Текст книги "Трикстер, Гермес, Джокер"

Автор книги: Джим Додж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)

Дэниел был уже слишком ошарашен всем происходящим, чтобы что-то сказать. Он заворожено смотрел, как языки пламени расходятся по купюре, как за ними осыпается пепел. Когда они достигли лица Бена Франклина, Мотт сдавленно хихикнул:

– Зае…сь люблю смотреть, как горит старина Бенни. Ненавижу этого ублюдка с тех пор, как в первом классе нас убеждали, какой он великий гражданин и мыслитель, – это было еще до того, как я взял собственные мозги в собственные руки. Ставлю угольную шахту против упаковки корнфлекса, что такого кайфа, какой мы доставили старине Бенни, он за всю свою жизнь не дождался.

Дэниел не отводил взгляда, пока пламя не подошло к пальцам Эдди.

Эдди не обжегся – он перебросил купюру на ладонь левой руки, прихлопнул правой и сбросил пепел на землю.

Блестя светло-голубыми глазами, Мотт с энтузиазмом предложил:

– Давай еще одну!

– Хорош, – отказался Эдди. – Они и по поводу одной развоняются. Не понимают, почему нельзя сжигать хотя бы двадцатку.

– Потому что Бен Франклин только на сотне! – возопил Мотт. – Он перевел дыхание. – Теперь ты видишь, как этот пуританский зануда Франклин загадил американские мозги? – Он пропищал фальцетом: – «Пенни сэкономил – пенни заработал», да чтоб ты сдох! Пенни спалил – потратил пенни с толком!

– Обыватели, что с них взять, – поддержал Эдди. – Один Вольта парень что надо. Он один был за то, чтобы сжигать побольше. Предложил даже приехать как-нибудь к нему и спалить целый кусок из его собственных денег.

– Да, насрать на них на всех, – неожиданно легко сдался Мотт. Он подхватил чемоданчик и сунул его в седельную сумку. – Пошли.

– Увидимся, – помахал Эдди.

Дэниел поинтересовался:

– А вы не хотите проверить, там действительно гашиш?

– Может, ты еще предложил бы Эдди пересчитать бабло?

– Вы так ему доверяете?

– Он доверяет мне точно так же. В этом вся штука, если ты занимаешься торговлей и состоишь в Альянсе.

– А зачем было сжигать сотню?

– А за чертовым хреном.

– Ну, я понял, вы не любите Франклина, а Эдди тут причем?

– У меня есть такое ощущение, что Низколета это заводит. Небольшое замыкание на линии. Ты же видишь, как он одевается. И всякий раз, когда я прикидываюсь возбужденным, он беспокоится за Люсиль. Я не прочь слегка подзадорить парня, но трахать вертолет – нет, на это я не пойду!

– Это было похоже на обряд очищения, – заметил Дэниел.

– Лучше перебдеть, чем недобдеть, – отозвался Мотт, но тут же оборвал себя на полуслове и спросил со страхом:

– Это не Бенни Франклин говорил?

– Может быть, – серьезно ответил Дэниел. Он и вправду не знал, а Мотта никогда раньше не видел таким перепуганным.

Дэниел даже не понял, откуда в руке Мотта возник нож. Тот подбросил его, поймал за лезвие и протянул Дэниелу рукояткой вперед. Его жалкая поза пугала Дэниела.

– Отъеф ублювка, – потребовал Мотт, высунув язык.

Дэниел понял, что Мотт обглючен, как Мотт. Он попытался воззвать к логике:

– Тогда вы никогда больше не почувствуете вкуса своего чили, – напомнил он.

Мотт задумчиво приоткрыл один глаз, затем второй.

– Никакого чили?.. А это довод! – он вскочил на ноги. – Ну, думаю, даже такие уроды, как Бен Франклин, иногда говорят дельные вещи.

Дэниел отдал Мотту нож.

– А ты не дурак, Дэн. Мне это нравится. Мы с тобой поладим. Я буду тебя грузить, ты будешь меня контролировать.

Они вернулись в хижину затемно, уже другой дорогой: через кокаин, водку, димедрол, и уже на последних милях их дожидались несколько капсул дексамила.

Повседневная жизнь на Рокинг Он очень напоминала «Четыре Двойки» и ферму Уайеттов, отличались только возделываемые культуры. Мотт передал в ведение Дэниела семь участков конопли, по тридцать кустов каждый, и за день Дэниел едва успевал объехать их все. Позже, к лету, стало попроще: Дэниел заезжал на участки дважды в неделю, убедиться, что не засорились поливные устройства и цел забор. Каждую неделю прилетал Эдди, привозил что-нибудь нелегальное на продажу, да и вообще дел хватало. У Мотта был свой график, так что они с Дэниелом виделись редко, разве что ездили вместе встречать Люсиль. Рабочими были все семь дней в неделю: Мотт считал, что употребление наркотиков – не развлечение, а тщательный исследовательский труд. Дэниел после первого путешествия с Моттом с наркотиками завязал. Он отказывался так часто, что Мотт наконец сказал: «Захочешь – сам попросишь» и перестал предлагать.

Ферма с многочисленными хозяйственными постройками занимала тридцать акров наносных почв над Дули Крик. Большую часть построек Мотт соорудил самостоятельно: однажды ему пришло в голову, что плотницкое дело в Америке в своем развитии проскочило период сюрреализма, и он с энтузиазмом Гаргантюа взялся восполнить это упущение. Хижина Дэниела, к слову, напоминала индейский вигвам, впечатавшийся в швейцарское шале, а домик для гостей – внебрачного отпрыска монгольской юрты и тексанкарского мотеля. Влияния моттреализма избежали только большой дом и амбар, да еще шлакоблочный бункер с металлической дверью, площадью в сорок футов, – лаборатория тетушки Шармэн.

Тетушке Шармэн было около сорока. Высокая, худая, с глазами орехового цвета. Дэниел любил смотреть, как она двигается – каждый жест был продуманный и точный, исполненный уверенной грации. Она не приходилась тетей ни Мотту, ни кому-то еще на ранчо. Она вообще могла не появляться там неделями, а когда появлялась, большую часть времени проводила в лаборатории. Дэниелу было любопытно, чем она там занимается, но ему удалось лишь узнать, что Шармэн – химик. Она с изяществом уклонялась от дальнейших расспросов, пока до него не дошло, что ее работа – не тема для обсуждения. Шармэн была дружелюбна, но неприступна. Она вызывала осторожное восхищение – может, еще и потому, что Мотт относился к ней с подчеркнутой почтительностью и обращался не иначе, как «мэм».

На вопрос Дэниела о ней Мотт ответил: «Я сам ничего не знаю, хоть она здесь уже года три. И понятия не имею, что она творит в лаборатории. Внутрь она не приглашает, сама болтливостью не отличается, – ты, верно, уже заметил. Честно тебе скажу, я ее побаиваюсь. Она будто знает наверняка, что происходит и как поступать в случае чего. Вот я тебе расскажу. Как-то в большом доме была вечеринка по поводу очередного урожая, и она тоже зашла выпить стаканчик, прежде чем закрыться со своими реактивами – политес, как ты понимаешь. И как раз при ней в кувшин с вином залетела здоровенная муха. Все столпились, давай обсуждать, как ее оттуда вынуть – а Шармэн достала из буфета палочку, ну, которыми китайцы едят, сунула внутрь, и эта пьяная муха вскочила прямо на палочку, дождалась, пока ее вытащат, и вылетела прочь ну точь-в-точь Люсиль! Народ, как ты понимаешь: „Ах-ах, вот это фокус!“, а она с таким лицом, вроде растерянным: „Ничто не хочет умирать“. И ты знаешь, у меня было ощущение, что это муха подсказала ей, что делать. Дэн, ты поступай как знаешь, но я задницей чую: если с ней вдруг не поладишь, она сама с тобой поладит, наладит тебя так, что мало не покажется, если хочешь знать мое мнение».

Дэниел продолжал утренние и вечерние медитации, а от медитаций перед сном отказался, подозревая, что именно они – причина столько долгого отсутствия снов. Он охотился, ловил рыбу – иногда с Моттом, чаще один; жадно читал, раз в месяц запасаясь в городе библиотечными книгами. Иногда вечерами курил траву с Моттом, слушал Моттову же раздолбанную перемотанную пластырем стереосистему, питавшуюся от солнечных батарей размером с экран небольшого открытого кинотеатра. В силу необходимости учился готовить. Рубил дрова. Купался. А если Мотта не было поблизости, заходил в теплицу и шептал перцам комплименты.

Еженедельные визиты Матушки с Гусынями привносили разнообразие в повседневную жизнь. Заведение Матушки располагалось на ранчо Годфри семьюдесятью милями к востоку и состояло из тридцати двух молодых женщин, возглавляемых тридцать третьей, старухой. Матушка – чародейка неукротимой страсти – превосходно знала предмет и обучала ему молодых. У себя на ранчо они все время посвящали занятиям. За его пределами, на практике, Матушка призывала их воплощать и изучать – с определенной осторожностью – свои выдающиеся сексуальные способности. Формально Матушка не была связана с АМО, но уже лет пятнадцать помогала сбывать товар – она считала, что начинающим ночным бабочкам полезно будет поиграть с огнем, да и деньги были неплохие.

Восемь девушек приезжали каждый четверг, вечером, взять товара перед работой, а наутро отправлялись в ближние городки. Дэниелу ни разу не представился шанс поехать с ними за компанию. А Мотт к нему и не стремился.

После того, как Мотт обнимал всех восьмерых одновременно, произнеся комплимент вроде «если Господь не хотел, чтобы я съел этих лапочек, зачем он создал их такими вкусными?», они отправлялись в «храм удовольствий» (снаружи напоминающий оплавленный куб) для небольшого совещания и последующей дружеской посиделки. Пол и стены покрывали толстые ковры, Моттова стереосистема топорщилась клочьями мембраны, бар был полон самодельных виски и абсента, а уж ассортимент наркотиков не поддавался описанию. Иногда употребление разных наркотиков вперемешку приводило к тому, что в хипповских кругах называлось «шубой», а среди девочек – «платой за опыт». Но несмотря на случавшиеся казусы, на вечеринках обычно царило приподнятое настроение.

После официального обмена деньгами-наркотиками заначка делилась на четыре части, и каждая из девушек отделяла немного от своей части в пользу вечера – все это обычно передавалось королю вечера – Мотту – как залог неприкосновенности остального. На идеальной вечеринке в представлении Мотта следовало накачаться всевозможной дурью и выпивкой, послушать громкую музыку, раздеться, завалить девчонку и заниматься любовью до изнеможения. Идеальной вечеринки никогда не получалось, но под утро Мотту обычно удавалось заманить к себе девушку-другую. Дэниел робко интересовался у одной из оставшихся, не хочет ли она пойти в его хижину побеседовать, и после часа напряженной беседы пытался соблазнить ее. Секрет его успеха заключался не столько в самой манере, сколько в чуткости девушек.

Девушки называли его юным поэтом и мишкой гризли. Смуглая блондинка, слегка влюбленная в Дэниела, как-то обозначила разницу:

– Мотт любит нас одинаково и всех вместе, а Дэниел – порознь, одну за другой.

И, как это ни печально, только раз – поскольку Дэниел вскоре обнаружил, что, однажды испытав оргазм с женщиной, он уже неспособен повторить с ней же. Несмотря на многочисленные попытки, ни с одной из них у него не получалось снова. Женщины относились к этому с сочувствием и растерянностью, Дэниел – только с растерянностью. К концу лета он был совсем подавлен. Когда все Гусыни приехали на ранчо помочь со сбором, сушкой, обработкой и упаковкой урожая сенсимильи, [5]5
  Соцветия и верхушечные листья неопыленных женских растений культурной конопли.


[Закрыть]все вокруг так благоухало ароматами женской флоры и фауны, что Дэниел не мог больше терпеть и решил посоветоваться с Моттом – хотя и опасался, что тот скорчит презрительную гримасу или поднимет его на смех.

Но тот в ответ на сбивчивые объяснения Дэниела только кивнул:

– А я и смотрю, ты последнее время какой-то убитый. Как раз подумал, что это с тобой.

– Хотел бы я сам знать, что со мной, – мрачно отозвался Дэниел.

– Вопрос надо обдумать как следует, – изрек Мотт, – а для этого необходима особая подпитка.

Они сидели в трапециевидной гостиной Мотта, где с потолка свисали на тонких серебряных цепочках звериные черепа. Мотт с силой дернул за росомаший череп, и Дэниел услышал, как позади него открылась какая-то дверь. Дальше он с интересом наблюдал, как Мотт отодвинул от стены панель размером четыре на восемь, за которой открылся чулан с ружьями, патронами, гранатами и четырехгаллонными флягами, наполненными зеленоватой жидкостью. Мотт отодвинул одну из бутылей, углубился в чулан, вернулся с большой прозрачной бутылью с ярко-красной спринцовкой и поставил ее на стол перед Дэниелом.

– Что это?

Мотт отвернул крышку и наклонился понюхать:

– Шармэн изобрела на досуге по моей просьбе. Называется «росомаха».

– Это что-нибудь вроде чили?

– Еще лучше.

Мотт окунул спринцовку во флягу и зачерпнул несколько дюймов жидкости.

– Вытяжка из листьев кокаина, кактуса и маковых головок. Шармэн смешала их в какой-то хреновине, чтобы получить эссенцию, и сделала десятипроцентную микстуру.

Мотт нагнул голову, вложил узкий конец спринцовки в ноздрю и нажал на грушу. «Разолли!» – заорал он, слегка покачнувшись.

Он вытер слезы и вручил спринцовку Дэниелу. Тот, помня об осторожности, набрал половину количества, употребленного Моттом. Действие «росомахи» на носовые пазухи напомнило эффект, произведенный чили на нёбо.

Подкрепившись таким образом, Мотт вернулся к проблеме Дэниела:

– Я врубился, что с тобой. Это называется Роковым Усыханием Пениса, и никто не знает, отчего оно происходит. Некоторые врачи считают, что это все от головы. Поскольку ты поимел шрапнели в черепушку, думаю, в твоем случае так оно и есть. Не обязательно это целый кусок металла, но ведь и крошка мушиного дерьма дает некоторый эффект, если бросить ее в миску с желе, а? И, как я понимаю, ты действительно хотел переспать с этими девицами и не страдаешь каким-нибудь вагиноненавистничеством, я правильно усек?

– Нет, – твердо сказал Дэниел, – не страдаю.

– То есть канал между сердцем и мозгами работает нормально, проблема в связи между мозгом и хреном, верно?

– Но у меня всегда получается один раз.

– Значит, выключатель барахлит. Его тронешь разок, а он – щелк, и вырубил напрочь все желание.

– Вероятно.

– Что тебе нужно, Дэн, так это исследовательский подход. Проведи эксперимент. Завяжи себе глаза, возьми трех или четырех Гусынь, так, чтобы ты не знал, какая где, и попробуй их отыметь.

– Пробовал, – Дэниел печально покачал головой. – Две недели назад, с Хелен, Джейд и Энни. Каждая по одному разу.

– Вот оно как. А Джейд – это которая с такими грудями, что можно сдохнуть на месте?

– Наверное.

– Тогда не надо было тебе завязывать глаза.

– Может быть.

В ответ на мрачный тон Дэниела Мотт воскликнул:

– А если и так – черта ли ныть? Бабы такие существа – им попробуй угоди. Вечно момент неподходящий, вечно за ними надо ухаживать, подавать пальто, подписывать чеки и все такое. Одного раза с каждой вполне достаточно! Не было бы счастья, да несчастье помогло.

– Меня это угнетает.

– Ой, Дэн, а что тебе остается, кроме как смириться? Не согласишься же ты на какую-нибудь чертову операцию, чтобы тебе вправили мозги? А если и согласишься, кто гарантирует, что после операции они действительно встанут на место? Так считай, что тебе ее уже сделали, и она не удалась. Кстати, как насчет прогулки в лунном свете до Бликер Ридж? Мудозвон с ума сойдет от злости – он терпеть не может ночных прогулок.

– Неохота. Но спасибо за предложение.

– Подумай, Дэн. Снегопад на Бликер Ридж в лунном свете – что может быть прекраснее?

– Да ведь снега нет, – удивился Дэниел.

Мотт изобразил крайнее изумление, затем усмехнулся:

– А вдруг да начнется.

– Спасибо, Мотт, – повторил Дэниел, поднимаясь, – я, пожалуй, полюбуюсь снегопадом отсюда. Привет Мудозвону.

Дэниел сидел у реки, терзаемый страхом, о котором он не упомянул – страхом, что из-за всего этого будет лишен настоящей любви. С Моттом обсуждать это было бесполезно. Мотт был дружелюбен, но никогда не позволял приятельским отношениям перейти в более близкие. Таким же был Бешеный Билл. Такой же была Тетушка Шармэн. Все они были такими, люди из АМО с их осторожным, корректным дружелюбием. Даже Вольта не был столь обходителен.

Он заметил вспышку света ниже по течению, затем услышал характерное ворчание «шевроле» Шармэн, сбросившей скорость перед мостом. Мать всегда говорила ему, что женщины в годах знают все, что необходимо. Дэниел подумал, смог ли бы рассказать матери о своих сложностях, и понял, что да, смог бы. Это его немного утешило. Он решил поговорить с Шармэн. Может, она придумает для него какое-нибудь лекарство – в конце концов, она химик. Он встал и почувствовал приступ тошноты. Он едва успел сообразить, что это последствия мескалина, и вспомнить про составляющие «росомахи», как его вырвало.

Шармэн была на кухне, она ела тост и читала газету. Дэниелу понравилось, как она держит тост – не последней тому причиной был кокаино-мескалино-опиумный ансамбль.

– Дэниел, – Шармэн вежливо опустила газету, – как дела?

– Плохо.

– Вот как? – в ее голосе не было ни сочувствия, ни презрения, ничего кроме ее обычной открытости.

– У меня проблемы с сексом. Я поговорил с Моттом, но хотел бы спросить и вашего совета.

– Ты нагрузился, – Шармэн пристально взглянула на него, покачивая тостом.

– Нагрузиться и поговорить с Моттом – это одно и то же. Он поехал прогуляться под снегопадом вместе с Мудозвоном. – Дэниел помолчал, сбившись с мысли, и неловко продолжил: – Но я хочу поговорить независимо от того, нагрузился я или нет.

Шармэн махнула тостом:

– Сядь и расскажи.

Дэниел сел за стол и начал рассказывать, нервно вертя перед собой банку с джемом. Шармэн отняла у него банку и поставила на стол. Дэниел растерялся и снова сбился. Она слушала его со спокойным вниманием, которое выбивало из колеи.

Когда он закончил, Шармэн подвела итог:

– То есть проблема не в одном оргазме за ночь, а в оргазме с одной партнершей, независимо от того, в ту же ночь, или через месяц.

– Да, мэм.

– Скажи, мастурбировал ты больше одного раза?

Дэниел ошеломленно кивнул. Сам он даже не подумал об этом.

– Поскольку ты не можешь полюбить дважды никого, кроме себя, сомневаюсь, что проблема физиологического характера.

Она встала, изящным движением стряхнула крошки тоста с пальцев и направилась к двери.

Дэниелу показалось, что она падает, но он не мог разобрать, от него или к нему. Он выпалил:

– Я хотел бы переспать с вами. Я думаю, с вами это удалось бы мне дважды.

Шармэн остановилась и обернулась, ее улыбка, казалось, чуть потеплела:

– Дэниел, я весьма польщена, но твое предложение меня совершенно не интересует. В первую очередь потому, что сейчас я провожу крайне ответственное исследование. К тому же я – не решение твоей проблемы.

– Раз уж я и так выставил себя дураком, можно задать еще один вопрос? Давно хотел спросить. Чья вы тетя?

– Ничья, – легко ответила Шармэн. – Матушкины Гусыни прозвали меня так много лет назад. Мало кто знает об этом – и я надеюсь, ты не станешь распространяться – но я дочь Полли Макклауд.

– Матушка Гусынь – ваша мать?

– Да. Хотя я, разумеется, не прихожусь девушкам тетей.

– Почему вы не навещаете свою мать?

– Навещаю.

– Ох, – Дэниел не нашелся, что сказать. Она вела себя так, как будто ему это было давно известно, но откуда бы он мог знать, если никто об этом не рассказывал и постоянно уклонялся от ответа?

– Меня ждет работа, – закончила разговор Шармэн, – а тебя – гость. Спокойной ночи, Дэниел.

Дэниел был почти уверен, что приехал Вольта, но вместо него с изумлением обнаружил у дверей своей хижины коренастую женщину с белоснежными волосами. На секунду ему показалось, что это Полли Макклауд – но когда он узнал гостью, это повергло его в такой же шок, как и первая встреча с ней.

– А ну, вспоминай, – пригрозила она.

– Долли Варден.

– Если не веришь, могу предъявить шрам на заднице. Да не стой как вкопанный, подойди сюда и обними старую кошелку – жду-не дождусь горячего молодого объятия!

Облапив Долли, Дэниел осознал, что со смерти матери это первый встреченный им человек из той, прежней жизни. – Моя мать умерла, – сказал он как мог спокойно.

– Знаю. Скорблю. Именно поэтому я здесь. Я приехала в качестве посредника.

– Между кем и кем?

– Между АМО и Шеймусом Мэллоем.

Дэниел помотал головой:

– Что-то я сегодня плохо соображаю. Объясните.

– Вольта рассказал, что смерть твоей матери, по твоим предположениям, не была случайной, что она предостерегла тебя об опасности перед тем, как бомба взорвалась, и что ты хотел бы знать имена сообщников Шеймуса, поскольку они могут иметь отношение к взрыву. Когда информация дошла до Шеймуса, он позвонил Вольте и сказал, что не назовет имен до тех пор, пока не убедится, что ты действительно слышал крик своей матери. Видимо, Шеймус думает, что Вольта выдумал все это, чтобы вытянуть из него скрытую информацию или просто причинить боль. Вольта предложил вести дела через посредника. Они выбрали меня.

– Можете сказать Шеймусу, что это правда, – сказал Дэниел. – И я действительно хочу знать имена остальных.

– То есть ты считаешь, что это не был несчастный случай?

– Может быть. Не знаю. Она крикнула – и бомба тут же взорвалась. Мне кажется, это было убийство.

– Твои предположения?

– Не знаю. Поэтому мы с Вольтой и просим назвать остальных.

– Я передам это Шеймусу.

– Где он?

– Дэниел, – с упреком сказала Долли, – ты ведь понимаешь, что это строго конфиденциально.

– Хорошо, как он?

– Переживает. Он любил Эннели.

– Я тоже, – произнес Дэниел с дрожью в голосе. – Передайте ему, что раз мы оба не виноваты, надо поговорить с остальными тремя, особенно с изобретателем бомбы.

– Шеймус просил предупредить тебя, что Вольта – хитрый и сильный человек, который был против хищения плутония.

– Вы тоже считаете, что Вольта замешан?

– Лично? Вряд ли. Но он действительно силен и влиятелен.

Дэниел вытер глаза.

– Долли, можно мне задать вам вопрос, который не имеет отношения ко всему этому?

– Я тебя слушаю.

Долли выслушала Дэниела, и когда он закончил, уточнила:

– То есть ты можешь провести с одной и той же женщиной только одну ночь?

– Именно.

– Так постарайся провести ее достойно.

Долли уехала вместе с Шармэн на следующее утро, заверив Дэниела, что Вольта свяжется с ним, если (и как только) Шеймус назовет имена.

Примерно в то же время семьюдесятью милями вверх по реке Джейд Лейвл и Энни Сойер поджидали Матушку с ежеутреннего омовения в Руже. Они встретили ее на тропинке. Короткие седые волосы были еще влажными после купания. Она выслушала рассказ о проблеме Дэниела, переводя внимательные глаза орехового цвета с одной рассказчицы на другую.

Ответ Матушки был кратким и определенным:

– Не связывайтесь с ним. У него свой путь.

Энни и Джейд вздрогнули. Матушка крайне редко высказывалась так эмоционально и прямо.

Когда они поблагодарили ее и повернулись, чтобы уйти, она добавила смягчившимся голосом:

– Я-то знаю – о, мне ли не знать! – как они притягательны…

Через месяц, когда весь урожай был собран, расфасован и реализован, Дэниел попытался последовать совету Долли. Однако его проблема не исчезла. Последние слова Матушки дошли до всех Гусынь без исключения, и девушки, не успевшие еще познать Дэниела, торопились это сделать. Ко Дню Благодарения все Гусыни были исчерпаны.

Дэниел сидел на берегу и ловил рыбу на блесну. Он едва не свалился в реку, когда позади него возник Вольта:

– Ну как, клюет?

– Нет.

– Зато у нас, кажется, клюнуло. Мы почти узнали, кто убил твою мать. Это человек, который делал бомбу, Гидеон Нобель.

– Почему? – единственное, что Дэниел смог спросить.

– Он был долгие годы влюблен в нее.

– Неправдоподобно. Хотя бы потому, что она никогда не упоминала о нем. – Дэниел начал сматывать леску.

– Это одна из причин – его чувство не было взаимным.

Дэниел хотел было что-то сказать, но Вольта удержал его:

– Прошу прощения за дешевое представление – привычка со времен работы в шоу-бизнесе. Пойдем в дом, и я расскажу тебе все с самого начала, – если ты уже закончил с рыбалкой.

Они дошли до большого дома и сели в гостиной.

– Долли связалась с Шеймусом, – начал Вольта, – передала ему твои слова о том, что ты действительно слышал крик матери, и Шеймус, после нескольких недель раздумья, назвал нам имена остальных.

Он подал Дэниелу листок бумаги. Дэниел узнал каракули Шеймуса:

«Карл Фуллер – шофер

Олаф Екблад – внутри

Гидеон Нобель – бомба».

– Что значит «внутри»? – спросил Дэниел.

– Тот, кто проник внутрь вместе с Шеймусом. Как только мне назвали остальных – я тогда был в Мексике – я направил к ним наших лучших людей, и вот все, что им удалось узнать за столь короткое время:

Карл Фуллер «Глотка», за рулем всю жизнь, настоящий профи. Мы без труда нашли его в Миннеаполисе. Он рассказал, что застал только конец всей этой истории: он отвечал за транспорт и договаривался о том, где, как и откуда забирать остальных. Он не знал о второй бомбе и никогда не встречался ни с кем, кроме Шеймуса.

С Олафом Екбладом практически то же самое: надежный человек, полное отсутствие нервов, способен обезвредить любую сигнализацию. В прошлом АМО приходилось с ним сотрудничать, и мы были им весьма довольны. Ему было известно о том, что планируется ложный маневр, но он не знал ни имен, ни средств.

– А Гидеон Нобель знал? – перебил Дэниел.

– Ты забегаешь вперед. Гидеон Нобель познакомился с твоей матерью, когда ей было шестнадцать или семнадцать – она приезжала в Сан-Франциско.

– Тогда я был слишком мал, – разочарованно сказал Дэниел. – Я не вспомню.

– Они встретились на северном побережье, и он влюбился. В течение года у них были случайные любовные связи – пожалуй, слишком случайные для Гидеона. Твоя мать, видимо, была в то время чем-то вроде местной легенды – она появлялась раз в месяц на несколько дней, а затем снова исчезала. Как бы там ни было, их встречи до сих пор помнят. Гидеон был влюблен, чего нельзя было сказать о твоей матери. Она показывалась на людях с другими мужчинами, и несколько раз он устраивал ей публичные сцены, не оставлявшие сомнений в его раздражении и ревности.

Гидеон был в те времена весьма уважаемым скульптором, во всяком случае, в лагере авангардистов. Самая известная его работа – скульптурная группа из двадцати четырех Микки-Маусов. Она так и называлась «Время Микки-Мауса», и скульптуры эти сохранились до сих пор.

По поводу эстетической ценности скульптур можно спорить, но уж в бомбах он бесспорно разбирался. Выдающееся мастерство. Никаких следов после взрыва. Качественнейшие компоненты. Высокая безопасность. И ни одного прокола – во всяком случае, нам о них неизвестно. Хотя у него была своеобразная привычка – в его стиле, надо сказать – во всех своих устройствах он использовал часы с Микки-Маусом, что-то вроде подписи, даже когда часовые механизмы сменились более сложными реле.

И вот что важно: Гидеон, еще не знакомый тогда с Шеймусом, жил в Ричмонде в нескольких кварталах от него. Вполне вероятно, что он видел их вместе с твоей матерью, а может, Шеймус упомянул ему о ней – хотя Шеймус и утверждает, что никто, кроме него и тебя, не знал о том, что Эннели участвует в деле. Может быть, Гидеон как-то прознал, что бомбу подбросит твоя мать. Он знал, что эта бомба – всего лишь для прикрытия, то есть риск маловероятен, но все же понимал, что ее можно доверить только надежному человеку. Любовница Шеймуса подходила на эту роль как нельзя лучше.

Дальше – сложнее. Шеймус клянется, что Гидеон не знал, для чего бомба служит прикрытием. Но кое-что Гидеон о Шеймусе знал, и без сомнения, чувствовал, что тот неровно дышит к ядерному оружию – Гидеон ведь не без чутья, а если у человека навязчивые идеи, их очень трудно скрыть. То есть Гидеон знал, откуда ветер дует. Он несколько раз оговаривался о своем отношении к похищению – за несколько дней до этого он рассказывал друзьям, что ввязался в неприятную историю, которая может привлечь излишнее внимание к его работе. Кстати, Гидеон не скрывал своей антипатии к атомным устройствам из-за того, что они не поддаются разумному контролю. Это напоминает позицию Шеймуса – с одной только разницей: Гидеон считал, что столь сильное оружие губительно в первую очередь для его обладателя, оно сводит его с ума независимо от изначального благородства мотивов.

Так вот. Мучимый приступами ревности и страхом по поводу невольной своей причастности к похищению ядерных материалов, Гидеон решает изменить механизм бомбы – например, так, чтобы она взрывалась через некоторое время после того, как ее взяли в руки, или чтобы ею можно было управлять на расстоянии…

Дэниел хотел было возразить, но Вольта прервал его:

– А как иначе твоя мать догадалась, что что-то не так? Я, конечно, не уверен, но, возможно, она что-то почувствовала, взяв бомбу, или же – не будем исключать и такую возможность – она знала об отношении Гидеона к Микки-Маусу, знала, что он изготовляет бомбы (она знала, что Гидеон изготавливает бомбы, знала, что Микки-Маус – его визитная карточка), и, увидев часы с Микки-Маусом, что-то заподозрила, испугалась и на всякий случай решила предостеречь тебя.

Дэниел покачал головой.

– Я понимаю, что последнее – крайне шаткая догадка.

– Дело даже не в этом, а в том, как она крикнула. Это было не предупреждение о возможной опасности. Опасность была для нее очевидной.

Вольта кивнул:

– Понимаю. Но ты же сам упоминал о том, что она очень нервничала. В такой ситуации малейший намек на опасность мог восприняться ею как непосредственная опасность.

– А что говорит обо всем этом Гидеон?

– Ничего. И уже ничего не скажет. Он погиб в автокатастрофе год спустя после всех этих событий – лобовое столкновение с пьяным водителем, который сейчас отсиживает восьмилетний срок за убийство второй степени.

– Как нельзя вовремя. Обстоятельства, совпадения – все это вызывает большое недоверие.

– Не спорю. Но как бы ты повел собственное расследование? Для этого нужна специальная подготовка. К тому же тебе придется покинуть холмы и отправиться куда-то в крупный город. Решай сам.

– Уже решил, – сказал Дэниел. – Мне нужны факты.

– Договорились. Я оставлю тебе в городе деньги в тайнике, чтобы ты мог начать сбор информации самостоятельно. Об остальном – проживании, питании и так далее – позаботься самостоятельно. Ты будешь предоставлен самому себе, но я напишу номер телефона, по которому ты сможешь найти меня, если захочешь. Может, я помогу тебе связать концы с концами и дам кое-какие инструкции – на уровне совета.

– А почему не дать их мне прямо сейчас?

Вольта слегка улыбнулся:

– Потому что пока у меня их нет. Слишком много всего произошло за последнее время.

– Я заметил.

Дэниел хотел уже посоветоваться и с Вольтой по поводу своих сексуальных проблем, но тут заметил Мотта на Мудозвоне, приближающихся к ним.

– Я уезжаю через час, – Вольта поднялся на ноги, – но сначала мне надо поговорить с Моттом и Шармэн.

– А о чем?

Вольта приподнял бровь:

– О делах. Шармэн нужно кое-какое оборудование для лаборатории.

– А что она делает там, в лаборатории?

– Она никогда не рассказывала мне, а я никогда не спрашивал.

– И что, вы только предоставляете ей оборудование и материалы?

– Исключительно. На том же принципе основано и твое обучение. Пожалуйста, когда окажешься в городе, дай о себе знать.