возниц, прекрасно дал мне это понять. Теперь-то мне было известно, что именно могло быть сделано со мной. Мне этого уже никогда не забыть. Мужчина может в любой момент вынудить меня отдаться ему полностью, как рабыня. И это знание заставляло меня чувствовать себя особо беспомощной. Теперь я окончательно поняла, что мужчины, по своей сути, рабовладельцы. Но, также, мне уже никогда не забыть, тех диких, вздымающихся, подавляющих эмоций, захлестнувших меня. И конечно, я страстно жаждала почувствовать их снова. Испуганно, но также до крайней степени возбуждённо и заинтриговано, я почувствовала, что позади тех ощущений, ещё в большей глубине моей души, могли скрываться и другие, многократно более сильные и потрясающие, почти непознаваемые, но родственные им эмоции и чувства. Кто, спрашивала я себя, смог бы достичь тех глубин океанов чувств и успешно нанести их на карту страны любви? И меня напугало то, что теперь мне самой требуется подчиняться мужчинам, и отдаваться полностью, как рабыня. Это не было просто вопросом чувствительности, но вовлекало весь набор чувств, мыслей и эмоций. Я хотела любить и служить, удовлетворять не только в интимном плане, но всеми способами, ничего не просить и отдавать всё. Но куда же теперь мне деваться от сильнейших телесных чувств, разожжённых во мне. Я в отчаянии, закусила край одеяла и заёрзала.

– Ты будешь лежать спокойно! – тут же возмутилась женщина рядом.

– Да, Госпожа, – пробормотала я. – Простите меня, Госпожа.

Я не должна позволить им сделать из меня рабыню, решила я. Я должна бороться с этими чувствами, с этими эмоциями. Я должна попытаться вести себя как свободная женщина, уговаривала я себя. Я должна оставаться инертной и холодной. Но будет ли у меня шанс сделать это, если мне уже скоро выжгут клеймо, наденут ошейник, и я окажусь под плетью в бескомпромиссной неволе гореанских рабовладельцев?

Нет, я не должна позволить им зажечь огни рабыни в моём животе!

Но что я смогу противопоставить, если им стоит просто захотеть сделать это, и тогда они загорятся вновь, и это будет замечено всеми. Тогда, моя бедная Тиффани, Ты будешь рабыней уже наверняка.

– Да Ты уже – рабыня наверняка, Тиффани, и Ты знаешь это, – казалось, засмеялся мой внутренний голос, тот самый, который в прошлом уже издевался надо мной, ещё там, в покоях Татрикс, приказывая мне то целовать плеть, то рабское кольцо.

– Возможно, – сказал я сама себе.

В сумерках я начала различать фигуры спящих женщин. Близился рассвет. Скоро фургон продолжит свой путь бы восток на Аргентумской дороге, и достигнув Виктэль Ария, повернёт на юг.

Получается, что осталось совсем немного времени, до прибытия в Ар, где меня поработят по закону. Я стану, рабыней на Горе, юридически, полностью!

Теперь я уже с нетерпением ожидала ошейника и клейма. Теперь они были неизбежны. Мне просто не оставляли никакого выбора в этом вопросе. Хочу я того, или нет, но они вскоре будут помещены на меня. Теперь я уже надеялась, что буду хорошо выглядеть в своем ошейнике, я надеялась, что клеймо будет красиво смотреться на моей ноге. Оно потрясающе выглядит на большинстве женщин, и я надеялась, что не буду отличаться от них. Всё же интересно, была ли я действительно прирождённой рабыней.

Интересно, подумала я, неужели я изначально была предназначена для ошейника и клейма.

– Возможно, – вынуждена была признать я.

Мне оставалось только надеяться, что прикосновение раскалённого железа не окажется слишком болезненным. Ведь это делалось не ради причинения боли, а для того, чтобы метка осталась навсегда.

– Ты не спишь, – шёпотом заметила женщина подле меня.

– Да, Госпожа, – призналась я.

– Ты можешь быть красоткой, и мужчины будут любить Тебя, но не советую Тебе думать, что Ты лучше нас, – предупредила она.

– Да, Госпожа, – тихонько прошептала я, стараясь не разбудить остальных.

– Ты – всего лишь маленькая Шлюха, – с презрением сказала она.

– Да, Госпожа.

– И Тебе, также как и нам, предстоит стать рабочей рабыней, моя дорогая, – напомнила мне женщина.

– Да, Госпожа.

– А теперь засыпай, распутная варварка, – приказала рабыня.

– Я попробую, Госпожа, – пообещала я, но в это мгновение, в моей памяти вновь всплыли воспоминания о тех бешеных ощущениях, что вызвал во мне возница, и я непроизвольно застонала и дёрнулась.

– Да тихо Ты уже! – возмутилась женщина.

– Да, Госпожа. Сожалею, Госпожа!

Я лежала среди рабынь, прикованная цепью вместе с ними, на подстилке закрывшей твёрдые доски настила фургона, под брезентом. Снова не выдержав, я повернула головы и зажала одеяло в зубах. Против моей воли, мои бедра зашевелились.

Я боялась.

Я боялась того, что рабский огонь уже пылал в моём животе.

24. Фабрика

Я стояла в длинной очереди, приблизительно из двадцати девушек, во дворе одного из ткацких цехов фабрики Минтара из Ара. Мы все были раздеты.

Позади нас послышался скрип закрывающихся вторых из пары тяжёлых входных ворот. Я с грустью посмотрела назад, и вокруг себя, осмотрев двор, и отметив высокие стены, и караулки охраны.

– Даже не думай о побеге, Тиффани, – предупредила девушка, стоявшая позади меня, которую назвали Эмили.

– Отсюда есть только один путь, – усмехнулась следующая за ней девушка, – и этот выход должен Тебе понравиться, надо всего лишь стать приятной для мужчин.

Почти любая женщина, я подумала, могла стать приятной для мужчин.

Я уже знала, что даже те женщины, которые, объективно, казались простушками, быстро меняли своё отношение, и покорившись и уступив своей женственности, и своим самым глубинным эмоциям, вполне могли расцвести небывалой красотой. Однако, находясь на фабрике, немногие из них знали бы это. Возможно, такие женщины, до ужаса боящиеся мужских прикосновений, могут неопределенно долго оставаться в цехах, отрабатывая свои долгие утомительные смены, прикованные цепью за левую щиколотку к ткацкому станку. Подобные фабрики, кстати, как и некоторые другие низкие виды рабства, такие как, общественные кухни и прачечные, практически играют роль наказания за уголовные преступления на Горе.

Например, свободная женщина, приговоренная к рабству, скажем, за преступления или долги, может по приговору суда, обнаружить себя порабощённой и проданной за гроши в такое вот рабство. Такие виды рабства также обеспечивают место, для использования женщин, которые, как считается, ни для чего иного не годятся. Оказавшись здесь, большинство женщин, уже в течение короткого времени, стремится убедить рабовладельцев в том, что они имеют ещё немало потенциальных возможностей для служения и удовольствий. Если же женщина предпочитает оставаться в таком рабстве, то и это будет сочтено владельцами вполне приемлемым вариантом.

– Но это, также, очень опасно, – заметила другая девушка, – если доставлять им слишком много удовольствий, надсмотрщики могут припрятать Тебя и держать для себя.

– Вы – все шлюхи, – зло заявила крупная, некрасивая женщина – Лута, стоявшая позади нас.

Послышался хлёсткий удар плети, и мы все испуганно вздрогнули. Никто из нас не хотел бы почувствовать её ремни на своей голой коже.

– Никаких разговоров в очереди, – зычно приказал мужчина, и мы все опасливо замолчали.

Луте не стоило говорить так громко. Я не думаю, что мужчина имел что-то против того, что мы шёпотом переговаривались между собой.

Луту я боялась до колик. Это была крупная и сильная женщина, и я совершенно точно могла сказать, что я ей не понравилась.

– Следующая, – рявкнул сидевший за столом мужчина, и мы все дружно сделали шаг вперёд.

Из женщин того рабского фургона с Аргентумской дороги, в этой очереди со мной остались лишь две: Эмили и Лута.

Хотя Эмили и носила земное имя, она была гореанкой. На Горе обычным делом является использование земных женских имён в качестве рабских кличек. Если Вы Земная девушка, то вполне вероятно, где-нибудь на Горе, Вашим именем зовут самую никчёмную рабыню. Точно так же, если Вы, будучи доставлены на Гор, назовёте своё имя, то здесь никто не усомнится, что нося такое имя, Вы являетесь рабыней. Впрочем, если Вас вдруг доставили на Гор, то Вы уже и так рабыня.

– Следующая, – объявил клерк, и мы продвинулись ещё на шаг.

Сейчас ошейника на мне не было. Его сняли с меня несколькими енами ранее, как раз пред тем, как поставить меня в эту очередь. Я и носила то его всего считанные аны.

Не доезжая до черты города, в окрестностях Ара наш фургон загнали в огороженную область рядом с конторой мужчины, обслуживающего различные предприятия Минтара, в том числе и его фабрики. Там нас рассортировали, рассадили по закрытым рабским фургонам. Обычно рабынь не транспортируют по улицам Ара в открытых фургонах, из уважения к чувствам свободных женщин. Пока остальных рабынь сортировали и распределяли по повозкам, Тенрак, как звали старшего возницу, сводил меня в ближайшую кузню.

Там-то и было сделано со мной нечто неизбежное и крайне болезненное, после чего, теперь уже фактически рабыней, я была возвращена в место хранения и сортировки, и где мне надели транспортировочный ошейник. Другие рабыни уже носили подобные украшения, имевшие различную цветную маркировку, обозначавшую те, или иные места нашего назначения. Кстати, согласно законам Ара, все рабыни должны носить некий видимый символ неволи. Обычно – это ошейник. Хотя иногда встречаются ручные или ножные браслеты.

В первый раз в моей жизни меня везли стандартном рабском фургоне.

Мои лодыжки были прикованы к центральному стержню. Девушки заходили в фургон строго в соответствии с распоряжениями возниц, основанными на графике поставки, Первые рабыни, которые будут доставлены в назначенное им место, загружались последними, и оказывались ближе всех к заднему борту фургона, и так далее.

Нас всех проверили перед проездом через большие ворота Ара. Гвардеец забрался в фургон, и присев, занялся своим делом.

Я, голая, в ошейнике, отмеченном цветным кодом, с закованными в кандалы ногами, как и все остриженная, не привлекла к себе излишнего внимания. Разве что, вскрикнула от неожиданности, когда один из гвардейцев, уже покидая кузов, вдруг агрессивно схватил меня за интимные места. Я испуганно подскочив, ужасно испуганная, попыталась прикрыть себя. Но он уже ушёл. Дрожа от страха и волнения, я смотрела ему вслед. Сказать, что я была напугана, это всё равно, что не сказать ничего. Но как же он был нагл со мной! Впрочем, чему удивляться, ведь теперь я была всего лишь рабыней. Тут-то я и заметила, ненавидящий взгляд Луты. Я не посмела встречаться с ней глазами, и поспешно уставилась в пол. Через мгновение фургон уже въезжал в Ар через большие ворота.

– Следующая! – скомандовал клерк, и вот я уже стою, нагая, перед его столом.

– Бедро, – отрывисто приказал он.

Я повернулась боком к нему, таким образом, чтобы продемонстрировать ему свое левое бедро.

– Стандартное клеймо кейджеры, – произнёс он, делая пометку в каталоге, и приказал: – Смотри на меня, девка.

Я покорно подняла глаза.

– Прибыла остриженной, – заполнил он следующую строку. – Как звать?

– Как пожелает Господин, – быстро ответила я стандартной фразой.

– Как Тебя назвали прежде? – спросил он. – Быстро!

– Меня называли Тиффани, – ответила я, чуть замешкавшись.

– Хорошо, теперь Ты – Тиффани, – сказал клерк и сделал ещё одну пометку в своём свитке.

– Да, Господин.

Мне показалось, что этот мужчина, в отличие от возниц, уже слышал этого имя прежде. Возможно, какая-то другая Тиффани, когда-то стояла перед этим столом, отвечая на те же вопросы. А ещё я поняла, что меня только что назвали. Да, я потеряла своё прежнее имя «Тиффани Коллинз» несколько анов назад, когда меня заклеймили, и когда я окончательно превратилась в рабыню. То имя закончилось, улетучилось вместе с дымом от моей сгорающей плоти, когда к ней прикоснулось раскалённое железо. В станок для клеймения заперли свободного человека, а выпустили уже простое животное. Имя «Тиффани» осталось при мне, превратившись в простую кличку рабыни, в прозвище, которое могло бы быть удалено или изменено по прихоти рабовладельцев. Теперь я носила имя «Тиффани» так же, как Сьюзан носила имя «Сьюзан», как домашнее животное носит кличку, данную ему желанием и решением хозяина.

– Опыт работы на фабрике есть, Тиффани? – поинтересовался он.

– Нет, Господин.

– Обойди стол, и встань на колени вот здесь, – указал он.

Когда я оказалась на коленях у угла стола, он наклонившись и придерживая левой рукой мою левую грудь, жирным карандашом прямо на моей груди, чуть выше соска, надписал четыре символа.

– Это – Твой фабричный номер, Тиффани, – объявил он, – четыре тысячи семьдесят три.

– Да, Господин, – ответила я.

– Теперь, иди туда, – велел он, указав мне на другой стол, на расстоянии нескольких ярдов от нас, около стены.

– Да, Господин, – сказала я.

Тенрак и Дурбар, в конторе сотрудника Минтара, за стенами Ара, получили за меня десять медных тарсков. Это не показалось мне очень достойной ценой за меня, но этого было вполне достаточно, чтобы позволить каждому из них побаловать себя пятью ночами в пага-таверне. Помнится, что Дразус Рэнциус счёл разумной цену за меня между пятнадцатью и двадцатью тарсками. В этот раз меня продали ещё дешевле, всего за десять. С другой стороны это ведь не были открытые торги, я лишилась своих волос и рассматривали меня с точки зрения использования на производстве. Тенрак объяснил мне, что хватает рабынь, что не стоят и пяти медных тарсков. Десять медных тарсков, с его точки зрения, были отличной ценой за фабричную девку.

Через мгновение я уже стояла перед чем мужчиной около стены. Позади него был стол, на котором ровными рядами, лежали ошейники, все на вид одинаковые по внешнему облику и конструкции. У этого мужчины имелся помощник.

Бросив безразличный взгляд на мою левую грудь, служащий считал цифры, там написанные.

– Четыре ноль семь три, – бросил он своему ассистенту, и тот вручил ошейник, первый в ряду.

– Имя?

– Тиффани, если это нравится Господину, – сказал я.

– Читать умеешь? – уточнил мужчина.

– Нет, Господин, – ответила я, и он ткнул мне в лицо ошейник, указывая на гравировку на нём.

– Это – ошейник компании, – объяснил он. – Надпись сообщает: «Я принадлежу Миртару из Ара. Я работаю в цеху №7. Мой номер – 4073.

– Да, Господин, – сказала я.

Понятно, что ошейники имели только номера девушек.

– Подбородок вверх, Тиффани, – скомандовал мне служащий, и на моём гостеприимно открытом горле, с сухим щелчком замкнулся рабский ошейник.

Первым ошейником, который мне надели, был тот, что носил цветной код, и прослужил от ворот места сортировки вне города, до ворот фабрики, где его сняли, вероятно, как уже выполнивший своё назначение и отметивший меня как рабыню, согласно закону Ара. Не будь его, мне, возможно, просто написали бы место назначения прямо на теле. Этот же был моим первым ошейник, отметивший меня как собственность рабовладельца.

Кстати, законы Ара, не требуют подобного видимого символа статуса на телах рабов мужчин, или даже любых отличительных видов одежды. Исторически это объясняется тем, что изначально это должно было помешать рабам, вступить в контакт друг с другом и не дать им понять, насколько они многочисленны. Правда, надо заметить, что рабов мужчин не так и много, по крайней мере, в городах. Обратная ситуация имеет место на больших фермах или карьерах, ведь фактически именно они и являются основными заказчиками захвата рабов. Некоторые рабы, однако, в зависимости от прихоти хозяина или хозяйки, могут носить отличительный ножной или ручной браслет. Вследствие этого правила, рабыня – не может даже представить себе того, что кто-то случайно перепутает её со свободной женщиной. Неволя рабыни всегда выставляется напоказ. Это оказывается полезно и для мужчин, в том плане, что он всегда знает статус женщины, которую видит перед собой, и всегда относится к свободным женщинам и рабыням совершенно по-разному. Любой мужчина рассматривает свободную женщину с честью и уважением, на рабыню же он обычно смотрит высокомерно и властно.

– Встань на колени и целуй плеть Минтара, – приказал он, подняв со стола плеть и подсунув её мне ко рту. – Ещё, ещё, нежнее, дольше.

Я послушно выполняла его команды. Взволнованно дрожа, повинуясь его подсказкам, я целовала плеть мужчины, делая это в интимной манере гореанской рабыни. Я сомневалась, что когда-нибудь смогу увидеть мужчину, плеть которого я только что поцеловала.

– Как Тебя зовут? – спросил он.

– Тиффани, – представилась я.

– Где Ты работаешь?

– Цех № 7.

– Твой рабский номер?

– 4073, – без запинки ответила я.

– Чей на Тебе ошейник?

– Ошейник Минтара из Ара.

– Кому Ты принадлежишь?

– Минтару из Ара.

– Кого Ты любишь?

– Минтара из Ара.

– Добро пожаловать, на фабрику Минтара, в цех № 7, Тиффани, – объявил мужчина.

– Спасибо, Господин.

Он вернул плеть стол и, взяв из корзины, вручил мне две сложенные туники, постиранные и коричневого цвета.

– Спасибо, Господин, – на этот раз совершенно искренне поблагодарила я, радостно прижав одежду к себе.

Чуть позже я рассмотрела их внимательнее. Это были стандартные короткие рабские туники, без рукавов, зато с высокими разрезами по бокам, и глубоким декольте спереди. Слева на груди имелся логотип буквы «MI», это я узнала несколько позже, на беложёлтом фоне.

Как мне объяснили, это был логотип компании Минтара. «MI» – первый слог имени Минтар. Белый с желтым, или белый с золотым – цвета касты торговцев. Сама туника не имела никаких символов указывающих именно на цех № 7. Возможно, точно какие же туники носили рабыни, работающие или служащие почти в любом из отделений его компании. Таким образом, в широком смысле, эту тунику можно считать униформой компании. Интересно, сколькими женщинами владел Минтар, или правильнее сказать, сколько их принадлежало компании Минтара.

– Теперь, иди туда, – указал он, – становись в ту колонну, где стоит жёлтый флажок. Ты будешь на цепи Боркона, твоего мастера плети.

– Да, Господин, – поклонилась я.

Боркон, как я поняла, кем бы ни он был, являлся именно тем мужчиной, которому я должна теперь стремиться понравиться.

– Это все, Господин?

– Конечно, – кивнул он, и добавил: – Ты что, ожидала каких-то сложных измерений, взятия отпечатков пальцев, или чего-то подобного? Ты не относишься к дорогим рабыням. Ты – самая низкая рабыня, фабричная девка.

– Да, Господин. Простите меня, Господин, – сказала я, и развернувшись бросилась к указанной колонне.

Через несколько енов ко мне присоединились Эмили и Лута. Остальных девушек посылали уже в другие колонны.

А несколькими енами позже к нам приблизился невысокий, но мускулистый мужчина в полутунике. Он не торопясь шёл, через двор, от одного из корпусов фабрики. Мне сразу бросились в глаза его чрезвычайно толстые руки, и плеть на его поясе.

Как только он остановился перед нами, мы не сговариваясь опустились на колени, что было обычным поведением рабыни в присутствии свободного мужчины.

– Встать, – рыкнул он.

Мы не мешая, вскочили и выпрямились, после чего он медленно пошёл вдоль шеренги рабынь, пристально рассматривая каждую женщину.

– Так, – протянул он, – похоже, опять обычная коллекция самок уртов и тарсков. Но, я вижу, по крайней мере, две из этого зверинца представляют некоторый интерес. Имя?

– Тиффани, Господин, – не сразу поняв, что мужчина обращается ко мне, а потому замешкавшись, ответила я.

– Мы собираемся быть хорошей девочкой, не так ли, Тиффани? – спросил он.

– Да, Господин, – задрожав от страха ответила я.

Он словно почувствовав мой страх и возбуждение, криво усмехнулся.

– Ну а Ты кто у нас? – повернулся он к стоящей рядом со мной рабыне.

– Эмили, – отозвалась девушка позади меня.

– Ты ведь тоже будешь хорошо себя вести, разве нет, Эмили?

– Да, Господин! – ответила она не менее испуганно, чем я.

Надсмотрщик отошёл от нас, и повернулся лицом к строю.

– Вы все рабыни, – объявил он. – А я – Боркон, ваш мастер плети. И в пределах этих стен Вы всё равно, что мои собственные рабыни и всеми способами. Это понято?

– Да, Господин, – пролепетали некоторые из девушек.

– Громче! – рявкнул он, – все вместе!

– Да, Господин! – хором закричали мы.

– Теперь Вы будете работать, жрать, пить, спать, мечтать и даже течь и ссать по моей команде, – сказал он.

– Да, Господин! – ответил ему дружный хор женских голосов.

– Если в ком-либо из Вас ещё сохранилась гордость или храбрость, я выбью из Вас эту дурь. Я выбью из Вас всё, что будет мешать Вам стать хорошими рабынями. Ну, так что? Есть здесь кто-то, кто сохранил в себе гордость или храбрость?

– Нет, Господин! – прокричали мы.

– А я сохранила, – вдруг громко заявила Лута.

– Шаг вперёд, и встать на колени, – приказал Боркон.

Лута повиновалась. И хотя она была крупной, сильной женщиной и, возможно, случись нам драться, избила бы любую из нас, тех, кто были меньше и слабее, но по сравнению с Борконом, она выглядела маленькой, и становясь перед ним на колени, вдруг показалась робкой и слабой.

– Ты кто? – спросил надсмотрщик, разглядывая коленопреклонённую фигуру.

– Лута, Господин, – представилась женщина.

– И сколько же времени Лута была рабыней? – поинтересовался Боркон, отстёгивая плеть со своего пояса.

– Неделю, Господин, – ответил та.

– Удивительно, что женщина, такая как Ты выжила так долго, -усмехнулся он. – По-моему, к настоящему времени, Ты уже должна быть убита.

– Господин? – запнувшись пробормотала она.

– На четвереньки, – скомандовал надсмотрщик, и Лута не раздумывая встала на руки и колени.

И тут он ударил её. Через мгновение, с недоумением в глазах, рыдая и задыхаясь, Лута уже валялась на животе на камнях двора, превратившись из ещё недавно гордой женщины, в выпоротую рабыню.

– А разве не предполагается, что Ты должна стоять на карачках? – ядовито поинтересовался Боркон.

Лута содрогаясь от рыданий, с трудом поднялась на четвереньки.

– Чтобы ни у кого из Вас, грязных животных, не оставалось сомнений относительно Вашей судьбы, знайте, я имею право, если пожелаю, – объявил он, обращаясь ко всем, – забить Вас до смерти, или просто убить любую из Вас.

Лута сжалась и задрожала.

– А в Тебе я и вовсе не нахожу особенной нужды, – сказал он, уже обращаясь к ней. – Может Ты сама назовёшь мне хотя бы одну причину, по которой я не должен накормить Тобой слина этим вечером, потому что сам я не вижу ни одной.

– Господин? – непонимающе спросила она.

– Ты – рабыня, – прорычал он. – Ты либо работаешь, служишь и отдаёшься, либо подыхаешь. Так и быть в первый раз я позволю Тебе самой принять решение.

– Господин? – спросила она, явно напуганная его словами.

– Решение за Тобой, рабыня, – усмехнулся он. – Выбирай, что Тебе лучше, слушаться, или вместе со мной пойти кормить слина. Меня устроит и то, и другое.

– Пожалуйста, Господин! – заплакала Лута.

– Так что Ты для себя решила, хочешь служить и отдаваться, или сдохнуть в зубах слина? – настаивал он. – Я буду настолько добр с Тобой, что дам десять инов, на раздумье. Раз! Два! Три!

– Я буду служить! – отчаянно закричала она.

– А теперь, повтори яснее, – потребовал он.

– Я хочу служить и отдаваться! – прорыдала Лута.

– И безоговорочно? – уточнил Боркон.

– И безоговорочно! – добавила она.

– Желаешь ли Ты служить и отдаваться, и без каких либо оговорок, -переспросил он.

– Да – сказала она, и сама повторила: – Я желаю служить и отдаваться без любых оговорок!

– А теперь ответь мне, Ты умоляешь меня, чтобы я позволил Тебе служить и отдаваться, и без каких либо оговорок, – спросил надсмотрщик.

– Да! Да, – отозвалась она и эхом повторила: – Я умоляю позволить мне служить и отдаваться, и без каких либо оговорок!

– Теперь Ты можешь поцеловать мои ноги.

Лута, безнадёжно, испуганно и кротко поцеловала ноги Боркона.

– Ещё, – приказал мужчина.

– Да, Господин, – прошептала рабыня, припадая губами к его ноге.

– Ну что, и где теперь твоя гордость? – поинтересовался мастер плетей.

– Её больше нет, Господин, – всхлипнула Лута.

– А куда делась твоя храбрость?

– Её тоже нет, Господин.

– Целуй плеть, – приказал Боркон, – как рабыня.

Лута с ужасом глядя на плеть, только что доставившую ей столько страданий, осторожно прикоснулась к ней губами.

– Теперь, в строй, на своё место, – скомандовал он

– Да Господин, – сказала рабыня и, поднявшись, поспешила к остальным.

– Мы все собираемся быть приятными, и выполнять нашу часть работы, не так ли? – спросил Боркон.

– Да, Господин! – хором прокричали мы все, на этот раз, включая Луту.

Надсмотрщик прошествовал к началу шеренги, и поднеся свою плеть к губам первой девушки, приказал:

– Целуй плеть! Тебе, что нечего сказать?

– Я целую плеть Боркона, – отозвалась рабыня.

– Кого Ты любишь? – спросил он.

– Боркона, – ответила та.

Вскоре и я почувствовала, прижатую к моим губам плеть, и не раздумывая, поцеловав жёсткую кожу, произнесла:

– Я целую плеть Боркона.

– Кого Ты любишь?

– Боркона, – послушно ответила я, и в следующий момент плеть уже целовала Эмили, стоявшая между мной и Лутой.

– А кого любишь Ты, маленькая шлюха? – поинтересовался мужчина.

– Боркона, – быстро отозвалась Эмили. – Я люблю Боркона!

В следующий момент мы уже следовали за нашим мастером плети через двор в направлении одного из цехов. Я знала, что должна буду хорошо ублажать этого зверя. Это был мой мастер плети.

25. Прощай фабрика!

Через приоткрытую дверь подсобки я видела, как он приготовил рабский мешок. Я уже далеко не первый раз была раскована и приглашена сюда.

– Заходи, – приказал он.

Прежде, чем взять мешок с полки, он показал мне на пыльный пол подсобки.

– Ложись здесь и увлажняйся – скомандовал мне Боркон. – И не трать моё время впустую.

Я тут же повалилась на спину и, закрыв глаза, начала думать о его энергии и силе, и о своём беспомощном рабстве. И уже всего через мгновение я была готова принять его. И мужчина не заставил себя долго ждать.

По окончании, повинуясь его жесту, всё ещё дрожа от пережитых эмоций, я заползла в мешок. Боркон натянул кожаный капюшон мне на голову, и затянул завязки, полностью лишая меня света. Следующим моим ощущением было то, что меня куда-то тащат по полу.

Потом он поднял меня в сидячее положение, и прислонил к чему-то спиной, скорее всего к стене. И ушёл, а я осталась одна. В данном случае моё помещение в рабский мешок не было предназначено для того, чтобы оставить меня одну в состоянии полной беспомощности. Для этого, меня требовалось дополнительно связать и заткнуть рот кляпом. Вот тогда я была бы не в состоянии, ногтями или зубами, расковырять швы или прогрызть кожу. Впрочем, повреди я рабский мешок, хотя бы немного, и можно не сомневаться, что порки мне не избежать. Заключение девушки в такой мешок, кстати, является одним из способов наказания за провинность. Вот только в этот раз я не думала, что я наказана. По крайней мере, я не знала ничего такого за что Боркон мог бы меня наказать. Возможно, конечно, что я вызвала его неудовольствие. Но я как всегда, изо всех сил, пыталась быть такой, чтобы доставить ему максимум наслаждения. Можно предположить, что он рассержен на меня из-за синяка у меня под глазом, но это же не было моей виной. Этот синяк мне достался от Луты, вчера вечером. Если кого и следовало наказать за это, так её, а не меня. Эта грымза дико ревновала нас с Эмили за то, что мы оказались в фаворитках у Боркона. Вчера вечером, после ужина, когда мой рабский огонь разгорелся с новой силой, я просто вынуждена была умолять Боркона о милости. И надсмотрщик, снизошёл до моих рабских нужд, и разрешил ублажить его в своей комнате. И вот, когда я удовлетворённая и расслабленная вернулась в нашу общую спальню, а охранник закрыл за мной дверь, я и выяснила, что она не спала и поджидала меня.

Моё лицо до сих пор ещё болело. Это же не моя вина, что Боркон совсем не обращает на неё своего внимания. Конечно, он волен выбрать любую из нас, хоть её, хоть Эмили или меня саму, да хоть одну из наших прочих сестер по несчастью. Ни для кого на всей фабрике не было секретом, что она посчитала себя личной рабыней Боркона, в некотором специфическом смысле. С тех пор, как он всыпал ей своей плетью во дворе и окончательно поработил её, она стала относиться к нему по собственнически. Что и говорить, она была лучшей работницей на нашей цепи. И всё же наш мастер едва ли даже замечал её. Иногда Лута даже попыталась начать работать немного медленной или выказывать неповиновение, дабы привлечь к себе его внимание, но чаще всего это заканчивалось для неё очередным ударом плети, и к тому же обычно от помощника мастера плети. Интересно, что окончательно смирившись со своим рабством, Лута перестала быть уродливой. Её некрасивость была, и это теперь стало ясно, в значительной степени результатом вечно недовольного выражения её лица, на котором отражались такие её чувства, как расстройство, ненависть, и её страдание. Но хотя она больше не была уродлива, от неё по-прежнему веяло, как мне казалось, какой-то простотой если не сказать обыденностью. С другой стороны эта её невзрачность или грубоватость, время от времени, озарялась такими уязвимостью и мягкостью, что она казалась почти красавицей. И чаще всего это происходило, когда она оказывалась поблизости от Боркона. Не надо забывать, что упражнения и рабская диета тоже сделали своё дело, и её фигура сейчас стала значительно лучше. Откровенно говоря, я не понимала, почему Боркон не давал ей возможности пройти испытание у своих ног. Я действительно не думала, что она оказалась бы такой уж плохой рабыней. Кстати, надо заметить, что и сам мастер плети, был далеко не самым писаным красавцем всего Гора. Что до меня, так для мужчины должен кое-что значить тот факт, что женщина не только желает служить ему глубоко, полностью и всеми способами, но ещё и любит его.