Текст книги "Кейджера Гора"

Автор книги: Джон Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 35 страниц)

– У рабыни есть что мне сказать?

И женщина понимает, что на молчание наложен запрет, и она обязана озвучивать свои чувства, и унизительно для себя, оглашать то, насколько возбуждающим для женщины оказывается полная власть мужчины над ней. Кроме того, это помогает ей не забыть, что она – ничтожное животное, служащее своему хозяину.

Ещё, я пока не сознавала, или не принимала всерьёз, множество иных, эстетических и психологических аспектов своего служения. Например, я не в полной мере использовала визуальную сторону. Также, очень наивным с моей стороны было почти пренебрежительное отношение к прикосновениям; кстати, не миновала меня и, весьма, распространенная среди новообращённых рабынь ошибка – я не уделяла внимания выражению своего лица и принимаемым позам, которые должны были быть не только красивыми, но и демонстрирующими осознание суровой реальности наших отношений, то что конечном счёте, я была его покорной пленницей. Вероятно, я пока недостаточно разбиралась в его самых глубинных желаниях, тех, что он хотел полностью удовлетворить с помощью женщины. Конечно, Господин должен быть полностью обслужен рабыней. С другой стороны, учитывая мою ограниченность, и то что я действовала в пределах определённых рамок, у меня, как оказалось, было почти инстинктивное чувство того что надо делать. Мне показалось, что у меня, на уровне инстинктов, имелось чувство некой синхронности с ним, часто проявлявшиеся в способности предчувствовать, возможно, основываясь на неуловимых глазом сигналах его тела, чего он мог бы захотеть в следующий момент, или, что могло бы ему понравиться. Я вдруг обнаружила в себе такие таланты, о которых прежде даже подозревать боялась, и как же оказалось волнительно применить их на практике. И хотя, в конечном счёте, это я была той, кто был в его полной власти, всё же, к моему удивлению и радости, именно я смогла довести его до состояния дрожащего и извивающегося от моих прикосновений раба. Вот тогда-то он, бешено схватив и подмяв под себя, сделал меня совершенно беспомощной в его руках. Он отлично дал мне понять, кто на самом деле был истинным хозяином положения.

Я лежала в ящике, поджав ноги к груди.

Он назвал меня «шлюхой». Самое удивительное, что я и на самом деле не возражала против этого. В действительности, что-то во мне даже наслаждалось этим. Я вспомнила, что я вытворяла на мехах. Пожалуй, это выражение, с дрожью подумалось мне, полностью соответствовало истине.

Конечно, он ни в малейшей степени не позволил мне обращаться с ним без соответствующего достоинства и уважения, в результате всё что мне осталось, относиться к нему в глубокой, истинной, первобытной, сексуальной, естественной, биологической манере, не той в манере, что характерна свободной женщине, а той, что присуща рабыне или шлюхе. Несомненно, это было частью его мести мне, но я, тем не менее, сочла это вполне справедливым отношением. Что-то во мне сочло, что именно такое отношение к мужчине будет наиболее правильным. Ну и не надо забывать, что немало стимулировало подобное отношение, и то, что я отлично знала, каким может быть наказание, если я не смогу понравился ему.

Я откусила ещё немного от куска мяса, небрежно, как собаке брошенного в ящик. Он не наказал меня. Скорее это была награда за хорошее поведение.

Я была довольна своими действиями. Интересно, могло ли оказаться, как и предположил Паблиус из дома Клиоменеса в Корцирусе, что я являюсь прирождённой рабыней? На данный момент, я выяснила, по крайней мере, то, что щлюхой я была точно. Теперь осталось только удостовериться, что кроме этого, я была ещё и рабыней.

Я задумчиво пережёвывала заработанное мной мясо.

Больше я не была девственницей. Мою девственность забрал у меня Спьюсиппус из Турии. Словно взбесившись, он опрокинул и навалился на меня, и дав мне почувствовать себя абсолютно беспомощной в его руках, без лишней спешки, властно, не обращая никакого внимания на мои чувства, взял меня. Именно в тот момент, полностью беззащитная и пронзённая, я почувствовала, кто одержал окончательную победу. Спьюсиппус брал меня три раза подряд, насилуя решительно, настойчиво, получая удовольствие от процесса. С другой стороны, не смотря на ярость и бесспорность моего им завоевания, и ясное телесное и психологическое подтверждение этого факта, я не почувствовала того, что, как я ожидала, могла бы почувствовать. Возможно, это произошло, потому что ему не понадобилось слишком много времени для того, чтобы насладиться моим телом. Хотя с другой стороны, я был взволнована и возбуждена, ещё, когда только начинала обслуживать его. Например, моё тело приняло его быстро и покорно. В целом, в эмоциональном и психологическом отношении, я отреагировала на его действия. Однако, в последнюю его атаку на моё тело, я с испугом, начала ощущать, где-то глубоко внутри себя, ужаснувшее меня нечто, что не могло быть ничем иным кроме как намёком на то, что могло бы быть сущностью рабской капитуляции.

И вот я, лежа в ящике, в темноте, абсолютно беспомощная, доедала заработанный своим телом кусок мяса. Я больше не девственница. Теперь я открыта, как могли бы сказать гореане, для использования мужчинами. Спьюсиппус из Турии сделал это со мной. Мясо кончилось. Мне было тесно и неудобно и беспокойно в моей крошечной тюрьме. Я попытался выкинуть из головы память о том намеке, том загорающемся ощущении, той зачаточной психологической подсказке, том первобытном зарождающемся ожидании того, что женщина могла бы почувствовать. Я пообещала себе, что ни в коем случае не должна позволить рабскому огню разгореться в моём животе. Я могла себе представить, какой невыразимо жалкой и беспомощной он может сделать женщину. Я сжала бёдра вместе. Не надо себе лгать, на самом деле, я отдавала себе отчёт, что жаждала повторения тех событий, что произошли со мной сегодня вечером. Спьюсиппус из Турии был жалок. Он был мне отвратителен. Но почему тогда, спрашивала я себя, я так надеялась, что понравилась ему, почему я заметила за собой столь явное желание доставить ему удовольствие? А он ещё и собрался остричь меня утром. Интересно, зачем он собирается сделать это. Возможно, это его месть мне, или он был столь жадным, что стремился получить даже ту небольшую прибыль, что могли бы принести ему мои волосы. С другой стороны, несомненно, он не хотел, чтобы меня смогли опознать. По-видимому, стрижка если не избавит меня от опасности быть узнанной, то хотя бы снизит её вероятность до минимального уровня. Что ж, похоже, что постричься – это неплохая идея.

Хотя конечно, в любом случае это было его решение, а не моё. Он знал мою тайну, знал, кем я была, и потому, мог делать со мной, всё, что ему могло взбрести в голову. Именно в этом была его власть надо мной. Именно из-за этого, я, свободная женщина, вынуждена служить ему в качестве рабыни. От охватившего меня гнева, мои кулаки сжались сами собой.

Внезапно меня затопило чувство обиды и оскорблённого достоинства от того, что он делал со мной. Я не была рабыней! Я по-прежнему оставалась свободной женщиной! И всё равно у меня не оставалось иного выбора, кроме как служить ему в качестве рабыни! Какой выдающейся, какой великолепной, была его месть Шейле – Татрикс Корцируса. А утром он ещё и собирается остричь её как какую-то шлюха!

Неожиданно для самой себя, я яростно закричала и пнула крышку ящика.

Всё чего мне этим удалось добиться, был тяжёлый удар дубиной по верху ящика, нанесённый разбуженным Спьюсиппусом, и его недовольный рык:

– А ну тихо там! А не то вылью тебе в ящик пару вёдер воды!

– Да, Господин! – закричала я. – Простите меня Господин!

Звук удара по ящику, внутри жутко усилился. Я была почти контужена этим ударом. Автоматически я прижала руки к ушам, пытаясь унять боль в барабанных перепонках. Теперь уже я лежала спокойно и тихо, стараясь унять дрожь. Насколько же абсурдной была моя вспышка гнева. Какой же я оказалась дурой. Как я могла забыть, что была в его власти? Мне что, для надёжной памяти нужно клеймо на бедре и стальное кольцо на шее, которое я уже никогда не смогу снять?

Я лежала внутри ящика на пропотевшем, вонючем одеяле. Приподняв край подстилки, и поднеся его к носу, я глубоко вдохнула. Это был запах других тел обитавших здесь, вероятно, тел столь же маленьких, нежных изящных, совсем как моё. Но те тела, наверняка, были помечены клеймом, а их шеи были окруженны сталью. Здесь, до меня, несомненно, лежали рабыни. Теперь очередь удостоиться этой чести досталась мне, Татрикс Корцируса.

Я выпустила одеяло из руки, отметив его мягкость. Мне подумалось, что пот и запахи, что я оставила на этой ткани, не будут ничем отличаться от тех, что остались здесь от моих предшественниц. Конечно, я могла быть свободной, но здесь в этой тюрьме, это не делало меня хоть в чём-то лучше их. В этом ящике, я, Татрикс Корцируса, несомненно, к удовольствию Спьюсиппуса, ёрзала, потела и воняла точно также как и другие рабыни да меня. Действительно, с точки зрения следующей обитательницы, любые старые следы моего здесь пребывания, несомненно, воспринимались бы как свидетельство, того что ранее на этой подстилке валялась всего лишь другая рабыня, не отличающейся от всех прочих.

Я нежно погладила одеяло кончиками моих пальцев. Признаться, меня, так или иначе, возбудил тот факт, что я лежу на том же месте, где прежде содержали рабынь. Я коснулся своей шеи. Интересно, каково будет почувствовать там ошейник, и узнать, что я кому-то принадлежу.

Я ещё не забыла, каково было обслуживать Спьюсиппуса, но сразу, попытался выкинуть из головы память о том зарождающемся ощущении, которое накатывало на меня во время его третьего штурма. Я заворочалась в тесном ящике. Это ощущение так встревожило меня, что я непроизвольно застонала.

Я была Татрикс Корцируса! И всё же я работала как рабыня, и использовалась как рабыня, и прислуживала как рабыня!

Я был унижена и оскорблена. Я – свободная женщина. Я – не рабыня! Я не хотела быть рабыней, но во мне всё ещё были свежи те эмоции, которые начали подниматься из глубин моего сознания. Я снова простонала.

Я осторожно кончиками пальцев коснулась внутренней поверхности передней стенки ящика. Я сделала это вполне осознанно. Конечно же, как я и подумала, там имелись царапины – следы оставленные ногтями моих предшественниц. Я снова перевернулась на спину поджав колени к груди. Да, я слышала о таких вещах. Эти царапины вовсе не были связаны с отчаянными усилиями спастись отсюда.

Эти следы больше походили на царапины, оставленные беспомощными, неудовлетворёнными женщинами. Кто-то из рабынь, а может быть и многие из них, как мне кажется, скорчившись в этом ящике, скребли его внутренности ногтями, возможно скуля при этом, умоляя выпустить их, и позволить им ублажать Спьюсиппуса из Турии. Как ужасно оказаться в такой власти мужчин!

Я вновь в панике, попыталась прогнать от себя воспоминание о тех первобытных эмоциях, том ничтожном намеке на чувство.

– Я не рабыня! – твердила я себе. – Я не рабыня!

Я легла на другой бок, поправив подстилку под собой. Мне хотелось надеяться, что Спьюсиппус не был мной недоволен. Я должна попытаться понравиться ему ещё сильнее.

20. Камень из реки.

Стоя на коленях на плоском валуне на берегу небольшой речушки, я полоскала тунику. Одну из тех, что принадлежала Спьюсиппусу. Вдоль берегов речки подобным делом были заняты ещё несколько девушек. Это было удобное место для разбивки лагеря приблизительно в двадцати пасангах к западу от Виктэль Арии, кроме нас им воспользовались ещё несколько владельцев и возниц фургонов.

Ниже меня по течению, стоя прямо в потоке, плескаясь и проливая себя водой, мылись две голые рабыни. Дополоскав тунику Спьюсиппуса, я принялась за следующую, одну из многих, сваленных в огромную кучу на поверхности валуна рядом со мной. Торговец, как в прошлый раз, на предыдущей стоянке, предложил мои услуги в качестве прачки тем мужчинам, у которых с собой не было рабынь. За мою работу ему доставались небольшие вознаграждения, вроде обрезков медных монет, а то и вовсе всё ограничивалось большим глотком паги. Похоже, его здорово развлекло, то что он поручает такую чёрную работу Татрикс Корцируса. Но при этом, что достаточно интересно, он не объявил моё тело доступным для более интимных услуг. Впрочем, захоти он сделать так, и я бы послушно и сознательно исполнила требуемое.

– Твой Господин – настоящее животное, Лита, – посочувствовала рабыня, стоявшая ниже по течению, разгибаясь и поднимая выстиранное бельё. – Ты никогда не закончишь со стиркой.

– Я закончу, – засмеялась я в ответ, наклоняясь и принимаясь за полоскание очередной туники, а женщина, нагруженная мокрой одеждой, пошла к фургону её хозяина.

Меня по-настоящему обрадовало, что мы свернули с дороги на юг в сторону Виктэль Арии. Вчера вечером я ползала на коленях перед Спьюсиппусом, умоляя не везти меня в Ар. Он лишь ухмыляясь смотрел, на меня, испуганную до дрожи в коленях перспективой оказаться в Аре.

– Хорошо, я не повезу Тебя в Ар, – налюбовавшись моей паникой и унижением, сообщил он, и разрешил мне облизывать и целовать его ноги в знак благодарности.

Этим утром мы повернули на запад с дороги, ведущей в Виктэль Ария.

Минуло уже пять дней, как я оказалась в руках Спьюсиппуса из Турии.

Что интересно, с той ночи в арендованной им лачуге, он не сделал даже попытки воспользоваться моими интимными услугами. Как раз наоборот, это скорее я, после первого дня проведённого в его власти, старалась оказаться поближе к нему, всякий раз когда это было возможно. Иногда я даже, как бы случайно, касалась, или трогала его. Вчера я даже, встав на колени позади него, лизнула тыльную сторону его колена, а затем, когда он удивлённо обернулся, призывно посмотрела ему в глаза. Но он, вместо ответа, лишь рассерженно удалился.

– Помни, что Ты – Татрикс Корцируса, и не рабыня, – сказал он мне позже, когда я покорно прислуживала ему за ужином.

– Да, Господин, – ответила я, опуская голову, совсем как рабыня.

Но, исключая моменты интимной близости, когда он мог бы принудить меня беспомощно отдаваться ему, он обращался со мной именно, как с рабыней. Он даже заставил меня, делать упражнения, разработанные специально для рабынь, призванные, чтобы сделать моё тело столь же красивым, крепким и энергичным, как у настоящей рабыни. Я рассматривалась как рабыня, работала как рабыня и даже оскорблялась как рабыня. Он распускал руки всякий раз, когда это нравилось ему. Как-то раз он даже пригрозил мне плетью, и после этого я удвоила свои усилия в попытках понравиться ему. Должно быть, ему было приятно видеть Татрикс Корцируса, столь рьяно добивающуюся его расположения, и находящуюся в полной его власти. Но, за исключением первой ночи, он больше не позвал меня для своих интимных удовольствий. Я полагала, что мне просто несказанно повезло. Как удачно всё складывалось для меня! Той, ночью, я иногда стонала и плакала, запертая в ящике, теперь закреплённом в кузове его фургона.

– Привет, Лита, – сказала ещё одна девушка, присоединяясь ко мне, с охапкой белья для стирки.

– Привет, Тина, – отозвалась я, бросая взгляд на становящуюся рядом со мной на колени рабыню.

Это было миниатюрное, но весьма соблазнительное животное, принадлежавшее Лактантису, извозчику их Пункта Ара. Эта парочка совсем недавно встала здесь на постой, прибыв от самого Ара и, как и мы, повернув на запад. Мы столкнулись с ней чуть раньше, во время ужина, позади фургонов. Она, как и некоторые из других рабынь вначале испугалась меня, заметив, что я не отмечена ни клеймом, ни ошейником. А вдруг я свободная женщина? Однако мне не составило труда солгать им, и уверить, по крайней мере, я так думала, что также как и они, я всего лишь рабыня. Просто мой Господин ещё не счел целесообразным клеймить меня и надевать ошейник. И к некоторому моему удивлению они, присмотревшись ко мне, и будучи один раз уверенными мной в моем статусе невольницы, больше не сомневались в том, что я действительно была рабыней. Похоже, и самим рабыням казалось, что я похожа на рабыню. К моему испугу, я вдруг поняла, что посмотрев на меня, они легко и без сомнений, распознавали во мне очевидную и прирождённую рабыню.

– Я поняла, это даже прежде, чем Ты мне сказала, – засмеялась одна из невольниц. – Как же я сразу не заметила!

Как забавно, раздражено думала я позже, что они не смогли заметить столь явного различия между мной и ими. Конечно же, проницательному глазу сразу видно, что я свободна, и они рабыни. Насколько всё-таки они глупы! Впрочем, что с них взять, ведь они были всего лишь домашними животными.

– Твой хозяин, несомненно, один из самых страшных уродов, которых я когда-либо видела, – сказала мне Тина.

– На самом деле, он не так уж и плох, – заступилась я за Спьюсиппуса, вытаскивая тунику из воды.

– У Тебя, наверное, мурашки по коже бегают, когда он призывает Тебя для интимного обслуживания, – предположила она, окуная в поток первую тунику.

– Не уверена, что его плеть позволила бы мне такую роскошь, -усмехнулась я, принимаясь за следующую тунику.

– Должно быть ужасно, служить ему, – не отставала от меня Тина.

– Нет, – отмахнулась я. – На самом деле нет!

– Он не плох на мехах? – с интересом спросила рабыня.

– Не плох, – ответила я.

Конечно, он был решителен со мной, и вынудил меня повиноваться ему без компромиссов.

– Ну, вполне вероятно, что можно получить некоторое удовольствие и от того, чтобы и прислуживать, такому кривому, жалкому, маленькому животному, – язвительно заметила она. – Властвующему над Тобой, игнорирующему твои желания и предпочтения, постоянно напоминания этим, что твоя женственность полностью порабощена, и служит лишь для его удовольствия, как твоего Господина.

– Он и правда не так уж плох, – сказала я. – Правда.

Я не видела никаких причин сообщать ей, о том, что вчера встав на колени, облизывала его ноги, умоляя о его прикосновении. Впрочем, как не видела и причины признаваться ей, что была отвергнута.

– Очень интересно, – пробормотала Тина. – Иногда довольно трудно судить о рабовладельце по первому впечатлению.

– Да, – согласилась я, и мы продолжили нашу работу.

На мне всё также была надета та самая короткая серая туника, которую мне выдал Спьюсиппус, и которую приказал снять в ту первую ночь в лачуге. Мои лодыжки были скованы цепью, длина которой, около десяти дюймов позволяла, ходить лишь семенящими шагами. Цепь крепилась посредством двух навесных замков. Насколько я успела узнать, я была единственной женщиной с подобным украшением на весь лагерь.

В течение дня, когда мы путешествовали, мои лодыжки скованы не были. Однако в этом случае он приковывал мои запястья цепью, к задней части фургона, и я так и шла на цепи вслед за повозкой по дороге с довольно оживлённым движением. Сегодня, подняв скованные запястья, я помахала девушкам, в открытом рабском фургоне. Рабыни сидели в кузове прикованные цепями за шеи друг к дружке и к фургону. Что меня заинтересовало, они все были острижены.

Иногда, изловчившись, я цеплялась за задок фургона, и проезжала какое-то время.

Вот только после того как однажды он поймал меня за этим занятием, пригрозил примерно наказать за повторение, я предпочла в дальнейшем воздерживаться от подобных вольностей. Нет, я, конечно, не всю дорогу прошла пешком, мне удавалось ещё прокатиться на задке фургона, но лишь с разрешения Спьюсиппуса, которое он предоставлял в ответ на мои просьбы. Однако надо признать, что был обычно он был весьма снисходителен ко мне в этом вопросе. Выглядело это так, словно он не хотел, чтобы я была измучена и истощена. Почти, как если бы он хотел сохранить меня свежей к моменту нашего прибытия куда-то.

Я отжала воду из ещё одной прополосканной туники и отложила её позади себя, на каменную поверхность.

День выдался жарким, и я, вытирая рукой пот с головы, почувствовала короткую мягкую щётку отрастающих волос. Как и обещал Спьюсиппус, он на первое же утро после моего пленения, остриг меня.

– Тактантиус, – вздохнула Тина, – беспощаден со мной. В своих цепях он заставляет меня дёргаться и кричать от удовольствия.

– Это здорово, – признала я.

– А твой хозяин вынуждает Тебя чувствовать рабский огонь в животе? – поинтересовалась она.

– Он делает со мной всё, что ему нравится, – ответила я. – Он -Господин. Я – рабыня.

Честно говоря, я даже не представляла, каков он этот рабский огонь. Исходя из слышанного до сих пор, я предполагала, что это было нечто вроде некой особенно беспомощной формы оргазма.

Я склонилась над поверхностью небольшой лужицы, в стоячей воде которой, я могла разглядеть отражение своего лица. Я, снова потрогав голову, ощутила короткий ёжик отрастающих волос. Он остриг меня совсем коротко, оставив не больше четверти дюйма. За прошедшие со времени стрижки дни, мои волосы если и отросли, то этого пока заметно не было. Интересно, я он мне разрешит отрастить волосы, или же будет подстригать их снова каждые несколько месяцев, добавляя ещё немного к своим запасам, или делая это просто из чувства мести. А может, держа меня обритой почти наголо, он стремится сохранить моё инкогнито. В любом случае решение этого вопроса было лишь в его компетенции. Я для него была, не более чем его рабыней.

Я задавала себе вопрос, не отсутствие ли у меня волос, в результате его стрижки, сделали меня менее привлекательной для Спьюсиппуса, не поэтому ли он больше ни разу не щелкнул пальцами и не скомандовал мне приступить к его обслуживанию на мехах.

– Скажи мне Тина, я действительно так уродлива? – спросила я.

– Нет, – удивилась та.

– Но мои волосы? – воскликнула я.

– Отрастут снова, – отмахнулась Тина.

– Ты думаешь, что какой-нибудь мужчина смог бы захотеть меня, в таком виде?

– Конечно, Ты бы видела, как извозчики поедают глазами твою задницу? – прыснула она от смеха.

– Нет! – поражённо пролепетала я.

– У Тебя весьма симпатичная задница, – заметила она.

– Спасибо, – только и смогла выговорить я.

– Да и в целом Ты очень привлекательна, – сообщила мне Тина. – У Тебя соблазнительная фигурка, и хотя с ростом немного подкачала, зато черты лица просто восхитительные. Не бойся. Любой мужик будет рад сгрести Тебя в охапку и подмять под себя. Ты просто лакомый кусочек сладкого рабского мяса. Этакий вкусный десерт.

– Спасибо, – буркнула я.

Насколько же я была шокирована услышав подобные эпитеты в свой адрес! Никогда прежде я не слышала, чтобы говоря обо мне, использовали столь красочные и непритязательные термины, впрочем, часто прилагаемые к рабыням. Безусловно, она понятия не имела, что я не рабыня. Ну, надо же – вкусный десерт! Интересно, а была ли я на самом деле вкусным десертом. Возможно, подумалось мне. То, что я маленькая и соблазнительная, мне и без неё было известно, как и то, что мужчине ничего не стоит схватить меня на руки, и тащить, куда ему вздумается, или если ему захочется, то и подмять под себя, и делать со мной всё что угодно. Возможно, для мужчин маленькая, беспомощная, и желанная, я действительно представляла собой что-то вроде вкусного десерта. Подумав о себе, в подобных терминах, я, неожиданно для самой себя, почувствовала слабость, уязвимость и возбуждение.

– Похоже, Твой господин не удовлетворяет Тебя, не так ли? – спросила Тина.

– Нет, – вздохнула я.

– Ты чем-то вызвала его недовольство? – уточнила она.

– Я сама не знаю.

– А Ты его умоляла?

– Да, – опять тяжело вздохнула я, конечно, не уточняя, что мои мольбы о его прикосновении заключались в облизывании ног. – Но он отверг меня.

– Интересно, – протянула Тина. – Неужели Ты столь неопытна и инертна, как, например, свободная женщина, что Тобой даже не хотят обладать?

– Я так не думаю, – ответила я.

– Тогда я ничего не понимаю, – сказала она. – Конечно же, ему хотелось бы, чтобы в Тебе было больше рабских качеств.

– Всё может быть, – сказала я, вспомнив его слова, сказанные мне за вчерашним ужином: «Помни, что Ты – Татрикс Корцируса, а не рабыня».

– Что? – решила уточнить женщина.

– Мне кажется, что может хотеть держать меня больше как свободную женщины, – призналась я.

– Почему бы ему хотеть этого? – удивилась она. – Это было бы просто глупо, учитывая, что Ты – рабыня.

– Но он не заклеймил меня, и не надел ошейник, – напомнила я.

Раньше, то, что он не сделал этих столь обычных здесь вещей, как мне казалось, просто было связано с его желанием отомстить мне ещё жёстче и продолжать позорить и оскорблять, заставляя меня служить в качестве рабыни, несмотря на то, что фактически я оставалась свободной. Но теперь, я с испугом осознала, что, возможно, у этих упущений могли быть и более сложные побуждения.

– Если он не хочет Тебя, тогда почему просто не продаст? – спросила Тина.

– Может он и хочет меня, – прошептала я, – по крайней мере, иногда.

– Мне он не показался горящим желанием поскорее расстаться с Тобой, -заметила моя собеседница. – Иначе зачем бы ему заковывать твои лодыжки в кандалы.

– Это точно, – признала я, подумав, что меры безопасности, применяемые ко мне, действительно казались несколько необычными.

В течение всего дня мои запястья обычно были скованы цепью, а зачастую ещё и к фургону. Вечером, в местах стоянок, как и в настоящее время на лодыжках у меня были ножные кандалы. Ночью, Спьюсиппус забирал мою тунику, и запирал меня в ящик, служивший мне конурой.

– Он сдает твоё тело в аренду? – поинтересовалась Тина. – Иногда мужчина-рабовладелец может получить подобное предложение относительно его собственности.

– Нет, – прошептала я.

– Тогда, всё становится столь странным, что я совсем запуталась, -призналась Тина.

– Да, – поддержала я её.

Внезапно я испугалась. Спьюсиппус совершенно очевидно полагал, что я могу быть рабыней. И при этом казался заинтересованным в том, чтобы не позволить мне погрузиться в мое рабство слишком глубоко. Но, почему нет? Большинство мужчин, само собой гореан, не вмешиваются в естественный рост, продвижение и развитие женщин в их неволе. По крайней мере, большинство мужчин, разрешает им заниматься этим самосовершенствованием. Некоторые из них даже, конечно, в пределах определенных дисциплинарных рамок, разрешают им развиваться в значительной степени в их собственном темпе, постепенно приходя к пониманию, неоспоримости того факта, что они, любящие и покорные, внутренне всегда были рабынями.

Конечно, я не была рабыней! Но, если бы оказалось именно так, то почему Спьюсиппус действовал таким странным образом? Я сильно сомневалась, что он отказал мне в ошейнике просто назло мне. Скорее, я бы предположила, что более вероятен вариант, при котором, желая натешить свою жажду мести, он надел бы его на меня, а затем заставил бы меня сожалеть, что я носила это. Даже, если я не была прирождённой рабыней, разве теперь не самое подходящее время, чтобы закрыть на моём горле свой ошейник? В результате, я, свободная женщина, вынуждена к моему унижению и позору, служить ему, как самая презренная рабыня.

Конечно, следующим естественным шагом для осуществления своей мести он должен был бы сделать меня рабыней юридически, и владеть мной по закону. Разве это не была бы роскошная месть! Привести Шейлу – Татрикс Корцируса, к кузнецу, чтобы полюбоваться, как она будет дёргаться и верещать под раскалённым железом, а потом подобрать для неё подходящий ошейник, чтобы затем замкнуть его на её горле, и таким образом, сделать её настоящей рабыней? Но, кажется, у него были некие иные намерения. И меня не могла не интересовать, какую судьбу в таком случае приготовил для меня Спьюсиппус из Турии?

Я выловила из воды последнюю тунику, и отжав её, положила вместе с остальными. Теперь их следовало растрясти и развесить на фургонах для сушки.

– Есть какие-нибудь новости, Тина? – поинтересовалась я.

– О чём? – удивилась рабыня.

– Да о чём угодно.

– Ничего особенного, – пожала плечами женщина. – Есть некоторые опасения за урожай Са-тарны из-за последних проливных дождей. В Аре собираются праздновать День Рождения Марленуса, тамошнего Убара. Лактантиус считает, что это важно.

– А есть ли какие-либо известия с запада? – осторожно поинтересовалась я.

– Да всё как обычно, – ответила она, но потом, задумчиво добавила, -

Разве только…

– Что? – нетерпеливо спросила я.

– Ты слышала о побеге Татрикс Корцируса?

– Нет, – солгала я.

– Это, пожалуй, самое странное, – сказала она. – Побег произошёл несколько дней назад. Там сейчас проводят большую облаву на неё.

– Интересно, я не знала этого, – опять солгала я. – И что они думают, по поводу того, куда она исчезла?

– Да кто же это может знать? – удивилась Тина.

– Ох, – вздохнула я, слегка успокаиваясь.

– Знаю только, что за её поимку объявили награду в тысячу золотых монет, – сообщила мне рабыня.

– Это же огромные деньги, – пробормотала я, внезапно почувствовав слабость в ногах, и присев на колени, вновь позвала, – Тина.

– Да? – с готовностью откликнулась она.

– Лактантиус, Твой Господин, он ведь из Пункта Ара. – Что он делает на этой дороге?

– Он взял подряд на перевозку в Аре, – ответила она. – Сейчас он везёт груз на запад.

– А куда именно? – не отставала я.

– В Аргентум, – ответила Тина, и тут же воскликнула, – Что с тобой?

– Ничто, всё в порядке, – отмахнулась я. – Что он делает на этой дороге?

– Что Ты имеешь в виду? – удивилась она моему вопросу. – Он делает точно то, что и обычно делает взяв подряд.

– А куда ведёт эта дорога? – всё ещё на что-то надеясь спросила я.

– В Аргентум, куда же ещё, – ответила Тина.

Я сделав вид, что не удовлетворена видом пары выстиранных мной туник, принялась елозить ими в потоке, выжидая пока Тина не закончит свою работу и не отправится к фургона её хозяина. Лишь дождавшись этого момента и убедившись, что никто не смотрел в мою сторону, я наклонилась к речке и подняла со дна заранее примеченный небольшой, но с острой кромкой, камень. Я припрятала его под своей рабской туникой. Позже, когда Спьюсиппус забрал у меня одежду, собираясь закрыть меня в ящик, я незаметно сунула камень в рот. Ящик, хотя и крепкий, не был железным или стальным контейнером для доставки рабынь с Земли. Этот был сделан из дерева, и лишь усилен железными полосами по углам.

21. Дорога

Я продвигалась вдоль по мощёной камнем Аргентумской дороге, придерживаясь направления на восток, назад, в сторону Виктэль Ария. Меня окружала облачная гореанская ночь. Сырые камни дороги легко ложились под мои босые ноги.

Потребовались две ночи, чтобы я смогла с помощью острой кромки камня, проточить днищевую доску ящика, прикрывая это место подстилкой. Я начала с небольших царапин, скорее даже чёрточек. Но постепенно они превратились в царапины, потом после неоднократных моих усилий, в борозды, постепенно углубляясь, медленно и осторожно.